Критическая переоценка многих явлений прошлого, происходящая в наши дни, нередко возвращает нас к вопросам, на которые, казалось, ответ был дан раз и навсегда. Являлся ли Октябрь народной революцией или это результат переворота, произведённого одной из партий, пусть и популярной? Демократичен ли был Октябрь, или, наоборот, он прервал устраивавшее большинство населения страны развитие революции после Февраля? Кто режиссёр гражданской войны – этой трагедии нашего народа с далеко идущими последствиями? Оплатила бы столь дорогую цену наша страна на пути к месту второй державы в мире, если бы тогда, в 1917-м, удалось найти компромиссное решение многих проблем? И возможен ли был вообще компромисс?

К этим вопросам примыкает и тот, что занимал в июне 1917 года Ленина: «Что даст завтра наша революция: – возврат к монархии, укрепление буржуазии, переход власти к более передовым классам – мы не знаем, и никто не знает»[1]. Несколько прояснилась ситуация после июльского расстрела демонстрации в Петрограде. Именно тогда проявились зримые очертания двух наиболее вероятных вариантов дальнейшего развития обстановки в России: либо окончательный контрреволюционный переворот, либо вооружённая борьба за переход власти к революционному пролетариату.

Мысль об установлении «сильной власти», военной диктатуры не оставляла буржуазию с первых дней Февральской революции. Оставалось найти лишь исполнителя замыслов тех, кто цинично полагал, что «только язык пулемётов доступен уличной толпе» [2]. Немало генералов претендовало на роль «спасителя отечества». Весной 1917 года впервые зловеще прозвучало и имя Л.Г. Корнилова – командующего войсками Петроградского военного округа. Но плохо скоординированные попытки выдвинуть его в качестве будущего диктатора не увенчались успехом. «Во что бы то ни стало ликвидировать Совет рабочих и солдатских депутатов», даже если бы для этого пришлось произвести «кровавую расправу», призывал военный министр А.И. Гучков. В недрах военного ведомства в апреле возникла идея создать особые части «Народной свободы» из наиболее надёжных войск для «обеспечения существующего государственного строя». В состав каждой из них предполагалось передать конный полк, артиллерию, инженерный батальон, броневой автоотряд, две пулемётные роты, авиаотряд и некоторые другие части. В те дни начальник Главного управления Генерального штаба генерал-лейтенант П.И. Аверьянов в целях борьбы «с источником заразы» назначил 200 тысяч рублей за голову Ленина. Был найден и исполнитель – какой-то армейский капитан, эсер по партийной принадлежности, террорист по призванию[3].

В дни апрельского кризиса часть членов Временного правительства во главе с Гучковым была готова применить насилие по отношению к трудящимся, и нерешительность, проявленную тогда, Гучков считал своей крупнейшей ошибкой. Прошло несколько дней. 14 мая в Киеве член партии кадетов Н.В. Некрасов в интервью представителям печати заявил, что в результате правительственного кризиса в ночь на 3 мая «мы, желая сохранить преемственность власти, остановились на возможном исходе – создать личную диктатуру. Мы решили передать всю власть в руки одного человека. Были даже созваны знатоки государственного права, чтобы оформить новый порядок правления в виде указа Временного правительства Сенату». В последующие месяцы активно шёл процесс формирования программы контрреволюции и поиск надёжных лиц.

Программа военного переворота была изложена в ряде публичных выступлений, на закрытых совещаниях, в записках и личных беседах участников заговора. В обобщённом виде она выглядела следующим образом: объявить железные дороги на военном положении (любое неисполнение распоряжения технического характера должно караться как неисполнение боевого приказа на фронте); то же – в отношении заводов, работающих на оборону, и угольных шахт; обеспечить строжайшую дисциплину труда, безусловное выполнение минимальной нормы выработки, немедленно увольнять тех, кто этому противится; запретить на территории промышленных предприятий митинги, собрания, стачки; одновременно запретить локауты; запретить вмешательство со стороны рабочих в дела управления предприятиями; создать государственный земельный фонд из удельных, казённых и части помещичьих и монастырских земель, выкупленных у их владельцев, для наделения землёй солдат, «беспорочно и доблестно прошедших военную службу».

Контрреволюция ставила целью продолжить войну и ради этого готова была идти на все меры, способные обеспечить боеспособность армии и флота, – ввести повсеместно смертную казнь для военных и гражданских лиц, военно-полевые суды; создать Отдельную петроградскую армию с подчинением ей столичного гарнизона и всех учреждений, заведений, организаций города; расформировать все революционно настроенные части и заключить их солдат в концентрационные лагеря «с самым суровым режимом». Намечалась «фильтрация» армии путём демобилизации примерно 4 миллионов солдат и подчинение оставшихся в ней новому дисциплинарному уставу; революционную Декларацию прав солдата предполагалось дополнить Декларацией солдатских обязанностей, войсковые комитеты распустить, восстановить во всём прежнем объёме власть военачальников, ограничить власть фронтовых комиссаров.

Главной задачей являлось упразднить Советы на фронте и в тылу, наложить запрет на профсоюзы, фабзавкомы, другие массовые революционные организации. Единственными правомочными организациями рабочих признавались советы старост и больничные кассы на предприятиях – как при царе. Предусматривалось ввести ограничение на печать. В частности, в армии распространению подлежали лишь особо контролируемые властями газеты и журналы.

Не осталось без внимания и Учредительное собрание. Его предполагалось либо вовсе не созывать, либо распустить в случае отклонения им решений, принятых военной диктатурой.

Кто мог осуществить такую программу? Эсеровский премьер-министр А.Ф. Керенский, кумир российского мещанства, вызвал недовольство власть имущих своей, как они считали, нерешительностью. «Он слишком надеялся на свои ораторские способности и не подкреплял их действием»[ 4], – утверждал Д. Ллойд Джордж. П.П. Рябушинский заявил 18 июля на совещании Московского биржевого и купеческого общества: «Для правительства нужны не только одни слова и направления, но и лица, а их нет. Есть А.Ф. Керенский, но и он, быть может, израсходовался. Других лиц мы не знаем»[ 5]. Рупор радикально-демократической партии «Отечество» поместил статью «О твёрдой власти», в которой утверждал: «Тоска по «твёрдой власти», несомненно, является одним из господствующих в настоящее время настроений»[ 6].

В середине июля контрреволюция, прежде всего в лице партии кадетов, окончательно остановила свой выбор на генерале Л.Г. Корнилове как вероятном кандидате в диктаторы (до этого предлагались А.А. Поливанов, А.А. Маниковский, А.А. Брусилов, Д.И. Гурко, А.В. Колчак, М.В. Алексеев).

Л.Г. Корнилов родился 18 августа 1870 года в семье мелкого чиновника, выслужившегося из солдат. Получил образование в Сибирском военном корпусе и в Михайловском артиллеристском училище. В 1898 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба, шесть лет служил в штабе Туркестанского военного округа, участвовал в русско-японской войне, с 1907-1911 год был военным агентом в Китае, затем служил в частях пограничной стражи. Знавшие его лично генералы Е.И. Мартынов и А.А. Брусилов вспоминали о Корнилове как о человеке заурядном, лишённом широкого кругозора, самоуверенном, честолюбивом, но в то же время храбром, трудолюбивом. После Февральской революции он не смог установить контакт со столичным гарнизоном, несмотря на свою показную революционность. Во время апрельского кризиса попытался использовать против демонстрантов войска, и в связи с этим ему пришлось покинуть столицу[7].

В мае-июле Корнилов командовал 8-й армией и Юго-Западным фронтом. С 19 июля он – верховный главнокомандующий.

Буржуазная пресса приложила немало усилий, чтобы создать образ решительного и смелого «вождя русской армии». Генерала рекламировали как «выходца из народа», расписывали его подвиги. В типографии «Нового времени» была напечатана брошюра «Первый народный главнокомандующий генерал-лейтенант Лавр Георгиевич Корнилов» и распространена по всей стране. Авторы подчёркивали простоту, скромность Корнилова, «не знающего сделок с честью и совестью». Газета Военного министерства «Армия и флот свободной России» писала о «ясном взгляде» генерала, устремлённом «в глаза щемящей душу опасности», а газета Рябушинского «Утро России» подчёркивала, что назначение Корнилова верховным главнокомандующим – «светлая страница в переживаемом нами историческом периоде».

Летом 1917 года усиленно шёл процесс образования политических и финансовых центров, занятых подготовкой условий для успеха военного переворота, проводилась обработка общественного сознания, идеологическая подготовка мятежа. В первых числах марта М.В. Родзянко получил письмо от владельцев петроградских банков, в котором они выражали готовность поддержать Временное правительство путём «пропаганды, направленной в ближайший момент к установлению спокойствия в стране, организации победы». В Сибирском банке Временному комитету Государственной думы открыли счёт на миллион рублей для нужд пропаганды. Такую же сумму предоставил Совет съездов акционерных коммерческих банков[8]. Эти и другие средства были первоначально сосредоточены в «Фонде освобождения России».

Агитацию в армии развернул «Всероссийский союз торговли и промышленности». В апреле 1917 года Совету офицерских депутатов в Москве были переданы значительные суммы денег для издания газеты «Война и мир». Не отставало и военное ведомство. В годы войны при главном штабе издавался специальный периодический орган «Военная летопись». С 1 марта 1917 года издание его прекратилось. Но уже на следующий день начала выходить газета «Солдатское слово», редактировавшаяся группой военных журналистов. Для её издания были привлечены технические средства Военного министерства, считавшего, что доставка в армию газеты, «дающей здравое освещение всему происходящему и тем способствующей сохранности в ней порядка и дисциплины, стала настоятельной необходимостью». В мае Военное министерство отпустило полмиллиона на «научно-просветительскую деятельность в армии», «разъяснение войскам необходимости немедленного наступления на всех фронтах»[ 9].

Деньги с разрешения военного министра или его помощников выдавались будущему верховному комиссару в Ставке при Корнилове эсеру М.М. Филоненко, председателю делегации от Черноморского флота матросу Ф. Баткину на поездки по фронтам с призывом «воевать до победного конца», «Республиканско-демократическому союзу граждан, солдат и офицеров» для пересылки в войска литературы (в основном на тему о предстоящих выборах в Учредительное собрание). До корниловского мятежа было израсходовано примерно 4/5 всей суммы[10].

Впервые в истории русской армии было учреждено политическое управление для активизации агитации в войсках. В Военном министерстве тогда же рассмотрели проект учреждения ордена «Победа». Однако А.Ф. Керенский признал это «несвоевременным»[11].

Не остался в стороне от этой работы и А.И. Гучков, покинувший пост военного министра. В мае 1917 года он возглавил общественную организацию, в которую вошли такие представители буржуазии, как А.И. Путилов, Н.Н. Кутлер, Н.А. Белоцветов, Б.А. Каменка, А.П. Мещерский, А.И. Вышнеградский. Гучков писал впоследствии: «Чтобы официально оправдать наше существование, мы назвали себя Обществом экономического возрождения России. На самом же деле мы поставили себе целью собрать крупные средства на поддержку умеренных буржуазных кандидатов при выборах в Учредительное собрание, а также для работы по борьбе с влиянием социалистов на фронте». Собрали 4 миллиона рублей. «Подготовкой Учредительного собрания, конечно, не занимались», – уточнил в своих воспоминаниях Путилов. Гучкову «на пропаганду» дали 500 тысяч рублей. На эти деньги печаталась агитационная литература, рассылались по фронту агитаторы, развозились подарки для солдат от имени верховного главнокомандующего Корнилова, «чтобы поднять среди них его популярность»[ 12].

Подготовляя расправу над большевиками, буржуазная печать внушала обывателю мысль, что ими руководят «извне», что им нет места на русской почве. Распространение фальсификаций об обстоятельствах проезда группы руководителей партии через Германию при возвращении из эмиграции в Россию, ссылка позднее на германские деньги и германский генеральный штаб были рассчитаны на озлобление против большевиков обывателей и солдатских масс. Последние психологически особенно могли поддаться эмоциям, так как находились в окопах уже третий год. Газеты же каждый день публиковали как сенсацию любой дискредитирующий материал о РСДРП(б). «Русское слово» информировало своих читателей: Ленин исчез, бежал в Кронштадт, переодевшись матросом, уплыл в Швецию на подводной лодке (улетел на аэроплане); «в настоящее время» находится в Швейцарии… Ставка делалась на уставших от растущей дороговизны, очередей в магазинах, на удручённых поражениями на фронтах, оскорбляющими патриотические чувства, на тех, кто не надеялся на улучшение положения в будущем. Обывателю указывали на «врага», который виновен в «анархии» и «разложении», и одновременно приучали его к идее о том, что нечего бояться слова «диктатура»[13].

Торгово-промышленные круги попытались дестабилизировать и без того трудное экономическое положение в стране, усилить чувство неуверенности и беспокойства. За июль-август 1917 года было закрыто 366 предприятий. 90 тысяч рабочих оказались на улице. На Урале к концу августа не работала половина предприятий, в Донбассе было закрыто до 200 рудников. Предприниматели в ультимативном порядке стали требовать от рабочих прекратить вмешательство в вопросы управления и отказаться от требований повышения зарплаты. Ссылаясь на «чрезмерные» требования рабочих о повышении заработной платы, предприниматели резко сократили выплату налогов. По сравнению с 1916 годом внесение поземельного налога сократилось на 32 процента, налога с городских недвижимых имуществ – на 42 процента и т.д. Петроградское общество заводчиков и фабрикантов в самой резкой форме потребовало от правительства пересмотреть закон от 12 июня об обложении промышленности. На II Всероссийском торгово-промышленном съезде Рябушинский не только призвал душить Советы «костлявой рукой голода», но и заявил о нецелесообразности давать средства Временному правительству. Банки отказывались реализовывать займы городов, если в органах их городского самоуправления большинство принадлежало левым партиям. Предпринимались шаги по сокрытию запасов. Так, в августе неожиданно выяснилось, что недалеко от Петрограда находятся огромные запасы дров, в то время как столица хронически переживала топливный кризис.

В середине августа по стране прокатилась волна погромов и пожаров. 11 августа в Петрограде за три часа сгорели четыре завода с громадным запасом военного снаряжения. 14 августа в Казани загорелся пороховой завод. Пожар сопровождался взрывами. 16 августа снова в Петрограде пожарные и население боролись с огнём на заводе «Вестингауз», производившем шрапнель и другие боеприпасы. Пожары наглядно должны были продемонстрировать неспособность правительства контролировать положение в стране, создать обстановку хаоса и анархии[14].

Военно-техническая подготовка заговора включала поиск надёжных воинских частей, состав которых пока ещё оставался верным Временному правительству, и формирование новых, специальных частей, не имевших ранее аналога в русской армии. 23 мая верховный главнокомандующий Брусилов утвердил «План формирования революционных батальонов из волонтёров тыла». Этот план был передан в Военное министерство. 5 июня начальник кабинета военного министра В.Л. Барановский отправил в штабы военных округов и главные управления министерства телеграмму следующего содержания: «Главковерхом утверждено положение о революционных батальонах добровольцев из солдат и офицеров тыла. Не встречая препятствий к организации подобных батальонов, военмин просит оказать записывающимся добровольцам всевозможное содействие»[15].

13 июня Брусилов отдал приказ о формировании добровольческих частей. При Ставке учреждался Центральный исполнительный комитет по формированию «ударных революционных батальонов» из волонтёров тыла, при штабах фронтов и армий – соответствующие комитеты, а в Петрограде – Организационное бюро для вербовки волонтёров, в состав которого вошли представители черноморской делегации, «Союза казачьих войск», «Всероссийского союза георгиевских кавалеров» и «Военного союза личного примера».

Председателем комитета в Ставке стал полковник Генерального штаба В.К. Манакин, его заместителем – эсер капитан М.А. Муравьёв. Открылось 85 областных и районных вербовочных комитетов, существовавших на средства Временного правительства, отчасти на добровольные пожертвования частных лиц.

Эти части формировались из числа добровольцев с кораблей Черноморского флота и крепостей побережья, остатков расформированной черноморской десантной дивизии, учащейся молодёжи, юнкеров из военных училищ и школ прапорщиков, офицеров запасных полков. Части волонтёров имели много внешних отличий от других подразделений армии. Здесь носили общеармейскую форму без погон, на правом рукаве – красный круг в два вершка диаметром с чёрным андреевским крестом. Начальники (несменяемые после утверждения верховным главнокомандующим) имели вокруг обшлагов рукава красно-чёрную ленту с металлическим чёрным черепом со скрещенными костями. Красно-чёрный цвет символизировал «борьбу за свободу» и «нежелание жить, если погибнет Россия»[16]. По свидетельству Энгельгардта, Муравьёв утверждал: «Эти мои (!) батальоны пригодятся главным образом не на фронте, а здесь, в Петрограде, когда придётся расправляться с большевиками»[ 17]. К концу июня имелось уже два вида особых частей. Помимо батальона из «волонтёров тыла» на фронте появились части «смерти» (всего 290). Они формировались только из состава частей действующей армии, оставаясь в составе своих дивизий и корпусов[18]. Керенский дал согласие на создание особых армянских батальонов, ибо «незнание армянами русского языка делает их труднодосягаемыми для революционной пропаганды»[ 19]. Формировались также 1-я украинская и 1-я эстонская дивизии. Важную роль должен был сыграть конный Текинский полк, сформированный из всадников-мусульман, выходцев из Средней Азии. О них в шутку говорили, что на вопрос, какой режим они поддерживают – старый или новый, – следовал ответ: «Нам всё равно, мы просто режем».

В июле-августе расплодились военные и полувоенные контрреволюционные организации: «Всероссийский военный союз», «Всероссийский союз казачьих войск», «Казачий съезд», «Батальон свободы», «Военная лига», «Лига спасения России», «Офицерский союз добровольцев народной свободы», «Единение», «Честь Родины и свободы», «Союз личного примера», «Союз увечных воинов», «Союз воинского долга», «Союз свободы и порядка», «Союз спасения Родины», «Союз чести Родины», «Союз бежавших из плена» и др. Координировал деятельность многих из них так называемый Республиканский центр.

Все эти организации финансировались буржуазией. Так, по словам А.И. Деникина, Республиканский центр содержался только «крупной денежной буржуазией», причём лично «представители этой банковской и торгово-промышленной знати стояли вне организации, опасаясь скомпрометировать себя в случае неудачи»[ 20]. Генерал Корнилов присутствовал в мае 1917 года на заседании, положившем начало деятельности Республиканского центра. Б.А. Энгельгардт, которому предлагали возглавить военную секцию центра, писал позднее, что задачей этой организации стало установление надёжных связей с командным составом в столице, создание обстановки «для захвата власти в избранный момент». Позднее военный отдел возглавил полковник Генерального штаба Л.П. Дюсиметьер. В отдел входили представители Военной лиги (генерал И.И. Фёдоров), «Союза офицеров армии и флота» (полковники Л.Л. Новосильцев и В.М. Пронин), «Союза георгиевских кавалеров», «Союза воинского долга» и ряда других организаций. Членами военного отдела являлись, в частности, такие крупные чины военного ведомства, как В.Л. Барановский и Г.Н. Туманов, начальник военной цензуры полковник Г.И. Клерже.

Республиканский центр разработал план овладения властью в столице. Было решено захватить в городе броневые части, заменить караулы у ближайших стратегических объектов надёжными частями, овладеть радиостанцией в Царском Селе, телефонной и телеграфной станциями в Петрограде, правительственными учреждениями, окружить и взять Смольный. Предполагалось захватить мосты, затопить в Финском заливе баржи с камнями (в морском канале), чтобы не допустить в Петроград корабли с революционными матросами из Кронштадта. По словам одного из руководителей Республиканского центра, П.Н. Финисова, «всё было готово к двадцатым числам августа»[ 21].

К подготовке военного переворота приложили руку и союзники России по Антанте. Уже в марте 1917 года они, видимо, пришли к выводу, что «Россия не созрела для чисто демократической формы правления», но, учитывая политические реальности тех месяцев, поддержали Временное правительство и даже его коалиционный состав. Одно время их прельщал Керенский, которому они немало помогли в период подготовки наступления русской армии в июне. Во всяком случае, военный атташе посольства Великобритании приступил к агитационной работе в войсках с середины марта.

На помощь Временному правительству в конце марта прибыли английские и французские парламентарии. Они находились в России месяц и в течение этого времени вели переговоры с представителями исполкома Петроградского Совета о необходимости продолжения войны, посещали воинские части и промышленные предприятия, выступали на многочисленных собраниях и митингах, десять дней находились в действующей армии. Один из членов делегации, У. Сандерс, даже написал брошюру, предназначенную специально для распространения среди русских солдат. В апреле в Россию прибыл французский министр-социалист А. Тома, в мае – английский министр-социалист А. Гендерсон и бельгийский министр-социалист Э. Вандервельде. Все трое – видные деятели и вожди II Интернационала – приехали с целью уговорить русских солдат воевать за грабительские цели империалистов разных стран. По свидетельству Дж. Бьюкенена, «в течение двух месяцев, проведённых им в России, Тома… старался с помощью своего страстного красноречия поднять воодушевление народа по отношению к войне».

В конце мая в Россию прибыла американская миссия, возглавляемая сенатором-республиканцем Э. Рутом. В состав миссии входило 27 человек, в том числе несколько офицеров. Рут посетил Ставку верховного главнокомандующего, беседовал с генералом Брусиловым. Члены миссии установили контакты с деятелями церкви, представителями различных политических партий. В подготовленном миссией Рута «Плане американской деятельности по сохранению и упрочению морального состояния армии и гражданского населения России» отмечалось, что «настоящая война показала величайшее значение морального состояния солдат»[22]. Специально подготовленные пропагандисты должны были организовать лекции, беседы с военнослужащими, концерты и спортивные мероприятия, чтобы «здоровыми и физическими и общественными развлечениями» занять время, проводимое, по мнению членов миссии Рута, «в бесцельных и бесполезных политических дискуссиях». К пропагандистской работе подключались члены американской «Христианской ассоциации молодых людей». В октябре 1917 года во Владивосток прибыло около 550 членов ассоциации, для отправки в Россию была подготовлена политическая литература и 75 тысяч футов киноплёнки. Осенью предполагалось тратить по 3 миллиона долларов в месяц на «выпрямление русской идеологии», захватить в свои руки «бумажный рынок в России», поставить на ноги несколько боевых печатных органов «со здоровой идеологией». По инициативе американских журналистов в США был создан так называемый «Фонд русской свободы» под председательством бывшего президента У. Тафта, объявлен сбор средств для изготовления точной копии статуи Свободы: предполагалось доставить её в готовом виде в Россию и установить, по-видимому, в Петрограде.

Что это было? Искреннее желание помочь молодой демократии? Большинство фактов говорит об иных целях: израсходовав несколько миллионов долларов на пропаганду, стремясь удержать Россию в войне и сберечь жизни тысяч американских солдат (в 1917 году США официально вступили в мировую войну). К тому же эту «помощь» американские бизнесмены и политики использовали для усиления экономического проникновения в Россию.

Дело, однако, не ограничилось экономикой и идеологией. В составленном в конце августа меморандуме морской разведки США подчёркивалась необходимость военной интервенции ради укрепления позиций Временного правительства перед лицом нарастающего революционного движения. Авторы меморандума делали ставку на Корнилова, надеясь, что ему удастся обеспечить «крепкую» власть. Предполагалось оказать военную помощь России – даже если она будет отказываться от неё – «в целях поддержания правительственной власти в городах страны, а затем и укрепления фронта»[23]. Американские войска, расположившись по всей территории России от Владивостока до Петрограда, должны были стать «оплотом закона, власти и правительства».

Военный атташе Великобритании в России А. Нокс лично доложил в Лондоне военному кабинету о положении в России и, высказавшись за государственный переворот, предложил поддержать Корнилова в намеченном им предприятии. Уже после провала мятежа Нокс продолжал утверждать: «Необходима военная диктатура, необходимы казаки; этот народ нуждается в кнуте. Диктатура – это как раз то, что нужно»[24].

Оказывая давление на Временное правительство, страны Антанты приостанавливали отправку военных и гражданских грузов в Россию, ставили неприемлемые условия для получения кредитов. За границей (в основном в Северной Америке) к осени 1917 года было задержано 600 тысяч тонн грузов, оплаченных Временным правительством (примечание: а в годы гражданской войны в России американское правительство передало белогвардейским армиям стратегические грузы на сумму свыше 50 миллионов долларов также из числа оплаченных Временным правительством и задержанных в Западной Европе).

24 августа 1917 года Корнилов внёс последние штрихи в план военного переворота. 25 августа последовал приказ о погрузке в эшелоны верных ему войск и начале их движения на Петроград. Б.В. Савинкову, управляющему делами Военного министерства, в столицу ушла телеграмма: «Корпус сосредоточился в окрестностях Петрограда к вечеру 28 августа. Прошу объявить Петроград на военном положении 29 августа»[25].

Теперь оставалось только одно – спровоцировать на демонстрации большевиков или вызвать любые массовые беспорядки в городе. Буржуазные газеты в 20-х числах августа стали распространять слухи о готовящемся заговоре большевиков, хотя месяц назад те же газеты утверждали, что большевики не смогут оправиться от июльского поражения. Неизвестные лица агитировали на рабочих окраинах и в казармах за стихийные демонстрации 27 августа в связи с полугодовщиной Февральской революции. В вечернем выпуске «Биржевых ведомостей» от 26 августа сообщалось, что правительство якобы всю ночь обсуждало сообщение о возможном выступлении РСДРП(б). Назывались даже воинские части, которые будто бы выйдут на демонстрации. Командующий войсками Петроградского военного округа призывал «сохранять спокойствие».

Временное правительство, возбуждая обывателя, объявило о запрещении в столице манифестаций, что свидетельствовало о причастности его к распространению провокационных слухов. Ведь поводом к выступлению заговорщиков могли послужить и публикации в печати. ЦК РСДРП(б) обратился к населению Петрограда: «Тёмными личностями распускаются слухи о готовящемся в воскресенье выступлении и ведётся провокационная агитация якобы от имени нашей партии. Центральный Комитет РСДРП призывает рабочих и солдат не поддаваться на провокационные призывы и сохранять полную выдержку и спокойствие»[26]. Правительство ответило новым ударом по большевистской печати. Газета «Рабочий» 26 августа в статье «Странное совпадение» отметила, что газету большевиков закрывают всегда, когда она выступает с напоминанием и требованием не поддаваться на провокации: «Чья рука не даёт так заботливо рабочим знать, что партия предостерегает их от провокации?»

Когда стало ясно, что никакого «выступления» большевиков не будет, в военном отделе Республиканского центра приняли решение инсценировать уличный бунт. Члены офицерских организаций должны были устроить погром на Сенном рынке и близлежащих улицах. На эти цели полковник В.И. Сидорин получил 100 тысяч рублей[27].

Под предлогом борьбы с готовящимися «беспорядками» к столице тем временем стягивались войска. Им, как писал Б.В. Савинков, «придётся ликвидировать большевиков». Управляющий делами Военного министерства цинично утверждал, что лично он просил генерала Корнилова назначить во главе войск, идущих на Петроград, русского офицера и заменить туземную дивизию на обычную кавалерийскую, чтобы никто впоследствии не утверждал, будто «русских рабочих арестовывали кавказские горцы под командою генерала, не пользующегося симпатией среди «революционной демократии»[28].

Демократическим силам мятеж 29-30 августа удалось быстро подавить. Но это не остановило открытых и тайных сторонников установления в России диктатуры. Только теперь вся подготовка велась ещё более тщательно и с большим размахом.

Резко усилился контрреволюционный саботаж предпринимателей. «Капиталисты, – отмечал Ленин в работе, названной «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», – умышленно и неуклонно саботируют (портят, останавливают, подрывают, тормозят) производство, надеясь, что неслыханная катастрофа будет крахом республики и демократизма, Советов и вообще пролетарских и крестьянских союзов, облегчая возврат к монархии и восстановление всевластия буржуазии и помещиков»[29].

В сентябре–октябре в стране закрылись сотни заводов, возникла массовая безработица. Повсеместно падала производительность труда. Стремительно росли дефицит бюджета, инфляция. Реальная заработная плата упала до половины довоенного уровня. Прямой государственный долг достиг к осени 1917 года гигантской суммы в 49 миллиардов рублей (в том числе 11,2 миллиарда приходилось на иностранные займы). Разруха усугублялась сильнейшим расстройством железнодорожного транспорта. На некоторых железных дорогах движение вовсе прекратилось. Запасы сырья, топлива, продовольствия в городах европейской части России достигли критической точки. Надвигался голод.

Большое значение придавалось военной подготовке очередной попытки переворота. Начальник штаба верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Н.Н. Духонин представил правительству доклад о создании принципиально новых вооружённых сил (по характеру комплектования, структуре, обучению и т.д.). Прежде всего, речь шла о так называемом территориальном принципе комплектования для сплочения военнослужащих «на чувстве землячества». Предполагалось, что в создании новой армии будут участвовать земские, городские органы самоуправления, промышленные и общественные организации, частные лица и она будет ограждена от проникновения идей пораженцев путём «здоровой» пропаганды.

Провозглашая принцип добровольчества в комплектовании новых частей, Духонин рассчитывал привлечь на такой основе несколько сот тысяч человек, обеспечить им хорошее продовольственное снабжение, вооружить лучше других воинских частей; в октябре эта проблема обсуждалась на специально созванном Военно-техническом съезде в Петрограде. Намечалось создать Главное управление по формированию новой армии, а по всему фронту – базы инструкторов. Все эти формирования, а также те части действующей армии, которые «добровольно заявляют себя сторонниками дисциплины, порядка, верности Родине и Временному правительству, образуют Русскую народную армию»[30].

К началу октября число ударных батальонов превысило 40. Из буржуазно-националистических элементов спешно создавались мусульманские дивизии казанских и крымских татар, латышский и армянский корпуса, литовский полк. Большая ставка делилась на части чехословацкого и польского корпусов. Наконец, предполагалось снять с Румынского и Юго-Западного фронтов несколько дивизий, менее поддавшихся «разложению»[31]. Не дожидаясь окончание формирования сил контрреволюции, Временное правительство и Ставка приняли решение о переброске в 20-х числах октября некоторых надёжных частей под Петроград, Москву, Киев и Минск. Так был сделан шаг навстречу гражданской войне.

Возможен ли был иной ход развития событий? По всей видимости, нет, ибо октябрь 1917 года стал логическим завершением тех процессов, прежде всего в сфере политики, которые развивались в стране на рубеже столетий.

Традиционная монархия как форма правления в начале XX века являлась политическим анахронизмом. Феодальные пережитки сдерживали экономический прогресс. Нерешёнными оставались аграрный и национальный вопросы. Первая мировая война, долгая и жестокая, только туже затянула клубок противоречий, а когда самодержавье рухнуло, события зашли гораздо дальше обычной буржуазно-демократической революции. В настроениях самых широких слоёв населения росли требования радикальных перемен. Пришедшая же к власти буржуазия и поддерживавшие её представители мелкобуржуазных партий очень быстро зашли в тупик при решении важнейших внутри- и внешнеполитических задач. По сути, они показали неспособность руководить страной. В то же время колебания меньшевиков и эсеров между буржуазными партиями и большевиками, упование на некий «третий путь», путь социальных реформ, через блок революционной демократии с буржуазией, при борьбе «с опасностью слева», создали в стране благоприятную обстановку для консолидации правых сил с целью наведения «порядка» и борьбы с «анархией». С реформами ничего не получилось, а вот контрреволюция готовилась взять реванш почти открыто.

Сейчас, спустя семьдесят с лишним лет, можно прочитать и услышать самое невероятное о событиях тех месяцев. Одни проклинают «большевистский социализм» и его главного архитектора вплоть до требования удалить Ленина из Мавзолея, другие требуют вернуться к Февралю 1917 года и начать всё сначала, кто-то усмотрел в самодержавии зародыш правового государства и славит П.А. Столыпина, видя в нём альтернативу Октябрю. Часто представления конца XX столетия о примате общечеловеческих ценностей над классовыми механически переносят на события начала века и при этом обвиняют большевиков в том, что именно они залили Россию кровью в гражданскую войну. Будто другая сторона, а именно Алексеев, Гучков, Деникин, Корнилов, Савинков и другие, стремилась разрешить проблемы России исключительно при помощи норм христианской этики.

В предотвращении гражданской войны многое могли сделать входившие во Временное правительство и имевшие долгое время большинство в Советах эсеры и меньшевики. Большевики неоднократно предлагали путь компромисса, особенно после подавления корниловского мятежа. Именно тогда Ленин писал, что «исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной», а позднее, обращаясь к ним же с анализом революционного процесса 1917 года, говорил: «Нашёлся ли бы на свете хоть один дурак, который пошёл бы на революцию, если бы вы действительно начали социальную реформу?»[32].

Увы, предложения большевиков о сотрудничестве неизменно отклонялись, реформы отодвигались всё дальше и дальше. Реальная альтернатива осени 1917 года вырисовывалась однозначно: Ленин или Корнилов. Иного было не дано.

---

По этой теме читайте также:

---

Примечания: