«Нужна ли ещё одна книга о глобализации?» — с такой фразы автор начинает повествование (с. 1). Мой же вариант вопроса сформировался уже после ознакомления с творчеством Бхагвати: «Нужна ли ещё одна такая книга о глобализации?»

Если не вникать в содержание работы, а по средневековому принципу довериться мнениям авторитетов, то в ответе сомневаться не приходится. Мнений западных комментаторов о полезности этой книги приведено — дух захватывает (с. 401–406)! А отечественный поклонник новомодных теорий, оправдывающих глобальный порядок, В. Л. Иноземцев в виде «нашей помощи загранице» сочинил восторженное предисловие. Он со своими иностранными единомышленниками не сомневается — конечно, нужна — и «с сожалением» замечает, что доселе в России не могли сполна оценить «богатство идей» Бхагвати (с. IX).

Понять данный восторг можно, если не вспомнить о том нелегком положении, в которое завела глобализация её пропагандистов. По мере того как апологетика корпоративной глобализации всё меньше соответствует реальности, приходится радоваться любой попытке оживить скорее уже мёртвого больного. Радоваться — и объявлять подлинно новаторским любой труд, несмотря на то что всё в нем от первой до последней строчки уже было сказано раньше и давно опровергнуто.

Ведь и в самом деле в труде Бхагвати нет ничего нового. О его вкладе в науку Иноземцев твердит постоянно, но впадает в ступор, как только доходит до конкретных примеров. Среди «концептуальных положений», которые «отличаются новизной», Иноземцев приводит «чёткое разделение экономической и политической глобализации». Эксперт–глобалист отечественного разлива, как говорится, «не в материале». Гораздо сложнее найти автора, который не разграничивал бы разные аспекты глобализации. А в великом множестве работ многосторонность глобализации не просто упоминается, а является центральным объектом рассмотрения[1]. Или другое, по мнению Иноземцева, «новшество» Бхагвати: «для бедных стран любой естественный рост их экономики является несомненным благом и должен поощряться» (с. XXXV–XXXVI). Замечательное прозрение: никто и подумать не мог, что всё именно так!

Остальные «открытия» Бхагвати того же свойства: они являются таковыми исключительно для Иноземцева (спишем это на уровень компетентности последнего). В реальности вместо кладези новых идей мы имеем старый кубик–рубик, в котором, сколько его ни крути, количество квадратиков разных цветов останется прежним. Всё, к чему апеллирует Бхагватти, не раз встречалось у Э. Гидденса, Ф. А. Хайека, М. Фридмана, Т. Фридмана, Дж. Сороса, П. Бергера и других апологетов капитализма и корпоративной глобализации.

И всё же «кубик–рубик» — вещь по–своему нужная. Книга Бхагвати, если уж искать в ней хоть какой–то интерес, вполне полезна как сборник популярных заблуждений о глобализации и стандартных приемов и уловок придания этим заблуждениям относительно убедительного вида для невзыскательного читателя. Разбить «защиту Бхагвати» означает размазать по стенке всю модель капиталистической глобализации. Именно с этой точки зрения — не как научное произведение, но исключительно как методическое пособие по «оправданию зла» — труд Бхагвати только и достоин внимания.

Нападение с целью «защиты»: критика глобализации для ее оправдания

Не будем, впрочем, спешить с руганью в адрес автора. Абсолютно лживой его работу назвать нельзя, она местами не лишена объективности. Как, например, не восхититься чистосердечному признанию, что недовольство глобализацией имеет под собой реальные основания и вызвано самим её содержанием? Правда, новатором Бхагвати (что бы ни говорил Иноземцев) благодаря этому откровению не становится. Озабоченность ходом глобализации давно стала общим местом работ самых различных её апологетов, в первую очередь Дж. Сороса[2]. По мере того как миропорядок обнажает своё содержание, позиции его защитников становятся всё более проигрышными. Вот и приходится (Бхагвати в том числе) нехотя говорить правду, чтобы совсем уж не отстать от реальности.

Разумеется, Бхагвати, как и другие адепты глобализации, всячески смягчает удар и направляет критические стрелы не на неё, а лишь на некоторые её стороны. Но, как часто бывает в подобных случаях, «отдельно взятых недостатков» набирается, помимо авторской воли, столько, что хватило бы на полновесный смертный приговор корпоративной глобализации в целом. Автор не оспаривает популярного суждения о транснациональных корпорациях как «главных агентах глобализации», получающих от неё наибольшие преимущества (с. 32). А эти «наибольшие преимущества», как следует из Бхагвати, оборачиваются тяжёлыми последствиями для многих людей.

Возьмём нерегулируемое перемещение капиталов, за которое всегда ратовали «транснационалы». Но, по Бхагвати, именно снятие ограничений на движение капитала («опрометчивое и поспешное») «форсировало начавшийся в 1997 году азиатский финансово–экономический кризис» (с. 49).

По аналогичным причинам в 1994 году произошел и кризис в Мексике, из чего следует, что «слабые страны с ещё лишь формирующейся экономикой, но тем не менее стремящиеся (или вынужденные) включиться в процесс финансовой глобализации, страдают больше всего» (с. 17).

А ещё интереснее Бхагвати проговаривается о причинах резких оттоков капитала. Почему «сохранение государственных расходов в целом и затрат на социальные нужды (не говоря уже об их увеличении) ставит под удар национальную экономику»? Оказывается, «рейтинговые агентства и Уолл–Стрит посчитают это “безответственностью”, а ведь от их суждений об экономической прочности и “правильности” страны зависит её благополучие» (с. 133). Бхагвати в данном случае фактически говорит о том же, о чем и «антиглобалисты»: о шантаже бедных стран корпорациями с целью принуждения к выгодной последним политике. И пример автор приводит подходящий. Стоило в 1973 году вновь избранному президенту Чили С. Альенде взять «радикально левый курс», как последовал массовый отток капиталов, спровоцировавший кризис и приход к власти Пиночета при участии ЦРУ (с. 131, 228–229).

Получается, что «главные агенты глобализации» (ТНК) действуют в связке с демократическими правительствами стран «первого мира» — в первую очередь, США. Ведь, опять же проговаривается Бхагвати, «эти примеры вполне типичны». Исходя из его изложения «бельгийская корпорация «Юньон миньер» была замешана в государственном перевороте в Катанге, при участии ЦРУ свергнут «в интересах крупных нефтяных компаний» «законный премьер–министр Ирана», опять же ЦРУ «отстаивало позиции ТНК, в частности «Юнайтед фрут компани», в Центральной и Южной Америке» (с. 229).

В чём именно заключаются интересы ТНК в «третьем мире» тоже довольно подробно, хотя и отрывочно, у Бхагвати описано. Например, бедные страны терпят значительный ущерб ввиду стремления США обеспечить права интеллектуальной собственности для установления произвольных ставок за право пользования их патентами (с. 249). Или органы, управляющие глобальным капитализмом, откровенно избирательно наказывают за несоблюдение трудового законодательства: прощают свои корпорации, для которых соблюдение нормативно–правовых актов означало бы «непозволительные затраты», зато не дают спуску конкурентам (с. 237). Между прочим, Бхагвати сам цитирует премьер–министра Индии, утверждавшего, что Америка похожа на «пьяницу, запрещающего другим пригубить бокал вина» (с. 322). И чего же это вы, господин Бхагвати, подались в «адвокаты дьявола» [3], из вас же при должном старании выдающийся «антиглобалист» выйдет?

Последние станут первыми. Если им покорятся

Но сходства с «антиглобализмом» Бхагвати опасается как огня и всячески от него открещивается. С этого момента непосредственно и начинается «оправдание зла». Просто удивительно, насколько всё только что сказанное контрастирует с основными идеями работы. Даже закрадывается мысль: не писал ли, часом, Бхагвати её в соавторстве с кем–то из своих идейных противников? «Нет оснований утверждать, будто глобализация привела к росту нищеты в развивающихся странах и мирового неравенства» (с. 91). «Снижения общемирового уровня экологических стандартов на самом деле не происходит» (с. 203). «Доводы в пользу того, что глобализация способствует демократии, выглядят более вескими, нежели утверждения об их несовместимости» (с. 138). «В большинстве случаев экономическая глобализация ведет к обогащению культур» (с. 145). «Политическое давление привело к навязыванию бедным странам более высоких трудовых стандартов» (с. 165).

И так на протяжении всей книжки, по всем пунктам, что называется «ни пяди земли врагу». Отсюда следует, что нынешние издержки глобализации являются необходимой платой за будущее счастье, то есть недостатки, по большому счёту, таковыми даже не являются. Признание за глобализацией отрицательных сторон, как выясняется, было сделано сквозь зубы, дабы соблюсти нормы приличия; на самом же деле их надо воспринимать примерно как плохую погоду — есть и есть, что тут поделать. А раз так, то и альтернативы глобализации быть не может. При всех её недостатках любой другой вариант был бы многократно хуже.

И всё становится с ног на голову. Казалось бы, кто виноват в уводе буржуазией капиталов из Чили и в организации ЦРУ переворота, кроме самих буржуазии и ЦРУ? Ан нет, причиной всему послужил «слишком левый курс» Альенде, не осознавшего, что «проект построения социализма в отдельно взятой стране опасен и даже губителен» (с. 131). Правительство Альенде, пожалуйте на круг, а ТНК трогать не надо, они лишь преследовали свои «естественные» интересы.

Тем же путем Бхагвати приходит к выводу, что если корпорации не инвестируют в те ли иные страны, то требовать от них чего–либо «нереалистично» и надо решать проблему развития иным путем (с. 221). Конечно, из–за этого огромное количество людей лишаются средств к элементарному существованию, но ведь ТНК, «чтобы не прогореть... должны получать прибыль, а не заниматься благотворительностью» (с. 220). И нежелание корпораций идти на те самые «непозволительные затраты», когда речь заходит о трудовых нормах в странах «третьего мира», — не вина корпораций, а беда самого «третьего мира» (с. 237).

Получается практически как в «Трех мушкетерах»:

«Когда над квартирой на улице Могильщиков начали скапливаться тучи, другими словами — когда сорок пистолей короля Людовика XIII растаяли почти без остатка, Планше стал рассыпаться в жалобах, которые Атос находил тошнотворными, Портос — неприличными, а Арамис — просто смешными. Атос посоветовал д’Артаньяну рассчитать этого проходимца; Портос предлагал предварительно выдрать его; Арамис же изрек, что господин просто не должен слышать ничего, кроме лестного, о себе».

Сразу возникает подозрение: неужели военные акции НАТО тоже справедливы? Говорю про подозрение, поскольку не каждый апологет нынешнего миропорядка решается громогласно оправдывать подобную агрессию. Но нет, открываем соответствующую страницу и читаем сетования на то, что одним из источников антиамериканизма и «антиглобализма» является «демонстрация Соединёнными Штатами своей мощи (даже когда она уместна и имеет благие цели)» (с. 39). Извините за ещё один пример из Дюма, но удержаться не могу:

«Д’Артаньян, поразмыслив, решил на всякий случай избить Планше и выполнил это с той добросовестностью, какую вкладывал во всё, что делал. Отодрав его как следует, он запретил Планше покидать дом и службу без его разрешения.

– Имей в виду, — добавил Д’Артаньян, — что будущее не обманет меня. Придут лучшие времена, и твоя судьба будет устроена, если ты останешься со мной. А я слишком добрый господин, чтобы позволить тебе загубить свою судьбу, и не соглашусь отпустить тебя, как ты просишь».

Так же рассуждали Буш с Блэром, так же мыслит и Бхагвати, по Иноземцеву, «глубокий и основательный ученый» (с. XXXVIII). Добавить нечего.

«Отнюдь не рыночный фундаменталист»?

И всё же — как совместить несовместимое: разоблачение глобализации и утверждения о её благотворности? Как ни крути, научная работа (а Бхагвати замышлял именно такую) должна быть логичной. Связкой между этими частями Бхагвати служит неоднократно повторяемый тезис «всё дело в политике» (с. 70). То есть в результате глобализации может быть хорошо или плохо, и весь фокус в том, что «управление глобализацией должно осуществляться таким образом, чтобы всячески закреплять и усиливать её основные положительные эффекты» (с. 49). И опять камень в огород Иноземцева: что тут «отличается новизной»? Подобными измышлениями полны работы очень многих адептов глобализации. По мере того как выяснялось, что она если и ведет к росту, то, в основном, к росту недовольства по поводу неё самой, вопрос «человеческого лица глобализации» стал тревожить самых закоренелых её пропагандистов.

Если уж кого и выделять среди них за оригинальность, так это всё того же Сороса. Отказавшись под давлением реальности в своих книгах от априорных установок неолибералов, он договорился до совершенно возмутительных с точки зрения классической апологетики вещей. Указал, среди прочего, на отсутствие прямой зависимости между капитализмом и демократией («Экономическое развитие требует накопления капитала, а это, в свою очередь, требует низких зарплат и высоких уровней сбережений. Этого положения легче достичь автократическому правительству»[4]), на неизбежность дальнейшего экономического спада в странах «третьего мира» при нынешних правилах игры и даже сделал заключение, что «рыночный фундаментализм представляет бóльшую угрозу открытому обществу, чем коммунизм» [5]. Одним словом, признал безоговорочную капитуляцию неолиберальной доктрины.

Вот и Иноземцев нас уверяет, что Бхагвати, «как мы ещё увидим, отнюдь не рыночный фундаменталист» (с. XIV). В доказательство Иноземцев приводит рассуждение Бхагвати о «разоряющем росте» — ситуации, когда увеличение экспорта какого–либо товара оборачивается убытками вследствие снижения мировых цен на него. Выходом автор считает сосредоточение внимания на развитии других отраслей (с. XV, 73–74). Интересно только, что в этом рассуждении «нерыночного»? Здесь лишь описано, какой должна быть реакция на определённую рыночную конъюнктуру. Cправка по бизнесу — и не более того. «Рыночный фундаментализм» предполагает, что рынок — это естественное состояние экономики; что он в силу этой естественности наиболее эффективен для решения стоящих перед обществом проблем; что надо следовать рыночным правилам, а не пытаться ограничить их действие. И под каким из пунктов не подписался бы Бхагвати?

Даже тезис «всё дело в политике» ещё не свидетельствует о неприятии рыночной самодостаточности. Все зависит от того, какая политика имеется в виду. А политика такова, что должна сводиться к замене «заведомо неэффективной» бюрократии рыночными отношениями «везде, где это возможно» (с. 78).

Такая политика, если верить Бхагвати, за счёт максимального использования преимуществ свободной торговли должна обеспечить необходимый для борьбы с нищетой тип экономического роста (с. 75–76). Об этом автор твердит на протяжении всей книги, вот только некоторые цитаты. «Торговые барьеры не только снижают эффективность отечественных капиталовложений и приводят к потерям от протекционизма, они также снижают эффективность иностранных инвестиций»; «Либерализация торговли способствует повышению темпов экономического роста, а рост ведет к уменьшению нищеты» (с. 85, 87).

Экономический рост — исчерпывающее условие ликвидации бедности, поскольку «во всех странах распределение дохода примерно одинаково — независимо от экономических и политических условий» (с. 72). Рост благосостояния не отделим от экономического роста под действием ещё одного «рыночного» мотива: «за счёт роста спроса на рабочую силу может происходить — и происходит — повышение оплаты труда» (с. 164).

Точно так же, согласно «отнюдь не рыночному фундаменталисту», автоматически рынок ведет к демократизации (сравните с Соросом) благодаря появлению в условиях экономического процветания среднего класса, являющегося социальной базой демократии (с. 126). А уж «демократизация», по Бхагвати, решает все остальные проблемы, например ставит непреодолимый шлагбаум на пути использования дешёвой рабочей силы или загрязняющих атмосферу технологий. Опять же по рыночным соображениям: выгодно–невыгодно. «ТНК не могут допустить, чтобы на них смотрели как на причину опасного загрязнения воды или плохого отношения к трудящимся. В условиях зарождающихся, а порой и достаточно зрелых демократий во многих странах «третьего мира» происходит рост неправительственных организаций, повсеместно проникают CNN и BBC… Для многих ТНК вероятный ущерб для репутации сегодня слишком значителен, чтобы перевесить дополнительные прибыли, которые можно получить, следуя стратегии “использования любых преимуществ”… Если, скажем, при производстве каких–то товаров используется детский труд, я не захочу их покупать, несмотря на их дешевизну, поскольку считаю это аморальным» (с. 176–179). (Представляю картину: приходит Бхагвати в магазин и начинает тщательно выяснять подноготную товаров — не детский ли труд в них овеществлён? И как только узнает страшную правду, устраивает скандал с битьем стекол в магазине. И остальные потенциальные клиенты берут пример с умного человека. После чего продавцы в ужасе убирают с ещё не разгромленных прилавков неблагонадежную продукцию. Вы верите в такую историю? Я — нет.) Так и непонятно, где здесь Иноземцев нашел хоть намек на «отнюдь не рыночного фундаменталиста».

Ах нет, пардон, намек всё же есть, даже несколько намеков. В разных местах читаем, что глобализация так хороша, как описывает Бхагвати, именно потому, что противники глобализации «явно преувеличивают степень коммерциализации, создаваемой рыночными отношениями». «В нашем мире коммунитарные и либеральные принципы так или иначе сосуществуют. Главный вопрос не в том, должны ли мы предпочесть одно другому, а действительно ли капитализм и глобализация настолько неотвратимы, что приведут к радикальному и бесповоротному отказу от традиционных коммунитарных ценностей и методов. Убедительных свидетельств для столь тревожного вывода пока нет» (с. 38).

Вот и проговорился: распространение глобализации ведет всё же к весьма тревожным последствиям. Только при чем здесь тогда позитивное влияние глобализации, если настоящую пользу приносят явления, ей противостоящие? По безграмотности Бхагвати путает черты, имманентные глобализации, и вызванные ею процессы противоположного содержания. Это всё равно что ставить в заслугу фашизму появление антифашизма, в чьей положительной исторической роли не может быть сомнений. А можно эту мысль развернуть на 180 градусов: антифашизм является угрозой обществу, так как провоцирует защитную реакцию фашизма. Тогда фашизм — «хорошо», антифашизм — «плохо». Абсурд, конечно, но не больший, чем книга Бхагвати с предисловием Иноземцева. Пока не поздно, не читайте ни то ни другое.

Иными словами, то, что Иноземцев восторженно принял за «отнюдь не рыночный…», на самом деле представляет собой концептуальную шизофрению. Причём чужеродным элементом здесь выступает именно «коммунитаризм», по чьему адресу Бхагвати отпускает лишь дежурные комплименты, тогда как рынок защищает до полного изнеможения. И выглядеть откровенным дураком при этом не боится, судя по некоторым особо смачным аргументам. Если верить Иноземцеву, то это как раз хорошо; это свидетельствует о том, что Бхагвати относится к числу «таких редких людей», «у кого хватает знаний, опыта и умения обнаруживать позитивные моменты там, где агрессивное большинство усматривает сплошной негатив» (с. VII). Кроме шуток: Иноземцев это произнёс в качестве комплимента! В самом деле, только «агрессивное большинство» населения Ирака увидело «сплошной негатив» в натовских бомбежках. Зато Бхагвати обнаружил в них «позитивные моменты», направленность на «благие цели». Наверное, потому, что в отличие от иракцев сам не был этой целью. А было бы неплохо…

Так вот, касательно отдельных аргументов… Беру наугад: почему рынок в большей степени обеспечивает социальное равенство, чем «социализм» (вообще–то, за этим словом у Бхагвати скрывается «социализм в одной отдельно взятой стране» — сталинский урод, не имеющий к настоящему социализму никакого отношения. Бхагвати о том не знает или вид делает)? Оказывается, «социализму присущи очереди… тогда как рыночные отношения обеспечивают доступ к прилавкам большему числу людей» (с. 22). Увы, опять проблемы с логикой. Если в магазине очередь, то товар в принципе в состоянии купить многие, надо только добежать вперед других до пункта раздачи. А если для большинства бежать не имеет смысла (всё равно покупка не по карману), то очереди неоткуда взяться. К прилавкам, может быть, доступ и больше, но к товару — совсем наоборот.

Из той же серии изумительный пассаж о том, почему «социальное неравенство может иметь не только негативные, но и позитивные последствия», а «крайняя степень неравенства оборачивается лучшими последствиями, чем меньшая». Просто богачи–миллионеры тратят деньги на «дорогой отдых, автомобили БМВ, роскошные дома и игрушки», а Билл Гейтс «не способен сам потратить весь свой миллиард, даже если каждый день будет покупать по замку в Европе». У него, как пишет Бхагвати, не остается другого выхода, кроме как тратить на общественное благо (с. 90).

Вообще–то говоря, хорошо известно, что потребности растут вместе с богатством, а там где есть спрос, найдется и предложение. Миллиардеры, как мы теперь знаем, могут покупать, среди прочего, спортивные клубы. Всевозможных «челси», в отличие от замков, много не бывает. Можно купить по одному в разных видах спорта, в некоторых из видов даже по несколько. Было бы желание. Но главное — мы теперь знаем, что единственный путь к общественному благу заключается в превращении расточительных миллионеров в миллиардеров. Вот когда этот процесс зайдет достаточно далеко, тогда и будет всем счастье. Это ли не «рыночный фундаментализм» в самой циничной его форме?

Может ли у глобализации быть «правильная» политика?

Обратите внимание на уверенность Бхагвати в совпадении интересов богатых и бедных. Богатые, по его разумению, должны теми или иными способами делать бедных богаче и ничего другого. И вера в нивелирование издержек глобализации путем «эффективного управления» ей построена на этой идиллии, и в том числе на идиллии между богатыми и бедными странами.

И заслуга глобализации, по Бхагвати, состоит в том, что с неё и начинается эта взаимная страсть. Раньше государства Юга «ошибочно полагали, что протекционизм не так уж плох для них», а Север занимал наплевательскую позицию: «Если вы хотите по–прежнему ограждать свои рынки, мы не против. Это ваш собственный, хотя и эгоистический выбор» (с. 307). Зато теперь МВФ и Всемирный банк согласились, что «протекционизм в бедных странах — безумие» (и простили бедным странам их «эгоизм», от которого настрадался Запад), да и бедные страны «убедились в недальновидности протекционистской политики» (с. 308– 309).

Именно свободная торговля воплощает, в представлении автора, всеобщий интерес, и торговые барьеры есть отклонение от этого интереса и, следовательно, от глобализации. Вот только непонятным оказывается, почему тот же Запад препятствует заполнению своих рынков товарами из «третьего мира». Для Бхагвати это странная ситуация; ему остается только надеяться на то, что барьеры исчезнут, как только люди поймут силу его замечательных доводов.

Такое же удивление вызывает у автора постоянная либерализация движения капиталов, которое, как сказано выше, в отличие от свободы торговли является злом. Но, чтобы бороться с этим «злом», достаточно поставить оборот капиталов на контроль. Бхагвати просто выводят из себя «идеологически зашоренные экономисты» и общественные деятели «типа Ральфа Нейдера», уверенные, «что если вы выступаете за свободу торговли, то неизбежно должны поддерживать свободу прямых инвестиций, движения капитала» (с. 11–12). Все ведь элементарно: достаточно разрешить одно и запретить другое. И снова дело лишь за тем, чтобы всё это поняли! Но отчего–то не понимают...

Точно так же обстоит дело с программами помощи странам «третьего мира» в адаптации к свободной экономике. Бхагвати считает, что эти программы должен в значительной степени оплатить Всемирный банк. И в очередной раз очень удивляется, что «никаких мер на этот момент не разрабатывалось», хотя «если какие–то решения ВТО наносят серьезный финансовый ущерб бедным странам, то Всемирный банк должен оказывать им помощь», тем более что суммы, в которые влетит программа, «абсолютно ничтожны для Всемирного банка». И вновь всё было бы хорошо, вот только «Всемирный банк неверно расставляет приоритеты» (с. 312–313).

Вопрос, почему же в этих и во всех остальных случаях «правильные» рецепты не востребованы, а «неправильные» применяются во всей широте, автору в принципе не приходит в голову. К слову, при объяснении феномена «антиглобализма» Бхагвати испытывает такие же проблемы. Вывести он может этот феномен исключительно из умственной ограниченности людей. Точнее, в книге можно найти что–то вроде комплекса причин, но раз таковыми — именно причинами недовольства, а не его последствиями — оказываются «социалистические воззрения», влияние на студентов марксистских текстов и «неэкономических наук» и т. д., то понятно, что всё сводится к «диссонансу между нашим сочувствием к бедствиям других людей и недостаточностью умственных усилий по поиску решений существующих проблем» (с. 24–26). То есть люди специально вбивают себе в голову ложные мысли, намеренно читают не тех авторов, только бы ни в коем случае не видеть «человеческого лица глобализации». Хотя оно есть, и заявлять обратное — «примерно то же самое, что утверждать, будто автомобиль может ехать только задним ходом» (с. 318). И классификацию «антиглобализма» Бхагвати дает на основании вменяемости. Есть две группы противников глобализации, с одной из которых невозможно разговаривать, а вторая «способна к вразумительному диалогу» (с. 6–7). Хотя любому грамотному ученому (уж извините, г–н Бхагвати, вы таковым не являетесь) известно, что взгляды и поведение людей зависят от места, занимаемого их социальной группой в общественно–экономической системе. Грубо говоря, «хозяева жизни» оберегают существующий порядок, угнетенные либо мирятся с ним, либо выступают против него (в разные эпохи было по–разному).

Соответственно, раз те или иные слои общества выражают протест, к тому вынуждают объективные обстоятельства и уже во вторую очередь — субъективные представления об этих обстоятельствах. И столь тревожащий Бхагвати рост популярности социалистических идей и авторов, выступающих против капитализма, свидетельствует лишь о глубокой пропасти между реальностью и тем, что о ней пишут «глобалисты». Это значит, не у противников глобализации ума не хватает, а у вас, г–н Бхагвати, и ваших коллег из организации защиты корпораций. А вот если бы люди вдруг начали верить в вашу легенду про «человеческое лицо», тогда и были бы дураками.

Но если протест, вместо того чтобы идти на убыль, становится такой проблемой, что власть имущим всё активнее приходится прятаться за идеологическую ширму подобных бхагвати, это живо свидетельствует о невозможности решения проблем просто за счёт мудрой политики. Не в том дело, что никто до Бхагвати не додумался до «правильных» рецептов, а в том, что объективный смысл корпоративной глобализации не предусматривает применения этих рецептов. Представьте себе такое рассуждение. Рабство в античном мире могло иметь «человеческое лицо»: достаточно только, чтобы рабовладельцы не били рабов, не отдавали их в гладиаторы, не заставляли работать свыше восьми часов в день, разрешили заводить семьи и т. д. Но рабовладельческий строй был именно таким, каким мы его знаем, в силу объективных законов исторического развития. Снисходительное отношение к рабам привело бы к уменьшению производительности их труда и разорению хозяйств.

Так и корпоративная глобализация имеет иное, чем хотелось бы Бхагвати, содержание, потому что в соответствии с логикой капитализма должна содействовать извлечению максимальной прибыли, несовместимой, как мы уже слышали от автора, с «непозволительными затратами» и «благотворительностью». Прибыль помогают извлекать и свободная торговля, и ещё в большей степени неограниченное движение капитала. Финансовые спекуляции приносят на порядок более значительный доход, нежели «реальный» сектор экономики. (По опубликованным несколько лет назад данным, лишь 10–12 процентов мировых финансовых ресурсов обеспечены товаром. Остальной денежный капитал «не имеет реального материального наполнения», то есть представляет собой просто цифры на бланках банковских счётов [6].) Отказ от них означает, с точки зрения тех, кому они приносят выгоду, всю ту же порицаемую Бхагвати «благотворительность».

Политика, как давно известно, борьба интересов, а не идей. И не востребованы «блестящие» мысли Бхагвати по строительству в рамках нынешнего глобального общества рая для всех потому, что не соответствуют интересам ТНК и банков.

Дело, следовательно, вовсе не «в политике». Тут, как говорилось в антисоветском анекдоте, всю систему надо менять.

Факты и неолиберальная догматика: атака на демократию

И всё же не заблуждаемся ли мы в своих выводах? Мы привели мрачные примеры, но Бхагвати предлагает нам другие, прямо противоположные. Ведь если верить ему, то «именно эмпирические данные служат основанием для оптимизма» (с. 81). Давайте их и рассмотрим. С чего, например, Бхагвати взял, что «глобализация стимулирует демократию», «подталкивает недемократические режимы к демократизации» (с. 125). С того же, что и другие апологеты, писавшие до него, — с политических изменений в Южной Корее и Индонезии в результате азиатского кризиса, в «постсоветской» Восточной Европе, со свержения диктаторов типа Пиночета в Латинской Америке (с. 126–129). А теперь от апологетов перейдем к серьезным ученым. Они бы стали придираться к такому доказательству и, в частности, спросили бы: почему Запад, свергая одни «диктаторские» режимы, оказывает поддержку другим? Об этом ведь широко известно.

Снова выбираю случайно цитаты, но на сей раз из книги Н. Хомского. По его свидетельству, с недавних пор самым крупным получателем американской помощи стала Колумбия,

«которая имеет наихудший в северном полушарии “послужной список” нарушений прав человека в 1990–е годы и для которой, в соответствии с четко отлаженной системой, запланировано резкое увеличение американской военной помощи и обучения».

До того наибольшую помощь получала Турция, благодаря чему в стране преуспел террор, поддерживаемый Клинтоном. Генерал Сухарто «был “нашим парнем”, по характеристике клинтоновской администрации… с тех пор, когда в 1965 году возглавлял массовые расправы в стиле Руанды, что вызвало нескрываемое одобрение Соединёнными Штатами», и до 1997 года, когда впал в немилость, «не проявив должного рвения в исполнении жестких предписаний Международного валютного фонда». «США также поддерживали ещё одного известного всему миру убийцу — Саддама Хусейна… Отношение к нему изменилось только после того, как он перестал повиноваться приказам»[7].

И так далее — «летопись других событий слишком большая, чтобы приводить примеры»[8]. И где же «благие цели», при чем тут вообще «демократизация», если осуществляется прямая поддержка «недемократических» правительств, если, как выразился всё тот же Хомский, со стороны союзников США «преступления не имеют большого значения; непослушание имеет»[9]? А это ведь не только США: другие страны Запада следуют в фарватере американской политики, поддерживают тех же лидеров, участвуют в «гуманитарных акциях» НАТО, а когда вдруг — как в случае с последней иракской кампанией — протестуют, то только на словах, чтобы совсем уж сволочами не казаться, в полной уверенности, что протесты ничего не изменят.

По поводу «триумфального шествия» демократии опять же серьёзным ученым — не бхагвати с иноземцевыми — будет очевидно, что «внушающие оптимизм эмпирические данные» подобраны по принципу «за неимением лучшего». Повертеть головой по сторонам — и становится ясно, что все вновь созданные режимы — лишь пародия на демократию, и всё, что у них с ней общее — это некоторые внешние атрибуты да название. Насчёт названия. Г–н Бхагвати и иже с ним, нельзя же понимать всё именно так, как называется! Критическое мышление на то и существует, чтобы открывать подлинное содержание. А у вас всё просто — раз назван общественный строй в СССР «социалистическим», а политические порядки в современном мире «демократическими», значит так тому и быть.

А по поводу внешних атрибутов — что, собственно, они из себя представляют? Демократия — это власть народа, таково историческое определение. Степень приближения к демократии определяется тем, в какой мере во власти выражается воля народа. Наметившаяся в социологии тенденция идентифицировать демократию исходя из существования определённых политических институтов как раз и означает, что форма отличается от содержания. Например, Гидденс определял демократию через многопартийность[10], одно из тех явлений, которое убеждает и Бхагвати в демократическом характере глобализации. Вот так просто: увидел много партий — значит демократия.

Хотя на дворе не середина ХХ века: можно было бы и заметить, что от прошлой демократии ничего, кроме внешнего подобия, не осталось. За период с расцвета Welfare State и по сегодняшний день политическая система развитых капиталистических стран медленно деградировала из компромисса социальных сил, одна из которых допускала народ до реального участия в управлении государством, а другая соглашалась жить при существующей системе, в эффективный механизм недопущения волеизъявления масс. Как справедливо отмечал в прошлом номере «Скепсиса» Б. Кагарлицкий, этот механизм сегодня не нуждается в ограничении права избирать и вполне обходится финансовым порогом, который надо преодолеть для создания и популяризации собственной партии. В результате людям просто не из кого выбирать (при полной возможности сделать выбор), и мы «приходим к ситуации, аналогичной однопартийной системе при формальном отсутствии имущественного ценза и формальном плюрализме»[11].

Понятно, г–н Бхагвати? Там, где вы видите демократию, фактически однопартийная система. В США с «республиканско–демократической партией» (так выразился Майкл Мур[12]), в Великобритании с «консервативно–лейбористской» партией (по аналогии с фразой Мура), в других европейских странах с «левыми» правее правых. А ещё в России, с идущей в русле президентской политики «конструктивной оппозицией» (глупое выражение Хакамады), и на Украине, где в рамках «оранжевой» «революции» решался принципиальный вопрос: какую из конкурирующих групп олигархов привести к власти… Вот и выходит: «какая разница, сколько у вас кандидатов, они все фактически представляют одну партию»[13]. Что–то не складывается с «демократизацией» на земном шаре, вы не находите, г–н Бхагвати?

Факты и неолиберальная догматика: атака на «средний класс»

Раз так, то давайте разберемся, что же происходит со «средним классом», на который так уповает Бхагвати как на гаранта демократизации. Хотя то, что «средний класс» является социальной базой демократии, — далеко не факт. Бхагвати лишь повторяет избитую, чисто идеологическую максиму, на практике не подтверждающуюся. И «эмпирические данные» тут как раз «основанием для оптимизма» не служат: они свидетельствуют, что всё зависит от конкретных исторических условий. В 1930–е годы мелкая буржуазия, прототип нынешнего «среднего класса», играла ведущую роль в фашистских движениях. Средние слои той Германии не просто не поддержали относительно демократическую «Веймарскую республику», но своими руками уничтожили её в пользу гитлеровской диктатуры.

Вот и «средний класс» наших дней помимо того, что участвует в охаянном Бхагвати «антиглобалистском» движении, всё активнее голосует за националистов Бьюкенена, Ле Пена, Хайдера и им подобных («уродам имя легион»). Этого никак нельзя объяснить, если исходить из того, что «средний класс», как нас учит Бхагвати, в ходе глобализации обретает всё более цветущий вид. Зато если считать, что Бхагвати здесь в очередной раз по уши в… заблуждении, то всё понятно: недоволен «средний класс» глобализацией — вот и ищет ей альтернативу то слева, то справа.

То есть уже исходя из этого можно подозревать, что представленные Бхагвати доводы в пользу укрепления в результате глобализации позиций «среднего класса» снова будут «липовыми». И точно — «липа», пусть и чуть более изощренная, чем с «демократизацией». Собственно говоря, четких данных о том, что «среднему классу» стало лучше, в книге не приводится. Тем не менее Бхагвати ни на миг не сомневается в том, что всё именно так. Уверенность автора базируется целиком на данных о сокращении бедности, представленных в отчете Всемирного банка[14]. А раз искореняется бедность, то бывшие бедняки, как подразумевает Бхагвати, присоединяются к «среднему классу».

А дальше «Остапа понесло». Бхагвати сделал вывод, что «гонки по нисходящей» не существует, наоборот, «как ни парадоксально, мы наблюдаем “гонку по восходящей”»; пнул Маркса, который, «как известно» (кому известно?), «ошибся, предсказав прогрессирующее обнищание пролетариата»; и вообще разразился теоретическим откровением о том, что поскольку ТНК платят работникам в странах третьего мира на 40–100% больше, чем местные фирмы, то и эксплуатации никакой нет, «если исходить из её корректного и убедительного определения» (с. 164–165, 233–234).

Лично мне не известно, что это за «корректное и убедительное определение». «Корректное» — это в смысле «чтобы никого не обидеть», эдакая гоголевская «дама, приятная во всех отношениях»? Мы, вообще–то, наукой занимаемся, и определения должны искать научные, независимо от того, для кого они оскорбительны. Так вот научное определение: эксплуатация — это систематическое узаконенное присвоение произведённого чужим трудом. Капиталист, получающий прибыль в виде разницы между стоимостью рабочей силы и стоимостью произведённого этой рабочей силой, является эксплуататором. И не важно, платит он больше или меньше других работодателей. А для жителей «третьего мира» при их жизненном уровне прибавка в «40–100%» мало что меняет, она означает, что больной вздохнул чуть глубже, но в сознание так и не пришёл.

Собственно, всё «доказательство» аналитиков Всемирного банка позитивного воздействия глобализации на благосостояние населения строится на статистике сокращения числа людей, живущих меньше, чем на один доллар в день. Такие люди признаются в отчете бедными, и общее их количество с 1980 года, «по крайней мере, перестало расти и даже снизилось примерно на 200 миллионов»[15]. Бхагвати с радостью ухватывается за этот критерий бедности и рапортует о решении саммита ООН, что «к 2015 году количество людей с доходом менее одного доллара в день и голодающих должно сократиться вдвое» (с. 69). Опять кроме шуток: простое обещание богатеев сокращать число бедных Бхагвати представил в качестве реального свидетельства уничтожения глобализацией бедности. Хотя подобные резолюции ничем не лучше обещания XXII съезда КПСС построить коммунизм к 1980 году.

Интересно, а для тех, у кого больше, чем доллар в день, проблему бедности можно считать решённой? Российские пенсионеры, если не ошибаюсь, все обладают несколько бóльшим доходом. Они в таком случае — обеспеченные люди и на митинги против «монетизации льгот» ходили с жиру побеситься? Да здравствует г–н Бхагвати, он под иноземные и иноземцевские овации вернул нам светлый советский лозунг: «У нас в стране нищих нет!»

Но это к слову. А теперь главный вопрос: какая связь между этим пресловутым «долларом в день», «40–100 процентами» и укреплением «среднего класса»? Откуда взялось, что, если «совсем нищих» стало чуть меньше, они поголовно перешли в «средний класс»? Разве они не могли стать чуть более обеспеченными нищими, чем раньше, или пополняться ещё и за счёт тех, кто ранее в социальной иерархии стоял выше? В этом обещанная «липа» и заключается: Бхагвати просто подменил тезис, выдал незначительную положительную динамику низших слоев за улучшение положения «среднего класса».

Хорошо, давайте посмотрим, что же на самом происходит со средними слоями? На сей счёт тоже есть официальные данные, свидетельствующие как раз о том, что «гонка по нисходящей» сейчас в самом разгаре и представители «среднего класса» — главные её участники. Согласно отчёту Американского бюро переписи (US Bureau of the Cencus), в 1995 году четыре пятых всех американских рабочих мужского пола зарабатывали в реальном исчислении на 11% в час меньше, чем в 1973 году. По другим источникам, за указанный период средняя зарплата у трех четвертей работающего населения США сократилась на 19% [16]. Аналогичная ситуация и в других странах Запада. И как же это объяснить, г–н Бхагвати? По–вашему, этого быть не может, вы же утверждали, что экономический рост — достаточное условие всеобщего благоденствия. А тут, получается, рост только усугубляет проблему неравенства.

Можно теперь вернуться к суждению, что «за счёт роста спроса на рабочую силу может происходить — и происходит — повышение оплаты труда». Марксу и здесь от Бхагвати влетело: «Маркс неправильно оценил последствия капиталистического накопления» (с. 164). Вообще–то на протяжении истории капиталистическое накопление осуществлялось путём сокращения с помощью технологического прогресса числа работников. Бхагвати при всей своей научной безграмотности, наверное, всё же что–то слышал о движении луддитов или о мальтузианском законе естественного перенаселения, изобретённом именно для отвода от капитализма обвинений в обречении людей на безработицу. Ту самую безработицу, которая удешевляет рабочую силу. Капитализм в чистом виде — не отягощённый презираемым Бхагвати государственным регулированием — будет снижать затраты на оплату труда. Чем они меньше, тем выше прибыли и больше шансов не проиграть в конкурентной борьбе.

А в эпоху глобализации почему должно быть иначе? Смысл создания глобального рынка в очень большой степени и состоит в том, чтобы почти беспрепятственно переносить рабочие места туда, где они дешевле всего будут обходиться — благодаря так называемому экологическому и социальному демпингу. И об этом, похоже, не знает только Бхагвати, упорно утверждающий, что «ТНК, как правило, не стремятся обосноваться именно в тех странах, где игнорируются или попираются права трудящихся» (с. 175–176). Как не восхититься его упорством: стоит на своём до конца, не выдает страшных тайн, в отличие от кормчих глобализации, которые нет–нет, да проговариваются.

«Один час работы женщины,

– чистосердечно признается главный управляющий делами компании Siemens, —

изготовляющей электропроводку для «Фольксвагена», стоит нам в Нюрнберге 45 марок. В Литве эта цифра не дотягивает даже до полутора марок, да ещё и заводские здания предоставляются бесплатно. Так что нам действительно стоит подумать о Volkswagen и максимально снизить издержки производства»[17].

Отсюда стратегия современного капитализма: «три индуса по цене одного швейцарца»[18]. «Транснационалы» создают рабочие места в «третьем мире», но не просто так, а за счёт сокращения их в странах «первого мира». Даже в самых заурядных научных работах обязательно упоминается про «деиндустриализацию» Запада и остающийся после неё «пояс ржавчины» в старых промышленных районах. Вряд ли Бхагвати об этом совсем уж ничего не слышал, равно как и о стремительном и постоянном увеличении количества безработных в развитых странах с момента начала неолиберальных реформ. Вот данные историка Э. Хобсбаума: безработица в Западной Европе составляла в среднем 1,5% в 1960–е гг., 4,2% — в 1970–е, 9,2% — «на самом пике экономического бума конца 1980–х» (а Бхагвати уверяет, что экономический рост безработицу сокращает; жизнь, наверное, глупо устроена: не хочет следовать «умным» концепциям), 11% — в 1993 году[19]. А в США, по оценке New York Times, сделанной на основе статистики министерства труда, между 1979 и 1995 гг. работы лишились 43 миллиона человек[20].

Иллюзий не остается: тех, кто живет на «доллар в день» стало чуть меньше только за счёт более существенного падения уровня жизни и численности «среднего класса». То есть мнимая борьба с бедностью оборачивается приближением к «черте бедности» других людей. В свою очередь, эти несчастные «доллар в день» — не начало пути к западному уровню жизни, а первое и единственное «улучшение». Продолжения не будет: было бы непоследовательно и нелепо, если корпорации разоряли бы западный «средний класс» лишь для того, чтобы взрастить аналогичный в отсталых регионах.

Факты и неолиберальная догматика: атака на экономику «третьего мира»

Но раз надежды на благосостояние людей эфемерны, то, может быть, глобализация сулит хотя бы экономический рост странам «третьего мира»? Может быть, перенос производства в страны «третьего мира» позволяет им сократить отставание от Запада? Для начала один факт.

«Согласно статистике Bundesbank,

— пишут Мартин и Шуманн, –

с 1989 по 1993 год персонал германских компаний за рубежом увеличился на 190000 человек, но за то же время германские инвесторы скупили иностранные компании, где работало в общей сложности свыше 200000 человек. Значит, “экспортированные” рабочие места там уже давно были»[21].

Из этого следует, что корпорации не просто переносят рабочие места в неразвитые страны, но во многих случаях переносят их на смену уже существующим в тех странах, обрекая местных производителей на разорение. Такова цена пропагандируемой Бхагвати открытости экономики. Чем меньше административных препятствий встает на пути корпораций, тем более серьезным испытаниям подвергается экономика «третьего мира». Естественная вроде бы логика, жаль, уму Бхагвати неподвластная.

И главное — её подтверждают «эмпирические данные», опять вступая в противоречие с измышлениями Бхагвати. Вот несколько примеров, и первый из них — Мексика. Реформы по неолиберальным рецептам, предусматривавшие, естественно, сведение к минимуму государственной защиты местного производства от иностранной конкуренции, там начались в середине 1980–х годов. В результате уже с 1988 года мексиканский импорт рос в четыре раза быстрее, чем экспорт, ведя к дефициту торгового баланса. В текстильной промышленности, до того одной из ведущих отраслей мексиканской экономики, закрылось до пятидесяти процентов предприятий[22]. Обратите внимание: это всё случилось ещё до мирового финансового коллапса, начавшегося как раз с Мексики. Поэтому зря Бхагвати всю вину за кризис в этой стране сваливает на финансовые спекуляции — они лишь заключительный аккорд, а начало положила «свобода торговли», обрекшая мексиканские компании на разорение.

Мексика — случай яркий, но далеко не уникальный ни для Латинской Америки, ни для других регионов. Взять почти любую страну «третьего мира» — и выяснится, что с ней было в тот или иной период почти то же самое[23].

«Только подумайте

, — пишет американский экономист М. Вайсброт,

— доход на душу населения вырос в Латинской Америке на 65% между 1960 и 1980 годами. Между 1980 и 2000 (как раз в эпоху глобализации — С. Е.) он вырос всего на 7%, или, можно сказать, вообще не вырос. В Африке дела пошли ещё хуже — там доход упал примерно на 15% на душу населения»[24].

Кстати, совсем не обязательно ограничиваться Югом: аналогичные проблемы по тем же причинам наблюдаются в наиболее слабых из развитых стран. Турция, которую называют «евроазиатским аналогом Мексики», после вступления в 1996 году в ЕС — с целью модернизации экономики и увеличения доходов за счёт экспорта — увеличила экспорт на 10 процентов, но импорт аж на 30! Результатом (всего через полгода!) — как и в Мексике, разве что в меньших масштабах — стал «изрядный дефицит торгового баланса» [25]. И разумеется, не стоит забывать про страны бывшей советской системы, после её развала дружно примкнувшие к «третьему миру», а совсем не к «первому». Не странно ли — в условиях заведомо «неэффективной» закрытой государственной экономики страны «реального социализма» конкурировали с развитыми западными странами (до определённого момента весьма успешно; по свидетельству Хобсбаума, в 1950–е годы «Запад увидел, что его экономика проигрывает в сравнении с экономикой коммунистических стран»[26]), а как только провели приватизацию и полностью открыли рынок для иностранных инвестиций и товаров, откатились резко назад?

После этого как–то совсем не смотрится настойчивое деление Бхагвати стран на «глобализирующиеся» и «неглобализирующиеся» (к слову, не им, опять же, изобретённое, а заимствованное в готовом виде из отчета Всемирного банка[27]). К первым из них автор относит страны, где находит хоть какие–то экономические достижения (Индию, Китай, четыре «азиатских тигра» — Корею, Тайвань, Гонконг, Сингапур — и некоторые другие), а ко вторым все остальные (с. 87). Ну да, глобализация ведь не может по определению привести к плохим последствиям. Следовательно, если что не так, то дело не в ней, а в её отсутствии. Только, по–моему, очевидно: страны–неудачники только и делали, что стремились «глобализироваться». И чем дальше это заходило, тем хуже им становилось. И попробовали бы они поступить иначе и отказаться навязываемых им правил «Вашингтонского консенсуса», предусматривающих как раз весь комплекс мер по дорогой сердцу Бхагвати экономической открытости. Некоторые пытались, но получали в ответ санкции, вплоть до высшей меры — натовских акций возмездия.

Впрочем, автор и сам вынужден признать, что свободная экономика — это недостаточное условие успеха. Важно ещё не переборщить со скоростью перехода к рынку. «Трудности, с которыми столкнулась Россия в результате стабилизации (что это за “стабилизация”, если её результатом являются столь большие “трудности”? — С. Е.) и реформ по рецептам “шокотерапевтов”, служат напоминанием того, что поспешность — не лучший выбор». Нужны поэтому, делает вывод Бхагвати, «оптимальные, а не максимальные темпы глобализации» (с. 48).

Интересно лишь, почему западные архитекторы глобализации в случае с той же Россией и другими бывшими республиками СССР так настаивали всё же на «максимальных» сроках и «шоковой терапии»? Ведь не скажешь, что не подозревали о последствиях: перед глазами были результаты чилийского эксперимента, ставшего едва ли не первой пробой сил для неолиберализма. Неудивительно, что пиночетовский режим традиционно преподносится неолибералами в качестве образцово–показательного в смысле экономической модели, и Бхагвати тоже относится к этому режиму, мягко выражаясь, не сильно плохо. Конечно, поругивает автор чилийского диктатора ради приличия, но одновременно отдает должное, показывая на примере Пиночета, что, «пока авторитарные режимы успешно развивали национальную экономику, народ мирился с их существованием» (с. 128).

Вот как — Пиночет, оказывается, развивал экономику. И откуда же это взялось, позвольте полюбопытствовать? Вот при Альенде, взявшем ужасный «радикально левый курс», экономика в самом деле росла. А после прихода Пиночета к власти всё «экономическое чудо» сводилось к восстановлению экономики после коллапсов, вызванных неолиберальными мерами. Скажем, подъем второй половины 1970–х годов, представлявший собой лишь ликвидацию катастрофических последствий «шоковой терапии», обернулся впечатляющим крахом в 1982 году[28]. В результате, по подсчётам бразильского экономиста Ф. Э. Кардозу, среднегодовой «рост» в чилийской экономике при Пиночете в 1974–1989 гг. выражался в отрицательном числе «–3,9%», в то время как по Латинской Америке в целом эта цифра была «+4%». И если уж на то пошло, не мирился народ с режимом, партизанская (вооруженная!) борьба началась с первых лет правления Пиночета и с каждым годом разворачивалась всё шире[29].

Не могу поверить, что наш «глубокий и основательный ученый» не знает обо всем этом. А раз знает, значит, намеренно вводит в заблуждение, попросту говоря, врёт. И мотивы вранья понятны: сказать честно, к чему привела такая политика и почему в других странах Латинской Америки наблюдалась иная картина, означает признать несостоятельность корпоративной глобализации и заодно одной мерзкой книжонки о ней (фамилию автора не напомнить?). На это пойти нельзя, уж лучше соврать.

Выходит, было хорошо известно, куда приведёт страны Восточной Европы и бывшего СССР неолиберальный курс посредством «шоковой терапии». Следовательно, ошибки, г–н Бхагвати, не было, а имела место сознательная акция. Просто — возвращаясь к тому, о чем уже говорили — цель включения стран бывшего советского блока в глобальную капиталистическую экономику предусматривала не их процветание, а расширение для западного капитала территории деятельности — и чем быстрее, тем лучше. Если исходить из настоящих целей корпоративной глобализации, то «максимальные» темпы и есть «оптимальные» для неё.

И с какой стати задумываться о негативных последствиях для «третьего мира», раз они на практике только способствуют процветанию западных ТНК? Позициям американского капитала развал всё той же чилийской экономики не угрожал. Точнее, эти позиции только крепли. Деградировало местное производство — устранялась конкуренция; появлялась возможность прибрать к рукам нужные предприятия; росла безработица и дешевела рабочая сила; возрастала потребность чилийского правительства в кредитах, с помощью которых ему можно было диктовать условия. В итоге местная экономика была в жестоком кризисе, а корпорации успешно вывозили капитал. Все правильно: они же (ещё раз припоминаю г–ну Бхагвати его слова) должны не о благотворительности думать, а получать прибыль. Вот и получали — всё как вы заказывали. И теперь продолжают получать — тем больше прибыли, чем успешнее разваливают экономику неразвитых и бывших развитых (советских) стран.

В таком случае «оптимальные темпы», и в самом деле позволившие восточноазиатским странам добиться заметного роста, не имеют к корпоративной глобализации никакого отношения. В данном случае «чудо» состоялось не благодаря грамотному использованию преимуществ глобализации, а за счёт того, что на неё на некоторое время удалось нацепить намордник. Так уж счастливо сложились обстоятельства для этого региона. Как пишет американский социолог И. Валлерстайн, «значительным отличием Восточной Азии… явилось её позиционирование относительно “фронтов” холодной войны». Конкретнее, Южная Корея и Тайвань требовались американцам в качестве противовеса и форпоста по отношению к КНДР и Китаю (ни про одну страну Африки или Латинской Америки такого сказать нельзя) и потому ими «поддерживались и прощались»[30]. В результате «различие, характерное для 1945–1970 годов, обернулось в 1970–1995 годах важнейшим преимуществом» — азиатская экономика получила долговременный импульс к развитию, отсутствовавший у других регионов[31].

Но вот «холодная война» закончилась, все эти политические и военно–стратегические соображения отпали, и политика Запада в отношении тех стран изменилась. От дальнейшего движения по пути неолиберализма на сей раз увильнуть не удалось. В итоге страны юго–восточной Азии вынуждены были пережить сначала кризис 1997–98 годов, а затем новое ухудшение ситуации в связи с очередным витком преобразований[32]. Смотрите, что получается, г–н Бхагвати: эти ваши «оптимальные» темпы вовсе не панацея. Дело, тем самым, не в скорости изменений, а в их глубине. Как только они достигают определенного рубежа — не важно, быстро или медленно, — жди беды. Единственное, на что влияют темпы, — это на срок обвала экономики.

Думаю, ясно окончательно: при существующих правилах игры отсталым странам рассчитывать не на что. Утешаться приходится лишь полными оптимизма словами Бхагвати: «Трудно представить, что этим народам, пережившим колонизацию и империализм, грозит вымирание в результате глобализации» (с. 153). Раз люди через столько прошли и ко всему привыкли, то переживут и новую невзгоду. Пожалуй, это самый сильный и одновременно самый честный пункт «защиты Бхагвати».

Заключение

Приходится констатировать, что Бхагвати защита глобализации не удалась. Дело это заведомо безнадёжное, да и уровень аргументации оказался совсем не профессорским. Очевидно, не заслуживает книга ни восторженного иноземцевского предисловия, ни пяти с половиной страниц мелким шрифтом хвалебных отзывов в её конце. Отрывок из одного, впрочем, достоин цитаты. «Если уж Дж. Бхагвати не сумеет превратить противников глобализации в её адептов, то, видимо, этого не сможет никто…» (с. 404) Скажем честно: попытка провалилась, и такой текст вряд ли принесёт глобализации сторонников, во всяком случае среди здравомыслящих людей. Тогда, может, и не стоит пытаться дальше?

По этой теме читайте также:

Примечания: