Очень хочется ненадолго задержаться на войне в Финляндии, которую Суворов по граничащему с идиотизмом простодушию именует триумфом советской военной машины, утверждая, что «из боевых действий в Финляндии следовал только один вывод: для Красной Армии нет ничего невозможного. Если она способна наступать в таких условиях, значит, она способна наступать в любых других — хуже этого не бывает» (с. 220). Заодно, кстати, Виктор подвывает советскому «фальсификаторному официозу» образца 1940 года:

«Лишь могучая героическая Красная Армия показала впоследствии, что для нее нет непреодолимых преград. Но то, что было под силу Красной Армии, казалось невозможным или почти невозможным иностранным военным специалистам, в частности французским, которые говорили, что атака против подобных укреплений [как “линия Зигфрида”, оперативную глубину которой оценивали в 50 км] равносильна самоубийству для армии»[45].

Виктора в его обличениях снова занесло в довоенный красный уголок.

А нашу неудачу, потому что иначе как неудачей нельзя назвать кампанию, в ходе которой на Ленинградском направлении километров на 100 была отодвинута граница, присоединены куски напротив Кандалакши и Мурманска и получено право на аренду военно-морской базы в Финском заливе в обмен на 126 875 человек убитыми, пропавшими без вести и умершими от ран[46], Суворов оправдывает следующим образом:

«Что же случилось в Финляндии? А случилась трагедия. [...] Предполагалось, что “белофинны” просто выбросят белый флаг. Сопротивление не предвиделось. Просто был отдан приказ — ввести войска. А финны уперлись. [...] Началась война, штурм, прорыв. [...] И оттого, что ожидалась безоговорочная капитуляция, никакой подготовки к войне в Красной Армии не проводилось. Планировался победный марш»[47] (с. 215—218).

Мол, извините, ошибочка вышла. Мы готовились к параду, а попали на войну... Вот и мрем от этого. Со страшной силой.

Конечно, потери были бы забыты и посчитаны оправданными, если бы РККА удалось хотя бы отчасти приблизиться к той эффектной непринужденности, продемонстрированной вермахтом при его действиях в Европе. Главная потеря от этой войны — беспристрастное доказательство всему миру того, что Красная Армия не в состоянии эффективно решить поставленные перед ней задачи. РККА потеряла лицо, и эта потеря делалась все более выпуклой с каждой новой победой немцев. И, что интересно, говоря о Халхин-Голе, Суворов вспомнил, что «Наступление — риск... В случае провала весь мир заговорит о том, что Сталин обезглавил армию, и воевать она не способна» («День “М”», с. 64<386>). Здесь он об этом почему-то не вспоминает.

Но у каждой армии существует Генеральный штаб, который должен войну планировать. А при нем — разведка, которая о всех потенциальных противниках сведения собирает. То самое Главное Разведывательное Управление, в котором наш беглый друг Суворов служил. И они обязаны были предвидеть, что ждет Красную Армию в Финляндии. А Генштаб на основе этого предвидения — готовить войска. Но из-за сталинских массовых посадок обе эти структуры были настолько обескровлены и напуганы, что не сумели, как следует, выполнить свои функции. Чего тут возиться, одним Ленинградским военным округом раздавим в пыль всех этих финнов — доложили Сталину согласно его же собственным рекомендациям. Долой войну, даешь парад!

Может, армия и неплохо воевала, под конец выучившись на собственном горьком опыте, однако пришлось ей спешно, под грохот орудий «линии Маннергейма», в снегу и на морозе перестраиваться именно от неспособности наполовину отстрелянного высшего военного начальства, и лично Сталина, трезво оценить ситуацию.

А это война всего-навсего с Финляндией, имеющей крайне слабую военную промышленность и людские резервы. Представим на минуту, что товарищ Сталин в начале своего вторжения в Европу опять вот так же, как в Финляндии, что-нибудь напутал? Опять бы направил в Генштаб свои скромные пожелания по направлению ударов, концентрации войск, стратегическим целям... И застряли бы наши войска прямо на границе. Забуксовали. Понесли потери и в авральном темпе начали учиться на своих ошибках. Стал бы ждать Гитлер, когда РККА учтет все просчеты и методом проб и ошибок дойдет до того, что сами же во многом и сформулировали в предыдущих, не «улучшенных» «отцом народов» планах? Нет, он просто начал бы мощное контрнаступление по всему фронту, и тут-то в своей приграничной полосе насобирал «котлов» и «мешков» еще похлеще, чем в реальном июне 1941 г. Вот бы и забрезжила эра арийского господства!

Причем, что интересно — Суворов, говоря, что «никто Гитлера не обманывал в Финляндии. Он и его генералы сами себя обманули. За что и поплатились» (с. 231), клеймит немцев за недооценку Красной Армии по итогам финской войны, однако напрочь забывая, что незадолго до Гитлера точно также «сами себя обманули» советские генералы со Сталиным. Практически одни и те же ошибки[48], однако, Сталин — молодец, а Гитлер — соленый огурец. Недооценив финскую армию накануне войны, Красная Армия показала свою неготовность к организации крупных боевых действий. Скажите, что за бред, планировать наступление почти за полярным кругом именно зимой? Зачем, имея самые крупные в мире воздушно-десантные войска (по Суворову), брать полосу укрепрайонов именно в лоб? А ведь такие предложения были:

«Всех деталей я, конечно, не знаю, но неужели нельзя произвести десант нескольких дивизий с моря. Ведь мы видели, как японцы в Китае очень смело и нахально осуществляют успешные десантные операции. Здесь же уместно вспомнить, и об авиадесанте. Сейчас болота и озера замерзли. В таких условиях, во взаимной связи с наземными действиями можно высадить в тылу огромный десант тысяч 10—15 с техникой»[49].

Просто «наш вождь и учитель товарищ Сталин» считал «линию Маннергейма» вообще пропагандистским трюком, пока наши войска не уперлись в нее лбом. А между тем «разведка доложила точно», и сведения о линии финнов в Генштабе были. И характеристики ДОТов и ДЗОТов, и фотографии[50]... Потому Шапошников и просил для проведения операции значительные силы. Однако дядя с трубкой снова решил, что он умнее всех, разведка ему не указ, а Генштаб просто давно не отдыхал. Результат известен. И как при этом можно оценить действия командования армии, способного определить, с кем оно имеет дело, только после того, как войска понесут огромные потери и, не проспавшись от беспробудного шапкозакидательства, увязнут в тщательно подготовленной к обороне местности? Всем этим в Финляндии военно-политическое руководство СССР и вслед за ним Красная Армия показали свою слабость.

А вообще-то с тезисом о подвигах РККА в тех боях можно даже отчасти согласиться — в Финляндии Красная Армия действительно показала свою стойкость. Она проявила ее в преодолении невыносимых погодных условий на территории буржуазной Финляндии[51]. При этом не надо думать, что красноармейцы мерзли меньше, чем кто-либо другой на их месте. И мерзли они, и обмораживались, и умирали от холода на ночевках. Просто военачальникам на это было наплевать. Пополнение придет. А что потери, так на то и война, чтобы потери. Короче, погоду финскую наша армия выдержала. Но на территории СССР летом сорок первого этот опыт оказался без надобности.

А теперь вот что: Суворов говорит, что «из боевых действий в Финляндии следовал только один вывод: для Красной Армии нет ничего невозможного. Если она способна наступать в таких условиях, значит она способна наступить в любых других — хуже этого не бывает» (с. 220). Тогда вопрос: почему же Красная Армия не смогла наступать летом сорок первого? Почему наши контрудары не только не опрокинули, а даже не остановили немцев на стратегическом уровне?[52] Посоветуйтесь со своим многолампочным суперкомпьютером — может, чтобы остановить немцев в 1941 году нужна была массированная атомная бомбардировка? Даже сам товарищ Сталин, насмотревшись на этот кровавый бардак, в ужасе возопил на заседании Ставки по поводу защиты Киева: «Опыт показал, что Красная Армия не умеет наступать!»[53]. Пришлось Жукову объяснять, что вообще-то РККА могла бы наступать, и очень неплохо, если бы перед этим частям не пришлось кружить по дорогам по трое суток без передыху, да в атаку идти не в лоб, а в обход, во фланг, на окружение, и желательно не с песнями, а во взаимодействии с пехотой и авиацией.

Немецкие танковые клинья вспороли советскую границу? Казалось бы, чего проще — переориентировать почти совсем изготовившиеся к наступлению советские части на отсечение прорвавшихся немцев. Ведь в Финляндии РККА была «способна наступать в таких условиях, значит, она способна наступать в любых других — хуже этого не бывает»!

Так вперед — ни тебе «минус 41 градус по Цельсию»; ни «глубина снежного покрова – полтора» метра, надо понимать; более того, нет «под снегом болота, которые не замерзают — снег их от мороза бережет»[54]; и что «светлого времени в декабре — совсем немного» — на дворе, слава Богу, июнь, чуть ли не круглые сутки светло; да и про «плотность минирования... сведения о полосе заграждений... узкие коридоры в снегу...» (с. 203—209) тоже можно не вспоминать. Осталась сущая малость — опытный и инициативный воинский состав на всех уровнях, плюс боеготовность да хорошая управляемость войск. А остальное, если все по-суворовски упростить — сущая ерунда.

Да только вот беда — не было у нас инициативы в войсках[55]. В тридцать седьмом извели. И с того самого времени проявлять инициативу в Красной Армии стало смертельно опасно. И ждали все военачальники приказа, а без приказа — ни-ни. Вот адмирал Кузнецов, командующий авиацией Балтфлота, поднял ночью на 22 июня всю свою авиацию по тревоге, благодаря чему, кстати, она от немецких ударов по аэродромам пострадала минимально, так с ним мигом из Москвы лично Берия связался и орал в трубку — расстреляю, гадина!!!

Но Кузнецов сроду был крайне упрям, за что всегда имел по службе неприятности, и окрику не внял. В виде исключения. А вчерашние лейтенанты делали только как прикажут. И только тогда, когда прикажут. А не прикажут — так и не делали. Вот и поплатились — без инициативы на войне нельзя. Ни в наступательной, ни в оборонительной. А оной инициативы у нас в сорок первом не было, а если где такой реликт и встречался, то только в виде упущения, которое нужно было немедля ликвидировать.

Кстати, по поводу управления Красной Армией накануне войны существует крайне симпатичный анекдот, причем настолько показательный, что сил нет.

Был в СССР такой военачальник, Борис Михайлович Шапошников. Заведовал Генеральным штабом. По словам Суворова, очень уж шибко Сталин его любил и уважал. Просто навзрыд. До колик.

«Был только один человек, которого Сталин называл по имени и отчеству. Этого человека звали Борис Михайлович Шапошников, воинское звание — Маршал Советского Союза, должность — Начальник Генерального штаба...» («День “М”», с. 91<409>).

Вот такой замечательный с большой буквы маршал заведовал у Сталина Генштабом.

И вот захотелось товарищу Сталину присоединить некую соседку Финляндию к братской семье советских народов. Путем введения в нее ограниченного контингента означенной семьи. А раз такое дело — к Шапошникову, Борису Михайловичу. План состряпать. Борис Михайлович к делу подошел серьезно, с размахом. Запланировал стянуть войск побольше, ударить посильнее, чтобы до самых жутких морозов «линию Маннергейма» прорвать и к Ботническому заливу выйти. А дело было осенью, так что надо было торопиться.

Но когда Шапошников, Борис Михайлович, принес свой план, по которому полагалось задействовать против финнов весьма серьезные силы, на военный совет к Сталину, Отец Народов, а по совместительству на полставки — Великий Военный Вождь, как-то нехорошо нахмурился. На совете произошла следующая сцена, которую со слов А. М. Василевского, там присутствовавшего, описал К.М. Симонов:

«Сталин поднял его (Б.М. Шапошникова. — В. Грызун) на смех. Было сказано что-то вроде того, что, дескать, вы для того, чтобы управиться с этой самой... Финляндией, требуете таких огромных сил и средств. В таких масштабах в них нет никакой необходимости. После этого Сталин обратился к Мерецкову, командовавшему тогда Ленинградским военным округом: “Что, вам в самом деле нужна такая огромная помощь для того, чтобы справиться с Финляндией? В каких размерах вам все это нужно?” Мерецков ответил: “Товарищ Сталин, надо подсчитать, подумать. Помощь нужна, но, возможно, что и не в таких размерах, какие были названы”[56]. После этого Сталин принял решение: поручить всю операцию против Финляндии целиком Ленинградскому фронту. Генеральному штабу этим не заниматься, заниматься другими делами. Он, таким образом, заранее отключил Генеральный штаб от руководства предстоящей операцией. Более того, сказал Шапошникову тут же, что ему надо отдохнуть, предложил ему дачу в Сочи и отправил его на отдых. Сотрудники Шапошникова тоже были разогнаны кто куда, в разные инспекционные поездки. Меня (А.М. Василевского. — В. Грызун), например, загнал для чего-то на демаркацию границ с Литвой. Что произошло дальше — известно. Ленинградский фронт начал войну, не подготовившись к ней, с недостаточными силами и средствами и топтался на Карельском перешейке целый месяц, понес тяжелые потери и, по существу, преодолел только предполье. Лишь через месяц подошел к самой “линии Маннергейма”, но подошел выдохшийся, брать ее было уже нечем»[57].

Вот и сели мы в лужу. Кровавую. Еще раз хочется повторить, что в той войне советский солдат показал выдающуюся стойкость, под руководством советского генералитета пущенную большей частью на обогрев заполярной тундры, и способность быстро учиться на ошибках. Как внезапно выяснилось, одной морозостойкостью финские укрепления не взять.

И вот понадобилось товарищу Сталину по этим неутешительным итогам срочно найти виноватых. Не для своих — тут, собственно, кроме себя любимого, виновных не было — а для заграницы, дружно недоумевавшей, почему Советскому Союзу понадобилось брать финнов именно посередь зимы и именно путем лобовых ударов по всемирно известной линии укрепрайонов. Вот и вызвал товарищ Сталин начальника Генштаба, Шапошникова, Бориса Михайловича, к себе на разговор, сведшийся, в основном, к монологу примерно следующего характера:

«Что, товарищ Шапош... простите, Борис Михайлович, войну вы все-таки вытянули. Спасли Мерецкова с его глупым планом и Ленинградским фронтом. И перед войной вы, как оказалось, тоже были правы — одним округом финнов прибить не удалось. Вам, конечно, спасибо, только вы особо не зазнавайтесь. Надо бы вас, как бы это... наградить. Да тут в дело вмешалась тонкая политика. Понимаете, мы тут перед всем миром немножечко того... Обделались-с. Сами понимаете, нужны виноватые. Ворошилова мы, конечно, сместили[58], но понимаете, этого как-то не хватает... Не мог он один столько наворотить. Мы-то с вами, конечно, знаем ваши заслуги и очень вас ценим... Но в глазах всего мира нарком обороны и начгенштаба — неразрывный тандем. В общем, вы тоже уволены. Дураку Климу в довесок».

Шапошников потерял дар речи, и только смотрел на Сталина взглядом плюшевой собачки. С этим он, кажется, поспешил: лучший друг РККА еще не закончил:

«Да, кстати, к вопросу о вашем преемнике на посту начальника Генштаба... Вы с Мерецковым работали? Вот и ладушки, — закончил Сталин, не дожидаясь ответа. — А вы, товарищ Шапош... извините, Борис Михайлович, отправляйтесь-ка куда-нибудь... Инспектировать... что-нибудь... Вот, например, укрепрайоны — дело важное, а что-то там совсем не ладится. Вот и разберитесь. Все. Можете идти».

На этом все.

Не мерзните.

2

Весьма бросающееся в глаза различие между «Последней Республикой» и предыдущими опусами беглого апостола исторической справедливости заключается в резкой смене акцентов, на которой обязательно следует остановиться.

Как дьячок на молитве Суворов монотонно внушает читателю — мы не дураки.

«Мы проиграли войну[59]. Мы проиграли войну, ибо вписаны в нее дураками[60]. Мы проиграли войну, ибо народ поверил в свою глупость. Мы проиграли войну, ибо выросли целые поколения добровольных защитников коммунистической лжи о нашей невероятной, поистине необъяснимой тупости. Мы проиграли войну, ибо миллионы наших умных людей готовы рвать глотку любому, кто посмеет в нашей глупости усомниться» (с. 145).

В том или ином виде этот тезис присутствует в концовке каждой главы, как правило, на том месте, где у нормальных людей помещается вывод. Он повторяется вновь и вновь, меняя время от времени свою формулировку. Вот несколько примеров: «Соотечественники, неужто мы с вами глупее бесноватого фюрера?» (с. 231); «Кумир извернулся, а над нами смеются. Кумир извернулся, а мы в дураках» (с. 245); «Если мы не разберемся, кто именно виновен в позоре и ужасе 1941 года[61], то так всем нам и ходить в дураках, и детям нашим и внукам» (с. 269); и, наконец, полный бутафорских слез, нюней и соплей, надрывный, с неврастенической дрожью в голосе вопль нашего неустрашимого перебежчика на 473—477 страницах на ту же тему – «Братцы![62] Речь — о чести нашей Родины[63]. И никто, кроме нас ее не защитит[64]. Там, на верхах, кто-то торгует штанами и Родиной[65]. Кому-то очень хочется всех нас представить дураками...» (с. 476) и так далее. После таких пассажей хочется руки помыть. Ладно, ближе к делу.

А дело заключается в том, что у Суворова с «перестройкой» вдруг резко сменилась конъюнктура рынка. Раньше, в конце семидесятых — первой половине восьмидесятых годов надо было писать о том, какие русские страшные и злые. Лично Ронни Рейган называл СССР нехорошим словом «Shadowland» — страна ужаса и тьмы, Империя зла. А тут вдруг оказалось, что мы, в общем-то, такие же люди, тоже на двух ногах ходим, головой думаем, и всякое такое. И дети у нас тоже бывают, а не только эти страшные, как их там, а, да — «Pionieri».

И что же суворушке оставалось делать? Денег-то хочется, а литературку о бесчеловечной кровожадности русских брать перестали. Вот и решил он для себя, что неплохо бы переориентироваться, тем паче, что в далекой, но от этого, как внезапно выяснилось, не менее любимой Рассее вошли в моду околоисторические опупеи, лишенные псевдонаучной мутоты, зато обильно снабженные скабрезными подробностями и гарцующим слогом.

Короче — рынок есть, буничи на нем уже вовсю резвятся, лезут в науку с фомками и фоменками, вовсю историю переписывают. Нагрязно. И в этот-то водоворот и нужно было Суворику слиться. Он и рад бы, да только русофобия не пускает. Весь «Ледокол» расписывал, какие эти русские твари и нелюди, дикари и каннибалы. Вот и понадобилось срочно Родину полюбить.

Вот что для этого делается:

Во-первых, вся предшествующая Резуну историческая литература отправляется в корзину, под тем предлогом, что она, дескать, ущемляет русскую гордость, зажимая нас. Коммунистические историки, якобы, всему свету говорят, что мы — дураки.

Во-вторых, продолжаются смутные доказательства того, что Советский Союз — зверее всех, но при этом на все напускается легкая тень превосходства всего советского над всем несоветским. На самом деле — «мы не дураки».

Так и получается, что с помощью небольшой пластической операции суворовский ледоколющий монстр неожиданно превратился в плакат «Да здравствует наша социалистическая Родина».

Тем не менее, для клюнувших на эту нехитрую маскировку некоторых излишне доверчивых соотечественников я хочу пояснить следующее:

«Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
Вороне где-то Бог послал кусочек сыру...»

Знакомо с детских лет, но, как и отмечал наш баснописец, «все не впрок». Недаром Суворов решил, что если к читателю подольститься, то он его книгу купит, и весь его бред на ура проглотит. Но позвольте, а был ли мальчик?

Кто, собственно, называл нас дураками? Советские историки? Не смешите меня, да кто бы им разрешил. Все они писали о том, что советский народ под руководством партии и правительства делал все возможное для подготовки к оборонительной войне, а что поначалу сложилось все далеко не самым лучшим образом — так не ошибается тот, кто ничего не делает. А у нас делалось многое. И, кстати, основа этих ошибок — не глупость, а недостаток опыта, неразвитость индустрии, отсутствие инфраструктуры, сравнительно низкий культурный уровень населения, не всегда высокая организация труда и так далее. И вообще — само слово «дурак» — не исторический термин, ни один уважающий себя ученый в научном труде его не употребит.

Но Суворов, неусыпно охраняя на покуда еще не оставленном им посту свою эксклюзивную честь (по его словам — Родины), всегда настороже. Кто сказал, что мы дураки? А? Не-е-е, мы не дураки... только вот конец фразы как-то неловко теряется. Ведь наш дуракобойца не отказывался ни от одной фразы своего многолетнего бреда, ни от «Ледокола», ни от «Дня “М”», ни от «Последней Республики». А ведь в этих книгах Суворов, якобы объясняя о «не дураках», попутно утверждает, что СССР — государство-преступник, готовившее порабощение всего мира, и более того, единолично несущее всю полноту ответственности за развязывание Второй мировой войны.

А эта ответственность, разделявшаяся до сего момента между Германией, Италией и Японией, если переложить ее на СССР, весьма и весьма весома. Если мировое сообщество, благодаря стараниям защитника чести Родины Виктора Суворова вслед за ним по его горячим просьбам решит, что один СССР виновен во Второй мировой, то его правопреемнице — России, грозит примерно следующее:

Вернуть все, когда-либо получавшиеся от стран-агрессоров, простите, потерпевших — Германии, Италии и Японии — контрибуции и компенсации. В том числе Калининградскую область, Курильские острова и Южный Сахалин; полученные СССР от Германии и Италии самолеты и суда, а за те, что потонули – деньгами[66].

Возмещение военных расходов всех, участвовавших во Второй мировой войне стран, начиная с Германии, Великобритании, США и Японии, включая Бразилию, Аргентину, Турцию и пр.[67] Щедрые денежные возмещения придется также выплатить колониям воевавших стран и нейтральным государствам, на территории которых велись военные действия, за нанесенный войной ущерб.

И не беда, что СССР и коммунистов теперь уже, в общем-то, и нет. Это даже наоборот — очень и очень хорошо. А то у них и танков было по всей Европе натыкано, и бомбы были, и ракеты, а главное — полное отсутствие желания проплачивать всему миру историю двадцатого века.

Возвращаясь к нашей дилемме — мы дураки или не дураки, но во всем виноваты — кто же нас дураками-то называл? Советских историков мы обсудили. Остались западные. Подобных там до проха. И каждый дудит в свою дуду — полнейший плюрализм. И что же по этому поводу говорят цитировавшиеся Суворовым западные авторы? В его «Ледоколе» их, кстати, всего шесть[68]. Из них собственно историческими монографиями могут похвастать только двое: «В. Н. Liddel Hart», автор книги «История Второй мировой войны», и некий «D. Woodward» с «Британской внешней политикой во Второй мировой войне».

И кто из них употребил сие сакраментальное выражение о дураке? Кто утверждал нашу умственную неполноценность? Вудворда я, честно признаюсь, не читал. Лиддел Гарт, неоднократно издававшийся в Союзе, никогда в жизни таких кунштюков не выделывал — он нам не перебежчик. Более того, позиция Лиддел Гарта диаметрально противоположна обзыванию нас дураками. Лиддел Гарт — крупный английский историк, современник и очевидец событий Второй мировой, близкий к Черчиллю и многим ключевым фигурам того времени. И он без колебаний возлагает ответственность за развязывание войны на Гитлера, не отрицая при этом соучастие западных стран, столь усердно Суворовым обеляемых. И к Советскому Союзу, по его мнению, вынесшему основную тяжесть войны на своих плечах, он относится вполне уважительно. Просто он — историк, а не запутавшийся в своей полуправде скорый на расправу беглец. Ладно, оставим их.

Самое главное в том, что для того, чтобы опровергать заявление некоторой, очень узкой русофобской секты английских околоисториков о якобы глупости советского народа вовсе не обязательно рвать на груди рубаху, беря на себя вину за Вторую мировую. Гораздо проще на них просто... плюнуть. Кое-кто на Западе считает нас дураками? Так значит фиговые они историки. Или купленные, что, впрочем, одно и тоже.

От кого решил защитить честь Родины уже однажды нехорошо поступивший с нею Суворов? От этой кучки писак? А надо ли? Чем навредит нам кучка английских историков-русофобов? А признание нас инициатором Второй мировой войны? Чувствуете разницу?

3

Кстати, немного об этих ужасных английских историках. Их точку зрения на историю Второй мировой войны, СССР и свой бессмертный «Ледокол» Суворов излагает в довольно пространной, сумбурной и как бы это сказать... форме. Да ладно, судите сами.

«Однажды в Лондоне собралось совещание историков[69]. Титулы, звания, степени. Один я, серый, без титулов и званий[70]. И без приглашения. Проник любопытствующим зрителем. Тема: начало Второй мировой войны. Потому и проник: интересно.

Обсуждают ученые мужи начало войны и очень скоро (куда им деться?) дошли до “Ледокола”[71].

Смеются, зубоскалят, уличают, обличают, обсуждают и осуждают[72]. Все им ясно: этот самый Суворов написать «Ледокола» не мог[73]. Это кто-то за него написал[74]. В каждом деле надо искать кому выгодно, так сказать, cui prodest[75] А выгодно русским[76]. Все знают[77], что они воевать не умели, что они вообще ничего не понимали, дураки, да и только. А почитаешь “Ледокол”, выходит, что не они дураки, а люди Запада. Не Сталин дурак, а Гитлер с Черчиллем и Рузвельтом[78]. Одним словом, все ясно — это написали эксперты из советской разведки, и группу лучших историков СССР им в помощь дали[79]. И с “Аквариумом” все ясно. “Аквариум” — восхваление советской армии[80]. Кому выгодно? Все понятно — на то Союз писателей СССР и существует... Долго ли заказать?[81]

Сидел я, слушал, не выдержал, поднимаюсь: “Братья историки, — говорю. — Тут я. Бейте меня”[82].

Сначала, как водится перед грозой, попритихло все. А потом взорвался зал. И грянул бой[83].

Долго они меня цитатами молотили, цифрами били. А потом все разом стихли. Подымается самый уважаемый. Затих зал до гробовой тишины. Соображаю: это главарь исторический[84]. В его глазах огонь испепеляющего гнева: держись, терзать буду!

И я держался[85].

Он ударил цифрами так, чтоб сшибить первым ударом. Чтоб втоптать меня в чернозем. Без вступления объявил, что Сталин на Гитлера напасть не мог, так как к войне был не готов[86]. Вот и доказательство: развернул список полутораметровый и зачитал сколько тушенки, лопат, сгущенки, бинтов, танков и сливочного масла Америка передала Сталину во время войны.

Зачитал, зал ему ропотом одобрительным ответил. А он, подбоченясь, ко мне оборачивается: как выкручиваться будем, мистер Суворов?

Мне бы, понятное дело, было бы эффектнее вынуть из портфеля такой же полутораметровый список и его в ответ зачитать. Но ни портфеля, ни списка со мной не случилось, потому я ему просто на память все эти цифры повторил[87].

Зашумели они, как шмели. Никто ничего не понимает[88]. И главарь моего хода не понял. Им даже интересно стало: ну-ка, поясни. Я и пояснил, что все эти цифры и есть мое доказательство ГОТОВНОСТИ Сталина к войне.

Иметь надежных, богатых, сильных, щедрых союзников это именно то, что во все времена именовалось готовностью к войне» (с. 150—152).

Как вам, а? Этот фрагмент так ярко демонстрирует вопиющую убогость автора, что даже сказать нечего. Это даже не нуждается в пародировании — данный текст является злейшей пародией сам на себя. При первом прочтении «Последней Республики» у меня просто глаза на лоб полезли — это же надо так размашисто расписаться в собственном идиотизме! Я даже решил, что у Виктора Суворова просто такое своеобразное чувство юмора, что он специально пишет умственно отсталые книги, время от времени издеваясь над принимающим его всерьез читателем с помощью подобных пассажей. Однако оказалось, что таким образом изложена значительная часть этого пухленького, но от этого не менее жиденького томика, так что мои подозрения не оправдались. Тем не менее, вспоминая эти маразматические пассажи об ударах цифрами и втаптывании в чернозем, я снова возвращаюсь к мысли о том, что Суворов является просто злобной насмешкой над читательской доверчивостью.

Ладно. Отбросим прочь все вышеперечисленные суворовские маразмы. Суворов утверждает, что западные историки считают НАС «дураками». Нас — это русских, украинцев, белорусов, грузин, узбеков, таджиков и пр. Считают, что русские, украинцы и пр. не смогли подготовить агрессию против всего мира — поэтому дураки. Так, выходит, что агрессию готовили народы СССР? Что, уже не Сталин с товарищами, а прямо — народ? От кухарки до профессора ботаники? И какой из этого вывод? Русские — народ-агрессор? Украинцы — нация-поработитель? Таджики — кровожадные варвары? Грузины — вообще нация Сталиных? Далеко ли ушел от товарища Сталина, придумавшего «народы — предатели», Виктор Суворов, провозгласивший все народы бывшего СССР агрессорами и поработителями? И не пытайтесь приписать этот ваш маразм английским историкам.

А что касается «дураков», то и на Западе, и у нас давным-давно в качестве основного виновника ошибок в военном строительстве и руководстве РККА, повлекших за собой поражения 1941 года (по вашему — «дурака»), историки называют И.В. Сталина. И, кстати, это вовсе не красные фальсификаторы так считают. Последние как раз полностью разделяют позицию Суворова в превознесении сталинских полководческих дарований. А на том, что доля ответственности Сталина за неудачи начала войны весьма весома[89], сходится подавляющее большинство и советских, и зарубежных историков. Между прочим, Иосиф Виссарионович Сталин — это не псевдоним всех народов бывшего СССР, а совершенно конкретная личность, которая сама может разделять всю полноту ответственности за свои действия.

Вышеозначенный, и в высшей степени глупый эпизод, получивший негласное название «Битва Суворушки со Змеем», начинает собой достаточно длинную вереницу глав, посвященных доказательству того, что союзники Сталина лучше союзников Гитлера, следовательно, к войне Сталин был готов лучше. Каким образом это связано с вероятностью нападения СССР на Германию — неясно, поскольку сам Суворов утверждает, что намерение напасть (и фактическое нападение) у руководства той или иной страны возникает независимо от подготовленности к этому нападению и наличия реальных шансов достичь победы[90]. Наверное, ему просто захотелось какую-нибудь ерунду доказать, а эта — что Сталин был готов к войне летом 1941 года лучше Гитлера — ничем не хуже любой другой.

4

Ладно — помощь так помощь. Поговорим о помощи. Но для начала — давайте решим, что такое эта самая «помощь». Помощь — понятие растяжимое. Помощью вообще можно назвать все что угодно. Даже полное ничегонеделание. Например, Япония не напала на СССР в 1941 году, чем помогла его победе. Отсюда вывод — Япония спасла СССР. Хорош союзничек!

Вообще-то по большому счету помощью можно назвать только две вещи — либо безвозмездную или хотя бы льготную передачу воюющей стране стратегических ресурсов или военной техники, либо участие войск в боевых действиях на стороне союзника. Вот СССР действительно помогал республиканской Испании — слал туда свои танки, самолеты, пулеметы, винтовки и даже своих бойцов и инструкторов[91]. Или вот Монголии СССР тоже помогал — напали на Монголию японцы, а СССР их оттуда «вероломно» изгнал. И совершенно задаром, безо всяких денег. Это — помощь.

А восхваляемые за свою безграничную щедрость американцы за то, чтобы СССР бил Гитлера, защищая этим означенных американцев, которым, между прочим, этот Гитлер в декабре 1941 года войну объявил, ничего Советскому Союзу не давали. Они с ним торговали. Покупай, мол, наши самолеты, недорого отдам, правда, «эйркобры» — не трожь, и В-17 мы вам, дорогие союзнички, тоже не продадим. Они нужны нам самим, и нашим другим, чуть более дорогим союзникам — англичанам. Но вот вам «Томагавк». Зверь! Да ничего. Вы люди привычные. И что он летает даже хуже ваших — это ничего. Тем более нам вы ведь все равно заплатите, сколько мы скажем.

На примере этих самых «Эйркобр» совершенно ясно виден подход господ американцев к союзнической помощи как СССР, так и братьям-англосаксам из Великобритании. В 1940 году армейская авиация США заказала у фирмы «Белл» 923 «эйркобры» P-39D, вслед за чем две сотни Р-39 пожелали приобрести и французы, впрочем, быстро выбывшие из очереди претендентов на новый самолет по не зависящим от них причинам. В апреле 1940 года к группе страждущих присоединились и англичане, заключившие контракт на поставку 675 «Эйркобр»[92].

И пошли «эйркобры» в Англию. Недолго, правда, шли. С июля по декабрь 1941 года. А в декабре добрейшие и обожающие все виды помощи, кроме бесплатной, американцы внезапно передумали и остаток английского заказа конфисковали. А как же — с японцами надо воевать, а тут какая-то помощь... Какая разница, чьи это самолеты? Что? Уговор дороже денег? Это не по-американски. Они всю жизнь полагали, что деньги на самом деле гораздо дороже любого уговора. А англичане никуда не денутся — и так повоюют. Ура нашему союзнику!!!

А англичане тем временем начали разочаровываться в летных качествах своего приобретения. Положительные летные характеристики «Эйркобры» полностью раскрывались лишь на малых высотах, а бои над Англией проходили в основном на больших, где эти американские самолеты уступали и немецким, и английским. Но с уже полученными «эйркобрами» надо было что-то делать. Вот только что?

Ответ родился не сразу, но зато проблема была решена. Часть самолетов направили на Ближний Восток и в Юго-Восточную Азию — с глаз долой, из сердца вон, а другую по сходной цене предложили Советскому Союзу. Вот так и начали «эйркобры» свое победное шествие по небу Страны Советов в борьбе со злобным Адольфом. После того как они не понадобились американской армии, и в виде, выражаясь по Суворову, «союзнической помощи» были отнюдь не бесплатно сбагрены англичанам, а потом, не понадобившись и англичанам, снова за деньги попали-таки в СССР. Сначала их списали в США, потом — в туманном Альбионе, и свезли Сталину, предварительно договорившись о том, сколько они получат золотом за каждый экземпляр. Сталин не торговался: положение было критическое. Пусть и из третьих рук пришла эта «помощь», но на безрыбье и рак — селедка. Хоть что-то стрясти с наших неласковых союзничков, регулярно обещавших дяде Джо второй фронт, а пока отбрехивавшихся дважды списанной техникой.

К счастью, «Эйркобра» с ее высокими характеристиками на малых высотах, оказалась именно тем, чего в СССР так не хватало. Но тут ее судьба — счастливое исключение из вереницы «томагавков», «китти-хоков» и «харрикейнов», достаточно быстро превращавшихся в дюралевый лом на полях сражений, унося при этом жизни наших, а не их, союзных, летчиков.

В ходе войны техника совершенствовалась: у американцев «мустанги» появились, и сталинские дипломаты стали намекать о них своим заокеанским союзникам. Но им их, как и следовало ожидать, продавать отказались. Англичанам нужнее. Они хоть и за проливом, на суше воевать не могут, но все-таки им нужнее... Их продавали даже Новой Зеландии, все-таки с Японией воюет. А русские пусть пешком в штыковую ходят. Вся картина выглядела примерно так: Рузвельт в костюме гуманитарной нянечки раздает в приюте похлебку. Черчилль сидит у раздачи, сполна получая все, что ему подают, и передает тарелки Сталину на дальний конец стола, попутно вылавливая из его похлебки все приглянувшиеся ему кусочки.

В 1941 году в самом начале поставок по ленд-лизу на переговорах советские дипломаты запросили англичан о продаже им современных истребителей. Англичане согласились — союзник как-никак. Но вот только требуемый Советами «Спитфайр» продавать отказались, он у англичан, дескать, на «секретном листе», не положено. «Харрикейн» хотите — спросили англичане? Их у нас как раз сейчас списывают, вам — в самый раз. Они, правда, «мессершмиттам» практически по всем статьям уступают, уж мы-то знаем, но ничего, у вас ведь и таких нету. Берите, дешево отдадим.

Товарищ Сталин, которому несколько надоел такой умеренно честный подход к союзнической помощи, каковая осуществлялась исключительно по остаточному после нужд армий США и Великобритании принципу, стал даже намекать американцам на то, что отношение к поставкам стране, ведущей самые тяжелые боевые действия в этой войне, неплохо бы пересмотреть. Например, демонстрируя послам и заезжим гостям советский фильм «Волга-Волга», он неизменно обращал их внимание на песенку о том,

«Как Америка России подарила пароход,
Деревянные колеса и ужасно тихий ход»,

давая тем самым понять, что такое поведение не очень-то отвечает принятым на себя Англией и США союзническим обязательствам[93].

И вообще, что такое этот загадочный «ленд-лиз», по которому англичане с американцами осуществляли свою помощь? Того, кто считает это поставками добрых американцев англичанам и русским на дармовщинку, просто для того, чтобы им было чем воевать, ждет жестокое разочарование.

Ленд-лиз — от американского словосочетания «lend-lease» — безвалютный взаимный обмен товарами и услугами с окончательным расчетом после войны с рассрочкой на много лет. Где здесь халява? Кто вам сказал, что это помощь? Это — торговля в полном смысле слова. Вообще-то, после войны США простили все оставшиеся военные долги тем странам антигитлеровской коалиции, с которыми они торговали.

Всем. Кроме СССР. Оставшийся долг за поставки по ленд-лизу США требовали с СССР до самого его развала. Сейчас этот долг в сумме 674 млн. долларов США[94] входит в долг Российской Федерации. Так что пресловутый ленд-лиз был далеко не бескорыстным предприятием. А между прочим, это золото отбиралось у голодных детей. И это — помощь? Настоящие союзники так поступают?

Причем соглашение о ленд-лизе между США и СССР было заключено только 11 июня 1942 года. А до этого «помощь» в СССР шла исключительно за деньги — в счет нескольких ссуд, в число которых входили, например, ссуда Казначейства на 10 млн. долларов, ссуда Корпорации оборонного снабжения на 50 млн. долларов[95], и других заимствований, взятых Советским Союзом у тех же американцев. Так-то!

И еще одно. Суворов, принижая мощь индустрии, работавшей на фюрера, говорит о ней вот что: «говорят, на Гитлера работали покоренный Люксембург, Бельгия, Голландия, Польша, и часть французской промышленности. Правильно. Это очень даже правильно. А на товарища Сталина работала Америка» (с. 152). А кто еще? Англия? Она сама у американцев на пайке сидела. Франция? Италия? Монголия? Кто?

Кроме того — еще два пункта. Что касается Гитлера: список не совсем полон. Суворов забыл Чехословакию[96], одну из наиболее промышленно развитых европейских стран. Ее подарили Рейху англичане и французы. И Норвегию Суворов тоже забыл. С железной рудой и нефтью[97]. И Австрию[98]. Плюс — неслабенький списочек сателлитов: Румыния, Болгария, Венгрия. Были еще и союзники — Италия, Япония, Финляндия. А также сочувствующие Испания с Португалией. И, к слову, особо нейтральные: Швеция, поставлявшая огромное количество весьма качественных и необходимых руд, и Швейцария, чьи 88-мм зенитки являлись наиболее действенным средством германской противотанковой обороны. Может, вы скажете, что индустрия последних не находилась в подчинении фюрера, что он не мог давать ей заказы? Так и Сталин не мог приказывать американской промышленности, а кланялся, за что дают.

И второе. «На товарища Сталина работала Америка». Вся? Нет, не вся. А та, что не работала на себя. На свою армию и флот. А также та, что не работала на Англию, которая в 1941 году из-за сырьевого голода и немецких бомбежек практически села американцам на шею. Кстати, Великобритания получила помощи по ленд-лизу от американцев на сумму втрое большую, чем Советский Союз. А вообще ленд-лиз получали несколько десятков стран[99]. И на товарища Сталина работала только та часть Америки, которая не работала на втрое больше берущую Англию, не работала на те десятки стран-сотрапезников, и та, что не работала на себя. И, кстати, на Рейх, было с нашим союзником и такое. Это какая часть? Одна двадцатая? Или еще меньше?

Кроме того, Суворов как никогда верно подметил еще одно обстоятельство, правда, по своему обыкновению, делая из него неверные выводы.

«И была разница — на Гитлера за брюквенную похлебку под американскими бомбами работали поляк и француз, которые того и гляди, песку в подшипники сыпанут[100]. А на товарища Сталина в теплом светлом цеху за полновесный трудовой доллар вкалывал американский рабочий высокой квалификации» (с. 153).

И, тем не менее, проблемы с поставляемой техникой были именно у Сталина, который в прямом смысле слова заставлял переделывать получаемое по ленд-лизу оружие, обжегшись поначалу на импортных танках. Широко известна история той же «Эйркобры», по требованию советской стороны серьезно дорабатывавшейся. А на фюрера под американскими бомбами трудились заключенные концлагерей, поставлявшие, например, сложнейшие топливные насосы для ФАУ-2, к которым практически не было нареканий[101]. Но это детали.

Важно то, что немцы за получаемую продукцию расплачивались «брюквенной похлебкой», а вот на СССР навешивались долги в виде «полновесных трудовых долларов». Причем, Гитлер заказывал своим работникам то, что хотел, а товарищ Сталин брал, что дают.

Вот и думай потом, у кого союзники лучше.

Или вот что — венгры, итальянцы, да румыны вояки неважные? Не очень хорошо себя в боях с Советами показали? Так они хотя бы воевали «всю дорогу», то есть до тех пор, пока сопротивление наступающим советским войскам не стало бесперспективным, а не как наши союзные англосаксы — за морем отсиживались да выдавливали Роммеля из Африки, в настоящую войну вступив только 6 июня 1944 года. А американо-англо-японская война на Тихом океане нас не касается — у нас с Японией договор. Это их личное дело, от которого Союзу ни холодно, ни жарко.

Или, может, англичане с американцами воевали лучше, чем итальянцы, венгры и румыны? Итальянцев (как и испанцев) ведь, вроде, по немецким отзывам, вермахту только защищать от русских приходилось? А наши союзники что — не так, что ли? Во второй половине декабря 1944 — начале января 1945 года обескровленные, состоящие наполовину из стариков и детей немецкие дивизии в Арденнах пошли было на этих чудо-воинов, так тут же Черчилль с Рузвельтом стали просить Сталина их вызволять. Помоги, мол, спаси наших воинов от злобного Ганса. И спасали.

Между прочим, когда ругаемые Суворовым за отказ от войны с СССР японцы напали на Перл-Харбор, Гитлер, по свидетельству Кейтеля, был в диком восторге: «У меня сложилось такое впечатление, что война между Японией и Америкой избавила фюрера от кошмара»[102]. Война Японии с СССР была для него в 1941 году не принципиально важна. Желательна, но не более того. Вовсе не до такой степени, как Сталину нужен был второй фронт в 1941 и 1942 годах.

Так у кого там союзники лучше?

Но Суворов, как всегда, погибает, но неожиданно долго не сдается:

«Если бы Сталин напал на Гитлера, то выступить против Сталина (пусть даже со словесным осуждением или “моральным эмбарго” означало — выступить на стороне Гитлера» (с. 189).

Ай-яй-яй, что вы говорите... «Моральное эмбарго» СССР было объявлено американцами в связи с неудачной финской войной, и отменено лишь в начале 1941 года. А вот Гитлеру ничего подобного ими не объявлялось ни за ремилитаризацию Рейнской зоны, ни за аншлюс Австрии, ни за захват Чехословакии, ни за агрессию против Польши, ни за Холокост, наконец. Чуете разницу? А если Сталин идет в Европу и побеждает — что делать? Вот именно — Все на помощь коричневой Германии!!![103]

Так что все жалкие и совершенно ничем не доказуемые мольбы нашего беглого правдолюба о том, что, дескать, «американский президент Рузвельт помалкивал, когда Гитлер Европу крушил и концлагеря строил, но вот (представим) Гитлеру дали по зубам, вернее, по другому месту (наш удар с тыла готовился[104]), а президент США возмутился и Сталину войну объявил, т. е. войну в защиту Гитлера, в защиту порабощения Европы, в защиту СС, в защиту гестапо и концлагерей. Ну-ка прикинем, сколько часов такой президент в Белом доме продержится?» (с. 189) можно просто забыть. Сколько захочет, столько и продержится — красная чума в те годы пугала американцев гораздо больше коричневой.

Более того, стоит зайти речи об американских интересах... Куда у нас Суворов прописал главный удар «сталинских орд»? В Румынию, на крупнейшие в Европе нефтяные месторождения в районе Плоешти. Кто у нас первым делом от этого пострадает, кто первый этим ударом до глубины души возмутится? Думаете, немцы? Как бы не так! Если вы вдруг позабыли или не знали — все эти нефтепромыслы давным-давно с потрохами принадлежали американской корпорации «Стандарт Ойл». Именно она добывала эту нефть и тут же, на месте продавала ее немцам. Представляете выгоду — ничего никуда везти не надо, все делают сами нацисты, да еще и платят в твердой валюте, без отсрочек и перебоев. Кстати, с венгерским режимом, подконтрольным Германии, эта компания тоже была «на ты» — «Стандарт Ойл» владела также и венгерскими нефтепромыслами, в те времена вторыми в Европе после румынских[105]. Так что, если Суворов полагает, что с захватом Румынии для СССР проблемы кончаются, то, судя по размерам американской собственности в этой стране и приносимым ею доходам, у Сталина они только начнутся.

Более того — если вы полагаете, что источники нефти для Германии заканчиваются на принадлежавших американцам нефтяных скважинах и наливных комплексах в Румынии и Венгрии, то вы снова ошибаетесь. Можно долго дискутировать о том, выступили бы США на стороне Гитлера в случае удара СССР по Германии, или нет, но имеется несомненный факт: даже в ходе войны против Германии Соединенных Штатов, связанных союзами с Москвой и Лондоном, — американские корпорации свободно посылали караваны танкеров, заполненных нефтью под завязку, в порты нейтральных и союзных Германии государств, откуда эта нефть по неподконтрольным союзникам дорогам устремлялась на перерабатывающие заводы Третьего рейха[106]. Впрочем, много интересных фактов такого же щекотливого для нашего американского союзника свойства вы можете найти в приложении о союзниках.

А что касается того, что «когда в 1933 году товарищ Сталин подарил Гитлеру ключ от Германии, знал Величайший Хитрец всех времен и народов, что нормальные люди, нормальные страны и правительства на союз с Гитлером не пойдут, знал, что против Гитлера объединится весь мир, знал, что защищать Гитлера не посмеет никто» (с. 189—190), — если уж так судить, то, по Суворову, получается, что люди и правительства таких стран, как Франция, Великобритания и США просто ненормальны — Чехословакию Гитлеру подарили, за Польшу в войну (реальную, а не то посмешище, что «странной» зовется) не вступили, помощь за них с Гитлером воюющему Советскому Союзу отпускали пипеткой, а когда тот самый Союз к лету сорок четвертого уже фюрера поприжал, они вдруг как выскочили из-за печки, да как крикнули, мол, подать нам сюда этого Гитлера! Когда уже меньше года воевать осталось — с июня 1944 года по май 1945 года. А стоило обеими руками занятому на Востоке Гитлеру (по Суворову — задом) от них в Арденнах ногой между делом отлягнуться, как тут же последовали возмущенные крики Сталину, чтобы он, согласно союзническому долгу, взял на себя еще и ноги.

Вот тебе и весь сказ о нетерпимости для Америки войны «в защиту Гитлера, в защиту порабощения Европы, в защиту СС, в защиту гестапо и концлагерей» (с. 189) и о том, «что защищать Гитлера не посмеет никто» (с. 190), заканчивающийся моралью, гласящей, что война, союзники, демократия и антифашизм — сами по себе, а «полновесный трудовой доллар», — сам по себе, и смешивать эти две такие разные вещи с такой разной ценностью между собой категорически не следует. Особенно, когда под угрозой оказываются экономические интересы США в Европе.

5

И, наконец, под самый занавес сего анти-резуновского труда — небольшая театрализованная постановка. В стиле «Сур-реализм». Данная постановка посвящена так и не состоявшемуся нападению зверского шакала СССР на овечку — Германию 6 июля 1941 года — той самой небылице, которой нас пугал Суворов на протяжении всей своей многологии. С авторским вариантом того, чего никогда не было жарким летом 1941 года, можно ознакомиться на страницах 333—339 «Ледокола». С моей версией того, так и не произошедшего нападения, вы можете ознакомиться здесь.

Давайте представим себе, что Гитлер еще раз отложил срок начала операции «Барбаросса». Конечно, не совсем понятно почему, но все же... В Европе уже просто не осталось государства, на которое еще можно было бы отвлечься перед началом превентивной обороны против советского агрессора (конечно, исключаем и Швецию, Швейцарию с Лихтенштейном, а также Ватикан и Сан-Марино). Разве что, Англия... Ладно, отложил, и все тут. Ушел в отпуск. Слушать Вагнера и развлекаться с Евой Браун.

«Итак, германские войска ведут интенсивную подготовку к вторжению, которое назначено на... 22 июля 1941 года. Идет сосредоточение войск, на станциях и полустанках разгружаются эшелоны, приграничные леса забиты войсками, ночами группы самолетов с дальних аэродромов перелетают на полевые аэродромы у самых границ, идет интенсивное строительство новых дорог и мостов... Красная Армия на той стороне, кажется, никак не реагирует на германские приготовления» (Ледокол, с. 333—334<328>), пишет Суворов.

Ничего не кажется странным?

Если нет, то прошу обратить внимание на многочисленные, раскиданные по всем книгам Суворова утверждения, что удар Сталин готовил по тылу Третьего рейха, и совершить его он пытался в тот момент, когда сам Рейх отправит свои войска в Англию. Одно из них находится буквально через страницу после лихого описания той самой советской агрессии[107]. А в той самой легенде о победоносном шествии РККА на Запад он описал удар по уже изготовившемуся для наступления на СССР вермахту. Так Вермахт — где? В Англии или на советской границе? И если он на Британских островах (тогда он там далеко не весь, целиком ему там просто не поместиться), то о какой катастрофической внезапности нам толкуют, если советский удар пришелся по пустому месту — тыловым частям, стерегущим польские окраины Рейха? А в случае, если все-таки удар попал по изготовившимся к нападению немецким войскам, то где какая-то подлость или несправедливость этого удара со стороны СССР? В этом случае та мифическая «Гроза», которой Суворов пугал весь свободный мир, есть только превентивный удар по готовым к агрессии войскам гитлеровской Германии!

Поэтому, встречая у Суворова внезапность нападения РККА на скучившийся у границы вермахт, каждый раз вспоминайте о том, что если бы он высадился в Англии, то никакой катастрофы и котлов, а также аморальности советского удара нет и в помине!

Кстати, поскольку дата «6 июля 1941 года» явно высосана Суворовым из пальца, будем лучше ориентироваться на реальное состояние дел в Красной Армии на 22 июня. За две недели, милостиво отпущенные Сталину Суворовым, все равно оснащение и укомплектованность войск СССР не изменились бы решающим образом[108].

Кстати, извиняюсь за некоторые элементы бреда в том, что вы сейчас увидите, хотя это и не моя вина. Не могла Красная Армия действовать так, как ей Суворов предписывает. У нее и силы не те, и средства.

Памятка: ТД — танковая дивизия, МК — мехкорпус[109].

Предупреждаю о не научности и «образности» данной постановки!!! Для подтверждения некоторого реализма, содержащегося в дальнейшем тексте, я буду часто ссылаться на реальный ход военных действий в 1941 году.

I. «6 июля 1941 года в 3 часа 30 минут по московскому времени десятки тысяч советских орудий разорвали в клочья тишину, возвестив миру о начале великого освободительного похода Красной Армии... Первый артиллерийский залп минута в минуту совпал с моментом, когда тысячи советских самолетов пересекли государственную границу. Германские аэродромы расположены крайне неудачно — у самой границы, у германских летчиков нет времени поднять свои самолеты в воздух. На германских аэродромах собрано огромное количество самолетов. Они стоят крылом к крылу, и пожар на одном распространяется на соседние, как огонь в спичечном коробке. Над аэродромами черными столбами дым. Эти черные столбы — ориентир для советских самолетов, которые идут волна за волной. С германских аэродромов успели подняться в воздух лишь немногие самолеты. Германским летчикам категорически запрещалось открывать огонь по советским самолетам, но некоторые летчики, вопреки запрету командования, вступают в бой, уничтожают советские самолеты, а расстреляв все патроны идут в самоубийственную атаку лобовым тараном» («Ледокол», с. 334<328—329>).

Вообще-то, судя по высказываниям быстро отстреливаемых руководителей наших ВВС, советская авиация никогда не собиралась атаковать самолеты противника на аэродромах, считая это малоэффективным. Ладно — удары так удары. Немцы, осуществив свое в высшей мере внезапное нападение, уничтожили на земле около 800 советских самолетов. От 9,5 тыс., имевшихся в западных округах это около 10%. Применив ту же, редкостно удачную для нападающего пропорцию к немцам, узнаем, что у них на аэродромах было обязано полечь примерно 390—400 самолетов. Правда, эту цифру надо скостить на состояние боеготовности, в котором практически с самого начала 1941 года находились Люфтваффе на Востоке, так что в бой им вступать не только не запрещали, даже наоборот.

Но вот беда — оставшиеся-то немецкие самолеты (а их около 2000) серьезно превосходят советские, благодаря чему и уничтожают их в воздухе, быстро сводя на нет усилившееся было советское преимущество. Все как в реальности, когда за месяц войны немцы соотношение нашей и своей авиации довели с 1,4 к 1 до 1 к 2, выбив устаревшие машины из состава ВВС РККА. Так что в воздухе идет вполне обычный воздушный бой, причем безо всяких запретов и самоубийств.

II. «В нарушение всех установленных норм и запретов солдатам объявляют количество советских войск, танков, артиллерии, самолетов, подводных лодок, которые примут участие в освободительном походе. Над лесными полянами и просеками вновь гремит “ура!”. По лесным и полевым дорогам бесконечные танковые колонны, затмевая горизонт облаками пыли, выдвигаются к границам. “Не жалей огоньку, глухари”, — скалят зубы чумазые танкисты оглохшим артиллеристам» («Ледокол», с. 335<329>).

И вот солдатам объявили все количества, запланированные к объявлению. Энтузиазма мало, «ура!» вялое. Новобранцы радуются, что превосходство весьма солидное, особенно в танках, только ломается оно уж очень часто, надоедает ручкой заводить. А пережившие «зимнюю войну» только вздыхают — они-то по опыту знают, что одним превосходством много не навоюешь. По лесным и полевым дорогам, пыля, движутся бесконечные танковые колонны. Колонна 36-й ТД 17 МК, подтягивающаяся к фронту из приграничных Барановичей, особенно бесконечна. Наверное, потому, что безначальна. У нее вообще нет танков. Из положенных 375 — ни одного. Зато пыли много подняли. За ней — 27-я ТД того же корпуса. Танков тоже нет. Треть личного состава вооружена винтовками, остальные — так. И это не фантазия — в реальной войне эти части пробовали использовать как стрелковые, но к концу лета их все равно пришлось расформировать. Вооруженные щелкают затворами винтовок, остальные ждут выхода к местам боев, чтобы, если повезет, вооружиться трофеями.

III. «Внезапность действует ошеломляюще. Внезапность всегда ведет за собой целую цепь катастроф, каждая из которых тянет за собой другие: уничтожение авиации на аэродромах делает войска уязвимыми с воздуха, и они (не имея траншей и окопов в приграничных районах) вынуждены отходить. Отход означает, что у границ брошены тысячи тонн боеприпасов и топлива, отход означает, что брошены аэродромы, на которых противник немедленно уничтожает оставшиеся самолеты. Отход без боеприпасов и топлива означает неминуемую гибель. Отход означает потерю контроля со стороны командования. Командование не знает, что происходит в войсках, и потому не может принять целесообразных решений, а войска не получают приказов вообще или получают приказы, которые никак не соответствуют сложившейся обстановке. Повсеместно на линиях связи орудуют советские диверсанты, которые перешли границу заблаговременно. Они режут линии связи, либо подключаются к ним, передавая ложные сигналы и приказы войскам противника» («Ледокол», с. 335—336<329—330>).

Ах, это страшное слово — «Внезапность»... Значит, с лица все-таки, воюем? И вермахт не в Англии? Значит, никакой агрессии в действиях СССР нет даже в описанном Суворовым варианте? Запомним. Только вот уничтожение части немецкой авиации не позволило ВВС РККА добиться господства в воздухе из-за технического отставания советских истребителей от немецких. Плюс развитая аэродромная сеть и отсутствие дефицита летного состава дает немцам возможность своевременно и без паники отводить авиацию от опасно близких к фронту аэродромов.

Что до немецкого командования, то оно вовсе не теряло управления войсками, поскольку они широко насыщены рациями. Для слабо радиофицированной РККА (в военное время войска должны были пользоваться телефонно-телеграфными линиями Наркомата связи — представьте себе их подвижность вслед за наступающими БеТешками) отход стал катастрофой, а у немцев доминирует радиосвязь, которую никаким диверсантам не перерезать и к которой из-за развитой системы запасных частот и паролей подключиться сложно, так что действует она вовсю. По ней немецкие генералы, не запуганные расстрелами, а потому не боящиеся действовать быстро, решительно и на свой страх и риск, не дожидаясь инструкций из Берлина, приказывают своим войскам организованно отходить с основных направлений ударов Советов, чтобы потом, когда станут ясны цели прорвавшихся сил, организовать контрудары с флангов. И даже хорошо, что коммунисты так рвутся вглубь немецкой территории — больше растянут войска, сильнее обнажат фланги. А войска у немцев нормально оснащены и вполне боеготовы...

IV. «3-я советская армия наносит внезапный удар на Сувалки. Ей навстречу идет 8-я армия из Прибалтики. С первых минут тут развернулись кровопролитные сражения с огромными потерями советских войск. Но у них преимущество: советские войска имеют новейший танк KB, броню которого не пробивают германские противотанковые пушки. В воздухе свирепствует советская авиация. Позади германской группировки высажен 5-й воздушно-десантный корпус. 8-я, 11-я и 3-я советские армии увязли в затяжных кровопролитных боях со сверхмощной германской группировкой в Восточной Пруссии, но позади этого гигантского сражения советская 10-я армия, прорвав почти не существующую оборону, устремилась к Балтийскому морю, отрезая три германские армии, две танковые группы и командный пункт Гитлера от остальных германских войск» («Ледокол», с. 336<330>).

Ура, пошла конкретика! В 3-й армии основной ударной силой служит 11-й МК, имеющий вместо положенного 1031 танка только 237. В реальной войне и 29-я, и 33-я ТД этого корпуса из-за отвратительного снабжения и оснащения потеряли всю матчасть в течение первых десяти и первых трех дней войны соответственно.

Навстречу ей идет 8-я армия со своим 12-м МК, имеющим в составе 23-ю и 28-ю ТД. В 23-й ТД — 333 танка Т-26, в 28-й — 210 танков, в основном — БТ-7, то бишь всего — менее шестисот танков. В реальной войне к вечеру 24 июня 23-я ТД перестала существовать как боевая единица, а 28-я ТД к 6 июля была выведена в тыл на переформирование, имея ровно 9 танков. От подобных агрессоров брошенные на отражение удара немцы сами начинают наступать даже без приказа. У агрессоров преимущество — они имеют новейший танк KB... в количестве трех штук. Ими обладает 11-й МК.

Позади развернувшегося уничтожения лишенной танков советской пехоты советская 10-я армия со своим 6-м МК, самым благополучным мехкорпусом РККА (1021 танк — не шутка, в том числе аж 114 КВ и 238 Т-34!!!), устремляется к Балтийскому морю... в аккурат по стыку между 2-й танковой группой и 4-й немецкой армией с юга и 3-й танковой группой и 9-й армией немцев с севера. Она и до войны, находясь в выступе советской границы, была почти у них в тылу, а втянувшись еще глубже... Две армии и танковая группа, довольно чавкнув, замыкают окружение — в отличие от РККА, у немцев в этом огромный опыт и должный уровень координации действий. Позади германской группировки высажен 5-й ВДК, но что смогут сделать советские десантники при отсутствии всякой надежды на соединение с основными силами РККА? А отрезать гитлеровскую ставку... Увы! Как бы 10-ю армию вызволить?

V. «Из района Львова самый мощный советский фронт наносит удар на Краков и вспомогательный — на Люблин. Правый фланг советской группировки прикрыт горами. На левом фланге разгорается грандиозное сражение, в котором Красная Армия теряет тысячи танков, самолетов и пушек, сотни тысяч солдат. Под прикрытием этого сражения две советские горные армии, 12-я и 18-я, наносят удары вдоль горных хребтов, отрезая Германию от источников нефти. В горах высажены советские десантные корпуса, которые, захватив перевалы, удерживают их, не позволяя перебрасывать резервы в Румынию» («Ледокол», с. 336<330>).

Самый мощный советский фронт — это, видимо, Юго-Западный. В бой идут 5-я, 6-я и 26-я армии. В их составе имеются 22-й МК (647 танков), 4-й МК (892 танка) и 8-й МК (858 танков) соответственно. Что ж, неплохо. С юга у них горы, правда, на горах — венгры, говорят, вояки они не очень, но в горных районах очень удобно обороняться, да и вовсе не так они слабы, как об этом принято трубить. Дело в том, что на 1941 год костяк их войск составляли профессионалы, а не призывники, то есть даже не кадровые части, а несколько круче. Впереди у советских войск — 17-я армия — это не страшно, а вот с севера... Там над этими армиями, сосредоточенными на львовском выступе, еще в мирное время нависали основные силы группы армий «Центр» — 6-я армия и 1-я танковая группа, за которой есть еще 2-я танковая группа, частью сил которой можно усилить 1-ю. С востока у них — Припятские болота, с запада — Рейх. Самое то для флангового удара, после которого прижатым к горам советским армиям будет уже не до наступления. Кстати, о горах — 12-я армия и ее 16-й МК (608 танков, KB и Т-34 нет) продвинулась на 100 км по горам, и была остановлена венграми, которым такой слабый противник, да еще растерявший по горам от поломок свои старенькие танки, оказался вполне по зубам. А 18-я армия, вообще не имеющая танковых соединений (в реальной войне 26 июня ей передали 39-ю ТД 16-го МК), уперлась в северный фланг немецкой 11-й армии, обороняющей Румынию. Что до советских десантных корпусов, то они, потеряв всякую надежду удержать район высадки до подхода основных частей РККА, страдая от нехватки боеприпасов и продовольствия, ночами по труднодоступным горным районам с боями пробиваются на Восток.

VI. «Главные события войны происходят не в Польше и не в Германии. В первый час войны 4-й советский авиационный корпус во взаимодействии с авиацией 9-й армии и Черноморским флотом нанес удар по нефтяным промыслам Плоешти, превратив их в море огня. Бомбовые удары — по Плоешти продолжаются каждый день и каждую ночь. Зарева нефтяных пожаров ночью видны на десятки километров, а днем столбы черного дыма застилают горизонт. В горах, севернее Плоешти, высажен 3-й воздушно-десантный корпус, который, действуя небольшими неуловимыми группами, уничтожает все, что связано с добычей, транспортировкой и переработкой нефти.

В порту Констанца и южнее высажен 9-й особый стрелковый корпус генерал-лейтенанта Батова. Его цель — та же: нефтепроводы, нефтехранилища, очистительные заводы. На просторы Румынии ворвалась самая мощная из советских армий — 9-я» («Ледокол», с. 336—337<330—331>).

Да уж — событие, так событие — советская авиация напоролась на мощнейшее зенитное прикрытие румынских нефтепромыслов. В реальной войне именно из-за этого ВВС РККА не смогло серьезно осложнить их работу. Даже в 1943 году наши ВВС были недостаточно сильны, чтобы массированно совершать на эти месторождения дневные налеты. Пришлось применять авиаматку ТБ-3 с подвеской двух И-16, которые однажды сумели, пользуясь внезапностью, просочиться сквозь мощнейшую ПВО этого района и вывести из строя стратегический мост. Только много ли с двух И-16 разбомбишь?

3-й ВДК повторил судьбу пятого, который, не дождавшись соединения с основными силами и израсходовав боеприпасы в бесплодных стычках с тыловыми частями, был блокирован в малознакомой местности и, по немецким данным, полностью разгромлен.

В порту Констанца и южнее высажен 9-й особый корпус Батова. Но постоянно пересылать ему подкрепления морем нельзя — флоты и авиация немецких союзников поняли, в чем дело, и предпринимают все усилия, чтобы нарушить эту морскую линию снабжения. А на суше 2-й МК (по советским меркам весьма неслабый — вместо положенных 1031 — 289 танков, но из них 60 Т-34 и KB) и 18-й МК (280 танков, Т-34 и KB нет) 9-й армии оказались неспособными прорвать оборону превосходящих сил 11-й немецкой и 4-й румынской армий. Очень уж удачно они засели за болотами на западном берегу Прута, да еще и при господстве Люфтваффе в воздухе — ни мост навести, ни переправу. Поэтому блокированному Батову помощи ждать неоткуда. А вообще-то, в реальных советских планах 9-й армии надлежало только обороняться, тем паче, что фронт у нее огроменный, а немцев и румын на той стороне — полно.

VII. «10-я советская армия не сумела выйти к Балтийскому морю. Она понесла чудовищные потери. 3-я и 8-я советские армии полностью уничтожены, а их тяжелые танки KB (все три. — В. Грызун) истреблены германскими зенитными пушками. 5-я, 6-я и 26-я советские армии потеряли сотни тысяч солдат и остановлены на подступах к Кракову и Люблину. В этот момент советское командование вводит в сражение Второй стратегический эшелон. Разница заключалась в том, что германская армия имела только один эшелон и незначительный резерв, Красная Армия имела два стратегических эшелона и три армии НКВД позади них. Кроме того, к моменту начала войны в Советском Союзе объявлена мобилизация, которая дает советскому командованию пять миллионов резервистов в первую неделю войны на восполнение потерь и более трехсот новых дивизий в течение ближайших месяцев для продолжения войны» («Ледокол», с. 337<331>).

М-да, пока что наступление Красной Армии весьма далеко от более-менее существенных успехов. Оно, в общем-то, уже практически захлебнулось. Хорошо еще, что немцы пока не очень настойчиво контратакуют, а то судьба 10-й армии, отрезанной от своих одними из самых мощных соединений вермахта, скорбным призраком реет над взгрустнувшими освободителями.

Самое время вводить в сражение второй стратегический эшелон. В главах № 26—27 «Ледокола», где Суворов пишет о втором стратегическом эшелоне, упоминаются только две армии — 16-я армия с 57-й отдельной ТД и 19-я армия с 26-м МК. Хиленько, да все равно лучше, чем ничего.

На самом деле в 16-й армии, кроме 57-й отдельной ТД, была еще 61-я отдельная ТД, оставленная, впрочем, на Дальнем Востоке, а также 5-й МК, а 19-я армия никаких танковых соединений в своем составе не имела. Кроме того, в реальном втором стратегическом эшелоне имелись 22-я, 20-я и 21-я армии, также не имевшие танковых соединений. Итак, этот грозный Второй стратегический эшелон, как может, атакует немца. 19-я армия идет в помощь все так же топчущейся на восточном берегу Прута 9-й армии, правда, что в ней толку без танков-то? 16-я и 21-я армии идут на Львовское направление — попытаться парировать угрозу окружения 5-й, 6-й и 26-й армий, остановленных в предместьях Кракова и над которыми нависает с севера группа армий «Центр». 20-я и 22-я армии брошены на деблокирование окруженной в Восточной Пруссии 10-й армии.

А что до резервистов да трехсот новых дивизий — у товарища Сталина в реальной войне еще до нападения немцев оружия было тютелька в тютельку, кое-где даже не хватало, а тут еще пополнение вооружать... Помните, как новобранцев критической осенью сорок первого на врага посылали без оружия, но с партийным поручением — отнять автомат у немца? Так вот, это не только потому, что какие-то запасы у границы гикнулись, просто промышленность не всегда успевала, как ее ни мобилизовывали. Вот и теперь непонятно — пять миллионов пополнения пришло, а чем их всех вооружать — неизвестно.

VIII. «Пять советских воздушно-десантных корпусов полностью истреблены, но на советской территории остались их штабы и тыловые подразделения; они принимают десятки тысяч резервистов для восполнения потерь, кроме того, завершается формирование пяти новых воздушно-десантных корпусов (скорее уж — противотанковых истребительных батальонов, они бы сейчас больше пригодились. — В. Грызун). Советские танковые войска и авиация в первых сражениях понесли потери, но советская военная промышленность не разрушена авиацией противника и не захвачена им. Крупнейшие в мире танковые заводы в Харькове, Сталинграде, Ленинграде не прекратили производство танков, и резко его усилили. Но даже не это главное.

В германской армии еще есть танки, но нет топлива для них. Еще остались бронетранспортеры в пехоте и тягачи в артиллерии, но нет топлива для них. Еще остались самолеты, но нет топлива для них. У Германии мощный флот, но он не в Балтийском море. Если он тут и появится, то не будет топлива для активных операций. В германской армии тысячи раненых, и их надо вывозить в тыл. Есть санитарные машины, но нет топлива для них. Германская армия имеет огромное количество автомобилей и мотоциклов для маневра войск, для их снабжения, для разведки, но нет топлива для автомобилей и мотоциклов...» («Ледокол», с. 337—338<331—332>).

Говорите, нет топлива для танков, самолетов, мотоциклов и санитарных машин? А куда же оно делось? Румынские нефтепромыслы — вовсе не единственный источник нефти для Германии, но дело даже не в этом. Практически всю нефть у немцев потреблял флот, а не вермахт; немецкие танки, самолеты, тягачи, автомобили и проч. использовали синтетический бензин; именно поэтому те не ставили на танки дизели — тяжелые сорта горючего не изготавливались искусственно. Поэтому вырабатываемое в Рейхе дизтопливо шло во флот, а у нас даже на самолеты дизели пытались ставить... Кроме того, немцы почти год воевали без румынской нефти в конце войны! И советская военная промышленность в реальной войне за рассмотренный пока полутора- двухнедельный срок точно так же не была серьезно разрушена авиацией противника и не была парализована захватами, равно как и не прекратила производство танков, а резко его усилила. Что в результате произошло — мы знаем.

Что? Витюша ударился в большую стратегию? Тем хуже для него. Вот вам вопрос на сообразительность — а с кем теперь США? С началом советской агрессии, которая сорвала такое милое умиротворение Гитлера, те силы в американской администрации и парламенте, позицию которых так удачно выразил в свое время сенатор Трумэн: «Если будет побеждать Германия, надо помогать СССР, если будет побеждать СССР — надо помогать Германии, и так до тех пор, пока они сами друг друга не перебьют», получила весомый аргумент в свою пользу. Сейчас советские войска движутся к территории Германии, значит, помогаем Гитлеру. Все на борьбу с Большевистской Чумой!!! Вчера — Прибалтика и Финляндия, сегодня — Германия, завтра — мы? Нет Красной Агрессии!!! Все на защиту Западной культуры и Западных ценностей от восточных варваров и вандалов!!! Демократия — прогресс, диктатура — загнивание!!! — сколько угодно подобных лозунгов и речевок, широко распространенных в США в годы «холодной войны» и «охоты на ведьм». А тут еще несколько десятков тысяч этнических немцев президента под бок толкают, мол, давай, помогай родине-то нашей. Гитлеры приходят и уходят, а Германия остается.

Конечно, до ленд-лиза для Германии, причем с гораздо большим желанием и куда более коротким и безопасным путем, чем в реальности в СССР, сразу дело не дойдет. Но коммунистов в США раз, два, и обчелся, а вот фашистских организаций, сильных и многочисленных, как минимум три. Кроме того, американо-германская торговля, и в мирное время не затихавшая, развернулась вовсю. Американские и немецкие суда через Атлантику так и шастают. Раз так — зачем Германии в Северной Атлантике флот? И топлива теперь у фюрера по шею. А вот нескольких тысяч винтовок, проданных Сталину англичанами осенью 1941 года, ему сейчас ох как не хватает... И Лондон начинает раздумывать на предмет своего дальнейшего поведения.

И, наконец — «большой финал»:

IX. «В августе 1941 года Второй стратегический эшелон завершил Висла-Одерскую операцию, захватив мосты и плацдармы на Одере. Оттуда начата новая операция на огромную глубину.

Войска идут за Одер непрерывным потоком: артиллерия, танки, пехота. На обочинах дорог груды гусеничных лент, уже покрытых легким налетом ржавчины; целые дивизии и корпуса, вооруженные быстроходными танками, вступая на германские дороги, сбросили гусеницы перед стремительным рывком вперед.

Навстречу войскам бесконечные колонны пленных. Пыль за горизонт. Вот они, угнетатели народа: лавочники, буржуазные врачи и буржуазные архитекторы, фермеры, служащие банков. На каждом привале — беглый опрос пленных. Потом НКВД разберется с каждым подробно и определит меру вины перед трудовым народом, но уже сейчас надо выявить особо опасных: бывших социал-демократов, пацифистов, социалистов и национал-социалистов, бывших офицеров, полицейских, служителей религиозных культов.

Миллионы пленных нужно отправить далеко на восток и север...» («Ледокол», с. 338<332>).

Все, пошла тупая суворовская лирика.

Что, уже август? На такой большой срок я не берусь угадать конкретный ход военных операций, хотя кое-что вполне вырисовывается. Это ба-альшой котел в районе Кракова, в котором остались советские 5-я, 6-я и 26-я армии. Попытки снятия блокады слабыми силами 21-й и 16-й армий (около 2500 танков, KB и Т-34 нет) не увенчались успехом, и фронт, в целом, стабилизировался.

Немецкие войска на основе предвоенных наработок готовят масштабное контрнаступление с территории Польши на Восток с тем, чтобы потом иметь возможность замкнуть окружение измотанных безрезультатными наступлениями советских армий севернее или южнее Припятских болот. Только вот немецких сил после вероломного удара коммунистов не хватает, так что им в помощь в Хельсинки, Бухаресте, Будапеште и пр. набираются новые части, поднимается национальный дух. Англичане за проливом — хлопают в ладоши: ой, как замечательно — двое врагов дерутся!

А что до Англии — к кому же ей теперь податься? Со временем придется, как ни крути, с Гитлером договариваться. Фюреру, конечно, придется уступить англичанам кой-чего, если он захочет мира[110]. Но британцам, с другой стороны, выгодно будет и поторговаться, ожидая неудач фюрера как повода для выдавливания уступок. Заодно моральное удовлетворение: не склонились перед фюрером, а одними только переговорами столько выбили. Если дела у РККА пойдут ни шатко, ни валко, и фюрер действительно проявит волю к примирению с англичанами, а главное, предложит приемлемые условия, то Черчилль сочтет соглашение лучшим обеспечением баланса сил в пользу Британии, чем обоюдно опасное балансирование на грани войны.

***

«Всего этого не было? Нет, это не фантастика!

Нет, это было! Правда, не в сорок первом году — в сорок пятом» («Ледокол», с. 339<333>).

Ах, вот в чем дело-то! Слона-то я и не приметил!!! Вернее не я, а автор всего этого ледоколистого боевого студня. Значит, в сорок пятом, а не в сорок первом? Так в сорок пятом немца мы уже три с половиной года мурыжили, он к сорок пятому-то уже совсем другой стал. Да и мы тоже за это время подросли, боевого опыта набрались, оружия понаделали, причем, не «ишаков» полотняных да Т-26 пехотных, а Т-34-85, ИС-2 да Як-3, Ла-7 и Ту-2, причем в войсках они были не как KB в сорок первом — из соседних дивизий на экскурсию ходили в часть, где два таких танка имелись, а практически повсеместно. И винтовки у нас уже не по одной на двоих имелись, а по три пистолета-пулемета ППШ да ППС, и танки немецкие, сильно в числе поубавившиеся, уже не «коктейлем Молотова» закидывали. Одним словом, сорок первый сорок пятому рознь! И не надо эти две разницы в одну кастрюлю забрасывать — можно отравиться.

А то, что нам Витюнчик прописал в качестве «победного марша» есть не что иное, как укрупненное и несколько видоизмененное начало финской войны — наше освобождение выливается в заваливание противника трупами своих солдат. Многочисленные фразы типа «понесла чудовищные потери», «3-я и 8-я советские армии полностью уничтожены», «Красная Армия теряет тысячи танков, самолетов и пушек, сотни тысяч солдат», «5-я, 6-я и 26-я советские армии потеряли сотни тысяч солдат и остановлены на подступах к Кракову и Люблину» — пушечное мясо вроде бы кончается, но «в этот момент советское командование вводит в сражение Второй стратегический эшелон», так что забрасывание немцев горами мертвых тел продолжается до победного конца — все это между делом дает понять западным читателям, что воевать русские, если как-то и могут, то, только неся «чудовищные потери». А если их пока никто не завоевал, так это потому, что как только тела для убоя заканчиваются, «они принимают десятки тысяч резервистов для восполнения потерь». Народищу-то у них о-го-го, чуть что, так начинается «мобилизация, которая дает советскому командованию пять миллионов резервистов в первую неделю войны», а куда немцам против такой толпы!!! Так одними потерями и движутся.

И кто нас называет дураками? От кого теперь нам надо честь Родины спасать? Кто это прописал в своем пасквиле советскому командованию такую тупую бойню? Кто это утверждает, что СССР наготовил оружия, танков, пушек, самолетов, парашютов столько, что всю Европу этот монстр в один присест заглотит — не подавится, да еще и хитрый он, и коварный он, и злобный он — страсть! Да вот только стоило Гитлеру, уже почти этим монстром заглоченному, нечаянно, не подозревая о его действительной мощи и планах, нанести тому полудохлый удар (и танки-то у него в сельских кузницах деланные, и мало-то их у него, и к войне-то он не готовился, и сам-то он — полупсих), как тут же означенный монстр обвалился, осыпался и аж до Москвы скуля убежал. Это что — «почитаешь “Ледокол”, выходит, что не они дураки, а люди Запада. Не Сталин дурак, а Гитлер с Черчиллем и Рузвельтом» (Последняя...; с. 151)?

Кто тут у нас в позе красивой стоял, благим матом вопил:

«Братцы! Речь — о чести нашей Родины. И никто, кроме нас, ее не защитит. Там, на верхах, кто-то торгует штанами и Родиной. Кому-то очень хочется всех нас представить дураками...» (Последняя...; с. 476).

Уж не знаю, кому хочется, но представили-то именно вы!!! Причем не только вашими книжками, но и вашими поступками. Так сказать, доказали делом.

Ладно. На этом все. До свидания.

---

Примечания

Предыдущая | Содержание | Следующая