Вплоть до 1980-х гг. не только в исторической науке, но и в немецкоговорящих средствах массовой информации существовало прочное убеждение, что решение Гитлера о нападении на Советский Союз летом 1941 г. было закономерным следствием его идеологической программы, где речь шла о завоевании «жизненного пространства на Востоке». Этот вывод был результатом многих исследований[1]. В продолжение разгоревшегося в Германии летом 1986 г. «спора историков» об истоках и сопоставимости нацистских преступлений[2] [с другими, известными истории. – Н.Д.] СМИ консервативного толка неожиданно попытались истолковать нападение вермахта на СССР 22 июня 1941 г. как превентивную войну[3] . Эти усилия попали в тон существующему с 1945 г. устойчивому интересу, с которым в научных исследованиях и публицистике относятся к событиям, связанным с планом «Барбаросса», – так условно называлась немецкая военная операция по захвату СССР[4].

Газетные статьи и сообщения нашли у читателей живой отклик, ведь решение Гитлера летом 1941 г. напасть на Советский Союз может – по своим результатам – считаться важнейшим внешнеполитическим решением, принятым в ходе Второй мировой войны. Политические последствия нападения на СССР 22 июня 1941 г. – нападения, нарушившего существовавший договор, – можно проследить ещё и сегодня. Германо-советские военные действия с 1941 по 1945 гг. существенно изменили политическую карту Европы. Назвал же биограф Гитлера Иоахим Фест в своем обширном биографическом исследовании приказ Гитлера о нападении на СССР «последним и наиболее важным из тех самоубийственных решений»[5], которые характеризуют гитлеровскую внешнюю и военную политику.

Возобновление дискуссии по поводу превентивной войны таит в себе опасность, что укрепится неверное представление о военной политике национал-социалистов и тем самым сотрутся границы между серьезными исследованиями, посвященными плану «Барбаросса», и апологетической литературой. Необходимо поэтому сразу указать на опасности, которые могут возникнуть в результате ошибочных установок в объяснении прошлого. Новейшие попытки оправдания немецкого наступления на Восток между тем оцениваются в стране и за рубежом как «опасная кампания» и очень резко комментируются, что показал состоявшийся в конце марта 1987 г. в Эссене Интернациональный симпозиум Фонда им. Йозефа Вирта[6]. И потому эти попытки заслуживают особенного внимания и требуют соответствующих уточнений.

До сих пор факты советско-германской войны ни в исторических исследованиях, ни в публикациях серьезных немецких СМИ не оспаривались. Все были согласны, «что в июне 1941 г. не началась превентивная война, а Гитлер приступил к реализации своих собственных, идеологически мотивированных планов. Они включали в себя, разумеется, и традиционные цели политического господства»[7]. Руководствуясь планом «Барбаросса», в 1941 г. Третий рейх напал на Советский Союз, несмотря на то что с августа 1939 г. между Москвой и Берлином существовал Пакт о ненападении. Затем национал-социалистская Германия вела против СССР политически, экономически и расистски мотивированную войну на уничтожение. Далее, исторической наукой на основе проведенных исследований широко признано, что неоднократно возникавший вопрос о мотивах Гитлера, побудивших его летом 1940 г. принять решение о войне против Москвы, нужно рассматривать в контексте долгосрочных и принципиальных политических целей Гитлера по завоеванию для Германии мирового господства. В результате исследований историков Герхарда Вайнберга, Хуго Тревор-Ропера, Эберхарда Йэккеля, Акселя Куна и Андреаса Хильгрубера внешнеполитической программы Гитлера, его военных целей и «стратегии» всеми было признано, что замысел «фюрера» напасть на Советский Союз ни в коем случае нельзя объяснить монокаузально, исходя [только. – Н.Д.] из политической ситуации военного 1940 года. Oн должен рассматриваться в рамках разработанной еще до 1933 года «Восточной программы» по завоеванию «жизненного пространства на Востоке»[8].

Дальнейшие исторические исследования[9] доказали, что нападение на Советский Союз было программно обосновано и последовательно ориентировано на догматичное следование целям и намерениям, сформулированным в общих чертах уже в двадцатые годы в рамках расовой и территориальной политики (Rassen- und Lebensraumpolitik) Гитлера на Востоке. Нападение на СССР было хорошо обдуманным решением Гитлера, к этой цели он всегда стремился – со времен его книги «Майн Кампф» (1925) и его же «Второй книги» (1928) это была главная цель его внешнеполитических амбиций[10]. Намеченного плана Гитлер придерживался и после своего прихода к власти в январе 1933 г. Уже в своем обращении к генералитету рейхсвера в феврале 1933 г. он подтвердил намерение захватить «жизненное пространство на Востоке». По результатам исследования историка Андреаса Хильгрубера, внутри «Восточной программы» Гитлера можно выделить четыре комплекса политико-экономических целей или мотивов национал-социалистского режима, из-за которых была развязана война против Советского Союза:

– уничтожение «еврейско-большевистского» управленческого слоя и вообще евреев в Восточной и Средней Европе;

– завоевание колониального и жизненного пространства для Третьего рейха;

– значительное сокращение и подчинение славянских народов немецкому господству в специально создаваемых так называемых «рейхскомиссариатах»;

– создание автаркичной, экономически независимой «крупной территориальной единицы» континентальной Европы под властью Гитлера. При этом завоеванные советские территории образовывали бы дополнительные экономические пространства и обеспечивали бы континентальное господство Германии, чтобы в конце концов привести ее к достижению более отдаленной цели «мирового господства»[11].

Кельнский историк Андреас Хильгрубер, умерший в 1989 г., в своeм основательном исследoвании о стратегии Гитлера пришел, далее, к выводу о том, что, говоря о «нападении Гитлерa на Советский Союз, не может быть и речи о превентивной войне в общепринятом смысле этого понятия, т.е. понятия, обозначающего военные действия, которые предпринимаются в отношении противника, готового к наступлению, путем нанесения встречного упреждающего удара»[12]. Те или иные попытки отмахнуться от ранних программно-целевых установок Гитлера как не являющихся решающими для войны против Сталина[13] и вместо этого представить сложную в военно-стратегическом отношении ситуацию и якобы «агрессивную» внешнюю политику Советского Союза летом 1941 г. главной причиной войны на Востоке могли быть уже в шестидесятых и семидесятых годах быстро опровергнуты на основании известных историкам источников и ключевых документов о планах Гитлера. Эти попытки лишь в единичных случаях где-то на обочине науки находили своих сторонников[14].

Несмотря на все контраргументы, версия о том, что Гитлер решился на войну на Востоке из-за страха перед Красной Армией[15], находит в правоэкстремистских группировках особенно сочувственный отклик. Об этом можно судить и по многочисленным тиражам апологетических книг, которые, очевидно, по-прежнему имеют большой отряд читателей[16]. Так, уже пару десятков лет назад в газетах крайне правых и в неонацистских изданиях снова и снова возникали попытки оправдать, с одной стороны, войну Гитлера против СССР как оборонительную борьбу Европы против большевизма и одновременно оспорить, с другой стороны, противоречащий международному праву характер войны как войны на уничтожение еврейского и славянских народов. Иногда в виде читательских откликов эти легенды попадали в близкие к правительству специальные официальные журналы, как это случилось, например, с публиковавшимися безо всякого комментария письмами читателей в целом ряде номеров выходящего при поддержке Гамбургской высшей военной академии Бундесвера журнала «Европейское обозрение военного искусства и военная наука» за 1985 год [17]. Невзирая на то, что это противоречит фактам, там утверждалось, что «лишь благодаря немецким борцам с Россией» «вплоть до появления американцев и англичан Западная Европа была ограждена от коммунистической опасности». И это было наиважнейшим результатом действий немецких солдат во Второй мировой войне – гласят клишированные выводы подобных сообщений. О том, что вермахт вероломно напал на Советский Союз, при этом, конечно, не упоминается.

Новым в последнее время стало то, что с 1986 г. и консерваторы-демократы теперь перестали гнушаться «тезиса о превентивной войне», когда речь заходит о национально ориентированном образе истории. Это особенно четко проявилось в контексте обострившегося в 1986 г. «спора историков», в котором особую роль получило обсуждение советской диктатуры и политики Москвы, будто бы дающей возможность для сравнения и критерии для оценки немецкой диктатуры и ее проявлений[18].

Берлинский историк Эрнст Нольте усмотрел связь между Освенцимом и Архипелагом ГУЛАГ, что, в свою очередь, сделало возможным оценить Холокост как всего лишь противодействие и результат психологически «стеснённого положения», а не как выражение политики немецкого превосходства в европейском культурном пространстве. Нольте высказал к тому же соображение, что Гитлер, может быть, с полным основанием сразу после начала войны в сентябре 1939 г. обращался с евреями как с пленными или должен был их интернировать, поскольку президент Jewish Agency Хаим Вайцманн заявил, что евреи в этой войне стоят на стороне западных держав и демократий против нацистской Германии. Попытки доказать «относительность» преступлений нацистского государства и поставить под сомнение особенный характер национал-социалистских актов насилия и массовых убийств встретили, разумеется, разного рода резкие возражения – и прежде всего франкфуртского социолога Юргена Хабермаса[19].

«Спор историков» вёлся очень остро, поскольку был связан с проблемой национальной идентичности немцев, отражающейся на их представлениях об истории. К дискуссии тотчас подключились и другие исследователи, полем деятельности которых были усиленные поиски позитивного и [одновременно. – Н.Д.] национально осмысленного исторического образа Германии.

Попытки оправдать немецкое нападение на Советский Союз в 1941 г. неслучайно возникли в контексте «спора историков». Bедь и до и после него обстоятельством, которое мешает поискам немецкой идентичности, было то, что война с Советским Союзом 1941 – 1945 гг. не может быть причислена к числу справедливых национально-оборонительных войн, как это делалось в расхожей [немецкой. – Н.Д.] военной литературе и в так называемых «Солдатских листках», которые специально поставлялись на Восточный фронт в 1944–1945 гг. Историки Эберхард Йэккель и Ханс Моммзен недвусмысленно указывали на эту связь во времени[20].

Формированию нового положительного образа немецкой нации мешает и доказанное исторической наукой особое функциональное значение, которое [для нацистской Германии. – Н.Д.] имело так называемое «окончательное решение еврейского вопроса» в Европе. Показательна в этом смысле письменная директива Геринга шефу госбезопасности обергруппенфюреру СС Гейдриху от 31 июля 1941 г. «осуществить все требуемые приготовления – организационные, документационные, материальные – для окончательного решения еврейского вопроса на европейской территории, находящейся под немецким влиянием» [21]. Эта директива была составлена в то время, когда нацистское руководство вместе с руководством вермахта в начатой войне против Советского Союза находилось на пике победной эйфории. Приказ Геринга о «проведении решительных действий по решению еврейского вопроса» в дальнейшем послужил Гейдриху основанием для созыва Ванзейской конференции, которая, однако, из-за военного поражения немецких армий под Москвой в декабре 1941 г. была перенесена на январь 1942 г.

Победное шествие вермахта по западным областям СССР в летние месяцы 1941 года обозначило поворотный момент в нацистской политике относительно еврейского населения: от преследований путем устранения из экономической жизни, экспроприации, дискриминации и изгнания – к физическому уничтожению. С сентября 1941 г. в Освенциме для убийства евреев и советских военнопленных стал применяться ядовитый газ «Циклон Б» на основе синильной кислоты[22]. Война против Советского Союза, с самого начала ведущаяся в соответствии заложенными в нацистской программе намерениями, дала Гитлеру шанс осуществить собственные расистские устремления и тем самым связанное с ними «фёлькишское» преобразование Европы. Уничтожение евреев, депортированных изо всех уголков Европы, было вовсе не следствием вынужденных мер, вызванных бедственным положением Гитлера, а составной частью расовой политики Гитлера, – как и запланированная экспансия на Восток [23]. Это были элементы одной программы. В этом отношении систематическое, планомерное, поставленное на поток убийство свыше 5 миллионов евреев в гетто и в лагерях смерти в Восточной Европе – один из компонентов ведения военных действий Германией во Второй мировой войне.

Эта взаимосвязь подтверждается заявлением Альфреда Розенберга, назначенного неофициально уже летом 1941 г. рейхсминистром занятых восточных областей, когда он на секретном заседании 18 ноября 1941 г. откровенно объяснял представителям нацистской прессы тесную связь войны на Востоке с уничтожением евреев, а также изложил следующую цель: «На этом Востоке [мы] одновременно призваны решить вопрос, который стоит перед народами Европы, – это еврейский вопрос. На Востоке живут еще около 6 миллионов евреев, и этот вопрос может быть решен только путем биологического истребления всего еврейства в Европе. Еврейский вопрос для Германии будет лишь тогда решен, когда последний еврей исчезнет с немецкой земли, а для Европы, – когда до самого Урала на европейском континенте не останется ни одного еврея»[24] . На фоне таких намерений легко подкреплямое фактами активное участие соединений вермахта и их командования в войне, направленной на уничтожение славян и евреев на Востоке, становится неоспоримым[25].

Следствием стремления некоторых историков установить непосредственную связь – «причинную связь» (Нольте) – между Освенцимом и ГУЛАГом может оказаться представление, будто взаимосвязь между массовым уничтожением европейских евреев и войной Гитлера на уничтожение за «жизненное пространство на Востоке» распалась. Да, некоторым хочется отвлечься от воспоминаний о преступлениях, совершенных немцами на захваченных территориях. От исторического бремени расистски мотивированной войны на Востоке быстрее всего освободиться, если представить приказ Гитлера о нападении на СССР – а также преступления Холокоста в Освенциме – как «вынужденную меру» и одновременно как страх перед потенциальным «азиатским нашествием»… Не заставил себя ждать особый интерес консервативной прессы к публикации тезиса о нападении Германии на СССР как «превентивном ударе» – она предоставила поборникам вновь ожившего немецкого пропагандистского тезиса широкие возможности для изложения их соображений.

Предпринятая в тени «спора историков» попытка истолковать немецкое нападение на СССР 22 июня 1941 г. как «превентивную войну» опирается как на возобновившиеся спекуляции вокруг военной политики Сталина, которые представил в своей книге «Война Сталина» (1985) философ из Граца Эрнст Топич[26] , так и на военно-технические выводы военного историка из Фрайбурга Иоахима Хофмана и советского эмигранта, бывшего офицера Генерального штаба Советской армии Виктора Суворова (он же Виктор Резун) о подготовке наступательной военной операции советских вооруженных сил против германского Рейха[27].

Объяснительная модель Топича, который и ранее выступал как консервативный противник – среди прочего – исследований мирного договора и конфликтов[28], завершается утверждением, что Вторую мировую войну «в ее политической сущности» следует характеризовать «как нападение Советского Союза» на великие западные демократии, «причем Германия и позднее Япония служили Кремлю лишь орудиями войны». Он приходит к абсурдному заключению: советское руководство «само спровоцировало» нападение Гитлера, «чтобы перед всем миром предстать жертвой “нападения”» [29].

Согласно точке зрения Суворова, которая была опубликована в том же 1985 г. в одном из английских военных журналов и позднее в книге «Ледокол», вышедшей в 1989 г., Сталин летом 1941 г. планировал напасть на Третий рейх. Может быть, не так категорично, но и Й. Хоффманн предлагает похожий тезис: в 1941 г. был использован последний шанс опередить агрессию Сталина, который запланировал нападение на Германию на 1942 г. По крайней мере, «от наступательной диспозиции Красной Армии и военных мер с советской стороны [исходила] в любом случае уже в 1941 г. серьезная стратегическая угроза»; советскую политику можно признать «неизменно агрессивной»[30]. Как спекуляции Топича, так и необоснованные предположения Суворова справедливо не получили научного признания. «Аутсайдерская» позиция Суворова, однако, консервативно ориентированным немецким СМИ особенно пришлась ко двору. Представленная [публике] под характерным заголовком «Война диктаторов» («Krieg der Diktatoren») в августе 1986 г., гипотеза о советском плане нападения на Германию в 1941 г. благодаря публикациям Суворова «встретила понимание»; для всех должно было стать очевидным, что летом 1941 года столкнулись два агрессора. Признание этой гипотезы могло бы в будущем оградить немцев от так называемого «особого чувства вины» в отношении Советского Союза, которое Москва до сих пор искусно использует в своих «внешнеполитических пропагандистских» целях[31].

Можно еще понять философа из Граца, который, «недооценив свои способности, просто ошибся»[32], но эта газетная статья демонстрирует опасную тенденцию и осознанное намерение из политических соображений переосмыслить историческое бремя гитлеровского плана «Барбаросса», – чтобы в конечном счете полностью освободиться от этого бремени. Совершенно очевидно, что старые образы врага хотят реставрировать для того, чтобы иметь возможность использовать призрак «азиатского нашествия» в историко-политических целях в рамках формирования национально осмысленного образа немецкой истории. Эта публикация в прессе вызвала бурную реакцию. Высказались как сторонники версии «превентивной войны», так и ее горячие противники[33]. Леа Рош, телеведущая и журналист, озабоченно комментировала изменение в осмыслении и интерпретации новейшего прошлого: «Уже совсем скоро мы услышим от этих господ, что нападение немцев на Советский Союз было чисто превентивной мерой: Гитлер просто опередил Сталина. Такова была уже стратегия защиты военных преступников на Нюрнбергском процессе. Я бы никогда не могла подумать, что эти страшилки будут снова извлечены из старого хламa» [34].

Эрнст Топич скоропалительно пришел фактически к тому выводу, который новейшие исследования «подкрепили, по крайней мере, косвенными, но вескими уликами, – что не только Гитлер хотел завоевать так называемое “жизненное пространство” на Востоке, но и Сталин готовил большое наступление»[35]. Подобным же образом, оставляя без внимания до сих пор общепризнанные результаты научных исторических исследований, делает заключение и консервативный публицист Герд-Клаус Кальтенбруннер: «Научно еще совсем не решено, нужно ли рассматривать начало русской кампании как “превентивную войну” или нет»[36]. Если сначала шла речь об утверждении возможного намерения Сталина наступать на Берлин в 1941-м, 1942-м или позднее на основании мнимых «косвенных улик, на которые следует обратить серьезное внимание» (Топич), то затем в официозных специальных журналах последовали статьи с примечательными пассажами о «психологическом ведении войны» и ее «психо-политических аспектах»[37], что имело своей целью характерное смещение акцентов. Одновременно говорилось не только о предполагаемом сталинском намерении развязать войну, но «главным образом о мотивах Гитлера», которые больше не хотели связывать с его расистской Восточной программой. Гитлер больше не был сознательным агрессором; он лишь реагировал на агрессивную политику Сталина и уж тем более не начинал давно задуманной и распропагандированной войны за «жизненное пространство на Востоке». С тезисом об «оправданном превентивном ударе» национал-социалисты превращались в спасителей Западной Европы от большевизма.

При такой точке зрения нежелательные результаты исследований оттесняются или просто не замечаются. Даже недавно опубликованные дневники Геббельса, признанные важным источником касательно круга идей и представлений Гитлера[38], не берутся во внимание как доказательство программно обусловленного решения Гитлера о нападении на Советский Союз. И уж совершенно несерьезными являются утверждения, что те историки, которые считают захватническую программу диктатора действительной причиной нападения на Советский Союз, действуют как «друзья Москвы». Однако вряд ли кого-то удивит, что такие дешевые выпады по-прежнему находят отклик в особых националистских кругах.

Следующий шаг – это ярлык «вредителя» или «клеветника», уже использованный в германских правоэкстремистских листках[39]. Подобные проклятия всегда охотно поддерживаются правым сектором политического спектра[40].

Не заставило себя долго ждать одобрение тезиса «превентивной войны» со стороны ветеранов войны и бывших участников Восточной кампании, а также бывшего председателя Национальной партии Германии (NPD) Адольфа фон Таддена в правоэкстремистском журнале «Нация и Европа», тем более что авторы из числа правых и реакционеров всё чаще совершали попытки актуализировать легенду о превентивной войне[41].

Задуманное тогда исправление [истории] вызывало сомнения, потому что в связи с повторным возникновением «тезиса о превентивной войне» нужно было, по мнению историка Михаэля Штюрмера из Эрлангена, «создать понятия» и «объяснить прошлое»[42], а не клеветать как на «промосковские» на исследования о германском нападении на Советский Союз, результаты которых до сих пор признавались. Консерваторы и авторы из числа «новых правых» – как, например, политолог из Бохума Бернхард Вильмс – симптоматично пытались понятие «антифашизм» определить негативно как «препятствующее идентичности» немцев[43]. Ученых, которые продолжали считать, что Гитлер и национал-социализм несут ответственность за развязывание войны Германии с Советским Союзом, в этом контексте полемически называли «антифашистами», а моральное осуждение преступлений нацистов против человечества – как, например, вероломное нападение на Советский Союз – рассматривали как «коллективное самоненавистничество», вредное для образа национальной истории.

Из-за смещения акцентов и бессознательных заимствований старых национал-социалистских пропагандистских лозунгов возникает опасность, что будет стерта граница между консервативной и правоэкстремистской позициями. Отличие консервативных от однозначно правоэкстремистских представлений оказывается тогда всё более «эфемерным»[44]. Эту опасность консерваторы уже ощутили. Гюнтер Гиллессен 25 февраля 1987 г. в своей второй статье, подводящей итог спору, подчеркнул, что он ни в коем случае не хотел в связи со спекуляциями вокруг предположительного нападения Москвы на Третий рейх поставить под вопрос факт германской агрессии или принять старый пропагандистский лозунг национал-социалистов о «превентивной войне»[45]. Напрашивается всё же вопрос: как поборники модифицированного «тезиса о превентивной войне» хотели обозначить их отличие от правого экстремизма и неуклюжей апологии Третьего рейха? Ведь их уже обхаживают в правоэкстремистских кругах и соответствующих СМИ как новых главных адептов старых нацистских тезисов[46]. Примечательно, как пишет историк Арно Клённе, что в постоянно увеличивающееся пространство полемики стали вовлекаться те, «кто еще совсем недавно считались экстремистами или были табуированы из-за их приверженности фашизму или национал-социализму». В этом отношении критерии сместились совершенно очевидно, считает A. Клённе, в пользу правых[47]. Сейчас уже можно посоветовать тем, кто оказался в «философской передней исторического фашизма», хорошо обдумать свое положение. Разумеется, большим разочарованием для защитников «тезиса о превентивной войне» оказались широко разрекламированные изыскания Эрнста Нольте о национал-социализме и большевизме как двух сторонах в «европейской гражданской войне 1917 – 1945 гг.»[48], так как для подтверждения своей теории о том, что германское нападение «было объективно обоснованной и неизбежной решающей битвой», Нольте не нашел никаких доказательств. Тем не менее, утверждает Нольте, вопрос о «превентивной войне» должен был снова всплыть, так как у Гитлера не было никаких идеологических причин вести мировоззренческую войну против СССР; это было, скорее, «следствием». Для Нольте же и этот вопрос «до сегодняшнего дня […] решен не до конца». Теория Нольте о плане «Барбаросса» как объяснимой упреждающей реакции на якобы постоянную советскую угрозу была отвергнута сразу как полностью несостоятельная и бездоказательная[49]. Кто предпринимает попытку оспорить до сих пор неопровержимые исторические факты, должен по всем правилам сослаться на новые, серьезные источники, которые бы могли подтвердить свой собственный новый взгляд на вещи. В случае с выдвинутым тогда «тезисом о превентивной войне» напрасно, однако, искать новые источники. Андреас Хильгрубер еще в 1982 г. с помощью предъявленных источников последовательно опроверг подобные «ревизионистские» интерпретации, назвав их «возвратом на раннюю стадию дискуссии», «которая могла считаться преодоленной уже почти двадцать лет назад»[50]. Вновь перепроверенное содержание нацистской пропаганды на истинность в отношении якобы превентивного характера нападения Германии на СССР в 1941 г., а также еще раз осуществленная всесторонняя оценка Восточной программы Гитлера, проведенная в рамках новейших исследований Вигберта Бенца об истребительном характере войны на Востоке и Бианки Пиетровой о советской внешней политике в 1940 – 1941 гг. в общем контексте национал-социалистской идеологии[51], подтвердили между тем несостоятельность тезисов Э. Топича, Й. Хоффманна и В. Суворова. В своей статье Пиотрова приводит доказательство того, что внешняя политика СССР до 1941 г., несмотря на общие великодержавные амбиции, была подчинена необходимости усиливать безопасность государства. В особенности она постоянно подчеркивает, что И. Хоффманн в качестве главного источника и доказательства сталинских наступательных намерений называет уже давно известную во всех ее различных вариантах, полученных из вторых рук, речь советского диктатора 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий и что в связи этим[**] сделанные Сталиным заявления никоим образом «нельзя считать однозначно удостоверенными»[52]. И тогда и сейчас, следовательно, остается открытым вопрос, говорил ли Сталин в этом выступлении о наступательных намерениях или же об усилении обороноспособности страны в 1941 – 1942 гг.

Новые исследования Райнера Цительмана и Эберхарда Йэккеля о мировоззрении Гитлера и о его политических целях также подтвердили вывод о том, что «именно захват жизненного пространства на Востока является константой гитлеровской программы». В любом случае, считает Р. Цительман, нужно серьезнее отнестись к экономическим планам Гитлера[53].

Виктор Суворов, напротив, в своей книге «Ледокол», которая в 1989 г. была издана на многих европейских языках огромными тиражами, придерживается своего старого тезиса и называет Гитлера выгодным Сталину инструментом («ледоколом»), который, однако, своим «превентивным ударом» опередил кремлевского диктатора[54]. Его спекулятивные предположения натыкаются, однако, на возобновившуюся в науке резкую критику и неприятие[55]. Эрнст Топич также повторил в третьем издании своей книги (1990) и затем в следующем издании, вышедшем в якобы «переработанном и дополненном» виде в 1993 г., свои старые бездоказательные спекуляции, в то время как из опубликованной Дмитрием Волкогоновым биографии Сталина можно было узнать, что кремлевский диктатор отклонил предложения советского Генерального штаба о проведении собственной превентивной операции против замеченного стратегического сосредоточения и развёртывания гитлеровского вермахта, поскольку не хотел верить в возможность нападения Гитлера[56].

Интересным и одновременно показательным для отстаивания тезиса о «превентивном ударе» против наступательного развертывания войсковых соединений Красной Армии является следующее наблюдение: его сторонники полностью отказались от рассмотрения вопроса о том, предпринимали ли что-нибудь со своей стороны немецкие политики и военные, чтобы опередить Сталина, т. е. повлияла ли каким-то образом идея превентивного удара на процесс принятия решений немецким руководством. Поскольку никаких доказательств в подтверждение этому найти невозможно, [«ревизионисты» от истории] увлекаются более или менее смутными спекуляциями вокруг политики Сталина, а программные мотивы Гитлера в его войне против Советского Союза пытаются представить как несущественные или не имеющие значения. Что из этого получается, выглядит по меньшей мере странно: оказывается, немецкий диктатор, отдавая вермахту приказ о нападении на СССР, вел «превентивную войну», сам того, однако, не подозревая и не учитывая при принятии решения, а позднее он велел министру пропаганды Геббельсу распространить тезис о «превентивной войне»... В последнее время и австрийский военный историк Хайнц Магенхаймер, несмотря на то что он в своей оценке нападения на Советский Союз в целом близок к тезису о «превентивном ударе» и сам определяет немецкое вторжение 22 июня 1941 г. как «превентивное действие», подчеркивает, что замеченная лишь в последние недели перед нападением «значительная передислокация советских войск» не может быть признана основной причиной для принятия Гитлером решения о вторжении на территорию СССР[57].

Надо сказать, что обновленный и «модифицированный тезис о превентивном ударе» не вызвал научного резонанса. Лишенный всякой серьезной основы, он нe имел поэтому какого-то весомого значения собственно и в «споре историков». Этот тезис также не нашел отклика в серьезной историографии или у видных историков Второй мировой войне, о чем говорят многочисленные сборники с их статьями, которые были изданы по результатам многочисленных международных конференций, проведенных в связи с 50-летней годовщиной нападения Германии на Советский Союз. Статьи посвящены прежде всего интернациональным аспектам и особому характеру войны на Востоке, связанному с массовым убийством еврейского населения Европы[58]. Одновременно новые исследования Дмитрия Волкогонова, Владимира Карпова и Валерия Данилова, основанные на впервые обнаруженных источниках, приводят доказательства, что генерал Жуков, начальник советского Генерального штаба, вместе с маршалом Тимошенко, тогдашним наркомом обороны, 15 мая 1941 г., принимая во внимание военную ситуацию, приступили к разработке собственного плана наступления. Его содержанием было нанесение Красной Армией превентивного удара в связи с замеченной стратегической передислокацией и сосредоточением сил вермахта[59]. Значение этого документа, будто бы повлиявшего на военные планы Гитлера и объясняющего последующую передислокацию советских войск накануне 22 июня 1941 г., разумеется, часто переоценивают[60], поскольку Сталин строжайше запретил осуществление этого плана, желая избежать любых провокаций в отношении Берлина. Поборники обновленного «тезиса о превентивной войне» фактически оказались в изоляции. Однако в то же время они сохранили за собой место в консервативно ориентированных СМИ. Так что можно предположить, что под знаком «ревизионистских» усилий по созданию позитивного национального самосознания история Второй мировой будет и дальше использоваться кругами правых и консерваторов, чтобы реставрировать старый образ врага и страх перед Востоком. Очевидно, через возрождение антикоммунизма должна быть установлена особая [немецкая] идентичность. Для этого, пересматривая историю нападения Германии на СССР, хотят привести доказательство того, что Россия всегда была – и неизменно остается – оплотом злой «азиатчины». В условиях «ведения психолого-политической войны» вновь извлеченный на свет «тезис о превентивной войне» позволяет признать и такое намерение, но к исторической науке он не имеет никакого отношения.

Или кому-то захотелось войну Гитлера против Советского Союза, которую еще в 1963 г. Эрнст Нольте, подытоживая свои исследования, охарактеризовал как самую «чудовищную завоевательно-поработительную войну на уничтожение», какие только знала современная история[61], стилизовать задним числом под справедливую национальную оборонительную войну вермахта против «империи зла»? Значит, теперь эта война должна предстать в более мягком свете – подобно тому, как этого хотела нацистская пропаганда летом 1941 г. [62], – как «борьба» или «крестовый поход Европы против большевизма», и таким путем стать традиционным элементом национальной или западноевропейской идеологии? Извлеченный из старого сундука нацистской пропаганды «тезис о превентивной войне», без сомнения, относится к «новейшим извращениям нашей точки зрения на историю»[63], допущенным в попытке избавиться от ответственности за развязанную войну с Советским Союзом 1941 – 1945 гг. и иметь возможность создать национально осмысленную историческую картину. Герхард Хасс в своей статье, пересматривающей старые гэдээровские исторические представления относительно плана «Барбаросса», напомнил, какая важная связь существует именно между войной 1941 – 1945 гг. и «окончательным решением еврейского вопроса», если речь идет о причинах, побудивших Гитлера напасть на СССР[64].

Примечательно, что Фритц Беккер и Вернер Мазер в своих новейших публикациях также с завидной настойчивостью выдвигают на первый план версию, согласно которой война Гитлера против СССР велась одновременно ради всей Европы как оборонительная борьба против большевизма, чей диктатор Сталин планировал, по их мнению, на середину июля 1941 г. громадную наступательную операцию под кодовым названием «Гроза»[65]. С точки зрения Мазeра, своим планом «Барбаросса» Гитлер опередил Сталина с его запланированным нападением на Германию буквально на считанные часы. Но точные доказательства своим утверждениям Ф. Беккер и В. Мазер привести тоже не могут – превентивный план Жукова и Тимошенко в их случае не может служить доказательством. Вместо этого они просто игнорируют далеко идущие политические и идеологические планы Гитлера по завоеванию «жизненного пространства на Востоке». Оба автора пренебрегают или удивительным образом просто оставляют без внимания результаты серьезных научных исследований.

А Райнер Ф. Шмидт сталинские политические расчеты весны и начала лета 1941 г., напротив, определил как «ошибочную стратегию во всех случаях»[66]. Он исходит из того, что, несмотря на всеобщую лихорадочную деятельность, советский диктатор «неизменно придерживался максимы избежать конфликта», хотя после визита в Англию рейхсминистра Гесса он мог сделать вывод, что Лондон и Берлин могут за его счет договориться между собой, и руки Гитлера будут развязаны для войны против СССР, в которой он должен будет защищаться. И тем не менее Сталин «резко осадил» торопивших его военных, Жукова и Тимошенко, отклонил предложенный ими план и продолжил проводить политику умиротворения в отношении Гитлера. Симптоматично, что Э. Нольте, предпринимая усилия по «обелению» так называемых «ревизионистских» тезисов, в своей новой книге задается вопросом, «а не было ли германское нападение на Советский Союз, несмотря на захватнические и уничтожительные устремления Гитлера, в чем историки единодушны, – как констатирует Э. Нольте, – все же превентивной войной?»[67]. Вопрос, как уничтожительные устремления могут сочетаться с превентивным ударом, остается у него без ответа. Может, речь для Нольте идет лишь о том, чтобы постоянно ставить провокационные вопросы и не давать на них никаких ответов, числясь в первых рядах «ревизионистов»? Историческое бремя вероломного нападения Германии на СССР не может быть вытеснено никакими спекуляциями вокруг возможно когда-то наличествовавших долгосрочных наступательных намерений Сталина. Придерживаться вместо этого той точки зрения, согласно которой ответственность за эту ужасную войну лежит на Гитлере и его «Третьем рейхе», ни в коем случае не означает недооценивать роль Сталина и его бессовестной диктаторской политики в период Второй мировой войны или преуменьшать ужасы его режима террора, как это охотно без всяких на то оснований приписывают противникам «тезиса о превентивной войне». Речь идет о предостережении по отношению к механизмам вытеснения [исторической правды. – Л.П.] и попыткам оправдания [фашизма. – Л.П.], которым противопоставляется, по-видимому, малоприятное требование «не-забвения» и «не-вытеснения»[68].

Речь также идет о том, что необходимо признать реальность германского нападения на Советский Союз 22 июня 1941 г. и функциональную зависимость между Холокостом и планом «Барбаросса», чтобы не пытаться искать в пылу битвы при каждом вновь возникающем «споре историков» объяснения для якобы оправданного «превентивного нападения» германского вермахта на СССР или снова оживлять старую «ложь о необходимости защиты», как это сформулировал Вольфрам Ветте[69]. Поэтому абсурдно писать о приёмах представления ранней советской истории, если признать тяжёлую историческую ипотеку германского нападения на Советский Союз, по которой всё-таки по-прежнему приходится оплачивать долги – настолько огромно число жертв во Второй мировой войне. И потому хотелось бы – также и через прошлое – пройти путями примирения по «мостам взаимопонимания»[70]. Этой особенной задаче служит корректная передача знаний о подготовке Гитлера к нападению и национал-социалистской войне на уничтожение на Востоке, а также об их «идеологических и общественных корнях», тем более что за этим стояла большая часть немецкой господствующей и управленческой элиты[71]. Подобным образом необходимость осмысления «вытесненной истории вины немецкого народа перед народами Советского Союза» была подчеркнута в тезисах к новому «Восточному меморандуму» евангелической церкви в Германии. Это является следствием ясного осознания доказанного историческими исследованиями факта: «Война против Советского Союза планировалась и велась как всецело захватническая и была войной на уничтожение»[72]. Это признание также отчетливо прозвучало, например, в многочисленных сопроводительных проектах и в общей концепции берлинской выставки 1991 года «Война против Советского Союза 1941 – 1945 гг.», проведенной в связи с 50-летней годовщиной нападения Германии на СССР[73]. Аргументы в пользу «тезиса о превентивной войне», напротив, фатально напоминали нацистскую военную пропаганду 1941 г., но даже и тогда они не соответствовали историческим фактам, поскольку 22 июня 1941 г. – повторимся, чтобы это еще раз отчетливо зафиксировать как итог, – речь шла «не о превентивном ударе против Красной Армии», а только об осуществлении идеологически обоснованной Восточной программы Гитлера, главной целью которой был захват «жизненного пространства на Востоке».

По этой теме читайте также:

Примечания: