Внешняя канва калининградских событий осени 2010 г. выглядит для человека стороннего весьма парадоксально. Областная и муниципальная власть передала Русской Православной Церкви целый ряд находившихся в государственной собственности объектов культурного наследия, исторически с РПЦ никак связанных. Орденские замки, бывшие восточно-прусские протестантские и католические кирхи, здания церковных общин, капеллы, домики пасторов получили нового собственника. Власти решили вопрос быстро и кулуарно, обосновав скоропалительность своих действий «геополитической угрозой». Как угрозу восприняли ситуацию и многие калининградцы, только под удар, на их взгляд, «церковно-культурной приватизацией» была поставлена культурная среда. Противостояние двух систем ценностей и образов действий определило накал страстей и последующее развитие событий.

Калининградская специфика: контекст событий

Калининградская область подобна малой крошке в масштабах российского каравая. Ее нынешнее население, чуть более 900 тыс. человек, составляет менее 1% от населения России; вклад в общенациональный ВВП – менее половины процента; площадь – 15 тыс кв.км. Однако эта статистическая малость не играет большой роли в том, как определяют себя сами калининградцы. «Мы – не такие, как все», – считают многие из них, связывая свою особость и с историей, и с нынешним положением региона.

Калининградская область была образована по итогам Второй мировой войны, на одной трети бывшей Восточной Пруссии. Начиная с 1945 года, в область начали прибывать переселенцы со всего Советского Союза, прежде всего, с территорий, которые были во время войны оккупированы нацистами. Немецкие жители окончательно покинули эти края к концу 1940-х. Немногие из них смогли вернуться в качестве «ностальгических туристов» лишь в 1990-х. Казалось бы, тогда, после войны, они увезли Кёнигсберг с собой. На этом месте возник Калининград – территория с новым населением, новым языком, новой идеологией, новой властью.

Власти говорили новым жителям, что всё немецкое – это чуждое и враждебное. Запрет на положительное отношение к довоенному прошлому определял официальную политику в течение долгих лет. Вместе с тем, исследования историков под руководством Ю. Костяшова показывают, что отношение переселенцев к Восточной Пруссии было далеко не столь однозначным и весьма далеким от официальных доктрин. Люди обнаружили себя в материальной среде, очень не похожей на привычный ландшафт. Началось освоение трофейного наследства. Бывшее чужое восточно-прусское, попросту немецкое, преобразовывалось в свое калининградское, наделялось новыми смыслами и значениями. Безусловно, факт остается фактом – многое из довоенного наследия разрушалось. Но вместе с тем формировалось и осознанное отношение к некогда чужому прошлому.

Для местного сообщества всегда была характерна высокая плотность контактов с «чужой» культурой и открытость такому взаимодействию. Помимо довоенного прошлого, на это влиял и портовый статус города, и миграционный характер населения, и близость к границам. Ни одна из этнических или других социальных групп не могла претендовать на свой особый, укорененный в истории региона, статус. В советское время, здесь было много моряков и военных, и это прибавляло разнообразия и динамики. В пост-советское время в область снова приехали мигранты, на этот раз с территорий бывшего Советского Союза, преимущественно русские из среднеазиатских республик и Казахстана. Обычным делом для калининградцев, начиная с 1990-х годов, стали частые поездки к соседям, ближним – полякам и литовцам, и дальним – жителям западноевропейских и скандинавских стран.

Перемены начала 1990-х превратили область в эксклав, фактически заграничную территорию, не имеющую общих сухопутных границ с другими регионами России. Такая оторванность связана со многими проблемами, например, с передвижением людей, с транзитом грузов, с таможенными пошлинами, тарифами и налогами. Особость положения влияет на социальное и экономическое развитие региона, и далеко не всегда в положительную сторону. Взгляд власти из центра не склонен, за редким исключением, замечать калининградские особенности и, тем более, корректировать федеральные законы с учетом интересов такого малого федерального субъекта. Часто калининградцы чувствуют себя далеко не в равном положении по сравнению с другими регионами России и требуют от центра мер, компенсирующих дисбаланс, вызванный уравнительным подходом. Например, в течение десятилетий идея особой экономической зоны консолидировала местное сообщество. А повышение транспортного налога стало поводом для крупных социальных протестов зимой 2010 г., когда на митинги выходили тысячи калининградцев. Требования учитывать особость связаны не только с актуальной политической и экономической повесткой дня, но имеют корни в особом историческом, социальном и культурном опыте жителей региона. Попытки отрицать уникальность калининградцев как группы, стремление относиться к ним «как ко всем» встречают сопротивление, стремление защитить чувство собственного достоинства и сохранить создававшуюся десятилетиями среду обитания.

С религией здесь тоже сложились особые отношения. В каком еще регионе России можно встретить православные церкви, расположенные в готических зданиях? История их появления весьма примечательна. Советский официальный атеизм не предполагал строительства храмов и публичного проявления религиозности. Поэтому самая первая православная церковь, Свято-Никольский собор, появилась в областном центре лишь во второй половине 1980-х в отстроенной верующими буквально «по кирпичику» кёнигсбергской Юдиттен-кирхе. В последующие десятилетие православные церкви открывались во многих бывших кирхах, которые в советское время служили спортзалами и зернохранилищами или просто находились в запустении. «Перепрофилирование» зданий довоенной постройки под православные храмы не вызывало внутренних противоречий или протестов – напротив, их использование для молитвенных, а не бытовых целей выглядело в глазах жителей вполне легитимно. Усилия церкви по поддержанию таких объектов в хорошем состоянии вызывали уважение у большинства населения. То обстоятельство, что церковь не претендовала на бывшие религиозные объекты, в которых размещались учреждения культуры (самые известные примеры – восстановленные в позднесоветский период театр кукол в бывшей кирхе памяти королевы Луизы и органный зал в бывшей кирхе Св. Семейства), добавляло спокойствия в обстановку. В 2000-е гг. визуальное присутствие православия в российском анклаве резко возросло: теперь не только восьмиконечные кресты на остроконечных готических крышах, но и вновь построенные образцы традиционной православной архитектуры должны были стать доказательством постсоветского «религиозного возрождения». С середины 2000-х православие постепенно становится не просто религией, но одним из символических гарантов российской государственности в регионе. Так, с 2006 г. главную площадь Калининграда стала определять златокупольно-белокаменная доминанта нового собора Христа Спасителя. Можно уверенно утверждать, что к концу 2000-х православные калининградцы не испытывали недостатка в культовых учреждениях для религиозных практик и потребностей веры.

Октябрьские законы как триггер кризиса

Массовая передача объектов культурного наследия из госсобственности в собственность РПЦ, свидетелями которой калининградцы стали в 2010-м г., стала источником многих вопросов и до сих пор неразрешенных конфликтов. Один из основных пиков кризиса был спровоцирован решениями Калининградской областной Думы от 28 октября 2010 г, согласно которым в собственность РПЦ были переданы 15 исторических и культурных памятников. В законах №№ 501 и 502 они были классифицированы как «объекты религиозного назначения». В число переданных зданий вошли не только руины или заброшенные здания, но и объекты, которые десятилетиями определяли лицо области и были важными объектами культуры для всего сообщества. Именно под действие этих законов попали одни из главных городских символов – органный зал областной филармонии и театр кукол. В списке были и руины орденских замков, а также средневековая кирха Арнау с уникальными фресками. Срочная передача объектов совпала с приходом к власти осенью 2010 г. нового областного правительства, возглавляемого губернатором Н. Цукановым. Одним из первых главных дел «стодневки» нового губернатора стало ускорение массовой передачи имущества РПЦ, на которую по разным причинам не шел предшественник Цуканова Георгий Боос.

В октябрьские законы попали самые известные памятники. Но еще до осенних событий в пользование или в собственность РПЦ в течение года властями разного уровня были переданы практически все без исключения объекты, на которые подавала заявки РПЦ. Этот факт не предавался широкой публичной огласке. «Религиозное назначение» переданных объектов не обсуждалось экспертами, а априорно постулировалось в исторических справках, заказанных РПЦ в архивных учреждениях. Сложилась абсурдная ситуация: опыт жизни тех самых новых жителей этой земли, которых в течение шести десятилетий убеждали в незыблемости сперва советской, а затем российской юрисдикции, оказался совершенно излишним при принятии решений. Все, что имело значение для власти– «конфессиональная принадлежность» здания до 1945 г. Некоторые из переданных «объектов» перестали существовать даже в виде минимальных руин, но располагались на вполне осязаемых и ныне земельных наделах. Так, например, РПЦ был передан кусок земли, на котором ранее размещался орденский замок в национальном парке «Куршская коса», исчезнувший с лица земли еще до войны. Такая же история случилась со сквером на берегу живописного озера в центре города, на месте которого при немцах был дом церковной общины.

Октябрьские законы вызвали широкий общественный резонанс. По разным социологическим данным, число тех, кто не поддержал решения власти, колеблется от 40 до 60 процентов. Так, по итогам опроса, проведенного Калининградской мониторинговой группой в конце ноября 2010 г., число тех, кто не поддерживает октябрьские законы (41%) несколько превышает число сторонников решения (37%), при 21% не определившихся с мнением.

Действия власти: авторитарный стиль

Почему принятые властями решения были восприняты недовольными как несущие угрозу? Ведь, казалось бы, власть утверждала, что принятые законы позволят продолжить деятельность в стенах переданных зданий всем работавшим в них организациям, в том числе музейным и культурным учреждениям, в полном объеме. Гарантом того должны были стать обременения нового собственника и договоры безвозмездного пользования имуществом, заключенные РПЦ с организациями. Можно предположить, что память о предыдущем опыте приватизации и перераспределения собственности, приобретенном гражданами России в ходе новейшей истории, наряду с тем, каким образом действовала власть в процессе передачи объектов в конкретном случае, и заставили усомниться в соответствии действительных и декларируемых намерениях как государства, так и нового собственника.

Конфликт возник в первую очередь вокруг того, как принимались решения властью. Нельзя сказать, что образ действий нынешнего состава Думы до рассматриваемой истории вызывал излишние иллюзии по поводу демократичности, открытости и готовности к публичности. Возможно, сыграли некоторую роль ожидания перемен в стиле руководства сменившейся исполнительной власти. Как известно, полномочия предыдущего губернатора не были продлены с официальной формулировкой, в которой главным фактором выступало отсутствие широкой поддержки населения. Но ничего удивительного не произошло: октябрьские решения были приняты в «лучших традициях» последних лет – поспешно, массово, недифференцированно, фактически кулуарно. Сам список передаваемых памятников появился в Интернет-СМИ лишь за несколько дней до голосования, в его подлинности никто не был полностью уверен, т.к. повестка заседания Думы с полным списком передаваемых объектов официально оглашена не была. В день принятия законов само здание Думы было оцеплено милицией, и далеко не все желающие смогли попасть в зал, и, тем более, выступить. Фактически, общество было поставлено перед фактом: «Законы приняты». Все, что оставалось несогласным с подобным стилем принятия решений, - действовать пост-фактум.

В дебатах о передаче «объектов» вновь был актуализирован способ восприятия мира, основанный на подозрительности, недоверии, закрытости. Главный публичный аргумент сторонников решения основывался на нагнетании возможной «геополитической угрозы», парадоксальным образом спровоцированной ничем иным, как готовившимся на тот момент к принятию федеральным «реституционным законом». По их мнению, именно этот закон, отношение к которому маркируется «в остальной России» в терминах «восстановления исторической справедливости» по отношению к РПЦ, может поставить под угрозу «российское присутствие» в балтийском анклаве. Дабы не допустить в регион «троянского коня» – неких «чуждых по духу» конфессий, – необходимо до принятия федерального закона совершить превентивный ход, т.е. передать в собственность РПЦ максимум возможных зданий довоенной постройки, которые хоть по каким-то признакам могут попасть под разряд «объектов религиозного назначения», а также их руин. Что, собственно, и было сделано. Характерно, что попытки адаптировать федеральный закон под особенности региональной ситуации, если и предпринимались, то с минимальной публичностью. Отказ менять федеральное законодательство с учетом региональной ситуации уже на поздних фазах истории с приватизацией, преподносился региональными властями как само собой разумеющаяся неизбежность. Такое поведение давало возможность противникам передачи предполагать, что неадекватностью федерального закона воспользовались в областной ситуации в корыстных целях.

Подобный алармистский тон, задававший чуть ли не осадное положение, позволил заинтересованным сторонам обосновать односторонний, авторитарный способ действий. Помимо того, заданная срочность вопроса не предполагала и вынесение на публичное обсуждение концепций использования мест новым собственником. Власти и церковь объясняли свое видение дальнейших перспектив не в терминах развития, но как стремление сохранить статус-кво. Главное на данный момент – избежать «нежелательных последствий» принятия федерального закона, заявляли сторонники передачи и даже «спасти» культурное наследие. А раз так, способ действий остается на втором плане, можно лишь посетовать на недостаток времени, не более того. Ведь применение «пожарных мер» осуществлялось во «благо всех калининградцев». Неудивительно, что в подобных рамках «государственнических» высказываний тем, кто выражает сомнения и задает дальнейшие вопросы по поводу конкретизации видений «всеобщего блага», предписываются либо личные заблуждения, либо действие не от своего имени. В такой «дискуссии» нет более верного способа обесценить позицию оппонента, чем «вывести его на чистую воду» и показать, «кто стоит за его спиной».

Отсутствие политических механизмов реальной обратной связи и нежелание публичности, характерное для всех уровней нынешней «вертикали власти», было отчетливо продемонстрировано калининградскими осенними событиями. Власть склонна к «диалогу с народом» только при непосредственной угрозе массовых публичных выступлений. В случае с «церковной приватизацией» риски протестов, по мнению властей, были не очевидны. Главное было заключить прямые договоренности с непосредственно заинтересованными сторонами, а более широким кругом недовольных можно было пренебречь по причине предполагаемой малости его социального влияния. Думается, что эти соображения повлияли на стратегию и прагматику калининградских властей. На всех этапах истории власть стремилась к максимальной кулуарности, страшась любой публичности, используя тактику проволочек, промедления с ответами на обращения и требования опубликовать данные экспертиз и списки передаваемых объектов до принятия решений.

Недовольство действиями власти было усугублено и схожим образом действий нового собственника зданий. Несомненно, среда официальных представителей Русской Православной Церкви разнородна, в ней присутствуют сторонники разных подходов к взаимодействию с обществом и властью. В калининградских событиях сильней, судя по внешним проявлениям, оказалась позиция тех, кто предпочитал действовать в авторитарной манере. Надо отметить, что антиклерикальная позиция на начальном этапе на начальном этапе озвучивалась лишь немногими представителями протестующих. Главные вопросы были адресованы к власти, принявшей решения.

Публичное несогласие: мотивы и действия основных действующих лиц

Массовые настроения недовольства, которые фиксировали соцопросы, базировались на двух основных мотивах. Несогласие большинства недовольных было вызвано самим фактом очередной приватизации государственной и муниципальной собственности, на этот раз в пользу религиозной организации. Главный мотив передачи объектов в рамках этой логики объяснялся в терминах «церковного лоббирования» или даже «рейдерства». Главный интерес церкви виделся в приобретении фактически монопольных конкурентных преимуществ путем массового бесплатного получения недвижимой собственности с предполагаемым получением доходов от нее, например, через получение федеральных целевых бюджетных траншей на восстановление объектов и дальнейшее их «эффективное использование». Поспешность решений власти объяснялась тем, что с принятием пресловутого федерального закона о «церковной реституции» РПЦ, в силу отсутствия исторических корней в Калининградской области, окажется обделенной как нигде еще в России. Для достижения своих целей церковь заключила договор на «высшем уровне» с целью скорейшего решения вопроса. Интерес власти состоял, в свою очередь, в сбрасывании со своих плеч «балласта» обязательств по сохранению историко-культурных памятников, а также передачи части забот и социальных функций по «воспитанию патриотизма» в идеологически выверенном ключе «православной духовности» на лояльный религиозный институт.

Другая, численно меньшая волна недовольных (порядка 7%), была озабочена собственно вопросами сохранения культурного наследия и среды в сложившихся условиях. Сразу после принятия октябрьских законов произошел ряд событий, переформатировавших местное сообщество, в первую очередь, среду деятелей культуры. Кризис затронул практически всех представителей творческой, музейной и интеллектуальной среды. Люди, считающие культуру центром своих профессиональных и личных усилий, обычно стараются дистанцироваться от политизированной суеты и проявлений групповой солидарности. Считается, что вовлечение как в политику в ее обыденном смысле, так и в коллективные действия нарушает границы личной свободы. Но осенняя ситуация была такова, что многим калининградцам, для которых отношение к прошлому включено в осознанные процессы самоопределения, невозможно было пройти мимо и сделать вид, по крайней мере, внутренне, что ничего не случилось. Вне зависимости от того, как предпочел действовать тот или иной человек, характерным было присутствие самого момента выбора.

Однако массовые настроения сами по себе не делают политику, если отсутствуют субъекты действия, акторы, способные к самоорганизации и организации сочувствующей им и склонной к тем или иным формам активности части населения. Кто же стал основными «агентами сопротивления» в калининградской истории? На какие ресурсы опирались несогласные? Какой способ действий был выбран ими для достижения своих целей? Насколько он был эффективен? Смогли ли активисты использовать отсутствие широкой поддержки принятых законов для достижения своих целей? Каковы перспективы развития ситуации в краткосрочной и долгосрочной перспективах?

В нашей истории в публичное пространство вышли те, чьи непосредственные интересы, понимаемые в узком смысле, не были затронуты принятыми решениями. Главы бюджетных организаций, находящихся в передаваемых зданиях, не примкнули к числу протестующих.

Если в качестве критерия разделения принять тактическую разницу, а именно, готовность «примкнуть к политике», т.е. к публичным политическим выступлениям (участие в уличных акциях, пикетах, митингах), условно можно выделить две группы, соответственно, более и менее склонных к такого рода действиям. В ходе кризиса изначальное дистанцирование групп друг от друга частично сменилось на сближение позиций – возможно, с опытом начало приходить понимание необходимости консолидации раздробленных усилий и выработки общей стратегии и тактик действия.

Изначально значительная часть сообщества деятелей культуры, решивших публично выразить несогласие с действиями властей, была настроена на тактику «мирного диалога» и дистанцировалась от участия в уличных акциях и идеи союза с политическими силами, представляющими как «системную», так и «внесистемную» оппозицию партии «Единая Россия». Основная тактика, выбранная этой группой, состояла в составлении коллективных обращений к власти.

Впервые реакция этой части несогласных была обозначена в открытом письме, отправленном в высшие органы власти РФ и патриархат РПЦ 15 ноября 2010 г., почти через три недели после принятия октябрьских законов Письмо, подписанное 50-ю представителями областной культурной среды, среди которых было немало уважаемых и известных людей, было предельно корректным и юридически выверенным. Текст нельзя было упрекнуть в «выпадах» против государственного строя или тому подобных крамольных сюжетах. Позиция была сформулирована достаточно конкретно. Так, в письме выражалось несогласие с тем, как принимались решения, содержалось требование провести экспертизу того, каким образом были определены «объекты религиозного назначения» (прежде всего, спорными в этом отношении являются орденские замки), а также требование отмены законов №501, 502 или внесение в них поправок, исключающих из передаваемых объектов замки, предлагалось введение поправок в федеральный закон, учитывающих особое положение области. Кроме того, авторы вносили предложение по созданию областного фонда неотчуждаемого имущества из наиболее значимых памятников, которые не могут быть в дальнейшем переданы никакой иной организации, в том числе религиозной.

Надо отметить, что инициатива по публичному выражению позиции, составлению тексту письма и самой процедуре сбору подписей стала смыслообразующей для «группы 50-ти». Публичное консолидированное высказывание по данному вопросу представлялось предельно важным для местного сообщества и стало таковым. Сам факт подписания письма в условиях административного давления и самоцензуры, стал проявлением гражданского мужества для многих из числа подписавших, в особенности для сотрудников и руководителей бюджетных учреждений, которые получали недвусмысленные мнения вышестоящих инстанций по поводу нежелательности публичных выступлений по делу с передачей. В контексте первых дней после принятия законов, подпись под письмом для многих стала моментом выбора и проявлением личной свободы, без которых продолжение творческой и интеллектуальной деятельности представлялось внутренне невозможным. После отправки бумажной версии, открытое письмо было вывешено в Интернет, где к нему присоединились около 1600 человек, преимущественно калининградцев. Казалось, что слова открытого письма смогут изменить позицию властей.

Реакция на публичное обращение последовала незамедлительно. Буквально через несколько дней после отправки «письма 50-ти» всех, кто подписал петицию, пригласили на встречу в областном правительстве. Эта встреча и последующие события развеяли возможные иллюзии по поводу желания власти и РПЦ всерьез воспринимать действия деятелей культуры и вступать с ними в реальную дискуссию. На вопросы, поставленные в ходе встречи, представители власти (среди них были депутаты, представитель губернатора в облдуме, чиновники из министерства культуры, вице-губернатор) ответов не дали, но лишь повторили уже озвученные ими ранее в прессе позиции о «геополитической угрозе» и необходимых срочных действиях «во всеобщее благо». Несколько присутствовавших представителей Калининградской Епархии и вовсе на вопросы отвечать отказались, предложив перенести обсуждение «в прямой эфир телевидения». Отказ этот был высказан весьма пренебрежительно. Получилось, что этой встречей интеллигенции властями просто была предоставлена площадка для «выпуска пара». Кроме того, факт проведения мероприятия оказался важным для последующих заявлений власти о том, что «встреча с общественностью» в Правительстве состоялась, стало быть, принятие законов сопровождала общественная дискуссия.

Ответом деятелей культуры на предложение «прямого эфира» стала очередная петиция, отправленная в органы исполнительной и законодательной власти 30 ноября 2010 г. Деятели культуры предложили властям организовать публичные слушания с привлечением максимально широкого круга СМИ, на которых подробно и в деталях была бы обсуждена судьба каждого из передаваемых РПЦ, в формате, который позволил бы представить весь спектр мнений и задать вопросы власти по сложившейся ситуации. В отличие от первого письма, никакой быстрой реакции со стороны властей на предложение публичных слушаний не последовало. Оно осталось незамеченным как для власти, так и для СМИ, уставшими к тому моменту от освещения открытых писем.

На конец марта 2011 г. был получен один официальный ответ на «письмо 50-ти» из областного правительства. Как и следовало ожидать, петиция была удостоена лишь формального отклика. «Принятию этих законов предшествовало общественное обсуждение в Калининградской областной думе и встреча с представителями общественности в Правительстве Калининградской области, данный вопрос рассматривался также в средствах массовой информации». Поэтому «полагаю нецелесообразным принятие к рассмотрению предложений, указанных в Вашем обращении», – гласит ответ от 24.01.2011, подписанный Н. Цукановым.

Была ли эффективной стратегия открытых писем, выбранная неполитизированной частью культурного сообщества? Ответ зависит от того, какие критерии эффективности мы выберем в качестве определяющих. С одной стороны, открытые письма смогли вывести ситуацию в публичное пространство. Достаточно четкая позиция, прозвучавшая в этих письмах, смогла приостановить процесс передачи зданий областного и федерального уровня собственности. Остались в государственной собственности важнейшие памятники, которые вполне могли бы быть квалифицированы как «объекты религиозного назначения», не получи история публичного резонанса. К ним относятся Кафедральный собор XIV-го века, у стен которого находится могила Иммануила Канта, и остатки Королевского замка, от которых остался фундамент на Центральной площади Калининграда. Кроме того, четко были оговорены условия невозможности религиозной деятельности в стенах ряда переданных с обременением объектов. Областная филармония и театр кукол, по крайней мере, на сегодняшний день, продолжают вести свою деятельность в том же объеме, как и до передачи. Для тех, кто участвовал в составлении писем, этот опыт стал важным этапом внутреннего самоопределения, и будет продолжать влиять на дальнейшее выстраивание связей как внутри сообщества творческих деятелей и менеджеров культуры, так и в определении стратегий его взаимодействия с властями.

С другой стороны, недостаток опыта и времени не смог привести к четкому оформлению субъекта действия с ясными целями и задачами. Вынужденная действовать постфактум, стихийно возникшая гражданская инициатива реагировала петициями, но они не помогли отменить уже принятых законов. Безусловно, фактор времени не был на стороне протестующих. Написание писем и, тем более, долгое ожидание ответов на них, резко ограничивало оперативность. Вложенные в составление петиций усилия не были оправданы достижением зримого непосредственного эффекта, и это повлияло на снижение солидарности внутри группы. Ощущение потраченных впустую сил и разочарования сопровождало многих участников истории. Помимо влияния на внутригрупповую динамику, инвестирование всей энергии в один лишь вид активности стало причиной того, что не были испробованы другие стратегии общественного воздействия на проблему. Например, фактически не был задействован юридический путь, например, судебное оспаривание как процедуры принятия законов, так и экспертных заключений на передаваемые объекты. Между тем, выбор судебного варианта действий был четко ограничен трехмесячным сроком с момента принятия законов. Невыраженность субъекта с целеполаганием и интересами повлияла не только на оперативность маневра, но и на отсутствие стремления к переговорам и коалиции с другой, более политизированной группой. Кроме того, был блокирован собственно творческий потенциал, который позволил бы представить проблемы более креативно, чем в официальной риторике петиций, в таких формах, которые могли бы найти живой отклик и поддержку у широкого круга неравнодушных граждан и привлечь интерес СМИ.

Говоря о субъекте гражданской инициативы, стоит отметить отсутствие среди протестующих тех, чьи интересы, казалось бы, были непосредственно затронуты решениями о смене собственника. В числе несогласных не было глав таких бюджетных учреждений культуры, как областная филармония и театр кукол. Руководство областного историко-художественного музея, чьи интересы были затронуты передачей филиала музея - кирхи Арнау и возможной передачей музея-кирхи Донелайтиса, также не выражало особого беспокойства ситуацией. Очевидно, что власти сделали ставку в первую очередь на нейтрализацию недовольства государственных учреждений культуры, путем заключения предварительных договоренностей с руководством. И даже эти договоренности дали сбои: так, несмотря на позицию сотрудничества с властями директора театра кукол, его подчиненные подписали протестное коллективное обращение.

Исключение, пожалуй, составила позиция общественной организации – некоммерческого фонда «Дом-замок», 13 лет активно работающего в замке Инстербург. Фонд является первой в России НКО, в чье пользование был передан памятник истории федерального значения (уже позже, в августе 2009 г. орденский замок Инстербург был передан из федеральной в областную собственность). «Дом-замок» - влиятельная организация, во многом формирующая культурно-историческую среду второго по величине города области – Черняховска. В орбиту деятельности НКО за годы существования попали тысячи людей из самых разных уголков России, Европы и всего мира. Однако позицию общественной организации власти априорно сочли настолько слабой, что даже предварительно договариваться с «третьим сектором» не посчитали нужным. Негосударственный статус пользователя стал причиной того, что обеспечение дальнейшей деятельности фонда не было оговорено пунктом об «обременении» нового собственника в тексте закона. В сравнении с упомянутыми ГУК и иными типами бюджетных организаций, НКО законом о передаче была поставлена в самое уязвимое положение. Собственно, и о самом факте передачи замка РПЦ черняховцы узнали лишь накануне думского заседания, и то случайно. Председатель правления фонда Алексей Оглезнев сразу после принятия закона выступил с открытым обращением к властям. В нем, помимо возмущения закрытой процедурой принятия решения, были впервые озвучены риски, связанные с будущей деятельностью организаций, находившихся в стенах передаваемых зданий. Смена собственника затрагивала перспективы сотрудничества с фондами Европейского Союза. Поскольку уставы этих фондов не позволяют финансирование инфраструктуры религиозных организаций, под серьезной угрозой оказались уже запущенные и будущие проекты реконструкции и восстановления объектов исторического наследия. Одним из первых под удар этого правила был поставлен проект восстановления замково-паркового комплекса Нойхаузен. Муниципалитет Гурьевского района, на территории которого расположен тевтонский замок, в середине сентября 2010 г. совместно с Европейским фондом охраны памятников старины подал заявку на создание экотуристического маршрута, предусматривающего восстановление замка, по программе приграничного сотрудничества между Польшей, Литвой и Калининградской областью. Первый транш на реконструкцию был запланирован в размере 3,5 млн евро. Смена собственника в данном случае означала невозможность рассмотрения заявки, поскольку налицо нарушение условий участия в программе.

Параллельно с «мирными инициативами» творческой интеллигенции действовала более склонная к традиционным формам публичного протеста группа активистов. С середины ноября до конца года было проведено шесть уличных акций (митингов, пикетов, сходов граждан) в центре города. На каждой из акций, за исключением последних, присутствовало порядка 150-200 человек. В акциях участвовали как представители политических партий (КПРФ, Патриоты России) и внесистемной оппозиции (Комитет общественной самозащиты), так и обычные калининградцы, неравнодушные к процессам приватизации культуры церковью. Согласование акций, особенно хронологически последних, с мэрией города шло весьма тяжело. В согласовании пикета, намеченного на 19-е декабря, который должен был совпасть с всероссийской акцией против реституционного закона, было и вовсе отказано. В итоге шестеро активистов, пытавшихся в назначенное время в этот день распространять листовки, развернуть плакаты или собирать подписи, были задержаны милицией. В течение января также были попытки проведения схода граждан и одиночных пикетов: все они заканчивались задержанием активистов. Традиционные гражданские акции в городском пространстве столкнулись со значительными ограничениями, которые с большой степенью вероятности будут усиливаться.

В истории калининградской гражданской инициативы, тем не менее, возник субъект, который попробовал сочетать различные стратегии действия. Владимир Рыжков изначально вышел в публичное пространство с передачей кирхи Арнау, и к моменту принятия октябрьских законов уже приобрел некоторый опыт действия в этой среде. Действия и энтузиазм этого человека, безусловно, вызывают уважение и показывают, что и один человек может влиять на ситуацию. Рыжков в одиночку использовал и творческий потенциал (его фельетоны регулярно появлялись на городском портале и вызывали длинный шлейф комментариев и обсуждений), и путь составления открытых писем, и подачу заявлений в прокуратуру, и освещение ситуации в СМИ как на специально созданном интернет-портале kaliningrad-kultura.net, так и через контакты с журналистами, и участие в митингах и пикетах, и поиск союзников в других группах. Вместе с тем, в сложившихся условиях разбросанности действующих лиц и дефицита времени, не удалось достигнуть консолидации усилий и солидарности, которая позволила бы вывести в публичное поле коллективный субъект действия.

После двух первых месяцев кризиса, в течение которых достаточно большое количество энергии и эмоций было вложено в историю с «церковной приватизацией», наблюдаются процессы переосмысления полученного опыта теми, кто был активно вовлечен в события. На повестке дня – выработка долгосрочной стратегии действия как в более узком поле конфликта религия-власть-общество, так и в широком поле культурной политики в целом. Эта стратегия может стать основой для более согласованных и оперативных действий в будущем.

Музей-кирха Донелайтиса: внешнее влияние в «истории успеха»

Один из главных эпизодов, расцениваемый как победа теми, кто был не согласен с передачей памятников церкви, связан с историей вокруг музея основоположника литовской литературы Кристионаса Донелайтиса. Этот музейно-мемориальный комплекс находится далеко на востоке области, в поселке Чистые Пруды. Он располагается в кирхе, воссозданной специально для музейных целей еще в советское время (Донелайтис был лютеранским пастором), и стал знаковым памятником как для Литвы, так и для Калининградской области. Несмотря на то, что музейная кирха никогда не была «объектом религиозного назначения» как таковым, она была внесена в список объектов, предназначенных к передаче в собственность РПЦ 28 октября 2010 г. Уже в ходе думского заседания решение по музею было временно снято с рассмотрения по инициативе губернатора Н. Цуканова. В течение последующих недель ситуация оставалась крайне неопределенной. Калининградская епархия продолжала настаивать на передаче объекта. Но ее все-таки не произошло. Официально сообщение от Государственной Думы РФ о том, что музей РПЦ передан не будет, было получено депутатами Сейма Литвы 25 ноября 2010 г. Таким образом, музей сохранил принадлежность к фонду областного имущества и статус филиала областного историко-художественного музея.

Такой исход истории был связан с активностью как внешних, так и внутренних акторов. На калининградском уровне самую активную и последовательную позицию заняло Калининградское отделение Союза российских писателей и его председатель Б. Бартфельд. Писателям удалось привлечь внимание к проблеме статусных должностных лиц и деятелей культуры как в Литве, так и в России. Ресурс политических связей сработал. Проблема вышла на уровень внешнеполитической и была решена в сферах, далеких от областной власти.

Интересны побочные эффекты этой истории: именно возможная передача музея РПЦ вывела на повестку дня празднование 300-летия поэта в 2014 г. Статус юбилея был поднят до внешнеполитического события. Были запущены все механизмы официальной двухсторонней подготовки юбилея, который имеет потенциал вывести культурные отношения Калининграда и Литвы на новый уровень в ближайшем будущем.

СМИ: опыт взаимодействия

Впервые тема судьбы объектов культурного наследия Калининградской области в связи с разработкой нового федерального закона была поднята еще в мае 2009 г. газетой «Тридевятый регион - VIP». В тот период наиболее острой была проблема возможной передачи РПЦ главного символа региона – Кафедрального собора XIV-го века. Газете стало известно, что в отдел Росимущества поступила заявка РПЦ на целый ряд объектов, включая собор. Ретроспективный обзор материалов «ТР-VIP», опубликованных почти за полтора года до осенних событий 2010 г., позволяет сделать вывод о том, что уже тогда была ясна линия поведения РПЦ и властей, выражавшаяся в замалчивании и утаивании планов приватизации. Затронутая проблема не стала центральной для общественности в тот период. Возможных причин тому можно назвать несколько. Одна из них связана с линией поведения тогдашней администрации, не склонной к передаче объектов. Существовавшие на тот момент имущественные отношения (некоторые из запрашиваемых объектов, например, находились в федеральной, а не в региональной собственности) также давали основания не слишком беспокоиться о реальности удовлетворения церковных запросов. Верить в то, что передача возможна, на тот момент не хотелось никому из ее противников. Активная протестная позиция директора Кафедрального собора И. Одинцова и последующие новости об отмене планов передачи собора позволили затушить обеспокоенность поводу остальных объектов. Тот факт, что уже в августе 2009 г. было принято постановление о передаче 11 спорных объектов, включая замки, кирхи и собор, из федеральной в региональную собственность прошел мимо внимания прессы и деятелей культуры. Дальнейшая передача в 2010-м году РПЦ многих значимых объектов, например, ДК, в котором размещался культовый для нескольких поколений калининградцев клуб «Вагонка», или замка Георгенбург, хотя и освещалась, до некоторой степени, в СМИ, также не вызвала большого общественного резонанса. Казалось, это единичные эпизоды, которые не повлекут массовую передачу остальных зданий. На этом фоне известия об октябрьских законах стали громом среди ясного неба.

Лишь за несколько дней до передачи в интернет-СМИ просочилась информация о предполагаемом списке объектов, вынесенных для рассмотрения на октябрьское заседание областной Думы. Интернет-сайт самой Думы о предполагаемой повестке безмолвствовал. Калининградская епархия РПЦ предпочитала воздерживаться от комментариев по теме. В итоге интернет-СМИ стали наиболее последовательным и полным источником информации о проблеме как в самом начале привлечения к ней широкого внимания, так и на протяжении последующих месяцев. Позиции как сторонников, так и противников передачи церкви государственного имущества широко освещались на четырех основных интернет-порталах Калининграда и области: www.newkaliningrad.ru, www.klops.ru, www.kaliningrad.ru, www.rugrad.eu. На них регулярно выкладывались авторские колонки и обзоры, новости, записи в блогах, сопровождаемые длинной лентой комментариев читателей.

В одном из старейших печатных изданий области, газете «Калининградская правда», изначально наблюдалось стремление к сбалансированному освещению событий. Так, в конце октября 2010 г., на одной из полос были опубликованы равные по объему материалы pro et contra. Позицию сторонников передачи выражал штатный журналист А. Адылов, ставший фактически рупором защитников интересов власти и РПЦ. Позиция «против» была обозначена в материале под авторством Веры Шмидт. В последующие недели количество материалов, поддерживавших официальную позицию, в этом издании стало явно перевешивать публикации, в которых хоть каким-то образом освещалась противоположная точка зрения, а актуальных новостей, освещавших действия оппозиции, не было вовсе. «Комсомольская правда – Калининград» в разгар конфликта опубликовала материал А. Денисова о судьбе замка Нойхаузен. Вместе с тем, открытая критика действий властей в большинстве печатных СМИ не присутствовала. Исключения составили в основном бесплатная газета «Дворник», а также газеты «Янтарный караван», «Новые колеса» и уже упоминавшийся «ТР-VIP».

Телевизионные каналы, контролируемые областной властью, транслировали отфильтрованную информацию, отражавшую сугубо официальную позицию. Радио-сюжеты о конфликте проходили на местном радио «Балтик-плюс». В качестве площадок «православной интеллигенции» и сторонников передачи объектов РПЦ последовательно выступали радио «Русский край» и портал exclav.ru. Владелец этих СМИ бизнесмен М. Черенков напрямую представлял интересы епархии, собираясь, по его собственным публичным утверждениям (например, в ходе круглого стола в замке Инстербург 14 ноября 2010 г.), в скором будущем возглавить компанию по управлению приобретаемой недвижимостью.

Активистами оппозиции был создан сайт http://kaliningrad-kultura.net/, на котором размещалась информация об уличных акциях, инициативах деятелей культуры, открытых письмах, собираются публицистические и полемические статьи, написанные в ходе конфликта. Кроме того, созданы и работают сообщества в социальных сетях: «Руки прочь от культурного наследия Калининградской области!» http://vkontakte.ru/club21264217, «Неравнодушные к судьбе историко-культурного наследия Калининградской области» http://vkontakte.ru/club21535672. Портал общественных новостей Северо-Запада (проект НПЦ «Мемориал») cogita.ru также регулярно размещал новости и пресс-релизы активистов. Публицистика В. Рыжкова, одного из наиболее последовательных и активных участников истории, появлялась в российском журнале «Скепсис».

Кроме того, калининградские сюжеты обсуждались на радио «Эхо Москвы», наиболее полно – на радио «Серебряный дождь» в эфирах Феклы Толстой, а также Антона Хрекова и Кати Гордеевой. Внимание теме уделил журнал «Русский репортер» и газета «Метро».

Из зарубежных СМИ, калининградские события освещались небольшими по объему материалами в немецком журнале «Шпигель», в New York Times, в польской «Газете Выборчей», наиболее полно – в литовских СМИ.

Один из выводов, который можно сделать по итогам работы со СМИ, связан с тем, что потенциал информационного освещения использовался противниками передачи объектов наследия недостаточно. Не было учтено, например, что ожидания тех СМИ, которые были готовы размещать всестороннюю информацию о конфликте, связаны с более яркими информационными поводами.

Перспективы развития ситуации

В течение осени 2010-го года тема «церковной приватизации» и «защиты культурного наследия» дала толчок развитию нового пласта гражданских инициатив в области. Общественная активность помогла вывести в публичную сферу вопросы памяти и культуры. Неравнодушие калининградцев к этим темам смогло найти выход не только в частном недовольстве, но и в организованных формах протеста против того, как были приняты решения властью. Эта активность оказала определенное влияние на власть и общество. Вместе с тем, сосредоточение усилий на составлении открытых писем к власти оставило на обочине другие формы коллективного действия. Прежде всего, были практически не испробованы юридические и судебные перспективы, подвергающие проверку законности принятых постановлений. Далее, не был задействован творческий потенциал, который, по сути, является основным ресурсом оппозиции. Одно из самых главных направлений дальнейших действий могло бы состоять в систематическом общественном контроле дальнейшего развития ситуации и исполнения всех обязательств, принятых на себя РПЦ, в том числе по реставрации и восстановлению полученных памятников со строгим соблюдением охранных обязательств. Необходима позитивная программа по сохранению культурного наследия. Кроме того, необходимо контролировать оговоренные законом условия продолжения деятельности учреждений культуры, образования и общественных организаций.

В ходе этой истории произошла разгерметизация ранее достаточно замкнутой среды людей, профессионально занимающихся культурой. Ситуация стала толчком для переосмысления целей и задач местного культурного сообщества. Может ли культура стать основой развития территории? Если да, какими качествами должны обладать агенты действия? Каковы взаимоотношения власти и культуры? В каком соотношении находится религия и общество? Можно ли культуру заменить идеологией духовности? Каковы модели публичного представления религии? Может ли достаточно осторожный выход в публичное пространство политического действия перейти в более организованные формы действия и осознанной коллективной солидарности? Поиск ответа на эти вопросы определит широту и долгосрочность воздействия гражданской инициативы, возникшей осенью 2010 г. в Калининграде.