Суэцкий кризис

Венгерские события, одновременно с которыми происходила суэцкая война, обострили напряженность в мире, зачеркнув постепенное улучшение предыдущих трех лет. Этот период многие исследователи считают вторым этапом «холодной войны»[1]. Однако при более пристальном рассмотрении это мнение кажется неверным. Отношения между державами и их союзами достигли крайнего накала по новым причинам. Периоды разрядки сменялись острыми кризисами, не менее опасными, чем в пятилетие 1948–1952 гг. Однако есть не только сходство, но и существенные различия. Расколовшийся мир стал другим. Европа оставалась узлом основных международных противоречий, но больше не была местом, где решался любой конфликт. Появились новые герои. Вместе с тем не были прерваны переговоры, в которых участвовали оба основных блока в начале периода разрядки. Встречи сторон были трудными из-за взрыва полемики, оскорблений и угроз, но все же не прекращались. Противники, не отказываясь от противоборства, начали понимать, что нельзя быть только врагами.

Советская внешняя политика приобрела тогда многие черты, присущие ей и сегодня. Новая дипломатия с самого начала носила личностный характер, отчасти из-за того веса, который приобрел Хрущев, когда покончил с оппозицией в СССР. Он внес в политику отпечаток своей всесильной личности. У него не было предрассудков; он напрямую обращался к собеседникам, к толпе, любил театральные эффекты и рассчитанный риск. Однако столь заметный субъективный момент не должен заслонять более глубоких и существенных мотивов действий СССР под его руководством.

Осень 1956 г. была не только моментом острого кризиса. Изменялось соотношение сил в мире. Венгерская трагедия продемонстрировала нереальность американской политики в Европе, хотя и нанесла большой урон и престижу СССР. Претензии на роль «освободителя» Восточной Европы не оправдались, так как США не могли позволить себе заплатить за нее мировой войной. Американцы прямо не помогали венгерским мятежникам, ограничившись подстрекательством через свои радиоцентры в Германии, которые вели прямые передачи для народов Восточной Европы на их языках. Как орудия «психологической войны» эти передачи были не лишены эффективности, но это было не оружие.

Конфликт на Ближнем Востоке вызвал более серьезные осложнения. Напомним только основные. Египетское правительство Насера планировало постройку крупной плотины на Ниле у Асуана. Проект лежал в основе его программы современного экономического развития страны. Англичане и американцы отказались предоставить ему необходимые /466/ кредиты. Насер отомстил им, национализировав франко-английскую Суэцкую компанию, надеясь финансировать строительство доходами от канала. В ответ Великобритания и Франция вместе с Израилем организовали военную экспедицию против Египта для захвата знаменитого пути сообщения и прилегающей территории. Операция потерпела фиаско, потому что правительства Парижа и Лондона оказались в изоляции. Их основной союзник, США, сначала ограничивался экономическим и дипломатическим давлением и затем, когда конфликт вылился в открытую агрессию, оставил их. Однако война все же нанесла ущерб американским интересам в арабских странах.

Советское правительство присоединилось к Египту, провозгласив новый принцип, что любое нарушение мира на Ближнем Востоке «не может не затрагивать интересов безопасности Советского государства»[2]. Насер получил военную помощь и дипломатическую поддержку. СССР лукаво предложил послать в Египет смешанные советско-американские войска, чтобы установить мир от имени ООН. США отвергли предложение. В острейший момент кризиса СССР направил Парижу и Лондону угрожающие ноты, заявив о своей готовности использовать силу, чтобы остановить агрессию. «В каком положении оказалась бы сама Англия, — спрашивала Москва, — если бы на нее напали более сильные государства, располагающие всеми видами современного истребительного оружия?» Для такого нападения, отмечалось в ноте, не нужно обычное оружие, потому что СССР располагает ракетами, способными поразить Англию на расстоянии[3]. Вряд ли этот шаг имел практическое значение, тем более что одновременно происходили столкновения в Венгрии. Если советские авторы считают эти ноты важными, то на Западе отрицают их влияние на прекращение сражений, которое произошло через 24 часа[4]. В разных странах сделали разные выводы, но Египет и другие арабские народы увидели в СССР союзника, готового сражаться за них.

Спутники

В советских нотах не случайно говорилось о новом оружии в военном арсенале СССР — ракетах. Их особое значение проявилось год спустя в событии, которое имело на мировую политику и стратегию не меньшее влияние, чем появление атомной бомбы. 4 октября 1957 г. советские ученые вывели на орбиту первый спутник, или искусственный сателлит Земли, а через месяц — аналогичный аппарат с собакой на борту. Сенсация была огромной. День за днем пресса всех стран посвящала целые страницы этому событию. Началась «космическая эра», великое предприятие человека, который вышел со своей планеты в бесконечный мир. Необычайная новость застигла всех врасплох, потому что первыми, кто попытался и осуществил запуск спутника в космос, были советские люди, а не американцы с их высоким уровнем техники, как все ожидали. Первые временные неудачи аналогичных экспериментов в США усилили впечатление превосходства /467/ советской науки. Начался период, когда СССР удалось встать во главе освоения космического пространства. Кульминацией был день 12 апреля 1961 г.: впервые русский человек Юрий Гагарин совершил на борту спутника орбитальный полет вокруг Земли.

В основе этого успеха была, вероятно, не столь чудесная, как это кажется нам сегодня, но более насыщенная приключениями история. Сейчас мы знаем, что советская наука не опережала американскую. Первые космические успехи явились результатом деятельности блестящей группы ученых, возглавляемых академиком Королевым[I] (советских ученых, а не немецких, как иногда утверждали[5]). Эта группа сумела собрать и развить блестящее наследие русских артиллеристов и баллистов, авиаконструкторов 30-х гг. Королев, руководитель группы, побывал в сталинских тюрьмах. Сначала его сослали в ледяные шахты Колымы, затем перевели в Москву, чтобы он продолжал свои исследования в заключении[6]. За вклад в развитие советской авиации его освободили. После войны он как видный специалист-ракетчик был назначен руководителем научно-исследовательского института, который главным образом и обеспечил успех в этой области. Все, кто знал Королева, отзываются о нем не только как о гениальном ученом, способном сплотить вокруг себя сотрудников, но и как о талантливом организаторе, готовом принять на себя любую ответственность, даже в наиболее трудных обстоятельствах со всей страстью готовом отдаваться исследованиям и экспериментам[7].

Он и подал идею опередить американцев в запуске спутника. Его предложение понравилось Хрущеву, который угадал в нем большой психологический и пропагандистский эффект[8]. Огромный резонанс этого события в мире позволил Королеву получить необходимые средства для работы. Располагая менее эффективным оборудованием, чем американцы, что проявилось в последующее десятилетие во время «гонки к Луне», группа исследователей сумела в течение нескольких лет поддерживать первенство в освоении космоса, имеющее важные политические последствия, благодаря особой изобретательности и самоотверженности первых космонавтов.

Успехи Королева и его сотрудников не означали, что СССР ликвидировал экономическое и техническое отставание от США. Большой разрыв между двумя странами сохранялся. Валовой национальный продукт СССР составлял лишь половину американского, по основным отраслям тяжелой промышленности — сталь, цемент, топливо — сравнение было не в его пользу[9]. Догнать и перегнать Америку — такую цель поставил перед собой Советский Союз.

Даже советские ракеты не имели превосходства над американскими, /468/ как могло показаться после первых космических стартов. Позднее американцы заявили, что знали о них все благодаря шпионажу[10] (тем не менее вслух они говорили об отставании своих ракет). Вероятно, советские руководители несколько переоценили новое оружие. Это было очевидно из их заявлений; это повлияло и на Совещание коммунистических и рабочих партий в Москве, состоявшееся сразу после запуска спутника, что видно по некоторым моментам речи Мао[11]. Правда, трудно установить, был ли это просчет или просто пропагандистский жест. В любом случае Хрущев и другие советские руководители не могли игнорировать того факта, что общее соотношение сил между СССР и Америкой остается не в пользу их страны.

Какой бы ни была оценка момента, историческое значение это имело. Первый спутник был запущен через несколько недель после объявления об успешных испытаниях межконтинентальной баллистической ракеты, способной достичь любой точки Земли. Стало ясно, что советские руководители не хвастают. Новое оружие радикально изменило военные факторы послевоенной политики. Благодаря ему СССР получил не только атомное оружие, но и средства доставки, позволяющие ему достичь и американскую территорию. Утратив атомную монополию, США утратили и неуязвимость из-за океана. Теперь и они оказались под той же угрозой, что и СССР. Если до этого момента в мире существовала одна сверхдержава, теперь появилась вторая, более слабая, но имеющая достаточный вес для определения всей мировой политики. На американцев, недооценивших возможности своего противника, это произвело шоковое впечатление. В определенном смысле они вновь открыли СССР и его действительность и должны были это осмыслить[12].

Европа и разоружение

Основной целью советской дипломатии была стабилизация ситуации в Европе путем узаконивания положения, сложившегося после войны. Нужно было еще, как выражался Хрущев, «кардинально решить» немецкую проблему. Речь шла о подписании мирного договора, который не был заключен за столько лет после конца войны, но договора не с Германией, которой больше не существовало, а с обоими немецкими государствами. Предложение, выдвинутое коллективно странами Варшавского Договора[13] в мае 1958 г., было отвергнуто Соединенными Штатами и их союзниками, выступившими против любого официального признания ГДР. Хотя в частном порядке их правительства не только принимали в расчет возможность раздела Германии, но и молчаливо на него соглашались[14], формально их политика была направлена на старый вариант объединения, то есть под главенством Западной Германии.

Отсутствие юридического признания ГДР имело для СССР и его союзников серьезные последствия, так как можно было постоянно /469/ оспаривать законность самого существования второго немецкого государства. Кроме того, и новые польские границы не были окончательно узаконены, как это было предусмотрено Потсдамскими соглашениями. Поэтому боннское правительство не признавало их. Непосредственно на политику это влияло мало. Однако в СССР считали, что отсутствие законности поощряет всех, кто в Западной Германии вынашивал идею возврата к единому великому немецкому государству. Эта перспектива была особенно малопривлекательной в том случае, если Бонн получит от своих защитников и союзников атомное оружие или попытается создать его сам без разрешения.

Чтобы сломить сопротивление своих западных партнеров, Хрущев снова использовал единственное орудие давления, которое война оставила Советскому Союзу в Германии, — Берлин. Бывшая немецкая столица была для СССР двойной проблемой. Раздел города, то есть присутствие в столице неподконтрольного ГДР западного сектора, являлся фактором постоянной нестабильности для восточногерманского государства. Существовала открытая дверь, через которую беспрепятственно и без компенсации происходила утечка людей и средств в Западную Германию, где благодаря производственному подъему существовала более солидная экономика и лучшие условия жизни. Кроме того, Берлин оставался для Советского Союза тем, чем он был для Сталина в 1948 г.,– уязвимым местом для бывших союзников, непрочное положение в котором могло вынудить их к переговорам. Хрущев пользовался иными, чем Сталин, методами. В конце 1958 г. он предложил сделать Западный Берлин «свободным городом» со своим особым статусом, гарантирующим ему независимость и кладущим конец его оккупации победителями 1945 г. Если страны НАТО, добавил он, не согласятся на заключение мирного договора с обеими Германиями, СССР заключит его только с Германской Демократической Республикой. Она получит контроль над путями сообщения с Западным Берлином, и американцы, англичане и французы, чтобы попасть в город, будут вынуждены обращаться к восточнонемецким властям, неизбежно признавая их существование[15].

Нет необходимости напоминать все стадии переговоров между 1958 и 1961 гг., кризисы и моменты успокоения. Все это время Берлин оставался самой горячей точкой мира. За периодами бесполезных переговоров следовали моменты, когда Хрущев угрожал действовать сам, но так и не решался это сделать. Он решился только на постройку 13 августа 1961 г. знаменитой стены вокруг Западного Берлина. Эта часть города была изолирована от остальной территории ГДР настоящим барьером из бетонных плит, возведенным за одну ночь и тщательно охраняемым. Открытыми остались только контролируемые пропускные пункты. С пропагандистской точки зрения это была неудачная мера, но практически эффективная. Она давала возможность правительству Восточной Германии остановить /470/ отток людей и средств в другую Германию, восстановить контроль над своей территорией, своим населением и экономикой, укрепить свое положение и создать основы для самостоятельного развития своей республики[16].

Таким образом, был сделан последний шаг в разделе Германии. США и НАТО протестовали, но не могли использовать силу. Однако и Хрущев не мог прибегнуть к крайним средствам; больше ему ничего достичь не удалось. До решения немецкой проблемы должно было пройти целое десятилетие. Оно, впрочем, не отличалось от советских предложений между 50-ми и 60-ми гг.: сохранить два немецких государства, взаимно признанных другими странами и связанных нормальными дипломатическими отношениями; окончательно признать послевоенные границы; установить особый статус Западного Берлина, не принадлежащего ни одной Германии, но с гарнизоном американцев, англичан и французов[17] (здесь-то и отличие от советских предложений 1958 г.). Это не идеальное решение, но оно позволило устранить очаг напряженности в Европе.

Другой проблемой переговоров и разногласий с Западом, и особенно с США, было разоружение. Советский Союз имел конкретные интересы. В гонке современных вооружений, начатой взрывом над Хиросимой, он достиг удивительных результатов. Однако это было трудное соревнование, которое налагало на его экономику непосильное бремя. Точные цифры СССР никогда не сообщает, но они не могут быть меньше астрономических цифр американских программ. Эти огромные непроизводительные расходы изымались из национального богатства, составляющего, как мы видели, около половины богатства США. Проблема носила более серьезный характер после войны, когда советская экономика была очень слабой. Однако ее политические последствия, проявившиеся в 50-е гг., были не менее тяжелыми, потому что после смерти Сталина необходимость повысить уровень жизни стала мучительной необходимостью для новых московских руководителей[18].

СССР выдвинул много предложений о разоружении. Уже во время относительной разрядки 1955 г. его дипломатия сделала важный шаг, приняв проекты сокращения вооруженных сил, предложенные НАТО. Однако в этот момент его недоверчивые собеседники взяли их назад[19]. События 1956 г. отсрочили переговоры. Потом СССР делал разные предложения. Некоторые из них, с виду эффектные, были нереальными: например, программа «всеобщего и полного разоружения» всех стран, выдвинутая лично Хрущевым на Ассамблее ООН в сентябре 1959 г.[20] Другие были более ограниченными и практическими, как, например, предложения прекратить ядерные испытания или создать безатомные зоны. Самое известное принадлежало польскому министру иностранных дел Рапацкому, и его поддержали другие страны Варшавского Договора. Это предложение предусматривало создание зоны, свободной от нового оружия, в Центральной Европе — обе Германии, Польша и Чехословакия[21]. Москва /471/ была более всего озабочена тем, чтобы не дать втянуть Западную Германию в гонку атомного вооружения.

Подозрения, что советские предложения являются чисто пропагандистским жестом, были рассеяны односторонними мерами по приостановке гонки вооружений, которые СССР пытался предпринять сам. В марте 1958 г. он по собственной инициативе приостановил испытания ядерного оружия[22]. С 1958 г. СССР уменьшал свою армию, которая за годы «холодной войны» выросла до 5,8 млн. человек — тяжелое бремя для мирного времени. В 1958 г. она была доведена до 3,6 млн.[23] Два года спустя Хрущев добился одобрения Верховным Советом сокращения армии до 2,4 млн. человек. Оно было частично осуществлено и прекратилось летом 1961 г. из-за протестов советских военных и напряженности, возникшей в результате строительства Берлинской стены[24].

На международном уровне разоружение успеха не имело. Сокращение Советской Армии было признаком скорее изменения стратегических доктрин, чем разрядки. Численностью своих сил СССР в прошлом пытался компенсировать отсталость в современном вооружении. Теперь оно стало опорой его военной мощи[25]. Экономия была незначительной, учитывая высокую стоимость атомного и ракетного оружия. Надеясь завуалировать это, Хрущев ввел в обиход новые теории, отрицая всякое значение обычного оружия. Так, он заявил, что бомбардировочная авиация и надводный флот больше не нужны. Однако он столкнулся с оппозицией военных, которая заставила его умерить свой пыл[26].

Диалог с Америкой

Изменение советской стратегии было в свою очередь следствием обращения к Америке как к главному собеседнику, поскольку она была единственным противником, способным поразить СССР. Выбор этот был во многом неизбежным, потому что предопределялся всем послевоенным развитием мировой политики. Он обусловливал уже решения Сталина, а в конце 50-х гг., когда СССР показал, что в состоянии сравняться с США, отразил новое соотношение сил в мире: существование двух держав, не равных по мощи, но значительно превосходящих остальных.

Это не означало, что Америка стала единственным собеседником СССР. После смерти Сталина советская дипломатия стремилась к диалогу с европейскими странами, входящими в НАТО, в частности с Францией, где в 1958 г. с приходом к власти де Голля изменилось внутреннее положение, с Англией, Италией и ФРГ. Однако, как бы ни были важны переговоры с этими странами и их результаты, они всегда были подчинены интересам диалога с США. Этот принцип был четко выражен новым министром иностранных дел Громыко в 1961 г.: «Ведь если бы эти две державы объединили свои усилия в деле обеспечения мира, то кто посмел бы... нарушить его? Никто. В мире /472/ нет больше подобной силы»[27]. В конце 50-х гг. советские руководители сохраняли иллюзию, что в диалоге с США они могут выступать не только от имени СССР, но и от всей социалистической системы[28]. Им пришлось достаточно быстро в этом разувериться.

Наиболее известным эпизодом преференциальных отношений между Москвой и Вашингтоном стал визит Хрущева в США в сентябре 1959 г. После потрясения, вызванного запуском спутника, в Америке пробивало дорогу убеждение, что к советскому противнику нужно подходить по-новому. Отставка Джона Ф. Даллеса ускорила изменение психологии. В сопровождении двух других советских лидеров — Микояна и Козлова — Хрущев, приглашения которого в осторожной форме добивался Эйзенхауэр, прибыл в Америку[29]. Он был первым главой не только Советского, но и русского правительства, который наносил такой визит. После 15 лет конфликтов и напряженности между двумя странами этот визит разжег страсти и привлек внимание мира. Хрущев встретил корректный, но не сердечный прием. Это была преждевременная инициатива, потому что никакое соглашение между СССР и США еще не было возможно. Однако Хрущеву эта дипломатия была близка. Две недели он путешествовал по Америке, встречаясь и беседуя с самыми разными людьми: были кисло-сладкие разговоры, полемические столкновения, многолюдные приемы, острые пресс-конференции[30]. Визит закончился переговорами с Эйзенхауэром в Кэмп-Дэвиде. Никаких соглашений не последовало. Было больше шума, чем практических результатов. Однако в этой встрече были заложены основы прямого диалога между двумя странами, получившие развитие в дальнейшем.

Диалог был бурным с самого начала. Восторженные отзывы Хрущева об Эйзенхауэре по возвращении в Москву, за которые его потом упрекали, вскоре оказались слишком оптимистичными[31]. Американские руководители тотчас залили холодной водой огонь хрущевских надежд. Иллюзиям от визита в США неожиданно положил конец один инцидент. 1 мая 1960 г. американский самолет типа «У-2», летевший на большой высоте с целью фотографирования советских военных объектов, был сбит ракетой над Уралом. Хрущев сказал об этом несколько дней спустя, точно рассчитав эффект. Пилот был захвачен живым, в руки советских властей попала бортовая аппаратура. Московское правительство имело все доказательства шпионского характера полета. Американцы, поставленные в затруднительное положение, заявили, что считают подобные операции оправданными. Эйзенхауэр взял ответственность на себя[32]. Хрущев, которого соотечественники и союзники критиковали за чрезмерную уступчивость американцам, был вынужден принять крутые дипломатические меры.

Инцидент случился накануне новой встречи в верхах, назначенной на 16 мая в Париже. В ней должны были участвовать Хрущев, Эйзенхауэр, де Голль и Макмиллан. Советское правительство более двух лет требовало такой встречи. Мы еще не знаем, чего ждал от неё Хрущев, какими были его расчеты, делалась ли ставка на компромиссы[33]. /473/ В тот момент, когда все уже собрались во французской столице, он потребовал, чтобы перед началом переговоров американский президент принес извинения. Поэтому переговоры не могли быть даже начаты. Уже согласованный ответный визит, который Эйзенхауэр как первый американский президент должен был нанести в СССР, был отменен.

Однако даже после этих столкновений диалог не был прерван. США и СССР сталкивались не только в Европе, но и в различных частях мира. Их атомные подводные лодки, способные долго плавать вдали от баз, кружили в океанах. Ракеты одних были нацелены на территорию других. Армии обеих стран были вынуждены поддерживать боеготовность, опасаясь неожиданного нападения. СССР был окружен цепью из 250 американских баз[34]. Однако новые факторы давали ему возможность преодолеть этот барьер, поразить далекого противника, сделать взаимно опасным любой неожиданный конфликт. Одна из водородных бомб, демонстративно испытанных СССР после берлинского кризиса, была эквивалентна 2500 бомбам, сброшенным на Хиросиму[35].

Антиколониальная тема

Суэцкое поражение означало окончательный закат Англии и Франции как мировых держав. Освободительное движение окрепло как в Черной, так и в арабской Африке. Уход крупнейших западноевропейских держав из районов, которыми они веками владели, вынудил США занять их место, чтобы контролировать эти территории. Впервые этот принцип был провозглашен для Ближнего Востока сразу после войны за канал. Эйзенхауэр заявил, что англичане и французы оставили «вакуум» в этом районе, заполнить его надлежало американцам[36]. Помощь, оказанная Египту Москвой, побудила новые националистические арабские режимы, стремящиеся освободиться от старой колониальной опеки, возложить надежды на СССР и искать у него помощи. Тогда и началось столкновение двух держав на Ближнем Востоке, которое длится и сейчас. Конфликты начались с конца 50-х гг.: в Сирии (1957), где утвердилось правительство, ориентированное на Насера, в Ираке (1958), где был свергнут старый монархический пробританский режим. В 1958 г. после долгих колебаний СССР согласился оказать Насеру экономическую и техническую помощь в строительстве гидроэнергетического комплекса в Асуане.

Крах колониальной системы в Азии и Африке дал СССР возможность расширить сеть международных связей, пусть даже и не подлинных союзов, на все континенты. У него было одно преимущество: при царском режиме русские проводили колониальную политику лишь у своих границ. Следовательно, народы, завоевавшие независимость, не испытывали к ним такой враждебности, как к западноевропейским державам, а теперь и к союзной им Америке. Революционные тенденции советского режима привлекали по крайней мере /474/ наиболее динамичные силы новых государств. Быстрый экономический рост СССР с его пятилетками заинтересовал страны, столкнувшиеся с серьезными проблемами развития. Наконец, СССР мог предложить этим странам экономическую и военную помощь. Правда, она была непопулярна в СССР, где население испытывало ощутимую нехватку потребительских товаров, и меньше по объему, чем та, которую могли оказать США. Однако она все равно была выгодна, так как советские займы предлагались на хороших условиях, с низкой процентной ставкой. Кроме того, Москва соглашалась на выплату займов не валютой, а традиционными экспортными товарами этих стран[37].

Прямая или косвенная советская помощь позволяла различным странам в период завоевания независимости ускорить этот процесс, принимать более радикальные решения, чем в других условиях. Со своей стороны советская внешняя политика выступала с осуждением колониализма, вызывая симпатии в молодых государствах. Старые связи с антиколониальным движением, восходящие к Коминтерну, соответствовали в этом случае ее интересам великой державы, соперничающей с США.

Осенью 1960 г., после провала переговоров в Париже, Хрущев попытался расквитаться, направившись во второй раз в США во главе советской делегации на Генеральную Ассамблею ООН. Он предложил, чтобы и другие страны послали своих лидеров. Ему удалось добиться присутствия 22 глав государств и правительств. Он предложил поставить вопрос о «полной и окончательной ликвидации колониального режима управления»[38]. Политическая атмосфера в ООН была такова, что предложение советской делегации было единодушно принято. Однако когда Хрущев потребовал реформы ООН, которая отражала бы новое соотношение сил в мире, то он свел эту реформу лишь к замене Генерального секретаря триумвиратом, представляющим три мировые силы: капиталистические страны Запада, страны социалистического Востока и «третий мир»[39]. Это было малопрактичное предложение, отражавшее существующий раздел мира. Последующие реформы ООН шли в другом направлении.

Самым заметным моментом этого второго (и последнего) визита Хрущева в Нью-Йорк была его встреча с Фиделем Кастро, главой партизанского движения, победившего на Кубе 1 января 1959 г. Борьба Кастро против тиранического режима Батисты, поддерживаемого США, с самого начала носила радикальный и демократический характер. Она была одним из проявлений революционной волны, которая от далекого Индокитайского полуострова через Африку, где Конго освободилось от бельгийцев, достигла и Латинской Америки. Молодая кубинская революция очень скоро столкнулась с враждебностью северного соседа, начавшего экономическую блокаду в ответ на национализацию американских предприятий на острове. Правительство Кастро искало помощи и у СССР, и у Китая, чтобы выстоять, /475/ и соответственно выбрало социалистическую ориентацию. После некоторых колебаний Москва согласилась. Помощь кубинской и другим национальным революциям в Азии и на Ближнем Востоке придала большую динамичность советской внешней политике по сравнению с временами Сталина. Еще несколько лет назад никто в Москве и подумать не мог об оказании далекой Гватемале, на которую напали США, той помощи, какая теперь была оказана не менее далекой Кубе.

Берлин, Куба, Конго, государства Индокитая стали районами прямого столкновения между СССР и США, принявшего глобальный характер. Столкновения обусловили и возможность двусторонних переговоров, которые завязались вновь между двумя правительствами, потому что старый Эйзенхауэр уступил место молодому Кеннеди, который занял президентский пост с большими претензиями на обновление. Только что избранный президент сумел ликвидировать инцидент с «У-2», запретив шпионские полеты над советской территорией. В свою очередь Хрущев тут же продемонстрировал готовность вступить с ним в контакт[40]. В июне 1961 г, они встретились в Вене. Эта взаимная беседа не имела конкретных результатов, но положила начало регулярному обмену посланиями, которые чаще всего остаются неизвестными[41].

Имена Хрущева и Кеннеди стали в нашу эпоху для широкой общественности символом мирных надежд, особенно важных в мире, где новые средства массовой информации, от кино до телевидения, доносили до миллионов людей все перипетии «равновесия страха». Все знали, что оба противника могут опустошить всю планету в ядерной войне, неожиданно возникшей просто из-за ошибки в расчетах людей, неспособных справиться с орудиями уничтожения, которые находятся в их руках. На этом апокалипсическом фоне диалог не был легким. СССР увеличил свой актив. Будучи слабее экономически, он имел преимущество перед Америкой, так как за ним шли освободительные движения разных континентов.

Кубинский кризис

Хрущев и Кеннеди стали героями самого драматического кризиса, когда-либо возникавшего между СССР и США. Это был знаменитый карибский кризис октября 1962 г. Он и сегодня оценивается советскими и американскими авторами как самый тяжелый за все послевоенные годы[42]. Можно вкратце напомнить основные моменты. Его начало относится к весне 1961 г., когда США попытались свергнуть правительство Кастро на Кубе путем бесславно закончившегося вторжения[43]. Сотрудничество между СССР и Кубой до тех пор оставалось преимущественно политическим и экономическим. Теперь оно стало и военным в предвидении нового нападения извне. Летом 1962 г. СССР решил разместить на острове ракетные базы, нацеленные на американскую территорию. Когда это оружие было /476/ обнаружено воздушной разведкой, США сочли, что оно угрожает их безопасности. Они объявили морскую блокаду острова и потребовали, чтобы ракеты и пусковые установки были эвакуированы, иначе они будут разрушены. Это была проба сил. На несколько дней мир затаил дыхание. Вооруженные силы обеих стран были готовы к столкновению. Затем СССР уступил, согласившись демонтировать свои базы под строгим американским контролем. В обмен Кеннеди обязался не организовывать и не поддерживать вторжения на Кубу.

Некоторые моменты кризиса остались неясными. Наша реконструкция кризиса и его деталей почти полностью базируется на американских источниках[44]. Уже это свидетельствует о том, что советская сторона во время кризиса оказалась в затруднении. Тем не менее не все ясно в поведении американского правительства. Вопросов к Москве больше. Многие последствия кризиса ясны. Хрущев и советская дипломатия постоянно подчеркивали, что их единственной целью была защита Кубы, которой угрожало новое американское вмешательство. Несмотря на отступление СССР, эта цель, была достигнута благодаря обязательству Кеннеди. Правительство Кастро устояло, выдержав испытание. В это верили немногие, учитывая враждебность США[45]. После периода трудностей в отношениях между двумя странами Куба стала верным союзником СССР. Правильна ли советская версия или, как утверждают западные исследователи, Хрущев, размещая ракеты на Кубе, рассчитывал оказать давление на переговорах с США по широкому кругу мировых проблем[46], ясно одно — весь мир вынес впечатление поражения СССР.

Впечатление в политике, как было известно еще Макиавелли, значит часто больше фактов[II]. Казалось, что Хрущев потерпел серьезное поражение, которое поставило его под удар. Однажды испытав свои силы, он не мог в будущем надеяться на другой исход, потому что место конфликта за океаном было слишком неудобно для СССР. Пропаганда Кеннеди сумела подчеркнуть предел, указанный молодым президентом. Стало ясно, что СССР, оказывая поддержку революционным движениям, должен был учитывать возможность или неизбежность военного столкновения с США. Этот предел можно было угадать и ранее; некоторые же заявления Хрущева в период и после суэцкой войны выглядели двусмысленными.

Кубинский кризис имел и более общее значение. Успех породил в США эйфорию, что повлияло на решение США впоследствии идти до конца во вьетнамской войне. Однако это было опасное возбуждение, и Кеннеди предостерегал своих сотрудников от излишнего энтузиазма[47]. Он сам ограничил себя определенными рамками в отношениях с СССР и поэтому не допустил немедленного военного нападения на Кубу и советские части на острове[48]. Он предпочитал /477/ оставить противнику путь к компромиссу. Не только США извлекали урок из этих событий. Дойдя до края пропасти, оба противника отступили. Для США и СССР атомная война была неприемлемым средством продолжения политики. Каким бы ни было различие в силах, Советский Союз и США имели достаточные средства, чтобы уничтожить друг друга или сделать иллюзорной надежду на победу. Две державы могли вступать в острые конфликты, но они были вынуждены сосуществовать на одной планете.

Поэтому не удивительно, что после кубинского кризиса возобновился диалог двух столиц. Несколько месяцев спустя Кеннеди произнес речь, наиболее миролюбивую по отношению к СССР за послевоенный период. В этот период Хрущев в Москве столкнулся с экономическими и политическими трудностями. В августе 1963 г. в советской столице было заключено первое достаточно скромное соглашение, направленное на сдерживание гонки вооружений. США, СССР и Великобритания подписали договор, который положил конец всем экспериментальным атомным взрывам, за исключением подземных. Это была прелюдия к заключенному через пять лет договору о нераспространении ядерного оружия. Между Москвой и Вашингтоном была открыта линия прямой связи — знаменитый «красный телефон», позволивший главам двух правительств немедленно вступать в контакт в чрезвычайных случаях. Хрущев и Кеннеди уже установили определенную степень сотрудничества, но в конце года американский президент был убит. Начались новые тяжелые переговоры между двумя странами. /478/

---

Примечания

Предыдущая | Содержание | Следующая