Тема использования удушающих газов в боях Гражданской войны в России совершенно не исследована. Широко известен, пожалуй, лишь один эпизод — обстрел химическими снарядами лесов Тамбовской губернии в 1921 г. Свою известность этот, по сути, ничем не примечательный эпизод, получил лишь вследствие пропагандисткой шумихи, поднятой вокруг него, тогда как другие, гораздо более масштабные события, незаслуженно забыты. Между тем, в настоящее время выявлено такое количество случаев использования химических средств, что это позволяет говорить о том, что применение удушающих газов в боях Гражданской войны было весьма распространено. Особенно на Севере, где в 1919-20 гг. велась настоящая химическая война.

Одному из таких эпизодов, где газы не использовались, но таковое применение было вполне возможно, посвящена настоящая работа.

Эпизод этот упоминается В.В. Тарасовым в книге «Борьба с интервентами на Севере России». Описывая операцию в районе Кожеозерского монастыря, он цитирует телеграмму полковника Михеева к генералу Марушевскому:

«…Имея в виду, что монастырь обособлен, вблизи селений нет и занят исключительно коммунистами, обращался английскому командованию просьбой о газовых снарядах или газах, но получил отказ. Потребное количество газов 300 до 400 баллонов. … Прошу Вашего содействия скорейшему получению необходимого…»[1].

К сожалению, ни причины проведения упомянутой операции, ни ход её, ни результаты Тарасовым не описывались.

Упоминание этих вопросов встречается в книге В. Александровича «К познанию характера гражданской войны». Не касаясь причин, побудивших начать Кожеозерскую операцию, Александрович лишь отмечает, что

«… Русское Командование неоднократно просило у Главнокомандующего Союзным Экспедиционным Корпусом, генерала Айронсайда, разрешить перейти в наступление против большевиков в Онежском районе, но все эти просьбы, без всяких видимых оправдательных причин, не только оставались без результата, но сопровождались угрозой прекратить всякое снабжение Онежского района, если русские войска перейдут в наступление, без разрешения Английского Штаба… Наконец англичане пошли на уступку, и согласились на частичное наступление, с целью выбить отряд коммунистов из Кожеозерского монастыря.

Для выполнения этой задачи была двинута 2-я рота 5-го Северного стрелкового полка.

После тяжелого марша, рота эта, поздно вечером 2-го июля, стремительно атаковала передовые части засевших в монастыре коммунистов и сбила их; коммунистам удалось удержаться лишь на одном из небольших островов, на котором был расположен крепкий каменный монастырский дом; добить их одним ударом не удалось, так как не было лодок, которые позволили бы атакующей роте переправиться на остров.

Воспользовавшись ночным туманом, в ночь с 3 на 4 июля коммунисты бежали, а на следующий день, весь район Кожеозерского монастыря был занят северными стрелками...»[2].

Однако краткое описание это рождает больше вопросов, чем ответов и, как будет показано ниже, вообще весьма неточно.

Прежде всего непонятно, чем же была вызвана просьба полковника Михеева о высылке газов, если, со слов Александровича, бой продолжался всего один день — 3 июля. Кроме того, Тарасов, цитированием упомянутой телеграммы, иллюстрирует стойкость бойцов Кожеозерского гарнизона. Об этом же пишет в своей телеграмме и полковник Михеев, указывая, что «… монастырь оказывает упорное сопротивление…». О какой же стойкости можно вести речь, если монастырь, по Александровичу, был захвачен всего за один день? Ну и, наконец, совершенно очевидно, что имеет место путаница в датах, поскольку операция происходила в начале июня, а не в июле, как утверждает автор.

Всё это заставляет весьма скептически относиться к описанию Александровича.

Следует также сказать несколько слов об упомянутом отказе Союзного командования в просьбах о наступлении в Онежском районе. Никаких документов, содержащих таковые просьбы, равно как и отказов союзников, обнаружить не удалось.

Напротив, наступление весьма активно готовилось, о чём и стало известно разведке 6-й армии. В сводке за 19 мая указывалось:

«…Опрошенные в Штадиве перебежчики 4-й роты 3-го отдельного Онежского батальона показали, что противник готовится перейти в наступление на д. Турчасово, для чего им в район д. Клещево подтянуты из Чекуева 100 ч. англичан 6-го батальона Йоркширского полка, 1-я рота 1-го Севполка 200 ч. и, со ст. Обозерская, 2 трехдюймовых орудия. В 4-й роте 3-го Онежского батальона 150 ч. 1 пул. 4 автомата. Всего силы противника в районе д. Клещево исчисляются в 750 ч., 22 пул., 41 автомат и 4 трехдюймовых орудия. В д. Чекуево 100 англичан того же батальона и 1-я рота 3-го Онежского батальона. В д. Чуновская столько же англичан и 2-я и 3-я роты 3-го Онежского батальона, прибывшие из г. Онега. На р. Онега рейсируют пароходы “Феникс”, “Юнис” и “Фантазия”, на каждом установлены только пулемёты, орудий нет. Более крупных пароходов перебежчики не видели. Онежским направлением командует полк. Михеев.»[3].

Кроме того, на других боевых участках — Северодвинском, Железнодорожном и в Пинежском районе — англичане не только не препятствовали наступлениям русских, но, наоборот, всячески поощряли и способствовали проведению оных. Правда, на всех перечисленных фронтах русским командующим удавалось наладить с союзниками вполне деловые отношения и успешно сотрудничать[4]. В Онежском же районе ситуация сложилась совершенно иначе. Отношения между командующим русскими войсками района подполковником Иваном Ивановичем Михеевым и подполковником Лаури (Lt. Col. Lawrie) — командующим Онежской колонной от Союзного штаба — были далеки от идеальных настолько, что даже нашли отражение в мемуарах Марушевского. Владимир Владимирович писал:

«… я должен привести пример совершенно уже ненормальных отношений между русскою властью и британским командованием в районе Онеги.

К апрелю 5-й стрелковый полк в Чекуеве имел уже 2 батальона в своих рядах, а в г. Онеге формировался и 3-й батальон этого полка. Силы эти далеко превосходили микроскопические взводы англичан, находившиеся в этом районе. Однако, несмотря на мои требования, командование в районе было в британских руках. Именно там представитель английской власти был крайне неудачным и всегда панически настроенным.

Постоянные недоразумения между ним и полковником Михеевым имели следствием ряд ходатайств английского командования о том, чтобы Михеева сменить. Я не был слеп в отношении Михеева. Все мои сотрудники по Северной области оценивали этого штаб-офицера как выдающегося во всех отношениях, поэтому, несмотря ни на что, он и остался на своем месте…»[5].

Конфликт начался ещё в середине марта. Стоило вновь назначенному командующим подполковнику Михееву прибыть в Чекуево, как он столкнулся с большой проблемой. Его не ждали.

«Генералу Марушевскому
15-16 марта
Прибыл Чекуево. Полковник Лаури[6] получил распоряжение от Союзного Командования о моём назначении командиром русскими войсками с соответствующим штабом, также о возложенных на меня обязанностях согласно приказу № 65. Прошу срочного распоряжения о выяснении моего положения»[7].

Марушевский рекомендовал предоставить Лаури копию приказа № 65, «…в котором изложено всё с полной ясностью…», а также напоминал,

«…что все русские части Вашего района Вам подчиняются лишь в административном и дисциплинарном отношении, а сами Вы подчиняетесь Полковнику Лаури. Боевые действия русских частей целиком подчиняются английскому командованию…»[8].

Однако, несмотря на то, что приказ № 65 был переведён на английский язык и предоставлен Лаури, тот считал его «…недостаточным для себя, т.к. он исходит от Русского Командования…». От Союзного же командования он имел инструкции, что «…в его распоряжение прибудет только подполковник Михеев, который будет командовать только частями Архангелогородского полка…»[9].

Пришлось связываться с Союзным штабом и, в особом письме, перечислять обязанности подполковника Михеева:

«…1) Командовать русскими войсками в административном отношении, донося о всём Союзному Командующему войсками и, непосредственно, русскому командованию.
2) Инспектировать русские войска.
3) Изучить действия Союзного Командующего районом, и быть готовым принять тактическое командование, если на это последует приказание.
4) Находиться в непосредственном подчинении Союзному Командующему и без его разрешения не производить оперативных действий...»[10].

Однако Лаури сим не успокоился и продолжал игнорировать русского подполковника. Несмотря на то, что Марушевский требовал от Михеева донесений о дислокации русских частей, о ходе мобилизации и, вообще, об обстановке на фронте[11], тот мог ответить лишь, что «...сведений о происходящем на фронте ... мне не дают, несмотря на неоднократные мои запросы...»[12].

По-видимому, эти запросы, да и сам Михеев, изрядно надоели Лаури. Раз уж русский подполковник находится в его «непосредственном подчинении», вот пусть и отправляется ... на фронт. Последовала очередная возмущенная депеша в адрес Марушевского:

«…25 марта. Сейчас получил приказание Полковника Лаури отправиться в Клещево и вступить в командование позицией в Клещеве, занимаемой одной ротой. Я имею под командой до 1600 русских мужиков и, будучи привязан к одной роте, не имея абсолютно связи с Вами, остальными русскими частями, ибо телеграф начинается только в Чекуево, нахожу невозможным исполнить приказание Лаури, без Вашего приказания. Лаури упорно не желает признавать моего положения здесь в качестве Командующего русскими войсками в помощь ему в административном отношении. Настойчиво стремится мою роль (свести на роль — А.Б.) командира части русских войск на небольшом фронте, чем окончательно отстранить от меня остальные части и лишить меня возможности выполнять возложенные на меня Вами обязанности. Прошу Вашего разрешения выехать для личного доклада, а Штаб временно перевести в Онегу, без всякого ущерба для дела. В случае Вашего разрешения сообщите Лаури через Союзный штаб, иначе выехать не могу...»[13].

При этом Михеев добавлял, что «…В настоящее время производится перемещение русских частей на боевых участках, даже об этом Лаури меня не ставит в известность. Срочных донесений высылать не могу за незнанием обстановки…»[14].

Однако рассчитывать на то, что англичане признают неправоту своего офицера, было весьма наивно. Несмотря на то, что Марушевский переговорил с генералом Айронсайдом, распоряжения Лаури отменены не были. Оставалось только успокаивать и утешать Михеева, дабы как-то смягчить ситуацию:

«…Только что говорил с генералом Айронсайдом. Ваше назначение, по-видимому, вызывается чисто оперативными соображениями. Главнокомандующий послал Полковнику Лаури телеграмму. Во всяком случае, исполните его требование, и донесите мне, какие союзнические части Вам будут подчинены...»[15].

Какие там «союзнические части»?! Пришлось Михееву отправляться в Клещево и принимать командование ротой, а для личного доклада отправлять к Марушевскому подъесаула Болдырева — начальника штаба Онежского района.

«...Ген. Марушевскому. 27 марта. Выехал в Клещево для командования русской ротой. Союзных войск в Клещеве нет. Для подробного доклада Вам высылаю Болдырева...»[16].

О чём именно докладывал Болдырев, неизвестно. Вероятнее всего, сложившаяся ситуация была описана им в красках и весьма подробно. Однако решительно повлиять на поведение англичан — действительных хозяев Северной области, Марушевский не мог, поскольку полагал, что

«… уже в этот период англичане просто-напросто с опаскою смотрели на рост русских сил и боялись выпустить руководство операциями из своих рук, дабы из роли начальствующих не перейти на роль подчинённых в очень сложной политической обстановке…»[17].

Оставалось лишь вновь успокаивать и утешать:

«...Подробно доложил Главнокомандующему обо всем, что сказал Болдырев. Я надеюсь, что, после этого, организация русского командования будет налажена. Спокойствием Вы обладаете, обладайте и терпением. Мы с Вами делаем русское дело, но пока его поставим на ноги, трения неизбежны. Будем мягко, но настойчиво, трения устранять...»[18].

Терпением, действительно, пришлось запастись, ибо Лаури продолжал устраивать всевозможные каверзы[19].

В такой, весьма нездоровой, обстановке разрабатывались планы весенне-летнего наступления. В середине мая 1919 г. закончилось формирование 5-го Северного стрелкового полка, которому предстояло стать основной ударной силой в Онежском районе[20]. Подполковник Михеев писал:

«...Имея в виду в ближайшем будущем продвижение вперёд наших войск по всему фронту, а в частности, движения вперед моего участка — на Турчасово, считал необходимым обеспечить свой правый фланг взятием Кожеозерского монастыря и уничтожением Кривого Пояса.

В виду этих соображений, 30 мая, с согласия подполковника английской службы Лаури, мною отдано приказание начальнику моего штаба подъесаулу Болдыреву вступить в командование отрядом, направляющимся на Кожеозерский монастырь, … Задача взять монастырь, уничтожить Кривой Пояс и, после выполнения этой задачи, движение на д. Прилуки для атаки д. Погостище, где находится артиллерия противника…»[21].

Положение в Онежском районе к 1 июня 1919 г. Схема составлена на основании сведений (2, 3, 36).

Поскольку «…по имеющимся к этому времени сведениям, монастырь был занят 30-40 красноармейцами при одном пулемете…»[22], в выполнении поставленных задач никаких сложностей не ожидалось. Оставалось получить разрешение Союзного командования в лице подполковника Лаури, проведение переговоров с которым было поручено подпоручику Репману. В конце мая Репман докладывал Михееву:

«…Достиг полного соглашения за исключением одного. Лаури желает оставаться ответственным за всю операцию перед высшим командованием. Лаури просит, при разработке операции, о необходимости добавить роте 2 бомбомёта, с офицерами-специалистами из Клещева, … ножниц для резки проволоки и сигнальные ракеты. Последние нужны, по его мнению, ибо полагает, по окончании этой операции, Вы направите роту на Прилуки. Далее советует, для прикрытия операций выслать два взвода из Хачелы на дорогу Турчасово–Кожозеро.

… Лаури неоднократно повторял, что все вышеизложенные соображения, высказываются им лишь как советы, но он очень желает, чтобы они были приняты во внимание, дабы облегчить задачу роты. Инициативу и выполнение всего предоставляет Вам…»[23].

Надо сказать, что советы Лаури, как будет видно ниже, были довольно разумны, однако русское командование ими не воспользовалось. Кроме того, нельзя не заметить, что приведённый документ красноречиво показывает, что англичане были совсем не против русского наступления в Онежском районе, а Кожеозерская операция задумывалась как первый этап этого наступления.

Сама операция началась 30 мая, и ход её подробно описан лично тогда уже полковником Михеевым [24]:

«…мною 30-го сего мая было отдано приказание, начальнику моего штаба подъесаулу Болдыреву, вступить в командование отрядом, направляемым на монастырь в составе: 2-й роты 5-го Сев. Стр. полка, Кожского партизанского отряда и взвода драгун 1-го эскадрона Северной области (17 всадников). По приказанию подполковника Лаури отряд получил задачу:

1) взять Кожеозерский монастырь
2) уничтожить деревню Кривой Пояс
3) по выполнении, двигаться на д. Погостище для выяснения точного места нахождения артиллерии противника, и, в случае нашего наступления, атаковать деревню с тыла.

По получении приказания, подъесаул Болдырев немедленно приступил к выполнению возложенной задачи.

1-го июня к 20-ти часам весь отряд был сосредоточен в д. Сидоровской, откуда, в 22 часа, выступил по дороге на монастырь, выслав на 4 часа раньше взвод драгун для обследования дороги, и, в случае надобности, ея ремонта для прохода обоза.

К полудню того же дня [25], отряд, совершенно беспрепятственно, достиг 4-й версты (считая от монастыря), пройдя 54 версты в 38 часов.

Немедленно по прибытии подъесаул Болдырев выслал боковое наблюдение от драгун на озеро Доброе, а партизан под командою поручика Клемковского по берегу озера к реке Подымовке[26], дабы выставить заслон на д. Кривой Пояс. От 2-й роты был выслан взвод вперёд цепью по лесу и, оставив обоз на 4-й версте, сам, вместе с ядром роты, продолжал скрытно и медленно продвигаться по дороге вперёд.

К 20-ти часам рота достигла перешейка, ведущего на монастырский полуостров, и два взвода расположились цепью на берегу озера, имея при себе 8 льюисганов и на правом фланге, на выступающем мысу, 3 льюисгана драгунского взвода. Два взвода должны были подготовиться для атаки с наступлением сумерек.

В 21 час 45 минут со стороны монастыря по перешейку вышло два человека, одетых в солдатскую форму русского образца, но без оружия. Пройдя за середину перешейка, они обратили внимание на запах табаку, возвратились обратно в строение, где один из них взял винтовку, а другой ручные гранаты и вновь пошли по перешейку. Дойдя почти вплотную к нашим цепям, они заметили их, и с криком бросились бежать. Одновременно с этим нами был открыт огонь из пулеметов и винтовок, и два взвода подготовленные к атаке бросились по перешейку на монастырь. Красноармейцы, подходившие, один был убит, а второй ранен несколькими пулями. Два взвода быстро достигли расширенной части перешейка, где и распространились по строениям. Командир — Штабс-капитан Салатко-Петрище — приказал оставшимся двум взводам тоже перейти на расширенную часть перешейка, на каменные строения монастыря.

Несмотря на то, что красноармейцы открыли из каменных зданий острова сильный пулемётный и ружейный огонь, взводы продолжали продвигаться вперёд, показав поразительную стойкость и самоотверженность. Однако вследствие потерь трех офицеров ранеными и около 25 стрелков, командир роты вынужден был остановить наступление. У большевиков оказалось не менее 4-х пулеметов, из которых, по крайней мере, три тяжёлых и все подступы к перешейку хорошо пристрелянными.

Вся расширенная часть перешейка оказалась отлично пристрелянной, так что из-за укрытия не представлялось возможным выйти, не неся потерь. Видя невозможность продолжать атаку, подъесаул Болдырев приказал таковую не повторять и, не желая нести больше потерь на перешейке, приказал в 0 часов 25 минут роте отойти в исходное положение, пользуясь темнотою, туманом и дымовой завесой от зажжённых строений. Приказание Штабс-капитан Салатко-Петрище получил лишь только в 3 часа 10 минут, когда уже стало светать, и донёс, что выполнит таковое на следующий день в 22 часа. К этому времени потери достигли 5 убитых стрелков и около 35 раненых, считая 3-х офицеров. В драгунском взводе убита одна лошадь. На состоящего при отряде лейтенанта Годфрей, подъесаулом Болдыревым была возложена эвакуация раненых, что им было блестяще выполнено.

За день 4-го июня потери ранеными продолжали расти, и, в 18 часов, подъесаул Болдырев вновь подтвердил свое приказание об отходе роты в исходное положение.

В 2 часа 4-го июня партизаны были отозваны для усиления прикрытия обоза и для наблюдения за дорогой, ведущей на Прилуки.

Произвести высадку на остров с Северной стороны озера в узком месте перешейка не представлялось возможным, т.к., во-первых, для этой цели партизаны были мало пригодны, а вызывать людей из роты не представилось возможным из-за огня противника, а, кроме того, с утра 4-го были обнаружены посты большевиков по берегу острова.

К 22 часам все свободные от наряда люди с 2-мя пулеметами были сосредоточены на берегу озера против перешейка и зажжены все строения на расширенной части перешейка. После чего начался отдых[27]. Первыми были вынесены все раненые, еще не убранные прошлой ночью, затем перенесены пулеметы, после этого отошли взводы. Последним с перешейка прибыл командир роты Штабс-капитан Салатко-Петрище. Отход закончился в 2 часа 30 минут.

За все время потери достигли:

во 2-й роте убито 8 стрелков. Ранено 3 офицера и 44 стрелка.

Кожские партизаны: ранено 3 партизана.

Драгунский взвод: убита 1 лошадь.

После отхода роты выставлена застава из партизан на берегу у перешейка и полевые караулы по дорогам на Прилуки и на д. Летняя...».

Первый этап операции у Кожеозерского монастыря.

На этом завершилась первая стадия операции. Завершилась не слишком удачно для отряда Болдырева. Понимали это и союзники. Рапорт из английского штаба Вологодского фронта в Главный Штаб в Архангельске представлял ситуацию весьма объективно:

«…Несколько дней тому назад из Чекуева доносили, что большевистский отряд занимает Кожеозерский монастырь, и одна рота была выслана на разведку, и чтобы окружить противника. Нашим не удалось застичь неприятеля врасплох; от пулеметного огня вдоль единственной дороги к монастырю мы понесли тяжелые потери, и наше продвижение было остановлено. По-видимому, неприятель не может отойти, т.к. дорога находится под нашим огнём, а монастырь окружен водой…»[28].

Действительно, потери в 8 убитых и 44 раненых для весенних боев 1919 г. были довольно велики, тем более на фоне потерь красного гарнизона. Оперативная сводка 6-й Красной Армии сообщала:

«…3-го июня, противник, … после трехдневной перестрелки, во время которой потерял убитыми до 120 человек, отступил, предварительно поджегши монастырь. 7-го июня противник пытался снова подойти к монастырю, но огнём наших частей отогнан. Нами захвачено 10 винтовок и около 5 тысяч патронов. У нас убит один и ранено три кр-ца…»[29].

И, несмотря на то, что полковник Михеев довольно бодро рапортовал Марушевскому: «…2 июня 21 час 45 мин 2-й ротой были заняты первые: перешеек и Остров Кожеозерского монастыря. Охранявшие их посты уничтожены….. Поведение стрелков на тяжёлом походе и в бою выше всяких похвал…»[30], было ясно, что первая стадия операции, фактически, провалилась.

Отряд Болдырева необходимо было усиливать.

На реку Сывтьюгу, по дороге на Кожеозерский монастырь–Прилуки была выставлена застава в составе двух взводов 1-й роты 5-го Севполка[31], а отряду Болдырева послано подкрепление[32].

Второй этап операции у Кожеозерского монастыря.

Далее Михеев пишет[33]:

«…По получению донесений, каковые поступали ко мне только через 15-20 часов, т.к. связь держалась летучей почтой (подполковник Лаури отказал мне выдать телефонный провод, мотивируя отказ неимением провода), по моему настоянию подполковником Лаури дано разрешение выслать подкрепление в составе:

1 орудие батареи,
2-х бомбометов,
1/2 роты 5-й роты и телефонные аппараты с проводом, оказался к этому времени на складе.
9-го июня подкрепления пришли к отряду.

За время с 5-го по 10-е июня с монастырём всё время поддерживалась нашими заставами ружейная и пулеметная перестрелка, преследуя цель не давать противнику передвигаться по острову. По дороге на Кривой Пояс ежедневно высылалась разведка, но ничего существенного не обнаружила. На озере Доброе кавалерийское наблюдение сменено пехотной заставой.

По прибытии бомбомётов, для установки их вырыты окопы по берегу для стрельбы по перешейку, но эта задача оказалась трудно выполнимой, т.к. на глубине менее чем аршин появилась вода, бруствер приходилось делать насыпной, что сильно задерживало работу.

По прибытии полуроты последняя встала на 2-ю версту, где вблизи была выбрана позиция для орудия.

В виду своего болезненного состояния подъесаул Болдырев не мог продолжать командование отрядом, находившемся в крайне тяжёлых условиях, а поэтому я счел нужным вызвать его в Штаб, тем более что ход дел требовал его срочной командировки в г. Архангельск. 9-го июня, по моему приказанию, в командование отрядом вступил Штабс-капитан Салатко-Петрище[34].

11-го июня, после сильного артиллерийского и бомбомётного огня, Штабс-капитаном Салатко-Петрище была выслана небольшая разведка, в 4 человека, по перешейку. Едва люди достигли расширенной части перешейка, по ним был сосредоточен настолько сильный ружейный и пулемётный огонь, что разведка пролежала на одном месте около 8 часов и вернулась обратно. Огонь противника был настолько силён, что наши пулеметы должны были временно замолчать.

Видя невозможность повторить вторично атаку, Штабс-капитана Салатко-Петрище таковой не производил. Одновременно наблюдением было установлено, что на остров прибыло подкрепление. О вышеизложенном мне донёс командующий отрядом...».

Прибывшее к отряду Салатко-Петрище подкрепление не смогло кардинально изменить ситуацию, артиллерия оказалась бессильна, а красные продолжали оказывать упорное сопротивление[35]. Необходимо было изыскивать более эффективные средства. Полковник Михеев заговорил о газах.

«…Архангельск. Генералу Марушевскому.
Принята 13/6 01-15 мин.
Подана 13/6 10-50 мин.
Из В. В.
Кожеозерский монастырь оказывает упорное сопротивление. Орудия, в продолжение 5 часов, не в состоянии не только разрушить каменных зданий, но и даже сделать брешь в них, несмотря на прямые попадания. Гарнизон получил подкрепление около 100 чел. из Кривого Пояса. Взять остров атакой по узкому перешейку, соединяющему остров с берегом нет никакой возможности, ибо красные имеют 4 или 5 пулеметов. Между тем, уничтожить это гнездо является насущной необходимостью, дабы обеспечить правый фланг и тыл. Продвижение вперёд по Онеге на Турчасово, до полного уничтожения красных в монастыре, будет весьма трудным, т.к. придётся для охраны тыла оставить часть и без того немногочисленных войск участка. Имея в виду, что монастырь обособлен, вблизи селений нет и занят исключительно коммунистами, обращался английскому командованию просьбой о газовых снарядах или газах, но получил отказ. Потребное количество газов 300 до 400 баллонов. Взятие монастыря будет иметь громадное моральное значение для местного населения и войск. Прошу Вашего содействия скорейшему получению необходимого. Остальное без перемен. № 0154. Полковник Михеев…»[36].

Однако Михеев напрасно рассчитывал на помощь и содействие Марушевского, ибо отказ Лаури был обусловлен вовсе не «злой волей» англичанина. Причины сего отказа были вполне объективны, и исполнить просьбу Михеева союзники не могли, при всём желании. Дело в том, что ни газовых баллонов, ни химических снарядов, пригодных для русских трехдюймовок, одна из которых заняла позицию близ монастыря, в распоряжении англичан просто-напросто не было.

Трехдюймовые газовые снаряды, имевшиеся в Архангельских артскладах, стараниями ЧКОРАПа, а затем ревизии Кедрова, при живейшем участии инспектора Костевича, были вывезены из Архангельска в Котлас и на ст. Сухона летом 1918 г., еще до высадки англичан[37]. Корабль с химическими снарядами, высланный из Англии в середине февраля 1919 г. в распоряжение Айронсайда, был загружен 18-ти фунтовыми, 4,5-дюймовыми и 60-фунтовыми газовыми снарядами. Шестидюймовые не поставлялись, поскольку Айронсайд докладывал, что таковые имеются в достаточном количестве. Газовые баллоны не заказывались вообще. По рекомендации старшего офицера Специальной Бригады при Архангельском Главном Штабе, капитана Джона Хитчинга (Captain John Hitching), организация газобаллонных атак не планировалась. Хитчинг мотивировал это тем, что в местности, густо поросшей лесом, характеризующейся слабыми ветрами, имеющими, к тому же, неблагоприятное господствующее направление, газовые волны будут совершенно бесполезны[38].

Ввиду всего сказанного неудивительно, что в своей просьбе о газах Михеев получил отказ. Однако даже если бы Кожеозерская «газовая атака» и состоялась бы, вряд ли она была бы эффективна. Бойцы 159-го полка вообще и 8-й роты, занимавшей монастырь, в частности, были полностью обеспечены противогазами Кумманта-Зелинского. Это обстоятельство давало им вполне уверенную защиту от газовых атак[39].

Впрочем, газы не понадобились. Полковник Михеев пишет:

«…Тогда я приказал вести непрерывный систематический огонь из орудия по монастырю, а сам в то же время обратился с просьбой к подполковнику Лаури о посылке газовых снарядов или, вообще, газов, в чём получил окончательный отказ 15-го числа. Одновременно с этим я приготовил второе орудие к отправке в монастырь, но 16-го получил сведения, что монастырь занят нами....

В ночь с 15-го на 16-е, на озере поднялся сильный туман, который сильно мешал наблюдению. С полным рассветом нами было замечено, что из монастыря на выстрелы не отвечают, не видно никакого движения, обыкновенных дымков. Наши стрелки стали открыто появляться на перешейке. Выстрелов не было. Тогда, после полудня, была выслана разведка, которая к 18 часам заняла каменные строения, а к 3 часам был уже осмотрен весь остров, и присутствия противника не обнаружено. Предполагаю, что противник покинул монастырь именно в ночь с 15-го на 16-е июня…

Наш отряд, действовавший там, всё время был в очень тяжёлых условиях, ибо жилья кругом на 7 вёрст нет, размещались всё время в болотистом лесу.

В настоящее время 2-я рота отведена, а гарнизоном монастыря мною оставлена 1/2 5-й роты при двух пулеметах и 2-х бомбомётах…»[40].

Кожеозерская операция завершилась. Правда, монастырь был занят совсем не так, как планировалось — не в намеченный срок и с большими потерями. Да и вряд ли можно говорить о том, что монастырь был «взят»: скорее, «оставлен» красным гарнизоном после упорного сопротивления.

Как бы то ни было, но первая часть общего наступления на Онеге завершилась.

А вот само наступление, которое планировал полковник Михеев, так и не состоялось, одной из причин чего была, в том числе, неудачная Кожеозерская операция. Спустя месяц после описанных событий, 20 июля 1919 г., во 2-й роте 5-го Северного стрелкового полка, именно в той роте, которая штурмовала монастырь, произошло восстание, охватившее весь Онежский район. Офицеры полка были частью убиты, частью арестованы. «… Михеева, пользовавшегося большой любовью солдат, пощадили и с частью штаба отправили в Вологду…»[41]. Туда же был отправлен и арестованный подъесаул Болдырев[42]. 5-й Северный стрелковый полк прекратил свое существование, влившись в состав 6-й Красной Армии, став 156-м полком. Частями 356-го стрелкового полка был захвачен город Онега, и Северный фронт разрезан пополам.

В Кожеозерской операции газы так и не были использованы. Однако та легкость и решительность, с которой полковником Михеевым было принято решение об их применении, весьма показательна. Нет никаких сомнений, что, окажись газовые снаряды под рукой в нужный момент, они были бы пущены в дело не задумываясь.

Именно так и происходило на других участка фронта летом-осенью 1919 г. Многократные химические бомбежки, массированные газовые артобстрелы сотнями, и даже тысячами химических снарядов, использование нового, секретного газа, способного проникать через респираторы, и, как следствие, сотни отравленных — всё это становится обычным явлением. Гражданская война на Севере стала войной химической.

---

По этой теме читайте также:

---

Примечания

Имя
Email
URL
Отзыв