Объединенный комитет начальников штабов в сентябре 1945 года одобрил меморандум JCS-1496/2 «Основы формулирования американской военной политики» (документ 1) и 9 октября того же года — меморандум JCS-1518 «Стратегическая концепция и план применения вооруженных сил США»[60]. Эти документы являлись для американских вооруженных сил общим проектом военной стратегии послевоенного периода.

Исходя из посылки, что США — это сила, которая должна обеспечить и поддерживать «мир во всем мире»[61], в меморандуме JCS-1496/2 рекомендовалось нанести первый удар, начать превентивную войну:

«Если станет известно, что против нас готовятся выступить войска потенциального противника, мы не можем позволить, чтобы из-за ложных и опасных идей о недопустимости собственных агрессивных действий нам был нанесен первый удар. В этих условиях наше правительство должно быстро принять политическое решение, в то время как будет проведена подготовка для того, чтобы нанести, если это необходимо, первый удар»[62].

Американский историк Шерри комментирует эту формулировку следующим образом:

«“Мы не нанесем первый удар”, — заверил Эйзенхауэр конгресс в конце осени 1945 года, но секретные планы предусматривали нечто другое, и даже в открытых выступлениях некоторые офицеры энергично высказывались за то, что превентивное нападение было бы разумно. Правомерность превентивного нападения, что молча предусматривалось в прежних планах, была теперь со всей определенностью подтверждена Объединенным комитетом начальников штабов»[63].

При разработке меморандума JCS-1496/2 представители военно-морских сил предложили включить в него формулировку о нанесении «первого удара» и настояли на том, чтобы «это положение было подчеркнуто — для внесения ясности, что речь идет о новой политической концепции, отличающейся от прежнего отношения США к войне»[64]. За этим последовало расширение сети военно-воздушных баз, для того чтобы быть в состоянии охватить всю территорию СССР и усилить при возможном нападении эффект неожиданности.

После того как в октябре 1945 года Объединенный комитет начальников штабов рекомендовал ускорить атомные исследования и производство атомного оружия, в секретной разработке, датированной ноябрем 1945 года — отчете 329 Объединенного разведывательного управления (документ 2), — в качестве возможных целей атомной бомбардировки назывались 20 советских городов. Шерри указывает на то, что это управление рекомендовало атомное нападение не только в случае предстоящего советского нападения, но и тогда, когда уровень промышленного и научного развития страны противника даст возможность «случайно напасть на США либо защищаться от нашего нападения»[65]. Шерри продолжает далее:

«Управление рекомендовало задержать создание наступательного потенциала России в первую очередь с помощью стратегических военно-воздушных сил. Управление указало, что использование атомной бомбы против обычных вооруженных сил и системы коммуникаций является относительно неэффективным, то есть признало, что применение бомбы целесообразно лишь для массового уничтожения городских целей»[66].

В то же время, когда был подготовлен отчет 329, генерал Эйзенхауэр, командующий оккупационными вооруженными силами США в Германии, а с 1953 по 1961 год — президент, также разработал план войны с СССР. Условное название этого плана «Тотальность» понималось вполне буквально: речь шла о подготовке действительно «тотальной» войны[67].

Таким образом, в конце 1945 года были сформулированы основные положения американской военной доктрины 50-х годов — так называемая «стратегия массированного возмездия». При этом понятие «возмездие» было чистой фикцией, рассчитанной на то, чтобы вводить в заблуждение, так как правящие круги США точно знали, что со стороны СССР не было никакой угрозы:

«Советский Союз не представляет непосредственной опасности, — считали в американской армии. — Его экономический и людской потенциал истощен войной... Следовательно, СССР в ближайшие годы сконцентрирует свои усилия на восстановлении хозяйства и ограничит дипломатические контакты»[68].

«Возможности СССР независимо от того, как оценивались намерения русских, казались достаточным основанием, чтобы считать Советский Союз потенциальным врагом»[69].

И действительно, закрытые документы по вопросам американской стратегии, равно как и мемуары ведущих государственных деятелей того времени, ясно показывают, что те, кто в 1945 году помышлял о развязывании третьей мировой войны, никогда не верили в реальную военную угрозу со стороны Советского Союза. Мнимая советская опасность, о которой идет речь во всех документах, вообще не имеет какого-либо военного обоснования. Само существование социалистического общественного строя ставит под вопрос притязания США на гегемонию и будущее капиталистической общественной системы.

Социалистический строй нашел все возраставшее число сторонников за пределами советских границ. Освобождение от фашизма стало началом процесса глубоких общественных преобразований в Восточной и Юго-Восточной Европе. Если после первой мировой войны образовалось первое в истории социалистическое государство, то итоги второй мировой войны привели к возникновению мировой социалистической системы. Революционное рабочее движение значительно увеличило свое влияние на массы во многих странах мира. В колониях и полуколониях развились мощные национально-освободительные движения, причем в некоторых странах решающую роль играли коммунистические партии <...>[70].

В крепнущих антиимпериалистических и антикапиталистических движениях, и прежде всего в социалистических государствах, правящие круги США видели угрозу своим притязаниям на мировое господство и, более того, самому капиталистическому общественному строю. Сразу же после окончания второй мировой войны они выступили против этой опасности.

Одним из наиболее ранних документов «холодной войны» является так называемая «телеграмма из 8 тысяч слов», которую поверенный в делах США в Москве Джордж Кеннан в феврале 1946 года послал в Вашингтон. В этом документе Советский Союз изображен таким, каким он казался специалистам по вопросам американской внешней политики. Кеннан, который позднее признал, что он никогда не верил в военную угрозу со стороны Советского Союза, тогда приписывал СССР мнение о невозможности мирного сосуществования между социалистическими и капиталистическими государствами[71]. Со времен Маркса, утверждал он, социализм стремится только к одной цели — порабощению мира. Коммунисты успокоятся лишь тогда, когда эта цель будет окончательно достигнута, когда «диктатура партии» распространится на весь мир. Для Кеннана «мировой коммунизм» был «злокачественной опухолью, питающейся пораженной тканью».

«Больными» он считал тех, кто в Европе и других частях мира в 1945 году, руководствуясь своим практическим опытом, начал отходить от капитализма, видя свое будущее в социалистическом переустройстве общества.

Подобные оценки Советского Союза, мирового коммунистического движения и марксизма, проникнутые откровенной патологической ненавистью, были типичными для всех документов по стратегии США периода «холодной войны».

Эти документы, как правило, недооценивали гигантские морально-политические и экономические возможности реального социализма. Такие люди, как Кеннан, были склонны к абсурдным спекуляциям типа: «русский народ еще никогда не был так чужд, как сегодня, доктринам коммунистической партии», «внутреннюю стабильность и долговременность» социализма не следует «считать уже обеспеченными».

Подобные не соответствующие действительности представления приводили к полностью неверным оценкам общественных и исторических процессов развития. Вопреки реальному соотношению сил высказывались спекулятивные предположения о том, что, проводя политику «с позиции силы» и безоговорочной конфронтации, можно покончить с социализмом и всеми антиимпериалистическими движениями. Такой образ мышления отражает классовый подход — он демонстрирует отказ правящих кругов США признать законное право на существование другого, отличного от капитализма строя[72].

В своей телеграмме Кеннан дал рекомендацию стратегического характера, в соответствии с которой в последующие годы определялась официальная американская политика: западный мир должен быть вновь «оздоровлен» по желанию США, а социалистическое сообщество государств и мировое коммунистическое движение в результате политики «сдерживания» должны перестать существовать как факторы мировой политики. В конце 1947 года Кеннан писал в журнальной статье (документ 6), что для США очень важно, с одной стороны, полностью использовать возможности своей системы для того, чтобы опровергнуть «главный тезис марксистской философии» — утверждение о «дряхлости капитализма», — и, с другой стороны, сделать все, чтобы «в гигантской мере увеличить нагрузки, при которых должна действовать советская система». Это «в конечном счете приведет либо к уничтожению, либо к постепенной эрозии Советской власти»[73].

Содержание в то время секретной «телеграммы из 8 тысяч слов» Кеннана стало достоянием общественности. В первые же месяцы после войны ведущие западные государственные деятели в официальных выступлениях начали переориентировать общественное мнение с антигитлеровской коалиции на антисоветский «крестовый поход». Заслужившая печальную известность речь Черчилля о «железном занавесе», с которой он выступил 5 марта 1946 года, была не только произнесена в США, но и согласована с американской администрацией[74]. Таким образом, эта речь отражает также и политический курс США, сформулированный годом позже в речах Трумэна.

Понятие «железный занавес» было введено, кстати, не Черчиллем. Его придумал Геббельс в заключительной фазе войны, когда руководители терпящего крах нацистского рейха отчаянно пытались договориться с западными державами о сепаратном мире и совместной войне против Советского Союза[75]. То, что Черчилль взял на вооружение формулировку Геббельса, отражает следующий факт: западные державы после 1945 года объективно продолжили антисоветскую агрессивную политику германского фашизма.

Когда президент США Трумэн в речи 6 марта 1947 года говорил о том, что «свобода» важнее, чем мир, он нисколько не скрывал, что его прежде всего интересует обеспечение повсюду в мире «свободы для предпринимателей». Высказывание «дела плохи, когда рынки маленькие, дела хороши, когда рынки большие» разъясняет, какую «свободу» имел в виду мистер Трумэн.

В этом и заключается подлинный смысл провозглашенной 12 марта 1947 года доктрины Трумэна, в соответствии с которой США окончательно заняли место Великобритании в Европе и стали лидером в борьбе против всех разновидностей левых движений.

Этими речами Черчилля и Трумэна официально была начата «холодная война». С тех пор политика США получила то направление, необходимость которого специальный советник Трумэна Кларк М. Клиффорд обосновал в сентябре 1946 года тем, что Европу, Ближний Восток, Индию и Китай объединяет одна «важная черта»: все они находятся вблизи границы СССР. Уже в то время политика окружения СССР на антисоветской основе имела четко выраженный военный подтекст: Советский Союз уязвим «с помощью атомного оружия, биологической войны и воздушных налетов. Поэтому США должны готовиться к атомной и биологической войне»[76].

Примечания