Галина Ануфриева и Вера Шихова

Вера, расскажите, пожалуйста, о вашей деятельности против закрытия шахт и в защиту шахтёров. Что происходило в 90-е и 2000-е годы? С какими проблемами вы сталкивались?

В 1997-м году закрывалась шахта «Центральная», в то время я была помощником депутата областного законодательного собрания, Арыкова Дмитрия Анатольевича. Когда закрывалась шахта «Центральная», он разрешил мне помогать шахтёрам отстаивать шахту. Мы пытались сохранить оборудование, которое растаскивалось практически на глазах, ребята разыскивали всё. Шахту вообще хотели затопить. Но группа шахтёров спустилась вниз и не дала затопить горизонт. Потом их выловили и сильно избили. К тем, кто их избил, мер не было принято. Потому что всё это исходило, все угрозы — со стороны чиновников, заинтересованных в закрытии шахты. Потому что под ликвидацию шахты предоставляются большие деньги. В итоге шахта была закрыта, сколько мы ни пытались, не отстояли.

Вы участвовали в борьбе не только за эту шахту?

Нет, не только. Потом была «Шахта им. М.И. Калинина». Шахтёрам не выплачивали заработную плату, семьи голодали. У них не было даже денег, чтобы купить тормозок (еду, которую берут с собой в шахту), они рассказывали, что приходилось брать 2-3 картофелины и хлеб. Понимаете, что такое работа шахтёра? Это очень тяжёлый труд. И им длительное время не выплачивали зарплату. Поэтому они объявили забастовку. Мы вместе с ними составляли требования к руководству шахты и официальному профсоюзу. В итоге заработную плату им выплатили, и шахтёры решили, что надо прекратить голодовку. Я их предупреждала, что шахту всё равно ликвидируют. Задерживая заработную плату длительное время, работодатели искусственно создают повод для закрытия шахты. Шахтёры объявляют забастовки и голодовки, а поскольку предприятие в это время не работает, руководство закрывает шахту.

Я выступала утром у них на собрании, директор, конечно, был недоволен, что я им разъясняю, что шахта закрывается. И потом её действительно закрыли. Там теперь разрез. Тогда ещё можно было рабочим устроиться на какие-то другие предприятия, потому что открывались разрезы.

В настоящее время шахты продолжают закрываться?

Да, закрываются. Это было запланировано ещё тогда. У нас были депутатские чтения, посвящённые программе ликвидации шахт, мы ездили в Кемерово, и нам сказали, что к 2000 году должны будут закрыться практически все шахты в Кузбассе. Но в связи с тем, что в стране нехватка кокса, некоторые шахты у нас всё-таки оставили работать. Ну а сейчас уже полностью их закрывают, и начинается работа открытым способом, то есть в разрезах. Теперь всё будет изрыто. Когда используются шахты, ничего не видно, ведутся подземные работы — город сохраняется. А сейчас вокруг города всё изрыто, всё в котлованах, в рытвинах.

А сколько шахт было закрыто вот за эти годы?

Восемь шахт было закрыто: «Центральная», «Тырганская», «Смычка», «Северный Маганак», просто «Маганак», «Манейха», «Красный Углекоп», «Шахта им. М.И. Калинина». Сейчас на очереди «Зеньковская», «Коксовую» уже закрывают, «Дзержинку» планируется закрыть. Осталась у нас только «Зиминка», где мой сын работал, и сейчас сделали гидродобычу на «Красногорской».

Расскажите, как именно вы боролись, какими методами?

Мы составляли ежедневно протоколы того, что у нас происходило; ребята дежурили на шахте каждый день, чтобы не происходило никаких неприятностей и воровства. Потом мы все вместе собирались для обсуждения закрытия шахт, ездили поддерживать анжерских шахтёров. И там был митинг устроен. Всё было организовано, все шахтёры были дружны, все друг друга поддерживали, боролись за наш город, за наш регион. Но властям это было не нужно. Для руководства, наоборот, это было помехой. И когда Ю.Н. Малышев приехал на депутатские слушания к нам, в Кемеровскую область, он сказал: если вы в городе Прокопьевске все затонете — это будет очень хорошо. Так прямо и сказал. Он тогда был, по-моему, министром угольной промышленности. Мы были все в шоке. Для нас это было потрясением... Во-первых, мы живём в этом городе, мы переживаем за этот город. Практически во всех семьях кто-нибудь работает на этих угольных предприятиях. Для нас это очень важно. Во-вторых, у нас нет таких предприятий, куда бы можно было свободно уйти с шахты и устроиться на работу.

Вы также рассказывали, что ещё участвовали в голодовках?

Да. Это было в 2004 году, который был объявлен годом инвалидов, и тогда было массовое снятие групп инвалидности, занижение степеней. Пострадало очень много инвалидов в Кузбассе, а так как это угольный регион, уровень травматизма очень высокий. Поэтому мы были вынуждены начать голодовку. Нас было семь человек непосредственных участников. И в результате все пострадавшие инвалиды региона, примерно три тысячи человек, были восстановлены в правах. За исключением меня. Я не в обиде, потому что главное, что люди поверили, что можно бороться, можно добиваться, можно отстаивать и защищать свои права. Это самое главное.

А ещё боролись за Зенковский травмпункт, который был предназначен именно для шахтёров. Он был расположен в удобном месте. Если что-то случалось, люди доезжали до него без пересадок. Я тогда обратилась и в терком (территориальный комитет профсоюза) угольщиков шахт, побывала у них на собрании. И когда я поднимала вопрос сохранения этого травмпункта для удобства населения, для тех же шахтёров, они меня поддержали. И мы его отстояли. Это было в 1996 году. А потом снова стали его закрывать, и на этот раз это всё было сделано очень тихо, и его всё-таки закрыли...

Чего вам удавалось добиться? За что вы ещё боролись?

В 2008 году я объявила голодовку, и хотя ко мне никого не допускали, люди всё равно обращались. После монетизации все льготные медикаменты, путёвки, транспорт были заменены денежными выплатами. Проблема была в том, что если человек не успел написать заявление, то у него автоматически снимались эти выплаты. Многие пенсионеры и инвалиды просто забывали вовремя подать заявления. С этой проблемой ко мне обратились инвалиды, и я поставила вопрос перед Пенсионным фондом. И вопрос был разрешён.

В 2005 году у нас была голодающая, Матвиенко, она воспитывала внучку, у которой умерли родители. Она не могла получить пособие по потере кормильца. Судом было признано, что они являются иждивенцами, но в праве на получение пособия по потере кормильца было отказано. Мы с ней подали жалобу в Кемерово. И там нам тоже отказали. Тогда я попросила её собрать все документы, и мы их подали в Москву, в Верховный суд. По каждому пункту были представлены доказательства. И вы знаете, Верховный суд удовлетворил её жалобу. Она сейчас получает пособие на внучку по потере кормильца. Это была настоящая победа!

Расскажите о несчастном случае с Вашим сыном.

Мой сын устроился на шахту «Зиминка» 31 октября 2005 года. Очень любил свою работу. За год до несчастного случая я его просила уволиться, потому что для меня было очень тяжело, когда он уходил на смену. И вот 1 августа, где-то в четыре часа он мне позвонил и сказал: «Мама, мне уже сделали операцию. Я в травмбольнице». Из шахты никто мне не сообщил.

Он прицепил вагон к лебёдке канатом. А канат был изношенным, шахта его не заменила своевременно — поэтому канат при натяжении лопнул. Концом каната ударило ему в левый коленный сустав, потом захлестнуло, за ногу подняло вверх, вверху перекрутило, когда канат раскручивался, и бросило на землю, на бетонное покрытие... Кроме того, лебёдка не была своевременно отключена, как это положено, она продолжала работать, и это дало ещё ускорение и усиление удара.

Он был доставлен в травмпункт, оттуда его на личной машине отвезли в травмбольницу. Это говорит о том, что изначально было намерение сокрыть несчастный случай: скорая помощь у шахты дежурит круглосуточно, но на скорой его не повезли. Это отражено в амбулаторной карте стационарного больного. Там чётко написано: доставлен личным транспортом.

И какой диагноз ему поставили в травмбольнице?

«Рвано-ушибленная рана левого коленного сустава». Обследование не проводили, хотя 2 августа ЭКГ показала, что у него гипертрофия правого желудочка, и кардиолог подозревал, что есть проблемы с сердцем. Но дальнейших обследований не проводилось. Всё было сделано умышленно, чтобы фактически не устанавливать полученные повреждения. У него даже нет анамнеза в медицинской карте, они даже его не спрашивали, где у него болит, что у него болит.

А какое лечение ему в травмбольнице оказывалось?

Ему сделали операцию, по-моему, под местным наркозом: он говорит, всё наживую делали. Это был какой-то кошмар. Это вообще не было лечение. Ему просто делали противовоспалительные, противоинфекционные уколы, потому что это шахта — грязные условия труда.

И выписали они его точно с таким же диагнозом: «рвано-ушибленная рана левого коленного сустава». Вообще хотели его всего три дня продержать, так как из администрации шахты приехали и договорились, что не должно быть страхового случая. Я просила заведующего отделением травматологии его хотя бы подлечить, и его продержали 13 дней. 13 августа сына выписали, как сказано в выписке, «в удовлетворительном состоянии». На костылях мы уехали домой, на машине его забрали. Лечился он в поликлинике № 2 горбольницы № 3. Хирург нам попался очень хороший, очень умный мужчина, его позже уволили за то, что он всё-таки пытался его лечить, обследовать. А этого нельзя было делать, потому что Рытиков, директор шахты «Зиминка», был очень хорошим другом Нестерова, главного врача. И были, естественно, даны указания, чтобы Шихова не лечили, на больничном не держали, диагноза не ставили, не направляли ни на какие обследования. А этот хирург, он его продержал шесть месяцев и всё-таки дал направление на артроскопию левого коленного сустава. Травмбольница, кстати, проводила артроскопию, но этого не зафиксировала, как и того, что они откачивали жидкость из коленного сустава.

Какие повреждения у него были на самом деле? В каком состоянии он находится сейчас?

У него семь переломов в грудном отделе позвоночника, черепно-мозговая травма, травматическое заболевание головного мозга, инсульт, выпадение грыжи, разорваны связки с обеих сторон левого коленного сустава. То есть колено неустойчиво, выходит из сустава постоянно, он не может стоять длительное время, передвижение тоже ограничено.

Как давно ему перестали выдавать больничные листы и когда уволили с работы?

За те 6 месяцев, которые он лечился в поликлинике № 2 у того хирурга ему дали больничный. И дальше до установления группы инвалидности либо до полного восстановления утраченного здоровья должны были продолжать тот же больничный лист. Но этого не было сделано, ему стали давать больничные только на несколько дней, в которых вместо слов «травма и её последствия» незаконно указывалось слово «заболевание»; при закрытии больничного каждый раз писали «трудоспособен». И оплата по этим листам шла неправильная. Были периоды, когда больничные не выдавались. А с весны этого года ему больничные вообще перестали выдавать. Сказали, что он здоров — при таких-то повреждениях, фактически неизлечимых!

Они его уже два раза увольняли. Первый раз я его восстановила по суду, увольнение было признано незаконным. Его при таких повреждениях обязывают приступить к работе в нарушение техники безопасности и права рабочего на безопасные условия труда. А вину за то, что он при таких повреждениях приступил к своим обязанностям, сложат потом на него. И второй раз его уже не восстановили на работе. То есть лишили средств к существованию, лишили права на защиту, потому что я не могу платить адвокатам. Расчёт таков, что мы не сможем ничего добиться.

С такими травмами он не может устроиться на другую работу. Мы пошли, попробовали оформить справку о профпригодности, нам сказали: кто вас возьмёт, какой работодатель, с такими повреждениями? Я говорю: не надо на меня кричать, я всё понимаю — он не может работать, а у него в больничном листе и амбулаторной карте стоит «трудоспособен», они приклеивают в карточку все его повреждения и пишут — «трудоспособен».

Вы пытались как-то оспорить эти решения, добиться, чтобы его признали нетрудоспособным? Вы обращались в суды, пытались провести медико-социальные экспертизы?

Да, естественно. Мы сразу обратились в МСЭК (медико-социальная экспертная комиссия) для проведения экспертизы. Но там потребовали заплатить, а денег у нас не было. За деньги они пишут всё, что нужно, даже если на самом деле травмы нет. Потом нам сказали: если бы вы своевременно заплатили, всё было бы нормально.

В другом МСЭКе нам тоже отказали, так как вписали в акт медицинского освидетельствования только диагноз «рубец в подколенной ямке». Представленные нами медицинские документы о полученных повреждениях не были приняты к рассмотрению председателем МСЭ (медико-социальная экспертиза) города Прокопьевска Чулянчик И. М. Мы обратились в суд, и прошли экспертизу в Томске, которая подтвердила полную утрату профессиональной трудоспособности. Так как мой сын является подземным горнорабочим и после полученной травмы не может выполнять свои профессиональные обязанности в полном объёме, а в его профессии нет возможности перейти на более легкую работу, то фактически он утратил трудоспособность на 100%.

Однако суд в нарушение закона признал потерю профессиональной трудоспособности только на 40%, но обязал МСЭК установить группу инвалидности. Это было в 2011 году, но группа инвалидности до сих пор не установлена. Решение суда не исполняется. МСЭК считает, что они выше суда. И судебные приставы ничего не делают для того, чтобы решение было выполнено.

У меня есть второе решение суда: всё лечение, проведённое в 2011 году, является последствием производственной травмы. Но наша медицина ничего не признаёт.

Также есть судебное постановление от апреля 2011 года о предоставлении социальных выплат и включении нас в уточнённые списки на приобретение жилья. Но и здесь до сих пор нет никакого исполнения.

Вы обращались в местную прокуратуру в связи с тем, что решения суда не исполняются?

Да, обращались. Но получить со стороны прокуратуры ничего невозможно. Я ни в одном случае не получила.

Например, когда я обратилась с тем, что в течение длительного времени не исполняется судебное постановление о предоставлении социальных выплат и внесении нас с сыном в уточнённые списки, то нам не дали никакого мотивированного ответа.

Расскажите, почему Вы решили ехать в Москву? К кому Вы здесь обращались? С какими проблемами Вы здесь столкнулись?

Предварительно все обращения в наши местные инстанции я дублировала в Администрацию президента Российской Федерации. И если бы мне в Администрации президента сразу дали ответы на поставленные вопросы, то есть центральная власть осуществила контроль и защиту нарушенных прав, то я бы в Москве не оказалась. Но все, все мои обращения к президенту были спущены в область, а область, естественно, мер по нарушениям не приняла. Я решила, что нужно решать вопрос на более высоком уровне и возбуждать уголовные дела в отношении данных экспертных комиссий города Томска, как СМЭ (судебно-медицинская экспертиза), так и МСЭ (медико-социальная экспертиза), и нашего города. У нас уже имеется подтверждение незаконности их действий.

В нашем городе все работают вкупе: руководство шахты, Управление здравоохранения, прокуратура, Администрация. Я всё прошла, я обращалась всюду, вплоть до администрации города Кемерова.

Теперь будем добиваться защиты наших прав здесь. Будем освещать всё это в СМИ, сотрудничать с депутатами, добиваться содержательного ответа от Администрации президента, от Министерства здравоохранения. Согласно Конституции, правящая сила — народ, то есть мы. А никак не чиновники, которые должны исполнять волю народа. И мы будем бороться.