Сочетание слов «нацистская культура» вполне может быть воспринято как оксюморон, аналогично сочетанию «совесть нацистов» в одноименном названии книги Клаудии Кунц. Дело в том, что до недавнего времени культуру времен Третьего рейха старались вообще не рассматривать, отделываясь взамен этого ссылкой на ставшую крылатой фразу из пьесы нацистского драматурга Ганса Йоста «Шлягетер»: «Когда я слышу слово “культура”, я снимаю с предохранителя свой револьвер». Парадокс в том, что именно Йост после прихода Гитлера к власти сменил Генриха Манна на посту президента Академии немецкой культуры и возглавил Прусский государственный театр, а с 1935 года стал президентом имперских литературной и театральной палат. Он был дружен с Гиммлером и в 1942 г. получил из его рук чин группенфюрера (генерала) СС.

Так что же было характерно для нацистской культуры, как феномена XX века? Можно ли среди 200 (по другим сведениям — 500) определений понятия «культура» найти определение, под которое вполне подпадало бы то, что сделали с ранее знаменитой германской культурой нацисты? Ответа «в лоб» на этот вопрос найти пока не удается. Но и обходить его далее уже не получится, и об этом свидетельствуют появившиеся в последние годы публикации на эту тему в нашей стране и за рубежом.

Считается, что германская культура в мировую сокровищницу основной вклад внесла преимущественно за 150 лет до провозглашения Третьего рейха. Нацисты за 12 лет их пребывания у власти не смогли (и не смогли бы!) создать свою, нацистскую, культуру с нуля. Да они и не стремились к этому. Более того, они декларировали свою опору на идущую в века немецкую «народную» культуру. В какой-то мере это было так, но с той поправкой, что к стволу классической германской культуры они привили ростки, успевшие принести свои ядовитые плоды.

…Путаница с размытыми понятиями «культура» и «культурный человек» является источником множества недоразумений. А для части моей родни эта путаница буквально стоила им жизни. В начале минувшей войны они, и мысли не допуская о том, что немцы, представители «культурной нации», способны уничтожать мирных евреев (и не только их), стали в итоге теми, кто устелил в Киеве дно Бабьего Яра под пулеметным огнем. Эвакуироваться на восток от наступающих немцев они категорически отказались, не веря «слухам». Да что там обычные обыватели, когда иные известные писатели, всячески облагораживая нацистов, даже и слышать не хотели об их преступлениях против человечества. Хрестоматийным примером тому стал Кнут Гамсун.

Заблуждения Кнута Гамсуна

После поражения немцев под Сталинградом в доме известного норвежского писателя Кнута Гамсуна царило уныние. Убежденный германофил Гамсун большие надежды возлагал на победу Германии во Второй мировой войне. Еще в самом начале разгоревшейся большой войны он, вовсе не считая себя политиком, дальнейшее развитие событий видел так:

«Как только Германия получит передышку на Западном фронте, она обернется в другую сторону и вышвырнет русских с Балтики и с Севера. Германия ждет. Подождем и мы. Не будем сейчас бить Германию по больному месту».

Не следует переоценивать отсутствие у Гамсуна достоверной информации о том, что происходило в Германии с воцарением в ней нацистского режима. В 1934 г. в письме своей дочери Сесилии, проживавшей тогда в Германии, он наставлял ее так:

«Ты сейчас живешь в великой стране, и поверь, это по-настоящему великая страна. Прошу тебя, не пиши своим подругам, что кто-то кончает жизнь самоубийством в Германии, ведь они могут подумать что-нибудь плохое об этой прекрасной стране. Лучше расскажи, как Гитлер и его правительство умудряются вершить великие дела в атмосфере ненависти и вражды со стороны всего мира. Ты и я, мы все будем благодарить Германию и благословлять ее, ибо за нею будущее».

В 1938 г. Гамсун с горечью узнал о самоубийстве австрийского писателя и историка Эгона Фридделя. Фриддель, еврей по национальности, был поклонником Гамсуна и посвятил ему свою книгу, которая вышла на норвежском языке в год смерти автора. «Зачем он это сделал? Он мог бы приехать ко мне!», — наивно сокрушался по этому поводу Гамсун. Трудно себе представить, что Гамсун не осознавал того общеизвестного факта, что в основе нацистской идеологии, подчинившей себе культуру в Третьем рейхе, лежала расовая мифология, демонизировавшая евреев как источника мирового зла и возвеличивающая при этом нордическую расу арийцев. Гамсун всецело поддерживал коллаборациониста Квислинга, фамилия которого для норвежцев стала синонимом слова «предатель». Вскоре после войны Гамсун в своих записях утверждал: «Я не вижу ничего предосудительного в том, что сделал Квислинг. Конечно, ему не стоило убивать евреев, ведь они такие же люди, как и мы все». О классовой позиции Гамсуна свидетельствует его поддержка Квислинга, когда тот в бытность министром обороны применил силу против бастующих рабочих. Забастовки рабочих Гамсун приписал «затеям коммунистов», которые якобы хотят уничтожить Норвегию.

За время войны Кнут Гамсун, не отметившийся ранее в публицистике, написал около пятнадцати статей и призывов, выступая на стороне немецких оккупантов. Лично Гамсун при этом не состоял в норвежской нацистской партии. Однако его жена Мария и оба их сына стали членами этой партии. Мария разъезжала по различным городам, выступая перед немецкими частями в поддержку нацистских идей от имени Гамсуна, а также с чтением произведений его и ее собственных. Можно было бы объяснить эти факты излишней политической активностью самой Марии, если бы не поступки самого Гамсуна, вступившего в непосредственный контакт с руководителями нацистского Рейха.

В мае 1943 г. состоялось знаковое событие — встреча Гамсуна с Геббельсом, которую Геббельс трогательно описал в своем дневнике. Он был «потрясен встречей», когда увидел, как у Гамсуна при виде Геббельса выступили на глазах слезы и как он отвернулся, «чтобы скрыть свои чувства». После этой встречи собрание сочинений Гамсуна по приказу Геббельса было выпущено тиражом в 100000 экземпляров. Растроганный этой встречей, Гамсун по возвращении домой отблагодарил Геббельса, отослав ему в качестве подарка свою Нобелевскую медаль, полученную в 1920 г. за книгу «Соки земли».

Вскоре за этой встречей состоялась встреча Гамсуна с Гитлером, которому писатель решился высказать ряд претензий и предложений относительно места Норвегии «за общим столом». Гитлер не стал особенно вникать в соображения Гамсуна и по существу выгнал его, не дослушав. Гамсун, до этого момента безоговорочно поддерживавший нацистский режим, с горечью заявил Гитлеру в конце беседы: «Вы совершенно не разбираетесь в том, о чем я говорю!». Тем не менее, он «из чистого рыцарства» написал Гитлеру некролог, решив, вопреки здравому смыслу, защищать нацизм до конца. Имеет смысл процитировать этот некролог, справедливо воспринимающийся многими как наиболее абсурдное публицистическое произведение писателя:

«Я не достоин во всеуслышание говорить об Адольфе Гитлере, к тому же его жизнь и деяния не располагают к сентиментальности. Он был воином, борцом за человечество, провозвестником Евангелия о правах всех народов. Он был реформатором высшего класса, его историческая судьба судила ему действовать в эпоху беспримерной жестокости, которая в конце концов захватила и его самого. В таком свете, вероятно, видит Адольфа Гитлера рядовой представитель Западной Европы, а мы, его ближайшие единомышленники, склоняем голову над его прахом».

Восхваление Гамсуном Гитлера как «борца за человечество», «провозвестника Евангелия о правах всех народов» низвело писателя с почетного пьедестала «норвежского писателя». Норвежцы, участники норвежского Сопротивления, с самого начала не послушались призыва Гамсуна «бросать оружие» и вписали славную страницу в историю страны. Многие из его соотечественников, разочаровавшись в своем кумире, швыряли за ограду его усадьбы написанные им книги, которыми некогда восхищались…

Лауреат Нобелевской премии по литературе Кнут Гамсун и нацистский рейхскомиссар Норвегии Йозеф Тербовен.

…Кнут Гамсун, категоричный в своих суждениях, после своего продолжительного проживания в США описывал американцев как «абсолютно бескультурную нацию». Занятно, однако, что во время общения со следователем, описанного им в книге «По заросшим тропинкам», ему неоднократно задавался вопрос: «Вы считаете немцев культурным народом?» Гамсун, однако, на этот вопрос ничего не ответил. Да и что мог бы ответить на этот вопрос он, менее двух месяцев назад написавший в форме некролога восторженные строки в адрес такого чудовища, как Гитлер?..

Опора на мифы и образы врагов

Одним из дежурных мифов, использовавшихся нацистскими ораторами, был явно бредовой миф о заговоре, сформулированный так: «У плутократии и большевизма один господин — еврей». Если до российской Октябрьской революции роль главных заговорщиков играли масоны, якобы сотворившие Французскую революцию, то после 1917 года главными заговорщиками стали «еврейские большевики», или просто «евреи», выступившие в качестве тайных покровителей и большевизма, и плутократии. Масонов же стали квалифицировать как опору еврейско-демократической плутократии.

Гитлер, мировоззрение которого сформировалось мифом о заговоре, в своем новогоднем воззвании от 1 января 1942 г. твердил о «борьбе с еврейско-капиталистическо-большевистским мировым заговором». Но еще в 1939 г. он грозил «международному финансовому еврейству», что в случае войны вместо «большевизации земного шара» произойдет «уничтожение еврейской расы». Ему вторил Геббельс, утверждая, что международную кампанию против Германии ведут «круги международного еврейства, международного масонства и международного марксизма».

С марксистами у нацистов были особые счеты. Они, как и евреи с их богоизбранностью, рассматривались как прямые конкуренты на лидерство. Карлу Марксу его оппоненты от национал-социализма вменяли в вину всё, включая еврейское происхождение. Парадоксально, но факт: заблуждения молодого Маркса в «еврейском вопросе», пытавшегося тогда отмежеваться от евреев, которых он отождествлял с торгашами, не спасли от нападок блюстителей «чистоты крови». Один из их идеологов национал-социализма, писатель Артур Мёллер ван дер Брук, так безапелляционно писал о Марксе:

«Он был евреем — чужаком в Европе, который, однако, имел наглость вмешиваться в дела европейских народов. Это было, словно гость хотел обрести дополнительные права, указав хозяевам путь спасения от нужды. Но не был связан с ними, с их историей, с их прошлым. Обычаи, которые вновь определяли современность, не были присущи его крови. Он не жил на протяжении тысячелетий рядом с ними. Он чувствовал и думал совершенно по-другому, нежели они.

…Маркс постижим только через его еврейское происхождение. В нем проявляются иудейские, талмудические черты гетто. Он очень далек от Иисуса. Но все же он находится рядом с ним как Иуда, который пытается искупить вину за свое предательство.

Маркс, у которого не было отечества, не собирался думать о народах. Ему даже никогда не приходила в голову мысль задаться вопросом: возможно ли возникновение универсального человеческого социализма лишь тогда, когда имеется народный, национальный социализм?

…У каждого народа — свой собственный социализм.

Маркс в корне разрушил немецкий социализм. Он не желал его развития. Он душил любые зародыши национального социализма…».

Итак, от чистоты крови — к национал-социализму. Парадокс, однако, состоял в том, что Артур Мёллер, обосновывая правомерность национал-социализма, в итоге стал испытывать антипатию к нацистам, поскольку остался верен своему сомнению времен его молодости относительно правомерности расизма. Словосочетание «Третий рейх», предложенное Мёллером вначале как ключевое понятие «мифа немецкой революции», стало в итоге синонимом гитлеровской диктатуры. Когда этот миф был воплощен в реальность, он пробудил иррациональные силы. Являясь убежденным немецким националистом, Мёллер не верил, однако, в успех национал-социализма, идеологом которого его считали. Более того, враждебное отношение нацистов к большевикам он считал гигантским заблуждением. Задолго до победы Гитлера на выборах, Мёллер в 1925 г. покончил с собой. О Гитлере он, пообщавшись с ним как-то, высказался так: «Этот парень ничего не поймет».

Что касается понятия «чистота крови» и соответствующего мифа, то оно восходит еще к временам испанской инквизиции времен Хуана Торквемады. В списках основных понятий инквизиции было прописано, что «принадлежать к чистой крови — значит не происходить ни от евреев, ни от мавров, ни от еретиков». Утвержденные в конце 15 века римским папой законы «чистоты крови» противоречили многовековым традициям сосуществования в арабской Испании, где христиане, евреи и арабы великолепно уживались, взаимно обогащая свои культуры. Дискриминация и изгнание крещеных мавров и евреев, отличавшихся своей образованностью и трудолюбием, привели к глубокому упадку политической и экономической жизни страны. К началу 18 века Испания лишилась своего былого могущества, а ее владения разделили между собой соседние страны. Этим закончилась продолжительная борьба за «чистоту крови».

По прямому признанию рейхсфюрера СС Гиммлера, «вопрос крови» являлся «отправной точкой» идеологии нацизма. По мнению Гитлера, «одной только степенью чистоты крови определяется сила и слабость людей». Принцип «защиты чистоты крови» у нацистов стал ведущим после их прихода к власти.

Расовое законодательство нацистов сводилось к антиеврейским законам лишь на первых порах. Регулирование «чистоты крови» затем стало распространяться и на другие народы. Политику нацистов в отношении славян предельно ясно озвучил Гиммлер в своей речи, произнесенной 4 октября 1943 г.:

«Славяне — это смесь народов из низших рас с вкраплениями нордической крови, не способная к поддержанию порядка и к самоуправлению».

Отсутствие доступных документов продолжительное время не позволяло пролить свет на все аспекты расистской политики нацистов. Но вот пример с их отношением к украинцам, свидетельствующий о том, что нацисты относили и их (!) к «унтерменшам», т.е. к «недочеловекам». О том, что это было именно так, можно прочесть в воспоминаниях немецкого расового теоретика Ганса Гюнтера, награжденного золотым значком как почетного члена нацистской партии. В книге «Мои впечатления об Адольфе Гитлере» он так пишет о фюрере:

«…Он допустил глупое словосочетание “раса господ”, во внешнеполитическом применении столь же вредное, как наименование “славянские недочеловеки”, которое было перенесено Эрихом Кохом, истинным недочеловеком, даже на вначале прогермански настроенных украинцев».

Это признание следовало бы учесть современным украинским неонацистам, копирующим своих духовных германских предков и выказывающим большую радость от того, что им повезло родиться украинцами, а не «москалями».

Гитлер огромное значение придавал воспитанию нового поколения в духе национал-социализма, опираясь при этом на мифы о крови и расе. Сам фюрер был неудачником в школе, а затем и в выбранной им было карьере художника (он трижды неудачно поступал в Художественную академию в Вене). Поэтому он с нескрываемым презрением относился к школьному и университетскому образованию с их учителями и преподавателями, ненавидя академическое образование в целом. В 1938 г. он в почти издевательском тоне провозгласил: «Этой молодежи нечему учиться, кроме как мыслить по-немецки, действовать по-немецки». Свое видение перспектив роста для молодых немцев он выразил так:

«С десяти лет вы принадлежите Юнгфольку, с четырнадцати — Гитлерюгенду, затем партии и государственной службе. А после службы в армии мы сразу возьмем вас в СС и СА и так далее. В своей дальнейшей жизни вы уже никогда не будете предоставлены сами себе».

Образованные люди и «реакционеры», по мнению Гитлера, уже не смогут угрожать его государству. «Мы отберем у них детей!», — «жестким и суровым голосом» провозгласил он как-то в одной из своих майских речей, сильно испугав этим даже такого убежденного национал-социалиста, как Ганс Гюнтер. Одна знакомая дама Гюнтера призналась ему, что «была объята ужасом и возмущена теми жестко произнесенными словами». Это — из области эмоций. Гитлер, однако, слов на ветер не бросал, и свое обещание всячески претворял в жизнь. В воспитании «поколения победителей», а на деле — «потерянного поколения», парадоксы не были редкостью. Знакомство с воспоминаниями представителей этого поколения убедительно это подтверждает [Кнопп, 2004].

Воспитание «поколения победителей»

Ключевой фразой в оценке того, к какой культуре приобщалась немецкая молодежь при нацизме, может быть признание одного из современников Третьего рейха: «Из нас регулярно вытравливали человечность и представления о гуманности».

Воспитание новых немецких «людей-повелителей» воплощалось в реальность в гитлеровских элитных школах: школах имени Адольфа Гитлера, национал-политических воспитательных учреждениях, рейхсшколе НСДАП. В них детей муштровали, обучали военному делу и формировали у них нацистское мировоззрение. Все учебные дисциплины находились под влиянием нацистской идеологии. Школьные учителя, придерживающиеся демократических взглядов, были нацистами изгнаны, отправлены на пенсию или переведены на низшие должности. Учителя и руководители Гитлерюгенда в своих расистских лекциях пропагандировали образ арийского человека-повелителя, который должен стоять выше представителей неполноценных народов и носителей нездоровой крови. Писатель Гвидо Кнопп, опросивший 1000 свидетелей для написания своей книги, утверждает следующее:

«Мифы и легенды стали значить больше, чем знания. Так Гитлер хотел создать новое поколение — поколение жестокой, дикой, безжалостной молодежи, способной повелевать».

Писатель Людвиг Хариг, бывший слушатель педагогического училища, так описывает новации в нацистской педагогике:

«Учителям вменялось в обязанность готовить детей к тому, что в случае войны они должны сражаться с врагами, проявлять храбрость и самопожертвование, чтобы однажды превратиться в повелителей Европы и всего мира. Гнев немцев должен быть направлен против всего, что не является немецким».

В одном из пособий для учителей недвусмысленно утверждалось:

«Расовый и еврейский вопрос есть центральная проблема национал-социалистического мировоззрения. Решение этой проблемы будет гарантией для существования национал-социализма и нашего народа на вечные времена».

Руководил Гитлерюгендом Бальдур фон Ширах, названный Гитлером «молодежным вождем немецкого рейха». Он был выходцем из семьи крупных буржуа. Образованный интеллектуал с аристократическими манерами, он умело использовал и направлял юношеские заблуждения, подпитываемые сказками о бесклассовом немецком сообществе и «трудящемся фюрере». Рядовые немцы, однако, и не догадывались, что Гитлер просыпается и встает лишь к середине дня, а работе с документами обычно предпочитает безделье. Нацистское кино показывало его народу как ответственного трудоголика, использующего каждую минуту для службы во имя народа.

Ширах был любимцем Гитлера, но любовь к фюреру явно была не безгранична: как-то в состоянии сильного подпития он вытащил пистолет и прицелился в портрет Гитлера, что, как ни странно, ему простили. На этом посту Ширах еще как-то декларировал свое неприятие хулиганских антисемитских выходок своих подопечных. Но в 1942 году, являясь гаулейтером Вены, он депортацию венских евреев, осуществляемую по воле Гитлера, цинично назвал «весомым вкладом в европейскую культуру». В 1946 г. состоялось позднее раскаяние Шираха, приговоренного к 20 годам тюремного заключения. Вот что он заявил Нюрнбергскому трибуналу:

«Я воспитал это поколение в духе преданности и веры Гитлеру. Я считал, что служение фюреру сделает наш народ и нашу молодежь счастливыми, свободными и сильными. Так думали и миллионы молодых немцев. Они видели в национал-социализме свой идеал. Многие погибли за это. Моя вина заключается в том, что я воспитывал молодежь для человека, который убил миллионы. Я верил этому человеку. Вот что я могу сказать в свое оправдание».

Один из бывших учащихся школы Адольфа Гитлера много лет спустя так характеризовал пребывание в этой школе: «Наша будущая профессия называлась просто — гауляйтер в Сибири. Нас к этому готовили». Повседневная жизнь нацистских элитных школ была полна противоречий, об этом свидетельствуют признания учащегося одного из подобных интернатов:

«Мы должны были быть верными последователями фюрера и убежденными национал-социалистами. Мы должны были уметь мыслить независимо и иметь волю для принятия самостоятельных решений. Однако эти вещи не стыковались между собой. Вы не можете быть убежденным и верным фюреру национал-социалистом и одновременно критически мыслящим человеком».

В конце войны восемнадцатилетний юный поэт Вольфганг Борхерт так подытожил свой военный опыт:

«Мы — поколение без родины и с плохой репутацией. Наше солнце светит тускло, наша любовь жестока, у нашей молодежи нет юности.

…Мы — поколение без связей, без прошлого, без признания».

Нацистские «истины», вбиваемые в школьные головы учителями и наставниками, далеко не всегда находили отклик у школьников. Вот воспоминания Рудольфа Банушера, еврея, об издевательствах над ним во время уроков по «расовой науке». Учитель, поставив его перед классом, задал классу вопрос о том, знают ли они, кто такой «ублюдок». В ответ на молчание класса он ткнул пальцем в сторону мальчика: «Вот он. Его мать еврейка. Этим всё сказано». Однако одноклассники в ответ никак не прореагировали на слова учителя. Причина была проста: многие из них происходили из консервативных семей, в которых родители успешно оберегали детей от «нового духа».

Воспитанники элитных нацистских интернатов нередко попадали впросак при столкновении с реальной действительностью. Во время проведения сельскохозяйственных работ, в которых они регулярно принимали участие, один из «юнгманов» спросил простого крестьянина: «Как идут дела после того, как выгнали всех евреев?» Ответ ему был неожиданным. По словам крестьянина, хорошего стало мало, так как с исчезновением евреев торговля скотом полностью заглохла.

Религия: фюрер вместо Бога

Руководители Третьего рейха были воинствующими атеистами, что еще до выборов в 1933 г. лишило их миллионов сторонников. Тем не менее, они поддерживали миф о христианском духе нацизма, и свою борьбу с церковью старались не афишировать. Это им нужно было для того, чтобы от них вообще не отшатнулись христиане, составлявшие по переписи 1940 года 95% населения, — протестанты и католики (в соотношении 3:2). Популистскому нацистскому режиму нужно было поддерживать иллюзию «единства нации», и публичные протесты могли бы сильно изменить его планы.

В свою «веру» нацисты стремились обратить в первую очередь детей. Их учили молиться не Иисусу Христу, а фюреру. Молодое немецкое поколение нацисты приобщали к культу мертвых: смерть за фюрера провозглашали как путь к вечной жизни. Членам Гитлерюгенда вера в фюрера заменила веру в божественного отца. Новая «национальная религия» заставляла поклоняться новой «святой троице»: «Наша вера — фюрер, наша религия — Германия, наше желание — святая империя немецкой веры!» Бальдур Ширах, овладев магией религиозных обрядов, демонстрировал свою преданность «богу» Гитлеру, который и сам не прочь был считать себя «божьим провидением» и «пророком нации». Псевдорелигиозная форма и суть нацистского движения нацелены были на подмену основ христианской веры. Вместо христианской религии воспитатели предлагали своим подопечным изучать саги о древних германских богах и историю нацистской партии.

В юнкерских школах будущим офицерам внушали, что христианство является разлагающим человека «еврейским учением». Однако притеснение военного духовенства нацистами вызвало рост религиозности военнослужащих во второй половине 1937 года. Конкретно это проявлялось в том, что офицеры демонстративно нарушали запрет на посещение гражданских богослужений и участие в церковных процессиях в военной форме.

Геббельс в августе 1933 г. записал в своем дневнике следующее откровение: «Против церкви. Мы сами станем церковью». А пятью годами раньше свои рассуждения на эту тему он изложил более пространно:

«Национал-социализм — это религия. Нам не хватает только религиозного гения, который отверг бы старые, изжитые догмы и построил бы новые. Нам не хватает ритуала. Национал-социализм должен стать государственной религией немцев.

…Моя партия — моя церковь».

Христианское мировоззрение не знает рас и признает равенство людей независимо от их национальности, поэтому его считали идеологией, прямо враждебной нацизму. Такие христианские записи, как «не убий!», а также «возлюби ближнего твоего, как самого себя», категорически не подходили нацистам. Гитлер так ставил основную задачу в борьбе с церковью (из дневника Геббельса): «Мы должны согнуть церковь и превратить ее в нашего слугу». Борман в июне 1941 г. в своем секретном письме, адресованном всем гауляйтерам, писал:

«Национал-социалистическое и христианское мировоззрения несовместимы. Христианские церкви рассчитаны на невежество людей и стремятся удерживать большую часть народа в невежестве, так как только таким путем церкви и могут сохранять свою власть.

…Христианские церкви давно уже поняли, что научные познания представляют опасность для их существования. Поэтому, используя такие псевдонауки, как теология, они стараются либо замять, либо фальсифицировать данные научных исследований. Национал-социалистическое мировоззрение стоит на более высоком уровне, нежели концепции христианства, суть которых перенята у иудаизма. По этой причине мы можем спокойно обойтись и без христианства.

Вследствие несовместимости национал-социализма с христианскими концепциями мы должны всячески противодействовать любому усилению церкви и отказывать ей в помощи и поддержке».

Когда это письмо попало в руки верующих и стало достоянием гласности за границей, разразился скандал, и Гитлер распорядился его отозвать. Католики в долгу не остались и свое видение нацистской политики в отношении католической церкви выразили в «Слове пастырей», составленном в ноябре 1941 г. на Фульдской конференции епископов. В этом документе утверждалось:

«Фюрер обещал построить государство на основе христианского мировоззрения, но слова своего не сдержал. Государство и партийные инстанции развернули борьбу с церковью и нарушали договоры и право. Запрещались служба, церковные праздники, соборы превращались в склады для мебели или помещения для лагерей, распространялась враждебная христианству пропаганда.

…Нарушались законы, установленные Богом, те законы, которые являются и должны являться основой христианства, а также всей человеческой культуры».

В декабре 1941 г. Гитлер, еще веря в «блицкриг», так откровенничал в его ставке:

«Война идет к концу. Последняя великая задача нашей эпохи заключается в том, чтобы решить проблему церкви. Только тогда германская нация может быть совершенно спокойна за свое будущее».

В «учебных материалах», распространявшихся в марте 1943 г. Службой имперской безопасности, перечислялись пять главных мировоззренческих врагов национал-социализма: евреи, масонство, марксизм, либерализм и церковь. Борьбе с церковью в этом документе уделялось особое внимание:

«Еще большим врагом является Церковь. Она постоянно стремится к мировому господству. Христианство, которое основывается на Ветхом и Новом завете, было взято из еврейской религии. Христианское мировоззрение проистекает из переднеазиатской расовой души, а не исходит из естественных ценностей народа. Также в отличие от национал-социализма оно не знает рас, а его пароль гласит: перед Богом все равны, и к тому же исходной точкой считается еврейство. Как и другие наши враги, Церковь борется всеми имеющимися в его распоряжении средствами против национал-социализма и его организации, заодно с еврейскими и капиталистическими режимами, чтобы уничтожить наш народ».

В это же время Гиммлер в кругу своих единомышленников предельно ясно заявил:

«Против нас автоматически оказывается каждый, кто является убежденным коммунистом, против нас каждый убежденный масон, каждый демократ, каждый убежденный христианин».

Несмотря на трудности, вызванные затянувшейся войной, нацисты не оставляли церковь без внимания. За годы войны было рассмотрено около 9 тысяч дел по обвинению католиков в антигосударственной деятельности, из них 4 тысячи было казнено и замучено. Протестанты пострадали гораздо меньше: на сотни католических священников приходилось лишь несколько протестантских пасторов.

Протестанты, для которых антисемитизм был обычным делом, в меньшей степени, чем католики, выступали против расизма нацистов. Как ни парадоксально, но антисемитизм протестантов, унаследованный ими от Мартина Лютера, обращался подчас и против нацистов, которые были антисемитами по определению. К примеру, известен случай, когда один из священников оппозиционной нацизму «Исповедальной церкви» обосновывал свое отрицательное отношение к Гитлеру и нацистам тем, что последние «являются продуктом еврейского антихристианского влияния». Напротив, сторонники нацистского движения, убежденные в его «христианском характере», старались вовсю это демонстрировать. Так, в протестантских районах Германии командиры СА и СС отрядами отправляли своих подчиненных на богослужения. Другой пример: дочь Геринга Эдду крестили по протестантскому обряду.

Атеизм нацистов подчас высмеивался в анекдотах. В одном из них офицер СС потребовал убрать распятие из палаты, где будет рожать его жена, так как не хочет, чтобы первым, кого увидит его сын, был еврей. Просьбу эсесовца выполнить отказались, но на следующий день «обрадовали» его тем, что его ребенок родился слепым.

Католические функционеры, несмотря на многолетние притеснения их единоверцев нацистами, помогли, как ни парадоксально, бежать в Аргентину некоторым нацистским преступникам — эсэсовскому врачу Йозефу Менгеле, Адольфу Эйхману, Анте Павеличу (усташскому лидеру, заочно приговоренному к смерти в Югославии), коменданту Треблинки Филиппу Штанглю.

Протестанты сразу же после войны заявили о своем покаянии и вине за нацизм. Показательной была судьба протестантского пастора Мартина Нимёллера.

Нимёллер во время Первой мировой войны был командиром субмарины. После войны он занялся богословием и в 1931 г. стал пастором в одном из районов Берлина. Он придерживался националистических и антикоммунистических убеждений, поэтому поддержал приход Гитлера к власти. Когда же на церковь начались гонения, Нимёллер выступил с критикой Гитлера в своих проповедях. Он был арестован, осужден на 7 месяцев заключения, но, просидев уже 8 месяцев в предварительном заключении, в марте 1938 г. был освобожден. Но на выходе из здания суда его арестовало гестапо и уже без всякого суда отправило в Заксенхауз, а затем в Дахау, где он просидел 7 лет, пока не был освобожден союзниками. Гитлер, взбешенный мягкостью приговора суда Нимёллеру, заявил, что ему «следует сидеть до тех пор, пока он не посинеет», а составу суда пригрозил наказанием. Нимёллер глубоко раскаивался в своих былых убеждениях и неоднократно признавал свою вину за преступления нацистов. Во всем мире часто цитируют его стихотворение «Когда они пришли»:

«Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист.
Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ.
Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза.
Потом они пришли за евреями, я молчал: я же не еврей.
А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто мог бы протестовать».

Наука «арийская» и «неарийская»

В Германии наука концентрировалась в трех секторах. Первый сектор включал университеты, Академию наук («Общество кайзера Вильгельма»), вузы и научно-исследовательские институты. Второй сектор являл собой независимую промышленную научно-исследовательскую организацию, в которую входили лаборатории таких известных концернов, как «Цейсс», «Сименс», «Телефункен» и многие другие. Этот сектор не нуждался в помощи министерств, научно-исследовательских советов и других ведомств. Он располагал высококвалифицированными специалистами, техническими и финансовыми средствами для автономной работы, которая не афишировалась из соображений конкуренции. В результате этого исследователи, работающие в лабораториях первого сектора, подчас были в полном неведении о том, что делают их коллеги во втором секторе. Третий сектор представлял собой крупную научную организацию, работавшую на стыке лабораторий первого сектора и научно-исследовательских организаций вооруженных сил.

С приходом нацистов к власти университеты лишились самоуправления, ректоры стали назначаться, а деканы превратились в фюреров факультетов. Профессорско-преподавательский состав подвергся нацистской унификации. Многие профессора и доценты спешили подтвердить свою верноподданность Гитлеру. В убежденного нациста превратился известный философ Мартин Хайдеггер, в течение 12 лет носил он значок члена нацистской партии. Вступая в должность ректора Фрайбургского университета, он убеждал других признать в Гитлере лидера, которому предназначено судьбой спасение Германии. Искушение нацизмом немецкая университетская элита в большинстве своем не выдержала.

В академической науке ситуация была сходной, но были и исключения. Президентом Академии наук был выдающийся ученый Макс Планк. Приход нацистов к власти он воспринял как национальную трагедию и использовал все возможности для сохранения немецкой науки. Он открыто выступал в защиту еврейских ученых и требовал прекратить их преследования. Другой известный ученый, один из создателей квантовой теории Вернер Гейзенберг, руководил в годы войны академическим Институтом физики. В его институте были совершены открытия, которые вели к созданию атомной бомбы. Однако Гейзенберг, как многие считают, сознательно вводил нацистское руководство в заблуждение, утверждая, что перспективы использования цепной реакции состоят лишь в области получения нового источника топлива. В этом ему невольно помог своим невежеством в вопросах современной физики Филипп Ленард, о котором речь идет ниже. К слову, в создании атомной бомбы в США наиболее активное участие приняли изгнанные за еврейское происхождение Альберт Эйнштейн и Энрико Ферми (его третировали из-за того, что его жена была еврейкой). Именно Ферми построил первый ядерный реактор и первым осуществил в нем цепную реакцию.

В Третьем рейхе поощрялась в основном прикладная наука, причем со ставкой на сиюминутный результат. Фундаментальная наука была в загоне, так как ее понимание для нацистской верхушки было просто недоступно, поскольку состояла эта верхушка из не вполне образованных выходцев из низов общества, которым вообще свойственно недоверие и недоброжелательное отношение к любому знанию. Были, конечно, советчики и из признанных ученых, примкнувшим к национал-социализму, но их заблуждения, от которых не застрахован любой исследователь, проектировались в постановления, далекие от здравого смысла. Хрестоматийным примером тому стал Филипп Ленард, на роли которого в развитии германской науки есть смысл остановиться подробнее.

Наибольшую известность Ленарду принесли исследования свойств катодных лучей, за которые он в 1905 г. получил Нобелевскую премию. Однако современную физику, в создании которой сам принимал участие, он перестал понимать. Более того, теорию относительности и квантовую механику Ленард категорически отвергал, считая эти теории абстрактными и чуждыми реальности. Примкнув к антиеврейскому движению, он был первым крупным немецким ученым, публично поддержавшим в мае 1924 г. национал-социализм. В 1936 г. вышел в свет учебник Ленарда «Немецкая физика в четырех томах», в котором он описывал только разделы классической физики, не касаясь ни квантовой механики, ни теории относительности. В предисловии к учебнику он так сформулировал программу «немецкой физики»:

«Вы спросите: “Немецкая физика?”. Я мог бы назвать ее также арийской физикой или физикой людей нордического типа, физикой исследователей реальности, искателей истины, физикой тех, кто основал естествоиспытание… В действительности наука, как и всё, что создают люди, зависит от расы, от крови».

Ленард смог убедить Гитлера в том, что ядерная физика и теория относительности используются евреями для разложения германского народа, после чего Гитлер именовал ядерную физику не иначе, как «еврейской физикой». В ноябре 1940 г. спор между представителями «немецкой физики» и современной физики завершился подписанием соглашения, в соответствии с которым представители «немецкой физики» должны были признать неопровержимые факты современной физики и прекратить свои политические нападки на оппонентов. После этого «немецкая физика» потеряла свое влияние. Ленард же, взгляды которого вообще не были приняты во внимание при заключении этого соглашения, счел его как «предательство».

Примеру Ленарда последовал и специалист по оптике Йоханнес Штарк, лауреат Нобелевской премии 1919 г. Являясь, как и Ленард, убежденным нацистом и антисемитом, Штарк, однако, не ограничился, как Ленард, идеологическими вопросами, а пошел дальше, принимая участие в политических интригах. Он проявил большую активность по очистке немецкой науки от «еврейского влияния» и готовил «вторую революцию» в немецкой физике, но вскоре и он приобрел врагов в лице представителей той же нацистской элиты, к которой сам стал принадлежать. С прекращением финансирования им исследований, собирательно обозначенных им «еврейской наукой», вполне мирились, но отнюдь не могли допустить его противодействия поддержке исследований «Общества наследия предков» (в нем состоял пресловутый Йозеф Менгеле со своим наставником Вершуэром), которые он счел ненаучными. В итоге Штарк должен был уволиться из Имперского физико-технического института, отвергнутый как своими научными коллегами, так и былыми нацистскими покровителями. Потеряв чувство меры, он своими нападками на нобелевского лауреата 1932 года Вернера Гейзенберга и современную физику спровоцировал службы СС начать проверку политических убеждений Гейзенберга. Результат оказался парадоксальным: ведущие физики поддержали Гейзенберга и смогли убедить промышленников и военных в том, что политические интриги апологетов арийской физики ставят под угрозу качество физического образования и способность Германии готовить специалистов высокого уровня. После этой дружной поддержки коллег, СС публично реабилитировал Гейзенберга, и он получил еще более престижные должности, чем занимал до этого, но должен был это оплачивать парадоксальностью своего личного поведения: он использовал в своих исследованиях и преподавал современную физику, но вынужден был как-то критиковать Эйнштейна или игнорировать его.

Под влиянием энергичных деятелей, вроде Штарка, немецкие историки науки не останавливались перед фальсификациями, записывая в немцы таких известных людей как Коперник и Галилей.

Исход еврейских и либеральных ученых из нацистской Германии обескровил многие области некогда знаменитой германской науки. Парадоксальное положение сложилось в области математики. На вопрос нацистского министра образования к патриарху немецкой математики Давиду Гильберту о том, как обстоят дела с математикой в Геттингенском университете после очищения его от евреев, был дан такой ответ: «Господин министр, в Геттингене нет больше математики». Примечательно, что к математике также были попытки применить расовое учение. Так, берлинский математик Людвиг Бибербах, пропитавшись нацистской идеологией, издавал с другим своим единомышленником журнал «Немецкая математика».

Большую государственную поддержку при Гитлере получали биология и медицина, которые процветали, особенно если исследования поддерживали проводимую нацистами расовую политику под лозунгом «Национал-социализм — это прикладная биология». Такие известные ученые, как Конрад Лорентц и Ганс Вейнерт, поддерживали и оправдывали расово-гигиенические мероприятия нацистов, включая их апологетику в свои труды. Лоренц отметился предложением Германии разделить население на «ценных» и «низших» индивидов и не давать возможности последним разлагать общество.

В годы войны нацистские врачи проводили в концентрационных лагерях опыты, несовместимые с врачебной и общечеловеческой этикой. Эти опыты, порочащие немецкую медицину и науку, приводили к смерти, обезображиванию или потере дееспособности. Многие изощренные эксперименты проводились нацистами для продвижения расовой теории. Так, пресловутый Йозеф Менгеле провел в Освенциме эксперименты над более чем 1500 парами близнецов, из которых в живых осталось лишь 200. Доктор Эдуард Виртс руководил экспериментами, направленными на то, чтобы эффективнее помогать военнослужащим в боевой обстановке, а также на разработку нового оружия и методики лечения раненых немецких солдат. Нацистские эксперименты с гипотермией над подопытными позволили разработать подголовник, предотвращающий погружение задней части черепа в воду и тем самым увеличивающий вероятность спасения человека. Такие подголовники имеются на всех современных спасательных жилетах. Ясно, что подобные опыты, оказавшиеся, как ни парадоксально, спасительными для человечества, наверняка можно было бы проводить не принудительно, а с добровольцами. Нацисты, однако, над этим и не задумывались, расценивая подопытных в лагерях как представителей «низшей» расы. В целом, немецкая медицина оказалась наиболее запятнанной сотрудничеством с нацистами.

Издевательство нацистов от медицины над людьми контрастировало с традиционно бережным отношением немцев к животным. Так, в январе 1934 г. по инициативе Геринга (заядлого охотника) был принят охотничий закон, вызвавший восхищение за пределами Германии. Закон предусматривал, в частности, уголовное наказание за убийство орла, применение в охоте яда или стальных капканов. Вивисекцию (выполнение операций на живом животном) в Пруссии запретили под страхом смертной казни. Знаток ментальностей народов Георгий Гачев, рассуждая на тему сентиментальности, характерной для «немецкой души», отмечает:

«Даже фашистский солдат, произведя с механическою душою экзекуцию над женщинами и детьми, мог прослезиться при виде канарейки в клетке».

Причина такого парадокса кроется, возможно, не столько в природе «немецкой души», но в природе нацизма, не считающего представителей другой расы вообще за людей. И для этого не требуется быть немцем. Чего стоят установленные факты массового участия украинских нацистов в уничтожении евреев в Бабьем Яру, а также геноцид евреев и поляков, предпринятый ими в Западной Украине. Не лучше вели себя в годы войны в Прибалтике нацисты местного разлива, которые в своей жестокости превосходили подчас и немцев.

Литература и искусство при нацистах

Вынесенный в эпиграф афоризм, вложенный в уста героя трагедии Генриха Гейне «Альманзор», был написан почти за век до прихода нацистов к власти. Речь в этой трагедии шла о временах инквизиции в Испании, когда пылали костры во время «охоты на ведьм». Гейне и не снилось, что пройдет больше века, и в Германии запылают костры из книг евреев, марксистов и пацифистов. Он был подлинным немецким патриотом. Этнический еврей, Гейне не только мыслил и писал на немецком языке, но настолько чувствовал душу народа, что на его стихи были написаны многие песни, которые немцы поют по сей день. Однако с приходом нацистов к власти на его произведения был наложен запрет. Парадокс был в том, что книги можно сжечь и больше их не перепечатывать, но как запретить петь песни на стихи еврея-поэта? Нацисты, однако, нашли выход: объявили эти стихи «народными».

Еще пример на стыке литературы и музыки. Опера Рихарда Штрауса «Молчаливая женщина» вполне соответствовала музыкальному неоклассицизму, к которому тяготели нацисты. Опера эта понравилась Гитлеру, слывшему ценителем музыки. Но либретто к ней было написано евреем Стефаном Цвейгом, поэтому после первой же ее постановки в 1934 г. она была снята.

Гонения на поэтов и писателей, которых нацисты причислили к своим врагам, начались в марте 1933 г. В соответствии с «законом о реставрации служилого сословия», из литературы стали изгонять евреев и тех, чьи политические убеждения шли вразрез с идеологией нацистов. А 10 мая 1933 г. на Опернплац в Берлине запылали костры из книг, не соответствовавших идеологии нацизма. Перед этим массовое сожжение книг проходило и в других германских городах под девизом «акции против негерманского духа». Самое удивительное было в том, что инициаторами этой позорной для Германии акции стали студенты и преподаватели университетов. Сжигали книги Генриха Гейне, Зигмунда Фрейда, Лиона Фейхтвангера, Арнольда и Стефана Цвейгов, Альберта Эйнштейна, Эриха Мария Ремарка, Вальтера Ратенау, Джека Лондона, Герберта Уэллса, Томаса и Генриха Маннов, Эмиля Золя, Марселя Пруста и многих других. Министр просвещения Руст ввел этот процесс в «организованное русло»: им были подписаны списки из 200 авторов и 125 названий запрещенных беллетристических и публицистических произведений. Занятно, что списки эти распространялись по служебным каналам, чтобы не пробуждать к ним «нездоровый» интерес немецкой публики. Вот как Геббельс напутствовал «поджигателей» книг:

«Немцы! Сограждане, мужчины и женщины! Век извращенного еврейского интеллектуализма пришел к своему бесславному концу, немецкий дух торжествует! Предавая огню эти зловредные измышления, вы совершаете правое дело! Это великое, славное и символическое событие! Прошлое сгорает в пламени, будущее рождается в наших сердцах».

Непревзойденный мастер «большой лжи» и выдающийся демагог, напрочь лишенный нравственного стыда, Геббельс так описал механизм пропагандистского воздействия на своих несчастных «сограждан» [Рисс, 2006]:

«Крестьянин и рабочий напоминают человека, сидящего много лет в глухом каземате. После бесконечной темноты его легко убедить в том, что керосиновая лампа — это солнце… Разум нации, который мог бы противостоять подобной системе, более не существует. Зато система владеет средствами подавления такого разума в зародыше. Вся страна охвачена сетью информаторов, которые восстанавливают детей против родителей…».

Если к этому добавить еще одно откровенное признание Геббельса в том, что окружающую его нацистскую элиту он вообще считает «сбродом», то нетрудно подойти к ответу на вопрос, являл ли собой немецкий народ времен Третьего рейха «культурную нацию»…

Существенно, что нацистская идеология не особенно влияла на вкусы самого Геббельса. Его любимой картиной был «Броненосец “Потемкин”», снятый в Советской России евреем Эйзенштейном. Любимым его режиссером был Фриц Ланг, непримиримый антинацист и вовсе не ариец. Он высоко ценил фильмы немецкого еврея Эрнста Любича, а на закрытых просмотрах часто смотрел картину «Золя» с актером еврейской национальности Полом Муни в главной роли.

В университетах, между тем, распространялись «тезисы», в которых протестовали против «еврейского духа» и требовали, чтобы университеты стали центрами немецкого национализма. Вот как в этих тезисах демонизировались евреи:

«Наш самый опасный враг — еврей. Еврей может думать только по-еврейски. Когда он пишет по-немецки, то он лжет».

О том, насколько опасным врагом для нацистов был Гейне, можно убедиться, читая выразительные строки из его предисловия к французскому изданию «Лютеции» (написано в 1855 г.):

«…Я говорю о партии так называемых националистов в Германии, об этих лжепатриотах, патриотизм которых состоит в отвращении ко всему иноземному и к соседним народам, и которые каждый день изрыгают свою желчь прежде всего на Францию.

…Я всегда боролся с ними, и теперь, когда меч падает из моих рук, рук умирающего, меня утешает сознание, что коммунизм, которому они первые попадутся на дороге, нанесет им последний удар; и, конечно, не ударом палицы уничтожит их этот гигант, — нет, он просто раздавит их ногой, как давят жабу. Это будет началом. Из ненависти к сторонникам национализма я мог бы влюбиться в коммунистов. Это, во всяком случае, не лицемеры…».

Отток из Академии искусств известных писателей, которых нацистская критика клеймила как «наемников евреев», сопровождался их заменой писателями и поэтами менее значительными. Тиражи книг и число газет резко сократились, зато число желающих стать членом нацистской партии увеличилось. По поводу этой моды на политику мрачно пошутил Геринг, сказав, что легче из хорошего художника сделать партайгеноссе, чем наоборот. Геббельс же вынужден был махнуть рукой на германскую прессу, считая ее безнадежной. Он признавался в том, что разговаривать с газетчиками стало совершенно невозможно. Парадокс, однако, заключался в том, что причиной тому были его собственные запреты и ограничения. Глупость германских журналистов приводила его подчас в ярость. Не в силах сдерживаться, он вопил [Рисс, 2006]:

«Если вы не в состоянии справиться с работой, так и скажите, и я найму парочку евреев из Лондона! Уж они-то знают, что и как делается».

Рядовые немцы, однако, утратили интерес к мировоззренческим вопросам и проявляли интерес к чтению книг о германских древностях, крестьянской жизни и приключениях. Нацисты внимательно отслеживали состав пишущего сословия, всячески поощряя тех, кого считали «своими». Антисемиты при этом были «вне конкурса». Так, Адольфу Бартельсу, прославившемуся тем, что в своей «Истории немецкой литературы» он делил литературу на еврейскую и нееврейскую, был присвоен титул почетного члена партии, хотя его зоологический антисемитизм вовсе не сопровождался поддержкой им идеологии национал-социализма.

Поляризация читательских мнений далеко не всегда была однозначной. Примером может быть отношение к романам философа и мыслителя Эрнста Юнгера (один из его известных афоризмов: «Скука — это не что иное, как растворенная во времени боль»), которого, как ни парадоксально, любили и нацисты, и коммунисты. Он, в отличие от Ремарка, не только не был пацифистом, но создавал героический образ фронтовика, причем свободный от национализма. Примечательно, что этот талантливый писатель отказался от вступления в Академию поэзии и протестовал против перепечаток своих произведений в нацистской периодике. Это вызывало гнев Гиммлера и Геббельса, но, как ни парадоксально, от расправы его оградил сам Гитлер.

Принято считать, что в целом немецкая литература времен Третьего рейха характеризовалась провинциальностью и низкими художественными качествами. Вместе с тем, во времена нацистов пробивались ростки новой, не-нацистской литературы, которые расцвели уже в послевоенное время.

За время существования Третьего рейха немецкая литература поставила своеобразный рекорд по числу самоубийств. Григорий Чхартишвили, занимавшийся феноменом самоубийств среди писателей, так характеризует это время [Чхартишвили, 2000]:

«… В немецком регионе ураган бушевал всего 12 лет — с 1933 года до 1945-го. Правда, буря была такой силы и интенсивности, что выкосила литературу чуть ли не под самый корень. Писатели погибали не на фронте, с оружием в руках, — они убивали себя сами. Жатва, собранная в те годы на ниве немецкой литературы суицидом, поистине беспрецедентна».

Психологический груз нацистского кошмара оказался непосилен не только для писателей.

Музыка издавна считалась венцом искусств в немецкой культуре. Однако приход нацистов к власти привел, прежде всего, к запретам на исполнение произведений известных композиторов еврейского происхождения: Феликса Мендельсона (основателя первой немецкой консерватории), Джакомо Мейербера, Камиля Сен-Санса, Имре Кальмана, Жака Оффенбаха. Пострадал также венгр Франц Легар: его оперетту «Веселая вдова», любимую Гитлером, переработали в нацистском духе.

За время правления нацистов не было создано значительных музыкальных произведений, за исключением отдельных произведений Рихарда Штрауса. Отношение к немецкому неоклассицизму у нацистской верхушки было неоднозначным. К примеру, музыка Пауля Хиндемита вызывала восхищение Геббельса, но окружением Розенберга шельмовалась как «знамение развала и разложение». Были, однако, и исключения. Так, музыкант-авангардист Игорь Стравинский, не соответствовавший музыкальным установкам нацистов, свободно выступал с концертами, поскольку он не скрывал своих антисемитских и антикоммунистических взглядов.

Исполнительское искусство в нацистской Германии находилось на высоте. Нацисты на службу себе поставили произведения Ференца Листа и Бетховена. Так, сообщения с Восточного фронта сопровождались прелюдиями Листа «Русские фанфары» и «Победные фанфары». Гуманистическое содержание оперы «Фиделио» и симфоний Бетховена, противоречившее духу нацизма, игнорировалось. Более того, в Освенциме перед уничтожением людей эсесовцы заставляли детский хор петь «Оду радости» (с хором на текст Шиллера этой оды обычно исполнялась 9-я симфония Бетховена). Парадоксально, но факт: еще во времена Первой мировой войны предлагалось кантату «Ода к радости» сделать гимном союзников, поскольку она наиболее полно отражает гуманные и возвышенные цели Антанты; немцам же при этом предлагалось вообще запретить ее играть. Любитель 9-й симфонии Гитлер наверняка это знал и явно злоупотреблял наследием великого композитора. Попытка использовать с идеологической целью музыку Иоганна Себастьяна Баха не удалась из-за ее явной несовместимости с духом нацизма.

Не стеснялись нацисты заимствовать музыку у тех, кого они вообще считали своими заклятыми врагами — евреев и коммунистов. Пример тому — «Марш авиаторов», или «Авиамарш», хорошо знакомый советским людям (начинается он со слов «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»). Так вот, музыку к этому маршу написал в 1920 г. Юлий Абрамович Хайт, больше специализировавшийся в написании мелодий танго, а слова — Павел Давидович Герман. Через несколько лет этот марш заимствовали немецкие коммунисты в виде «Песни красного флота», а вскоре он зазвучал в Германии как нацистский марш, став «боевой песней» отрядов СА. Через несколько лет его исполняли в танцевальной обработке, но уже со ссылкой на авторство Хайта. Этот же марш звучал в документальном фильме о нацистском съезде «Триумф воли» Лени Рифеншталь, приводившем в восторг немецких зрителей.

Рихард Вагнер стал символической фигурой Третьего рейха. В его музыке, которая усердно политизировалась нацистами, постоянно черпал вдохновение Гитлер, и не только он. Опера «Тангейзер» Вагнера вдохновляла венского журналиста Теодора Герцля, основателя Всемирной сионистской организации; по его признанию, под эту музыку ему грезилась «земля обетованная, которая спасет и приютит евреев». Вагнер, однако, меньше всего думал о спасении евреев, сочиняя свою музыку. Более того, он слыл зоологическим антисемитом и настрочил за свою жизнь многотомное собрание сочинений, содержащее злобные антисемитские опусы. Это, однако, не мешало тому, чтобы среди дирижеров вагнеровских опер было много евреев. Они наверняка не считали его музыку столь политизированной.

Создание нацистами «чистого немецкого искусства» в противовес «дегенеративному» изобразительному искусству авангарда предполагало, что лейтмотивом искусства должны быть сила, здоровье, красота, воинственность и мужественность при условии искоренения проявлений декадентства.

Гитлер, придерживаясь консервативных взглядов на живопись, не вполне отвергал абстракционистскую живопись. Геббельс, наиболее образованный представитель нацистской верхушки, находился под сильным влиянием «стальной романтики» и испытывал большие симпатии к авангарду. Парадоксальность гонений на «передовое искусство» состояло в том, что Геббельс «крышевал» авангард, ориентированный на идеологию нацизма, получивший название «нордический экспрессионизм». Геббельсу активно противостоял Розенберг. Когда в марте 1934 г. в Берлине под патронажем Геббельса проходила выставка итальянской футуристической живописи, то Розенберг в партийной газете обвинил итальянских футуристов в «культурном большевизме». Итальянская же критика квалифицировала подобные нападки как «фальсификацию истории искусства».

Отдельные скандалы, обусловленные расхождением в трактовке сути авангарда, в целом не влияли на вполне узнаваемую политику нацистов, теперь уже в области изобразительного искусства. В мае 1935 г. они опубликовали «Закон о конфискации произведений дегенеративного искусства», по которому конфискации подлежали произведения евреев-художников и картины на еврейские темы, картины абстракционистов, экспрессионистов, пацифистов и марксистов. В результате из немецких музеев конфисковали 16 тысяч картин. Со временем настал черед для сжигания картин: в марте 1939 г. по приказу Геббельса сожгли 1004 картины маслом и 3824 акварели, рисунков и графики (Шагал, Нольде и другие), а в мае 1943 г. в Париже нацисты сожгли 500 картин современных художников (Пабло Пикассо, Макса Эрнста и других).

В 1936 г. в Мюнхене открылись две выставки — «Большая немецкая художественная выставка» и выставка «вырожденческого искусства». Последняя собрала, однако, два миллиона посетителей — вдвое больше, чем первая. Низкий художественный уровень официального нацистского искусства явно уступал уровню «вырожденцев».

Нацистские новшества в области архитектуры, которую Гитлер считал самой важной сферой искусства, вводились при таком вот неприятии существующих прототипов (со слов одного из нацистских пропагандистов) [Пленков, 2011]:

«Материализм, меркантилизм, коррупция — вот корни современной архитектуры, означающей варварство, уничтожение и порабощение средних слоев, диктатуру финансового капитала».

Гитлер выражался более определенно:

«Было бы неверно, если бы мы начали со строительства рабочих кварталов и домов. Все это придет само собой. Это уже делали марксистские и буржуазные правительства.

Со времени средневековых соборов мы первые, кто вновь поставил перед художниками задачу реализации действительно дерзких и смелых проектов. Не приюты или жилые дома, но мощные и масштабные строения — наподобие строений Древнего Египта и Вавилона, — являются знамениями новой высокой культуры. Я хочу начать с этого».

Гитлер, лично курировавший разработки в области нацистской архитектуры, всерьез считал себя архитектором, хотя известен был неплохими рисунками и акварелями. Мания величия, которой он отличался, наложила отпечаток на сооружения в стиле неоклассицизма, которых он коснулся. Их претворяли в жизнь работавшие под его непосредственным началом профессиональные архитекторы Шпеер, Троост и другие.

Гитлер задумал перещеголять Париж и Вену, перестроив Берлин в столицу Третьего рейха под названием «Германиа». В центре новой столицы проектировали проложить проспект Победы протяженностью 5 км и шириной 1.2 км, в конце которого будет возвышаться Триумфальная арка высотой 120 м. В центре столицы намечалось построить гигантское купольное здание («храм всех богов») высотой 250 м вместимостью на 180 тысяч человек. Шпеер в своих воспоминаниях пишет, что его отец, также известный архитектор, пробормотал, ознакомившись с этим проектом и макетом реконструкции Берлина: «Безумие, да и только».

Сам Шпеер, человек безусловно творческий и изобретательный, успел претворить в жизнь ряд проектов, отличавшихся существенной новизной. Это он придумал использовать военные прожекторы для формирования из лучей света подобий колоссального размера соборов, способствовавших эстетизации нацистских сборищ. В сочетании с огромным сооружением для проведения съездов, построенным Шпеером в Нюрнберге, такие световые эффекты способствовали приведению отдельных людей в благоговейный трепет и вызывали столь важный для нацистов мобилизующий эффект. Кроме того, он в течение года перестроил имперскую канцелярию во вкусе Гитлера. Шпееровские проекты помпезных сооружений, продемонстрированные в 1939 г. в Кремле, понравились Сталину.

Параноидальный архитектурный монументализм Гитлера не сказался, однако, существенно на строительстве зданий, далеких от нацистской идеологии. Далекие от идеологических установок немецкие архитекторы вполне прагматично использовали передовые архитектурные приемы, которые официально объявлялись как «архитектурный большевизм».

Спорт и физическая культура при нацистах

Нацистам в наследство от Веймарской республики досталась спортивно развитая страна, которую по праву называли «царством спорта». Нацистская верхушка в силу присущего ей вульгарного прагматизма, вообще презирающего знания как ценность, еще до прихода к власти расставила в области спорта и физической культуры свои акценты. Предельно ясно собственное видение в этом вопросе выразил Гитлер, посвятивший вопросам физического воспитания несколько десятков страниц своей пресловутой «библии нацизма» «Майн кампф»:

«Подлинно народное государство не должно ограничиваться механическим пичканием молодежи знаниями, а должно в первую очередь обратить внимание на воспитание здорового тела. Лишь во вторую очередь следует обращаться к духовному развитию детей… Лишь в последнюю очередь нужно думать о знаниях».

Альфред Боймлер, ведущий специалист по педагогике и физическому воспитанию в Третьем рейхе, предложил считать учителя физкультуры «политическим воспитателем нации». В 1934 г. для всех студентов ввели трехсеместровый обязательный курс физкультуры, а с 1937 г. — еженедельные пять уроков физкультуры в школах. В Германии при нацистах были построены сотни новых спортивных площадок, спортивных залов, плавательных бассейнов. Значительно выросло число общедоступных секций и кружков, в которых занимались все желающие. Руководство физкультурой и спортом при нацистах унифицировали, основательно увязав его с политикой. Спорт стал делиться на общегосударственный и партийный. Имперский спортивный руководитель Ганс фон Чаммер так видел свою задачу: «Я по своей должности и задачам — воспитатель. Я должен “аполитичных” спортсменов делать убежденными национал-социалистами». Впрочем, компетенции этого функционера не распространялись на спорт в отдельных нацистских организациях и вермахте, а также в школах.

Парадоксально, но факт: во главе Германии, провозгласившей себя одной из самых спортивных стран мира, стоял Гитлер, абсолютно неспортивный человек. Он это понимал и винил своих родителей, которые вместо того, чтобы в детстве купить ему спортивные снаряды усадили его за пианино. У других руководителей Третьего рейха дело со спортом обстояло не намного лучше. Чего только стоил колченогий Геббельс, хромота которого воспринималась подчас как контрдовод против его «арийского» происхождения. Руководитель «Трудового фронта» Лей, высказывание которого вынесено выше в качестве эпиграфа, вообще был хроническим алкоголиком. Это, однако, не помешало инициировать ему первую общенациональную компанию по борьбе с пьянством. Он вообще слыл человеком весьма изобретательным, особенно в улаживании различных конфликтов. Известен занятный случай, когда он в 1940 г. погасил забастовку итальянских рабочих в одном из немецких городов, примирив всех посредством футбольного матча. К слову, этот крайне необидчивый нацист в ожидании суда над главными военными преступниками повесился на канализационной трубе, не совладав с прорезавшимся в нем чувством стыда (в этом он признался в предсмертной записке).

Еще до прихода нацистов к власти было принято решение о проведении в Германии в 1936 г. очередных Олимпийских игр. Геббельс, ставший основным их постановщиком, старался скрыть вопиющие противоречия, чтобы доказать, что гитлеровский режим вполне для всех приемлем. Нацисты понимали, что Олимпийские игры являются средством поднять престиж Германии за рубежом и всё делали для того, чтобы оказать хорошее впечатление на иностранцев. Для этого на несколько недель убрали таблички, запрещающие евреям входить в отели, кафе и на пляжи. Приостановили даже выпуск антисемитской газетенки Штрайхера «Дер штюрмер», которую, к слову, не выносил даже Геббельс из-за ее чересчур вульгарной демагогии.

Задумка Геббельса удалась. Иностранцы, восхищенные идеальным порядком на Олимпиаде (его обеспечивали эсэсовцы), стали вполне искренне сомневаться в достоверности сообщений о концентрационных лагерях и гестаповских застенках.

Парадоксальная ситуация, однако, сложилась с осуществлением на деле расовых бредней нацистов. Геббельс, курируя спорт со стороны возглавляемого им министерства пропаганды, придерживался девиза: «Побеждает не сильнейший, а немец». Если же побеждал кто-то другой, не немец, то он непременно должен был быть арийцем. Занятно, что к участию в берлинских Олимпийских играх стремились и чернокожие спортсмены США. Они собирались успехами на олимпийских стадионах продемонстрировать полноценность своей расы и в этом не ошиблись.

Звездой Олимпиады стал негр Джесси Оуэнс, завоевавший четыре золотые медали (три — в спринте и одну — в прыжках в длину). Он при этом удостоился таких оваций, каких не слышал раньше. Гитлера и Германию это явно повергло в уныние. Не меньшее разочарование немецким болельщикам доставило поражение боксера Макса Шмелинга, проигравшего бой не только не арийцу, а негру — Джо Луису. Эти боксеры незадолго перед этим встречались на нью-йоркском стадионе. В тот раз победил Шмелинг и после своей победы получил поздравительные телеграммы от Гитлера и Геббельса, а после возвращения в Берлин ему устроили триумфальную встречу.

Нацисты, включив для маскировки двух евреев в свою олимпийскую сборную, старались, тем не менее, этот факт обойти вниманием. И это вопреки тому, что серебряную медаль Германии в фехтовании на рапирах принесла Елена Майер. Она уже в 13 лет стала чемпионкой Германии, а в 1928 г. — олимпийской чемпионкой. В 1932 г. она уехала учиться в США, и приехать в Германию, чтобы поучаствовать в Олимпиаде, ее буквально упросили. После Олимпиады она вернулась в США, получила там гражданство и четыре раза становилась чемпионкой США. Можно себе представить, какая судьба ее ждала бы в нацистской Германии, останься она там. Пример тому — судьба германского футболиста Юлиуса Хирша, еврея по происхождению.

Левый крайний Юлиус Хирш отличился в марте 1912 г. в игре с Голландией, забив в ворота противника четыре гола, став сразу же любимцем нации. Немцы любили его, а он любил Германию и отдавал всего себя ей в каждой игре, и не только. В Первую мировую войну его беспримерное мужество на фронте было отмечено Железным крестом, а его брат Леопольд погиб в этой войне. Когда пришли нацисты, из футбола они потребовали удалить всех евреев. Хирш добровольно вышел из родного для него клуба «Карлсруэ». Вскоре ему запретили появляться на стадионе, поскольку он обязан был носить на одежде желтую шестиконечную звезду, с которой ни на какие массовые мероприятия не пускали. И лишь иногда украдкой, при помощи боготворившего Хирша некогда сторожа, он проникал на стадион, чтобы понаблюдать за игрой. Всего за год нацисты превратили кумира и героя нации в изгоя. Когда начался массовый исход евреев из страны, Хирш уезжать отказался. В феврале 1943 г. его вызвали в гестапо для последующей отправки его в лагерь Освенцим. Почтальон, бывший поклонник форварда, умолял Хирша бежать, предлагая свою помощь, но тот отказался и закончил свой жизненный путь в крематории Освенцима.

Олимпиада 1936 г. завершилась триумфом германского спорта: команда завоевала 33 золотые медали, 26 серебряных и 30 бронзовых. У США, занявших второе место, медалей было гораздо меньше: 24, 20 и 12, соответственно. Нацистская пропаганда использовала этот успех для укрепления своих позиций. Лени Рифеншталь, создавшая талантливый четырехчасовой фильм об Олимпиаде («Олимпия»), в 1939 г. получила за него диплом, однако в США к этому времени фильм квалифицировали как нацистскую пропаганду и запретили его прокат.

Вместо заключения

Когда писались эти строки, в центре Киева неонацисты участвовали в захватах правительственных зданий. Нацистская символика, факельные шествия, крайняя агрессия, погромы и избиения политических противников — всё это напоминало Германию 30-х годов прошлого века. Киевские интеллигенты и обыватели предпочли смириться с крайне правыми на протестных акциях и ведут себя, похоже, как зрители. Боятся или решили предпочесть «меньшее зло»? А меньшее ли?..

Приведу в пример аналогичные события, происшедшие в 30-х годах прошлого века не в Германии, а в Лондоне. Здесь 4 октября 1936 г. несколько тысяч чернорубашечников (нацистов) по примеру своих германских единомышленников решили провести марш по улицам города, заселенным преимущественно евреями и беднотой. В ответ горожане собрали 300 тысяч людей — тех, кого главарь Британского союза фашистов и национал-социалистов Освальд Мосли стремился разделить между собой и противопоставить друг другу. Участник этого события так описывает его начало:

«Тысячи местных жителей, среди которых были ортодоксальные евреи в шелковых пальто, ирландские докеры, рабочие британцы, совместно противостояли на улицах Восточного Лондона фашистам и участвовали в обороне и возведении баррикад».

Противодействие фашистам объединило этих людей. Трехчасовой уличный бой закончился победой антифашистов и отменой фашистского марша. После этого поражения чернорубашечники расстались с мечтой прийти к власти и расправиться со своими противниками.

Нацистская символика, рассчитанная на устрашение, не вполне достигала цели, когда дело дошло до открытых боев. Петр Вершигора, активный участник советского партизанского движения в годы Великой Отечественной войны, в его книге «Люди с чистой совестью» описывает, с каким презрением партизаны воспринимали эсэсовцев в бою. Приведу один из эпизодов.

«Когда стрельба прервалась, мы сразу, как по команде, ударили по машинам. Немцев на них не было видно. Вначале мне показалось, что машины шли пустые, но внимательно присмотревшись, я увидел, что в неглубокой канаве у грейдерной дороги копошилось и ползало что-то зеленое. Это были немцы, вернее только зады немцев, прижавшихся к земле. Головы и верхняя часть туловища очень редко, и то на секунду, появлялись на горизонте, но зады, толстые эсэсовские зады не могла скрыть неглубокая канава грейдера.

Все, что было до этого — и моя перебежка, и прыжок в канаву, — делалось в состоянии аффекта, и я плохо помню, как это делалось. Но зеленые толстые зады эсэсовцев рассмешили меня, и я крикнул:

— Хлопцы, бей их в ж...

И мы стали стрелять. Вдруг, очевидно под влиянием попаданий, отнюдь не смертельных, из канав стали показываться головы. Кое-кто из немцев, очевидно поняв, что канава не спасет, попытался делать перебежки.

…Под машиной лежали убитые немцы, а между ними металась, оскалив на меня зубы, немецкая овчарка.

…Одежда у немцев была новенькая — очевидно, только перед выездом в экспедицию против партизан получено обмундирование. Новые дождевые плащи с пелеринами, хорошие брюки голубого цвета, еще со складочками, новенькая форма с эсэсовскими петлицами, у каждого кобура с парабеллумом, ракетница и множество всяких побрякушек, которые так любят немцы».

У подлинных наследников Великой Победы морально-волевое превосходство над фашизмом очевидно.

---

По этой теме читайте также:

---

Литература:

Вершигора П.П. Люди с чистой совестью // М.: Современник, 1986.

Гачев Г.Д. Ментальности народов мира // М.: Алгоритм, Эксмо, 2008.-544 с.

Гюнтер Ганс Ф.К. Мои впечатления об Адольфе Гитлере//М.: Издательство Белобог, 2013. — 272 с.

Дрожжин С.Н. Призрак неонацизма. Сделано в Новой Европе//М.: Алгоритм, 2006. — 240 с.

Кнопп Г. «“Дети” Гитлера» // М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2004. — 285 с.

Кунц К. Совесть нацистов // М.: Ладомир, 2007. — 400 с.

Мёллер ван ден Брук А., Васильченко А. Миф о вечной империи и Третий рейх//М.: Вече, 2009. — 368 с.

Моссе Дж. Нацизм и культура. Идеология и культура национал-социализма//М.: ЗАО Центрополиграф, 2003. — 446 с.

Муравьев Ю.А. Истина. Культура. Идеал. // М.: Прометей, 1995. — 194 с.

Пленков О.Ю. Тайны Третьего Рейха. Культура на службе вермахта//М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2011. — 480 с.

Рисс К. Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс // М.: ЗАО Центрполиграф, 2006. — 492 с.

Рогалла фон Биберштейн Миф о заговоре. Философы, масоны, евреи, либералы и социалисты в роли заговорщиков // СПб: Издательство имени Н.И. Новикова, 2010. — 400 с.

Родионов В. Расовые мифы нацизма. Врага надо знать! // М.: Яуза-Пресс, 2010.- 384 с.

Уолкер Марк Наука при национал-социализме // журнал «Скепсис», 07.02.2006.

Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство // М.: Новое литературное обозрение, 2000. — 576 с.