Группа {Энтони} Идена соглашалась, что {в 1938 г.} миллионы немцев охотно саботировали бы ради нас работу на Гитлера, если бы мы им дали шанс. Маурис Коулинг

Власть Гитлера могла быть абсолютно востребована провидением для установления такого миропорядка, который Британия никогда бы не осмелилась осуществить столь кровавым путем, но, возможно, лучше всех подходила для претворения его в жизнь.

Г. Уилсон-Найт

По тем же мотивам — в частности, из-за антипатии к альянсу французских союзников с Советской Россией — британский консервативный истеблишмент в 1936 г. отверг и принятый Лигой наций принцип коллективной безопасности (статья XVI) — обязательство вступаться за жертв агрессии. (Несмотря на то, что Британия подписала этот документ, Невилл Чемберлен заявил: Британская империя ни при каких обстоятельствах не может быть вовлечена в войну «лишь из-за противоборства маленькой нации... своему могущественному соседу». Равноправие государств и право наций на самоопределение — принципы, провозглашавшиеся Лигой наций, — противоречили древней британской традиции, гласившей, что в этом мире англичане — избранная Богом нация[1].) /247/ Принцип же, принятый Лигой наций, а также акцент на соблюдении нравственных норм в международных отношениях означали — для большей части консервативного большинства в парламенте Англии — «превращение Лиги наций в антифашистское военное учреждение». Что могло — и британское правительство заявляло об этом открыто — «втянуть нас в акции содействия России против Германии»[2]. Впервые Невилл Чемберлен выступил против действий Лиги наций в 1932 г., когда ее члены хотели остановить агрессию Японии против Китая. Невилл Чемберлен предположил, что «люди, восхищающиеся Лигой наций, почти наверняка чокнутые и либералы». А в феврале 1938 г., еще до начала экспансии Третьего рейха, он же провозгласил, что не стоит обманывать малые нации, уверяя их, будто Лига наций защитит их от агрессии[3]. Ведь в конце концов союзы — в том числе и Лига наций — должны были служить защите Англии, а не тому, чтобы Англия защищала кого-то другого... Таким образом подразумевалось, что расистская империя имеет безусловный приоритет перед «интернационалистско-гуманистической» Лигой наций, вдохновителем создания которой были США. К тому же, гитлеровская Германия вышла из Лиги наций еще в октябре 1933 г. И правящий истеблишмент Англии сразу же начал обхаживать воистину почитаемых британцами фашистских властителей, обладавших огромным авторитетом и популярностью, поскольку они не вели себя как антиимпериалисты... «Паутина иллюзий», то есть коллективная безопасность и Лига наций, для имперской Британии стали теперь бесполезными. Зато Гитлер для огромного числа англичан в 1938 г. был «расовым патриотом», и не только для консерваторов: «враг коммунизма... он выражал чувства, разделяемые англичанами — и стремился стать союзником Великобритании»[4]. Начальники штабов британских вооруженных сил были готовы признать и его экспансию в Юго-Восточной Европе, пока Гитлер не давал поводов подозревать себя в намерениях напасть на Британскую империю. (Даже после того, как Британия объявила войну фашистской Германии, английский начальник Генерального штаба генерал Айронсайд хотел, чтобы его помощником был назначен видный член Британского союза фашистов генерал-майор Фуллер.) Военный советник сэр Морис Харки пошел еще дальше — он заявил: «Нельзя отрицать того, что скоро нам может стать выгодно соединить свою судьбу с Германией и Италией». Маурис Коулинг, английский историк, изучавший влияние Гитлера на политику Великобритании, (цитируя Идена) отмечал, что именно у начальников штабов проявлялось «инстинктивное желание прыгнуть на подножку к диктаторам» — склонность, которую «рационализировало» представление о военной «слабости» Англии[5]. /248/ Это означает, что и для британского военного истеблишмента, боящегося демократии, неотразимая притягательность контрреволюционных диктатур была рационализирована с помощью технических уловок — постулирования военной слабости Англии.

Утверждение о военной слабости Англии в 1938 г. (как удобное «обоснование» ее систематической и последовательной прогитлеровской политики, популярной в стране «политики умиротворения», которая и дала Гитлеру возможность развязать в 1939 г. вторую мировую войну) благодаря непрерывному и монотонному повторению в течение десятков лет — во всяком случае, в средствах массовой информации — в конце концов стало аксиомой. Между тем очевидно (это ясно сознавали и современники), что в сентябре 1938 г. Великобритания (вместе с тогдашними союзниками ее и Франции) была в военном отношении намного менее слабой, чем (вместе с союзниками, оставшимися у нее год спустя) в момент объявления ею войны Третьему рейху[6] — 3 сентября 1939 г., когда вооружение Великогермании, согласно Герингу, достигло максимального уровня[7]. Между тем в Англии утверждение о «слабости» считалось неопровержимым[8]. Его ложность подтверждали и авторитетные немецкие военные историки. «Британское правительство было... конечно... осведомлено..., что в момент развертывания немецкой армии против Чехословакии Германия была не в состоянии даже укомплектовать гарнизонами полевые укрепления, возведенные на Рейне, в Пфальце, в Саарской области и в Айфеле..., что на весь западный фронт... можно было выставить не более... семи немецких дивизий». Ведь в сентябре 1938 г. на стороне Англии, помимо Франции, были (связанные прямыми или косвенными союзными обязательствами) Чехословакия как союзница Франции (с высокоразвитой военной индустрией) и Советский Союз (а часть гитлеровских ВВС еще была отвлечена на борьбу с Испанской республикой).

По сообщению Кейтеля, у Великогермании в сентябре 1938 г. было менее 50 дивизий, у Франции — 100, у Чехословакии — 40 дивизий[9]. Гитлер в случае войны с Чехословакией очень опасался чешских воздушных налетов на промышленные районы Саксонии[10]. Он отмечал, что взятие чешских долговременных укреплений «{было бы} делом очень тяжелым и стоило бы нам много крови...»[12]. По профессиональной оценке Кейтеля, в 1938 г. у вермахта было недостаточно сил, чтобы прорвать линию укреплений Чехословакии[13]. «Захваченной в Чехословакии военной техникой можно было вооружить две дюжины пехотных дивизий» Гитлера[14] — то есть половину всех дивизий Великогермании в 1938 г. /249/ В 1939 г. Германии — в результате стараний Чемберлена (1938) — досталось 600 чешских танков (производства заводов «Шкода»), свыше 1500 самолетов, 43000 пулеметов, 500 полевых орудий (с тремя миллионами единиц боеприпасов), около миллиарда единиц боеприпасов к стрелковому оружию — по утверждению самого Адольфа Гитлера[15]. Йодль потом заявлял, что в 1938 г. немецкий вермахт не справился бы с вооруженными силами Франции и ее чешских и польских союзников. «Подобная авантюра... могла закончиться только самым сокрушительным поражением», — писал о войне на западной границе штабной генерал Зигфрид Вестфаль[16]. Подобные опасения своего генштаба Гитлер опровергал соображением, что союзники не станут воевать[17].

Во всяком случае, к моменту, когда в 1939 г. Англия объявила войну, на ее стороне оставалась только Франция (причем Гитлер больше не был связан военными действиями в Испании). Потворство экспансионистским притязаниям Третьего рейха в течение предыдущего года стоило Англии (и Франции) военной поддержки Красной Армии — чего, естественно, не могло компенсировать трехнедельное сопротивление польского войска.

Для объяснения такого итога британской внешней политики Невилла Чемберлена вновь и вновь, однообразно и постоянно, повторяют следующий довод: к тому моменту, когда Чемберлен выдал Чехословакию, Советский Союз увязал выполнение своих обязательств по отношению к ней с соответствующим военным вмешательством Франции*.

Целый набор казуистических рассуждений на эту тему приводит, например, в контексте своей апологии Чемберлена венгерский историк Джон Лукач. Но даже у него можно найти текст заявления от 21 сентября, сделанного от имени Советского Союза («Советский Союз готов в соответствии с советско-чехословацким договором о взаимной помощи оказать Чехословакии немедленную и действенную помощь в случае, если Франция, верная своим обязательствам, окажет соответственную помощь»[18] <Ср.: «Только третьего дня чехословацкое правительство впервые запросило советское, готово ли оно, в соответствии с чехословацким пактом, оказать немедленную и действенную помощь Чехословакии в случае, если Франция, верная своим обязательствам, окажет такую же помощь, и на это советское правительство дало совершенно ясный и положительный ответ». Из речи председателя советской делегации М. М. Литвинова на пленарном заседании Ассамблеи Лиги наций 21 сентября 1938 г. // Документы внешней политики СССР. Т. 21. М.: Политиздат. 1977. С. 509 (прим. перев.)>).

* Именно эту увязку советской военной помощи Чехословакии с помощью французской по традиции принято изображать как обходный маневр Москвы, как уловку, чтобы ускользнуть от выполнения обязательств по этому договору о взаимопомощи. И поэтому уже тогда соответственно настроенная пресса обычно умалчивала (как и Лукач, который ни разу не упоминает об этом на 878 страницах своего труда), что договор о взаимной помощи, заключенный между Чехословакией и Советским Союзом 16 мая 1935 г., обязывал Советский Союз оказать военную помощь Чехословакии при условии, что таковую окажет Франция (в соответствии с договором о взаимопомощи между Чехословакией и Францией)[19]. Далее, всегда отмечается (как выражение намерений Сталина не оказывать помощи Чехословакии) оговорка Советского Союза (у которого тогда не было общих границ ни с Чехословакией, ни с Германским рейхом) о необходимости согласия Польши (или Румынии) пропустить Красную Армию. Как будто эти императивы, связанные с самыми элементарными географическими соображениями, не были превосходно известны обеим сторонам уже при заключении договоров о взаимопомощи. Как будто возможность прохода Красной Армии ради выполнения союзнических обязательств не зависела от воздействия на Польшу и Румынию со стороны Франции и Англии. Потому-то Советский Союз — предусмотрев это в тексте договора — и обусловил свою военную помощь Чехословакии выполнением Францией своих обязательств о помощи (прим. автора). /250/

(Но со своей стороны Чемберлен оказывал на французское правительство — которое в военном плане могло рассчитывать лишь на английскую поддержку — сильнейшее личное давление, добиваясь, чтобы союзные обязательства по отношению к Чехословакии не были выполнены. Он намеренно препятствовал французскому выступлению на стороне Праги, и не только тем, что уже 12 марта 1938 г. отказался гарантировать Франции поддержку со стороны Англии при выполнении союзных обязательств перед Чехословакией. Британский историк Р. Сэтон-Уотсон, изучавший эти события, подчеркивал, что «хотя Великобритания не имела никаких обязательств {по отношению к Чехословакии}, она делала все возможное, чтобы Франция не выполняла своих союзных обязательств»[20].

Несмотря на это, 26 сентября 1938 г. французский главнокомандующий Гамелен доложил о том, что Франция могла бы атаковать Германию с запада (где у Франции было 23 дивизии, а у Германии — только 8) и выбить немецкие войска из Чехословакии. На следующий же день лорд Галифакс послал телеграмму, в которой требовал проинформировать французское правительство об отношении Англии к этому вопросу. «Мы верим, что они не станут нападать на Германию... Если нам не избежать участия в войне, то, по крайней мере, нам не следует разворачивать серьезную военную кампанию или предпринимать какие-либо меры для спасения Чехословакии». А 30 сентября 1938 г. чешский министр Вавречка заявил, что Чехословакия не обратилась за помощью к Советскому Союзу в одностороннем порядке, опасаясь, что их борьбу могут воспринять как борьбу на стороне большевиков. «И тогда, возможно, вся Европа будет вовлечена в войну против нас и России»[21].) /251/

Однако мы оставим в стороне вопрос о том, явились ли сомнения Невилла Чемберлена в готовности Сталина прийти на помощь чехам и их западным союзникам в случае, если осенью 1938 г. разразится война, причиной согласия Великобритании уступить без борьбы ради выполнения якобы «последней территориальной претензии в Европе», выдвинутой Гитлером. Это утверждение не нуждается в опровержении уже потому, что документально установлено: британское правительство вообще не желало вступления Советской России в войну ради защиты союзной Чехословакии и даже «какого-либо вмешательства Соединенных Штатов»*.

(Британия высказалась даже против американской инициативы провести в 1938 г. конференцию по проблемам международных отношений с участием США и Советской России. Целью конференции должно было стать объединение мировых усилий в противостоянии режимам Гитлера и Муссолини, обсуждение причин напряженности в международных отношениях и разрядка ситуации в Европе. Это вызвало возражения тори, считавших, что подобные мероприятия «могут сильно раздражать {фашистских} диктаторов». По этой же причине Чемберлен крайне негативно отреагировал на «достаточно нелепые предложения» Рузвельта, на «принципы, которые могут оказаться... не по вкусу диктаторам». Британский премьер-министр отлично понимал, что идеи Рузвельта грозят расстроить английские планы по соглашению с диктаторами, «которые могут усмотреть в происходящем очередную попытку демократического блока продемонстрировать их неправоту». К тому же Чемберлен терпеть не мог «бесконечных разговоров о моральных принципах»** и испытывал «почти нестерпимое презрение к американцам {а не только к русским}».

Естественно, что тогда он не стал разглашать предложения Рузвельта, а его советник, сэр Уилсон, назвал их «сущим вздором». Вскоре и министр иностранных дел лорд Галифакс выказал поддержку «делу Британии», предупреждая об опасности «размягчения мира..., обманутого льстивыми речами [американского] либерального идеализма» — а не только коммунизма[23].)

Уже предшественник Невилла Чемберлена на посту премьер-министра, тоже консерватор, Стэнли Болдуин в 1936 г. рассуждал следующим образом: в случае войны Великобритания «может разбить Германию с русской помощью, но ведь это приведет только к большевизации Германии»[24]. И еще откровеннее Невилл Чемберлен мотивировал предательство чешской демократии в следующих словах: было бы «катастрофой, если бы Чехословакия была спасена благодаря советской помощи»[25]. /252/ Не кто иной, как президент Чехословакии Эдвард Бенеш, вспоминал, что Запад не выдал бы его страну в 1938 г., если бы главной целью Запада не была как можно более полная изоляция Советского Союза[26].

Разве не лорд Ламингтон именно решающей осенью 1938 г. предостерегал, что решение вступиться за Чехословакию «отдаст Европу во власть массе недочеловеческих существ» («subhuman beings»)[27]? Правда, этот защитник политики мистера Чемберлена был известным фашистом. Однако один видный английский историк отмечал, что до марта 1939 г. внешнеполитические позиции британских фашистов не отличались от позиций Невилла Чемберлена[28]. А это в конечном счете означает, что официальная политика Невилла Чемберлена в отношении Германского рейха перестала соответствовать подходу английских фашистов только после аннексии Гитлером «остатка Чехии».

Фашисты в Англии настаивали на продолжении прежней европейской политики консерваторов и после того, как последние (после вступления Гитлера в Прагу в 1939 г.) были вынуждены отказаться от своей прежней линии. Сэр Освальд Мосли явно и демонстративно выражал идею отказа от политики европейского баланса сил и сосредоточения на заморском империализме[29]. А его Британский союз фашистов отстаивал мысль, что «умиротворение» Европы Гитлером способен был осуществить только Чемберлен. Английские фашисты славят последнего и по сей день. Так, фашистский капитан Мол Рэмзи категорично заявляет, что если бы не вмешательство мирового еврейства, то Британию миновала бы и вторая мировая война, и ее последствия[30]. Невилл Чемберлен (по словам американского посла Джозефа Кеннеди) утверждал, «что Англию принудили воевать Америка и мировое еврейство»[31]. (Доказано, что мистер Чемберлен предпочел бы держать Соединенные Штаты подальше от «своих» европейских дел — пусть он даже и не столь откровенно, как английские фашисты, высказывался о «дерзких речах» Ф. Д. Рузвельта, направленных «против Британской империи».) Вероятность подобных высказываний в устах Чемберлена подтверждается и заявлением его соратника по консервативной партии лорда Бивербрука (от 9 декабря 1938 г.), что «евреи могли бы втянуть Англию в войну... Их политическое влияние направлено на то, чтобы подталкивать нас в этом направлении»[32]. Ведь именно Бивербрук пытался (во имя империи) удержать Чемберлена от объявления войны (в защиту Польши). /253/

Англия обещала оказать военную поддержку не Чехословакии, единственной демократической стране в тогдашней Восточной Европе (государству, в котором этнические меньшинства имели больше прав, чем в каком-либо из созданных (или расширившихся) в 1919 г. государств, стране, где и судетские немцы долгое время входили в центральное правительство), а Польше — стране с авторитарным, даже полудиктаторским режимом, милитаристской Польше, отнявшей силой (либо угрозой применения силы) земли у всех соседних народов — как у немцев, так и у украинцев с белорусами, как у литовцев, так и у чехов*.

Таким образом, заявление посланника Великобритании в Берлине сэра Невилла Гендерсона его польскому коллеге: «Немцы правы, утверждая, что из-за негибкости чехов единственным эффективным средством остается применение силы»[33] — вполне последовательно в своем цинизме. Стоит также заметить, что сэр Гендерсон отзывался о чехах как о «свиноголовой расе». (Даже автор весьма панегирической биографии Чемберлена мистер Фейлинг воспроизводит клевету, которую в 1938 г. распространяли о Чехословакии консерваторы. Так, он утверждает, что Чехословакия была «отчасти полицейским государством», а «расовые конфликты неизбежно породили целую систему шпионажа... Практиковалось заключение в тюрьму без суда и следствия... Суровая цензура в печати свидетельствовала... о том, что за неукротимые огни пылают внутри».)

Невилл Гендерсон видел опасность не в «господине Гитлере, а в чешских экстремистах». Таким образом, Гендерсон советовал своему правительству полную противоположность того, что так настойчиво предлагали немецкие военные — противники Гитлера: Эвальд фон Клейст, Гальдер и Остер. Он советовал уступить Гитлеру, чтобы «не провоцировать» его (sic)**.

И потому этот последний представитель его британского величества в гитлеровском Берлине «главного врага» видел в «критической прессе». По его мнению, ситуация — давно предвиденная им — при которой евреи, журналисты и лондонские интеллектуалы (именно в такой последовательности) втянули бы Англию в принципиальный конфликт (с гитлеровской Германией), совершенно не отвечала британским интересам. /254/ В июне 1939 г. сэр Невилл Гендерсон признался Гитлеру, что Англия желает оставить за собой заморские территории, а Германии предоставляется свобода действий в Европе. Ожидания этого английского патриота цитировали следующим образом: «Германии суждено властвовать над Европой... Англия и Германия должны установить близкие отношения... и господствовать над миром». За четыре дня до вторжения Гитлера в Польшу Гендерсон уверял фюрера, что он, сэр Невилл, «не может исключать... возможности заключения Британией {военного} союза с {нацистской} Германией». (Не зря же английская оппозиция называла Гендерсона «наш нацистский посол в Берлине». А в 1913 г. он был замешан в контрабанде оружия для заговорщиков в Ольстере.) Гендерсон настаивал, что «центральный британский интерес — это империя». «А между Британской империей и Германским рейхом есть положительная идентичность... оба воплощают самоопределение... расы». «Достаточно лишь сказать, что факт расовой мотивации действий национал-социалистической партии... исключает всякий империализм» (Невилл Чемберлен).

Примечания