(Фрагмент монографии «Сталинизм и детская литература. 1930-е – 1950-е гг.)
«Оттого, что нас физически не принуждают, управление нашим поведением не становится менее действенным».
Дж. Гэлбрейт. «Новое индустриальное общество».
Смерть И.В. Сталина в марте 1953 года стала поводом для начала реформ, которые вошли в историю под названием «оттепель». Интересы и воля исторически ограниченного господствующего класса – номенклатуры – определит их узкую сферу и примитивный метод. Руководство страны не ставило под сомнение декларации об общенародном характере государственной собственности, не допускало мысли, что в СССР существует эксплуатация трудящихся, а выборы из одного кандидата на одно место в органы власти по-прежнему считало проявлением превосходства «советской демократии» над буржуазной. Показательна эволюция политического и экономического сознания номенклатуры: от обвинения в июле 1953 Л.П. Берии во всех социально-экономических проблемах общества[1] до констатации в ноябре 1956 года неэффективности работы государственного аппарата. Выступая 4 ноября 1956 года на собрании московского партийного актива о внутриполитической и внутриэкономической ситуации в стране в свете венгерских событий, Н.С. Хрущев был вынужден признать:
«В колхозах имеется много людей, которые мало участвуют в общественном производстве, плохо организован труд….Убрав с помощью солдат кукурузу, они потом пишут рапорт – под руководством ЦК или обкома партии кукуруза убрана, а убирала-то армия. Кончать с этим делом надо, товарищи». «Голоса. Правильно». «Хрущев. Товарищи, нужно улучшить работу милиции. Хулиганства много. Это тоже вызывает недовольство людей». «Голоса. Правильно». «Хрущев. Необходимо поднять активность профсоюзных, общественных организаций. Враг у нас есть, поэтому надо повысить бдительность. Вместе с тем нужно улучшать работу органов госбезопасности…»[2].
В этих рамках будет проходить и малоприятное признание отсталости советской промышленности по сравнению с американскими и английскими стандартами в июле 1955 года[3]на пленумах ЦК КПСС и ВЛКСМ, и разоблачение культа личности И.В. Сталина в феврале 1956.
Суть реформ будет сведена к трансформациям сферы управления государством и смене кадров. Политические руководители провозгласят необходимость коллективного руководства страной. Номенклатура отсечет одиозные проявления культа личности: массовые репрессии; поставит под контроль репрессивный аппарат; ликвидирует экономически неэффективный ГУЛАГ, который стал взрывоопасным элементом и дискредитировал «государство рабочих и крестьян» на международной арене.
Общая пропагандистская установка не претерпела изменений: ЦК КПСС фокусировал внимание граждан не на причине негативных явлений – производственных отношениях, форме собственности, укоренившихся в СССР, политическом строе и режиме, а на следствии – недостатках в сферах распределения и обмена[4], семейного воспитания, на деятельности отдельных политиков, несущих-де всю ответственность за происхождение негативных явлений, нищету населения. Негативные тенденции в молодежной среде: нонконформизм, преступность, хулиганство, пьянство, ханжество, подпитывали постоянный интерес руководителей страны и писателей к проблемам воспитания. Педагогика в глазах руководителей была панацеей, с помощью которой они пытались решить общественные проблемы. В этой обстановке молодые детские писатели попытались реализовать шанс и создать произведения, которые изображали сложное положение подростков, серьезные конфликты в детской среде, их связь с социально-политическими процессами в обществе.
Другая часть детских писателей пошла по пути сочинения облегченных развлекательных произведений. Критик Г.Рихтер отметил главное сходство «уныло-педагогической» литературы недавнего прошлого с новой «занимательной»: уход от реальных проблем, проявление социального равнодушия писателей[5]. По его мнению, детская литература была «глухой провинцией». К выбору легких путей подталкивала давно утвердившаяся в Союзе советских писателей (ССП) традиция создания «халтуры» по предопределенным цензурой канонам. «Средние» писатели ориентировались на конъюнктуру, и в условиях неопределенности, которую принесла «оттепель», им было гораздо спокойнее развлекать читателя, чем поднимать социальные проблемы – дело, которое неизвестно к чему приведет.
Между тем, разоблачение культа личности на ХХ съезде КПСС подталкивало к размышлениям над проблемами страны: «острейшими вопросами школьного воспитания, беспорядков», «острыми вопросами в деревне», которые, по мнению писателя А.И. Мусатова, оставались в стороне.
Вскоре писатели без гражданской позиции убедились в «мудрости» своего поведения. Объектом нападок стал молодой детский писатель М.С. Бременер. Его повесть «Пусть не сошлось с ответом!», отражавшая реальные проблемы образования в тесной увязке с политическими вопросами, репрессиями сталинского периода, вышла в свет в октябре 1956 года в журнале «Юность». Бременеру повезло. Повесть была опубликована до подавления венгерской революции. 15 ноября автора поддержал И.И. Дик, опубликовавший в «Литературной газете» статью «Воспитывать правдой». Статья способствовала созданию иллюзии, что власть нуждается в реалистических произведениях. О повести заговорил, по выражению Ю. В. Трифонова, «буквально весь город». Наличие не санкционированного партийными инстанциями общественного мнения он считал лучшим ответом «зарубежным врагам», отрицающим наличие подобного в СССР.
16 ноября 1956 года лекционный зал Дома детской книги был забит публикой: секция московских детских писателей обсуждала место повести в детской литературе и ее новизну. Председатель Л.А. Кассиль сразу обратил внимание на актуальность произведения: «Мы видим здесь моменты, которые позволяют делать серьезные обобщения, идущие за пределы школы» [6].
В повести Бременера достаточно ясно сказано об обстановке в стране, в которой принципиальность могла стоить человеку не только чести, здоровья, но и жизни. Наибольшие разногласия вызвал образ школьного завуча: старого коммуниста, который поплатился за свои убеждения ссылкой. Вернувшись из мест заключения, завуч обнаружил бюрократическое перерождение школьной системы, начал борьбу за ее возрождение. Кассиль, Трифонов и М.П. Прилежаева выступили против этого образа под предлогом, что он недостаточно разработан.
«Ребята 9-10 классов не хуже нас понимают политику и знают, не менее остро переживают эти вещи, и если ты затронул и эти вещи, нужно было говорить честно и всеми средствами, как и почему этот человек отсутствовал столько лет, - аргументировал Трифонов, - это вызывает ироническое, насмешливое отношение у самых даже маленьких читателей».
Однако стоило Трифонову оступиться, как читатели выразили свое негативное отношение к его мнению.
«У нас есть прекрасные учителя, которые не являются репрессированными, - продолжал оратор и, сбитый с толку шумом и смехом, поднятым его заявлением, алогично продолжил. - Напрасно, товарищи, смеетесь! Это была политика врагов государства – избивать лучших. Это неслучайно, но в данном случае это неверно» [7].
В период «оттепели» мнение маститых писателей уже не могло существенно повлиять на высказывания других участников дискуссии. Иные считали, что образ завуча органично вписан в повесть, играет положительную роль: противопоставляет «две эпохи», изображает принципиальность большевиков ленинского времени, которые платили за свои убеждения «годами своей жизни» [8].
К середине 50-х годов, по мере развития общественной и государственной систем, несоответствие слов и дел, замыслов и результатов в сфере образования стало бросаться в глаза, требовало осмысления и в детской литературе. Герой повести Бременера Валерий Саблин, ученик старшего класса, до такой степени привык к людскому лицемерию, что, сталкиваясь с искренними чувствами людей, «бессознательно сомневался, подлинно ли само чувство». Не случайно, прочитав «Педагогическую поэму» А.С. Макаренко, литературный герой обратился к практикантке, без пяти минут учительнице, с вопросом о содержании понятия «коммунистическое воспитание». И получил начетнический ответ: «это воспитание правдой». Однако жизнь опрокидывала догмы пропаганды, а стремление к «правде» требовало гражданского мужества для преодоления косности «среды» даже от школьника. Саблин убедился в этом сам. Уличные хулиганы избили ученика из его подшефного класса за нежелание отдать деньги. Попытка главного героя восстановить социальную справедливость натолкнулась на активное противодействие: директор по отечески посоветовал Валерию не вмешиваться не в свои дела – он не был заинтересован в ухудшении показателей школы по дисциплине.
«И в том, что он ответил директору, не проявились ни его самолюбие, ни строптивость, а только склонность сопоставлять и все мерить свежеобретенной меркой, - пишет далее Бременер. – «Зачем же вы сидите под этим портретом?» - спокойно спросил он. «Под каким портретом», - с поспешностью, необычной при его представительных манерах, директор обернулся, увидел портрет Макаренко, висящий вполне надежно, и понял, что только что выслушал дерзость».
Современники хорошо понимали причины поспешности руководителя и символику, обозначающую лицемерие: совсем недавно на этом месте висел портрет Сталина. Поразительные открытия, не предусмотренные программой подготовки учителя, предстояло сделать и практикантке, которая привыкла смотреть на детство как на «хотя и затейливый, но несложный мир». Мир детства оказался переполнен болезненными противоречиями и коллизиями в не меньшей степени, чем мир взрослых, потому что был частью общества.
Формирование конформизма, начатое в школе, продолжалось в семье и во дворе. Кроме директора этим занимается шайка хулиганов в подворотне: жестоко избивает любого, кто посмел покуситься на их «право» собирать ежедневную дань с младшеклассников. Бременер изобразил действительных, а не милых, готовых к исправлению хулиганов из детской литературы сталинского периода. И если этим людям и силам главный герой мог противостоять, то с истерикой, с психологическим давлением матери, потребовавшей подчиниться требованиям директора, он совладать не смог. Перед угрозой исключения сына из школы за стремление к «правде», перед лицом краха ее, матери-одиночки, мечты – любыми способами дать образование и вывести единственного сына «в люди», женщина не собиралась разбираться в тонкостях школьных отношений и сопоставлять их с абстрактными идеалами справедливости, которые прививали, но не соблюдали руководители школы и номенклатура.
В кризисных ситуациях многие матери вели себя именно так. По крайней мере, в семье реальной Нины Костериной, после того как девушка честно рассказала о репрессированном отце во время собеседования при поступлении в институт.
«Дома…, - писала она в дневнике 22 августа 1939 года, - поднялась кошмарно-дикая и безобразнейшая истерика…Я заявила, что лгать и что-то скрывать считаю просто подлостью. А на меня накинулись и тетки, и мать, и бабка: «Дура безмозглая, не научилась еще жизни, надо лгать и говорить «не знаю»… Они хотят, чтобы и я, по их примеру, устраивалась «применительно к подлости». Нет, мне комсомольская честь дороже».
23 августа еще одна запись:
«Меня отвергнули, как негодный элемент….Неужели правы «опытные» тетки и мне надо «приспосабливаться», а, следовательно, лгать и стать «головоногой»?» [9]
У Нины нашлось мужество, достоинство и честь, чтобы устоять. Однако подавляющее число молодых людей становились конформистами. Понятия «честность», «комсомольская честь», как и другие моральные категории, номенклатура использовала для реализации своих классовых целей.
Венгерские события заставили ЦК ВЛКСМ рассмотреть идеологические вопросы на пленуме в феврале 1957 года. Для обсуждения проблем детской литературы на заседание бюро московской секции детской и юношеской литературы ССП 7 декабря 1956 года прибыла представитель ЦК ВЛКСМ С.П. Кутепова. Писатели, партийно-комсомольские работники были полны решимости не допустить распространения духовной «заразы» в рядах советской молодежи, тем более что, по словам писателя Н.В. Богданова, в «университете» уже прозвучали вопросы «сопляков» о возможности появления в СССР «свободы партий» [10]. Оратор предложил дать молодежи «соски», либо просто заткнуть рты. Образец пропагандистской затычки он нашел в стане идеологического противника, в США.
«Что мы имели на сегодня в Америке, как принято говорить? – размышлял Богданов. - Кризис, безработицу и пр., но кроме всяческих скверных явлений, там комиксы для детей имеют вот такую толщину (показывает), и там умеют детям в голову вбить при помощи этих красивых картинок все что нужно, потому, что они черти знают, что характер формируется у человека пока он подросток и именно вот в это время ему надо вбивать в голову все, что нужно с их точки зрения. У нас, кроме журнала «Пионер», для подростков ничего нет» [11].
Советские консерваторы подняли голову. Их метод исключал какой бы то ни было критический подход к явлениям действительности, отрицал стремление прогрессивных писателей «воспитывать правдой». Председатель бюро Кассиль, писатель А.Г.Алексин были крайне обеспокоены поворотом событий. Учитывая, что лауреат Сталинской премии Мусатов выступил с критикой книги Бременера, Кассиль бросился защищать автора «Пусть не сошлось с ответом!». Признав, что с молодежью не все ладно, он, однако, предлагал другой подход к ее воспитанию, связывая будущее с литературой «правды».
«Меня книжка Бременера очень беспокоит, - честно признался Кассиль, - в такое горячее время подводить ее под удар, это значит подвести под удар и многое другое, мы не сможем разговаривать с молодежью так остро как нужно…Я об этом говорю потому, что имеется стенограмма, выступал известный писатель Мусатов, выступал так, что мне не хотелось бы, чтобы в докладе на пленуме ВЛКСМ было сказано: вот, в увлечении критиканством, молодой писатель Бременер…»[12].
Кассиля не устроили жалкие оправдания Мусатова о нежелании «истреблять» книгу. Лев Абрамович слишком хорошо знал цену словам в «горячее время», идеям, которые совпадают с мнением консервативно настроенных представителей власти. Защищая книгу, которая стала «властелином умов», он потребовал зафиксировать в стенограмме, что на ноябрьском обсуждении произведения никто не говорил об ее опасности[13].
Казалось, Кассилю удалось достичь своей цели. Кутепова предположила, что книгу Бременера в докладе на пленуме не назовут как «отрицательное явление» [14]. Однако аппарат власти многолик, и если книга не укладывается в представления чиновников о «правде жизни», то в государстве всегда найдется чиновник, который не будет заниматься популизмом, но сделает свое грубое дело. Так и получилось во время литературно-критических чтений по вопросам детской литературы в январе 1957 года. Директор Дома детской книги (ДДК) противопоставила книгу Бременера произведению Н.И. Дубова «Сирота» и сделала вывод об их «огромном духовном различии». Если книга Дубова, при всем ее разоблачительном пафосе, была полна оптимизма и веры в людей, «веры в большие возможности каждого человека», то книга Бременера исказила-де действительность. «Сгущено все темное, что есть в школе, настолько, что перестаешь верить в педагогический коллектив, изображенный писателем, - сетовала начальница. - Повесть пессимистична по выводам. Ведь никто из педагогов, кроме случайной, не характерной фигуры нового завуча, не способен внести струю свежего в жизнь педагогического коллектива. Понадобился прокурор, чтобы объяснить учителям их неверный путь». Директор ДДК издевательски пожелала Бременеру «удачи в переосмыслении его повести» [15]. Но это была только подготовка главного удара.
На пленуме ЦК ВЛКСМ в феврале первый секретарь ЦК А.Н. Шелепин заявил, что в повести имеются «элементы нигилизма». Недовольство секретаря вызвал именно образ завуча, «несправедливо осужденного перед войной, недавно реабилитированного и олицетворяющего в повести лучшую часть нашего общества» [16]. Раскритикованный Бременер оказался в одной компании с Д.А. Граниным, В.Д. Дудинцевым, Е.А. Евтушенко – набирающими силу знаменитостями своего и последующего времени.
Столь жесткое отношение к книге было предопределено как раз тем, что Кассиль ставил ей в заслугу: чрезвычайным общественным вниманием и стимулированием читательских размышлений о внешкольных факторах, которые способствовали нарастанию негативных явлений в обществе и образовании. Мимо консервативных читателей не прошли идеи Бременера о неэффективности и формализме военно-патриотического и классового воспитания в рамках пионерской и комсомольской организаций. В противовес им столь раздражающий всех чиновников «завуч» предлагает приводить «примеры гражданского мужества. И примеры сегодняшние»[17]. Подобные идеи беспокоили чиновников. Мужества против кого? Ради чего? Тем более что завуч охарактеризован «коммунистом, который не кривил душой никогда» [18]. У наблюдательных школьников не могли не возникнуть вопросы: почему же в лучшем, по мнению ЦК КПСС, из существующих на земле обществ настоящий коммунист оказался в тюрьме?; что же представляет собой наше общество?; остальные коммунисты? Читатели книги Бременера обратили внимание на потерю детьми веры в справедливость, в возможность исправить ситуацию, при которой торжествует хам и хулиган. Нищие дети совсем «не по-советски» спекулируют билетами у кинотеатра. Школой руководят формалисты-педагоги, которые, по мнению прокурора из повести, делают вид, что не замечают те ошибки и вопиющие недостатки, которые скрывают от вышестоящих инстанций, и суетливо ведут «борьбу» с «игрушечными» недостатками[19]. Однако повесть не оставляет ощущения беспросветности и безвыходности ситуации. «Всем надо наваливаться на такую беду. Тогда сладим», - говорит милиционер из повести Бременера о проблеме хулиганства[20], и это соответствовало представлению автора о методе решения задачи. До постановки вопроса о классовой сущности советского государственного строя, об адекватных методах решения социальных проблем Бременер, как и многие другие писатели, еще не доросли, но уже критически относились к действительности и не боялись высказывать свое мнение, делая первые шаги в верном направлении.
Бременер мужественно и открыто, как и требовала КПСС на ХIХ и ХХ съездах, пошел на разоблачение общественных болезней чтобы, вскрыв причины, лечить их. Образ прокурора в противовес дискредитированному после ХХ съезда «партийному секретарю» понабился автору для обозначения глубины и сложности проблем, стоящих перед государством на этом пути, был навеян фельетоном «Плесень» [21]. Фельетон стал знаковым для пропагандистов, учителей и детских писателей. Его авторы поставили принципиальный вопрос: откуда в «здоровой среде нашей советской молодежи» взялась «гнилая плесень» - люди без чести и совести, которые ради денег были готовы воровать и убивать? Которые откровенно смеются над фундаментальными советскими ценностями: «любовью, дружбой, трудом, честностью»? Как получилось, что молодые люди из обеспеченных советских семей вели образ жизни, который сопоставим с поведением дореволюционной «золотой молодежи» в России, а порой и современных гангстеров в Америке? Ответы – в духе номенклатуры – были даны на судебном процессе. Цитируя А.С. Макаренко, прокурор говорил о необходимости соблюдать в воспитании детей чувства меры: «избалованные бездельники и оболтусы» могли вырасти только в семьях, где родители потакали всем прихотям детей. Результат неразумного подхода – аморальные поступки и длительные сроки тюремного заключения четырем 19-летним студентам.
В сущности, Бременер не отступил от канонов литературы сталинского времени, в которой за вышестоящим начальником, партийным секретарем или передовым престарелым рабочим оставалась привилегия говорить горькую правду, сурово критиковать нижестоящих по должности и духу во имя будущего торжества коммунистической справедливости. Но он довел канон до логического конца, как и требовала правда художественного произведения, метод социалистического реализма, заглянул в глаза действительности. Однако реализм, тем более социалистический, менее всего мог понравиться лицемерной номенклатуре.
Повесть Бременера «Пусть не сошлось с ответом!» была переработана и вышла отдельным изданием в 1959 году под названием «Передача ведется из класса». Раздражавший чиновников от литературы и идеологии образ завуча был трансформирован в образ благополучного «старого большевика», прожившего «красивую жизнь», который произносит оторванные от жизни декларации агитпропа. Образ прокурора будет вырезан, его слова, в духе критики и самокритики, произнесет на суде старая учительница. Мать главного героя не будет заставлять сына подчиниться несправедливым решениям дирекции. Появится новый для повести образ секретаря райкома комсомола, который будет советовать юношеству проявлять «гражданское мужество» в вопросах самокритики. С помощью модернизированного образа завуча руководитель комсомольцев восстановит гармонию советского общества на территории школы, а благородные юноши из боксерской секции разберутся с уличными хулиганами. Усилия подростков, юношей и девушек школы будут направлены на малые, но ежедневные дела, которые – так они должны были считать – будут приносить пользу им и родине.
Процесс номенклатурной переработки книги Бременера показал, сколь далеко, несмотря на использование одних и тех же терминов, отстоят друг от друга представления о действительности у сторонников «литературы правды» и чиновничества. Сталинизм как идеология мелкобуржуазного коммунизма индустриального времени[22] в политарном государстве[23] и как практическое отношение к жизни проявил свои черты и в сфере детской литературы: презрительное отношение к личности; социальное прожектерство; недоверие к самостоятельным тенденциям общественных классов, творящих историю сообразно их потребностям и интересам, отношение к ним как к материалу истории; игнорирование вопроса об условиях, которые могут развивать сознательную деятельность масс. Можно понять К. Г. Паустовского, который, характеризуя бюрократию из книги Дудинцева «Не хлебом единым», примерно в то же время заявил на собрании ССП:
«Это новое племя хищников и собственников, не имеющих ничего общего ни с революцией, ни с нашим строем, ни с социализмом. Это циники и мракобесы… Это маклаки и душители талантов» [24].
Процесс эволюции советского чиновничества привел к осознанию им в середине 60-х годов своего корпоративного интереса. Вскоре западные идеологи с удивлением обнаружили, что генетически связанная со сталинской брежневская элита оказалась весьма похожа на элиту западных стран[25].
2005 год.
По этой теме читайте также:
