МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ ЛЕОНТОВИЧ был выдающимся учёным, его имя навсегда вписано в историю физики, ссылки на его достижения в научных работах делаются без указания конкретных статей, как у Эйнштейна, Шредингера и т.д., например, «граничные условия Леонтовича». Его вклад в мировую науку общеизвестен и в малой части отражён в настоящем сборнике. Он создал научную школу - школу Леонтовича, из которой вышла целая плеяда крупных учёных мирового уровня.

М. А. Леонтович (1946 год, после избрания в АН СССР)

Ниже представлены несколько эпизодов из жизни МА, о которых он рассказывает сам. Это особенно ценно, потому что в этих рассказах ясно видна его личность и гражданская позиция в то непростое время, когда он жил и работал.

МА был замечательным рассказчиком. Он обладал великолепной памятью, причём это не была память пожилого человека, который хорошо помнит события, происходившие много лет назад, и забывает то, что было вчера. Как будет видно из последующего, он очень точно воспроизводил и факты, и слова действующих лиц, свидетелем которых он был совсем недавно.

1. Однажды осенью 1964 года очень возбуждённый МА буквально влетел в комнату:

– Вы слышали, что произошло в Академии на общем собрании? Лысенко решил сделать академиком своего зама по институту с весьма характерной фамилией Нуждин, который не был член-корром и вообще никому не известен. Конечно, на отделении, где Лысенко хозяин, Нуждин легко прошёл. Теперь он должен быть утверждён на общем собрании двумя третями голосов. Никогда раньше эта процедура не заканчивалась провалом, и человек, выбранный в отделении, всегда набирал нужное число голосов на общем собрании.

Вы понимаете, Нуждин никакой не учёный, он - чиновник, исполняющий волю бесноватого Лысенко, который решил его отблагодарить за верную службу. Тем более, Нуждин, будучи начальником, естественно, подписывал в качестве соавтора (и не только) большинство научных работ, выполненных сотрудниками института. Кроме того, что эти люди уничтожают биологию, Академия превращается в кентавра с очень маленькой человеческой головой, которая олицетворяет науку, и громадной административной лошадиной задницей: академиками становятся в подавляющем большинстве чиновники и начальники.

Было совершенно очевидно, что предотвратить выборы Нуждина невозможно. Общее собрание - это болото, основная масса даже здравомыслящих людей просто не знает, что происходит в других отделениях. Но все знают, что Лысенко пользуется мощным покровительством на самом верху, и поэтому не будут связываться с ним, чтобы не потерять свой статус. Однако далее произошло неожиданное.

При голосовании по каждому кандидату секретарь зачитывает формальные данные. После чего произносит дежурную фразу: «Вопросы есть?». Обычно вопросов нет, и процедура заканчивается успешным для «абитуриента» голосованием.

МА называл абитуриентами претендентов на академические звания. Обычно перед очередными выборами в Академию стол МА в его рабочем кабинете был буквально завален толстыми пакетами, которые присылали претенденты. На вопрос, откуда столько корреспонденции, он отвечал: «Абитуриенты хотят, чтобы я изучал их труды».

Когда очередь дошла до Нуждина, после дежурной фразы секретаря слово попросил Игорь Евгеньевич Тамм. Вы же знаете, он очень интересовался биологией. Тамм в очень вежливой форме, называя Нуждина по имени и отчеству, выразил осторожное сомнение в том, что претендент соответствует требованиям, которые общее собрание предъявляет к действительным членам Академии. В частности, несмотря на довольно большое количество работ, он всегда возглавляет большой список соавторов. Более того, Тамму неизвестны фундаментальные работы по биологии, которыми бы Нуждин руководил или выполнил самостоятельно. Вы представляете, Игорь Евгеньевич познакомился с научными трудами Нуждина! Затем выступил Яков Борисович Зельдович, который также в очень мягких выражениях сказал, что научной общественности не известен вклад Нуждина в биологическую науку, и он не уверен, что утверждение кандидатуры Нуждина общим собранием будет правильным. Вы понимаете, они заранее подготовились и мне ничего не сказали. Общее собрание насторожилось. Все равно было ясно, что они проголосуют за Нуждина.

Вдруг на трибуне появляется взволнованный для многих неизвестный человек и произносит приблизительно такие слова: «Что вы обсуждаете? Нуждин - прихвостень Лысенко, а у него руки в крови Вавилова!» В зале началась паника, назревал скандал. Некоторые полезли от страха под стулья. Начали спрашивать, кто это такой? У Лысенко пошла пена изо рта, академик Ильичёв (секретарь ЦК по идеологии - партийный начальник над Академией) демонстративно вышел из зала, кто-то пошутил: «Пошёл звонить Хрущёву», который в это время ездил по Скандинавии. Вы догадались, кто это был? Конечно, Андрей Дмитриевич Сахаров. Он не участвовал в «заговоре», Тамм и Зельдович ему не сообщили о своих исследованиях научных трудов Нуждина, они решили всё сделать интеллигентно, по-видимому, понимая, что Андрей Дмитриевич выступит резко и тем испугает академиков. Я, честно говоря, думал, что Нуждина всё равно утвердят, но он не добрал несколько голосов!!! Это была победа, Лысенко не получил безоговорочного одобрения, и впервые, по крайней мере, в советское время, собрание академиков забаллотировало предложенного отделением кандидата.

Эта история имела продолжение. Через некоторое время МА рассказывал:

– Вы знаете, чем закончилась история с Нуждиным? Когда Хрущев вернулся из скандинавского турне, Лысенко побежал к нему жаловаться. Хрущев вызвал М.В. Келдыша (в то время - президент Академии наук), дал ему по морде и сказал: «Я твою академию разгоню, а твоего Сахарова в тюрьму посажу. У меня есть один народный ученый - Лысенко, а твои академики – дармоеды». Келдыш пытался объяснить Хрущеву, кто такой Сахаров, но тот не хотел слушать. Над Академией нависла угроза, но сняли самого Хрущева.

2. После прихода Брежнева на некоторое время пресс власти несколько ослаб, по-видимому, на самом верху все занимались дележом полученного пирога. Примером тому явилась история освобождения обнинского биолога Жореса Медведева, который был посажен в психушку по приказу калужского обкома. За него вступилась Академия наук вполне официально: Президиум Академии наук во главе с Келдышем обратился в ЦК КПСС. Леонтович участвовал в этом заседании Президиума:

– На Президиуме АН СССР обсуждалось письмо в ЦК КПСС с требованием освободить Жореса Медведева, причем не было известно, какая будет реакция начальства. Поэтому некоторые законопослушные участники этого заседания ухитрились не произнести ни слова (М.Д. Миллионщиков). Это письмо подписали все присутствующие, кроме П.Л. Капицы. И не потому, что он боялся или не был согласен с текстом письма.

– Вы представляете, он не подписал это письмо, потому что он предвидел возможные последующие события: если письмо не сработает, то все подписавшие письмо будут преданы анафеме, и бороться за освобождение Медведева будет некому. А Капица сможет, поскольку он как бы не замаран. Но Медведева посадил в психушку калужский обком по своей инициативе, чтобы выслужиться. ЦК указал на ошибку и велел его освободить. Вчера вечером к нам домой пришел незнакомый человек и поблагодарил за освобождение.

Позже, когда академиков заставляли подписывать письма с осуждением А.Д. Сахарова, П.Л. Капица на предложение подписать подготовленное письмо сказал: «Я чужие письма не подписываю, давайте я сам напишу и подпишу". Ему ответили: "Не надо». Ни одно заказное письмо, инициируемое цековскими или академическими чиновниками, не было подписано ни Капицей, ни Леонтовичем. Впрочем, Леонтовичу никогда и не предлагали, поскольку его ответ было нетрудно предсказать.

3. В 1966 году МА вместе с А.Д. Сахаровым и И.Е. Таммом подписал письмо в защиту диссидентов Гинзбурга и Галанскова. Для МА это событие имело драматические последствия. О том, как он поставил свою подпись, Леонтович рассказывал так:

– Я собрался в Горький навестить свою сестру (Е.А. Андронову). Я вечером сижу дома и жду машину, чтобы ехать на Курский вокзал. Раздается телефонный звонок, звонит Андрей Дмитриевич Сахаров и говорит, что у него есть ко мне дело. Я ему объяснил, что собираюсь уезжать в Горький и ограничен во времени, но если дело небольшое, то я готов. Через пять минут он был у меня. Тогда они были соседи по двору. Он мне рассказал, что КГБ арестовал двух дисcидентов Гинзбурга и Галанскова, они содержатся в очень плохих условиях, причём один из них - Галансков - тяжело болен. Мне эти фамилии тогда не были известны. Андрей Дмитриевич сказал, что он подготовил письмо в их защиту, и если я согласен с текстом, предложил подписать. Я пробежал письмо, увидел две подписи Сахарова и Тамма. Это меня вполне удовлетворило, и я добавил свою. Мы распрощались, и я уехал в Горький. Утром в 7 часов я сижу у сестры, мы пьём чай, обсуждаем семейные дела. Вдруг она мне говорит: "Миня, что это за письмо ты подписал?" Можно представить очень живое лицо МА в крайнем удивлении. Я её спрашиваю, ты откуда знаешь. Она отвечает: «Ещё третьего дня “Голос Америки” сообщил, что академик Леонтович подписал письмо в защиту Гинзбурга и Галанскова». Вы понимаете, чем занимаются наши «органы». Они заранее подбрасывают информацию на Запад. Если она не реализуется, то империалисты - клеветники.

После освобождения Жореса Медведева власти, по-видимому, решили прекратить практику протестных писем учёных. Через некоторое время московский горком партии указал парткому ИАЭ им. Курчатова, что в секторе Леонтовича плохо поставлена идеологическая работа, поскольку сам начальник сектора подписывает письма в защиту явных врагов советской власти. Партийная группа сектора не справляется с идеологическим воспитанием сотрудников, и поэтому её нужно усилить, для чего необходимо принять на работу двух новых рекомендованных горкомом сотрудников. Все понимали, что МА заставляют принять в сектор стукачей. Он сразу заявил, что если в сектор будут приняты эти люди, он немедленно увольняется. Настроение сотрудников теоретического сектора было весьма тревожным, никто не знал, как далеко зайдут партийные чиновники в стремлении наказать строптивого академика. Дирекция института и партком должны были реагировать на указания высокого начальства. В институте этим скандалом занимался тогда молодой замдиректора ИАЭ А.Г. Зеленков, который хотел погасить скандал, сохранить сектор и, главное, – не допустить ухода Леонтовича из института. Зеленков решил уговорить самого титулованного сотрудника Леонтовича, тогдашнего член-корра Б.Б.Кадомцева, вступить в партию, надеясь, что это удовлетворит горком – партгруппа будет усилена. Однако несмотря на тревожную ситуацию, ББ категорически отказался.

МА рассказывал, как в тяжёлые послевоенные годы, когда он работал в военном НИИ и занимался проблемами радиолокации, его заставлял вступить в партию начальник отдела кадров полковник КГБ. МА, естественно, отказывался, но давление было сильным, и спас его тогда от позора (см. ниже) директор института знаменитый академик и адмирал А.И. Берг. Отношение к членству в партии у многих сотрудников сектора характеризуют известные слова МА, сказанные одному из них, который вступил в КПСС, поскольку членство в партии увеличивало шансы поехать за рубеж. Правда, этот эпизод происходил через несколько лет после описываемых событий.

– Ну, съездите вы за границу пусть даже раз пять, а это же – позор на всю жизнь.

Давление горкома продолжалось. Было приказано организовать осуждение академика Леонтовича сотрудниками института. Партком решил провести институтский партхозактив, в повестке дня которого было два вопроса: первый пункт – выполнение плана за полугодие (может быть, не совсем точно, но вопрос был чисто хозяйственный), второй - поведение академика Леонтовича (как в детском саду!). МА был приглашен, но, естественно, не пошёл. Начальники и особенно те, кто стремился занять более высокую должность должны были выступать, чтобы заручиться поддержкой парткома и показать свою благонадёжность. Выступали даже те, кому присягать было совсем необязательно. В частнсти, весьма маститый академик И.К. Кикоин очень энергично осудил «поведение» Леонтовича, за что получил кличку «сионист-сталинист». МА был чрезвычайно огорчён, так как хорошо к нему относился и ценил его как учёного. Некоторые выступающие, которые не хотели участвовать в этом судилище, ухитрялись так много говорить по первому вопросу, что на второй у них не хватало времени, отведённого в соответствии с регламентом. Тем не менее, узнав о результатах совещания, МА позвонил директору института академику А.П. Александрову (с которым он был хорошо знаком еще с детских лет):

– Анатоль, увольняй меня на пенсию.

В ответ он услышал нечто непроизносимое, во всяком случае, МА отказался повторить первые слова АП. Далее Александров сказал: «Если ты уйдёшь, с кем я буду работать. И, вообще, это не твоё дело, иди и работай, я сам разберусь». Действительно, напряжённость начала постепенно спадать. Были отдельные вспышки: на каком-то совещании мелкий партийный начальник Попков требовал изгнать академика Леонтовича из института. Но находились люди, которые и в этих условиях не соглашались с такой мародёрской практикой добивания раненого. В частности, на описываемом совещании выступил сотрудник конструкторского бюро Б.В. Даутер с протестом против этого предложения, однако его голос оказался единственным.

Чтобы отработать задание горкома, тогдашний секретарь парткома Института Легасов пришёл проводить проработку сотрудников сектора, объясняя им, что Леонтович, подписав письмо, поступил политически неправильно. Легасов требовал, чтобы сотрудники признали это и осудили МА. Однако Легасов ушёл ни с чем. Более других участвовали в этой «дискуссии» сотрудники сектора С.И. Брагинский и О.Б. Фирсов, которые объяснили энергичному партайгеноссе, что Леонтович не совершал политических ошибок, а поступил как порядочный человек, заботящийся об интересах своей страны.

В итоге А.П. Александров и А.Г. Зеленков отбили атаку горкома. Однако в результате и ранее неблагонадёжному академику М.А. Леонтовичу была поставлена ещё одна черная метка.

4. Когда задача создания ядерного оружия была в принципе решена, И.В. Курчатов стал уделять больше внимания проблеме Управляемого Термоядерного Синтеза. Для более широкого обсуждения вопросов физики плазмы и УТС Курчатов организовал всесоюзный семинар, в котором должны были участвовать ведущие учёные из многих научных центров Союза. Этот семинар назывался «семинар Т». Хотя большинство работ по физике плазмы в ИАЭ выполнялись под общим руководством академика Л.А. Арцимовича, руководителем «семинара Т» был назначен замдиректора института академик Кикоин, в отделе которого также проводились работы по физике плазмы. Учёным секретарём семинара был назначен А.И. Карчевский. В соответствии с существовавшими тогда правилами секретности руководитель «семинара Т» имел право подписывать приглашения участникам семинара из других организаций, то есть внешние письма. Эти приглашения рассылались секретной почтой через первый отдел. Однажды, уже после смерти Курчатова, А.П. Александров назначил руководителем семинара М.А. Леонтовича, что было более естественно, тем более что Кикоин потерял интерес к плазменным исследованиям и сосредоточился на своей основной тематике. По взаимной договоренности А.И. Карчевский согласился по-прежнему выполнять функции учёного секретаря семинара.

При подготовке первого своего семинара МА столкнулся с непредвиденными трудностями. Все необходимые материалы были вовремя переданы в первый отдел, однако через некоторое время выяснилось, что первый отдел не рассылает приглашения, подписанные Леонтовичем. А.И. Карчевский следил за развитием событий и сообщал МА о движении документов. Пока был запас времени, МА спокойно относился к задержке рассылки приглашений, считая, что бюрократическая машина (особенно, когда дело связано с первым отделом) всегда работает плохо. Однако время шло, документы не отправлялись, раздражение МА нарастало. Он всегда считал, что беречь секреты (если это настоящие, а не придуманные) должны компетентные люди, а не безграмотные хорошо оплачиваемые чиновники, число которых неограниченно нарастало и которые придумывали себе ненужную, часто вредную с точки зрения дела работу. Когда очередной раз Карчевский сообщил Леонтовичу, что первый отдел не отправляет документы, а время уже поджимало, МА взорвался. Трясущимися от возмущения руками он набрал номер телефона директора (который к несчастью для секретных чиновников оказался на месте) и произнёс:

– Анатоль, твой начальник первого отдела считает, что твои приказы – говно!

И бросил трубку. Обычно он не использовал неприличную терминологию, но в этот момент он был сильно взволнован. А.П. Александров сразу понял, что звонит Леонтович, но причину его крайнего раздражения он, конечно, определить не мог. Когда всё разъяснилось, последовали весьма жёсткие административные выводы, как говорится, по личному составу. Дело в том, что сотрудники первого отдела совершенно сознательно не отправляли документы, считая, что Леонтович не имел права подписывать исходящие документы. Они думали, что предыдущий руководитель семинара Т подписывал приглашения, как замдиректора института. Они прозевали приказ директора ИАЭ, согласно которому Леонтович имел право подписывать внешние приглашения. Бюрократы не выполнили свою работу, и в результате, АП уволил начальника первого отдела. МА считал это своим достижением. Он говорил:

– Я в своей жизни совершил два подвига: спустился на плоту по горной реке на Алтае в 1928 году и уволил начальника первого отдела ИАЭ.

В итоге «семинар Т» состоялся в назначенное время.

5. Пресловутая раздражительность МА всегда имела свою причину. Чаще всего он остро реагировал на всякого рода административные запреты. Например, было невозможно найти ключ от запертого конференц-зала в пятницу в 3 часа дня, когда МА проводил свой знаменитый на всю страну семинар. Он долго искал лом и начал ломать дверь, когда уже удалось найти ключ, и в зале сидели участники семинара. После этого у него болело сердце, и он сетовал по поводу своей несдержанности:

– Но они же знают, что в 3 часа семинар!

Особенно он не терпел слово «секретность». История с увольнением начальника первого отдела изложена выше. Другой случай. Однажды выступающий на семинаре Л.И. Рудаков на вопрос МА, как получен результат, ответил, что это – секретные сведения, он их рассказать на семинаре не может. Реакция МА была мгновенной: «Пошёл вон!»

Он очень не любил, когда сотрудники сектора в своих публикациях выражали ему благодарности. Он считал, что его внимание к выполняемой ими работе, а часто и фактическое участие в ней - это его прямая обязанность, но главное, чем он был недоволен, - это давление на редакцию журнала. Будучи в течение многих лет заместителем главного редактора ЖЭТФа, МА посылал на рецензию приходящие в редакцию журнала статьи именно тому человеку (как правило, известному ученому), кого авторы благодарили. Он говорил, что в 80% случаев приходили отрицательные отзывы.

Однажды в коридоре раздался крик Зевса: «Выгоню! Уволю! Убирайся отсюда!» Источником гнева МА стал О.Б. Фирсов, которого он очень уважал и ценил. ОБ был крупный теоретик мирового уровня, специалист по атомным столкновениям в газовой фазе и твердом теле. Обладая специфическим мышлением, он часто получал правильные и очень важные результаты интуитивно и совершенно непонятно для окружающих. Выполнив в своем стиле очередную работу, он показал её МА, который довольно долго и терпеливо слушал невразумительные объяснения ОБ. Высочайшая квалификация Леонтовича сыграла свою роль: получилась прекрасная работа, которая вошла в фонд мировой науки. Используя эти обсуждения, ОБ написал статью, где в титуле было два автора: М.А. Леонтович, О.Б. Фирсов. Именно это и вызвало гнев МА. Но ОБ был упрямый человек, он говорил, что без участия МА такой статьи не было бы. После разговора на повышенных тонах они, конечно, помирились (МА был отходчив и часто сожалел о своих вспышках), причем ОБ одержал частичную победу: ему было позволено выразить благодарность академику М.А. Леонтовичу.

6. МА был, пожалуй, единственным человеком такого уровня, который не имел звезды героя соцтруда. Перефразируя известное высказывание, можно сказать, что МА не был опозорен правительственными наградами. Для обывателя это выглядело особенно одиозно в брежневские времена, когда звездочки раздавали «на пасху, к покрову и в день парижской коммуны». У него было много орденов Ленина и другие награды, включая орден «веселые ребята». Он относился к этому спокойно, даже говорил, что на своё 50-летие (день рождения МА 7 марта 1903 года) он получил вместо награды самый замечательный подарок в жизни - умер великий вождь. Хотя он с удовольствием слушал историю о том, как один министр, получив к своему юбилею орден Ленина вместо звезды героя, сказал: «Они мне плюнули в морду орденом Ленина», тем не менее, чувствовалась грусть МА по поводу качества власти, которая тогда управляла страной. С таким же настроением МА рассказывал, как он присутствовал на 80-летнем юбилее П.Л. Капицы. Когда было объявлено, что ПЛ присуждено звание героя соцтруда, он сказал МА: «Видите, Михаил Александрович, можно и письма подписывать и звезды получать».

7. МА безусловно обладал всеми качествами человека, отмеченными Окуджавой (см. эпиграф), и он на своем жизненном пути вышел победителем, он был эталоном порядочности и принципиальности. Сотрудникам сектора Леонтовича очень повезло: они были его современниками, учились у него науке и жизни.

По этой теме читайте также: