Обстоятельства советской интервенции в Испании остаются тайной в истории испанской
гражданской войны. Мир знает, что советская интервенция имела место, но больше об
этом ему ничего не известно. Не известно, почему Сталин предпринял интервенцию, каким
образом он проводил там свои операции, кто были люди, тайно действовавшие для него,
как он хотел выйти из этой истории и как она в действительности закончилась.
Я остался единственным выжившим за границей прямым участником организации советской интервенции в Испании и лишь я в
состоянии теперь свободно описать весь драматический ход этих событий. В качестве главы советских служб военной
разведки в Западной Европе я был в курсе всех закулисных обстоятельств каждого шага Кремля в испанских делах.
Еще до этого я занимал посты, позволявшие мне следить вблизи за сталинской внешней политикой, органической частью
которой стала испанская авантюра.
С момента прихода Гитлера к власти в 1933 году сталинская внешняя политика носила лихорадочный характер. Сталина
преследовал страх изоляции. Его попытки договориться с Гитлером встречали то поощрение, то отпор. В моменты безнадежности,
когда успеха не ожидалось, он готов был возобновить старый царский пакт с Францией, но это ему не удавалось. Попытки
договориться с Англией оказывались еще менее успешными. В 1935 году Энтони Иден и премьер Лаваль нанесли официальные
визиты в Москву, а народный комиссар /128/ иностранных дел Литвинов посетил Вашингтон, добился признания и затем играл
первую роль в Женеве. Он приобрел там мировую популярность, но ничего сверх популярности он добиться не смог. Лондон не
давал определенных обязательств. Договор с Францией не был надежной опорой. В этой обстановке, после начала путча Франко,
Сталин обратил взоры на Испанию. Он торопился медленно, как поступал всегда. Были у него и период выжидания, и период
осторожных проб. Ему надо было прежде всего убедиться в том, что Франко не ждала быстрая и легкая победа. Когда он убедился
в этом, он предпринял интервенцию в Испании.
Замысел его состоял в том, чтобы втянуть Испанию в сферу интересов Кремля, об этом знали все мы, кто им служил.
Кое-кто за рубежом полагал, что действия Сталина в этой стране были продиктованы заботами о мировой революции.
Это совершенно неверно. Задачи мировой революции уже давно перестали реально занимать Сталина. Перед ним стояли
исключительно задачи внешней политики Советской России.
Три страны приняли прямое участие в гражданской войне в Испании — Германия, Италия и Советский Союз. Участие первых двух
было явным, обе они официально признавали действия своих экспедиционных сил в Испании, не скрывали, а скорее преувеличивали
свои военные успехи. Но Сталин, в отличие от Муссолини, играл в Испании в закрытую. Вместо того чтобы хвастаться своим
вмешательством, он осторожно преуменьшал всякий шум о нем и поначалу вовсе скрывал все, что этого касалось. Советское
вмешательство могло бы стать в определенные моменты решающим, если бы Сталин рискнул действовать на стороне законного
правительства, как Муссолини рисковал действовать на стороне Франко. Но Сталин не хотел ничем рисковать. Прежде чем
начинать что-либо, он постарался убедиться, что в Испанском банке хранится достаточно золота, чтобы с лихвой окупить
стоимость любого советского вооружения. Он старался все время действовать так, чтобы не втянуть советскую сторону в
большую войну. Свою интервенцию он готов был проводить только под девизом: «Не переступать за линию досягаемости
артиллерийского огня!» Это оставалось главным нашим девизом на весь период событий в Испании.
19 июля 1936 года, в день начала мятежа Франко, я находился в моем офисе в Гааге, в Голландии, где проживал /129/ с женой
и ребенком под видом антиквара из Австрии. Такое положение позволяло мне иметь легальную резиденцию, получать денежные
переводы, которые мне направляли из-за границы, и часто переезжать из одной страны Европы в другую.
До этого времени я отдавал все мои силы нашей сети секретной службы в нацистской Германии. Усилия Сталина прийти к
соглашению с Гитлером долгое время не приносили успеха, и Кремль был крайне озабочен германо-японским пактом, заключение
которого обсуждалось тогда в Берлине. Я тщательно следил за ходом этих переговоров.
При первом громе пушек за Пиренеями я послал в Андэ на франко-испанской границе моего агента, а другого — в Лиссабон,
чтобы создать секретную службу на территории Франко. Это были рутинные меры, никаких инструкций из Москвы я не получал,
и у моих агентов не имелось тогда никаких контактов с мадридским правительством. Как глава разведывательной службы в
Европе, я просто собирал общую информацию для передачи ее в Кремль. Наши агенты в Берлине, Риме, Гамбурге, Генуе, Бремене,
Неаполе регулярно сообщали о помощи, получаемой Франко из Италии и Германии. Всю эту информацию в Москве встречали
молчанием. Никаких секретных указаний относительно Испании по-прежнему не поступало. Публично Советское правительство тоже
никак не высказывалось.
Коминтерн, разумеется, поднял великий шум, но никто из нас, практических работников, не принимал этого всерьез.
Упомянутое учреждение, давно прозванное «лавочкой», было отселено теперь в тихий пригород Москвы и превратилось из
огненного факела, разжигавшего мировую революцию, в простой придаток сталинской внешней политики, иногда полезный как
средство косвенного действия, иногда составлявший досадную помеху.
Его большой заслугой в международной политике было проведение тактики так называемого Народного фронта. Она означала, что
во всех демократических странах послушные приказам коммунисты откажутся во имя «демократии» от своей оппозиции властям и
сомкнут ряды с другими политическими партиями. Техника состояла в том, чтобы с помощью всякого рода «попутчиков» и просто
одураченных людей ставить у власти правительства, дружественно настроенные к Советскому Союзу. Не раз это шло на пользу
Кремлю, оказывало /130/ ему поддержку. Во Франции Народный фронт поднял на пьедестал фигуру умеренного социалиста Леона
Блюма, В прочем, с наступлением кризиса в Испании, под крики Коминтерна в защиту республики и его истошные призывы к
борьбе с Франко, сам премьер Блюм при поддержке Лондона предпочел объявить политику невмешательства в Испании.
В самой же Испании призывы Коминтерна встречали меньший отклик — численность коммунистов была там минимальной
(3 тысячи членов компартии на все про все), испанские профсоюзы и все крупные революционные группировки
(синдикалисты, анархисты, партия марксистского единства, партия социалистов) упорно стояли на антикоммунистических
позициях. Испанская республика после пяти лет своего существования отказывалась признать Советское правительство и не
имела дипломатических отношений с Москвой.
Тем не менее, Коминтерн проводил массовые митинги и сборы средств по всему миру в пользу Испанской республики. Из
Советского Союза посылались бойцами в Испанию десятки иностранных коммунистов, объявленных вне закона в своих странах
и проживавших в качестве эмигрантов в России. Сталин был рад от них избавиться.
Немногие ветераны Коминтерна, еще преданные всей душой идеалам мировой революции, черпали в борьбе в Испании новую
надежду. Старые революционеры и вправду надеялись, что испанская гражданская война заново подожжет энтузиазм в мире.
Но их энтузиазм не производил на свет ни боеприпасов, ни танков, ни самолетов, ничего из того, чем фашистские державы
снабжали Франко. Реальная функция Коминтерна в тот конкретный момент сводилась к тому, чтобы потопить громким шумом
коробившие слух отзвуки леденящего молчания, исходившего от Сталина.
Немногие ветераны Коминтерна, еще преданные всей душой идеалам мировой революции, черпали в борьбе в Испании новую
надежду. Старые революционеры и вправду надеялись, что испанская гражданская война заново подожжет энтузиазм в мире.
Но их энтузиазм не производил на свет ни боеприпасов, ни танков, ни самолетов, ничего из того, чем фашистские державы
снабжали Франко. Реальная функция Коминтерна в тот конкретный момент сводилась к тому, чтобы потопить громким шумом
коробившие слух отзвуки леденящего молчания, исходившего от Сталина.
Известия об итало-германской помощи генералу Франко и отчаянных призывах испанских революционных лидеров, казалось,
не проникали через стены Кремля. Гражданская война в Испании разгорелась в большой пожар, но Сталин не трогался с места,
не реагировал на поток панических новостей, проходивших через мои руки в Гааге. Правительство в Мадриде располагало
золотым запасом Испанского банка в сумме 140 миллионов фунтов стерлингов, но его попытки произвести закупки оружия у
Виккерса в Англии, Шкоды в Чехословакии /131/ или у немецких пушечных королей встречали противодействие проводников
политики невмешательства. Тем временем ни одного слова не поступало от советских властей.
Только в конце августа, когда хорошо организованные силы Франко повели успешное наступление на Мадрид, три
высокопоставленных представителя Испанской республики были наконец приняты в России. Они прибыли для закупок военного
оборудования и предложили в обмен большие суммы испанского золота. Но и теперь их не допустили в Москву, а держали
инкогнито в Одессе. Чтобы замаскировать эту операцию, Сталин опубликовал 28 августа через Комиссариат внешней торговли
специальный указ, запрещающий «экспорт, реэкспорт и транзит в Испанию любых видов оружия, боеприпасов, самолетов и военных
кораблей». Попутчики Коминтерна и иже с ними, втайне приходившие в отчаяние от отказа Сталина помочь Испанской республике,
теперь решили, что он оказался вынужденным подчиниться политике невмешательства Леона Блюма. На самом деле Сталин готовил
коварный способ действий в пользу республиканцев. Пока их официальные представители ждали ответа в Одессе, он собрал
экстренное заседание Политбюро и предложил свой план осторожной интервенции в Испании — под прикрытием объявленного им
нейтралитета.
Сталин считал, что старая Испания кончилась, а новая не может быть предоставлена сама себе. Она должна примкнуть или к
итало-германскому лагерю, или к лагерю его оппонентов. По его убеждению, ни Франция, ни Великобритания не согласятся с
тем, чтобы Испания, от которой зависит вход в Средиземноморье, оказалась под контролем Рима и Берлина. Дружественная
Испания была жизненно необходима Парижу и Лондону. Сталин пришел к мнению, что, не прибегая к открытому вмешательству,
одним лишь использованием позиции своей страны как источника вооружений, он сможет создать в Испании режим, контролируемый
Россией. Тем самым он сможет внушить уважение французам и англичанам, добиться от них предложения о союзе и тогда либо
пойти на такой союз, либо превратить его в предмет торга, дабы достичь своей постоянной заветной цели — договоренности с
Германией.
Таковы были главные мысли Сталина по поводу вмешательства в Испании. Но его заставляла действовать также необходимость
какого-то ответа иностранным /132/ друзьям Советского Союза, которым предстояло стать свидетелями великой чистки и
расстрелов их товарищей — большевиков. Западный мир не сознает, насколько ненадежным в тот момент было положение
Сталина у власти и насколько важным для его выживания как диктатора было оправдание его кровавых акций зарубежными
коммунистами и известными приверженцами идеалистических взглядов. Их поддержка была ему жизненно важна. Он рисковал
ее лишиться, если бы не сумел оказать никакой помощи Испанской республике, не принял бы никаких мер против устрашающего
эффекта великой чистки и процессов над «предателями».
Привлекала, кроме того, груда испанского золота (140 миллионов фунтов), которую правительство готово было потратить на
военное снаряжение. Какая часть этого золота могла отправиться в Россию в оплату военных поставок в условиях, когда
Советский Союз официально должен был придерживаться политики строгого невмешательства,— этот вопрос требовал
безотлагательного решения.
Политбюро, конечно, приняло план Сталина. Оно строго предупредило своих комиссаров, что советская помощь Испании должна
быть неофициальной, оказываться тайно, так, чтобы устранить всякую возможность втягивания страны в войну. Итоговый наказ
Политбюро, отданный всем, повязанным ответственностью в этом деле, гласил (как я уже указывал): «Подальше от
артиллерийского огня!»
Два дня спустя специальный курьер, прилетевший самолетом в Голландию, привез мне инструкции из Москвы: «Немедленно
распространите вашу сферу действий на район испанской гражданской войны. Мобилизуйте всю агентуру и ее возможности
для создания системы приобретения и транспортировки оружия в Испанию. Специальный агент послан в Париж для помощи вам в
этой работе. Он будет докладывать вам и действовать под вашим руководством».
Меня обрадовало, что Сталин наконец решил серьезно заняться Испанией. Процесс Каменева и Зиновьева произвел
губительное впечатление в просоветских кругах, к тому же в этих кругах возникало множество самых каверзных вопросов
в связи с линией невмешательства, якобы проводимой Москвой в испанских делах.
Меня обрадовало, что Сталин наконец решил серьезно заняться Испанией. Процесс Каменева и Зиновьева произвел губительное
впечатление в просоветских кругах, к тому же в этих кругах возникало множество самых каверзных вопросов в связи с линией
невмешательства, якобы проводимой Москвой в испанских делах.
В тот момент Сталин приказал Ягоде, тогда еще шефу ОГПУ, создать в Испании отделение своего ведомства — /133/ советской
тайной полиции. Мог ли всесильный Ягода знать, что через пять дней после этого важнейшего поручения он будет снят со
своего поста, а через несколько месяцев помещен в одну из камер Лубянки, которыми он так долго заведовал? Его жизни
пришел конец под огнем одной из его собственных команд расстрельщиков 14 марта 1938 года, после того как он «признался»
в участии в заговоре в целях отравления своего преемника Ежова, а заодно и своего старого друга, знаменитого писателя
Максима Горького.
Но пока, повинуясь Сталину, Ягода 14 сентября 1936 года созвал чрезвычайное совещание в своем московском штабе на Лубянке.
Среди участников были Фриновский, командующий войсками ОГПУ, позже народный комиссар военно-морского флота (его карьера
внезапно оборвалась в 1939 году, когда он «исчез»), А. Слуцкий, начальник Иностранного отдела ОГПУ, генерал Урицкий из
Генштаба Красной Армии. От Слуцкого, которого я часто встречал в Париже и в других местах, я узнал, что один из ветеранов
его службы был послан с задачей организации ОГПУ на территории законного правительства Испании. Им был некто Никольский,
он же Швед, он же Лёва, он же Орлов.
Совещание на Лубянке приняло решение подчинить советской тайной полиции всю деятельность Коминтерна в Испании. Решено
было, в частности, «координировать» всю работу Испанской компартии с работой ОГПУ в этой стране. Другим решением совещания
было подчинение деятельности всех добровольцев, прибывающих в Испанию из разных стран, тайному полицейскому контролю того
же ОГПУ. Осуществление этой задачи было возложено на уже существующую структуру, общую для всех компартий мира: в
центральном комитете каждой из них всегда был один представитель, работающий по тайному поручению ОГПУ. Через этих
представителей и должна быть взята под контроль деятельность добровольцев в Испании.
Во многих странах, в том числе в Великобритании, формирование добровольческих сил для борьбы за Испанскую республику
выглядело как благородное предприятие для спасения демократии и дела социализма. Молодежь со всего мира собиралась для
того, чтобы бороться в Испании за эти идеалы. Но республиканская Испания, боровшаяся против Франко, была далеко не едина
в своих политических устремлениях. Ее ряды состояли /134/ из различных фракций — демократов, анархистов, синдикалистов,
социалистов. Коммунисты составляли незначительное меньшинство. Успех Сталина в установлении контроля над Испанией зависел
от его способности преодолеть мощную антикоммунистическую оппозицию в республиканском лагере. Необходимо было взять под
постоянное наблюдение идеалистов из числа иностранных добровольцев, помешать им смыкаться с элементами, выступавшими
против сталинской политики и амбиций.
Главный вопрос — организация поставок оружия в Испанию — был решен совещанием на Лубянке. Там было условлено,
что поставки эти будут производиться одновременно из России и из-за границы. Заграничная часть этого дела была поручена
мне. Что касается отечественной части предприятия, то она находилась в руках самого Ягоды. Эта часть предполагала даже
еще большие трудности, чем мои, поскольку безусловно требовалось чтобы не просачивались никакие сведения об участии
Советского правительства в торговле оружием.
Ягода пригласил капитана Уланского из ОГПУ и поручил ему организацию «частных фирм» дельцов по продаже оружия.
Уланский был исключительно умелый специалист в области тайных операций. Ранее он выполнял по поручению ОГПУ весьма
деликатную работу по сопровождению и охране Идена и Лаваля во время их официальных визитов в СССР.
— Вы найдете в Одессе трех испанцев, давно прохлаждающихся в этом городе,— сказал Ягода Уланскому. — Они приехали,
чтобы неофициально приобрести у нас оружие. Создайте для работы с ними частную нейтральную фирму и действуйте.
Поскольку ни один человек в Советской России не имеет права купить у правительства даже револьвер и государство там —
единственный производитель оружия, идея частной фирмы, торгующей оружием в России, показалась бы советским гражданам
абсурдной. Но фарс этот был подстроен для зарубежного употребления. Попросту говоря, задача капитана Уланского заключалась
в том, чтобы создать и заставить действовать банду контрабандистов оружия с таким расчетом, чтобы ее следы не были
обнаружены иностранными шпионами.
— Если вам это удастся,— сказал ему Ягода,— можете возвращаться с дырочкой на гимнастерке для ордена Красного Знамени.
/135/
Капитану Уланскому были даны инструкции торговать только за деньги, а испанцам надо было обзавестись своими судами для
перевозок оружия, как только оно будет поступать в распоряжение «частной фирмы» из арсеналов Красной Армии. Он явился
в Одессу, успев запастись всеми необходимыми правительственными мандатами, обязательными для исполнения всеми — от
местного шефа тайной полиции до председателя областного Совета.
Генерал Урицкий был, как мною уже указано, представителем военной разведки Красной Армии на совещании на Лубянке.
В функции его департамента входило все, что касалось технической военной стороны предприятия — определение видов и
количества оружия, выдаваемого из арсеналов страны, численности и состава военных экспертов, пилотов, офицеров
артиллерийских и танковых войск, посылаемых в Испанию. В военных вопросах эти люди оставались под контролем
Генерального штаба Красной Армии; во всех других отношениях они зависели от тайной полиции и находились под ее
контролем.
Таким образом, сталинская интервенция в Испании стартовала. Я включился в нее как во фронтовую работу. Задачи мои,
действительно, носили почти воинский характер. Я приказал моим агентам в Лондоне, Стокгольме и Швейцарии прибыть на
встречу со мной в Париж для совещания со специальным агентом, назначенным Москвой. Этот агент — Зимин — был экспертом
по вооружениям и состоял в Военном отделе ОГПУ. Совещание состоялось в глубокой тайне в Париже 21 сентября. Зимин привез
категорические инструкции на тот счет, чтобы торговля оружием ни в коем случае не связывалась с действиями Советского
правительства. Все грузы должны отправляться «частным» образом фирмами, созданными для этой цели. Деятельность таких
внешне независимых предприятий, учреждаемых как бы вне сети наших ранее существующих «деловых» точек специально для
экспорта и импорта оружия, была для нас новым делом, но давно практиковавшейся системой в Европе.
Успех зависел от умения правильно выбрать людей. Такие люди в нашем распоряжении были. Многие из них входили в общества
при различных коммунистических центрах за рубежом, например в общества дружбы с Советским Союзом или многочисленные
комитеты защиты мира и демократии. И ОГПУ, и военная разведка рассматривали /136/ некоторых членов этих обществ как
военный резерв гражданских помощников советской оборонительной системы. Таким образом, мы имели возможность выбора из
числа людей, уже испытанных на неофициальной работе в пользу Советского Союза. Некоторые из них оказались корыстными
душами или карьеристами, но большинство состояло из искренних, преданных идее людей. Среди них были скромные, надежные
личности, люди с нужными контактами, способные играть свою роль, не выдавая себя. Мы снабжали их капиталом, нанимали для
них офисы, гарантировали доходы, и люди находились...
За десять дней возникла сеть импортно-экспортных фирм в Париже, Лондоне, Копенгагене, Амстердаме, Цюрихе, Варшаве,
Праге, Брюсселе и некоторых других городах Европы. В каждой из фирм молчаливо действовал агент ОГПУ, добывая фонды,
контролируя сделки. В случае неудачи он отвечал за предприятие жизнью.
Такие фирмы обеспечивали рынки Европы и Америки в том, что касалось поставок военных материалов. Но передо мной встала во
весь рост проблема их перевозок. Транспортные суда можно было находить за довольно высокую плату в портах Скандинавских
стран. Трудность состояла в получении лицензий на доставку грузов в Испанию. Первоначально мы намеревались направлять их
во Францию для последующей доставки в порты, контролируемые законным испанским правительством, однако французское
министерство иностранных дел отказалось выдавать соответствующие судовые бумаги. Оставался только один способ — получать
консульские разрешения неевропейских правительств, удостоверяющие, что оружие предназначается для импорта в их страны.
У меня оказалась возможность раздобывать практически неограниченное количество разрешений от некоторых латиноамериканских
консульств. Время от времени удавалось получать разрешения от восточноевропейских и азиатских стран. На основе таких
разрешений нам удавалось оформлять судовые документы, с которыми суда отправлялись не в порты Южной Америки или Китая, а
в порты законного испанского правительства.
Мы произвели большие закупки у заводов Шкода в Чехословакии, у многих французских фирм, у фирм Польши и Голландии.
Торговля оружием имеет такие особенности, что нам удавалось закупать партии даже в нацистской Германии. Агента от
наших голландских /137/ фирм я послал в Гамбург, где он установил, что на продажу поступила партия слегка устаревших
винтовок и пулеметов. Директора немецкой фирмы интересовали только цена, банковские поручительства и легальная форма
документов на отгрузку.
Не все закупленное тогда военное снаряжение было первоклассным. Оружие в наши дни быстро устаревает. Но мы ставили себе
целью поставлять правительству Кабальеро винтовки, способные стрелять, и поставлять их безотлагательно. Положение в
Мадриде становилось все более серьезным.
К середине октября партии оружия начали поступать республиканской Испании. Советская помощь шла двумя потоками. Моя
организация пользовалась исключительно иностранными судами, главным образом скандинавских портов приписки. «Частная
фирма» капитана Уланского в Одессе использовала испанские суда, но их оказалось недостаточно. Сталинское требование
абсолютной секретности во избежание втягивания в войну не позволяло Москве идти на использование судов, плавающих под
советским флагом. Сталин стал особенно неумолим с тех пор, как подлодки и траулеры начали атаковать и задерживать г
рузовые суда, идущие к берегам Испании.
Но капитан Уланский проявлял величайшую изобретательность. Он потребовал от Мюллера, шефа паспортного отдела ОГПУ,
снабжать его поддельными судовыми документами. Ведомство Мюллера, опираясь на безграничные ресурсы государства, довело
искусство подделки этих бумаг до небывалого совершенства. Через несколько месяцев в Москве я поддразнивал Мюллера по
случаю его награждения орденом Красной Звезды.
— А что ты думаешь! — вскричал он.— Это ведь совершенно новая сфера работы — подделка судовых документов! Не думай, что
это так просто! Приходилось работать днями и ночами!
С такими фальшивыми документами советские суда загружали вооружение и покидали Одессу под новыми именами и чужими флагами,
проходили через Босфор, где немецкая и итальянская агентура вела пристальное наблюдение, достигали затем портов,
находящихся под контролем законных испанских властей, разгружались там, меняли вновь свои имена на русские и под
своим флагом возвращались в Одессу. /138/ Мадрид отчаянно просил о продаже самолетов, Москва откликнулась, и ко мне
поступил приказ. В тот момент Франко наступал на столицу, немецкие и итальянские авиационные эскадрильи господствовали в
воздухе. В Мадрид прибывали наши летчики и механики, но республиканских самолетов было мало и качество их негодное.
Передо мной встала задача — найти в Европе возможность немедленно купить сколько-то бомбардировщиков и истребителей.
Никакая частная фирма не в состоянии поставить по срочному заказу более или менее значительное число самолетов. На это
способны только правительства. При быстрых успехах авиации можно было предполагать, что найдется дружественное
правительство, которое согласится продать часть своих воздушных сил, дабы модернизировать другую. Я решил вступить в
контакт по этому вопросу с одним из восточноевропейских правительств, которое располагало 50 боевыми самолетами
устаревшей конструкции французского производства.
Для обсуждения такого вопроса требовался, очевидно, совершенно необычный агент. Такой человек у меня был — потомок
аристократической фамилии, человек голубой крови, с прекрасными связями и наилучшими банковскими рекомендациями. И
он, и его жена были верными друзьями Советского Союза и горячими приверженцами законного испанского правительства.
Он уже оказал мне кое-какие услуги, и я мог на него положиться. Я пригласил его в Голландию и обрисовал обстановку.
На следующий день он вылетел в восточноевропейскую столицу. Вечером он позвонил моему агенту в Париже, а тот связался со
мною в Гааге и сообщил, что назавтра тот в определенном месте и в условленное время сможет говорить по телефону напрямую
со мной. Когда он дозвонился до меня, мой аристократ на специально кодированном языке рассказал о печальном исходе
своих переговоров.
Оказалось, ему удалось быть представленным военному министру страны. Он вручил министру визитную карточку одного из
крупнейших мировых банков и сразу приступил к существу своей миссии:
— Я прибыл для покупки у вашего правительства партии военных самолетов. Хотел бы узнать, согласно ли ваше
превосходительство продать их мне. Мы готовы купить по меньшей мере пятьдесят штук по цене, угодной вашему
превосходительству. /139/
Министр вскочил из-за своего стола, бледный, еще раз рассмотрел визитную карточку посетителя и его рекомендательное письмо.
Затем обратился к моему посланцу со словами:
— Прошу вас немедленно покинуть мой кабинет! Мой человек готов был уйти, но не захотел признать свою неудачу, не
сделав еще одной попытки.
— Извините, ваше превосходительство,— сказал он,— разрешите добавить слово. Здесь все открыто, нет ничего подозрительного
в моей миссии. Речь идет о помощи правительству Испании. Я прибыл сюда как представитель тех групп в моей стране, которые
считают необходимым защитить Испанскую республику во имя интересов гуманности. Мы уверены, что ваша страна не хочет
допустить в Средиземное море фашистские державы, не хочет позволить Италии господствовать в этом регионе.
— Я министр обороны, а не торговец,— был холодный ответ.— Прощайте, сэр!
— Дело кажется безнадежным, совершенно безнадежным,— проговорил мой посланец в телефон.
— Оставьте это дело и больше им не занимайтесь,— ответил я.— Я встречу вас в аэропорту.
— Не теперь,— ответил он,— я еще не готов отказаться от моей задачи.
Через три дня я узнал, что он возвращается самолетом в Гаагу. Он вышел из кабины с перевязанной бинтами головой,
совершенно изможденный. Я упрятал его поскорее в мою машину, а он прохрипел, что самолеты все-таки им куплены, числом 50.
— Через день после того как я звонил вам по телефону,— рассказал он,— ко мне в отель явился джентльмен с
визитной карточкой главного банка той страны, где я находился. Он не сослался на мою беседу с военным министром,
а прямо заявил, что, как он понимает, я хотел бы купить военные самолеты. Если я готов к сделке, переговоры могут
состояться в его офисе.
Мой посланец купил у правительства его 50 самолетов по цене 4 тысячи фунтов стерлингов за штуку при условии
оплаты после соответствующего инспектирования.
Мой посланец купил у правительства его 50 самолетов по цене 4 тысячи фунтов стерлингов за штуку при условии
оплаты после соответствующего инспектирования.
Когда зашла речь о грузоотправителе, был предложен выбор между латиноамериканской страной или Китаем.
Контрагент предпочел Китай. В ответ ему было сказано: /140/
— Заверяю вас от имени китайского правительства, что документы будут в полнейшем порядке!
— А где это вас угораздило? — спросил я, указав на забинтованный лоб.
— Всего-навсего здоровый удар по лбу, когда я влезал в этот проклятый самолет,— услышал я в ответ смех пострадавшего.
Немедленно были приняты меры для инспектирования и оценки самолетов. Я отправился в Париж и привлек
в качестве эксперта французского авиационного специалиста и двух инженеров ему в помощники. Они полетели
в восточноевропейскую столицу и вернулись с благоприятным докладом. Я отдал приказ о срочной разборке и
упаковке самолетов.
По всему миру раздался вопль гнева и негодования по поводу беспощадной бомбардировки фашистами беззащитного
Мадрида. Моя организация совершила чудеса в целях скорейшей транспортировки пятидесяти истребителей и
бомбардировщиков. В середине октября они были погружены на норвежское судно.
Но в этот момент поступил категорический приказ Москвы не допустить разгрузки судна в Барселоне. Ни под каким
видом не разрешалась перевозка самолетов через территорию Каталонии, которая имела собственное правительство,
напоминавшее правительство суверенного государства. В правительстве Каталонии господствовали революционные
силы антисталинской направленности. Им не доверяла Москва, хотя в тот момент они держали отчаянную оборону
одного из жизненно важных участков фронта законного правительства.
Я получил приказ направить транспорт в порт Аликанте, но он был блокирован франкистскими кораблями.
Капитан взял курс на Аликанте, но вынужден был повернуть назад, чтобы спасти судно и груз. Взять курс на
Барселону ему запретил мой агент, находившийся на борту. Так груз моих самолетов болтался туда-сюда по
Средиземному морю: Франко заказал ему путь в Аликанте, Сталин — в Барселону, а законное правительство
Испании испытывало в военных действиях жесточайший недостаток авиации. В конце концов мой агент смог направить
транспорт в Марсель.
Я получил приказ направить транспорт в порт Аликанте, но он был блокирован франкистскими кораблями. Капитан взял курс
на Аликанте, но вынужден был повернуть назад, чтобы спасти судно и груз. Взять курс на Барселону ему запретил мой агент,
находившийся на борту. Так груз моих самолетов болтался туда-сюда по Средиземному морю: Франко заказал ему путь в Аликанте,
Сталин — в Барселону, а законное правительство Испании испытывало в военных действиях жесточайший недостаток авиации.
В конце концов мой агент смог направить транспорт в Марсель.
Эти невероятные события были частью яростной, но молчаливой борьбы Сталина за полный контроль над законными
властями Испании, борьбы, которая протекала за кулисами открытого театра военных действий. Сталин /141/ должен
был превратить Испанию в пешку в своей силовой игре, должен был задушить всякую оппозицию в Испанской республике.
Острие оппозиции представляла собой Каталония. Между тем Сталин был намерен оказывать помощь материалами и людскими
ресурсами только тем группам в Испании, которые проявляли готовность безоговорочно подчиняться его руководству. Он
решительно исключал, чтобы каталонцы наложили руку на наши самолеты, которые позволили бы им добиться военных успехов,
повысить свой престиж и политический вес в рядах республиканских сил.
Как раз в эти дни, когда Сталин препятствовал доставке военной помощи в Барселону, было опубликовано его первое
открытое обращение к лидеру Испанской компартии Хосе Диасу. В этом обращении от 16 октября говорилось: «Трудящиеся
Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая всю помощь, на которую они способны, революционным массам Испании».
«Борьба в Испании,— продолжал Сталин,— не частное дело испанцев. Это общее дело всего передового, прогрессивного
человечества». Обращение это было, очевидно, адресовано Коминтерну и сторонникам Советского Союза в мире.
После множества препятствий норвежский транспорт наконец прорвался через франкистскую блокаду и выгрузил самолеты
в Аликанте. Одновременно другие военные материалы, включая танки и артиллерию, прибыли из Советского Союза. Вся Испания
увидела, что ощутимая помощь законному правительству поступает теперь из России. Республиканцы, социалисты, анархисты,
синдикалисты предлагали только теории и идеи, коммунисты же присылали пушки и самолеты для борьбы против Франко.
Престиж Советов возрастал, торжествующие коммунисты позаботились об этом.
28 октября Кабальеро в качестве военного министра издал прокламацию, призывавшую к победе. В ней говорилось:
«Теперь мы получили наконец в свои руки мощное оружие — танки и сильную авиацию». Открывая широко двери страны
посланцам Сталина, Кабальеро ничего не знал об истинной природе сил, приходящих на помощь Испанской республике.
Он не понимал, что эта помощь повлечет за собой его падение.
Прибытие военного снаряжения в Испанию совпадало с прибытием в Мадрид международных добровольческих сил.
С британских островов, из Соединенных Штатов, Канады, Латинской Америки, Южной Африки, /142/ с Балкан, даже
из нацистской Германии и Италии, из Австралии и с Филиппин добровольцы прибывали, воодушевленные перспективой
борьбы за дело законного правительства. Формировалась знаменитая Интернациональная бригада. Теперь, когда Сталин
брал в свои руки контроль над Испанией, начиная снабжать ее оружием, стало неотложно необходимым придать организованные
формы этому потоку новых крестоносцев, подчинить их своему руководству, прочно включить в ряды просталинских сил.
Правительство Народного фронта во главе с Кабальеро представляло собою ненадежную коалицию антагонистических сил.
Небольшая, прочная, строго дисциплинированная группа коммунистов, которой отныне командовало ОГПУ, поддерживала
правительство Кабальеро; не контролировала его. Тем важнее было для Москвы захватить контроль над Интернациональной
бригадой.
Ядро бригады составляли от 500 до 600 иностранных эмигрантов, проживавших в России. Ни одного русского среди них не
было. И позднее, когда численность бригады возросла почти до 15 тысяч бойцов, русским не разрешалось в ней участвовать.
Непроницаемая стена была нарочно создана между этим формированием и частями Красной Армии, посланными в Испанию.
Во всех зарубежных странах, в том числе в Великобритании, члены Интернациональной бригады рекрутировались местной
компартией и помогавшими ей организациями. Некоторые независимые социалистические группы пытались создавать свои
колонны, но абсолютное большинство рекрутов предлагалось коммунистами и происходило из среды «попутчиков», которые
часто не имели никакого понятия о том контроле на расстоянии, который осуществляли над ними коммунисты.
Когда доброволец предлагал свою кандидатуру, его направляли в тайное бюро записи, где он заполнял анкету, и
ему предлагали ждать вызова. За кулисами ОГПУ осуществляло проверку политической ориентации кандидатов.
Если кандидатура оказывалась приемлемой, её вызывали и подвергали допросу. Допрашивал агент ОГПУ, редко
русский, и часто даже не член компартии, по считавшийся вполне благонадежным и преданным коммунистическим
вожакам. После такой политической проверки, которая, особенно в англосаксонских странах, носила свободный,
неформальный характер, рекрут подвергался медицинскому осмотру столь же надежным /143/ врачом, заведомо известным
своей преданностью коммунизму. Если он выдерживал эту проверку, то получал проездные средства и адрес, но которому
должен был явиться в одной из европейских стран.
В странах Европы была создана сеть таких контрольных пунктов, где кандидаты проходили новый круг проверок с участием
особо ответственных, достойных доверия иностранных коммунистов или представителей прокоммунистических организаций. Среди
них всегда были уполномоченные ОГПУ. Контроль этого учреждения над добровольцами продолжался и когда они попадали в
Испанию и были признаны достойными жертвовать своими жизнями ради того, что они считали делом спасения республики. В их
ряды засылались информаторы для выискивания шпионов, устранения людей, чьи политические взгляды не были строго
правоверными, для наблюдения за чтением и разговорами добровольцев. Практически все политические комиссары
интернациональной бригады, а позднее и большей части республиканской армии были стойкими коммунистами.
У добровольцев, как только они прибывали в Испанию, отбирали их паспорта. И редко бывало, что эти паспорта им возвращали.
Даже когда кого-либо увольняли, ему говорили, что его паспорт потерян. Только из Соединенных Штатов собралось около 2
тысяч добровольцев, а каждый подлинный американский паспорт высоко ценился в ОГПУ в Москве. Почти каждая дипломатическая
почта, прибывавшая на Лубянку из Испании, включал связку паспортов членов Интернациональной бригады.
Не раз, когда я бывал в Москве весной 1937 года, мне попадалась на глаза почта в помещениях Международного управления
ОГПУ. Однажды я увидел связку сотни присланных паспортов, половина из них были американскими. Они принадлежали погибшим
борцам. Паспорта убитых, после нескольких недель изучения семейного положения их прежних владельцев, легко
приспосабливались для нужд их новых владельцев — агентов ОГПУ.
Пока армия Коминтерна — Интернациональная бригада — приобретала все больший вес и известность на первом плане
событий, чисто русские части Красной Армии тихо прибывали и занимали свои позиции позади линии испанского фронта.
Советский военный персонал в Испании никогда не превышал численности 2 тысячи человек. Только летчики и танкисты
несли активную службу. /144/
Большинство же русских выполняли техническую службу — штабистов, военных инструкторов, инженеров, специалистов
военно-промышленного дела, химической войны, авиамехаников, радиооператоров, артиллерийских механиков. Все представители
Красной Армии селились отдельно от испанского гражданского населения, не имели допуска в местные политические круги,
никаких контактов с общественностью. Они находились под неусыпным надзором ОГПУ якобы для того, чтобы держать пребывание
русских в тайне, а также во избежание всякого риска заражения рядов Красной Армии еретическими политическими настроениями.
Эта специальная экспедиционная сила состояла в прямом подчинении генерала Яна Берзина — одного из двух советских
начальников, поставленных Сталиным во главе его интервенции в Испании, Другим был Артур Сташевский, официально
занимавший пост советского торгового представителя в Барселоне. Это были тайные люди Москвы за кулисами испанского
театра военных действий: в их руках были сосредоточены все нити контроля над республиканским правительством в Испании,
в то время как об их миссии ничего не было известно вовне, и она была окружена совершенной тайной.
Генерал Берзин 15 лет был шефом военной разведки Красной Армии. Выходец из Латвии, он с 16 лет участвовал в партизанских
революционных отрядах, боровшихся против царской власти, был ранен, взят в плен и приговорен к смертной казни в 1906
году. По причине его юного возраста царские власти сохранили ему жизнь, заменив смертный приговор каторгой в Сибири.
Он бежал из ссылки и стал революционером-подпольщиком к тому времени, когда пала царская власть. Во времена Троцкого
Берзин вступил на службу в Красную Армию и достиг видных должностей в ее командовании. Крепко сложенный, рано поседевший,
немногословный, Берзин стал избранником Сталина на должность организатора и руководителя вооруженных сил законного
республиканского правительства.
Главным сталинским политкомиссаром в Испании был Сташевский, коммунист польского происхождения, коренастый, невысокого
роста, походивший на бизнесмена. Номинально он был торгпредом, но прежде также служил в Красной Армии. В свое время
он ушел с военной службы, чтобы посвятить себя реорганизации в России меховой промышленности и торговле в период, когда
/145/ эта отрасль находилась в полном развале. Его успехи в этой сфере были исключительными. Он сумел восстановить русскую
торговлю мехами на всех мировых рынках. Сталин отдал в его руки манипуляцию всеми приводными ремнями политической и
финансовой жизни республиканской Испании.
Берзин и Сташевский работали за сценой. На авансцене борьбы за дело законных властей находилась Интернациональная бригада.
Иностранным корреспондентам на внутри испанском фронте главным человеком представлялся Эмиль Клебер, командир
Интернациональной бригады. Миллионы читателей знали Клебера как самую драматическую фигуру героической обороны Мадрида.
В отчетах и интервью Клебер выглядел сильным человеком, призванным играть выдающуюся роль в испанской и мировой истории.
Его физический облик, высокий рост, резкие черты лица, шапка седых волос, необычная для его 40-летнего возраста,— все эти
черты служили созданию его легенды. Он представлялся миру неким «солдатом удачи», выходцем из Австрии, натурализовавшимся
в Канаде. Согласно этой версии он, австрийский пленный в революционной России, якобы встал на сторону белых в борьбе против
большевиков, но в конце концов, переменив свои взгляды, перешел на сторону коммунистов.
Вся эта картина была нарисована в главном штабе ОГПУ в Москве, где Клеберу был выдан его фальшивый канадский паспорт.
Свою роль он играл под диктовку ОГПУ, его интервью сочинялись мистификаторами из кремлевских спецслужб.
Я был знаком с Клебером много лет — с его женой, его детьми и братом. Настоящее имя его было Штерн. Он родился на Буковине
— некогда в Австрии, ныне в Румынии. В мировую войну он был австрийским офицером, был взят царскими войсками в плен и
сослан в лагерь военнопленных в Красноярск. После революции вступил в большевистскую партию и всю гражданскую войну
боролся в рядах Красной Армии. В 1924 году окончил советскую военную академию (позднее носившую имя Фрунзе), работал
какое-то время на Разведывательное управление Генерального штаба, в 1927 году был назначен в военный отдел Коминтерна,
в котором работал инструктором военных училищ. В Китае выполнил ряд секретных военных миссий Коминтерна. /146/
Клебер никогда не бывал в Канаде, никогда не переходил в лагерь белых. Эти измышления были пущены в ход, чтобы затушевать
его карьеру офицера Красной Армии и сделать правдоподобнее его роль как командира Интернациональной бригады. На самом
деле, вопреки драматическим обстоятельствам его деятельности в Испании, он не имел реальной силы в функционировании
советской машины в этой стране, хотя в ноябре 1936 года и был назначен главнокомандующим испанскими правительственными
войсками в северном секторе мадридского фронта.
В первых числах ноября я прилетел через Марсель в Барселону. Служебная машина доставила меня в загородный отель, где
располагался советский штаб в Барселоне. Посторонним не разрешалось там останавливаться. Там я встретил Сташевского
и его ближайшее окружение. Там жил и работал наш военно-разведывательный штаб в Каталонии, во главе которого стоял
генерал Акулов.
Мой приезд в Барселону был связан с необходимостью передачи агентуры, которой я располагал на вражеской территории,
под контроль штабных офицеров нашей армии, участвовавших в операциях, тайно руководимых генералом Берзиным. Я считал,
что информация, поступавшая ко мне из зон противника, была полезнее в Мадриде и Барселоне, чем в Москве. Наша разведка
на стороне врага была отлично организована генералом Акуловым и действовала весьма эффективно. Наши радиооператоры
работали без перерывов и ежедневно снабжали нас жизненно важными данными с помощью передвижных передатчиков.
Естественно, мой первый вопрос был о перспективе военной победы. В ответе было заявлено: «Путаница и беспорядок здесь
невероятные. Единственное утешение, что у них, на другой стороне, путаницы и беспорядка еще больше». Генерал Берзин
неутомимо работал над тем, чтобы сформировать подлинную армию из недисциплинированных, некоординированных в своих
действиях вооруженных отрядов. Он настаивал перед Кабальеро на введении воинского призыва. Берзин собрал группу
советских офицеров и старался сделать ее становым хребтом командования республиканских сил. Он взял на себя ведущую
роль в организации обороны Мадрида в течение отчаянно трудных дней ноября и декабря. Но сам Берзин был настолько
закамуфлирован, что его присутствие /147/ в Испании и сама его личность были известны не более чем полудюжине высших
представителей республиканских властей.
Берзин настаивал на назначении главнокомандующего вооруженными силами, но республиканское правительство, находившееся
во власти соперничающих партий и фракций, не склонно было утверждать такой пост. Берзин нашел подходящего кандидата в
лице генерала Хосе Миахи, хорошего солдата, не питавшего политических амбиций. За несколько недель ноября 1936 года
Берзин все же добился назначения Миахи, который сохранил пост главнокомандующего до конца гражданской войны.
Тем временем Артур Сташевский прилагал все усилия к тому, чтобы сосредоточить в руках советских представителей все
бразды контроля над финансами республики. Ему нравились Испания и испанцы. Он был увлечен своей деятельностью, ему
казалось, что он переживает заново опыт своей работы в революционной России двадцать лет назад. В лице Хуана Негрина,
министра финансов мадридского кабинета, он нашел добровольного сотрудника в осуществлении своих финансовых планов.
Мадриду было практически невозможно легально покупать оружие на мировых рынках этого товара. Республика депонировала
часть своего золотого запаса в парижские банки, надеясь импортировать военное снаряжение из Франции. Но здесь возникла
непреодолимая трудность: французские банки отказались выдавать золото по той причине, что Франко угрожал в случае победы
предъявить им иск. Но иски такого рода не смущали далеко отстоящий от Испании Кремль, в случае если золото окажется в
его руках. Сташевский предложил отвезти испанское золото в Россию и поставить Мадриду в обмен оружие и снаряжение.
Через Негрина он добился заключения этой сделки с правительством Кабальеро.
Каким-то образом слухи о сделке проникли за границу. В зарубежной печати раздались обвинения в том, что из-за Кабальеро
часть золотого запаса страны досталась в заклад Советам. 3 декабря, когда транспортировка золота налаживалась, Москва
официально опровергла, что подобная сделка заключена, подобно тому как она постоянно опровергала советское вмешательство в
Испании. В нашей среде Сташевского тогда в шутку называли «богатейшим человеком в мире» за то, что ему удалось взять в
руки контроль над испанской казной. /148/
Из моих бесед со Сташевским в Барселоне в ноябре со всей ясностью выступало, какие ближайшие шаги в Испании предпримет
Сталин. Сташевский не делал секрета из того, что главой мадридского правительства скоро будет Хуан Негрин. Хотя Кабальеро
еще повсеместно считался фаворитом Кремля, Сташевский уже остановил выбор его преемника на Негрине.
Кабальеро был по существу чистой воды радикал, идеалист-революционер. К тому же он не одобрял действий ОГПУ, которые
под руководством Орлова начинали сводиться в Испании, как и в России, к беспощадной чистке диссидентов, независимых
и антисталинистов. Компартия клеймила их всех без разбора именем «троцкистов».
Что касается Хуана Негрина, то он принадлежал по всем своим свойствам к породе политиков-бюрократов. Хотя и профессор,
он был деловым человеком и выглядел типичным бизнесменом. Вообще он представлял собою вполне подходящего для Сталина
человека. Подобно генералу Миахе, он хорошо выглядел бы в Париже, Лондоне или Женеве. Он способен был произвести хорошее
впечатление на внешний мир, продемонстрировав перед ним «солидный» и «добропорядочный» характер дела, который отстаивала
Испанская республика. Женат он был на русской и к тому же, как человек практичный во всех отношениях, приветствовал чистку
испанского общества от «смутьянов», «паникеров», «неконтролируемых» элементов, чья бы рука ни проводила эту чистку, пусть
даже чужая рука Сталина.
Негрин, несомненно, видел единственное спасение страны в тесном сотрудничестве с Советским Союзом. Ему было ясно, что
активная помощь могла поступить только с этой стороны. Он готов был идти со Сталиным как угодно далеко, жертвуя всеми
другими соображениями ради получения его помощи.
Об этом говорилось во время моего пребывания в Барселоне, за шесть месяцев до падения кабинета Кабальеро. Столько
времени потребовалось для осуществления этой перемены, но в конце концов она не обошлась без заговора, подстроенного
ОГПУ в Барселоне. Здесь находился официальный советский посол Марсель Розенберг, но он только произносил речи и появлялся
на публике, Кремль же никакого значения ему не придавал. Работу в пользу сталинских планов молчаливо и эффективно проводил
Сташевский, /149/
Начальник Иностранного отдела ОГПУ Слуцкий побывал в Барселоне вскоре после моего отъезда с целью инспектирования тайных
полицейских служб, созданных в Испании по русскому образцу. Это был момент разгула активности ОГПУ на всей территории,
контролируемой законным испанским правительством, но центром сосредоточения его усилий стала Каталония, где группы
независимых были наиболее сильны и где были даже настоящие троцкисты со своим партийным штабом.
— У них имеются неплохие данные,— говорил мне Слуцкий, когда он через несколько недель вернулся в Париж,— но не
хватает опыта. Мы не позволим превратить Испанию в площадку для сбора всяких антисоветских элементов, слетающихся туда
со всего света. По сути дела, теперь ведь это наша Испания, часть советского фронта. Мы должны его укрепить. Кто знает,
сколько там шпионов среди этих добровольцев? А анархисты и троцкисты, даже если они борцы-антифашисты, они все же наши
враги. Это контрреволюционеры, и мы должны их выкорчевывать.
ОГПУ поработало блестяще. Уже в декабре 1936 года террор свирепствовал в Мадриде, Барселоне и Валенсии, были созданы
специальные тюрьмы ОГПУ, его агенты убивали и похищали людей, вся эта сеть функционировала совершенно независимо от
законного правительства. Его министерство юстиции не имело никакой власти над ОГПУ, превратившимся в государство в
государстве. Перед его могуществом трепетали высшие представители правительства Кабальеро. Советский Союз, казалось,
захватил в свои руки такую власть над законным испанским режимом, как если бы эта страна находилась в полном советском
владении.
Ларго Кабальеро опубликовал 16 декабря свой известный вызов Франко: «Мадрид не падет! Теперь мы обладаем необходимыми
средствами борьбы в виде оружия и военного снаряжения». А на следующий день рупор Сталина в Москве, газета «Правда»,
провозгласила, что чистка в Каталонии «будет проводиться с той же энергией, с какой она проводится в Советском Союзе».
Героическая защита Мадрида достигла драматической точки. Авиационные эскадрильи Франко уничтожали город с воздуха,
его войска достигли пригородов. Но у законного правительства теперь были бомбардировщики и пилоты, танки и артиллерия.
Советская военная помощь подоспела вовремя для спасения Мадрида. Гене- /150/ рал Берзин с его штабом втайне руководил с
опротивлением, которое официально велось под командованием генерала Миахи, тогда как коминтерновский генерал Клебер был
символом его героики. Подвиги Интернациональной бригады и помощь оружием, поступавшая из Советского Союза, содействовали
росту рядов Испанской компартии; в январе 1937 года в ней числилось более 200 тысяч членов. Спасение Мадрида высоко
подняло советский престиж.
В то же время это событие обозначило окончание первой фазы вмешательства Сталина в гражданскую войну. Началась новая
фаза — мрачная работа всерьез по сталинизации Испании. Возложена она была на ОГПУ, Коминтерн был оттеснен на задний
план. 4 февраля 1937 года Клебер был снят с поста командующего Интернациональной бригадой. Официально сообщалось, что
коминтерновский генерал отправлен в Малагу для организации местной республиканской обороны. Больше о нем никто никогда
ничего не услышал.
Позднее, через несколько недель, уже будучи в Москве, я узнал, что исчезновение Клебера связано с чисткой в Красной Армии,
массовыми арестами среди ее офицерского состава. Многие из товарищей Клебера пали как «заговорщики» под пулями сталинских
экзекуционных взводов. Случайно я встретил в те дни брата Клебера, отозванного в апреле из-за границы. Несколько дней
спустя он был арестован ОГПУ.
Исчезновение Клебера, знаменитого генерала-коминтерновца, в пучине великой чистки означало, что он принадлежал
к числу тех, кто больше не был нужен Сталину и кто знал слишком много. Сталин считал, что Коминтерн в Испании
свою задачу выполнил. Берзин и Сташевский прочно удерживали в своих руках правительство республиканцев. Исчезновение
Клебера не вызвало никаких возражений тех, кто так долго прославлял его в различных странах мира. Его искусственная
слава умерла вместе с ним. К его товарищу генералу Лукачу судьба отнеслась благосклоннее. Это был венгерский
писатель-коммунист, подлинное его имя — Мате Залка. Расправа его миновала, он погиб смертью храбрых на испанском фронте.
Успешная оборона Мадрида позволила ОГПУ еще шире распространить свою власть в Испании. Произведены были тысячи арестов,
в том числе многих интербригадовцев, боровшихся с оружием в руках против Франко. /151/
Всякая критика способов действий, малейший нелестный отзыв о сталинской диктатуре в России, случайное общение с
людьми еретических воззрений — все это объявлялось предательством. ОГПУ применяло отработанные в Москве методы вынужденных
признаний и массовых расстрелов.
Число антисталинистов из числа сторонников законного правительства, уничтоженных в Испании, мне неизвестно. Я мог бы
перечислить десятки индивидуальных судеб людей, убитых в Испании, похищенных нашими агентами и насильственно отправленных
в Россию. Один из наиболее скандальных случаев — судьба Андреса Нина, лидера революционной партии Марксистского единства
(ПОУМ), в прошлом троцкиста, а ранее — одного из главарей Коминтерна. Вместе с группой своих сторонников он «исчез» из
тюрьмы, где их держало в заключении ОГПУ. Их тела были найдены только после прибытия в Испанию комиссии членов английского
парламента для расследования обстоятельств этой расправы. Другой громкий случай произошел с молодым Смилли, сыном
известного английского лейбористского лидера Роберта Смилли. Молодой человек был убит в Испании в тюрьме, находившейся
под контролем ОГПУ. Трагична также судьба Марка Рейна, сына эмигрантского русского социалистического лидера Абрамовича
(см. следующую главу).
Работа ОГПУ в Испании создала пропасть между участниками антифашистского движения. Кабальеро и его сторонники начали
догадываться, что они не понимали, что делали, когда заключали союз с коммунистами в рамках единого фронта. Премьер
Кабальеро не в состоянии был дольше терпеть советский террор, истреблявший его партию и ударявший по ее политическим
союзникам. С его благословения автономное правительство Каталонии отчаянно противилось чисткам, проводимым ОГПУ. В
стране назревал внутренний кризис. Из Москвы, где решались внутренние испанские дела, я наблюдал за тем, как этот кризис
развивался и достиг своей высшей точки.
В марте 1937 года мне довелось познакомиться с конфиденциальным докладом Берзина наркому обороны Ворошилову. Доклад
был также адресован Ежову, преемнику Ягоды на посту шефа ОГПУ (позднее также ликвидированному). Такие доклады
предназначались для Сталина, но адресовались обычно вышестоящим начальникам /152/ их авторов. После оптимистической
оценки общего положения в стране и похвал по адресу генерала Миахи Берзин переходил к сообщениям о недовольстве и
протестах в руководящих испанских кругах в связи с деятельностью ОГПУ. Констатировалось, что агентура ОГПУ компрометирует
Советскую власть в глазах испанцев своим произвольным вмешательством и шпионажем в правительственных кругах. В заключение
Берзин предлагал немедленно отозвать Орлова.
— Берзин абсолютно прав,— комментировал Слуцкий в беседе со мной после того, как я прочел доклад.
Абрам Слуцкий, начальник Иностранного отдела ОГПУ, считал, что его люди ведут себя в Испании, как если бы они находились
в колонии, и обращаются даже с лидерами, как колонизаторы с туземцами. На мой вопрос, как же поступят с Орловым, он сказал,
что это зависит от Ежова.
Между тем сам Ежов, главный мастер великой чистки, смотрел на Испанию как на советскую провинцию. С другой стороны,
единомышленников Берзина в Красной Армии повсеместно хватали по всему Советскому Союзу, и жизнь самого Берзина не была
в большей безопасности, чем жизнь других высших офицеров. Многие его товарищи находились уже в сетях ОГПУ, поэтому любой
его доклад мог вызвать только подозрительность в Кремле.
В апреле пришла очередь Сташевского прибыть в Москву для личного доклада Сталину. Хотя и закоренелый сталинист,
твердый партийный ортодокс, Сташевский также понимал, что поведение ОГПУ на территории законного правительства Испании
было ошибкой. Подобно генералу Берзину, он осуждал методы колониального рукоприкладства, применяемые русскими в Испании.
Сташевский без всякого снисхождения относился к «троцкистам» в Советском Союзе и одобрял методы расправы с ними,
применяемые ОГПУ, но он считал, что это учреждение должно щадить существующие в Испании традиционные политические партии,
осторожно старался склонить Сталина к мысли о необходимости изменить курс ОГПУ в этой стране. Хозяин сделал вид, что он
соглашается с ним, и Сташевский вернулся из Кремля
окрыленный.
Затем у него была беседа с маршалом Тухачевским, внимание которого он обратил на грубое поведение советских военных
представителей в Испании. Об этом разговоре /153/ стало известно в узком кругу, и он породил немало толков. Маршал был
вполне согласен с необходимостью призвать к порядку тех, кто вел себя в Испании как в покоренной стране, но при этом
было ясно, что позиции Тухачевского пошатнулись и у него уже недоставало авторитета, чтобы принудить людей к повиновению.
Беседуя со мной, Сташевский высказывал надежду на скорое падение Кабальеро и возвышение Негрина, давно выбранного им
в качестве кандидата в премьеры. «Тяжелая борьба ждет нас в Испании»,— не раз предупреждал он меня.
Это было очевидно для всякого, кто был в курсе политических планов Сталина и догадывался относительно его ближайших ходов.
Сталин добился успеха в превращении Испании в придаток Кремля и был готов к новому рывку вперед. Избежав риска участия в
военном конфликте, он уверился в том, что и другие его цели оказались в пределах досягаемости. Машина ОГПУ работала в
Испании полным ходом. Единственным препятствием на пути оставалась Каталония, одна из главных опор Кабальеро. Чтобы
добиться полного контроля, Сталину оставалось подчинить своей власти Каталонию и сместить Кабальеро.
Это стало мне ясно из одного доклада некоего русского анархиста, лидера политической группы, действовавшей в Париже,
но который в действительности был тайным агентом ОГПУ. Будучи послан в Барселону, он как единомышленник вошел в доверие
анархо-синдикалистских кругов в местном правительстве. Миссия его была чисто провокаторской: подстрекать каталонцев на
действия, которые потребовали бы вмешательства армии якобы для подавления беспорядков позади линии фронта,
Все это вытекало из 30-страничного доклада, составленного по образцу всех наших секретных документов. Такие доклады
передавались на тончайших роликах фотопленки. В центральном офисе ОГПУ в Москве была установлена самая современная
американская аппаратура для обработки этих фильмов. Каждая страница доклада представляла собой многократно увеличенный
кадр фильма. В докладе агента излагалось содержание бесед, которые он вел со своими единомышленниками из разных
политических партий, чьим доверием он заручился, перечислялись меры, которые он принял, чтобы подтолкнуть собеседников
на рискованные действия, дающие в /154/ руки ОГПУ повод для того, чтобы их уничтожить. В заключение он предупреждал, что
в ближайшее время в Барселоне надо ожидать выступления.
Другой доклад, с которым я смог ознакомиться, исходил от лидера Испанской компартии Хосе Диаса. Он был адресован
председателю Коминтерна Димитрову, который, давно уже зная, кто его хозяин, тотчас же отослал его в ОГПУ. Диас называл
Кабальеро мечтателем и фразером, органически неспособным стать верным союзником сталинитов. Негрина он хвалил. В докладе
описывалась работа, которую коммунисты проводили среди социалистов и анархо-синдикалистов, чтобы подорвать их ряды изнутри.
Из обоих докладов следовало, что ОГПУ плело заговор, чтобы сломить «неподконтрольные» элементы в Каталонии, установить
над ними безраздельную власть Сталина. И действительно, сенсационные сообщения вскоре поступили из Барселоны. Заголовки
гласили: «Восстание анархистов в Барселоне!» Сообщалось о заговоре в каталонской столице, о боях за телефонную станцию,
уличных столкновениях, баррикадах, расстрелах. День Первого мая в Барселоне вошел в историю как день братоубийственной
войны среди антифашистов, в то время как на них наступали войска Франко. Согласно официальной версии, каталонские
революционеры предательски пытались захватить власть, когда все силы требовались для отпора фашистам. Другая версия
барселонской трагедии, изложенная в прессе, сводилась к тому, что некие «экстремистские элементы сомкнулись с левым
крылом анархистов, чтобы вызвать беспорядки в интересах врагов республики».
Дело заключалось в том, что среди рабочих Каталонии господствовали антисталинские настроения. Сталин знал, что
размежевание неотвратимо, но знал также, что оппозиционеры разделены и могут быть сломлены быстрыми, смелыми акциями.
ОГПУ раздувало пламя борьбы, натравливая друг на друга различные политические фракции. В пятидневном кровопролитии,
ознаменовавшемся пятьюстами убитых, более чем тысячью раненых, Каталония стала пробой сил, в которой решался вопрос: быть
или не быть правительству Кабальеро. Испанские коммунисты во главе с Диасом потребовали подавления всех антисталинских
группировок, установления контроля ОГПУ над газетами, радиостанциями и всеми помещениями для собраний. Ларго Кабальеро
отказался принять /155/ эти требования и вынужден был уйти в отставку 15 мая. Хуан Негрин стал новым премьером, как и
было предложено заранее Сташевским. Его кабинет приветствовали как «кабинет Победы», и он оставался у власти до провала
всей обороны законного правительства в марте 1939 года.
Большое количество испанского золота было доставлено при Негрине в Советский Союз. По указанию Сталина разгрузка
прибывавших партий доверялась только офицерам тайной полиции, по личному выбору Ежова, во избежание распространения
малейших сведений об этих операциях. Однажды я заметил в печати список высших представителей ОГПУ, награжденных
орденом Красного Знамени. Среди них были известные мне имена. Я спросил у Слуцкого, в чем состояла заслуга награжденных.
Он объяснил, что это список руководителей специального отряда численностью 30 человек, который был послан в Одессу для
разгрузки ящиков с золотом: офицеры ОГПУ использовались на этой работе в качестве докеров. Операции по разгрузке золота из
Испании проводились в величайшей тайне — это было первым случаем, когда я услышал о них. Один мой сотрудник, оказавшийся
участником упомянутой экспедиции в Одессу, описывал мне потом сцены, которые там увидел: вся территория, примыкающая к
пирсу, была очищена от людей и окружена цепью специальных отрядов. Через все освобожденное пространство, от пристани до
железнодорожного пути, высшие чины ОГПУ изо дня в день переносили на спине ящики с золотом, сами грузили их в товарные
вагоны, которые отправлялись в Москву под вооруженной охраной. Я пытался узнать, каково количество доставленного золота.
Мой помощник не мог назвать какой-либо цифры. Мы переходили с ним через Красную площадь в Москве. Указав на пустое
пространство вокруг нас, он сказал:
— Если бы все ящики с золотом, которые мы выгрузили в Одессе, положить плотно друг к другу на мостовой Красной площади,
они заняли бы ее полностью, из конца в конец.
Так он наглядно представлял себе объем доставленного золота.
Вскоре после падения правительства Кабальеро я беседовал со Слуцким в его московском кабинете. Раздался телефонный
звонок. Я понял, что звонили из специального отдела. Хотели узнать через Слуцкого, выехала /156/ ли из Союза дочь
Сташевского. Будучи другом последнего, Слуцкий явно проявил беспокойство — такой вопрос ничего доброго для Сташевского
не сулил. По другому аппарату Слуцкий вызвал паспортный отдел и узнал, что дочь Сташевского пересекла границу, о чем с
облегчением сообщил вопрошавшему.
Расскажу о последних страницах жизни этого человека и его семьи. Из Москвы он вернулся к месту своей работы в Барселоне.
Жена его Регина находилась в Париже, где работала в советском павильоне Всемирной выставки. Там же работала их 19-летняя
дочь — отец позаботился о том, чтобы она оставалась с матерью. Через месяц после своего приезда в Париж, вскоре после
упомянутого телефонного запроса, насторожившего и меня, и Слуцкого, дочери Сташевского было предложено отвезти в Москву
ряд экспонатов выставки. Ничего не подозревая, она уехала в июне и исчезла навсегда. Тем временем ее отец был отозван из
Испании, а я в июле вновь оказался в Париже. По телефону я справлялся у его жены, видала ли она его проездом. Оказалось,
что он проехал через Париж в невероятной спешке, провел в городе несколько часов между поездами и вместе с генералом
Берзиным выехал в Москву. Жена Сташевского была крайне встревожена, не зная ничего о муже и дочери. В июне Сталин
уничтожил почти все высшее командование Красной Армии во главе с маршалом Тухачевским. Эти события доводили до
крайности настороженность в правящих кругах Советской России.
В течение многих дней и ночей Сташевская пыталась дозвониться до своей московской квартиры. Телефонистка неизменно
сообщала: «Аппарат не отвечает!» Наконец разговор состоялся. Из квартиры сказали, что Сташевского в Москве не видели
и ничего не знают о дочери, она там не появлялась. Прошло две недели без новостей, но однажды жена Сташевского получила
короткую записку мужа: он просил все бросить и скорее возвращаться в Москву. После своего разговора с домом жена поняла,
что записка эта из тюрьмы. Она тут же сложилась и уехала в Советский Союз к тем, кто был ей дороже всего на свете. Больше
ничего мы о ней и ее семье не услышали.
Исчез также и генерал Берзин. Расстрел высших командиров Красной Армии стал приговором и ему. Подобно
Сташевскому, он был тесно связан с жертвами этой сталинской расправы с самого начала революции, в течение
/157/ целого двадцатилетия. Против этого обстоятельства не имели никакого веса ни его заслуги в Испании, ни
его многолетняя верность Сталину. Он принадлежит к тому огромному числу исчезнувших советских лидеров, о судьбе
которых можно только догадываться и которая никогда уже не станет нам известна в ее фактических подробностях.
В то же время, летом 1937-го, когда Сталин, казалось, окончательно достиг своих целей в далекой Испании, Япония атаковала
Китай. Угроза Советскому Союзу с Дальнего Востока стала реальностью. Японцы заняли Пекин, бомбардировали Шанхай, наступали
на Нанкин. Правительство Чан Кайши примирилось с Москвой и просило о советской помощи. Фашистские державы на Западе
становились все агрессивнее, усиливали свою помощь Франко. Военная ситуация в Испанской республике резко ухудшалась.
Если бы Сталин хотел воспользоваться своими успехами в Испании, он должен был бы оказать ей теперь максимум помощи в
борьбе против Франко и его союзников. Но более, чем когда-либо, он остерегался рисковать большой войной. Эта его позиция
становилась все очевиднее с тех пор, как Япония вторглась в Китай и угрожала сибирским границам СССР.
Роль Сталина в Испании приближалась к позорному концу. Он предпринял вмешательство в надежде на то, что с помощью
зависимой Испании легко проложит наконец путь из Москвы через Париж и Лондон в Германию. Но маневр этот не имел успеха.
Ему не хватило подлинной смелости. Он храбро боролся с независимостью испанского народа, но слабо — против Франко. Ему
удавались кровавые интриги, но не удавались военные операции.
Париж и Лондон занимали все более дружественную позицию по отношению к Франко. Постепенно в течение 1938 года Сталин
убрал свою руку из Испании. Все, что он получил ценой своей авантюры, была оставшаяся в его руках груда испанского
золота.
Предыдущая |
Содержание |
Следующая
