Д.Б. Уотсон.
Л.Н. Толстой. Николай Палкин.
В январе 2006 года началось выполнение национальных проектов. Публика не знает о содержании проекта в образовании, если не считать сведений о прибавке в 33 бесконечно рекламируемые условные единицы к жалованию классным руководителям и о президентских премиях. Даже депутаты, выступая в «Парламентском часе» 29 января, ограничились благими пожеланиями, а не провели анализ правительственной программы. Можно предположить, что действия правительства и не содержат ничего качественно нового, а сведутся к завершению мероприятий, намеченных еще в 2001 году на помпезном заседании Госсовета. Обращает на себя внимание факт, что никто из комментаторов не затронул вопрос о системе отношений в образовании. Учитывая, что они представляют собой срез общественных отношений, имеет смысл присмотреться, во что чиновники вложат деньги налогоплательщиков.
Несомненным для чиновников является переход к ЕГЭ. Уточним: к министерскому варианту ЕГЭ, который дискредитирует хорошую идею и вызывает обоснованный протест у сторонников единого экзамена. Чиновничество невменяемо по отношению к альтернативным предложениям[2]. Министерство не желает считаться со спецификой наук и предлагает для контроля знаний по истории, литературе, географии одноразовый тест, который никогда не будет иметь достаточную надежность, валидность, научность[3]. Например, с помощью теста ЕГЭ можно проверить знание учащимися хронологии и понятий, но не умение творчески и логически мыслить. 17 учителей географии Холмского района Сахалинской области после участия в «эксперименте» в открытом письме[4] Министерству образования и науки заявили, что экзамен не дает возможности продемонстрировать навыки развитой устной речи во время развернутого ответа и умение использовать карту. Учитель лишается стимула работать над невостребованным навыком и ставится перед необходимостью натаскивания на тесты. Тесты перегружены лишней информацией, вслед за учителями географии считает историк, заслуженный учитель России Григорий Плоткин: «Излишняя конкретизация абсолютно не соответствует как весьма ограниченному количеству часов, которым реально обладает учитель истории, так и программе ее изучения в старших классах, ориентирующей на обобщение, углубление понимания тенденций и особенностей развития, а не на дальнейшую конкретизацию»[5]. Все уверены, что процедура ЕГЭ не может предотвратить списывание и коррупцию, в нее заложено неуважительное отношение к учительскому труду. Историк высказывает мнение, что «значительное количество заданий части «С», на которые так уповают чиновники, а еще в большей степени приведенные для облегчения проверки ключи, обуславливают шаблон, стереотип, чреватый в перспективе опасностью стандартизации мышления». Географы отметили разную сложность заданий «С» в вариантах, а значит, несправедливость ЕГЭ. Министерские программы по истории, рекомендации к олимпиадам призывают учащихся выразить ценностное отношение к фактам, но практика проведения экзамена полностью отвергает этот призыв. Тест не предусматривает никакого «отношения», а то, что чиновники называют в заданиях ЕГЭ «эссе»[6], на самом деле является изложением фактов, дат, идей по определенному чиновниками шаблону.
Глава Федеральной службы по надзору в сфере образования и науки А.В. Болотов попытался изменить отношение общественности к дрессировке учащихся:
«Говорят о натаскивании. Переживают по этому поводу не учителя, не директора школ, им ясно: если ученик решит двадцать вариантов ЕГЭ под руководством преподавателя, то это и не натаскивание вовсе, а хорошая, фундаментальная подготовка в объеме школьной программы. С учетом заданий части «С», предполагающих сформированность умений мыслительной деятельности, говорить надо не о «натаскивании», а об обученности»[7], — заявил он.
Педагогическая этика обязывает предполагать, что г-н Болотов не лжет по поводу мнений учителей, а просто не заглядывает в интернет, не осмысливает практику реформирования образования, не читает отраслевых газет, даже тех, где опубликована его статья «Лакировать действительность не собираемся».
Чиновникам нравится, что тесты можно проверять машинами. Они искренне думают, что исключение «человеческого фактора» приведет к объективности оценок, но при этом истребляют интеллектуальную оригинальность личности. Чиновники отстраняют учителей от любых форм соучастия в управлении отраслью, рассматривают их только как машины для закачки информации в сознание детей и проверяющих роботов. Они и не желают понять, что стоит за фразой «решит двадцать вариантов ЕГЭ под руководством преподавателя» (Болотов). Если предположить лучший вариант, при котором учитель в 11 классе имеет 90 часов в год на историю (обычно 60), и положить на вариант 2 часа (это минимум), то примерно полгода учитель вынужден натаскивать учеников на ЕГЭ, а не изучать систематически курс истории ХХ века. По сообщению Плоткина, именно это советовали делать чиновники учителям выпускных классов. Систематическое изучение курса — работу кропотливую, интересную и общественно важную, потому что видишь не только становление интеллекта, но и личности человека, — чиновники игнорируют[8]. Разбор разрозненных заданий из ЕГЭ создаст в головах учеников «кашу», которая изуродует мышление. Поэтому мы согласны с профессором Сергеем Капицей:
«Факты нужно уметь интерпретировать. Это особенно важно для молодежи, которую напичкивают частной информацией. А если вы знаете, но не понимаете, — душа ваша к этому мертва… Я думаю, что все-таки умников должно быть время. Но, к сожалению, власти и многие, стоящие во главе, стремятся к тому, чтобы иметь послушников…только наши ребята, получив образование у нас, способны к тому, что называется системное мышление, системное программирование, то, что сейчас определяет все развитие компьютерной области. Детали распишут и индусы, а вот куда и как «ехать» — это наше образование дает, фундаментальное»[9]. (Здесь и далее выделено мною — А.Ф.).
Итак, лицевая сторона медали — лишение подрастающего поколения системного мышления, ориентации в мире. Об оборотной стороне борьбы чиновников за качество образования при помощи ЕГЭ сообщила анонимная — запугана и боится! — учительница математики.
«Я уже не учила их математике. А просто натаскивала по тестам ЕГЭ. А дети не очень-то хотели «натаскиваться»… Я 20 лет проработала в школе. В последние годы я все больше ощущаю себя рабом»[10].
Так происходит «отчуждение» управляющих и управляемых, а также трудящегося от выполняемых им функций, образа жизни, разумного будущего, от учеников. Это то убогое содержание «человеческого капитала», которое реформаторы внедряют в сознание учителей на деле. Педагог с самочувствием раба может воспитать безграмотных блюдолизов и хамов, но не определенных «Концепцией модернизации российского образования на период до 2010 года» образованных, нравственных, подготовленных к «самостоятельному принятию ответственных решений в ситуации выбора, прогнозируя их возможные последствия» личностей. Согласимся с еще одной мыслью учительницы: даже высокая зарплата при сохранении подавляющих человеческое достоинство форм управления не будет стимулом для развития отрасли.
Может поступить возражение, что анонимным статьям нельзя верить. В таком случае их сопоставляют с авторскими и предлагают независимым агентствам узнать мнение учительства. Речь идет об истине — денег не должно быть жалко. Заказать исследование могли бы профсоюзы. Но их руководство даже не ставит вопрос о вреде тестов в ЕГЭ, ничего не делает, когда чиновники под разговоры о «бесплатных учебниках» годами не поставляют в школы заказанные учителями учебники. Единственное, на что оно способно — организовать раз в год стенания около Белого дома и вручить челобитную Президенту РФ. Пожалуй, учителям стоит избрать в профсоюзные лидеры пенсионеров, которые показали пример защиты своих социально-экономических прав и человеческого достоинства.
Как и предвидел Григорий Плоткин, чиновники сделали все, чтобы натаскивание по истории началось. В практику школ входит окружной мониторинг знаний при помощи теста на компьютере. Учащиеся и учителя попадают в экстремальные ситуации. Например, десятиклассники, которые работают по концентрической системе, начав изучать историю «с нуля», за полгода успевают изучить на новом уровне период от Рюрика до начала правления Романовых, до XVII века. Логично было бы предположить, что и контрольные должны ограничиться этим периодом. Однако в тестировании от учащихся требуют материал до ХХ века включительно из 9 класса. Если учесть, что учебники сданы, материал подзабыт в связи с изучением нового, то остается одно: нарушать планы изучения материала и «гнать» повторение. Чиновникам важен процент, в соответствии с ним они будут оценивать работу школ. Когда несколько учителей одновременно начинают натаскивать учащихся по своим предметам, наступает переутомление. Недавно министерские чиновники искали его причины. Одна из причин — карьерное рвачество чиновников. Другая — конкурентная борьба между учащимися за будущие блага в условиях, когда обескровленная лжереформами школа не в состоянии подготовить их для поступления в ВУЗ. Поясню: уже в 10 классе часть учеников ходит на платные курсы, перенося на них весь свой интерес. Деятельность курсов не регулируется законодательством и педагогическими нормами. Вузовские преподаватели не считаются с возрастными возможностями школьников: дать задание в 50 задач на два дня — обычное дело. Вместе со школой курсы разрушают здоровье учащихся, но чиновники и после критики[11] даже не поднимают вопрос об их работе. Ко всему прочему, часть ВУЗов уже весной проводит вступительные экзамены, и возникает вопрос о роли средней школы в современных условиях.
В дополнение к ЕГЭ руководство отрасли сохранило и устный экзамен. Сообщества репетиторов, взяточники в ВУЗах не нарадуются. Им обещали, что репетиторство будет уничтожено, но происходит все наоборот: деньги текут рекой, теперь и за натаскивание на тесты. О коррупции в образовании министра спрашивают уже в прямом эфире.
«К.ЛАРИНА — Вы сами наверняка знаете, существует целый рейтинг учебных заведений-взяточников, опубликованы все ставки, все таксы, на какой факультет сколько стоит. Вот, черный список есть на сайте «5 баллов ру», там сразу можно сориентироваться.
А.ФУРСЕНКО — Я думаю, что не все и в этих списках правда, так же как и остальное, существует определенное передергивание. Но то, что эта проблема существует, это не секрет и я тут абсолютно отчетливо это понимаю, и то, что надо сделать все для того, чтобы уменьшить влияние коррупции на процесс образования... Надо делать так, чтобы минимальное количество проблем могло решаться субъективно. Хотя, от субъективизма в таких вещах, как образование, наука, да в каких угодно, не уйдешь. И это мы тоже должны понимать. Надо смотреть в корни этого процесса, не бегать по верхушкам[12]».
Итак, проблема существует, но есть «передергивание», — воздадим должное умению чиновника угодить всем. Можно и нужно снижать субъективизм в оценивании результатов учебно-научной деятельности, например за счет проверки одной письменной работы несколькими преподавателями — компьютер и интернет создают предпосылку для организации такой работы — и права абитуриента подать на их рецензии апелляцию, а можно только изображать «процесс». Власть пошла по второму пути. Субъективизм закладывается в выгодные правящему классу — будем «смотреть в корни этого процесса» — методики проверок, например, тестирование, результаты которых сразу же объявляются ужасно объективными. Субъективное понимание демократии чиновниками позволяет не принимать результаты ЕГЭ облюбованным детьми элиты ВУЗам. Информация о степени коррумпированности учебных заведений не проверяется. По крайней мере, общественности остается только гадать, что в опубликованной информации о коррупции ложь, а что правда, где работают и преподают безвинно оклеветанные агнцы, а где орудуют козлищи. Пока же в стране был разоблачен целый один ректор с периферии, он подменял письменные работы, и чиновники успокоились: можно и дальше только вести разговоры. Что касается критерия, который позволит преодолеть субъективизм и оценить работу даже министерства образования и науки, то это «практика». Практика же такова, что миллиарды рублей уходят взяточникам, но министру все еще кажется, что есть передергивание.
Организованное чиновниками очковтирательство отбивает мотивацию к обучению[13] и учению в школе. Создается впечатление, что руководство страны не интересует компетентное преподавание предметов и знания учащихся в государственной школе. В противном случае оно никогда бы не допустило издевательства над научными принципами, над содержанием деятельности учителей и престижем профессии, здоровьем детей. Для лучшего понимания проблемы воспользуемся опытом человека, который не имеет иллюзий по поводу советской и американской систем образования — математика Л.А. Тоома. В работе «Русский учитель в Америке» он пишет:
«Я думал тогда и думаю теперь, что самый важный долг учителя — учить людей поступать разумно в необычных ситуациях. Когда я преподавал в России, меня искренне благодарили за это. Но я сталкивался с сильным сопротивлением некоторых моих американских учеников именно тогда, когда старался дать нечто непривычное. Они желали делать такие же тесты, какие делали прежде, только датированные другим числом…. Проводя такие тесты, я обнаружил, что можно окончить университет, не научившись решать простейшие, буквально арифметические задачи…. Возможно, такие тесты дают ценные сведения чиновникам от образования, но они очень ограничивают инициативу учеников, не дают им опыта самоорганизации, делают их работу фрагментарной…. И мы должны помнить, что интеллектуальный успех не может быть достигнут одним интеллектом: тут требуется вся личность, включая этический и эстетический аспекты».
Тоом выходит за рамки сферы образования. Он убежден, что «забота о бюрократической фикции в ущерб реальности» способствовала краху советской власти, и к своему сожалению видит, что подобные явления есть и в США. Его вывод однозначен:
«…в современном мире добьются успеха те страны, которые будут действительно учить своих студентов думать и решать задачи»[14].
Неумение логически мыслить стало социально опасным явлением. Факт, подтверждающий размышления Тоома: в 1990-х годах руководители американских корпораций были недовольны уровнем школьной подготовки рабочей силы: неумением логически мыслить и грамотно писать. В том же духе говорил Джордж Буш-младший. Американская общественность и профсоюзы развернули настоящую «антитестовую войну»[15]. Однако праволиберальные силы вопреки интересам своей страны по классовым соображениям не желают что-либо менять. Пол Кругман в книге «Великая ложь» комментирует:
«Если брать шире, эффектный рост неравенства в Америке увеличил пропасть между богатыми и средним классом и, следовательно, затруднил ее преодоление по сравнению с прошлым. Тем временем закрывается одна из основных лазеек, способствующих мобильности, — хорошая система образования, доступная всем. Все большее и большее количество честолюбивых родителей понимают, что образование в бесплатных средних школах — это тупик… Достаточно быстро наше общество заново осознает значимость хорошего происхождения и вульгарность талантливых выскочек»[16].
На пути к такой «цивилизации» российские чиновники уже достигли больших «успехов». После приватизации, сказочно обогатившей ничтожную часть общества и разорившей миллионы, и псевдореформ в образовании, подорвавших кадровую базу и стимулы к учебе, директор Федерального института педагогических измерений Андрей Ершов удивляется: по итогам ЕГЭ выясняется, что выпускники не умеют размышлять и пишут с ошибками[17]. Виновата, по мнению чиновника, «закостенелая школа», т.е. учителя. Сделан вывод: надо сократить количество вопросов в тестах и заготовить море их вариантов. Американцы проделали такой же путь в конце 1970-х годов — через десяток лет прозвучало упомянутое недовольство американских менеджеров. Америку спасает возможность оплачивать услуги интеллектуальных гастарбайтеров изо всех стран мира. Правительство же России не оплачивает достойно труд своих ученых и учителей даже тогда, когда деньги появились. Результат предсказуем.
Обратим внимание на опыт еще одной страны. Аргументируя, г-н Ершов сослался на абстрактных «англичан», которые при помощи тестов расшевелили-де свои консервативные школы. Директор, видимо, не успел ознакомиться с информацией «В Англии разрешено быть безграмотным»[18]. По планам английского министерства образования на 2004 год успешно пройти тесты по английскому языку должны были 75 % школьников, но прошли только 71 %, причем «повысить грамотность подростков не удалось даже за счет проведения многомиллионных образовательных программ, финансируемых правительством». «Англичане», те, которыми восхищается Ершов, не мудрствовали.
«В итоге было принято решение не учитывать орфографические ошибки».
Конкретные же английские педагоги, мнения которых приведены на сайтах изданий разных стран, утверждают, что лучшее образование и при наличии эквивалента ЕГЭ получают только владельцы толстых кошельков; дети потребляют слишком много негативной информации из интернета и телевидения; английские ученики 9-10 лет не имеют стимулов для учебы в школе, плохо себя ведут, среди них много курильщиков, алкоголиков, наркоманов[19]. Оказывается, педагоги тоже желают развивать мышление детей, но, загнанные в прокрустово ложе подготовки к тестам, превращаются в дешевых репетиторов. Такие выводы можно сделать из наблюдений представителей российской частной школы о преподавании в частной английской:
«Марина Михайловна. Действительно, если мы, в первую очередь, требуем, чтобы ребята сами думали и высказывали свое мнение, у них большей частью учитель дает определенное толкование. Женя. Их преподаватели так радуются, когда кто-то высказывает собственную мысль!»[20].
Изуродованное мышление учащихся уже не могут поправить — деньги на ветер — никакие «пожарные» программы, тенденция — только к ухудшению.
Российские чиновники не случайно усваивают из зарубежного опыта только худшее. Примитивизируя тесты, они получают возможность имитировать достижение невероятных «успехов». Раскритикованный еще в советские времена критерий «эффективности и качества» образования — процент успеваемости — остается. Меняется его форма, но не сущность: это не критерий для определения уровня знаний, а инструмент для удержания в повиновении субъектов образования, инструмент для организации соревнования между учителями в вопросе дрессировки учащихся в борьбе за перераспределение все такого же скудного фонда заработной платы. Эфемерные успехи представители высшей бюрократии и «деловых кругов» будут использовать для обоснования остаточного принципа финансирования отрасли: зачем вкладывать деньги, если там все в порядке в соответствии с критериями, которые используют в «цивилизованных странах». Желающим что-то улучшить предложат увеличить объем «платных образовательных услуг».
Короче, это орудие либеральных политиков для экономии на отрасли в пользу корпораций, для селекции кадров в соответствии с классовыми принципами[21], для превращения образования в поле торгашества, «массовой»[22], а не высокой культуры.
Квалифицированные кадры такому образованию не нужны: натаскивание на тест предполагает авторитаризм и напор, а не «толерантность» и «педагогику сотрудничества», не «инновационные технологии». На сайте «Детского информационного агентства»[23] под заголовком «Самые громкие преступления ХХI века» уже высмеяли такое поведение:
«В одной из школ Москвы накануне тестирования учительница истории в порыве гнева воскликнула, что, если класс не наберет нужное количество процентов, она придет на следующий день и расстреляет всех учеников из автомата».
Промывание мозгов в той или иной форме перед аттестациями — прямой путь к конфликтам между учащимися, которые не имеют никаких мотивов для лучшего прохождения проверки, и учителями, которые будут дрессировать их: от определенного процента при тестировании будет зависеть оклад учителя, престиж школы, т.е. возможность привлечения новых учащихся в условиях подушевого финансирования. Гуманизм — учет болезненного состояния ученика, семейных проблем, дополнительных нагрузок на курсах — становится не в моде. Все чаще в классах будет звучать: «Это твои проблемы», как в немецких школах[24]. Все чаще директора будут экономить на высококвалифицированных педагогах, нанимая для натаскивания на тесты низкоквалифицированных, как в Америке[25]. С другой стороны, часть директоров и учителей уже заискивает перед учениками из богатых семей. Таковы перспективы либеральной педагогики.
Конечно, глобальная конкуренция и развитие высоких технологий в промышленности создадут стимулы и заставят «элиту» обратить внимание на последние слова Тоома. Однако к тому времени куш из бюджета за счет экономии на образовании будет сорван, и новым реформаторам придется разбирать завалы и переучивать кадры. Выступая на парламентских слушаниях в Государственной Думе, академик Владимир Арнольд справедливо заявил:
«Обучить после такого «образования» думать, доказывать, правильно рассуждать никого уже невозможно, население превращается в толпу, легко поддающуюся манипулированию со стороны ловких политиков без всякого понимания причин и следствий их действий. Все это делается не по невежеству, а, как мне объяснили мои американские коллеги, сознательно, просто по экономическим причинам: приобретение населением культуры (например, склонности читать) плохо влияет на покупательную способность в обществе потребителей, и вместо того, чтобы ежедневно покупать новые стиральные машины и автомобили, испорченные культурой граждане начинают интересоваться стихами или музыкой, картинами и теоремами и не приносят хозяевам общества ожидаемого дохода»[26].
Внедрение тестирования не вытеснило и процент успеваемости, вычисляемый по журналу. Чиновники не реагируют на призывы учителей считать двойку нормальной оценкой[27]. Они не отвечают на вопрос: что плохого — прежде всего в моральном плане — в том, что часть учащихся будет иметь в аттестатах заслуженные «двойки» и право на их исправление в определенном законом порядке? Скрывая свой интерес и методы, чиновники забалтывают вопрос, обвиняя учителей в нежелании ставить отрицательные оценки, в сведении шкалы оценок только к трем положительным, и видят панацею во введении других шкал — от 10 до 1000[28]. На вопрос: «Какая разница, если отрицательные оценки ставить фактически запрещено?», они ответят взрывом негодования, тем более искреннего, чем меньше думают над последствиями принимаемых решений. Если сегодняшняя практика сохранится, то, по небезосновательному мнению учителя Леонида Кацвы:
«15-16-летние подростки, никакой тяги к знаниям не имеющие, вновь будут бессмысленно тратить время в школьных классах, учителя, обязанные выдавать аттестаты всем, включая злостных бездельников, будут делать вид, что действительно этих последних учат, а главной страдающей стороной окажутся те, кто и хотел бы нормально учиться, но в подобном соседстве такой возможности лишен. Потому что по-прежнему (как и тридцать лет назад) нет в стране ощутимой, наглядной зависимости между уровнем образования и уровнем успеха, в том числе и уровнем доходов. Более того, процентомания уже во многом вернулась. Уже сейчас учитель, рискнувший поставить ученику двойку в четверти, обязан писать отчет о том, какую индивидуальную работу он с этим учеником провел. И конечно, многим учителям легче будет "нарисовать" тройку. Право на среднее образование, несомненно, должно признаваться за всеми. Но оно не должно превращаться в право получить аттестат даром, "не прикладывая рук"»[29].
Подрыву научности — важнейшей составляющей светского образования, права на критику любых явлений — кроме тестов способствует религия. Власть медленно, но верно приближает церковь к школе[30], оправдывая свои действия необходимостью защитить общество от духовной деградации в период капиталистических реформ, проводимых ею же. Академики Ю.С. Осипов, Президент Российской академии наук, Н.Д. Никандров, Президент Российской академии образования, В.А. Садовничий, ректор МГУ, председатель Российского союза ректоров проявили конформизм и методологическую беспринципность, подписали вслед за Алексием II в 1999 году письмо министру образования с требованием внедрить в светское образование теологию[31]. Во время круглого стола в феврале 2000 года «Теология в государственной системе образования России»[32] чиновник из министерства образования В.Г. Аладдин[33] раскрыл публике содержание предмета и причины его внедрения:
«Теология, как я понимаю, это система знаний о Боге. Мы не говорим, что такое Бог — это сложно. Но знания о Боге возможны, думаю, этого отрицать никто не будет…Никто не знает, что такое Бог, но все признают, что есть «нечто», существующее в культуре через понятие Бог… Что касается специальности «Теология», то ее продвижение в немалой степени было обусловлено общей атмосферой в стране, утратой идеологических опор в обществе. А общества без идеологии не может быть…В условиях идеологического вакуума была востребована религия. Какая? Речь шла прежде всего о православии...».
Антиконституционную[34] ахинею, предложенную доктором философских наук Аладиным, господа Осипов, Никандров и Садовничий, видимо, и предлагают распространять в системе образования. Участники круглого стола обратили внимание на келейность принимаемых решений, на «мину замедленного действия», которую несет в себе внедрение православного богословия в многонациональной и многоконфессиональной стране, на несоответствие действий чиновников Конституции РФ. В числе сторонников — бывший министр Владимир Филиппов, предложивший лозунг: «Идеалы православия — в школу»[35]. Бывшие партийцы из педагогических ВУЗов трансформировались в православных культуртрегеров и под видом «эксперимента»[36] готовят предпосылки для развития новой «генеральной линии». Подрыв «светскости» идет по всем линиям[37]. Не в стороне стоял и нынешний министр Андрей Фурсенко. Подавая пример чиновникам, он частенько был в окружении попов: то на обложке ведомственного журнала, в номере, где опубликованы экзаменационные билеты[38], то на освящении школьных автобусов. Министр с пиететом говорил об «определяющей роли» православия «в становлении государственности и культуры»[39]. Не отрицая некоторых положительных сторон внедрения христианства на Руси, мы, однако, предостерегли бы от однозначных и восторженных оценок его роли. Нет сомнения в том, что Иван IV Грозный и Стоглав были более компетентны, чем министр Фурсенко, когда заявляли:
«А попы и церковные причетчики в церкви всегда пиани и без страху стоят и бранятся, и всякие речи неподобные всегда изо уст их исходят. И миряне, зря на их безчиние, гибнут — тако же творят. Попы же в церквех биются и дерутся промеж собя, а в монастырех такое же безчиние творитца»[40].
Ниже мы приведем еще и мнение Льва Николаевича Толстого по данному вопросу, а сейчас констатируем, что в XXI веке нам нужны свободные от догматизма, технократических иллюзий и лживости правящих классов государственность и культура. Нам обещают не насаждать в школах догматику, но в учебниках по «православной культуре» критики фиксируют и религиозную догматику, и национализм, и искажение фактов истории, цинизм и глупости[41]. Я бы выделил глупость, страшную своей актуальностью для 700 тысяч российских беспризорников:
«Да, мальчик замерз, но его душа попала к Богу, в Царствие Небесное. Значит, мальчику в конце рассказа стало хорошо».
Гг. Осипов, Филиппов, Никандров, Садовничий лично не засевали это поле, они только освятили своим присутствием праздник «Первой борозды». «Подвижников» можно поздравить с первыми всходами. Министра — с последующими.
Общественная критика заставила министра Фурсенко вернуться к здравому смыслу. В начале 2006 года на Рождественских чтениях он попытался объяснить, почему является сторонником обзорного курса по истории религий мира. «Кроткие» сторонники православия освистали министра[42]. Власть в очередной раз стала посмешищем, заложницей собственной некомпетентности, популизма и правового нигилизма.
После январской (2006 г.) резни в московской синагоге как-то дико смотрится и предложение делить детей по религиозному признаку в светских государственных школах: «Если это мусульманские дети, пусть они изучают «Основы мусульманской культуры», если еврейские — «Основы иудаизма»[43]. Сегрегация даст еще один повод для проявления насилия, причины которого власть не может устранить.
К несчастью для искренних сторонников православия, кризис нравственности в обществе вызван не «атеистическим гетто». Не было в СССР научного атеизма, речь, скорее всего, можно было вести о борьбе конфессий: господствующей и подчиненной. Сталинизм и неосталинизм, спекулировавшие «коммунистической» риторикой, были разновидностью государственной религии, в которую должны были безусловно верить граждане под страхом наказания. Строгость была обусловлена тем обстоятельством, что догмы этой религии, зафиксированные в «Моральном кодексе строителя коммунизма»[44], духовно закрепляли господство номенклатуры, отчуждение граждан от государственной собственности и власти, но создавали иллюзию единства партии и народа. Политика власти — репрессии, высокие налоги, подавление личности, просчеты в военной стратегии — создавала среду, в которой востребована религия. Для удержания в узде верующих граждан И.В. Сталин с 1943 года поспособствовал возрождению Русской православной церкви под контролем государства. В функционировании номенклатурных принципов, при всей их специфичности, было нечто общее с библейскими заповедями и категорическим императивом Иммануила Канта. Классики марксизма критиковали последнего за безотносительную к историческим обстоятельствам, а потому абстрактную любовь к людям, «добрую волю»[45] в процессе воспитания: «Эта добрая воля Канта вполне соответствует бессилию, придавленности и убожеству немецких бюргеров». Другими словами, жестоко эксплуатируя граждан, правители призывали их совершать «добрые дела», а возмущение существующим строем трактовали как невоспитанность, душевную болезнь, а то и предательство. Некоторые современные «неокантианцы» — бывшие теоретики советской педагогики — очень обижены на марксистов за указанную мысль[46] после того, как пришел конец «советской» форме их схоластики. Религиозность, имманентная сталинизму и неосталинизму, подготовила идеологическую бюрократию к безболезненной смене формы, к переходу от «коммунизма» к «традиционной» религии. Не изменилось главное: умение профессоров и академиков загонять в мозги гвозди любого догматизма для защиты интересов власть имущих. Сегодня оно используется для защиты крупной частной собственности, в том числе церковной.
После получения значительной собственности от государства бытие во все возрастающей степени определяет сознание духовных пастырей. Они превращаются в наглядное пособие для иллюстрации марксистских истин. О «православных стяжателях» пишут газеты[47], и ничего, кроме эмоций, церковники фактам пока не противопоставили. Бизнес есть бизнес, капитал должен обращаться и приносить новую стоимость. Церковь рвется в образование: руками учителей — паству для церквей!; больше паствы — выше доходы!!
Поэтому мы не можем считать аргументы защитников очередного единственно верного учения серьезными. Есть контраргументы гораздо более компетентных личностей. Например, размышления Льва Николаевича Толстого. Словно услышав призывы современных чиновников, он применил «метод проектов» и исследовал в процессе своей жизни деятельность церкви. Обнаружил сребролюбие и невежество попов, их нетерпимость к инакомыслию и угодничество перед властью. Ко всему прочему:
«я убедился, что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения»[48], — заявил великий писатель.
Однако вместо благодарности за проведенное исследование личного пути к христианству Толстой получил в свой адрес брань и угрозы от теоретически смиренных посетителей церквей. Распространители «православной культуры», игнорируя принципы системности и историзма, не учитывают такие факты. Создается впечатление, что при помощи туповатых школьных тестов они решили уничтожить и научные принципы, и антибюрократический, гуманистический дух классической русской литературы.
Представляется, если бы академик Осипов использовал научные принципы и знания в своих рассуждениях[49], а не схоластику, он пояснил бы, когда и где существовала «гармония» (!) между наукой и верой, и почему она трансформировалась «во враждебность и несовместимость». Академик более серьезно отнесся бы и к понятийному аппарату, потому что не «вера» сжигала ученых, а церковь, освящавшая господство вполне конкретных групп людей в «этой» жизни. Академик подумал бы, прежде чем заявить: «Таких коллизий, как в Западной Европе, на Руси никогда не было, ученых за их научные взгляды никто не сжигал». Если речь идет о Московской Руси — России, то там науки западноевропейского уровня не было, говорить не о чем, а вот инакомыслящего — протопопа Аввакума — сожгли. В дальнейшем уничтожить личность, лишить ее возможности влиять на общество и заниматься наукой можно было более «галантно»: при помощи ссылки (Радищев), клеветнических измышлений о сумасшествии (Чаадаев), дискриминации по признаку пола (Ковалевская) — разумеется, все это «во славу России» и «во имя веры православной». Многие не состоялись как ученые и мыслители только потому, что имели несчастье родиться в семье «кухарки» или еврея[50], нуждались, по мнению обер-прокурора Священного Синода Константина Победоносцева, только в самом низшем, прежде всего религиозном, образовании. Совсем не случайно — следствие отсталости — вехами на этом пути были позорнейшие поражения в Крымской и Русско-японской войнах, которые потрясли национальное сознание. Что касается верующих ученых, то многие из них считали веру своим личным делом и, в отличие от современных академиков, не содействовали попыткам власти навязать религию при помощи государственного аппарата и светской школы миллионам сограждан. Вещи надо называть своими именами: Президент Академии наук РФ занимался демагогией.
Десять лет бюрократического бесовства — и уничтоженное системное мышление, авторитаризм и ненависть к школе у еще одного поколения. Общество будет иметь, выражаясь сочным языком президента Владимира Путина, «от мертвого осла уши». Организаторы реформ господа Ельцин, Путин, Филиппов, Фурсенко, Болотов, Медведев, академики в будущем даже после напоминаний не признают, что были причастны к производству этого «продукта».
Что на самом деле нужно и не нужно образованию сформулировал в очерках «Сумерки просвещения» в конце XIX века Василий Розанов. Сегодня на него любят ссылаться религиозно мыслящие публицисты. Они пропускают тот факт, что после десяти лет работы учителем гимназии писатель заговорил о деле языком материалиста:
«Нужно изучать быт учителей, чтобы что-нибудь понять в образовании — не в его «идее», но в его действительности»; «Задача и способы образования и особенно воспитания в ней сообразованы исключительно с требованиями бюрократического удобства»; «Фиктивный, обманывающий годовой балл всюду принят в основание для перевода»; «Огромный процент неуспевающих в нашей гимназии, кроме всяческого неблагоустройства программ, зависит еще от того, что принимаемый ею в себя состав учеников собственно должен бы разбежаться по десятку разнообразнейших школ. В самом понятии школы у нас есть …в высшей степени статическое и нисколько не динамическое»; «Учитель не вправе иметь в день более трех уроков»; «Учитель вправе отказаться от преподавания в каждом классе, где более 10 учеников»; «Оборванный в своем существовании, «чиновник» министерства просвещения есть уже слагающая единица общественных нравов. Так из подробностей, из мелочей слагается духовный образ страны и образуется траектория ее исторического движения».
Траектория исторического движения привела в ХХ веке к четырем революциям. Реакционеры доводили отечество до унизительной отсталости, поражений или пирровых побед в войнах, народ до нищеты, манипулировали общественным сознанием с помощью религии и псевдокоммунизма, а образование вели в тупик при помощи выгодных им принципов. В XXI веке у государства не нашлось денег для развития способностей групп детей и отдельных личностей в обычных школах за счет найма специалистов со стороны, а вот на внедрение теологии в светских ВУЗах — пожалуйста. Сегодня, когда высокие технологии способны дать школе средства для индивидуализации обучения и самообучения, для развития высокой культуры, их используют для навязывания допотопной технологии оценивания учебного труда. Тест — одна из форм проявления равнодушия правящего класса к обществу, который считает, что если дети «не говорят» и пишут с ошибками, то надо не развивать их, а за счет примитивизации программ и использования процентов формально прогнать сквозь школу. «Индивидуализация» существует на бумаге. На практике же создаются условия для уплотнения школ и классов, для сокращения учителей.
Зато «хайтек» и индивидуальный подход эффективно использует шоубизнес — для добивания сознания молодежи и получения прибыли. Через мобильные телефоны и плееры даже в школе, через телевидение, кинотеатры, интернет буржуазки и шлюхи а-ля Тарантино с японскими мечами, «ночные патрули», «братья», дерущиеся депутаты и спаривающиеся однополые существа, проповеди попов — выходцев с кафедр научного коммунизма, страдающие под «фанеру» дрыгоножки, сцены жестокости на Чеченской войне создают в сознании части молодых людей духовный «коктейль», в котором грубость — самый невинный элемент. В нем есть расизм, предпосылки для «немотивированной жестокости», установка на достижение успеха в жизни любым способом. Сделано все, чтобы школьники не размышляли о социально значимом: у будущей «рабочей силы» вырабатывают привычку думать только о частной жизни и способах «оторваться» после работы. Происходит умаление нравственной ценности труда. На Западе изучили роль телевидения и видеоигр в развитии культа жестокости и силы среди подростков. По свидетельству Д. Гроссмана, сцены насилия — тот же механизм, с помощью которого солдат учат убивать[51]. Это реальность, с отражением которой в сознании и в поведении детей учителя сталкиваются ежедневно.
Телевидение успешно применяется и для извращения существенных связей и тенденций исторического развития. В угоду конъюнктуре деятели от культуры проводят надуманную аналогию украинских и киргизских событий с Октябрьской революцией. Мы в очередной раз узнали, что революция вызвана не консервативной политикой Николая II, царских и «временных» министров в интересах правящих классов. Сценаристы и режиссеры бесконечно муссируют идею о «предательстве большевиков», о подкупе ими на «немецкие деньги» матросов-кокаинистов и толп всякого сброда. Они же, большевики, виноваты-де в том, что десятки миллионов крестьян в 1917 году жаждали получить землю — факт «возмутительный» на фоне приватизации в пользу кучки чиновников и олигархов в 1990-х годах. Фронтовиков, годами гнивших в окопах, не желавших быть пушечным мясом в чьем-то «хорошем бизнесе», революционеры уговорили расходиться по домам только в силу своего красноречия — вот вам и причина поражения в Первой мировой войне. Народ в сериале «Гибель империи» — быдло, стадо моральных уродов, которые, повинуясь «инстинктам», убивают красавца генерала — заложника своего чувства долга, пытаются зажарить столетних рыбок. Народу противостоят контрразведчики, владеющие, понимаешь, восточными единоборствами. Мифотворцы изображают преклонение всего народа перед царем на Дворцовой площади. О детях из народа, расстрелянных на этой площади 9 января 1905 года, они забыли: вспомнишь, и вся концепция сериала лопнет. Создатели сериала «Есенин» исходили из установки, что образ придурка, который они выдавали за Сергея Есенина, пьянством и половой распущенностью протестует против советской власти[52]. За это, дескать, власть и «замочила» его в ванне.
«Дебилизирующую» роль телевидения заметили министр обороны Сергей Иванов и министр культуры Александр Соколов. И что же? Правительство, опираясь на общественность, организовало научную критику и лицензирование программ, стимулирование производства и распространение педагогически выверенной, развивающей интеллект разных категорий населения продукции в СМИ? Нет, чиновники «социального государства» апеллируют к безнравственности общества только для решения ведомственных проблем и для спасения своих чресл. Не стоит удивляться, что армия и дальше будет страдать от «дедовщины». Смена, как показала телепередача «Максимум», подрастает. Одни восьмиклассники считают себя «мясом», иные помещают кадры об издевательствах над ними в интернете. Юношеству негде разумно развлечься, а власть позволяет покупать зарубежные спортклубы власть имущим — можно понять эмоции матери хулигана, которая назвала страну «помойкой». Степень «модности» — теоретической недоразвитости чиновников находится в прямой связи со степенью практической беспомощности. «Постмодернистские» завихрения г-на Соколова на заседании правительства потрясли не только г-на Шойгу. Но как только министр культуры попытался сделать что-то действительно общественно важное — выявить в министерстве хотя бы одного возможного взяточника, он сел в лужу.
Желание стремительно разбогатевших «капитанов индустрии» и их представителей во власти иметь по дешевке хорошее образование с помощью министерского варианта ЕГЭ — технократы, игнорирующие гуманитарное знание, и крупные собственники действительно в это верят — приведет к дальнейшему развитию авторитаризма, к усилению дегуманизации отношений в образовании и обществе. Будущие результаты функционирования этой системы воспринимаются учителями, пережившими 1990-е годы, как «воспоминания о будущем». Ситуацию можно охарактеризовать словами американского философа и педагога Дж. Дьюи.
«Я думаю, — писал он в 1928 году, — ни один честный педагог-реформатор в любой западной стране не станет отрицать факт, что самым большим практическим препятствием на пути внедрения желательной для него связи школы с общественной жизнью является весьма значительная роль, которую играет в нашей экономической жизни частная конкуренция и стремление к личной выгоде. В результате возникает необходимость фактически оградить школу от социальных контактов и связей вместо того, чтобы направлять ее на их создание»[53].
Шоу «Иванов Ильичей», «Коупервудов» и «Чичиковых» будет продолжено. Трудящимся поневоле придется задуматься: «Что делать?»
По этой теме читайте
также:
