Каждый раз, когда звучит словосочетание «русский фашизм», появляется кто-то, с возмущением возражающий: «Как можно говорить о фашизме в стране, которая внесла решающий вклад в освобождение Европы?» В самом деле, как? Вопрос этот мы должны были бы обратить к самим себе, к собственной социальной практике и к политикам, приведшим нас туда, где мы сегодня находимся.

К сожалению, каким бы ни был вклад советского народа в победу над фашизмом, каковы бы ни были принесенные жертвы, это, как мы видим в последние годы, никоим образом не мешает возрождению фашизма — ни в мире, ни в нашей собственной стране. Проблема лишь в том, что само понятие «фашизм» превратилось в бессодержательное расхожее клише. Фашист — нехороший, жестокий, противный человек. Мы обзываем фашистом всякого, кого не любим. Одни говорят о «демофашистах», другие — о «коммунофашистах», а третьи — вообще о «сионофашистах».

Между тем фашизм — это вполне конкретное социально-политическое и культурное явление, которое все более становится частью окружающей нас реальности. Причем, парадоксальным образом, чем больше пустой болтовни о фашизме, тем меньше понимания реальной угрозы.

Ультраправые движения стремительно растут не только в России. Они набирают силу и в Западной Европе, причем на уровне идеологии, риторики, методов деятельности и даже моды видно формирование общего, в масштабах всего континента, явления. Что, кстати, подозрительно напоминает ситуацию 1920 годов. Это в годы Второй мировой войны национал-социализм и фашизм стали ассоциироваться преимущественно с Германией и Италией. А в 1920 годы, когда идеология и практика фашизма только формировались, сторонники тех же идей находили немалую аудиторию во Франции и даже в Англии, не говоря о Восточной Европе. Что касается «русского фашизма», то он сложился как течение внутри белой эмиграции.

Во время войны во всех странах было немало людей, которые сотрудничали с гитлеровскими оккупантами не из страха, не из конформизма и не ради денег, а вполне по идейным соображениям. Их и на русских территориях было немало. Как отмечают историки, во Второй мировой войне среди всех воевавших государств самый большой процент коллаборационистов отмечен среди граждан СССР. Иностранных добровольцев в германских вооруженных силах насчитывалось: граждан Западной и Северо-Западной Европы — около 145 тыс. человек, граждан государств Восточной и Юго-Восточной Европы — до 300 тыс., арабов — 5-6 тыс., индийцев — 3-4 тыс., граждан СССР — почти полтора миллиона человек.

К счастью, гитлеровцы, опьяненные успехами 1941-42 годов, презрительно относились к добровольным помощникам из местного населения и до 1943 года отказывали славянам в принадлежности к «арийской расе». Иначе идейных пособников у них оказалось бы еще больше. После поражений 1943 года нацисты повысили расовый статус славян и серьезно занялись поиском сторонников на оккупированных территориях, но было уже поздно.

В послевоенной Европе мало кто отважился бы публично выражать симпатию к идеям и практике «Третьего рейха». Не только потому, что злодеяния гитлеровского режима были у всех на памяти, но и потому, что проблемы, породившие подъем фашистского движения, были более или менее решены. Массовой базы для такой политики не было. Социальное государство 1950 годов обеспечивало относительное благополучие, стабильность и предсказуемость жизни для подавляющего большинства.

Фашизм появляется не из ксенофобии, нетерпимости, расизма и антисемитизма. Все эти явления существовали столетиями, но фашизма не было. Он появляется из столкновения маленького человека с анархией рынка, из кризиса либеральной экономики, из деградации демократических институтов. Иными словами, кризис капиталистической системы порождает не только рост левого движения, но и классическую «неадекватную реакцию» в виде «национально-социальных» движений, обещающих решить все проблемы за счет расправы с «чужими».

Обо всем этом прекрасно написал еще Эрих Фромм в «Бегстве от свободы». Маленький человек (задавленный конкуренцией лавочник, замученный начальством чиновник, отчаявшийся устроиться безработный), растерянный перед лицом непонятной и враждебной ему реальности, озлобляется. Гоголевский Акакий Акакиевич — существо жалкое и безобидное, но дайте ему оружие и власть, гарантируйте ему безнаказанность и посмотрите, что получится.

Фашизм как идеология появляется тогда, когда националистические предрассудки удается успешно скрестить с социальной демагогией. Иными словами, когда удается создать у миллионов людей иллюзию, будто их социальные проблемы удастся решить с помощью потакания их национальным предрассудкам. Эти предрассудки, кстати, далеко не всегда являются антисемитскими. Муссолини, например, антисемитом не был. Но во врожденном превосходстве итальянцев (потомков Древнего Рима) над другими народами он не сомневался.

Недавние опросы общественного мнения показали, что около 12% населения у нас положительно относятся к лозунгу «Россия для русских». Много это или мало? Да примерно столько же, что и во многих западноевропейских странах (Франция для французов, Австрия для австрийцев, Британия для британцев). Надо сказать, кстати, что ни в Англии, ни во Франции никому не придет в голову отрицать сегодня существование местной разновидности фашизма на том основании, что эти страны тоже внесли немалый вклад в победу во Второй мировой войне.

То, что у нас поднимает голову фашизм, свидетельствует о том, что сбылась мечта либералов, и Россия стала «нормальной европейской страной». Ничем не хуже, чем, например, цивилизованная буржуазная Германия 1920-х годов. И чем радикальнее, чем успешнее проводятся у нас рыночные реформы, тем больше это сходство.

Современный рост ультраправых движений имеет те же причины, что и в первой трети ХХ века. Социальное государство повсюду более или менее разрушено. Лишившись прикрытия со стороны общественного сектора, миллионы людей оказались предоставлены сами себе, отданы на волю рынка и на милость более сильных конкурентов. Фашизм — идеология слабых, именно поэтому он так ценит силу. Реализуемый через посредство партии или государства культ силы выполняет компенсирующую психологическую задачу. Три поросенка перестанут бояться серого волка, если научатся (под управлением «своих» волков) ходить строем и носить серые мундиры.

Неолиберализм с самого начала видел в качестве своего общественного идеала «правильный», «свободный» капитализм, каким тот был до Второй мировой войны. Идеал стал реальностью. Добро пожаловать в прошлое, господа!

По этой теме читайте также: