«Петербург 1910-х годов: прогулки в прошлое»

Михаил Александрович Григорьев работал над книгой в 50-е годы, после его смерти остался незавершённый текст, который спустя полвека заботливо восстановила театровед Любовь Овэс, а специалисты Центрального архива кинофотодокументов Санкт-Петербурга подобрали иллюстрации, замечательные по качеству и выразительности. Как выглядели дореволюционные кабинки для переодевания на пляже и сварочные аппараты, спортсмены эпохи «Гарпастума» и «электрический перевоз» через Неву… Получился тройной прыжок в историю: 2000-е годы (время опубликования) — 1950-е (время написания) — 1910-е (время действия). Автор предстаёт своего рода питерским Гиляровским. Панорама дореволюционного Петербурга строится им по территориально-производственному принципу. Прогулки по конкретным улицам и городским районам сменяются главами отраслевыми, например, о банях или по квартирному вопросу. Причём Григорьев, как настоящий художник-сценограф, прекрасно ориентировался и в эстетике, и в технологии.

Но самое интересное — как раз эффект тройного прыжка. Призыв к возрождению «России, которую мы потеряли» оказался не таким уж утопическим. Многое из того дореволюционного, что для ленинградцев было экзотикой, требующей специального объяснения, как ритуал африканских шаманов, сегодня вернулось в повседневность, само собою разумеющуюся, как снег зимой.

«Огромное количество пёстрых безвкусных вывесок с гигантскими буквами…, они карабкались выше, до четвертого и даже пятого этажей, висели поперёк тротуара, заполняли… балконы и эркеры, тянулись вдоль крыш. От них рябило в глазах, вывески сверкали всеми красками, блестели позолотой, стеклом, лаком, выпячивались объёмными буквами. Архитектурная стройность улиц терялась в этом море рекламы. Каждый владелец магазина устраивал витрину по своему вкусу, не считаясь с обликом здания…»

Это — эстетика, а вот экономика центра города, откуда высоченными ценами на недвижимость изгонялось всё то полезное и простое, что обслуживало потребности обычных горожан:

«На Невском располагались самые дорогие и фешенебельные магазины… Товары были в большинстве случаев заграничные… Даже русские товары стремились выдать за иностранные: фирма Елисеева ввозила, рассказывали, в год 10 000 вёдер заграничных вин, а продавала 1 000 000. Ввозили ткани, мебель, посуду, хрусталь, ковры, люстры, мелкую галантерею, всякую ерунду, вплоть до фиалок из Ниццы и тюльпанов из Голландии. Дамы заказывали туалеты и бельё в Париже… Роскошь была рассчитана … на барские прихоти и щёгольское хвастовство: «Этот галстук я купил во французском магазине!» …Даже клозетные унитазы ввозили из Англии. На них, внутри, было очень плохое изображение британского льва и гордая надпись: «Правь, Британия».

А вот ещё немного экономики. Сейчас это называется «откатом». А тогда «сапёрная лопата стоила два рубля… Поставщик требовал пять. «Ставьте десять, — говорил интендант, — шесть вам, четыре мне».

Глава «Транспорт».

«Правил уличного движения не было, его никто не регулировал. Полагалось держаться правой стороны, и все обгоняли друг друга, как хотели, так же и поворачивали на перекрёстках. Прохожие переходили улицу, где попало, лавируя между экипажами, и каждый день случались несчастья».

При этом некоторым господам просто не полагалось ходить пешком: гвардейцам, пажам и прочей «шикарной публике». В переулках возле радио «Свобода» легко убедиться, как быстро восстановилась традиция: дамы и господа предпочитают часами дышать канцерогенами в пробках и парковать свои эксклюзивные драндулеты поперёк улицы, только бы их не заметили идущими пешком в толпе простонародья. Ну, а у простонародья свои проблемы. Цитирую Григорьева:

«Квартиры стоили очень дорого; оплата жилья отнимала у рабочего или мелкого служащего до трети его заработка…» «Дома считались доходным помещением капитала». И «многие петербургские хозяйки, главным образом из вдовых чиновниц и офицерш, сделали сдачу комнат своим промыслом».

По разным поводам в книге то там, то здесь появляются проститутки. Например: как отличить настоящую баню от банной вывески, под которой работает бордель. Видимо, бизнес был массовым.

А, в общем, не знаю, как насчёт одной реки, но в одно и то же болото никто не мешает войти два раза.

Теперь открываем современное предисловие к книге Григорьева:

«ему довелось стать свидетелем того, как уничтожалось всё, что было ему дорого, на чём он воспитывался: культура, город, храмы и часовни, быт и традиции… Петербург, просвечивавший сквозь Ленинград, раздражал руководителей страны и уничтожался ими рьяно и планомерно».

Тексту самого Григорьева это соответствует с точностью до наоборот, как, впрочем, и реальной истории Петербурга, который в архитектурном отношении — как раз один из самых сохранных наших городов, а опасность угрожает его исторической застройке как раз сегодня, то от «мусорных мешков» под вывеской театра, то от 300-метровых небоскрёбов, призванных увековечить вельможную спесь.

Этот пассаж в предисловии отлично характеризует начало ХХI века: хорошую книгу нельзя выпустить в свет, не истолковав в духе правильной идеологии. Сюси-пуси «государь император», «храмы и часовни», долой Советскую власть.

А ведь сам автор не занимался никакой пропагандой, ни советской, ни антисоветской, он просто знал и любил свой город, художников его и мастеров, не уважал чванливых бездельников, и именно такая нормальная человеческая позиция интеллигента, труженика и патриота делает его взгляд строго объективным. Общая картина народного быта хорошо объясняет, почему в стране произошло то, что произошло, и соответственно, позволяет использовать «Прогулки в прошлое» в качестве пособия по истории.