Все основные народы СССР, кроме евреев, и большинство даже очень малочисленных народностей имели в составе
СССР свои исторические этнические территории. У них поэтому было и местное самоуправление либо в форме Верховного Совета и правительства
союзной или автономной республики, либо в виде областного совета и областного исполнительного комитета. В границах этих национальных республик
и областей существовали и партийные организации. Исключение составляли евреи, так как попытка, предпринятая в 1928 году, создания в Хабаровском
крае Еврейской автономной области со столицей Биробиджан, для последующего ее преобразования в еврейскую республику, окончилась неудачей.
В 1939 году в Еврейской автономной области проживало 17 695 евреев, что составляло лишь 16% от общего населения этой области
[76]. В последующие годы, если судить по переписям населения
СССР в 1959 и 1970 годах, еврейское население в этой дальневосточной автономии не увеличивалось, а уменьшалось. По переписи населения
СССР 1939 года, не включавшей территории Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтийских республик, евреи по численности находились
на седьмом месте, между казахами и азербайджанцами. Общее число евреев составляло 3 028 538 человек
[77]. После войны переписей населения в СССР не проводилось
до 1959 года, но если учесть, что нацистами было истреблено не менее двух миллионов евреев на оккупированных территориях СССР, то
в 1948 году в СССР число евреев, по-видимому, не превышало двух с половиной миллионов человек. Гитлеровский геноцид евреев, главным
образом проживавших на Украине, в Белоруссии и Прибалтике, которые подверглись очень быстрой оккупации, уменьшил пропорцию евреев,
которые считали идиш или иврит своим родным языком (в советской демографической литературе существовало объединенное понятие «еврейский
язык»). Еврейским языком в 193,9, году владело около 30% еврейского населения и лишь 18% — в 1959 году. Для остальной части еврейского
населения родным языком был русский, если не считать около 80 тысяч евреев грузинской и бухарской общин, для которых родным был язык
местного населения.
Отсутствие у евреев в СССР национальной территории приводило к ускоренной ассимиляции евреев в русскую культуру. В СССР существовали
лишь две школы, обе в Биробиджане, в которых дети могли в порядке нормальной учебы изучать еврейский язык и еврейскую культуру. Если не
рассматривать всех региональных и республиканских особенностей еврейских проблем, то следует все же признать, что реальной столицей
еврейского народа не только в СССР, но и в Европе была Москва, в которой в 1948 году проживало около 400 тысяч евреев. На втором месте
после Москвы был Ленинград, в котором уже в 1939 году проживало более 200 тысяч евреев. До начала войны на втором и на третьем местах
по численности еврейского населения в СССР был не Ленинград, а Киев и Одесса. Ни в Москве, ни в Ленинграде не было еврейских школ и
каких-либо районов или даже отдельных кварталов с преимущественно еврейским населением. Сравнительно умеренная еврейская общественная
активность концентрировалась вокруг еврейской синагоги в Москве, Государственного еврейского театра и Еврейского антифашистского
комитета. В Москве также печаталась на идиш небольшим тиражом (в 10 тысяч экземпляров) газета «Эйникайд».
После окончания войны ЕАК неизбежно стал менять свои задачи. Главными проблемами для советских евреев стали внутренние, а не внешние.
При сильном упрощении реальной ситуации, которая была неодинаковой в разных республиках, областях и даже городах, еврейское население в
СССР было разделено на две основные группы: националистическую и ассимилированную. В пределах каждой из этих групп существовало много
разных менталитетов, связанных с уровнем религиозности или степенью ассимилированности. Поскольку ЕАК в 1946—1947 годах стал постепенно
защищать, прежде всего, интересы евреев, стремившихся к культурной автономии, а не к ассимиляции, то конфликт этого комитета с политической
властью стал неизбежен. Появление в Москве посольства Израиля и Голды Меир, как первого израильского дипломата, ускорило конец ЕАК. 4
октября 1948 года Голда Меир с группой израильских дипломатов приехала в еврейскую синагогу в Москве по случаю празднования еврейского
Нового года. Ее возле синагоги приветствовала огромная демонстрация евреев, насчитывавшая по некоторым подсчетам около 10 тысяч человек,
а по заявлениям самой Голды Меир — до 50 тысяч человек. Через неделю, 13 октября 1948 года, Голда Меир снова посетила московскую синагогу
по случаю еврейского праздника Йом Киппур, и массовая еврейская демонстрация снова повторилась. В большинстве репортажей об этих
демонстрациях, появившихся в западной прессе, они представлялись как «стихийные». В Израиле и в сионистских организациях США и других
стран эту неожиданную солидарность московских евреев с государством Израиль воспринимали как желание еврейского народа к массовой
эмиграции из стран своего временного проживания.
В октябре 1948 года я жил в Москве и был студентом. С марта по сентябрь 1948 года я находился в Крыму, где работал в биохимической
лаборатории, выполняя дипломную работу. Когда я в конце сентября 1948 года вернулся в Москву, это был, по настроениям интеллигенции,
совсем другой город. В июле-августе в СССР произошли серьезные изменения в идеологии и внешней политике, которые можно охарактеризовать
как консервативный поворот, вызвавший острую конфронтацию с Западом. 26 июня 1948 года Сталин начал блокаду Западного Берлина. США,
Великобритания и Франция могли снабжать двухмиллионное население своего сектора Берлина только по воздуху. Берлинский кризис ставил
отношения между СССР и западными странами на грань войны. 28 июня 1948 года было объявлено о разрыве между ВКП(б) и Союзом коммунистов
Югославии. Маршал Тито, недавний герой войны и самый популярный в СССР лидер «народных демократий», был объявлен предателем и фашистом.
Югославских студентов (их были в Москве тысячи) стали высылать из СССР домой. В июле был освобожден от должности второго секретаря ЦК
ВКП(б) Жданов и на роль партийного преемника Сталина назначен Маленков. Жданов был сталинист и консерватор, но Маленков был еще хуже.
Поскольку он не имел достаточного кругозора для руководства идеологией, все идеологические отделы аппарата ЦК ВКП(б) перешли под полный
контроль Суслова. Это неизбежно усиливало антисемитские тенденции и во внутренней и во внешней политике. Под контролем Суслова оказался
и международный отдел ЦК ВКП(б). В августе состоялась погромная сессия сельхозакадемии (ВАСХНИЛ) против генетики и псевдоученый, и шарлатан
Трофим Лысенко получил монополию во всех областях биологии и сельскохозяйственной науки. Тысячи ученых и преподавателей увольнялись по всей
стране. В Москве эти увольнения и исключения проводились особенно широко и распространялись не только на профессоров и преподавателей, но и
на аспирантов и студентов. Производились и аресты, пока немногочисленные, но все ожидали худшего. Настроение интеллигенции было мрачное и
напуганное. Можно поэтому задать простой вопрос: была ли в этих условиях возможна стихийная и массовая демонстрация десятков тысяч евреев
возле синагоги и по случаю посещения ее Голдой Меир? Пока никто не предложил рационального объяснения этик двум демонстрациям. Особенно
странной выглядит вторая демонстрация 13 октября, так как после 5 октября 1948 года в стране был неофициальный траур по случаю гибели
более ста тысяч человек от землетрясения в Ашхабаде. Столица Туркмении была полностью разрушена.
«Невиданная толпа в полсотни тысяч человек собралась перед синагогой, куда в еврейский Новый год пришла Голда Меир. Тут были
солдаты и офицеры, старики, подростки и младенцы, высоко поднятые на руках родителей...» «Наша Голда! Шолом, Голделе! Живи и здравствуй! С
Новым годом!» — приветствовали ее»[78].
Эдвард Радзинский, из книги которого «Сталин» приведено это описание, объясняет феномен очень просто: «...Дух легкомысленной свободы
еще не испарился после Победы» [79]. Никакого «духа свободы» в
СССР после войны не было, тем более у евреев. 1945—1948 годы были периодом массовых репрессий, особенно этнических и религиозных. Не дал
убедительного объяснения этим демонстрациям и Г. В. Костырченко, автор недавнего, наиболее обстоятельного исследования антисемитизма в
СССР. По его мнению, празднование еврейского Нового года «вылилось во внушительную демонстрацию еврейского национального единства», а
праздник 13 октября был стихийным проявлением религиозности.
«В тот день главный раввин С.М. Шлифер так прочувствованно произнес молитву «На следующий год - в Иерусалиме», что вызвал
прилив бурного энтузиазма у молящихся. Эта сакральная фраза, превратившись в своеобразный лозунг, была подхвачена огромной толпой, которая,
дождавшись у синагоги окончания службы, двинулась вслед за Меир и сопровождавшими ее израильскими дипломатами, решившими пройтись пешком
до резиденции в гостинице "Метрополь"» [80].
Об этой многотысячной демонстрации евреев через весь центр Москвы, впереди которой шли Голда Меир и группа иностранных дипломатов, в
советских газетах не было никаких сообщений. Иностранная пресса, особенно пресса Израиля, была полна сенсационными репортажами. Московские
еврейские демонстрации вызвали ликование в сионистских кругах в США. В Москве в советское время ни до октября 1948 года, ни после никаких
стихийных демонстраций по любому поводу больше не было. Интересно отметить, что московские службы правопорядка, и прежде всего милиция,
отсутствовали в районе манифестаций. Министерство внутренних дел СССР, которое отправляло Сталину рапорты о всех основных неожиданных
событиях, независимо от того, работал ли он в Кремле или отдыхал на юге, 5 октября 1948 года не посылало ему никаких рапортов. Предыдущий
рапорт Сталину касался задержания В.А. Витковского, который пытался в Новороссийске «подняться по якорной цепи на уругвайский пароход»
[81].
С 6 октября Сталину шли ежедневные рапорты об усилиях МВД СССР по ликвидации последствий землетрясения в Ашхабаде. О демонстрации в
Москве 13 октября, 1948 года МВД СССР Сталину также не рапортовало. Молотов, как министр иностранных дел СССР, получал от МВД рапорты
другого типа (а также копии рапортов Сталину), касавшиеся неожиданностей, имевших какое-то отношение к МИДу. 2 октября 1948 года МВД
СССР направило Молотову рапорт «О нападении вооруженной банды на конвой охраны треста № 5 в Синьдзяне», а затем, уже 13 октября, о переходе
границы солдатом турецкой армии. О демонстрации евреев в Москве и о необычном поведении посла Израиля Голды Меир Молотов никаких рапортов
не получал [82]. Наибольшее число рапортов МВД получал в 1948 году
Берия, так как именно он был ответственным в Политбюро за работу Министерства внутренних дел СССР. Каждый день в октябре 1948 года на стол
Берии ложилось от трех до семи рапортов, иногда о тривиальных делах вроде обеспечения какого-либо гулаговского предприятия лесоматериалами,
также производившимися в Гулаге, иногда о неожиданных событиях, требующих расследования, например о взрыве на газопроводе Дашава — Киев. Но
о демонстрациях в Москве по случаю посещения Голдой Меир еврейской синагоги Берии никто не рапортовал
[83]. Из этого непонятного молчания и прессы, и московской милиции
по поводу событий в Москве, которые обратили на себя внимание основных западных газет, можно сделать бесспорный вывод о том, что ни для
Сталина, ни для Молотова, ни для Берии массовые еврейские демонстрации в Москве, выражавшие солидарность с Израилем и его послом, не были
неожиданными. Это, в свою очередь, говорит о том, что эти демонстрации были, по-видимому, организованы самими властям. Для Сталина, а
возможно и для МГБ, решивших ликвидировать ЕАК и арестовать активистов этой уже ненужной еврейской организации, был необходим какой-то
убедительный повод для такой расправы. Демонстрации в Москве 4 и 13 октября обеспечили этот повод. ЕАК не участвовал в организации этих
демонстраций. По заключению Г.В. Костырченко, тщательно изучавшего все архивы ЕАК и свидетельства членов его руководства, верхушка ЕАК и
в частности его новый председатель Фефер понимали, что за демонстрациями в Москве последуют серьезные кары. «Этого нам никогда не простят»,
— так формулировал Фефер возможную реакцию властей [84]. Но и Фефер,
несмотря на свой партийный и агентурный опыт, очевидно, не догадывался, что эти совершенно необычные для советской действительности
манифестации были спровоцированы самими властями.
Еврейский антифашистский комитет был формально распущен 20 ноября 1948 года. Сейчас уже хорошо известно постановление Политбюро о
ликвидации ЕАК, подписанное Сталиным. Репродукция найденного в архивах ЦК КПСС оригинала этого постановления воспроизведена на обложке
книги Г.В. Костырченко. Однако комментарий Костырченко о том, что «судьбой ЕАК единолично распорядился сам вождь»
[85], вряд ли можно считать бесспорным. Особенность тоталитарной
системы, созданной Сталиным, состояла в том, что весь ее руководящий и репрессивный аппарат работал в нужном для Сталина направлении и
без обязательного его прямого личного участия. 20 ноября, когда был подписан документ о роспуске ЕАК, Сталин был все еще на отдыхе,
недалеко от Сочи. Он уехал из Москвы после похорон Жданова, умершего 31 августа 1948 года, и возобновил работу в своем кремлевском
кабинете только через 3 месяца, 2 декабря [86]. В ноябре 1948
года заседаний Политбюро не было. Партийными делами в Москве руководил Маленков, правительственными — Берия и Вознесенский. Подписанный
Сталиным документ не является по форме постановлением Политбюро, а скорее расширенной резолюцией, адресованной Маленкову, Абакумову и
Смиртюкову. Подпись под этим документом — это не «живая» подпись Сталина; а хорошо известное факсимиле. По существовавшим в то время
правилам все решения, принимавшиеся Советом Министров, ЦК ВКП(б) и Политбюро, должны были иметь подпись Сталина, независимо от того,
имел ли он возможность сделать это своим личным пером. Поэтому существовало 12 или 13 факсимильных штампов подписи Сталина, которые
имели право использовать начальник канцелярии Сталина Александр Поскребышев, Маленков, председатель основного Бюро Совета Министров и
председатели отраслевых Бюро СМ, то есть практически все члены Политбюро. Эту факсимильную подпись Сталина можно найти под множеством
тривиальных хозяйственных документов и назначений: В секретных отраслях промышленности, например в атомной или ракетной, все назначения
и перемещения инженерных и административных кадров подписывались Сталиным. Использование факсимильной подписи, легко отличимой от «живой»
своей неизменностью, считалось оправданным, так как обеспечивало лучшее выполнение всех решений.
Документ от 20 ноября 1948 года прежде всего гласит: «Утвердить следующее решение Бюро Совета Министров СССР», после чего приводится
текст короткого решения Бюро Совета Министров СССР. Таким образом, первичное решение о закрытии ЕАК «как центра антисоветской пропаганды»,
поставляющего антисоветскую информацию «органам иностранной разведки», было принято БСМ, а не Политбюро. Это было логично, так как ЕАК через
Совинформбюро входил в систему правительства. Председателем Бюро Совета Министров СССР был Сталин, но текущей работой до марта 1948 года
руководил его первый заместитель Молотов.
Однако 29 марта 1948 года Политбюро по инициативе Сталина провело новую реорганизацию руководства Совета Министров СССР. Молотов потерял
свой пост первого заместителя БСМ, и ему было предложено сосредоточиться главным образом на внешней политике. Председательствовать на
заседаниях Бюро Совета Министров было поручено поочередно Вознесенскому, Берии и Маленкову
[87]. Пока не установлено, кто из этой тройки возглавлял заседание
БСМ, на котором была принята резолюция о ликвидации ЕАК. Неизвестна и конкретная дата этого решения. После смерти Жданова 31 августа
1948 года Секретариат ЦК ВКП(б) снова возглавил Маленков. Он, таким образом, стал вторым после Сталина лидером партии. Наиболее
авторитетной фигурой в правительстве был в это время Николай Вознесенский. Во время пребывания Сталина в отпуске, то есть с начала
сентября до начала декабря, Сталина замещал в Москве Маленков. Он, по-видимо-му, и являлся автором документа ЦК о роспуске ЕАК,
основные действия по которому нужно было принимать Абакумову. Маленков мог советоваться со Сталиным по телефону, и именно это может
объяснить последнюю фразу этого решения: «органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать, пока никого не арестовывать».
Ликвидацию ЕАК Сталин одобрил заочно, но аресты актива ЕАК он хотел контролировать лично. В числе кандидатов на аресты были такие
фигуры, как Лозовский и Жемчужина, для которых МГБ должно было согласовывать со Сталиным не только арест, но и характер обвинений.
Не исключено, что МГБ СССР подготовило для БСМ и ЦК ВКП(б) «досье», на основе которого и были приняты эти решения. Аппарат МГБ был
«профессионально» заинтересован в раскрытии различных «заговоров». Суть этой заинтересованности хорошо объяснил Хрущев на июльском
Пленуме ЦК ВКП(б) в 1953 году. Он говорил о местных начальниках госбезопасности:
«Хрущев. Но если ему создали такую сеть, нужно что-то делать. Если сейчас разобрать архив МВД, я убежден, что
80% населения Советского Союза имеет анкеты МВД, на каждого дело разрабатывается. (Смех.)
Голоса. Правильно.
Хрущев. Конечно, если деньги платят, то нужно что-то делать. А если проступков нет, а начальство спрашивает, ты, сукин сын,
работаешь. Если нет, так надо сделать.
Я знаю по Москве, в прошлом году человека осудили на 25 лет, потому что агент сам выдумал дело на этого человека, и его осудили.
Вот какое дело.
Надо навести, товарищи, порядок, надо людям дать работу согласно их способностям. И надо людей оставить столько, сколько нужно на
этом посту, и таких, которые бы понимали политику партии, строго ее проводили и подчинялись ей.
Голоса. Правильно» [88].
Эти же аргументы подходят и для всего аппарата МГБ.
В декабре 1948 года после доклада Абакумова о начатом в МГБ «деле ЕАК» Сталин дал санкцию на арест председателя ЕАК Ицика Фефера и
нового директора Еврейского театра в Москве Вениамина Зускина. Этими арестами началась цепная реакция репрессий по разным «сионистским»
делам, не прекращавшаяся уже до смерти Сталина. По делу ЕАК в начале 1949 года были арестованы десятки человек. Некоторых из них впоследствии
отбирали для суда по намеченному сценарию, другим выносили приговоры заочно через Особое Совещание. Подробности следствия и последующего
суда над бывшими членами ЕАК достаточно полно изложены в нескольких книгах.
Следственные документы и стенограмма закрытого суда 15 обвиняемых были рассекречены и поэтому тщательно изучались. Была опубликована
на русском и на английском языках сокращенная стенограмма судебного заседания Военной коллегии Верховного Суда СССР, проходившего с 8
мая по 18 июля 1952 года по делу ЕАК [89]. Суд был закрытый и
без права обвиняемых на защиту и апелляции. Возможно, что первоначально готовился сценарий для открытого суда. Но от этой идеи отказались,
так как следствие не смогло получить никаких доказательств «шпионской» или даже антисоветской деятельности арестованных. Поэтому главной
для обвинения и суда после следствия, затянувшегося на три года, стала уже старая идея о «крымской еврейской республике», которая теперь
рассматривалась как международный заговор. Поскольку и в этом случае речь шла о неосуществленном проекте, то никаких доказательств наличия
«заговора» не было получено. Председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР, генерал-лейтенант юстиции Александр Чепцов понимал, что
для вынесения смертного приговора, предусмотренного решением Политбюро еще в 1949 году, нет достаточных юридических оснований. Он поэтому
пытался получить в партийных инстанциях разрешение на смягчение приговора, обратившись с ходатайством об этом к Маленкову. В разных книгах
приводится несколько версий реакции Маленкова на апелляцию Чепцова, но все они являются вариациями и интерпретацией дебатов, происходивших
на июньском Пленуме ЦК КПСС в 1957 году по делу «антипартийной группы Молотова, Маленкова и Кагановича». Поскольку стенограмма этого
пленума была рассекречена и недавно опубликована, то можно ограничиться здесь цитатой из выступления на этом пленуме тогдашнего
Генерального прокурора СССР Романа Руденко:
«Все дело, все рюминские обвинения — все рухнуло. Председательствующий по этому делу тов. Чепцов — председатель Военной
коллегии, ныне в отставке, — он явился к тов. Маленкову (он живой человек, может подтвердить), явился к Вам, тов. Маленков, и доложил,
что дело рухнуло, обвинение несостоятельное, оправдательный приговор нужен. Вы заявили: мы не будем становиться перед ними на колени,
есть решение Политбюро — расстрелять. И 13 человек, в том числе Лозовский, их расстреляли.
Маленков: Это докладывалось и в Политбюро тов. Сталину.
Руденко: Был такой случай, приходил?
Маленков: Да, приходил.
Руденко: А вы бы пошли к тов. Сталину и сказали, что ничего нет.
Маленков: Все, что он сказал, я бы не посмел не сказать Сталину»
[90].
Маленков вряд ли объяснялся по этому поводу со Сталиным. В конце июля 1952 года уже было развернуто следователем Михаилом Рюминым
и новым министром госбезопасности Семеном Игнатьевым более крупное «дело врачей». Чепцова на аудиенции у Маленкова cопровождали Рюмин
и Игнатьев, для которых оправдание членов ЕАК грозило концом карьеры. Маленков И сам очень активно участвовал в организации «дела ЕАК»
и «дела врачей». Среди подсудимых в «деле ЕАК» была первая в СССР женщина-академик, Лина Семеновна Штерн, всемирно известный физиолог.
Штерн, которой в 1952 году исполнилось 74 года, прославилась своими открытиями в области физиологии и биохимии кровообращения в мозге
еще в период работы в Швейцарии. В 1925 году ее пригласили в СССР и создали для нее институт в Академии наук. Казнь Штерн не могла бы
пройти незамеченной за границей. Поэтому ее приговорили к кратковременной ссылке в Среднюю Азию, где она могла продолжать свою научную
работу. Остальные 13 подсудимых по «делу ЕАК» были расстреляны 12 августа 1952 года. Один из обвиняемых, Соломон Бергман, заболел и умер
в больнице. Был ликвидирован и Исаак Соломонович Фейфер (Фефер), хотя он сотрудничал с МГБ и полностью кооперировал со следствием. На суде
он вел себя более достойно и умело защищался. В приговоре, вступительная часть которого состояла Из перечисления преступлений обвинявшихся,
главой сионистского заговора ЕАК объявлялся Соломон Лозовский. Его представили скрытым врагом Коммунистической партии, который намеренно
поставил во главе ЕАК еврейских буржуазных националистов Михоэлса и Эп-штейна, бывших членов Бунда. Эпштейн умер собственной смертью еще
до роспуска ЕАК. Именно Лозовский, пользуясь своим положением члена ЦК ВКП(б) и заместителя наркома иностранных дел, обеспечил длительную
поездку Михоэлса и Фефера в США в 1943 году и поручил им установить личные конфиденциальные контакты с еврейскими националистическими
кругами. Здесь в текст приговора входила и крымская идея. Авторство «еврейской республики в Крыму» приписывалось американскому миллионеру
Розенбергу, который намеревался поставить эту республику под контроль американских сионистов. Все остальные обвиняемые были соучастниками
этого заговора. Здесь нет необходимости повторять множество других целиком вымышленных обвинений, которые вошли в приговор, хотя они не
были доказаны в ходе заседаний суда либо вообще были придуманы после суда. Приговор впоследствии могли прочитать некоторые ответственные
работники ЦК ВКП(б), МГБ и Прокуратуры, тогда как стенограмма заседаний суда в восьми томах имела высшую категорию секретности и никому
не показывалась. Приговор, кроме того, был основан не только на материалах суда, но и на материалах длительного следствия и на тех
показаниях на следствии, которые не были подтверждены на суде. Значительная часть показаний, полученных следствием, была «выбита» из
обвиняемых С помощью пыток и избиений. Не подвергали жестоким физическим мерам воздействия лишь Фефера и Лину Штерн. На суде обвиняемые
от свода показаний отказались. Но в приговор они все равно вошли.
В тот же день, 12 августа 1952 года, были, кроме Лозовского и Фефера, казнены: Иосиф Юзефович, историк, Борис Шимелиович, директор
Боткинской больницы в Москве, Лейб Квитко, поэт, Перец Маркиш, поэт, Давид Бергельсон, поэт, Давид Гофштейн, поэт, Вениамин Зускин,
директор Государственного еврейского театра, Лев Тальми, журналист, Эмилия Теумин, редактор, Илья Ватенберг, редактор, и Хайке
Ватенберг-Островская, переводчик [91].
22 ноября 1955 года Военная коллегия Верховного Суда СССР, которую возглавлял председатель Верховного Суда А. Волин, пересмотрела
это дело и отменила приговоры в отношении всех обвиняемых «за отсутствием состава преступления»
[92]. В 1955 году отмены приговоров проводились в результате
вторичного расследования, вызовов новых свидетелей и довольно длительной юридической работы. В данном случае пересмотр «дела ЕАК»
занял больше двух лет, так как ходатайства о реабилитации подавались родственниками казненных сразу после реабилитаций по «делу
врачей» в апреле 1953 года. В подробном решении Военной коллегии ВС СССР от 22 ноября 1955 года не было, однако, формулировки
«реабилитация». В этот период, до речи Хрущева на XX съезде КПСС в феврале 1956 года, казни сталинского времени рассматривались
как «нарушения законности», а не как преступления. Не выносилось в 1955 году и определений об основных организаторах этих жестоких
расправ. Маленков в ноябре 1955 года уже не был Председателем Совета Министров СССР. Он занимал лишь посты заместителя Председателя
СМ и министра электростанций. Однако он все еще состоял членом Президиума ЦК КПСС.
