В начале июля 1917 г. большевики выдвинули радикальный лозунг: «Долой Временное правительство!».

И вот свершилось. 26 октября, 2 ч. 10 минут ночи. Зимний дворец, Малая Столовая. Здесь собрались министры последнего состава Временного правительства... Министр юстиции П. Малянтович воспоминал: вдруг распахнулись двери и «в комнату влетел, как щепка, вброшенная к нам волной, маленький человечек под напором толпы, которая за ним влилась в комнату и, как вода, разлилась сразу по всем углам и заполнила комнату...».

«Человечком», о котором писал Малянтович, был В. Антонов-Овсеенко, впоследствии крупный деятель Красной Армии, через 20 лет погибший в ходе сталинских репрессий.

— Временное правительство здесь, — заявил Антонову министр торговли и промышленности А. Коновалов.

— Объявляю всем вам, членам Временного правительства, что вы арестованы, — ответил Антонов-Овсеенко, а Чудновский (бывший с ним другой большевик — Г. И.) стал составлять список присутствовавших и протокол.

Выяснилось, что отсутствует премьер-министр А. Керенский. Еще утром 24 октября он срочно выехал в штаб Северного фронта, в Псков, чтобы лично форсировать движение фронтовых войск к революционному Петрограду. Кроме того, не было министра продовольствия С. Прокоповича: его задержал патруль, когда он направлялся в Зимний.

Среди заполнивших помещение матросов, солдат и красногвардейцев начался ропот. Кто-то злобно кричал:

— Какого черта, товарищи! Переколоть их тут и вся недолга!

Но Антонов-Овсеенко решительно пресек «анархию».

— Товарищи! Вести себя спокойно! Все члены Временного правительства арестованы. Они будут заключены в Петропавловскую крепость. Никакого насилия над ними учинять не позволю. Ведите себя спокойно!

Министров вывели на Дворцовую площадь, их окружила охрана из матросов и красногвардейцев, за спинами которых бушевала толпа. Как вспоминал министр Малянтович, у Троицкого моста «толпа напирала со всех сторон, кругом мелькали озверелые лица, пахло потом и спиртом, кверху поднимались кулаки и винтовки». Требовали побросать министров прямо в Неву. Неслись крики: «Вот они, наши кровопийцы! Насосались нашей крови! А где Керенский, жид проклятый?! Убег? Мы его поймаем!»

Конвоиры с трудом сдерживали напиравших. Вдруг неизвестно откуда раздалась пулеметная стрельба. Пулеметчики Петропавловской крепости, решив, что обстреливают именно их, открыли ответный огонь. Толпа бросилась врассыпную. Когда стрельба стихла, арестованных через Троицкий мост переправили в крепость. Здесь их стали разводить по камерам Трубецкого бастиона. В этот момент Коновалову страстно захотелось курить. Он беспокойно хлопал по всем карманам своих пиджака и брюк: коробки с папиросами не было. Сопровождающий матрос в сдвинутой на затылок бескозырке заметил это.

— Табачку? — спросил он у Коновалова.

Тот кивнул.

Матрос прислонил винтовку к стене, достал из бушлата бумагу, кисет, протянул Коновалову. Но министр не умел крутить цигарок. Матрос быстро и ловко свернул самокрутку, склеил и протянул Коновалову.

* * *

По списку, составленному Антоновым-Овсеенко и Чудновским, арестованными являлись:

заместитель премьер-министра, министр торговли и промышленности А. Коновалов (кадет);

министр иностранных дел — М. Терещенко (беспартийный);

военный министр — генерал-майор А. Верховский;

морской министр — контр-адмирал Д. Вердеревский;

министр внутренних дел, почт и телеграфов — А. Никитин (с.-д.);

министр продовольствия — С. Прокопович (с.-д.);

министр труда — К. Гвоздев (с.-д.);

министр юстиции — П. Малянтович (с.-д.);

министр государственного призрения — Н. Кишкин (кадет);

министр народного просвещения — С. Салазкин (эсер);

министр путей сообщения — А. Ливеровский (эсер);

министр финансов — М. Бернацкий (радикал-демократ);

министр исповеданий — А. Карташев (кадет);

государственный контролер — С. Смирнов (кадет);

председатель Главного экономического комитета — С. Третьяков (кадет).

Кроме министров, в числе арестованных оказались генерал-губернатор Петрограда, он же ответственный за оборону Зимнего дворца П. Пальчинский (близкий к кадетам), его помощник П. Рутенберг (эсер) и некоторые другие лица. Позднее в крепость доставили и некоторых министров из предшествующих составов Временного правительства.

Часть номеров Трубецкого бастиона ко времени прибытия в крепость министров, арестованных Антоновым-Овсеенко, уже была занята. В них сидели министры и высшие чиновники царского правительства, заключенные в крепость решением Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством сразу после Февральской революции. Опекал их настоящий «ангел-хранитель» столичной медицины, доктор И. Манухин, близко знакомый с М. Горьким. Теперь под опеку Манухина переходили и министры Временного правительства.

И. Манухин оставил интересные воспоминания («Новый журнал», Нью-Йорк, т. 54, 1958 г.). Он писал, что из Петропавловской крепости ему позвонили уже в ночь на 26-ое октября, а вскоре оттуда прибыла машина. В ней находились комендант крепости Г. Благонравов и солдат по фамилии Павлов. Он хвастался:

— Это я первый выпалил из пушки Петропавловской крепости по Зимнему. Не знаю только, куда попал...

Забрав Манухина, Благонравов и Павлов направились в крепость, в Трубецкой бастион. Помощь пришлось оказать лишь двум. У Коновалова оказался бронхит, а Рутенбергу все-таки кто-то угодил брошенным камнем в голову, когда арестованных вели по Троицкому мосту.

На другой день Манухин посетил остальных арестованных уже как официальный представитель Красного креста. Все были более или менее здоровы. «Солдаты охраны, — писал Манухин, — ненавистью к арестантам не пылали, пищевой режим власть допускала сносный. Встречи с родными были довольно частыми».

Тем не менее Манухин применил «медицинскую тактику» для облегчения положения заключенных. На основании поставленных им диагнозов он добивался перевода некоторых заключенных в больницу тюрьмы «Кресты». Так туда были переведены А. Коновалов, А. Карташев, С. Смирнов, М. Терещенко, С. Третьяков, а это означало почти свободу... А вскоре все арестованные министры были освобождены.

Конечно, многие из них должны были быть лично благодарными заботам доктора И. Манухина, хлопотам М. Горького и других людей, давно хорошо знавших их, а теперь имевших «ход» к В. Ленину, Г. Зиновьеву и другим большевистским лидерам. Но существовало обстоятельство и общего характера. Обычно оно либо «отодвигалось» в сторону почти 4-летней кровавой гражданской войной, либо, что чаще, сознательно игнорировалось антибольшевистской историографией. Речь идет об относительно непродолжительном (для эпохи революции) времени, когда сразу после захвата власти большевики проявляли определенную «мягкость». Возможно, это определялось неразберихой, вызванной сменой власти, политической «непрочностью» большевиков на первых порах. А возможно, что тут был и расчет на некую «разрядку напряженности», необходимую большевикам, в общем, довольно внезапно для большинства из них оказавшимся у власти в стране, все более и более погружавшейся в тяжелый кризис. Трудно гадать, было ли это тактическим маневром или обдуманной политикой, не повернись события так, как они повернулись на самом деле...

Во всяком случае, имеется немало свидетельств (причем из разных политических источников), опровергающих тезис о том, что, придя к власти, большевики якобы сразу же схватились за топор террора. Из всех этих свидетельств сошлемся, в частности, на принадлежащее не кому-нибудь, а самому начальнику Охранного отделения Петрограда генерал-майору К. Глобачеву. Вот что он писал в своих воспоминаниях «Правда о русской революции»:

«Октябрьский переворот произошел легче и безболезненней, чем Февральский. Для меня лично в то время, по существу, было все равно, правит Керенский или Ленин. Но если рассматривать этот вопрос с точки зрения обывательской, то должен сказать, что на первых порах новый режим принес обывателю значительное облегчение. Это облегчение заключалось прежде всего в том, что возникала некоторая надежда на то, что усиливающийся в течение 8 месяцев правления Временного правительства развал, наконец, так или иначе приостановится. У многих появлялась вера, заключавшаяся в том, что новая власть своими решительными действиями против грабителей поставит в более сносные условия жизнь и имущество обывателя».

«Но должен оговориться, — писал Глобачев, — это было только на первых порах, пока еще не разгорелась сильная борьба нового правительства с саботажем буржуазии, вызванными партиями эсеров и кадетов». («Вопросы истории», 2002, № 10, с. 57)

Последнее мнение весьма существенное. Хотя, конечно, большевики не могли рассчитывать на то, что захват ими власти встретит всеобщую поддержку, саботаж чиновничества и части интеллигенции, которую они тесно связывали с буржуазией, должен был вызвать (и вызывал) у них ответную жесткую реакцию. Нельзя забывать, что большевики были революционерами и готовы были практиковать и самые радикальные методы.

Но и в этих условиях очень многое зависело не только от теории или системы, но в немалой степени и от вполне конкретных связанных с ними людей. Вот пример — председатель Петроградской ЧК С. Урицкий. В утвердившемся ныне мнении — этот маленький человечек с высоким, «свистящим» голосом — являл собой чуть ли не извращенца-убийцу, устроившего в подвале на Гороховой (там помещалась ЧК) преисподнюю с ежедневными и еженощными пытками и расстрелами.

Но жена Глобачева, хлопотавшая на Гороховой за своего мужа у самого Урицкого, писала впоследствии иное.

Ожидая своей очереди, она расспрашивала часового: давно ли он тут, сколько ему платят, правда ли, что людей стреляют?

«Парень был бесхитростный, видно, недавно из деревни. Он охотно отвечал мне, что здесь он часовым 2 месяца, жалованья получает 250 р. в месяц на своих харчах, как он выразился, про расстрелы ничего не слыхал, а если бы такое было, то солдаты-часовые, которых он сменял, наверное говорили бы об этом». (С. Глобачева. «Прелюдия происходящих в мире событий» — «Вопросы истории», 2002, № 12, с. 71)

Сам Урицкий, приняв Глобачеву, говорил с ней вполне вежливо и, к ее удивлению, помог разобраться в деле.

Вероятно, не очень известно, что конференция Всероссийской ЧК в Москве 12 июля 1918 г. выразила неудовольствие «либерализмом» Урицкого и постановила заменить его «более стойким и решительным товарищем, способным твердо и неумолимо проводить тактику беспощадного пресечения и борьбу с враждебными элементами, губящими Советскую власть и революцию».

И таких, как Урицкий, неспособных «твердо и неумолимо» проводить борьбу с врагом, было среди большевиков не так уж и мало...

Но, как любил говорить протопоп Аввакум, возвратимся на первое, т.е. к тем министрам Временного правительства, которые после непродолжительного ареста оказались на свободе уже в большевистской России. Начнем с Керенского, который, как уже отмечалось, не был арестован, т.к. еще до захвата Зимнего дворца выехал в Псков. Командующий Северным фронтом генерал В. Черемисов не пожелал, как он выразился, активно вмешиваться в «петроградскую передрягу», и Керенскому удалось двинуть на большевистский Петроград лишь несколько казачьих сотен 3-го Конного корпуса генерала П. Краснова. Впрочем, дальше Гатчины им продвинуться не удалось. Наскоро написав бумажку о своем уходе с поста премьера, Керенский бежал из Гатчины, переодевшись матросом. У ворот дворца его ждал автомобиль. Шофер, не обернувшись на пассажира, дал газ. Машина помчалась. Керенскому запомнилось, что шофер все время насвистывал какую-то песенку А. Вертинского...

Затем Керенский скрывался под Новгородом, в Финляндии, в Петрограде, весной 1918 г. нелегально перебрался в Москву. Здесь он жил до лета 1918 г. ЧК, к тому времени имевшая уже немалую сеть агентов, почему-то не выследила его, хотя декрет об аресте Керенского был принят еще 2-м Съездом Советов.

Летом 1918 г. Керенский по чужому паспорту уехал в Европу. В Россию он больше не вернулся. Через некоторое время за границу (через Котлас) фактически открыто выехала и семья Керенского: его жена Ольга Львовна Барановская с двумя сыновьями Олегом и Глебом.

Ну а заместитель Керенского А. Коновалов, тот самый, которому кронштадтский матрос перед тем, как отправить министра в камеру Трубецкого бастиона, ссудил табачку? В тюрьме он совместно с другими арестованными министрами подписал письмо о том, что свергнутое Временное правительство передает всю власть Учредительному собранию. Несмотря на это, в начале 1918 г. Коновалов был освобожден и выехал за границу. Как один из крупнейших промышленников (мануфактуристов), он, несомненно, имел там большие средства. Политически был близок к П. Милюкову и его газете «Последние новости». Вместе с Г. Львовым (бывшим премьер-министром Временного правительства) и Н. Авксентьевым (бывшим министром внутренних дел Временного правительства, а в 1918 г. тоже бывшим главой Всероссийской Директории, находившейся в Омске), Коновалов руководил Земгором — организацией по устройству русских эмигрантов.

Если по-современному А. Коновалова можно было бы назвать «олигархом», то «олигархом» являлся и арестованный министр иностранных дел М. Терещенко. Он принадлежал к известной в России семье сахарозаводчиков и землевладельцев. Весной 1918 г. Терещенко большевистские власти выпустили из Петропавловской крепости, и он эмигрировал. На первых порах Терещенко поддерживал «белое движение», но уже в конце 20–30-х гг. занялся финансовой деятельностью во Франции и на Мадагаскаре.

По-иному сложилась судьба двух «силовых» министров: военного министра А. Верховского и морского министра Д. Вердеревского.

Верховский не был арестован в Зимнем дворце, т.к. незадолго до Октябрьского переворота подал в отставку, мотивируя ее необходимостью выхода России из войны. Тем не менее летом 1918 г. Верховский был взят под арест по обвинению в подготовке заговора, опиравшегося на эсеров. Вскоре, однако, его освободили. Уже в 1919 г. Верховский — на службе в Красной Армии, где занимал высокие посты, в том числе и в Военной Академии. В 1930 г. он был начальником штаба Северо-Кавказского военного округа. Прервал его карьеру 1938 год. Ныне Верховский реабилитирован.

Морской министр Д. Вердеревский тоже, как и Верховский, написал перед Октябрем заявление об отставке, но не подал его, т.к. началось восстание большевиков. В отличие от Верховского, он был арестован вместе с другими министрами. Но уже на другой день (!) 27 октября Вердеревского освободили под честное слово. И он сдержал его: служил новой власти, осуществляя руководство флотом по обороне Советской республики.

Позднее Вердеревский все же уехал во Францию, но никакой политической деятельности не вел. Зимой 1945 г. в составе группы русских эмигрантов, возглавляемой бывшим послом Временного правительства в Париже В. Маклаковым, он посетил советское посольство. Группа приветствовала победы Красной Армии, заявила (в лице Маклакова), что признает Советское государство национальным. Незадолго до смерти (1946 г.) Вердеревский принял советское гражданство.

Все составы Временного правительства (кроме первого, послефевральского) были коалиционными, т.е. в него входили представители буржуазных партий (кадеты и близкие к ним) и представители так называемых революционно-демократических партий (меньшевиков, эсеров и др.). После ареста Временного правительства меньшевики и эсеры первыми освобождались из крепости. Это коснулось даже такого «сверхтвердого» и непримиримого к большевикам меньшевика, каким был А. Никитин. Арестовали Никитина 25 октября, а уже 29 выпустили на свободу. Но он продолжал борьбу и в мае 1920 г., в самый разгар гражданской войны, его приговорили к тюремному заключению на 15 лет за сотрудничество с Добровольческой армией. Через год он, однако, был помилован. В 1930 г. его вновь арестовали, но по решению ОГПУ освободили, и дело вообще прекратили.

Весьма известный в России экономист и философ С. Прокопович был в составе Временного правительства министром продовольствия. У Маяковского в поэме «Хорошо!» кто-то кричит: «Где Прокопович? Нет Прокоповича!». Его действительно (мы уже отмечали) в ночь на 26-ое октября в Зимнем не оказалось. Прокоповича арестовали по пути во дворец, доставили в Смольный, но сразу же отпустили. После того, как Прокопович подписал воззвание в защиту власти Учредительного собрания, он был арестован, отправлен в Кронштадт, но вскоре выпущен. В 1921 г. работал в Комитете помощи голодающим Поволжья, а в следующем году вместе с женой Е. Кусковой выехал за границу.

Единственным рабочим во Временном правительстве, занимая в нем пост министра труда, был К. Гвоздев. Его тоже арестовали в Зимнем дворце, но тоже очень быстро выпустили. Весной и летом 1918 г. Гвоздев участвовал в создании Собрания уполномоченных от фабрик и заводов, выступавшего против рабочей политики большевиков. В 1920 г. он отошел от активной политики, работал в кооперации, в ВСНХ. В 1931 г. Гвоздев был, однако, осужден на 10 лет по так называемому процессу меньшевиков. Дальнейшая судьба его неизвестна. Ныне Гвоздев реабилитирован.

Всего лишь несколько дней просидел в камере Трубецкого бастиона и министр юстиции, меньшевик П. Малянтович. Это был один из крупнейших российских адвокатов, выступавших в царское время на политических процессах и оказывавших большую помощь революционным деятелям. Как министр юстиции, следуя букве закона, он должен был подтвердить ордер, выданный летом 1917 г. Петроградской прокуратурой на арест Ленина за июльское выступление большевиков (ордер не обнаружен). Примечательно, что сам Ленин, наверняка зная об этом, все же посчитал, что заслуги Малянтовича перед революцией и партией большевиков столь значительны, что они намного перевешивают пресловутое распоряжение Малянтовича. Возможно, Ленин знал нечто такое, что в его глазах снимало с Малянтовича всякую вину или, во всяком случае, оправдывало его акцию. Далеко не все известно историкам относительно многих перипетий и событий, прежде всего личного характера.

После ареста Малянтовича в Зимнем Ленин лично распорядился об его освобождении и привлек его к советской работе. В 1921 г. Малянтович служил в ВСНХ, Главкопутипросвете, Всероссийской коллегии адвокатов, других советских учреждениях. Лишь в 30-х гг. стал жертвой наветов и репрессий. Теперь он, естественно, реабилитирован. Кстати сказать, другой министр юстиции Временного правительства (июль–сентябрь 1917 г.) А. Зарудный после Октябрьской революции тоже плодотворно работал в советских учреждениях до конца 30-х гг.

Сравнительно скоро был выпущен из-под ареста министр народного просвещения С. Салазкин — профессор физиологии и химии. Освободившись, некоторое время Салазкин принимал участие в «Национальном центре» — организации, державшей связь с контрреволюцией на Юге, — но вскоре отошел от политической деятельности. Вплоть до 1925 г. он занимал пост ректора Крымского университета, а затем, вплоть до начала 30-х гг., был профессором Ленинградского медицинского института и директором Института экспериментальной медицины. Многие ученики С. Салазкина и ученики его учеников помнят Сергея Сергеевича как крупного ученого, организатора науки и доброго человека.

Министр путей сообщения А. Ливеровский был освобожден из Петропавловской крепости по болезни. Некоторое время жил в Крыму и на Северном Кавказе. С 1922 г. — ответственный сотрудник Наркомата путей сообщения. Преподавал, проектировал многие важные железные дороги, консультировал строительство Московского метро. Л. Каганович с большим уважением относился к Ливеровскому. Однажды он вызвал его к себе и, стоя у стола, предложил Ливеровскому сесть.

— Не могу, — сказал Ливеровский. — Вы — нарком путей сообщения.

— Так ведь и Вы — министр путей сообщения, — сказал Каганович.

Во время Великой Отечественной войны Ливеровский — один из участников проектирования «Дороги жизни» (1942 г.), которая была спасительной для осажденного немцами Ленинграда. Ливеровский умер в 1951 г.

Пост министра земледелия был предложен эсеру С. Маслову, но он не принял его. Тем не менее он был арестован, но в середине ноября 1917 г. освобожден из Петропавловской крепости. Маслов переехал в Москву и отошел от политической деятельности. До конца 20-х гг. он являлся членом Центросоюза, преподавал в Московском университете, в других вузах. Погиб Маслов в 1938 г., в разгар сталинских репрессий. Ныне реабилитирован.

Суровые кары миновали не только министров — революционных демократов (меньшевиков и эсеров). Вот министр государственного презрения Н. Кишкин, один из лидеров кадетов. В Октябрьские дни Керенский вручил ему фактически диктаторские полномочия по борьбе с большевистским выступлением в столице. Все военные и гражданские власти должны были ему подчиняться. Но и он, этот «антибольшевистский диктатор», вскоре был освобожден из Петропавловской крепости. С 1923 г. он, врач-физиотерапевт по специальности, трудился в курортном отделе Наркомздрава. Правда, иногда подвергался арестам «за прошлое», но всякий раз они были кратковременными. Кишкин скончался в 1930 г.

Профессор политэкономии, министр финансов М. Бернацкий был одним из основателей радикал-социалистической партии. Освобожденный из Петропавловской крепости, он, пожалуй, один из всех министров последнего состава Временного правительства примкнул к белому движению (Деникину и Врангелю) и тоже в качестве министра финансов. Эмигрировал во Францию и жил в Париже.

А.В. Карташев был одним из крупнейших в России богословов и историков церкви. Принадлежал к правому крылу кадетизма и даже в ночь ареста призывал к борьбе с большевиками. Тем не менее и Карташев был в начале 1918 г. освобожден; примкнул к антисоветскому Национальному центру, а к концу гражданской войны эмигрировал. Написал ряд трудов, посвященных взаимоотношениям государства, церкви и культуры.

Прогрессист (близкий к кадетам) С. Смирнов — один из владельцев Ликинской мануфактуры — в последнем Временном правительстве занимал пост государственного контролера. Выпущенный из крепости, он тоже эмигрировал за границу.

Но, пожалуй, самой интересной была судьба председателя Главного Экономического комитета С. Третьякова. Выходец из клана богатых промышленников, Третьяков (примыкал к кадетам) в предыдущих правительствах занимал пост министра торговли и промышленности, а в последнем составе, как уже сказано, возглавлял Главный экономический комитет.

Его арестовали вместе со всеми другими министрами, но в конце февраля 1918 г. освободили. Третьяков перебрался в Сибирь и в 1919 г. (при Колчаке) занимал там пост заместителя председателя Совета министров. Затем последовала эмиграция во Францию. Здесь в душе Третьякова, по-видимому, произошел какой-то перелом. Он пришел к выводу, что эмиграция потеряла политическое значение для воссоздания Российского государства. К концу 20-х гг. Третьяков принял необычное решение — о сотрудничестве с советской разведкой, с ее эмигрантской сетью. Будучи связанным с белогвардейским РОВСом, он освещал его деятельность для ОГПУ, а в 1937 г. даже содействовал похищению главы РОВСа генерала Е. Миллера советскими агентами. В годы войны Третьяков был раскрыт гестапо, отправлен в концентрационный лагерь и там погиб.

Быстро был освобожден генерал-губернатор П. Пальчинский, весьма известный в России горный инженер. Впоследствии ему предлагали возглавить ВСНХ. Он стал руководителем Русского Технического общества. Есть сведения, что в 1919 г. Пальчинский был даже представлен к награждению орденом Красного знамени, но эту честь он отклонил. В дальнейшем Пальчинский внес большой вклад в разработку проектов ГОЭЛРО. Он умер в Москве в 1929 г.

Освободился и помощник Пальчинского П. Рутенберг. Имя этого человека тоже было довольно широко известно. В январские дни 1905 г. он являлся «правой рукой» Г. Гапона, а когда о Гапоне стали распространяться слухи, обвинявшие его в провокаторстве, Рутенберг стал организатором его убийства. В 20-х гг. Рутенберг покинул Россию, уехал в Палестину, стал там сионистом и крупным специалистом по электрификации.

* * *

Надо сказать, что большевики арестовали не только членов последнего состава Временного правительства. Арестам или другим преследованиям подвергали и ряд тех министров, которые входили в состав предыдущих правительств. Так, первый глава правительства Г. Львов (он ушел в отставку еще в июле 1917 г.) был арестован в Тюмени, содержался в тюрьме в Екатеринбурге, но был освобожден «за неимением состава преступления» хлопотами адвокатов в Москве, по некоторым данным, дошедших до самого Ленина. Львов выехал за границу в Париж. Он входил в состав Русского Политического совещания, которое представляло интересы русских белых правительств (Колчака, Деникина и др.) при Версальском конгрессе, собравшемся после капитуляции Германии.

Хотя Г. Львов являлся премьер-министром Временного правительства, до первого правительственного кризиса (конец апреля 1917 г.) политическую линию во многом определяли министр иностранных дел, лидер кадетской партии П. Милюков и военный министр, лидер октябристов А. Гучков.

Оба они в конце апреля под давлением Советов и масс вынуждены были уйти в отставку.

Гучков после Октября, несмотря на все усилия, так и не мог найти себе руководящего политического места в белом движении. Ему припоминали оппозиционную деятельность до революции и, особенно, поездку в Псков 2 марта 1917 г. (вместе с В. Шульгиным) за отречением царя.

В эмиграции Гучков продолжал борьбу с Советской властью, пропагандируя даже использование террористических методов против отдельных ее руководителей. Умер Гучков в Париже в 1936 г. Его дочь Вера примкнула к коммунистической партии.

После ухода Гучкова в отставку военным министром стал Керенский, но позднее, с лета, фактически военным министерством руководил эсер, бывший террорист Б. Савинков. В октябрьские дни он прилагал лихорадочные усилия, чтобы «поднять» казаков и юнкеров в Петрограде, но находившийся там генерал Алексеев счел это уже безнадежным делом.

Савинков боролся с большевиками то как эсеровский руководитель, то в союзе с белогвардейцами, то создав свой собственный «Народный союз защиты родины и свободы», базировавшийся в Польше. Постепенно он разочаровывался в эмиграции и в успехе ее борьбы с Советской властью, но не складывал оружия. Его отряды совершали набеги на Белоруссию, стремясь поднять там восстание. ОГПУ внимательно следило за Савинковым. Благодаря специальной операции, он был «выведен» на советскую территорию. Суд приговорил Савинкова к смертной казни, однако учтя его чистосердечное раскаяние и готовность работать на пользу народа и Советской власти, заменил высшую меру 10-ю годами тюрьмы. Здесь, в тюрьме, в мае 1925 г. Савинков покончил с собой, выбросившись в окно.

«Антантофил» Милюков в годы гражданской войны был готов превратиться в «германофила»: в 1918 г. вел в Киеве тайные переговоры с немцами о наступлении на Москву. В эмиграции он разработал «новую тактику», исходившую из неизбежности эволюции и перерождения большевизма, чему считал необходимым всячески способствовать. В годы Второй мировой войны Милюков занял однозначно патриотическую позицию, а в 1943 г., незадолго до смерти, написал большую статью, в которой признавал Советское государство выразителем национальных интересов России и русского народа.

Министр путей сообщения левый кадет Н. Некрасов после Октября жил в Казани. В марте 1921 г. был арестован и доставлен в Москву, но уже в мае (после личной встречи с Лениным) освобожден. По предложению Ленина Некрасова направили работать в систему кооперации, и почти 10 лет он был членом Центросоюза, преподавал в Московском университете. Арестовали Некрасова в 1931 г. по делу партии меньшевиков. Вскоре, однако, он был освобожден. Смерть настигла его в ходе сталинских репрессий в 1940 г. Реабилитирован.

Бывший одно время министром просвещения А. Мансыров после Октябрьской революции уехал в Тифлис. Оттуда он направил письмо Ленину, в котором заявлял о своем желании сотрудничать с Советской властью. В январе 1918 г. его вызвали в Москву. Он преподавал в Московском университете политэкономию и очень многое сделал для успешного проведения денежной реформы 1922 г. С 1924 г. являлся членом правления Госбанка.

Нельзя не сказать о судьбе А. Пешехонова, в мае-октябре 1917 г. занимавшего пост министра продовольствия. После Октябрьской революции некоторое время он входил в так называемый «Союз освобождения России» — демократический орган, противостоявший большевикам и связанный с Добровольческой армией. В 1922 г. Пешехонов был выслан за границу, жил в Риге, Праге, Берлине. В 1927 г. он был консультантом советского торгпредства в Прибалтике. Не раз обращался в правительство СССР с просьбой разрешить ему вернуться в Россию. Умер Пошехонов в Риге в 1933 г., но похоронен в Ленинграде.

Упомянем еще об обер-прокуроре Синода, первого Временного правительства В. Львове, том самом, который сыграл в сущности провокационную роль в «деле Корнилова». Он был арестован еще Керенским, затем освобожден и Октябрь встретил в г. Бугуруслане. Отступая с войсками Колчака, через Японию выехал во Францию. Там примкнул к «сменовеховству», признал Советскую власть. Вскоре вернулся в Россию. Здесь принимал активное участие в так называемой «живой церкви» (просоветская обновленческая организация). В 1927 г. В. Львов был арестован ОГПУ и выслан на 3 года в Томск, где и жил до 1934 г. Впрочем, В. Львов всегда рассматривался как фигура одиозная...

* * *

После того, как Керенский в Гатчине отказался от своего премьерства и поста Верховного главнокомандующего, этот пост по положению о полевом управлении войск перешел к Духонину. Но теперь он, этот пост, все более и более становился политическим. Совнарком (Ленин и др.) приказали Духонину немедленно начать переговоры с немцами о перемирии. Духонин отказался, не признавая Совнарком правительством.

Тогда Духонин был смещен с поста Верховного и заменен прапорщиком Н. Крыленко. Во главе большого отряда он двинулся в Могилев, в Ставку. Духонин намеревался перевезти Ставку в Киев, но не успел. Успел он другое: направить в Быхов, где находился арестованный генерал Корнилов и другие корниловские генералы, посланца с приказом немедленно уходить на Дон. Как он впоследствии говорил, этим распоряжением он подписал себе смертную казнь. Так и получилось. Арестовав Духонина, Крыленко и сопровождавший его комиссар Г. Рошаль перевели его в поезд, стоявший на станции. Вокруг сейчас же стала собираться огромная солдатская толпа. Ярость ее подогревало сообщение о бегстве Корнилова. В толпе кричали: «Керенский уже удрал, Корнилов удрал, Краснов тоже... Всех выпускают, но этот (т.е. Духонин) не уйдет!» Напрасно Крыленко и Рошаль упрашивали солдат не чинить самосуда, убеждали их, что над Духониным должен состояться суд. С противоположной стороны на площадку вагона ворвалась группа озверевших солдат и матросов. Оттолкнув Крыленко и других, они схватили Духонина. Через несколько минут все было кончено. Труп Духонина был выброшен из вагона на поднятые штыки...

Это было в ноябре 1917 г., а в начале января 1918 г. погибли два бывших члена Временного правительства — министр земледелия, затем министр финансов врач А. Шингарев и государственный контролер 2-го коалиционного правительства выдающийся юрист Ф. Кокошкин. Но когда случилась трагедия, ни Шингарев, ни Кокошкин министрами уже не были. Оба они были избраны от кадетской партии в Учредительное собрание, которому арестованные в Зимнем дворце министры Временного правительства направили обращение о передаче всей власти.

Теперь все, кто не принял большевистский Октябрьский переворот, ждали открытия Учредительного собрания и его решающего слова. Поскольку большевики своим главным классовым врагом считали буржуазию, именно ее главная партия — кадеты — рассматривалась как основной противник новой власти: организатор саботажа, срыва перемирия на фронте, антибольшевистской агитации и т. д. В 20-х числах ноября 1917 г. Ленин подписал декрет «Об аресте вождей гражданской войны против революции». Имелись в виду кадеты. Конечно, в существующей ситуации легче было издать и подписать такой закон, чем осуществить его на деле. Многие кадетские лидеры предусмотрительно перешли на подпольное положение. Но на квартире графини С. Паниной 27 ноября происходило нелегальное совещание, и там был произведен обыск, вызванный тем, что Панина (заместитель министра просвещения) публично отказалась сдать властям министерские деньги. В ходе обыска Панина была арестована (вскоре ее выпустили), а вместе с ней и А. Шингарев и Ф. Кокошкин, на беду свою заночевавшие у нее в доме. Оба были доставлены в Петропавловскую крепость.

По свидетельству сестры Шингарева А.И. Шингаревой, ожидалось и освобождение Кокошкина с Шингаревым. Нарком юстиции, левый эсер И. Штейнберг уже просмотрел их дела и не нашел в них материала для обвинения. Но видно, какой-то рок висел над этими двумя людьми. Останься они еще на некоторое время в Петропавловской крепости, где имелась надежная охрана, и, может быть, их жизни были спасены. Но вмешались родственники. Настояли на том, чтобы Кокошкина и Шингарева как больных перевели в Мариинскую больницу. Им пошли навстречу.

6 января 1918 г. Шингарев и Кокошкин были убиты в этой больнице. Известно, что в убийстве участвовали матросы и солдаты, которые будто бы затем собирались двинуться в Петропавловскую крепость, чтобы перебить еще находившихся там арестованных министров Временного и царского правительств. Однако из показаний конвоиров, зафиксированных в официальном обвинительном заключении, следует, что в группе матросов, одетых в бушлаты и бескозырки с надписями «Ярославец» и «Чайка» находились какие-то люди в штатском и шапках. Из этого же обвинительного заключения видно, что фактическими организаторами преступления явились начальник милицейского комиссариата 1-го Городского района П. Михайлов и его подручный П. Куликов, вербовавшие и подстрекавшие группу матросов и солдат во главе с неким Басовым. Этот Басов и повел их в больницу, причем часть из пришедших осталась караулить во дворе, а человек 10 ворвались в больницу. Шингарев и Кокошкин спали. Разбуженный шумом Кокошкин успел только крикнуть: «Братцы! Что вы делаете?!». Пуля, попавшая ему в рот, оборвала крик. Шингарева задушил некий эстонец. В награду Басов получил тужурку Шингарева...

Ленин отдал немедленное распоряжение о розыске и наказании убийц. Была создана специальная комиссия в составе управляющего Совнаркома В. Бонч-Бруевича, наркома юстиции левого эсера И. Штейнберга, наркома по морским делам П. Дыбенко. Как сообщали газеты, по распоряжению комиссии были задержаны и арестованы Басов, Куликов и другие участники преступления, всего 20 человек.

Но суд над убийцами так и не состоялся. Некоторых укрыли на кораблях, а главное — стремительный вихрь революции отодвинул это преступление, «затмил» его другими событиями...

Примечательна судьба меньшевика И. Церетели, бывшего одно время министром почт и телеграфов Временного правительства. Он не принял Октябрьской революции. На Учредительном собрании выступил с яркой речью в защиту демократии. Обаятельный и благородный Церетели внушал уважение даже его политическим противникам. Известно, что после убийства Шингарева и Кокошкина обеспокоенный Ленин через третьих лиц дал понять Церетели, что ему лучше уехать в Грузию.

Впоследствии И. Церетели — эмигрант, умер в США в 1959 г.