2.5.1. От «цивилизации» к «цивилизациям»
К началу XIX в., как помнит читатель, в исторической науке довольно
прочно утвердилось унитарно-стадиальное понимание истории. Получил всеобщее
распространение термин «цивилизация». Как мы уже знаем, понятие цивилизации
при своем возникновении означало стадию в развитии человечества,
характеризующуюся существованием общественных классов и государства. Таким
оно оставалось, пока им не начали пользоваться историки.
Европейцы в то время почти совсем не занимались специальным
исследованием истории стран Востока. Но кое-какими сведениями о восточных
обществах они располагали. Бесспорным для каждого историка было, что Китай,
например, относился к числу цивилизованных стран. Однако столь же
несомненным было и то, что китайская цивилизация существенно отличалась от
господствовавшей в странах Западной Европы. Иначе говоря, стало выясняться,
что между социоисторическими организмами, находящимися на стадии
цивилизации, могут существовать качественные различия.
Так, наряду с понятием о цивилизации начало формироваться
понятие о цивилизациях (отдельных, локальных
цивилизациях). Впервые слово «цивилизация» было использовано в двух
значениях по-видимому в книге французского писателя и историка Пьера Симона
Балланша (1776—1847) «Старик и юноша» (1820). Затем такое же его
употребление встречается в книге востоковедов Эжена Бюрнуфа (1801 —
1852) и Христиана Лассена (1800 — 1876) «Очерк о пали» (1826), в
работах известного путешественника и исследователя Александра фон
Гумбольдта (1769 — 1859), философа и публициста Жозефа Мари де Местра
(1753 — 1821) и ряда других мыслителей.
Но больше всего способствовали утверждению второго значения слова
«цивилизации» работы известного французского историка Франсуа Пьера Гийома
Гизо (1787 — 1874) «История цивилизации в Европе» (1828; русск.
перевод: СПб., 1860; 1905) и «История цивилизации во Франции» (1829; русск.
перевод: СПб., 1861; Т. 1 —4. М., 1877 — 1881). В работе
французского философа Шарля Ренувье (1815 — 1906) «Руководство к
древней философии» (1844), по-видимому, впервые появился термин «локальная
цивилизация». Среди этих цивилизаций Ш. Ренувье выделяет первичные,
вторичные и третичные.
Параллельно с понятием цивилизации развивалось понятие культуры.
Первоначально они были очень близки. Некоторые мыслители говорили,
например, о народах бескультурных, полукультурных и культурных, что в общем
и целом соответствовало делению на дикарей, варваров и цивилизованных
людей. Но в дальнейшем стали считать, что в отличие от цивилизации
культурой обладают все народы. Как уже было сказано раньше, наряду с
понятием о культуре вообще стало формироваться понятие о культурах
(локальных культурах) (1.4.2).
2.5.2. Ж. Гобино и Г. Рюккерт
Несмотря на частое использование понятия «цивилизации» во втором его
смысле, Ф. Гизо оставался приверженцем унитарно-стадиального понимания
истории. Но затем начался отход ряда мыслителей от этого взгляда и
формирование плюрально-циклического взгляда на историю.
Одним из его основоположников был уже упоминавшийся выше Ж.А. де Гобино.
В книге «Опыт о неравенстве человеческих рас» (1853 — 1855) он
выделил 10 цивилизаций (индийскую, египетскую, ассирийскую, эллинскую,
китайскую, италийскую, германскую, аллеганскую, мексиканскую и андскую),
каждая из которых проходит свой собственный путь развития. Возникнув,
каждая цивилизация рано или поздно погибает. Не представляет собой
исключения и западная цивилизация, созданная германцами. Ее тоже ждет
подобная участь.
Другим основоположником плюрально-циклического подхода к истории был
немецкий историк Генрих Рюккерт (1823 — 1875), опубликовавший в 1857
г. (через четыре года после появления первых двух томов сочинения Гобино)
двухтомный труд «Учебник всемирной истории в органическом изложении». По
существу, он одним из первых, если не первым попытался теоретически
поставить и решить проблему субъекта исторического процесса, что с
неизбежностью предполагало сосредоточение внимания на социоисторических
организмах и их системах.
Социальные единицы, на которые распадается человечество, Г. Рюккерт
именует историческими или культурно-историческими организмами,
историческими или культурно-историческими индивидами (индивидуальностями),
а также культурными типами. В качестве таких индивидов у него выступают то
государства, то народы, то группы государств и народов. Сам он говорит, что
историко-культурные индивиды могут иметь сложное строение: один крупный
индивид может состоять из нескольких меньших. Сколько-нибудь четкого
перечня культурно-исторических организмов Г. Рюккерт не дает. Из ныне
существующих он выделяет пять высших «культурных типов»:
германо-христианский (западноевропейский), восточно-христианский
(славянский), арабский (исламский), индийский и китайский.
Каждый культурно-исторический индивид имеет свою собственную историю. Он
возникает, развивается и рано или поздно исчезает. Потому история
человечества — это не единый процесс, а сумма параллельно протекающих
процессов развития культурно-исторических организмов, или индивидов,
которые невозможно расположить на одной линии. Существует не одна линия, не
одна нить исторического развития, а множество линий, множество нитей.
Человечество есть не реальное, а лишь мыслимое единство.
В целом Г. Рюккерт явно склонялся к выводу, что не существует ни
человечества как единого целого, ни мировой истории как единого процесса. И
в то же время он не решался довести свою мысль до логического конца.
Противореча себе, он одновременно говорит о человеческом прогрессе, о
всеобщих стадиях культуры. В результате он размещает культурные типы
вообще, высшие культурные типы в частности на разных ступенях развития.
Наименее развит из числа последних индийский тип, более прогрессивен
китайский тип, еще выше стоит арабский, следующий —
восточно-христианский, а самый высокий — германо-христианский.
Как утверждает Г. Рюккерт, хотя существует несколько нитей исторического
развития, но одна из них выделяется, преобладает над другими. Это —
линия развития Западной Европы в новое время. Западноевропейский тип больше
соответствует общей идее человечества, в большей мере воплощает в себе
общечеловеческое. В связи с этим он ставит вопрос о приобщении
неевропейских народов к западноевропейской культуре, об их
европеизации.
2.5.3. Русская философско-историческая мысль
30—60-х годов XIX в. (П.Я. Чаадаев, И.В. Киреевский, В.Ф. Одоевский,
A.C. Хомяков, К.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин, А.И. Герцен, П.Л.
Лавров)
Вопреки многочисленным трудам, в которых зарождение исторической и
философской мысли на Руси относится чуть ли не к IX—XI вв., в
действительности никакой историологии и никакой философии у нас не было, по
крайней мере, до середины XVIII в. И историческая наука и философия у нас
не возникли, а были привнесены с Запада. О более или менее самостоятельной
философской мысли в России можно говорить лишь начиная с XIX в.
Все это полностью относится и к философии истории. Оригинальная
философско-историческая мысль зарождается в России лишь в 30-е годы XIX в.
Толкала русских мыслителей к постановке философско-исторических проблем
вовсе не нужда научного исторического исследования. Главной проблемой, над
которой они бились, был вопрос о том, куда идет Россия, какое будущее ее
ожидает. А для решения этого вопроса нужно было знать и прошлое, и
настоящее России. И всегда эта проблема первоначально выступала в форме
вопроса об отношении России и Западной Европы, короче, Запада, который
рассматривался как единое целое.
Тем самым в их построениях Россия и Западная Европа выступали как
противостоящие друг другу обособленные исторические образования. И эти
исторические целостности не просто занимали разные территории, не просто
были не одним и тем же. Они по-разному развивались, были разными,
качественно отличными цивилизациями.
Для первых русских историософов было очевидным, что Запад превосходил
Россию. Последняя отставала от него по уровню развития, прежде всего уровню
образованности, просвещения. Но главное — Запад воплощал в себе
общечеловеческие начала, он представлял собой магистральный путь развития
человечества, Россия же была каким-то боковым ответвлением. Поэтому Россия,
чтобы присоединиться к общему пути человечества, должна усвоить все
достижения Запада. Огромный шаг в этом направление был сделан в эпоху Петра
I. Нужно дальнейшее движение в этом направлении.
Таких представлений первоначально придерживались не только те мыслители,
что получили название западников, но и те, что в последующем стали известны
под именем славянофилов.
Обычно изложение истории философско-исторических идей в России начинают
с «Философических писем» П.Я. Чаадаева (1794 — 1856), первое из
которых было опубликована в 1836 г. (послед изд.: Сочинения. М., 1989;
Полн. собр. соч. и избр. писем. Т. 1. М., 1991). П.Я. Чаадаев был предельно
резок: «Одна из печальных особенностей нашей своеобразной цивилизации
состоит в том, что мы все еще открываем истины, ставшие избитыми в других
странах и даже у народов, в некоторых отношениях более нас отсталых. Дело в
том, что мы никогда не шли с другими народами, мы не принадлежим ни к
одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку,
и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени,
всемирное воспитание человеческого рода на нас не
распространилось».[100]
Особенно П.Я. Чаадаева возмущает отсутствие у русских самостоятельного
мышления. «Если мы хотим, — пишет он, — подобно другим народам,
иметь свое лицо, мы должны сначала как-то переиначить у себя все воспитание
человеческого рода. К нашим услугам — история народов и перед нашими
глазами — итоги движения веков».[101]
П.Я. Чаадаева принято считать западником. Но будущий славянофил Иван
Васильевич Киреевский (1806—1856) в опубликованной в 1832 г. статье
«Девятнадцатый век» (послед. изд.: Киреевский И.В. Критика и эстетика. М.,
1979; 1998; Избранные статьи. М., 1984) писал об отставании России от
Запада, об общечеловеческом характере западной образованности и
необходимости ее усвоения русскими.[102]
Дальше пути разных русских мыслителей стали расходиться. Возник целый
веер мнений. На одном крайнем фланге считали, что Россия по сути ничем не
отличается от Запада, она лишь отстала от него. И в дальнейшем ей предстоит
пройти все те ступени развития, что уже прошел Запад.
Другие мыслители подчеркивали, что в основе России и Запада лежали
совершенно разные начала, что и определило принципиально разное развитие
этих двух цивилизаций. Далее у них произошел постепенный отказ от взгляда
на Запад как на носителя общечеловеческого просвещения. Западные и исконно
русские общественные начала стали рассматриваться как одинаково важные.
Следующий шаг — пропаганда идеи превосходства русских начал над
западными.
В известной степени некоторые из этих моментов получили развитие в более
поздней работе того же И.В. Киреевского «О характере просвещения Европы и о
его отношении к просвещению России» (1852; послед. изд.: Киреевский И.В.
Критика и эстетика. М. 1979; 1998.). Он пишет, что конечным результатом
европейского просвещения было «почти всеобщее чувство недовольства и
обманутой надежды», «чувство недовольства и безотрадной пустоты».[103]И это, по его мнению, совершенно закономерно: в силу целого
ряда названных им причин «образованность Европейская должна была окончиться
разрушением всего умственного и общественного здания, ею самою же
воздвигнутого».[104]
Но в наиболее яркой форме все эти идеи получили развитие в работах
Алексея Степановича Хомякова (1804 — 1860), Константина Сергеевича
Аксакова (1817 — 1860) и Юрия Федоровича Самарина (1819—1876).
К.С. Аксаков в статье «О том же» (1850; послед. изд. в книге: Очерк русской
философии истории. Антология. М., 1996) писал: «Россия — земля
совершенно самобытная, вовсе не похожая на Европейские государства и
страны... В основании государства западного: насилие, рабство и
вражда. В основании государства Российского: добровольность,
свобода и мир. Эти начала составляют важное и решительное различие
между Русью и Западной Европой, и определяют историю той и другой. Пути
совершенно разные, разные до такой степени, что никогда не могут сойтись
между собой, и народы, идущие ими, никогда не согласятся в своих
воззрениях».[105]Приобщение России к западной культуре К.С. Аксаков
характеризовал как совращение.[106]У России —
свой самобытный путь, и она должна идти по нему, ни в коем случае не
сворачивая на совершенно чуждый ей западный.
Нетрудно заметить, что приведенное выше рассуждения К.С. Аксакова об
коренном отличии основ российского общества от основ западного помимо всего
прочего представляют собой апологетику существующих в России общественных
порядков, включая самодержавие. Поэтому они были зло высмеяны неизвестным
автором в стихотворении «Аксаковская мелодия», из которого я приведу первую
строфу:
У них в Европе
Темно как в <...>.
Там волчий пир.
У нас же сладость,
Восторги, радость,
Любовь и мир.[107]
Идею самобытности развития России отстаивал и замечательный русский поэт
Федор Иванович Тютчев (1803 — 1873) в статье «Россия и Германия»
(1844), незаконченном трактате «Россия и Запад» и многих стихотворениях.
Хрестоматийными стали его строки:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.[108]
Там, где утверждается взгляд на историю как на совокупности развитии
нескольких самостоятельных исторических образований, рано или поздно
появляется и представление об исторических циклах. В русской философской
мысли оно возникает прежде всего в форме идеи заката западноевропейского
мира. Мы находим ее довольно рано. В написанном в начале 30-х годов XIX в.
«Эпилоге» к, «Русским ночам» (1844; послед. изд.: Л., 1975) Владимир
Федорович Одоевский (1803-1869) писал: «Осмелимся же выговорить слово,
которое, может быть, теперь многим покажется странным и через несколько
времени — слишком простым: Запад гибнет! Так! он гибнет! Пока он
сбирает свои мелочные сокровища, пока предается своему отчаянию —
время бежит, а у времени есть собственная жизнь, отличная от жизни народов;
оно бежит, скоро обгонит старую, одряхлевшую Европу — и, может быть,
покроет ее теми же слоями неподвижного пепла, которыми покрыты здания
народов древней Америки -народов без имени».[109]
Эта идея нашла свое выражение в написанном в 1836 г. стихотворении
великого русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова (1814 — 1841)
«Умирающий гладиатор»:
Не так ли ты, о европейский мир,
Когда-то пламенных мечтателей кумир,
К могиле клонишься бесславной головою,
Измученный в борьбе сомнений и страстей,
Без веры, без идей — игралище детей,
Осмеянный ликующей толпою!.[110]
Причина упадка Запада понималась по-разному. Одни полагали, что это
следствие ложных начал, на которых базировался Запад. Другие считали, что
дело просто в том, что Западная Европа исчерпала все возможности развития.
И в том и в другом случае делался вывод, что России нужно идти путем
совершенно иным, чем Западная Европа.
Самое интересное, что в наиболее отчетливой форме тезис об упадке Запада
присутствует не столько в трудах славянофилов, сколько тех мыслителей,
которых причисляли к западникам, причем не всех, а лишь демократически
настроенных. К такому выводу их привели наблюдения над капиталистической
действительностью Западной Европы. Эксплуатации трудовых масс, их нищета,
лицемерный характер буржуазной демократии, упадок духовной культуры, прежде
всего искусства — все это порождало у русских демократов неприятие
капитализма и стремление найти для свой страны иной путь — дорогу
некапиталистического прогресса.
Все это в наиболее яркой форме присутствует в работах Александра
Ивановича Герцена (1812 — 1870). Впервые идея старения и гибели
западного мира появляется уже в его работе «С того берега», в очерке «Перед
грозой» (1847; Соч. в 9-ти т. Т.3. М., 1956). Затем она вместе с идеей
особого пути развития России к социализму развивается в работах «О развитии
революционных идей в России» (1850; 1851; Там же), «Русские немцы и
немецкие русские» (1859; Там же. Т. 7. М., 1958), «Концы и начала»
(1862-1863; Там же), «Порядок торжествует!» (1866—1867; Там же. Т. 8.
М., 1958) и «Пролегомена» (1867; Там же).
Вопрос о закате Европы совершенно отчетливо был поставлен в
стихотворении русского мыслителя Петра Лавровича Лаврова (1823—1900)
«Отзыв на манифест» (1855) :
Недуг неверия, гражданского раздора,
Недуг себялюбивых дел,
Дух малодушия, продажности, позора.
Европой старой овладел.
Восстанет ли с одра болезни и мученья
От лихорадочного сна?
Придут ли для нее минуты исцеленья,
Провозвестит ли нам она
Законы новые общественного строя —
Любви и равенства закон?
И скажут новые гражданские герои:
«Европы род еще силен».
Или томит ее предсмертное страданье,
Последний старческий недуг,
И дети Запада, как всякое созданье,
Свершили свой заветный круг
И сходят мрачные с окровавленной сцены,
Как братья старшие сошли?
Затем, что час настал для новой перемены
Всей декорации земли <...>
И как отжившие владыки Вавилона,
Как гибнувший немой народ,
Как Рима древнего герои — легионы,
Умрет и европейский род.[111]
Обращая главное внимание на предполагаемый упадок Запада, русские
мыслители, разумеется, исходили из того, что циклы были обычным явлением в
прошлом человечества, особенно в истории древнего мира. Россия и Запад были
не единственными самостоятельными историческими образованиями. Их было
множество. И все они возникали, развивались и исчезали. Но признавая бытие
множества исторических образований и циклический характер их развития,
русские мыслители в то же время рассматривали эти исторические единицы как
части единого человечества, а их истории как составляющие единого мирового
исторического процесса. Проблема единства и многообразия мировой истории
была одной из важнейших, которую они стремились решить.
П.Я. Чаадаев неоднократно говорил о делении мира на Запад и Восток. Это
подразделение не только географическое. «...Это, — писал он в
«Апологии сумасшедшего», — два принципа, соответствующие двум
динамическим силам природы, две идеи, обнимающие весь жизненный строй
человеческого рода».[112]Казалось бы отсюда следует вывод о том,
что нет единой истории человечества. Но П.Я. Чаадаев его не делает. Он
пытается найти другое решение вопроса. Для него развитие, которым
завершилось возникновением западной цивилизации, есть магистраль мировой
истории. А развитие России, Абиссинии, Японии — отступление от
магистрали.[113]Указывает он и на застойность Азии.[114]
Бились над этой проблемой и другие русские мыслители. Снова и снова к
ней обращался А.И. Герцен. Приведем последнее, что он писал по этому
вопросу. «Общий план развития допускает бесконечное число вариаций
непредвидимых, как хобот слона, как горб верблюда... Общее происхождение
нисколько не обуславливает одинаковость биографий. Каин и Авель, Ромул и
Рем были родные братья, а какие разные карьеры сделали. То же самое во всех
нравственных родах и общениях... В природе, в жизни нет никаких монополей,
никаких мер для предупреждения и пресечения новых зоологических видов,
новых исторических судеб и государственных форм; пределы их — одни
невозможности. Будущее импровизируется на тему прошедшего. Не только фазы
развития и формы быта изменяются, но создаются новые народы и народности,
которых судьбы идут иными путями».[115]
В конце концов некоторые из них, стремясь согласовать представление о
различных путях развития множества самостоятельных исторических образований
с идеей единства мировой истории, так или иначе приходили к идее
исторической эстафеты (подробно: 2.14.7). Правда, она не всеми понималась и
принималась. Но во всяком случае их философско-исторические работы
создавали возможность движения русской мысли по пути к
плюрально-циклическому пониманию истории. И эта возможность рано или поздно
должна была превратиться в действительность. И она превратилась.
2.5.4. Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, В.И.
Ламанский
Работа Николая Яковлевича Данилевского (1822 — 1885) «Россия и
Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к
Германо-Романскому» первоначально была опубликована в 1 — 6 и 8
—10 книжках журнала «Заря» за 1869 г. Отдельным изданием она впервые
вышла в 1871 г. (послед. изд.: М., 1991; СПб.; 1995; М., 2002; 2003).
Существуют диаметрально противоположные точки зрения на отношение между
данной работой Н.Я. Данилевского и упоминавшимся выше трудом Г. Рюккерта.
По мнению уже упоминавшегося B.C. Соловьева, Н.Я. Данилевский
просто-напросто повторил своими словами концепцию Г. Рюккерта.[116]Страстный поклонник Н.Я. Данилевского философ и
публицист Николай Николаевич Страхов (1828 — 1896) категорически
утверждал, что его кумир вообще не был знаком с работой немецкого
историка.[117]Вероятнее всего, что Н.Я. Данилевский испытал влияние взглядов Г.
Рюккерта. Но труд последнего во всяком случае не был для него главным
источником. Работа Н.Я. Данилевского во многом была логическим завершением
эволюции русской философско-исторической мысли 30—60-х годов XIX в.
Исторический плюрализм там явно вызревал, особенно в работах представителей
славянофильского направления. Сам Н.Я. Данилевский был по своим убеждениям
славянофилом. И он стремился подвести под славянофильство прочную
теоретическую основу.
Славянский мир, включающий в себя Россию, развивался и развивается
совершенно самобытно. И это не исключение, а правило. Этот мир является
просто одним из самостоятельных исторических образований, каждое из которых
развивается столь же самобытно. Другим историческим образованием является
западный, романо-германский мир, который столь же самобытен. Славянский и
романо-германский миры — два совершенно равноправных образования. Ни
один из них не является ни лучшим, ни худшим, ни передовым, ни отсталым.
Они просто разные. Таким был ход мысли Н.Я. Данилевского, который
завершился созданием первой детально разработанной и достаточно
последовательной плюрально-циклической концепция истории. В его работе в
отличие от труда Г. Рюккерта были поставлены все точки над i.
Исторические индивиды, которые Н.И. Данилевский именует
культурно-историческими типами, просто культурами, самобытными
цивилизациями, историческими организмами, выступают у него как совершенно
самостоятельные, неповторимые цельности. Он выделил десять основных
культурно-исторических типов: египетский, китайский,
ассирийско-вавилоно-финикийский (халдейский, или древнесемитический),
индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, ново-семитический
(аравийский) и германо-романский (европейский). Этот список он пополнил
двумя погибшими насильственной смертью американскими типами: мексиканским и
перуанским, и славянским, которому еще предстоит расцвести.
Каждый из этих культурно-исторических индивидов совершенно
самостоятельно проходит три этапа: древний или этнографический, когда
происходит заготовление запаса для будущей деятельности, средний —
государственный и, наконец, период цивилизации, который является временем
растраты сил, а тем самым и их истощения (впрочем, буквально на тех же
страницах автор говорит только о двух этапах: этнографическом этапе и этапе
цивилизации). В результате народы впадают либо в апатию самодовольства,
либо в апатию отчаяния. Выход из положения состоит в возвращение к
первобытной этнографической форме быта, из которой снова может возникнуть
историческая жизнь.
Кроме положительно-деятельных культурно-исторических типов существуют
отрицательные деятели человечества, которые, появившись на исторической
арене, добивают борющиеся со смертью цивилизации, а затем скрываются в
прежнее ничтожество. Таковы гунны, монголы, турки. И, наконец, есть
племена, которым не суждено ни положительной, ни отрицательной исторической
роли. Они составляют лишь этнографический материал, входящий в качестве
дополнительного в состав тех или иных культурно-исторических типов. Таковы
финские и некоторые другие племена.
Никакой единой всемирной истории не существует. Подразделение истории на
античную, средневековую и новую, рассматриваемое европейскими историками
как периодизация всемирной истории, относится исключительно к истории
Западной Европы. Для других частей мира она не имеет никакого значения. Это
деление истории есть яркое проявление европоцентризма, от которого нужно
раз и навсегда отказаться.
Ни один культурно-исторический тип не может претендовать на то, чтобы
считаться более развитым, более высоким, чем остальные. Западная Европа в
этом отношении не представляет исключения. Правда, эту точку зрения Н.Я.
Данилевский до конца не выдерживает.
Прежде всего он отличает типы уединенные (китайский, индийский) и типы
преемственные (египетский, древнесемитический, греческий, римский,
еврейский и германо-романский). Плоды деятельности последних передавались
от одного к другому, в результате чего они далеко превзошли уединенные
цивилизации. «Самые богатые, самые полные цивилизации изо всех доселе на
земле существовавших, — пишет он, -принадлежат, конечно, мирам
греческому и европейскому».[118]
Но тут же Н.Я. Данилевский добавляет, что цивилизация не передается от
одного типа к другому. Имеет место не передача, а лишь воздействие одного
типа на другой. Существует три способа распространения цивилизации:
пересадка путем колонизации, прививка и, наконец, такое влияние, которое
можно уподобить воздействию почвенного удобрения на растительный
организм.
Далее Н.Я. Данилевский говорит о четырех разрядах культурной
деятельности: деятельностях религиозной, культурной (в узком смысле),
политической и общественно-экономической. В первых культурах (египетской,
китайской, древнесемитической, индийской и иранской) ни один из этих видов
деятельности не был выделен. Они были культурами подготовительными. В
еврейском культурном типе была развита религиозная деятельность, в
греческом — культурно-художественная, в римском -политическая. Эти
культурные типы были одноосновными. Германо-романский тип -двухосновной. В
нем развиты политическая и культурная стороны. В славянском типе будут
развиты все четыре вида деятельности. Он будет четырехосновным культурным
типом. В некоторых местах книги Н.Я. Данилевский и прямо говорит о
превосходстве русского общественного строя над европейским. В конечном
счете с равноценностью самобытных цивилизаций у него получилось примерно то
же самое, что с равенством обитателей «Скотного двора» Джорджа Оруэлла: все
равны, но некоторые равнее других.
Таким образом, будучи гораздо более последовательным, чем Г. Рюккерт,
русский мыслитель в то же время допускает немалое число отступлений от
своей концепции. Непоследовательность он проявляет и во взглядах на мировую
историю. Доказывая на протяжении чуть ли не всей книги, что никакой единой
всемирной истории не существует и существовать не может, на самой последней
ее странице он вдруг говорит о «главном потоке всемирной истории», который
подразделяется на несколько русел, которым суждено слиться «на обширных
равнинах Славянства» в «один обширный водоем».[119]И это не случайно. Как ни стремился H.Я. Данилевский быть
последовательным в своих построениях, историю все же он знал. И известные
ему исторические факты вынуждали его вносить в свой труд коррективы,
несовместимые с его собственными идеями.
Идеи Н.Я. Данилевского были восприняты и разработаны целым рядом других
русских мыслителей и ученых. Среди них прежде всего следует упомянуть
Константина Николаевича Леонтьева (1831 — 1891). В его работе
«Византизм и славянство» (1875; послед. изд. в книгах: Избранное. М., 1993;
К.Н. Леонтьев. Восток, Россия и славянство. М., 1997) в качестве субъектов
истории выступают не столько культуры, сколько государства,
«государственные организмы». Каждая из исторически значимых исторических
общностей проходит в своем развитии три стадии, что занимает, примерно,
1000 — 1200 лет. В 1892 г. в 1—4 номерах журнала «Славянское
обозрение» был опубликован труд историка, слависта Владимира Ивановича
Ламанского (1833 — 1914) «Три мира Азийско-Европейского материка»,
который затем был издан отдельной книгой (СПб., 1892; Пг., 1916), в котором
также развивались взгляды Н.Я. Данилевского.
