Cовсем недавно — по историческим меркам буквально вчера — увлечение русским роком объединяло академические НИИ с совхозными клубами. Кто бы тогда сказал, что придётся за это увлечение специально оправдываться!
Немножко пройдёт, немножко, каких — нибудь 20 лет…
В журнал «Скепсис» пришло письмо. Мол, с удивлением обнаружил, что ваш автор Смирнов занимался не только серьёзной историей, но ещё и такой ерундой, как рок-музыка. И я за такое письмо совершенно не в обиде. Если судить о рок-музыке по тому, что называется этим словом сегодня, то она и впрямь не заслуживает интереса / сочувствия / уважения. Да и настоящий рок тоже никто не обязан любить. Человек, который предпочитает слушать Баха, Окуджаву или, например, японскую музыку гагаку, имеет на то полное право.
С другой стороны: напишешь фельетон про очередное «Голубое кало», произведённое в шедевр мирового искусства, — и поднимается в Интернете скулёж. Отстаивать свои позиции всерьёз, по существу поставленных вопросов эта агитбригада не в состоянии, предпочитает тявкать на форумах, а единственный сколько-нибудь связный контр-аргумент — что сам фельетонист, такой — разэдакий, занимался в молодости рок-музыкой и самиздатом, а теперь, дескать, перестроился в «цензора–охранителя ждановских цветов».
Подразумевается, что человек, которому нравились песни Бориса Гребенщикова в 1981 г., в 2006-ом должен любить К. Серебренникова.
А с какого, собственно, бодуна?
Рок-музыка в начале 80-х вызывала резко негативную реакцию тогдашнего «бомонда» — тех, кто имел власть и деньги. На ней нельзя было сделать карьеру. Наоборот. За неё выгоняли с работы (гран-при Бори Гребенщикова за фестиваль «Тбилиси–80» и Юры Шевчука за альбом «Периферия»). Или просто сажали в тюрьму (гран-при Лёши Романова за слишком большую, с точки зрения официальных конкурентов, популярность его песни «Кто виноват»). Музыканты АКВАРИУМА и ЗООПАРКА устраивались подсобными рабочими на разгрузку арбузов. Занимаясь организацией их концертов, я сам вынужден был привыкать к рациону из самых дешевых консервов, перловки и ржаного хлеба за 12 копеек. И к холодной будке телефона-автомата, который становился основным средством коммуникации вне зависимости от температуры на улице (догадайтесь почему).
Но ведь звучала тогда и другая, правильная песня для молодёжи. Её производителей показывали по телевизору, чествовали на фестивалях, посылали за границу. Расхваливали во всех центральных газетах (в рецензиях, написанных как будто одним и тем же человеком под копирку). Их щедро, от пуза спонсировала за счёт налогоплательщиков тогдашняя Президентская Администрация (= ЦК КПСС).
Не узнаёте?
Если уж вы ищете для звёзд фестиваля «Территория» советский прототип, то ищите его по правильному адресу — среди комсомольских мальчиков «чего изволите».
Нищие рок-музыканты, которых прямо со сцены волокли в кутузку, тут совершенно не при чём.
Теперь о том, за что волокли. О песнях.
Вообще-то, рок — современное по технологии, но по сути глубоко архаичное искусство прямого личного самовыражения, и этим «герои рок-н-ролла» сродни древним шаманам или ранним пророкам Библии. Такие персонажи опасны для правителей, будь то царь Саул или президент Никсон — как источник неконтролируемого влияния на народ. Главная проблема именно в этом. Сегодня самозванец с гитарой политически лоялен, в репертуаре сплошные цветочки — поцелуйчики, а завтра за что-нибудь рассердился, за каких-нибудь вьетнамских детишек, политых напалмом и дефолиантами ради всемирного торжества прав человека, и взбудораженную им толпу молодняка уже не остановишь.
Нераздельное триединство музыки, текста и шоу, импровизация на сцене и самовыражение публики в зале — все эти особенности рок-музыки прекрасно вписываются в концепцию «воспроизводства первобытности» Ю.И. Семёнова.
«Тому, кто знает этнографию, невольно бросается в глаза, что современная западная музыка и танец воспроизводят все более первобытные образцы этих видов искусства. Исчезает все то, что было плодом пятитысячелетнего развития» (Философия истории. — М.: Старый сад, 2000, с. 312).
Профессор Семёнов оценивает эту тенденцию как однозначно негативную. Конечно, смешно было бы отрицать тот факт, что участники симфонического оркестра намного профессиональнее исполнителей рок-музыки (кроме тех немногих, кто, как Александр Градский, Сергей Рыженко или Александр Пантыкин, пришел в рок через консерваторию). Однако рок-музыкант — не только (и не просто) музыкант.
«На юге есть бешеный кактус,
На Севере тундра с тайгой,
И там, и сям есть шаманы, мама,
Я тоже шаман, но другой».
(Б. Гребенщиков)
Чтобы правильно понять эту архаику, нужно танцевать от печки — от бытования искусства. В ХХ веке профессиональное музицирование (а также литература, живопись etc) переселилось в специальный департамент, отгороженный стенами консерваторий от презренного быта. Между тем главную общественную обязанность музыканта — «играю на свадьбах и похоронах» (танцах, днях рождения и пр.) — никто не отменял. Значит, освободившуюся нишу должны были занять какие-то другие люди. Появились из американской глубинки неграмотные негры, не знавшие нот. «Ре–фольклоризация» (Л.Б. Переверзев) бытовой музыкальной культуры ХХ века — это сменяющие друг друга волны самодеятельного народного творчества (разных народов). Одна из них и вынесла к вершинам популярности англоязычную рок-классику 60-х годов. Достигнув России (как водится, с некоторым запозданием), эта волна смешалась с местной традицией «авторской» или «бардовской» песни под акустическую гитару. Вот, собственно, два источника и две составные части самобытного «русского рока», историю которого можно отсчитывать с рубежа 70-х — 80-х гг. Хотя, конечно, правильнее было бы называть его «советским»: ведь фестиваль, на котором взошла звезда АКВАРИУМА, состоялся в Тбилиси, и ни на этом фестивале, ни на всех последующих никому не пришло бы в голову противопоставлять музыкантов по принципу: эти с Украины, а те из Латвии. И самонадеянный прогноз «На удивленье всему миру / Над нашей Северной Пальмирой / Взойдёт звездою русский рок!» (Ю. Шевчук) прозвучал впервые не в Ленинграде, а в столице Башкирии.
Рок-группы, с которыми я имел удовольствие работать, честно следовали правилам игры в избранном жанре. В этом и состояла главная трудность при организации концертов, ведь жанр у нас так и не получил официального признания — разве что в виде бюрократического суррогата, т.н. «ВИА».
Сегодня можно услышать рассуждения о том, что популярность «послов рок-н-ролла в неритмичной стране» была обеспечена за счёт некоего эпатажа. Интересно было бы знать какого? Политика (в общепринятом значении слова) занимала в репертуаре ничтожно малое место. Социальная составляющая, конечно, присутствовала — постольку, поскольку в творчестве отражалась реальная жизнь самих музыкантов и их аудитории. Но в противном случае это был бы вообще не рок, а «ВИА». Теперь — о непечатной лексике. В обширнейшем репертуаре АКВАРИУМА с нею можно было встретиться раза 4, причем в песнях, предназначенных для акустического (квартирного) исполнения; раза 3 у Башлачева, у ЗООПАРКА или ДДТ — раза 2, у КИНО, НАУТИЛУСА, АЛИСЫ, ТЕЛЕВИЗОРА — вообще не припоминаю таковой. При необходимости грубые слова на букву «б» или «х» легко и непринуждённо заменялись на другие, созвучные. «Вьюга продувает белые палаты, / Головой кивает хвост из-под заплаты…». Ни у музыкантов, ни у публики по этому поводу не возникало большого волнения: где наша святыня из трёх букв?! Кто на неё посягнул?!! Видимо, на концерт приходили за чем-то другим, более существенным.
Существовал, конечно, и иной контингент — те, кому Михаил Науменко посвятил неласковую песню «Гопники».
«У кого крутые подруги, за которых не дашь и рубля?
Кто не может связать двух слов, не воткнув между ними “б..”?
Это гопники. Они мешают нам жить».
И ведь до сих пор мешают…
Примеры «эпатажного» сценического шоу. Гребенщиков порол сцену ремнём, Сева Гаккель перепиливал виолончельным смычком товарищей по группе, НАУТИЛУСы разрисовали себе лица, а Рыженко однажды покрасился чёрным, как негр. Да и то ведь не корысти ради, а потому, что концерт проходил в очень напряжённой обстановке, и наш панк-скрипач всерьёз опасался, что если его узнают, то сразу выгонят из Гнесинского института.
Ну, что ещё припомнить? Майки с надписью «Спартак — чемпион» и колбасу, которой угощали зрителей на концерте группы ФУТБОЛ в Доме Художника. Колбаса была вполне съедобная (сам покупал).
Чудовищный эпатаж, правда?
Пояснение на полях: я совершенно не пытаюсь убедить современных читателей в том, что рок-движение 80-х состояло из ханжей, которые матом не ругались (почти) и ужасно смущались при виде человека без штанов. Сам автор этих строк в описываемый период работал в кожно-венерологическом диспансере (неподалёку от Савеловского вокзала). И там насмотрелся сраматургии на всю оставшуюся жизнь. Проблема не в похабщине как таковой. Соответствующие анекдоты или частушки хороши на своём месте — в дружеской компании за рюмкой чая. Но не в парламенте, не в церкви, не на сцене государственного театра. И не за счёт тех денег, которые медсестра, школьный учитель или каменщик отчисляют налоговому ведомству со своей скромной зарплаты.
Если есть повод, ругайся на здоровье. Но зачем делать из этого профессию, которую другие люди вынуждены оплачивать, как будто в ней присутствует нечто общественно полезное, без чего Россия погибнет? Или кто-то всерьёз полагает, что среднестатистический бригадир грузчиков знает меньше коротких русских слов, чем братья Пресняковы? Больше, уверяю вас. И конструкции из них составляет намного более убедительные.
А государство берёт у него деньги, заработанные тяжёлым трудом, — и отдаёт не на ремонт Дома Ветеранов сцены, и не на спасение героического спектакля «Норд-Ост», а на дотации, премии и гранты для господ, которые тупо матерятся со сцены. Почему? На каком основании? Потому что эти господа, видите ли, «репертуарный театр». Наследие, твою мать, Станиславского и Немировича. Достояние России, которое нуждается в государственной поддержке.
Хорошо устроились.
Но вернёмся к рок-музыке.
У нынешних «театральных критиков» можно прочитать, что Марк Равехилл — это рок-н-ролл сегодня. Опять же: с какой стати? Где река — где дача? Точнее, где река — где гей-клуб? Может быть, старинный портвейн был здоровее, но наши рок-музыканты совершенно не интересовались половыми извращениями, будь то тривиальный гомосексуализм или те зоо-садо-некро-копро-деликатесы, которыми сегодня услаждается светская тусовка на «спектакле» под названием «Июль». Давайте припомним, в каких рок-композициях затрагивалась подобная тематика и в каком ключе. Группа ВЫХОД, песня — посвящение ленинградскому рок–клубу под названием «Город кастрированных поэтов».
«Педерасты слагают мадригалы
Своим фригидным дамам,
А импотенты оды во славу скальпелей,
Что создали этот рай,
Рай для творческих людей…»
Как говорится, песня совсем не о том…
Правда, есть ещё произведение из репертуара панк-группы АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, которое специально посвящено любимой теме мистера Равенхилла.
«В номере гостиницы тусклый свет,
В коридоре запах мужских духов.
Собирались педы на педсовет
По вопросу о нехватке мощных мужиков…»
Интересно, нужно ли специально объяснять так называемым «специалистам» с высшим гуманитарным образованием, чем отличается народная смеховая культура от той похабщины (однообразной и совершенно не смешной), которую натужно исторгает из себя филологический мальчик в угоду пресыщенным богачам?
Вот мы и подошли к самому острому — к панк-року. Вокруг этого термина в России образовалась изрядная путаница. В какой-то момент «панками» стали называть себя все, кому не лень, включая Майка Науменко. С несколько большим основанием это определение применялось к радикальному крылу рок-движения, к таким группам, как ФУТБОЛ, ЗЕБРА, ДК (ВЕСЕЛЫЕ КАРТИНКИ), но радикализм их проявлялся, опять же, не в матерщине и эксгибиционизме, а в более откровенной и агрессивной общественной позиции. Там, где Гребенщиков прибегал к метафорам («в табачном производстве все борются за власть…»), Олег Ухов (ЗЕБРА) называл вещи своими именами:
«Сегодня выборы кого-то
Его во что-то и куда-то,
Ко всем проявлена забота,
У всех на лицах эта дата…
Наденем новые костюмы,
Погладим белые рубашки,
На лицах праздничные думы
Про опускание бумажки…»
А ведь не потеряло актуальности, чёрт побери!
Особое место в нашей истории занимают ленинградцы из вышеупомянутой группы АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, которые сознательно ориентировались на СЕКС ПИСТОЛЗ. Ругались самыми грубыми словами. Называли друг друга кличками типа «Зверский», «Нехороший», «Крыса», «Пиня» (уменьшительное от «Пиночет»). Главный АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛЬ Андрей Панов по кличке «Свинья» во время выступления мог расстегнуть штаны и показать самое главное — пипиську.doc. Заметьте: всем перечисленным они занимались в очень юном возрасте (а не предпенсионном) и за четверть века до нынешних смельчаков (авангардистов третьей свежести). То есть именно тогда, когда всё это было действительно ЗАПРЕЩЕНО.
Признаюсь честно: я устраивал и концерты АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛЕЙ. Они составляли незначительный, но самый беспокойный сегмент нашей репертуарной политики. Пользуюсь случаем лишний раз высказать благодарность Леониду Россикову, который как раз обеспечивал порядок и безопасность на подобных мероприятиях и не раз спасал отечественный рок своей могучей рукой (в самом прямом смысле слова). С ленинградскими панками он управлялся так же легко, как с куклами в родном театре С.В. Образцова, где работал монтировщиком.
Что же нас тогда привлекало в Свинье и компании? Дело в том, что мы старательно культивировали в рок-музыке фольклорное начало. И в Андрее Панове видели не «эпатаж» и не бледную копию Д. Роттена, но прежде всего артиста, от природы очень одарённого. Мы надеялись на то, что по мере своего взросления УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ (как многие до них) будут перестраиваться с подражания импортному кумиру на самобытное городское скоморошество образца 80-х годов. И Панов допоёт то, что не успел (или не смог) Аркаша Северный. Ожидания эти отчасти оправдались. По крайней мере, одно сочинение питерских панков — «Батька атаман» — ушло в народ как натуральная песня «зелёных» повстанцев времен Гражданской войны. К сожалению, в конечном итоге судьба Андрея Панова и его группы сложилась невесело, а история сослагательного наклонения не имеет: что было, то было. Но по поводу того, что было, хотелось бы подчеркнуть: АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛИ выступали в частных аудиториях. Для своих. Например, на моём собственном дне рождения — 1983, для которого сняли деревенский дом под Москвой (+ всё те же кильки в томате, ржаной хлеб и самодельное «Кьянти» из черноплодки). Скандальный первомайский концерт в Люберецком ДК тоже происходил не в общедоступном зале — в репетиционном помещении местных музыкантов. И финансировалась вся эта «карнавальная культура» за свой собственный счёт (на добровольные пожертвования гостей), а не за чужой или казённый.
Не собираюсь идеализировать тогдашнее рок-подполье. За некоторые песни, которые мы тогда тиражировали, за некоторые статьи и карикатуры в журнале «Урлайт» мне стыдно до сих пор. Более того: готов признать, что именно в «кулуарах подполья» начали образовываться, капелька за капелькой, те лужи, которые в 90-е годы растеклись зловонным болотом по развалинам «бывшей» страны. Но отечественный рок представлял собой живое и противоречивое (действительно фольклорное) движение, в нём не прослеживалось никакой «вертикали власти», которая обязала бы говорить или петь не то, что хочется. Соответственно, люди могли расходиться во взглядах. Одному карикатуристу, который избрал для своего «творческого самовыражения» тему распятия Христа (в духе нынешних «актуальных биеннале»), Юра Шевчук чуть лицо не расквасил. Серьёзные проблемы возникли и у группы подмосковных панков, когда они решили «постебаться» на тему Великой Отечественной войны. Их пришлось спасать от народной расправы.
Всё это — хорошее и дурное — завершилось на рубеже 80-х — 90-х гг. Закончился уникальный опыт бескорыстной фольклорной самоорганизации, глоток свободы, выпавший на долю моего поколения. В экономике и политике восторжествовал персонаж из песни Александра Башлачёва «Случай в Сибири».
А теперь эстетической обслуге этого нового хозяина жизни, кроме грантов и премий, понадобилась ещё благородная родословная. Стопроцентные, патентованные конформисты претендуют на наследство бунтарей и подпольщиков.
Забавно, честное слово. Был бы жив Андрей Панов, хорошую пародию мог бы на эту тему исполнить. Наверное, вышло бы грубовато. Местами даже нецензурно. Но в данном конкретном случае — оправданно, как никогда.
Статья опубликована в журнале «Театр», № 4, 2006.
