Учебник Людмилы Рапацкой написан в соответствии с программой курса «Русская художественная культура» и знакомит учащихся с духовно-нравственными ценностями отечественного искусства во всем многообразии его видов и жанров с XIX века до 70-х годов XX века. Включает справочные и хрестоматийные материалы.

Злопыхатели утверждают, что реформы якобы направлены на снижение уровня образования в России. Чтобы опровергнуть эту клевету, задам всем присутствующим в студии и в эфире вопрос прямо по новому учебнику. Есть ли нечто существенное, что объединяет поэзию Арсения Тарковского, Давида Самойлова, Беллы Ахмадулиной, Семена Липкина, Олега Чухонцева и Иосифа Бродского? Думайте. Нет, не биографии авторов, тем более, не гражданство, именно творчество… Нет, и не традиции дореволюционные. Не надо усложнять. Ответ намного проще, в одном слове. Удобно для «Единого государственного экзамена».

Ну что, сдаетесь? Все перечисленные поэты — постмодернисты. Вот, смотрите, учебник, страница 313, заголовок: «Поэзия постмодернизма». Тарковский, Самойлов и далее до композитора Шнитке включительно. Для кворума не хватает разве что Гомера, Мильтона и Паниковского. Вот так, Марина, отстали Вы от жизни с Вашей кандидатской степенью. Век живи, век учись.

И ведь не просто так безапелляционно заявлено, чтоб школьник зазубрил, потом поставил крестик в клеточку: Тарковский — постмодернист. Нет, теоретически обосновано. Что такое постмодернизм? Суть его в том, что «не существует универсальной правды бытия, а есть лишь огромное множество истин о мире и человеке…» «Голоса культур» звучат из хаоса. Вот так. Я не комментирую по существу, только восхищаюсь, как красиво, и обращаю внимание, что чуть ниже на той же странице — персональная характеристика Бродского (1940 — 1996). «В его сочинениях… мир представлен как единое духовное и культурное целое… Бродский был уверен в абсолютной мистической власти слова, что придает строкам поэта глубокую скорбную отчаянность».

Завидую современному школьнику. Как хорошо сочетаются два определения. Постмодернизма в целом и Бродского, как конкретного представителя. «Огромное множество истин» — и «мир как единое культурное целое».

Впрочем, если никакой истины в принципе не существует, только хаос, какая разница, что писать в учебниках?

Главное, чтобы в начале стоял гриф: «Допущено министерством образования и науки Российской Федерации». А он стоит. Так что восхищенные отклики можно отправлять, минуя автора и издательство — прямо уважаемому министру, при котором нам, кажется, обещали какой-то новый, более строгий контроль за учебными пособиями. Андрею Александровичу как представителю физико-математических наук — ему, что могло понравиться в учебнике? Строгая логика. Вот, например, глава 3. «Художественная культура Серебряного века». «90-е годы ХIХ столетия открывают новую эпоху в развитии русской художественной культуры, которую сегодня чаще всего называют Серебряным веком, реже — «русским духовным ренессансом» или «русским духовно-культурным ренессансом». Понятия эти, конечно, условны. Но их ввели люди, чьим интеллектуальным авторитетом овеяны первые, пожалуй, самые меткие оценки того времени» (158). Дальше идет длиннющая, больше чем на полстраницы, цитата из Бердяева, про какой-то «Ренессанс не только под знаком Духа, но и Диониса». Школьник, если начитан в мифологии, сразу поймет: выпивали много. А потом на трезвую голову задумается: ренессанс значит «возрождение». Возродить можно только то, что умирало или, по крайней мере, находилось в глубоком упадке. Например, античные традиции после Средневековья. Так что же это получается: русская культура до 90-х годов ХIХ столетия — она, что, умирала? Духовно деградировала — в лице Толстого, Достоевского и Чайковского?

Да бог с ними со всеми. Главное — на Бердяева лишний раз сослались. Как раньше на Ленина. Вообще концентрация пропаганды в книге, посвященной, вроде бы, культуре — на зависть любому вульгарному социологу при Сталине. Теме советского искусства предпослан такой, извините, эпиграф из госпожи Гиппиус: «Блевотина войны — октябрьское веселье! От этого зловонного вина Как омерзительно твое похмелье…» и далее про «рабью свалку», которую скоро загонят палкой в хлев. Поэт, конечно, волен в своих образах, но какой смысл приобретают они в учебнике? Что Мейерхольд, Эйзенштейн, Ильф и Петров, наконец — это «омерзительная блевотина»? А ведь за эпиграфом еще авторский текст. Про «идеологию марксизма, замешанную на классовой ненависти и оголтелом атеизме», «непоправимый урон культуре России», «варварские» и «примитивные» большевистские лозунги», и так вот бу-бу-бу как на политинформации в Союзе меча и орала, страница за страницей, вместо того, чтобы дать сколько-нибудь внятную характеристику театра, кинематографа, поэзии того времени. То, что они продолжали существовать в «рабьей блевотине» — на то, по мнению автора, было две причины. Первая: «словно по инерции» (247). Вторая: в порядке «предательства» самого себя»: «ведь самые непримиримые оппозиционеры большевистской тоталитарной системы рано или поздно вынуждены были писать стихи, пьесы или музыку о «буднях великих строек», воспевать Ленина и Сталина, используя любой столь необходимый творцу шанс на общение с читателем…» (259), тут же список, а в нем Маяковский, Твардовский, Шолохов, как на подбор «непримиримые оппозиционеры большевистской системы». Кто со службы в продотряде, кто еще с дореволюционного подполья.

Извините, что уклонился в теоретические дебри. В учебнике-то хватает и другого — живописного, образного. Например, школьнику предлагается «протянуть «ниточку памяти» от Левитана и Репина — к «творениям» И.С. Глазунова (7). А вот еще про изобразительное искусство: «известный скандал вокруг самостоятельной выставки художников-авангардистов, уничтоженной по приказу Н.С. Хрущева с помощью… бульдозеров» (289). Тут «ниточка памяти» тянется к «бульдозерной выставке». В Беляево в 1974 году. Хрущев ушел в отставку в 1964-м и скончался в 71-м. Это даже не глазуновский поп-арт «Мистерия, ХХ век», а триллер какой-то. Или вот про войну. «Величию победы в Великой Отечественной войне посвящены памятные комплексы, раскинувшиеся на месте легендарной Брестской крепости и на Мамаевом кургане… Совершенно иной образ — мемориальный комплекс на Поклонной горе — одном из самых древних и легендарных мест столицы. Он включает в себя не только экспонирование орудий и других атрибутов военных лет, но и символику духовной значимости победы для всего народа» (280). То есть, на Мамаевом кургане мы имеем просто «экспонирование орудий и других атрибутов», безо всякой «духовной символики». На этой патриотической ноте позвольте поставить точку. Успехов вам в учебе, юные постмодернисты.

---

По этой теме читайте также: