Эпилог

1 февраля 1920 г., когда войска генерала Войцеховского. готовились штурмовать восставший Иркутск, харбинский «Вестник Маньчжурии» поместил интервью с «идеологическим столпом» колчаковщины Н. Устряловым. Оно звучало как надгробное слово всему «белому делу». «И вот финал,— говорил Устрялов.— Пусть еще ведется, догорая, борьба, но не будем малодушны, скажем открыто и прямо: по существу ее исход уже предрешен. Мы побеждены, и побеждены в масштабе всероссийском, а не местном только» [1].

Страшный след протянулся за разгромленной колчаковщиной. Десятки тысяч убитых, умерших от тифа, искалеченных, обездоленных. Более 20 тыс. разрушенных и сгоревших зданий, сотни взорванных мостов, вокзалов, водонапорных башен. Более 70 % всех имевшихся паровозов выведены из строя, добыча каменного угля сократилась в два раза. Около 60 тыс. крестьянских хозяйств уничтожены. И это лишь самые приблизительные подсчеты [2].

А впереди еще был эпилог истории «колчакии», полный драматических событий и упорной, напряженной борьбы, приносившей новые жертвы.

Разбитые колчаковские войска, сумевшие уйти за Байкал (каппелевцы) и ранее находившиеся там (1-й Забайкальский корпус — семеновцы), объявили о своем подчинении Г. Семенову, перед «отречением» назначенному Колчаком главнокомандующим в Восточной Сибири. В середине января 1920 г. в Чите Семенов учредил «правительство Восточной окраины» во главе с кадетом С. А. Таскиным. Японские интервенты оказывали «главкому» и его правительству полную поддержку.

Создавалась ситуация, в которой выход наступавшей Красной Армии к Байкалу мог привести к прямому конфликту с империалистической Японией. К этому Советская республика не была готова. В. И. Ленин в телеграмме решительно требовал «бешено изругать» сторонников действий, втягивающих в столкновение с Японией, и немедленного перебрасывания крупных сил за Байкал, ибо считал преступным движение на восток при опасности, что «Деникин оживет и поляки ударят» [3]. /262/

В целях предотвращения такого столкновения, ослабления натиска Японии на Дальний Восток и более эффективного использования межимпериалистических противоречий в этом районе (прежде всего между Японией и США) решено было создать буферное государство — Дальневосточную республику (ДВР). Она должна была стать прочным оплотом Советской России на Дальнем Востоке, постепенно подготовив их полное объединение [4].

Главным препятствием к этому была так называемая «читинская пробка» — семеновщина и ее японские хозяева,— закрывавшая путь в Амурскую и Приморскую области, где шла борьба за Советскую власть. Но в ноябре 1920 г. Народно-революционная армия ДВР и партизанские отряды ликвидировали «читинскую пробку»; остатки семеновских банд бежали в Маньчжурию. Борьба за создание ДВР успешно завершилась [5].

Но на южных границах РСФСР и ДВР, начиная от Средней Азии и до Приморья, бывшие колчаковские генералы и атаманы не намеревались складывать оружие.

Еще в конце 1919 г. остатки оренбургской армии атамана Дутова пробились в Семиречье. Здесь из них был сформирован оренбургский отряд (полковника Бакича), вошедший в состав так называемой отдельной семиреченской армии атамана Анненкова. Дутов же объявил себя военным губернатором Семиречья. Однако весной 1920 г. анненковцы и дутовцы вынуждены были уйти в Северный Китай. Дутов обосновался в городе Суйдине и к концу 1920 — началу 1921 г. стал предпринимать попытки объединения всех доступных ему антисоветских сил: русских белогвардейцев, интернированных китайскими властями, среднеазиатских басмачей и др. Но в результате проведенной чекистами операции в феврале 1921 г. Дутов погиб. Его «отдельная оренбургская армия» рассеялась; лишь сравнительно небольшой отряд А. Бакича продолжал бандитские действия в этом районе [6].

«Отдельная семиреченская армия» Анненкова в начале 1920г. также вынуждена была отойти к китайской границе, в Алатау, а затем в Западный Китай. У города Кульджи анненковцы разбили лагерь, названный ими «Веселый»: в нем шли почти беспробудные пьяные оргии. В начале 1921г. китайские власти разоружили анненковцев, а сам атаман попал в тюрьму. Через три года он был выпущен, оказался на советской территории и в 1927 г. за совершенные им злодеяния приговорен к расстрелу [7]. /263/

Уральский белоказачий отряд под командованием генерала Толстова в июне 1920 г. ушел в Персию и Месопотамию и, как писал историк разбитых колчаковских войск И. Серебренников, «рассеялся по белу свету» [8]. Отряд, состоявший из иркутских белоказаков и находившийся под командованием полковника Казагранди, перешел на территорию Монголии, а в начале 1921 г. влился в «армию» барона Унгерна, который в своих бредовых мечтах видел себя главой некоей «Срединной Азиатской империи», наподобие империи Чингисхана. Тесно связанный с монгольскими феодалами и китайскими реакционными генералами, весной 1921 г. Унгерн отдал приказ о боевых действиях против Красной Армии на фронте от Маньчжурии до Туркестана. Вместе с ним должны были действовать бандитские отряды атаманов Семенова, Бакича, Кайгородова и др. Но в августе 1921 г. советские и монгольские войска разбили банду Унгерна; сам он попал в плен и в сентябре по приговору суда понес единственно заслуженную им меру наказания — был расстрелян [9]. К концу 1921 г. на территории Тувы отряды Красной Армии и местных партизан ликвидировали и банду Бакича. Сам он бежал в Монголию, но был пленен и передан советским властям [10].

В Маньчжурии обосновались генерал Анатолий Пепеляев и атаман Г. Семенов, разгромленный под Читой. В Харбине Пепеляев поначалу занимался «извозным промыслом», но это было лишь прикрытием подготовки к очередной авантюре. В мае 1921 г. каппелевцы и семеновцы, опиравшиеся на японских интервентов, осуществили переворот во Владивостоке. У власти оказалось «Временное приамурское правительство» во главе со Спиридоном Меркуловым. В хватавшейся за любую соломинку белогвардейской среде Дальнего Востока и Европы вновь пробудились надежды. Возник даже план переброски через «меркуловский мост» на Дальний Восток «блюстителя престола» Кирилла. Отсюда во главе монархического движения он должен был двинуться дальше...

В конце декабря 1921 г. меркуловские банды сумели захватить Хабаровск и станцию Волочаевку, но в феврале 1922 г. Народно-революционная армия ДВР перешла в наступление и нанесла им ряд тяжелых ударов. Летом 1922 г. белогвардейцы устранили «Временное приамурское правительство» и на созванном «земском соборе» избрали правителем края черносотенного генерала М. К. Дитерихса, /264/ бывшего колчаковского главкома, пресловутого организатора дружин «Святого креста» и «Зеленого знамени пророка». Свои войска Дитерихс называл «земской ратью», а себя окрестил «воеводой» этой «рати». Главной целью он поставил восстановление власти «помазанника божьего из дома Романовых».

Меркуловщина и дитерихсовщина оживили и бывших колчаковских генералов, прозябавших в Маньчжурии. Пепеляев, в частности, навербовал 300 белых офицеров в «сибирскую дружину» и в сентябре 1922 г. направился на пароходе из Владивостока в Якутию в расчете поднять там антисоветское восстание, которое затем должно было перекинуться в Сибирь. Но авантюра провалилась уже в самом начале. Пепеляев был вынужден сдаться советским войскам. Его судили, приговорили к расстрелу, но заменили этот приговор десятилетним заключением [11]. Недолго продержалась в Приморье власть «воеводы» Дитерихса. Его «земская рать» и японские интервенты в октябре 1922 г. потерпели под Спасском жестокое поражение. 25 октября Народно-революционная армия ДВР вступила во Владивосток. «Воевода» и остатки его «земской рати» бежали в Китай. Эвакуировались и последние японские войска.

Буферная Дальневосточная республика выполнила свою военную и дипломатическую задачу, и в ноябре 1922 г. Народное собрание ДВР вынесло решение о воссоединении Дальнего Востока с Советской Россией.

Разгромили атаманов,
Разогнали воевод
И на Тихом океане
Свой закончили поход...

Разгромленные колчаковщина, семеновщина, меркуловщина, дитерихсовщина составили ядро дальневосточной белой эмиграции. Основная масса эмигрантов сосредоточилась в полосе отчуждения КВЖД и ее «столице» — Харбине. Значительная часть расселилась также в Китае (Шанхай и другие города) [12].

Невозможно оценивать всю эту эмиграцию однозначно. Немало людей оказалось за рубежами родной страны не по своей воле: холодные ветры гражданской войны и иностранной интервенции поднимали их с мест, бросали из края в край, в чужие края.

Жизнь на чужбине оказалась неимоверно тяжелой. Это была в прямом смысле слова борьба за существование, за /265/ кусок хлеба, сопровождавшаяся оскорблениями и унижениями.

Эмигрантский поэт Леонид Ещин передал беспросветный мрак эмигрантской жизни:

Матерь божия! Мне тридцать два.
Десять лет перехожим каликою
Я живу лишь едва-едва,
Не живу, а жизнь свою мыкаю...

Осознание полного краха «белого дела», понимание того, что Советская власть пользуется поддержкой большинства народа, породило в среде эмиграции такое сложное явление, как сменовеховство [13]. Формально считается, что оно берет свое начало от сборника «Смена вех», вышедшего в 1921 г. в Праге. Фактически же многие его идеи были сформулированы еще раньше, а именно в политической атмосфере разгромленной колчаковщины. Н. Устрялов уже в начале 1920 г. «с беспощадной несомненностью» констатировал, что жизнь отвергла путь вооруженной борьбы против революции «как бесплодный, неудавшийся путь». Но если «большевизм,— писал Устрялов,— не удалось победить силой оружия в гражданской войне, он будет эволюционно изживать себя в атмосфере гражданского мира... И наша очередная задача способствовать этому процессу» [14].

Устрялов (как и некоторые другие идеологи сменовеховства), конечно, ошибался в своих прогнозах относительно «перерождения» большевизма, но из его «теоретических» построений следовал практический призыв к возвращению в СССР, к сотрудничеству с Советской властью, что объективно имело прогрессивное значение. Советская власть не мстила тем, кто по разным причинам не сразу принял новую, социалистическую Россию. Многие тысячи участников «белой борьбы» и их семьи вернулись на родину уже в 20-х годах в результате урегулирования советско-китайских и советско-японских отношений.

Однако в большинстве своем белая эмиграция была продолжением белогвардейщины, по характеристике В. И. Ленина, передвинувшейся за границу и при поддержке иностранного капитала развернувшей там борьбу против Советской России. У эмиграции, говорил В. И. Ленин, «лозунг сейчас таков: борьба против большевиков какой угодно ценой, во что бы то ни стало» [15].

На Дальнем Востоке бывшие колчаковцы, оказавшись /266/ на службе у японских и китайских милитаристов, сколачивали белобандитские отряды, организовывали разного рода провокации и демонстрации против СССР [16] . Здесь мы вновь встречаемся с именами генералов Ханжина и Дитерихса, которые в эмиграции возглавляли дальневосточный отдел «Российского общевоинского союза» (РОВС) как новую форму существования белой армии в Европе и на Дальнем Востоке, генерала Хорвата, вновь претендовавшего на роль главы всей дальневосточной эмиграции. Тут же подвизался и бывший атаман Г. Семенов, который, ссылаясь на Колчака, объявил себя «правителем России» и пытался создать и возглавить «единый антикоммунистический фронт» при поддержке империалистов Японии и Китая.

Но годы шли, и битые колчаковские генералы и атаманы либо уходили из жизни, либо все больше теряли свой престиж даже в глазах белоэмигрантов. На политическую сцену выходила новая белоэмигрантская поросль, воспитанная «стариками» в духе лютого антисоветизма и антибольшевизма, но искавшая «другие пути».

В Харбинском юридическом институте во второй половине 20-х годов читал лекции бывший колчаковский министр Г. Гинс. В эмиграции он превратился в восторженного поклонника Муссолини. Среди его учеников особые «надежды» подавали некий К. Родзаевский, бежавший в Маньчжурию из Благовещенска в 1925 г., сын колчаковского генерала М. Матковский и др. Они в основном и положили начало так называемой «Русской фашистской партии» (РФП), окончательно оформившейся на съезде в Харбине в 1931 г. После того как японцы вторглись в Маньчжурию, РФП существовала на японские деньги.

Родзаевский и другие белоэмигрантские фашисты считали себя продолжателями «белого дела», но в трансформированном, модернизированном виде. Свои взгляды они определяли как синтез уроков, извлеченных из поражения «белого движения», опыта итальянского, немецкого и японского фашизма, исторического прошлого самодержавной России и послереволюционной действительности. Их целью было восстановление монархии фашистского типа, что находило свое выражение в эмблеме: двуглавый орел на фоне свастики. Достижение этой цели с помощью Японии стало идеей фикс К. Родзаевского и его сторонников, в числе которых находился и бывший «финансовый гений» /267/ Колчака «Ванька Каин» — Михайлов, служивший в японской военной миссии.

В конце 1933 г. Родзаевский выступил с инициативой объединения всех белоэмигрантских фашистских групп (на Дальнем Востоке, в Европе и Америке). Инициатива была подхвачена, в частности, неким А. А. Вонсяцким, бывшим врангелевцем, который весной 1933 г. основал в США «Всероссийскую фашистскую организацию»(ВФО). Весной 1934 г. РФП К. Родзаевского и ВФО А. Вонсяцкого объединились в Харбине; возникла «Всероссийская фашистская партия» (ВФП), председателем которой стал Вонсяцкий, а генеральным секретарем Родзаевский. После «харбинского объединения» Вонсяцкий совершил турне по Европе с целью привлечь к ВФП тамошние белогвардейско-монархические и белогвардейско-фашистские группировки. По некоторым зарубежным данным, в Германии он встречался с Гитлером, Герингом, Розенбергом и другими фашистскими заправилами [17].

Но альянс двух белоэмигрантских «фюреров» продолжался недолго. Очень скоро они перегрызлись между собой; в ссоре оказался замешанным и Семенов. Он жил в Дайрене и действовал через так называемый «Дальневосточный казачий союз», «Бюро по делам русских эмигрантов» и другие белогвардейские организации. Семенов и его подручные не желали уступать лидерства «молодым», к тому же, по их мнению, недостаточно почтительно относившимся к «заветам белого дела».

Уже в конце 1934 г. в ВФП произошел раскол. Вонсяцкий с Родзаевским разошлись, но зато под давлением японских властей произошло сближение Родзаевского с Семеновым. ВФП, в 1938 г. переименованная Родзаевским в «Российский фашистский союз» (РФС), и формально, и фактически объединяла представителей старого «белого дела» и вышедшего из него молодого белоэмигрантского фашизма. Обращаясь к эпохе гражданской войны, эти люди разыскивали в «белом движении» истоки фашизма. Журналист Л. Арнольдов в книге, вышедшей в Шанхае в 1935 г., утверждал, что бывшему «верховному правителю» Колчаку должно принадлежать достойное место в ряду таких борцов с большевизмом, как Муссолини, Гитлер, Хорти, Цанков и т. п.

Действуя под контролем и на деньги японцев, подручные Семенова, Родзаевского и других монархо-фашистов вели активную антисоветскую пропаганду, организовывали /268/ слежку за русской эмиграцией в Маньчжурии, рекрутировали шпионов и диверсантов, вербовали бело-бандитов для участия в японских военных провокациях и нападениях на СССР, например в боях на Халхин-Голе [18]. Белоэмигрантские монархо-фашисты (Родзаевский, Семенов и др.) приветствовали нападение Гитлера на Советский Союз. Родзаевский даже направил в Берлин телеграмму с предложением создать на захваченной немцами территории «правительство», в состав которого рекомендовал себя, герцога Лейхтенбергского (он проживал в Германии), своего представителя в Европе Б. Тедли и др. С нетерпением фашиствующая белогвардейщина ждала нападения империалистической Японии на СССР.

Но блестящие победы Советской страны на фронтах Великой Отечественной войны вызывали рост патриотических чувств, гордость за свою родину и в среде дальневосточной эмиграции. Тысячи русских людей приветствовали советские войска, когда они, разгромив Квантунскую армию, вступили на территорию Маньчжурии. Многие из них вернулись в СССР [19].

Вместе с японским милитаризмом прекратил свое существование и дальневосточный белоэмигрантский фашизм — этот последний судорожный всплеск разгромленной в гражданской войне колчаковщины.

---