Пока Наполеон в Москве ждал согласия на мир от Александра I, Кутузов успел подготовиться к контрнаступлению. Оставив Москву, фельдмаршал четыре дня демонстрировал перед французами видимость отступления по Рязанской дороге, а на пятый день скрытно повернул на Калужскую дорогу и 21 сентября /46/ расположился лагерем у с. Тарутино, в 80 км юго-западнее Москвы. Знаменитый тарутинский марш-маневр существенно повлиял на ход войны 1812 г., обозначив собою уже начало перелома. С одной стороны, Кутузов прикрыл от неприятеля Калугу, где были сосредоточены провиантские запасы, Тулу с ее оружейным заводом, Брянск с литейным двором и плодородные южные губернии. С другой стороны, он поставил под угрозу флангового удара основную коммуникацию Наполеона Москва- Смоленск. Более того, Наполеон не мог пойти на Петербург, имея в тылу 100-тысячную русскую армию. Зато Кутузову теперь было удобно взаимодействовать с войсками А.П. Тормасова и П.В. Чичагова. Тарутинский лагерь стал базой подготовки русского контрнаступления. Уже через две недели Кутузов собрал здесь против 116 тыс. солдат Наполеона более чем вдвое превосходящие силы русских регулярных войск, казаков и народного ополчения - 240 тыс. человек.
Тем временем вокруг Москвы заполыхала губительная для французов партизанская война. Мирные горожане и селяне обоего пола и всех возрастов, вооружившись чем попало - от топоров до простых дубин, умножали ряды партизан и ополченцев. "Вся Россия в поход пошла", - говорили тогда в народе. Хотя царский манифест от 6 июля предписывал созвать народное ополчение только в 16 губерниях (еще не объятых войной, но уже близких к театру войны), простой люд брался за оружие буквально повсюду, вплоть до Сибири. Общая численность народного ополчения превысила 400 тыс. человек. В зоне боевых действий едва ли не все крестьяне, способные носить оружие, становились партизанами. Только на Смоленщине было 40 партизанских отрядов. А ведь они действовали по всему театру войны, роились вокруг Москвы. Именно этот патриотический подъем народных масс, удвоивший силу русской армии, главным образом и погубил Наполеона.
7 октября Наполеон оставил, наконец, Москву и повел "Великую армию" восвояси. Он шел на Калугу - с намерением отойти к Смоленску не по старой, разоренной дотла, Можайской дороге, а по новой, Калужской. Кутузов преградил ему путь у Малоярославца. Здесь 12 октября разгорелась ожесточенная битва. Город 8 раз переходил из рук в руки и в конце концов остался у французов, но Кутузов, отступив на 2,5 км к югу, занял там новую позицию, по-прежнему заслоняя собой Калужский тракт. Наполеон оказался перед выбором: атаковать ли Кутузова, чтобы прорваться в Калугу, или уходить к Смоленску по разоренной дороге через Можайск? Подсчитав силы и взвесив шансы, Наполеон выбрал отступление.
Так впервые в жизни Наполеон сам отказался от генеральной битвы, добровольно повернулся спиной к противнику, перешел из позиции преследователя в позицию преследуемого. Е.В. Тарле справедливо заключал, что истинное отступление "Великой армии" /47/ началось не 7 октября, когда Наполеон вывел ее из Москвы и повел на Калугу, а 13 октября, когда он отказался от Калуги и пошел к Можайску, на старую Смоленскую дорогу.
Отступление французов по старой Смоленской дороге от Малоярославца к Неману с 13 октября по 2 декабря 1812 г. было для них сплошным бедствием. Дорога представляла собой выжженную пустыню, где, по словам очевидцев, "даже кошки нельзя было сыскать". Поживиться где-либо и хотя бы чем-нибудь на такой дороге французы не могли. Свернуть же с нее им было некуда: всюду их ждала смерть от рук казаков, партизан, крестьян. Буквально "облепленная", по выражению Дениса Давыдова, партизанами и казачьими отрядами, "Великая армия" с первых же дней отступления начала страдать от голода и бескормицы. Бичом армии стал массовый падеж лошадей. Кавалерия превращалась в пехоту. Из-за недостатка лошадей приходилось бросать пушки. Артиллерия тоже превращалась в пехоту. И все терзались муками голода. Еще до Смоленска голод принял столь катастрофические размеры, что французы, случалось, прибегали к людоедству[1].
После Вязьмы, где ударил первый по-настоящему зимний мороз, сразу в 18°, на "Великую армию" обрушился новый враг - холод. Зима 1812 г. в России выдалась самой морозной (на 5-8° ниже нормы) за много десятилетий. Морозы, северные ветры, снегопады, с одной стороны, подгоняли голодных французов, а с другой - и обессиливали, губили их.
Но самым грозным врагом наполеоновской армии оставались регулярные русские войска. В то время как партизаны и казаки, голод и холод гнали французов по старой дороге, Кутузов с главными силами преследовал их параллельным маршем южнее, по новой (Калужской) дороге, где русские воины всегда находили продовольствие, фураж, места для отдыха и поддержку населения. При этом авангарды русских то и дело нападали на арьергарды противника, уничтожали их и брали в плен.
Дважды (под Вязьмой 21-22 октября и у г. Красного 4-6 ноября) Кутузов промедлил, упустив возможность отрезать и уничтожить два-три французских корпуса. За это некоторые современники, а потом историки упрекали его в нерешительности, вялости и даже трусости. В окружении самого Кутузова родилась версия (распространившаяся затем и в литературе) о том, что фельдмаршал строил "золотой мост" Наполеону для отступления, т. е. будто бы он намеренно не мешал врагу уйти из России. Оперативности и быстроты маневра Кутузову действительно не хватало (это особо сказалось на Березине), но медлил он не от недостатка решимости, а от избытка осмотрительности. Убеждаясь с каждым днем после Малоярославца в том, что победа над /48/ Наполеоном обеспечена и близка, старый фельдмаршал стремился победить с наименьшими потерями. По воспоминаниям пленного наполеоновского генерала М.Л. Пюибюска, Кутузов заявил ему перед Березиной: "Я, уверенный в вашей погибели, не хочу жертвовать для сего ни одним из своих солдат... Вот как мы, северные варвары, сохраняем людей!"
Когда 12 ноября Наполеон подошел к р. Березине, он располагал всего лишь 30-40 тыс. боеспособных людей и 35-40 тыс. безоружных и больных. Именно здесь, на Березине, Кутузов предрекал "неминуемое истребление всей французской армии". Дело в том, что фельдмаршал принял составленный в Петербурге с участием царя план, по которому французы должны были быть "искоренены до последнего" на Березине соединенными усилиями войск Кутузова с востока, генерала П.Х. Витгенштейна с севера и адмирала П.В. Чичагова с юга. Все предвещало русским успех. Их было в районе Березины вдвое больше, чем французов. Кутузов шел по пятам за Наполеоном, Витгенштейн спешил и, судя по всему, успевал преградить путь французам с севера, а Чичагов уже 9 ноября занял ключевой пункт на Березине г. Борисов, тем самым замкнув кольцо окружения противника с юга. Самого Наполеона адмирал приготовился взять в плен. Он даже сообщил своим войскам приметы императора, подчеркнув в особенности его "малый рост", а потом распорядился: "Для вящей же надежности ловите и приводите ко мне всех малорослых!"
Наполеон впервые за всю свою полководческую карьеру оказался в столь катастрофической ситуации. В довершение всех его бед, будто назло ему, Березина, давно замерзшая, теперь после двухдневной оттепели снова вскрылась, а сильный ледоход мешал строить мосты. В этой безысходности Наполеон отыскал единственный шанс к спасению. Пользуясь медлительностью Кутузова, отставшего на три перехода, он успел создать видимость переправы через Березину у с. Ухолоды, чем дезориентировал Чичагова, навести мосты в другом месте, у с. Студенки, и переправить боеспособные части на правый берег. С тяжелыми боями, отбиваясь от Чичагова и Витгенштейна, Наполеон 17 ноября ушел от Березины к Вильно.
По выражению Аркадия Аверченко, Наполеон на Березине "потерпел победу". Действительно, потерял он здесь людей больше, чем под Бородином (20-25 тыс. строевых и примерно столько же прочих). Через три дня после Березины у него, по Данным Ж. Шамбре, оставалось кроме 10-15 тыс. "некомбаттантов" (от французского "combattant" - воин) всего 9 тыс. бойцов: 2 тыс. офицеров и 7 тыс. солдат, почти исключительно гвардейских. И хотя Александр I и Кутузов планировали истребить на Березине всю французскую армию "до последнего" ее солдата, включая Наполеона, последнему удалось спасти не только себя самого, но и все то, что русские особенно старались "искоренить": гвардию, офицерский корпус, генералитет и всех маршалов. "К /49/ общему сожалению, - рапортовал царю огорченный Кутузов, - сего 15 числа Наполеон переправился при деревне Студенке".
С легкой руки Кутузова, который в рапортах царю всю вину за то, что не смог покончить с Наполеоном, возложил на Чичагова, адмирал сразу же стал и поныне остается в России "козлом отпущения" за русские промахи на Березине. Жена Кутузова Екатерина Ильинична, статс-дама царского двора, говорила: "Витгенштейн спас Петербург, мой муж - Россию, а Чичагов - Наполеона". Г.Р. Державин высмеял "земноводного генерала" в эпиграмме, а И.А. Крылов - в басне "Щука и кот". Но любой историк, умеющий судить непредвзято, видит то, на что указывали еще сами участники событий (А.П. Ермолов, В.И. Левенштерн, B.C. Норов, Денис Давыдов): из трех русских командующих именно Чичагов больше всех мешал французам переправиться через Березину и причинил им наибольший урон. Зато Кутузов, который должен был теснить врагов и прижать их к Березине, все время оставался далеко сзади и лишь 19 ноября перешел Березину у м. Жуковец, в 53 км южнее места переправы Наполеона.
Впрочем, Березинская операция, даже не удавшаяся русским до конца, поставила Наполеона на край гибели. Его "Великая армия" фактически перестала существовать, а то, что осталось от нее, могло лишь послужить и действительно послужило основой для создания новой армии. Только теперь Наполеон решился подготовить общественное мнение Франции и Европы к восприятию постигшей его катастрофы. 21 ноября в Молодечно он составил "погребальный", как назовут его сами французы, 29-й бюллетень - своего рода надгробное слово о "Великой армии". Признав свое поражение, Наполеон объяснил его превратностями русской зимы.
Вечером 23 ноября в м. Сморгонь император покинул остатки своей армии, передав командование И. Мюрату. Он торопился в Париж, чтобы опередить толки вокруг 29-го бюллетеня, а главное - собрать новую армию. Первым встретил его министр иностранных дел Г.Б. Маре, который спросил: "Государь, в каком состоянии армия?" Наполеон ответил: "Армии больше нет". То была страшная для Франции правда: из 647 тыс. завоевателей, вторгшихся в Россию, выбрались из России едва ли больше 30 тыс. горемык, считая и фланговые войска.
То не были бойцы, идущие походом,
То плыли призраки под черным небосводом,
Бредущая во тьме процессия теней[2]. /50/
Кутузов имел все основания рапортовать царю 7 декабря: "Неприятель почти истреблен". Таким образом, Россия, проигравшая Наполеону два первых раунда (в 1805 и 1807 гг.) с нокдаунами, в третьем раунде нокаутировала противника.
Сокрушительное поражение, которое непобедимый дотоле Наполеон потерпел в России, взбудоражило весь мир. Никто не ожидал, что "бич вселенной", уже завоевавший Москву, через три месяца, не проиграв ни одного сражения, будет бежать из России и оставит в ее снегах почти всю свою "Великую армию". Сами россияне были потрясены грандиозностью своей победы. Александр I не посмел объяснить ее ни патриотическим подъемом народа и армии, ни собственной твердостью, а целиком отнес ее к Богу: "Господь шел впереди нас. Он побеждал врагов, а не мы!" На памятной медали в честь 1812 г. царь повелел отчеканить: "Не нам, не нам, а имени Твоему!"
Такое "объяснение" причин разгрома Наполеона не вышло за пределы русской дворянской историографии. Гораздо более расхожей и живучей, вплоть до нашего времени, оказалась версия о том, что победил Наполеона русский климат, "генерал Зима". Однако даже в западноевропейской историографии эту версию отвергли такие авторитеты, как А. Жомини, К. Клаузевиц, Г. Дельбрюк, Д. Чэндлер. В России же она вообще не имела сторонников.
Передовые умы России, не отрицая роли стихийных факторов (Ф.Н. Глинка назвал морозы "вспомогательным войском" Кутузова) , отводили им второстепенную роль. "Главнейшими же причинами нашего торжества в 1812 г., - заключил Н.Г. Чернышевский, - должны быть признаваемы твердая решимость императора Александра Благословенного, патриотизм народа, мужество наших армий и искусство полководцев".
В чисто военном отношении, при всем искусстве полководцев России и мужестве ее солдат, Наполеон перед 1812 г. был сильнее. Многие наши историки (П.А. Жилин, Л.Г. Бескровный, Н.Ф. Гарнич и др.) доказывают, что русская армия тогда качественно превосходила французскую, а царские военачальники - Наполеона и его маршалов. Однако нельзя не видеть пороков феодальной организации русских войск и вычеркнуть из истории тот многозначительный факт, что за пределами России, как бы на нейтральном поле, где русская армия не имела поддержки своего народа, Наполеон систематически бил ее и до, и после 1812 г. - под Аустерлицем, Фридландом, Лютценом, Бауценом, Дрезденом, Шампобером, Монмирайлем, Реймсом, Шато-Тьерри, - хотя командовали ею те же самые полководцы, что и в 1812 г., включая Кутузова.
Действительный источник мощи русской армии 1812 г. надо искать не в ее собственной феодальной природе, а в единении /51/ армии с народом. Именно общенациональный подъем народных масс, выступивших на защиту Отечества, стал главной причиной победы России в войне 1812. Очень точно сказал об этом академик В.И. Пичета: "Великий завоеватель столкнулся с великим народом и был разбит".
Что же касается Кутузова, то, поднимая его как военачальника выше Наполеона, советские историки выдают желаемое за действительное - и только. Но даже если бы Кутузов был вдвое-втрое менее талантливым полководцем, все равно Россия выиграла бы войну 1812 г., а Наполеон проиграл бы ее, ибо дело здесь не в Кутузове и не в Наполеоне, а в русском народе. Верно писал об этом B.C. Соловьев в 80-е годы прошлого века: "С начала времен не бывало и не слыхано, чтобы великий народ не мог исполнить своего исторического назначения или отстоять своих жизненных интересов за неимением пригодных людей. Никогда не было такого случая в истории, чтобы дело стало за людьми. Не оказалось у французского короля Карла VII надежных советников и полководцев, - явилась вместо них крестьянская девочка из Дом-Реми; ослабели московские бояре в смутное время, - выручил нижегородский мясник; не было в 1812 г. у нас Суворова, - обошлось и с Кутузовым"[3].
Столь грандиозная победа имела и грандиозные последствия - для России, Европы и всего мира. С одной стороны, она развеяла в прах наполеоновские планы мирового господства и положила начало гибели империи Наполеона, а с другой стороны, как никогда высоко подняла международный престиж России, отвоевавшей у Франции позиции лидера на мировой арене. Г.Р. Державин предостерегающе напоминал врагам Руси:
Был сей, был тот: их нет, а Русь?
Всяк, знай, мотай себе на ус!
В самой России победа над Наполеоном вызвала бурный рост национального самосознания и пробудила лучших людей нации к освободительной борьбе против самодержавия и крепостничества. Зачинатели этой борьбы, декабристы, прямо называли себя "детьми 1812 года". Вот почему А.И. Герцен рассудил так: "Подлинную историю России открывает собой лишь 1812 год; все, что было до того, - только предисловие".
Историографическая справка. Война 1812 г. - предмет наибольшего числа исследований, по сравнению с любым другим событием в тысячелетней истории России до 1917 г. Специально о войне написано более 15 тыс. книг и статей, не считая множества /52/ разделов в мировой литературе о Наполеоне, которая насчитывает уже полмиллиона названий.
Русская дворянская историография (Д.П. Бутурлин, А.И. Михайловский-Данилевский, М.И. Богданович - все трое генералы) давала преимущественно внешнее описание военных событий без должного анализа их социально-экономической и политической обусловленности. При этом она восхваляла "единение сословий вокруг престола", а на первый план как спасителей России выпячивала царскую персону, географические условия и Божий промысел. Начиная с Михайловского-Данилевского, труд которого[4] был написан "по высочайшему повелению" Николая I и отредактирован царем, в российской литературе войну 1812 г. стали называть Отечественной. Ход войны освещался ура-патриотически, с превознесением всего русского над французским, а причины ее усматривались исключительно в гегемонизме Наполеона, "в алчности его к завоеваниям".
Буржуазные исследователи (А.Н. Попов, К.А. Военский, В.И. Харкевич, А.Н. Витмер) опровергли коренные тезисы дворянской историографии о единении сословий и о решающей роли царя в войне, более основательно, с учетом научного анализа выявляли причины войны и видели их не в "алчности" Наполеона, а в столкновении государственных интересов России и Франции. Военский считал решающим фактором в происхождении войны экономический, и прежде всего русско-французский конфликт из-за континентальной блокады. Все буржуазные историки стремились писать о событиях 1812 г. объективно, отдавая должное не только русским, но и французским героям войны, однако они недооценили роль в войне народных масс России, спасительную для страны силу их патриотизма[5].
Советские историки, начиная с М.Н. Покровского, отбросившие вместе с дворянским ура-патриотизмом само название войны 1812 г. как Отечественной (неоправданная крайность!), вернулись в конце 30-х годов к этому ее определению[6], как и к предвзятому освещению хода войны. Вновь была принята на вооружение дворянская схема причин войны: Наполеон из алчности своей стремился поработить Россию, а Россия по своему миролюбию - оборонять себя и другие страны от французской агрессии. Все /53/ замыслы и действия русской стороны оправдывались, а русские успехи (как и французские неудачи) преувеличивались. К сожалению, и данные о соотношении сил и потерях сторон в боях пересчитывались таким образом, чтобы они выглядели в "нашу пользу"[7].
Лишь в отдельных, очень немногих трудах советских историков война 1812 г. получила объективное, подлинно научное освещение. Это ряд исследований по частным сюжетам (В.В. Пугачева, А.Г. Тартаковского, А.Н. Кочеткова, В.П. Тотфалушина) и обобщающая монография Е.В. Тарле[8], в которой убедительно раскрыты причины войны, ее народный характер, ход военных событий, их социально-экономическая и политическая подоплека, замыслы, действия и личные качества основных персонажей. Книга Тарле - классический научный труд, но по увлекательности и блеску изложения она соперничает с шедеврами художественной классики, оставаясь и поныне лучшей в отечественной историографии 1812 г.
Зарубежная историография большей частью умаляет освободительный характер войны 1812 г. со стороны России и значение русской победы. Либо слава победы над Наполеоном приписывается иностранцам, служившим при штабе Кутузова (так считали, например, немцы Т. Бернгарди, Г. Бейтцке, А. Грубе), либо подчеркивается роль стихийных факторов вроде пространств России и холода, что характерно для французских историков А. Тьера, Э. Дрио, Л. Мадлена и большинства их западных коллег. Разумеется, есть на Западе и достаточно объективные труды, причем написанные с высоким профессионализмом, - это исследования Ж. Шамбре и Ж. Тири (Франция), К. Клаузевица (Германия), Д. Чэндлера (Англия)[9]. Все они предостерегают возможных продолжателей дел Наполеона (как, впрочем, и Гитлера): "Не ходи на Москву!"
