В середине 1990-х годов в среде русских националистов, деморализованных событиями осени 1993 года, происходила перегруппировка сил. Тогда среди сторонников «Русской идеи» наметилось размежевание по социально-классовым симпатиям; возникли движения, начавшие прямо ассоциировать себя либо с национал-капитализмом, либо с национал-социализмом [1]. Первых представляли, так называемые, национал-демократы. Среди их идеологов выделялись Сергей Городников, Петр Хомяков и Александр Севастьянов. Одним из организаторов движения стал Виктор Давыдов, бывший коммерческий директор откровенно антисемитской газеты «Русская правда», симпатизирующей неоязычеству. В 1995 году движение начало выпускать журнал «Национальная демократия», учредителем и главным редактором которого стал доцент МГУ Вадим Колосов. Этот философ получил скандальную известность тем, что в 1994 – начале 1995 годов проводил в МГУ семинар «Будущее России», где звучали выступления, выдержанные в откровенно расистском духе [2]. Своим символом движение избрало малинового цвета знамя с изображением золотого льва, держащего в лапах трезубец. Якобы именно такое знамя реяло над дружиной русского языческого князя Святослава. Другим излюбленным символом этих национал-демократов служила вращающаяся трехпалая свастика - традиционный знак белых расистов в ЮАР. Активную роль в движении играл склонный к неоязыческим взглядам писатель Владимир Авдеев, неутомимый пропагандист расовой чистоты и евгеники.

Одновременно в середине 1990-х годов в Москве была создана Ассоциация русских правых издателей (АРПИ), ставившая своей целью «защиту белого человека». Среди ее руководителей был Павел Тулаев, специалист по Латинской Америке, защитивший в 1985 году кандидатскую диссертацию о профсоюзном движении в Перу. С рубежа 1980–1990-х годов он постоянно участвовал в движении русских национал-радикалов. Он, в частности, стал в 1995 году одним из организаторов и редакторов праворадикального журнала «Наследие предков» [3], где наряду с фантазиями о «славянской предыстории» публиковались статьи, написанные в духе расовой теории и прославлявшие «арийцев». Самое любопытное, что такого рода расистская литература печаталась в Центральной типографии Министерства обороны РФ, подчинявшейся Генеральному штабу, где и располагалась АРПИ [4].

В середине 1990-х годов в Москве под руководством Павла Тулаева, Владимира Авдеева и Анатолия Иванова (Скуратова) был создан филиал «Европейской Синергии», возникшей в 1993 году [5]. Называя себя лидерами праворадикальных интеллектуалов, они популяризировали в России неоязыческие учения с расовой окраской [6]. Во второй половине 1990-х годов Тулаев и Авдеев делали это на страницах журнала «Наследие предков», а в 2000 году для пропаганды расовых идей они учредили журнал «Атеней».

Выпускник МЭИ и инженер-электромеханик по специальности Авдеев стал писателем в конце 1980-х годов. Он входит в Совет координаторов Московской языческой общины и является членом языческого Клуба славяно-горицкой борьбы. На вопрос о вероисповедании он отвечает: «Язычник русский», хотя, как мы увидим далее, он испытывает давние симпатии и к зороастризму. Он также называет себя ученым, историком и философом-традиционалистом, хотя и не имеет отношения ни к биологии, ни к физической антропологии, ни к психологии, не говоря уже об истории, археологии, лингвистике или этнологии.

В начале 1990-х годов Авдеев объявил христианство отмирающей религией и для ускорения этого процесса прилагал все усилия для его дискредитации. Представив христианство «религией человеконенавистничества», не способной к творческому мышлению [7], Авдеев настаивал на психопатической ущербности личности Христа и его тяжелой генетической наследственности [8]. А чтобы окончательно дискредитировать христианство, он причислил к последователям Христа коммунистов [9]. Вместе с тем Авдеев боролся с христианством не как атеист, а как приверженец дохристианской языческой религии. В качестве таковой он выбрал зороастризм, объявив его «первой настоящей религией». Пытаясь укоренить его в русской почве, он подхватил идею об арийском происхождении славян, о родстве славян со скифами и о родине Заратуштры на территории России к востоку от Волги. Ему импонирует мысль о локализации арийской прародины в России [10]. Тем самым в этой версии славяне оказываются создателями высшей мудрости и древнейшей на Земле религии. Авдееву казалось важным подчеркнуть неувядаемую ценность местной духовной традиции и вредоносность чужой идеологии. Поэтому он требовал объяснить народам России, что «Христос и Магомет - это заморские иностранцы», а великий Зороастр - «это наш соотечественник». Первые будто бы поделили мир на два враждующих лагеря, и только последний способен помирить всех в рамках единой культурной традиции. Ведь только свой местный Бог может принести удачу и счастье [11]. В то время Авдеев еще с симпатией относился к «евразийской идее» и с воодушевлением писал о многоженстве у древних славян. Иными словами, в поисках привлекательной интегрирующей идеологии Авдеев заменил православие зороастризмом и провозгласил наступление эпохи «русской идеи» без Христа.

Однако несколько лет спустя он разуверился в евразийстве и, апеллируя к расовой теории, стал его яростным оппонентом. Любитель радикальных идеологий [12], Авдеев во второй половине 1990-х годов внезапно объявил себя антропологом и «отцом русской расовой мысли». В 1999 году он основал «Библиотеку расовой мысли», в которой издательством «Белые альвы» издаются и переиздаются работы как нынешних российских расистов (ни одного специалиста по физической антропологии среди них нет), так и классиков западного расизма [13]. Достаточно назвать известный расистский труд Людвига Вольтмана «Политическая антропология» (М., 2000), сборник переведенных с немецкого А. Ивановым статей Ганса Гюнтера («Избранные работы по расологии». М., 2002), члена Совета по вопросам евгеники эпохи нацизма, подводившего псевдонаучную базу под нацистский расовый миф [14], а также книгу расиста Эрнста Крика («Преодоление идеализма: основы расовой педагогики». М., 2004). Информация об издании такого рода книг, а иногда и их тексты, размещаются на сайтах русских неоязычников, которые, таким образом, просвещаются в области «расовых проблем».

Основательно изучив идеи западных основоположников и адептов расовой теории, Авдеев счел себя достаточно подготовленным к написанию собственного труда. Впрочем, не желая чересчур плотно ассоциироваться с защитниками расовой теории, Авдеев провозгласил себя создателем новой науки «расологии» как учения о «наследственных качествах людей». Этому он и посвятил свою книгу «Расология», которая рассматривается ниже [15].

Своеобразие этой книги состоит в том, что она, по сути, представляет собой обширный набор цитат, тщательно отобранных и прокомментированных автором. При этом его привлекали лишь те цитаты и те авторы, которые могли, на его взгляд, подтвердить нужные ему положения расовой теории. Не гнушается он и подлогом, то есть искажением цитат, взятых у известных авторов, ни в коей мере не разделявших положения расовой теории. Поэтому все цитаты, приводимые Авдеевым, следует сверять с первоисточником. Иной раз он приводит правильные цитаты, но в своих комментариях полностью искажает их смысл [16].

Подходящие авторы отбирались им из самых разных стран и эпох, и их высказывания вырывались из контекста и помещались навалом без соблюдения какой-либо хронологии или учета их связи с той или иной научной парадигмой или школой. Никакого представления о развитии научных взглядов или изменении позиции того или иного ученого в ходе новых исследований такая подача материала не предполагала. О бурном развитии науки в течение XX века. Авдеев знать не желает, и его кумиры связаны в основном с XIX - началом XX века, когда данных было мало и методики их сбора и обработки были слабо разработаны [17]. Тогда многие специалисты ограничивались кабинетной работой и относились с излишним доверием к рассказам путешественников, а гипотетическим конструкциям уделялось гораздо больше внимания, чем их доскональной проверке. Эволюция научной мысли и кардинальные изменения представлений о расе, происходившие в 1930–1940-е, а затем в 1960-х годы, Авдеева не занимают. Невыносимо скучно ему и разбираться в методиках, применявшихся разными авторами. Так, он с восторгом рассказывает о «достижениях» краниологии, физиогномики, френологии, изучении размеров и строения мозга, исследованиях структуры волос и даже анализе насекомых-паразитов, которые якобы у разных рас различались. Он убеждает читателя в том, что все это будто бы дало неопровержимые доказательства различия рас. Однако все эти подходы дискредитировали себя еще в XIX веке, когда выяснилась их малая надежность, - ведь используя, казалось бы, одни и те же методики, разные специалисты приходили к едва ли не диаметрально противоположным выводам [18].

Что же касается тех специалистов, кто обрушивался с уничтожающей критикой на отдельные положения «научного расизма» или просто получал данные, их не подтверждавшие, то они Авдееву просто неинтересны [19]. Поэтому он, например, полностью проигнорировал взгляды таких выдающихся противников расовой теории, как самый авторитетный немецкий антрополог второй половины XIX века Рудольф Вирхов и глава русской антропологической школы рубежа XIX-XX веков Дмитрий Анучин. Зато для придачи большего веса своим избранникам в глазах читателя Авдеев не скупится на звучные титулы – все они выглядят у него «талантливейшими учеными», «мэтрами», «корифеями», «крупнейшими специалистами» и т.д. В этом списке он особо выделяет современных адептов «научного расизма» – американцев Уильяма Шокли и Артура Дженсена и канадца Филиппа Раштона [20], а также идейного вождя французских «Новых правых» Алена де Бенуа, склонного к культурному расизму [21].

Впрочем, в своих попытках предельно расширить список любителей «расовой теории» Авдеев иной раз попадает впросак. Так, он почему-то объявляет ее сторонниками американку Рут Бенедикт, ставшую одним из первых западных специалистов-антропологов, положивших начало научной критике расовой доктрины [22], а также известного английского антрополога Бронислава Малиновского, вовсе не интересовавшегося расовыми построениями [23].

Искажение смыслов

В связи с Малиновским возникает один важный сюжет, связанный с тем, как именно Авдеев цитирует избранных им авторов. Так, по словам Авдеева, «всемирно признанный классик этнологии Бронислав Малиновский (1884–1942) довел формулировку тезиса до совершенства, провозгласив: “Культура – это биологическое явление”». Между тем ничего подобного у Малиновского не найти. Правда, он был убежден в том, что «теория культуры должна исходить из биологического факта», ибо (вопреки Авдееву!) человек – это единый биологический вид. Но тут же он подчеркивал, что человек создает «вторичную среду», то есть культуру [24]. Далее Малиновский пояснял: «Культура – это интегрированное целое, состоящее из частично автономных, частично связанных друг с другом институтов» [25]. А в другом месте он давал более развернутое определение: «Культура представляется огромным управляющим аппаратом, который посредством подготовки, формирования умений и навыков, обучения нормам и развития склонностей соединяет воспитание с природным материалом и производит существ, чье поведение не может быть определено только путем исследования анатомии и физиологии» [26].

Стоит ли говорить, что все это прямо противоположно тому, что пишет Авдеев в своей книге? На самом деле книги Малиновского Авдеев даже не открывал. Ему хватило обзорной работы выдающегося отечественного этнографа Сергея Токарева, где тот писал, что Малиновский «понимал культуру как своего рода биологическое явление». Но в отличие от Авдеева Токарев на этом не останавливался, а объяснял, что биология служила для Малиновского лишь отправным пунктом, от которого он отталкивался для формулирования своей «теории потребностей» [27].

И это далеко не единственный случай, когда, беря материалы из вторых рук (у того же Токарева), Авдеев занимается подтасовками и донельзя искажает цитаты или приписывает избранным авторам те свои идеи, которых у них и в мыслях не было. Например, он приписывает высказывания в духе расовой теории ученику знаменитого американского антрополога Франца Боаса и антирасисту Отто Клайнбергу, который еще в 1930-х годах доказал связь психологических особенностей афроамериканцев с окружающей социальной средой, а отнюдь не с эндокринной системой, как пытается нас уверить Авдеев [28]. В ряды расовых теоретиков Авдеев стремится включить и испанца Хуана Комаса, вполне однозначно высказывавшегося против расизма [29] .

В своем неизбывном стремлении пополнить ряды расистов Авдеев неоднократно идет на подлог, пытаясь своими комментариями исказить позицию того или иного ученого. Так, известный английский этнолог Роберт Маретт писал: «По большей части ритуал порождает миф, а не миф порождает ритуал… Дикарская религия не столько выдумывается, сколько выплясывается» [30]. А вот как это комментирует Авдеев: «Следовательно, различия между основными религиозными системами нужно искать не в различиях культурных мифов, их породивших, но в различиях строения нервной системы людей, создавших эти мифы, а также среди тех, кто им поклоняется». Но ни Маретт, ни кто-либо другой из исследователей ритуалов не связывал их с различиями в строении нервной системы! Представляя весьма влиятельную школу обрядовой теории мифа, Маретт в соответствии с ее концепцией не без оснований полагал, что миф вырастает из социально-ритуальной практики. Ни о какой нервной системе здесь и речи не было.

А вот еще одно «свежее» наблюдение Авдеева: «Еще Иван Павлов указывал, что различия психотипов в конечном счете сводятся к различиям в типах строения нервной системы. Именно поэтому одни лозунги и идеи, легко находящие своих поклонников в одной части света, совершенно не пользуются популярностью в другой». Но Павлов говорил о темпераментах, а вовсе не о содержательных конструкциях ума, которые его в этой связи мало интересовали [31].

В другом месте Авдеев старательно искажает слова немецкого автора. «Немецкий ученый Фридхарт Кликс в книге “Пробуждающееся мышление” (Киев, 1985) писал: “Бушмены Центральной Африки имеют языковые формы и звукообразования, подобные праязыку в переходный этап развития от животного к человеку”. Проводя натурные испытания на бушменах, ученый установил, что их язык очень беден словами, обозначающими числа, мало того, многие звуковые выражения заменяются жестикуляцией». Но, во-первых, сам Кликс не проводил никаких «натурных испытаний», а ссылался на данные Р. Стопы (1965, 1973). Во-вторых, фразу о «бушменах Центральной Африки» придумал сам Авдеев, который не знает, что никаких бушменов в Центральной Африке нет. У Кликса же сказано: «Р. Стопа пытается далее доказать, что звуковые особенности речи африканских бушменов обладают общими чертами с первичными речевыми формами, возникшими в антропогенезе». При этом, в отличие от Авдеева, Кликс относился к этим соображениям весьма критически [32].

Ссылаясь на американского психолога Э.Ф.К. Уоллеса, Авдеев пытается связать «этнический психоз» «с неспособностью одной этнической группы приспособиться к культурным ценностям другой» и утверждает, что такой подход якобы «дает возможность классифицировать культуры как более или менее патогенные». Но Уоллес пишет нечто прямо противоположное: «Рискованно классифицировать культуры как более или менее патогенные…» [33] В результате своего исследования он приходит к выводу о необходимости «запрещения прямого приписывания психопатологии “социальной структуре”, “культуре” и “базовой личности”»[34] Нетрудно заметить, что это направлено против установок Авдеева, настаивающего на том, что «инорасовая культура – главный источник психических инфекций в среде доминирующего расового типа в обществе».

Зачарованный «величием нордического человека», Авдеев в полном соответствии с шовинистической германской традицией первой половины XX века готов искать его повсюду, и это тоже приводит его к искажениям. Он выхватывает из книги советского историка Юрия Готье (1930) фразу: «Размещение славянских племен на левом берегу Днепра уже само по себе наводит на мысль, что проводниками раннего славянского продвижения к востоку и юго-востоку должны были быть северяне» [35]. И продолжает: «Петр Третьяков в книге “Восточно-славянские племена” (1953) наглядно подтвердил эту же мысль. В публикациях того времени явственно ощущался политический заказ: под неусыпным оком “отца народов” доказать, что “старший брат в семье братских советских народов” – русский – потому и является старшим, что имеет сугубо нордическое происхождение». Но, во-первых, две указанные книги относятся к совершенно разным эпохам, и в конце 1920-х годов, когда Готье читал свои лекции, никакой речи о «старшем брате» еще не было. Во-вторых, северяне являлись самым южным племенем восточных славян, и их название, несмотря на созвучие, никак не связано с северным направлением и не говорит об их северном («нордическом») происхождении. Напротив, наряду с рядом других славянских племен, они пришли в Среднее Поднепровье из Подунавья [36]. Наконец, в-третьих, известный советский археолог Третьяков, хотя и пытался изобразить восточных славян автохтонами, никогда не писал о каком-либо «нордическом происхождении» русских.

А вот как «изящно» Авдеев искажает слова известного советского археолога Александра Монгайта. Он приписывает ему следующие слова: «В неолите Европу населяют племена, среди которых известны уже все антропологические типы, которые сохраняются среди современных европейцев. Ко времени развитого неолита количество долихо- и брахикефалов становится одинаковым. В конце неолита количество брахикефалов снова несколько уменьшается. К неолитическому брахикефальному типу относится homo sapiens alpinus (в Средней и частично Западной Европе), рождающий две группы долихокефалов: северную и средиземноморскую. Неолитические долихокефалы Западной Европы разделялись на: 1) кроманьонский тип; 2) средиземноморцев; 3) нордический тип. Последний населял скандинавские страны, и частично территории Швейцарии и Германии. Эти люди были высокими и стройными. Современные скандинавы являются прямыми потомками местного неолитического населения».

Но в оригинале эти рассуждения Монгайта звучат несколько по-иному: «В неолите Европу населяют племена, среди которых известны уже все антропологические типы, которые сохраняются и среди современных европейцев. По-видимому, происходил процесс брахикефализации. Ко времени развитого неолита количество долихо- и брахикефалов становится одинаковым. В конце неолита количество брахикефалов снова несколько уменьшается. Однако наблюдения над такой общей тенденцией развития антропологических типов мало что дают, так как наметилась дифференциация внутри названных типов. К неолитическому брахикефальному типу относится Homo Sapiens alpinus (в Средней и частично Западной Европе), рождающий две группы долихокефалов: северную и средиземноморскую. Неолитические долихокефалы Западной Европы были малорослыми и узконосыми. Среди них различают: 1) кроманьонский тип, непосредственных потомков кроманьонца, населявших Центральную Францию; 2) средиземноморцев, населявших Подунавье, Италию, Южную Францию и Пиренейский полуостров; 3) нордический тип, населял скандинавские страны и частично территории Швейцарии и ФРГ. Эти люди были более высокими и стройными. Буль считает, что современные скандинавы являются прямыми потомками местного неолитического населения» [37] (жирным шрифтом выделены пропущенные Авдеевым места).

Нетрудно заметить, что Авдеев намеренно опускает фразу о процессе брахикефализации в неолитической Европе, ибо он всеми силами пытается доказать обратное, будто с позднего палеолита в Европе возрастала однородность «европеоидного типа», который якобы постепенно очищался от «неандертальской примеси». А этот тип он связывает с долихокефалией. Не вызывает у него энтузиазма и отмеченный Монгайтом факт того, что «неолитические долихокефалы Западной Европы были малорослыми и узконосыми». Там, где Монгайт пишет о том, что люди «нордического типа» были «более высокими и стройными», автор выбрасывает слово «более». В результате получается, что это относится ко всем долихокефалам Западной Европы, а не только к «нордическому типу». Представлять долихокефалов «малорослыми» автору неприятно. Там, где Монгайт с некоторой осторожностью ссылается на старую работу французского антрополога Марселлина Буля, автор выбрасывает слова «Буль считает» и делает вид, что речь идет о твердо установленном факте, не вызывающем никаких сомнений.

Излагая данные исследований известного российского специалиста по дерматоглифике Генриетты Хить, Авдеев по привычке снова полностью искажает их смысл. Ведь наряду с другими генетиками Хить показывает, что дерматоглифические признаки, подобно другим расовым различиям, связаны с генетически инертными показателями, не влияющими на основные биологические функции людей. Тем более, они не оказывают никакого влияния на их духовный мир и поведение. Вопреки этому, Авдеев утверждает, что «не абстрактные общественные законы влияют на историю, но именно расовые признаки, которые несет в себе народ». Якобы «каждый исторически значимый народ имеет одну расовую основу, одно расовое ядро, с помощью которого он диктует свои “правила игры” расовой периферии, т.е. расово-нечистым помесям» [38]. Все это – фантазии самого Авдеева. Они не имеют никакого отношения к современной науке, но зато имеют прямое отношение к псевдонаучной расовой теории, которую он, вслед за западными расистами, активно пропагандирует.

На этом Авдеев не останавливается и убеждает читателя в том, что данные дерматоглифики якобы разрушают идею видового единства человечества. Для этого он весьма своеобразно трактует выводы, сделанные Хить и Натальей Долиновой. Вот как он их цитирует: «Приходим к убеждению, что максимально близки к человечеству в целом монголоиды и затем австралоиды, максимально далеки негроиды. Если принять, следовательно, гипотезу существования общечеловеческого дерматоглифического комплекса, то следует признать, что наиболее четко он выражен у монголоидов и австралоидов. Европеоиды и, в особенности, негроиды более всего несходны с этим “общечеловеческим типом”. Взаимоотношения основных расовых групп имеют стойкий характер. Европеоиды занимают более изолированное положение, максимально специализированы негроиды. Судя по системе таксономических расстояний между расами, негроиды являются наиболее древней и специализированной расовой ветвью человечества – менее древней, но также специализированной ветвью являются европеоиды». Из этого Авдеев делает вывод: «Мифы о видовом единстве человечества должны быть окончательно развенчаны как не соответствующие действительности».

Между тем термин «человечество» используется в цитированной работе в сугубо техническом смысле. Речь идет об «общечеловеческой средней», полученной «усреднением величин признаков для всех расовых ветвей без взвешивания: предполагается, что в общечеловеческой выборке все расовые группы равновесны» [39]. А приведенная «цитата» скомбинирована Авдеевым из обстоятельных рассуждений авторов, занимающих более двух страниц и имеющих совершенно иной смысл. Ведь Хить и Долинова пишут: «Усредняя величину отличий каждой расы от общечеловеческой выборки по сумме признаков, приходим к убеждению, что максимально близки к человечеству в целом монголоиды и затем австралоиды, максимально далеки негроиды. Индейцы в этом отношении сходны с австралоидами, хотя и более далеки от общей средней. Если принять, следовательно, гипотезу существования общечеловеческого дерматоглифического комплекса, то следует признать, что наиболее четко он выражен у монголоидов и австралоидов. Европеоиды и, в особенности, негроиды более всего несходны с этим “общечеловеческим типом”» [40]. И далее: «Монголоиды и индейцы максимально сближены, к ним примыкают австралоиды. Европеоиды занимают более изолированное положение, максимально специализированы негроиды…. На уровне столь крупных расовых подразделений фенетические расстояния с уверенностью могут рассматриваться как генетические, представляя собой суммарный итог эволюционного развития расовых ветвей. С этой точки зрения, судя по системе таксономических расстояний между расами, негроиды являются наиболее древней и специализированной расовой ветвью человечества. Менее древней, но также специализированной ветвью являются европеоиды. Австралоиды, видимо, ответвились от общего предкового ствола позже европеоидов и наряду с монголоидами и индейцами представляют собой наиболее поздние расовые ветви человечества» [41] (жирным шрифтом выделены пропущенные Авдеевым места).

Из этих рассуждений совершенно ясно, что их авторы, во-первых, вовсе не ставят под сомнение видовое единство человечества: «Основные расовые ветви человечества являются оригинальными, самостоятельно сформировавшимися подразделениями человеческого вида» [42]. Во-вторых, говоря о генетических различиях между расами, они имеют в виду вариативность внутри единого вида. В-третьих, здесь нет и речи о какой-либо неравноценности отдельных рас – ведь все они равным образом эволюционировали из единого источника. В-четвертых, смысл проделанного исследования состоял в том, чтобы уточнить наши знания об особенностях и хронологических этапах расхождения отдельных ветвей человечества от единого ствола. Если исходя из расовой морфологии и одонтологии, ученые рисовали два основных ствола – западный (объединяющий европеоидов и негроидов) и восточный, то данные дерматоглифики дают основания для предположения о том, что ранее всего от общего ствола отделились негроиды, затем за ними последовали европеоиды, а еще позднее произошло разделение между австралоидами, монголоидами и американоидами [43].

В свою очередь, вырывая цитату из статьи, помещенной в энциклопедии «Народы России», Авдеев скрывает от читателя, что содержание этой статьи фактически перечеркивает все его псевдонаучные построения. Так, в этой статье не идет никакой речи о «расово-чистой русской расе». Зато там говорится о том, что «народы европейской части России относятся к европеоидной большой расе, но почти каждый из них включает представителей двух, а то и всех трех ветвей этой расы, что же касается более дробных расовых типов большой европеоидной расы, то их границы с границами этническими тем более не совпадают». Все это относится, в частности, к русским, и ни о какой «расовой чистоте» говорить не приходится: по ряду физических признаков региональные группы русских близки к своим иноэтничным соседям, составляя вместе с ними различные антропологические типы. А еще там говорится следующее: «По всем основным морфологическим, физиологическим и психологическим характеристикам сходство между всеми человеческими расами велико, а имеющиеся различия не относятся к биологически наиболее важным особенностям строения и функции человеческого организма и проявляются в сравнительно небольшом числе признаков. Вполне жизнеспособное и плодовитое потомство рождается от браков между представителями любых рас. Доказана полная биологическая и социокультурная полноценность смешанных групп, что служит доказательством антинаучной сущности различных расистских теорий» [44]. Кстати, о том же в свое время писал и выдающийся советский антрополог Виктор Бунак [45], к которому Авдеев относится с большим почтением. Столь же однозначно и заключение академика Татьяны Алексеевой: «Расовые особенности народа ни в коей мере не определяют направления исторического процесса» [46]. Такой ясной антирасистской позиции сегодня придерживаются все российские ученые, занимающиеся рассматриваемой здесь проблематикой. Мало того, еще в 1920-е годы среди профессиональных психологов возникло и в дальнейшем лишь набирало силу движение, отвергающее идею о каких-либо наследственных ментальных различиях между расовыми группами [47].

Агрессивный дилетантизм

Помимо сознательных искажений, подобных приведенным выше, книга Авдеева изобилует и другого рода ошибками. Часть из них вызвана тем, что он вовсе не стремится адекватно понять научный текст, часть – тем, что он слабо образован в рассматриваемой области и не знает фактических материалов. Но иной раз за неимением нужных сведений Авдеев их просто выдумывает [48].

В своем ослеплении «нордической теорией» Авдеев, похоже, даже не в состоянии понять смысл того, что пишут специалисты. Например, он с восторгом ссылается на одну из ранних статей В.В. Бунака, где тот обсуждал вопрос о «северной расе». И хотя сегодня эта работа значительно устарела, ее автор приходил к выводам, идущим вразрез с фантазиями Авдеева. Ведь Бунак, во-первых, писал о том, что «северная раса» имела метисное происхождение, а во-вторых, подчеркивал, что «европейские и негрские народы имеют относительно близких общих предков» [49]. Между тем Авдеев восторгается тем, что Бунак якобы признавал наличие «северной расы», и не желает знать, что именно тот признавал.

Далее Авдеев с пиететом приводит рассуждения современного отечественного специалиста по зоопсихологии Сергея Савельева: «Важно отметить крайние значения веса мозга, которые не отражаются на умственных способностях исследованных людей. По различным источникам и результатам многочисленных взвешиваний минимальная масса мозга человека, которая не отражается на социальном поведении, близка к 900 г». Однако, во-первых, в своей новейшей монографии Савельев дает более низкую цифру, «близкую 850 г» [50], во-вторых, он приводит случаи, когда люди и с меньшей массой мозга на страдали никакими умственными дефектами, и, наконец, в-третьих, почти все его данные о размере мозга взяты у авторов второй половины XIX – начала XX века, когда, как хорошо известно, у ученых не было стандартных и надежных методик измерения. В итоге, работая с одними и теми же материалами, разные специалисты получали тогда разные цифры и приходили к едва ли не диаметрально противоположным выводам. Поэтому сегодня к такого рода данным следует подходить весьма критически.

Между тем Авдеев с упоением приводит устаревшие данные о средней вместимости мозга у различных человеческих популяций [51] и глубокомысленно заключает: «Суммируя все вышеизложенное в области расовых различий в строении мозга можно смело утверждать, что для развития высшей культуры необходим как значительный вес мозга, так и его известная морфологическая сложность». Причем речь идет вовсе не о питекантропах, а о современном человечестве. Ведь Авдеев настаивает на том, что «у представителя той или иной “низшей” расы никогда не будет возможности усвоить культуру “высшей” расы и понять ее, потому что сам процесс обучения не может увеличить массу тех или иных центров мозга и не может создать новые связи между нейронами [52]. Нельзя развить то, к чему нет предпосылок» [53]. В частности, вслед за немецким «расовым психологом» Эгоном фон Эйкштедтом, он рассуждает об «инфантильной примитивности китайского мозга» [54] и о «примитивности мозгов бушменов».

Понимая моральную сомнительность такого заключения, Авдеев тут же пытается заручиться поддержкой известного авторитета. Он заявляет: «Этот вывод никак не может быть отнесен к разряду расистских», потому что «один из корифеев советской антропологии Борис Жуков в сочинении “Происхождение человека” высказывался в том же духе». Однако и «классики» могут ошибаться. Например, тот же Жуков верил в то, что у выдающихся людей вес мозга в целом выше среднего веса мозга их единоплеменников [55]. Но еще в начале XX века было показано, что талант не зависел от достаточно больших колебаний в размере мозга – от 1017 г у Анатоля Франса до 2012 г у Ивана Тургенева [56]. Это подтверждается современными исследованиями, отрицающими какую-либо зависимость интеллекта от размера или веса мозга [57]. Кроме того, заявление Авдеева легко опровергается тем, что, во-первых, историческое развитие самых разных народов происходило без сколько-нибудь существенных изменений физической конфигурации их мозга, а во-вторых, у групп одного антропологического типа нередко обнаруживаются весьма различные социально-политические и социально-экономические системы. Например, тот факт, что японцы столетиями жили наследием китайской культуры, а в XX веке стремительно вырвались вперед, и то, что сегодня Китай вновь показывает пример быстрого экономического развития, Авдееву никак не удастся объяснить какими-либо неизменными физиологическими особенностями «китайского» или «японского мозга».

К чему все эти и многие другие чудовищные искажения и измышления, иной раз радикально меняющие смысл приводимых цитат, принадлежащих специалистам, о которых Авдеев говорит не иначе, как с придыханием? Подобно своим германским учителям, Авдеев вовсе не стремится к научной истине. Он всеми силами тщится заново выстроить здание «нордической (арийской) науки», призванной доказать величие «белого человека» и его «передового отряда» в лице «чистокровных русских арийцев». Выставляя себя сторонником полигенизма [58], он рисует происхождение современных рас следующим образом: «Представители более “высоких” человеческих этажей вступали в половую связь с представителями “низших”, неандертальских, этажей, в результате какового скотоложества и произвели на свет “ублюдков-мутантов”, затем численно обособившихся до уровня целых народов и рас, что и породило общее “эволюционное многообразие рода Homo”». Так якобы и возникли все остальные группы человечества, что, по словам Авдеева, и объясняет не только их иной физический тип, но и их «врожденную духовную ущербность», «низкие интеллектуальные способности», не позволяющие понять и усвоить некие «высшие ценности».

Однако вопрос о происхождении Homo sapiens окончательно не решен, и каждое новое открытие лишь усложняет эту проблему. Еще меньше мы сегодня можем сказать о происхождении отдельных рас. На этот счет имеются самые разные гипотезы, однако их недостаточно для сколько-нибудь однозначных выводов. Споры продолжаются, а потому утверждение Авдеева лежит за рамками современной науки, не говоря уже о его сомнительности с точки зрения человеческой морали.

Но Авдеева все это нисколько не останавливает. Отсюда такие рассуждения: «Истоки современного сепаратизма басков нужно искать в особенностях их антропологии», ибо они якобы позаимствовали свой «примитивный» язык напрямую у кроманьонца [59]. Аналогичным образом, Авдеев и чеченцам приписывает кровожадность, якобы имеющую «генетическую основу». Он утверждает, что их «племенные принципы организации» якобы «наследственно закреплены в особенностях расового строения». Нашему «расологу» не приходит в голову, что, если бы развитие социальной организации имело отношение к генетике, то и германцам, и славянам пришлось бы до сих пор жить племенной жизнью в силу их «расового строения». Впрочем, близкие Авдееву русские неоязычники уже задумываются о том, чтобы вернуть русских к родовому строю. Очевидно, беседы с Авдеевым о «расовом строении» не проходят для них впустую.

С упорством, достойным лучшего применения, Авдеев объясняет рост этносепаратизма и «этнического бандитизма» «наследственной несовместимостью различных расовых групп». Чем же тогда объяснить тот факт, что в российском криминальном мире, и прежде всего в Москве и Московской области, безраздельно господствуют славянские преступные группировки? [60] С кем они здесь несовместимы?

Вслед за нацистским антропологом Отто Рехе Авдеев связывает первую и вторую группы крови с «нордической расой». Но – снова конфуз: еще в 1920-х годы было выяснено, что если у европейских народов первая группа крови составляет 47—40 %, то у австралийских аборигенов – 57 %, малайцев Филиппин – 64,7 %, а индейцев Северной Америки – 77,7 % [61].

В подтверждение своих утверждений о гибридном происхождении «низших рас» Авдеев ссылается на китайские летописи ханьской эпохи: «Древнекитайские историки указывали на народ Тинг-Линг, обитавший на Енисее, который имел зеленые глаза и который будто бы происходил от обезьян и потому очень на них похож». Но ведь здесь речь идет о тех самых динлинах, которым он в другом месте приписывал «арийское происхождение», воспевая их как «рыцарей», якобы принесших на Восток «дух свободы». Иными словами, в зависимости от текущей надобности Авдеев готов вывернуть наизнанку одни и те же данные и дать им прямо противоположное толкование. Если «расология» требует, чтобы «арийцы» походили на обезьян, Авдеева ничто остановить не может.

Заявляя о решительной победе идеи полигенизма, он находит ее защитников главным образом среди авторов первой половины – середины XIX века, то есть до важнейших открытий в области антропогенеза и до появления таких наук как археология, палеоантропология, генетика. Между тем он утверждает: «В 20-е и 30-е годы ХХ века с началом бурного расцвета биологии и первых успехов в области генетики старые идеи антропологов-полигенистов получили подтверждение на качественно новом уровне, и особенно после возникновения в середине века так называемой синтетической теории эволюции». Но все обстояло прямо противоположным образом. Именно в эти годы идеи полигенистов были окончательно опровергнуты специалистами [62], и только нацистские псевдоученые всеми силами пытались их спасти.

Что же касается экскурсов Авдеева в этнографию, то они отличаются откровенным дилетантизмом. Он всерьез полагает, что любые фантазии, озвученные сто-двести лет назад, сохраняют свою «истинность» и сегодня. Для него расовые теоретики XIX века, как жена Цезаря, вне подозрений.

Авдеев неоднократно со сладострастием обращается к рассуждениям польского этнолога Людвика Крживицкого, который якобы интервьюировал каннибалов, делившихся с ним своими вкусовыми ощущениями. Однако сегодня специалистам известно, насколько осторожно следует подходить к такой информации ранних путешественников, грешившей фантазиями, заблуждениями и преувеличениями [63]. Но именно на таких фантазиях строил в конце XVIII века свои рассуждения Жюльен-Жозеф Вирей, служащий Авдееву непререкаемым авторитетом. И вслед за подобными «корифеями науки» Авдеев вполне серьезно рассуждает о людях с хвостами и песьими головами, полагая, что таковые действительно жили на Земле [64].

Неосведомленность Авдеева в предмете его «исследований» поражает. Так, он глубокомысленно рассуждает: «Традиционно русский квас на основе черного хлеба: ну чем это не очередное доказательство природно-нордического происхождения русских?» Он, похоже, не знает, что рожь происходит из Малой Азии!

Авдеева коробит обычай выставления трупов для поедания хищными птицами. Он не ведает о том, что этот обычай практиковался зороастрийцами, к которым, как мы знаем, он питает необычайную слабость вплоть до того, что предлагает русским «вернуться» к заветам пророка Зороастра.

Особую подозрительность Авдеев проявляет к «семитам», ибо западные антисемиты научили его видеть их во всем противоположными «арийцам». Чтобы донести эту мысль до читателя, он обращается к книге нацистского министра земледелия Рихарда Вальтера Даррэ, доказывавшего, что «ритуальное запрещение вкушать свинину у {кочевых семитов и тюрков} является генетической памятью об ущербности кочевых южан по сравнению с оседлыми северянами». Но и здесь прокол: Авдеев не знает, что свининой питались семиты-хананеи Палестины в бронзовом веке и что она с древности служит излюбленным кушаньем китайцам и папуасам, которых наш «расолог» отнюдь не относит к «высшей расе». Впрочем, такие факты ему неинтересны.

Зато он всеми силами стремится перенести «конфронтацию арийцев с семитами» на русскую почву. Для этого он придумывает титаническую борьбу, которую якобы в советские годы русские ученые вели против евреев: «С подлинно русским терпением и подвижническим благоразумием был дан убедительный ответ внукам и правнукам все тех же местечковых портных и шинкарей, очередной раз сменивших черту оседлости своих убеждений». Суть этого ответа остается скрытой от читателя. Зато известно, что среди советских антропологов были люди разного этнического происхождения, и никакой конфронтации между ними не наблюдалось.

Отсутствием фантазии Авдеев отнюдь не страдает, и в ряде случаев, не обладая нужными сведениями, он доходит до того, что их придумывает. Так, он пишет: «В XXV веке до Р.Х. китайцы занимали ничтожную часть территории современного Китая и называли себя “народом ста семейств” или “черноволосыми”, а все окрестные народы различали не по месту обитания, а по расовым признакам, чему оставили немало письменных свидетельств». Однако никаких письменных источников III тыс. до н.э. в Китае неизвестно. Китайская письменность формировалась лишь во второй половине II тыс. до н.э., а самые ранние зафиксированные в ней племенные названия относятся лишь к первой половине I тыс. до н.э. Тогда названия для чужаков имели либо тотемный характер (по животным или растениям), либо давались по особенностям одежды или прически. Позднее китайцы продолжали различать «варваров» исключительно по особенностям их культуры. Никаких «расовых признаков» они не фиксировали [65].

«Арийский марш» или «расовый хаос»?

Не определяя четких критериев «белой расы» и «нордической расы», Авдеев сознательно путает «арийцев», «европеоидную расу», «северный вариант европеоидной расы», а «нордиков» отождествляет с «белой расой», не понимая, что последнюю ученые делят на многочисленные подтипы, включая восточносредиземноморский, к которому относятся семитские народы Ближнего Востока. Вслед за расистской традицией, он намеренно допускает такое таксономическое смешение, чтобы противопоставить якобы постоянную культуротворческую роль «белой расы» разрушительной стихии «цветных рас». Он, например, пишет: «В самом сердце Евразии в эпоху формирования первых государств, создания письменности, религии, культуры, техники, основ цивилизации и законодательства не было упоминаний о монголоидах, негроидах и их метисах. Все эпохальные творения принадлежат всецело белому человеку чистой расы, его воле, гению и прозорливости. Позднейшие вливания пришлой чужеродной крови на протяжении всей истории только оттягивали или направляли вспять сам биологический процесс созидания высшей культуры. Расовый хаос всегда и везде проявлялся одинаково: через анархию, смуты, социальный паразитизм, уничтожение памятников культуры и глумление над святынями». Наряду с процитированным, следующий пассаж позволяет Авдееву называться прилежным учеником основателей расистской доктрины Артюра де Гобино и Хьюстона Чемберлена: «И если истоки высшей античной культуры и цивилизации коренятся в биологически наследственной сути белокурой расы, то разгул анархии, демократии и сексуального беспредела неуклонно сопровождался резким потемнением пигмента волос в загнивающих обществах. По свидетельству многих историков и очевидцев окончательный крах древних государств обычно наступал с полным исчезновением светлых расовых типов из руководящего слоя. Печальный опыт античности мы, к сожалению, наблюдаем и в условиях разложения современной так называемой Западной цивилизации».

Однако сегодня хорошо известно, что древнейшие цивилизации Старого Света создавались разными народами, отличавшимися друг от друга, в частности, антропологическим типом: шумеры в Нижней Месопотамии, египтяне в долине Нила, создатели Хараппской цивилизации в долине Инда, китайцы в долине Хуанхэ - все они, кроме того, различались как языком, так и культурными традициями. Но никаких представителей «нордической белокурой расы» среди них не было. Например, население Древнего Египта отличалось смуглой кожей и черными волосами. Что уж говорить о китайской цивилизации, которую сформировала отнюдь не «белая раса». Самобытные цивилизации хорошо известны и в Африке (Сонгаи, Мали, Аксум, Зимбабве и др.), не говоря уже о Мезоамерике и Южной Америке. Самые ранние государства, созданные индоевропейскими группами (Хеттское царство и государство Миттани), сформировались в Передней Азии во II тысячелетии до н.э. на периферии местной цивилизации.

При этом древнейшие цивилизации возникали не в изоляции, а в местах схождения разных культурных традиций и культурных миров. Именно культурные контакты и обогащение культур давали необходимый импульс, ведущий к возникновению и расцвету цивилизации. Напротив, изоляция от внешнего мира вызывала застой и приводила к культурной отсталости. Что же касается создания письменности, то в контексте названных древнейших цивилизаций она возникла без участия какой-либо «нордической расы». Если же говорить об истоках современного алфавита, то они обнаруживаются в Восточном Средиземноморье в ареале древних семитских народов.

Пытаясь обосновать расистскую идею «биологической неравноценности рас», Авдеев доказывает, что «отсутствие письменности у многих народов может указывать на наследственную расово-эволюционную неразвитость соответствующих идеомоторных центров в мозгу их представителей». Неужели ему неизвестно, что письменности у славян не было до Кирилла и Мефодия (вторая половина IX века) [66]? Означает ли это, что и они тогда отличались «расово-эволюционной неразвитостью идеомоторных центров в мозгу»? И что случилось с их «наследственностью» после обретения письменности?

Но все это Авдеева мало волнует, и он, вслед за нацистскими авторами, верит в то, что культура распространялась только с севера и только «нордической расой» [67]. Он утверждает: «Концепция нордической прародины ариев была подтверждена». Между тем сегодня дело обстоит прямо противоположным образом. Даже, если иметь в виду четыре основные современные гипотезы о происхождении и распространении индоевропейских языков, ни одна из них не предполагает расселения из Полярной зоны. Лишь далеко не самая популярная балтийско-понтийская гипотеза, располагающая прародину индоевропейцев между Балтийским и Каспийским морями, отводит сравнительно большое место миграциям в южном направлении, но даже согласно ей Скандинавия и северные районы России заселялись индоевропейскими группами с юга. Что же касается трех остальных гипотез (анатолийской, балканско-центральноевропейской и понтийско-каспийской), то они придают большое значение движению с юга на север [68]. В то же время «арийский миф» уже давно находится за рамками научного знания и не кажется привлекательным никому, кроме безнадежных маргиналов [69]. Правда, сегодня за него, как за последнюю соломинку, хватаются некоторые радикальные идеологи, пытающиеся всеми силами привить «арийскую идентичность» скинхедам [70].

В своем стремлении прославить «белую расу» и заклеймить ее «цветных врагов» Авдеев впадает в непреодолимые противоречия [71]. Связывая первые государства, включая, в особенности, античные, с «белой расой» и обвиняя в их упадке «пришлую чужеродную кровь» и «расовый хаос», он в то же время провозглашает «великое переселение народов» «очередной волной экспансии большой белой расы, направленной на силовой передел жизненного пространства, в которой нордический расовый тип традиционно был инициативным, руководящим началом». Иными словами, в его изложении «расовый хаос» оказывается столкновением и смешением одних «нордических народов» с другими!

Действительно, сегодня хорошо известно, что положившие начало этому переселению гунны имели гетерогенный состав, что удар основной массы пришлых с востока кочевников пришелся по зоне древних европейских культур и что поднятые ими с места племена, включая готов и славян, участвовали в разгроме Римской империи, создав тот самый «расовый хаос», о котором любят рассуждать расисты. Иными словами, либо Авдеев не причисляет к «белой расе» готов и славян, либо под «расовым хаосом» он понимает этническое смешение, отождествляя «расу» с «этносом». Но в дальнейшем он, с одной стороны, представляет русских едва ли не ядром «нордической расы», а с другой, вопреки этому – соглашается с тем, что языковую общность следует отличать от расовой. Однако сам он своим советам не следует. Так Арабский Халифат и Оттоманская империя оказываются у него заселенными «цветными расами», хотя, по всем антропологическим классификациям, доминирующее население там относилось к восточносредиземноморскому подтипу большой европеоидной расы.

А вот еще один шедевр расового мышления Авдеева: «Примечательно, что распространение ислама в Средней Азии всецело связано с появлением более высокого процента монголоидной примеси, и границы ее распространения точно соответствуют границам распространения ислама. Таким образом, становится очевидным, что именно изменение концентрации тех или иных расовых признаков способствует ускорению или ослаблению продвижения любой идеологии, в том числе и религиозной. Когда население Средней Азии было более европеоидным, оно придерживалось зороастризма и иных, близких ему огнепоклоннических культов, проповедующих расовую сегрегацию в совокупности с кастовым законодательством, воспрещающим расовое смешение. Нашествие монголоидных племен увеличило процент расовосмешанных людей, что и открыло дорогу в этих областях к продвижению ислама, в котором расовая сегрегация отсутствует. Религиоведение, как мы видим, нуждается в фундаменте не социологии, а расовой биологии». Далее Авдеев всерьез уверяет нас, что религии связаны с генотипом их создателей и находятся в «извечной борьбе».

Но, во-первых, монголоидная примесь у населения древней Средней Азии появилась еще в раннем железном веке, то есть задолго до возникновения ислама. Во-вторых, первоначальный ислам был принесен как в Среднюю Азию, так и на Восточный Кавказ арабами, относящимися к европеоидной расе. При этом ранние мусульмане на Кавказе тоже отнюдь не были монголоидами. В-третьих, в Китае, несмотря на общую принадлежность к монголоидной расе, уйгуры являются приверженцами ислама, а китайцы – нет. В-четвертых, почему большинство иранцев («арийцев»!), ни на йоту не изменив своего генотипа, отказались от зороастризма в пользу ислама, но в Иране до сих пор живут более 20 тысяч зороастрийцев? Наконец, почему возникшее на Ближнем Востоке христианство успешно завоевало Европу, а затем стараниями европейских миссионеров было разнесено по всему миру? Какое отношение ко всему этому имеет «расовая биология»? На такие вопросы «религиовед» Авдеев старается не отвечать, очевидно, чувствуя свою малую компетентность в вопросах истории и культурологии, то есть наук, которые он, тем не менее, обливает презрением [72].

Его влечет нечто более возвышенное, и он пускается в рассуждения об искусстве: «Греческий и римский залы Эрмитажа Санкт-Петербурга, к примеру, являют нам чистые образчики нордической расы, запечатленные в правильных пропорциях тел атлетов, глубокомысленных выражениях лиц философов, грациозных, величественных осанках императоров [73]. Далее по ходу экспозиции в статуях исторических персон, принадлежащих к началу III века нашей эры, уже явственно читаются следы дегенерации, вызванной хаосом расового смешения, и наконец они доходят до карикатурного безобразия в гримасах у христианских святых в эпоху средневековья. Вся византийская, а равно и западноевропейская иконография – это чопорное припудривание физиологического разложения простейших рефлексов». Иными словами, творчество Фидия и Поликлета Авдеева привлекает больше, чем искусство Джотто или Андрея Рублева. При этом, буквально понимая содержательную сторону изобразительного искусства, он не учитывает ни канон, ни моду, ни символику цвета, ни сущностную роль обратной перспективы, ни особенности религиозных верований и их влияние на создаваемые художником образы. Тем же самым отличается и его подход к фольклорным источникам, о которых он судит, игнорируя особенности жанра и исходя из «здравого смысла». Однако возвращение к реализму в эпоху Ренессанса он оставляет без комментариев, ибо ему было бы трудно это объяснить, исходя из «физиологического разложения простейших рефлексов».

Поглощенный созерцанием величественных античных профилей и торсов, Авдеев не нисходит до того, чтобы опустить глаза долу и поинтересоваться, в чем античные атлеты и философы ходили по бренной земле. Зато он с гневом обличает наших «разнузданных» современников: «Белый человек, поддавшись бесконтрольным веяниям расовочуждой моды и нацепивший на ноги сандалии, известные в народе как “вьетнамки”, так же совершает насилие над своей расовой конституцией, ибо большой палец его ноги физически не способен обхватывать ремешок, продетый между ним и остальными четырьмя пальцами ступни». Испытывающему неудобства с большим пальцем ноги Авдееву невдомек, что древние греки и римляне ходили в легких сандалиях с ремешком, отделявшим большой палец от остальных! И эта традиция, хорошо зафиксированная античным искусством, сохранилась в современной летней обуви у испанцев и итальянцев.

Похоже, в своем увлечении античностью Авдеев не удосужился заглянуть ни в одно оригинальное произведение античных писателей. Иначе ему не пришло бы в голову заявить, что «массовый гомосексуализм как социально-биологическое явление в древнем мире имел своим происхождением исключительно Восток. Древняя Европа не имела о нем представления». Достаточно открыть книгу Светония, чтобы убедиться в том, что это не так. Да и истинного смысла выражения «платоническая любовь» инженер Авдеев, очевидно, не знает.

Рассуждая о «божественном отношении к девственницам» у индоевропейцев и об их незнакомстве с «экзотическими формами разврата», он снова попадает впросак. Ибо как в таком случае можно оценивать гарем князя Владимира, право первой ночи в феодальной Европе и, тем более, известный у древних славян обычай принесения в жертву девственниц при закладке крепостей?

Далее, отмечая, что «стремление к искусственному уродованию своего тела у представителей некоторых этносов связано с осознанием ими несовершенства собственного строения» и что любезный ему зороастризм запрещал любые пластические операции, Авдеев вещает: «Вторгаться в собственное тело, данное Богом, значит служить дьяволу. Такова была извечная мораль древних ариев». Между тем с «извечной моралью ариев» дело обстояло совсем иначе. Антропологи и археологи давно фиксируют обычай деформации черепа у сарматов и алан. Знали его и древние германцы – тюринги, бургунды, баювары, свевы, руги, гепиды, лангобарды и др. Этот обычай бытовал в индоиранском мире еще во второй половине II тыс. до н.э., причем тогда деформации подвергались равным образом как долихокефалы, так и брахикефалы [74]. А у пазырыкских скифов были популярны сложные татуировки, выполнявшиеся глубоким накалыванием [75]. Иными словами, никаких кардинальных различий в отношении к своему телу между древними индоевропейцами и другими народами ученые не знают.

Обличая «европейцев, увлекающихся всякого рода “восточной экзотикой”», Авдеев склонен связывать их с «выходцами из маргинальных слоев населения с ярко выраженным дегенеративным астеническим психотипом». Между тем в Западной Европе «восточной экзотикой» увлекались постимпрессионисты, а в России – поэты и художники Серебряного века, в также теософы во главе с мадам Блаватской, положившей немало сил для популяризации расовой теории. Да и сам Авдеев числит себя поклонником зороастризма, связанного отнюдь не с Европой, а с Ираном, расположенном на Востоке! Означает ли это, что и он вместе с «выходцами из маргинальных слоев» обладает «дегенеративным астеническим психотипом»?

«Расология» против современной науки

Впрочем, все эти многочисленные проколы, видимо, кажутся Авдееву малосущественными по сравнению с величественной задачей возведения здания «расологии». Цели этой доселе невиданной у нас «науки» Авдеев определяет следующим образом: «Под расологией нужно понимать единую философскую систему, находящуюся на стыке естественных, точных и гуманитарных наук, посредством которой все социальные, культурные, экономические и политические явления человеческой истории объясняются действием наследственных расовых различий народов, данную историю творящих». Ничего нового в этом нет; ведь это, по сути дела, попытка возрождения получившей некоторую популярность на рубеже XIX–XX века «антропосоциологии» или «политической антропологии», ведущими теоретиками которой были немцы Отто Аммон и Людвиг Вольтман, французы Поль Брока и Жорж Ваше де Ляпуж и их последователи. Новое заключается лишь в том, что, если те проводили самостоятельные исследования и разрабатывали свои собственные, пусть и весьма сомнительные и противоречивые, концепции, то Авдеев никаких исследований не проводит и проводить не собирается. Свою роль он определяет просто: «Не фиксировать, но оценивать и объяснять – вот задача расологии». То, что оценка и объяснение требуют определенных профессиональных знаний и квалификации, его, похоже, не тревожит, а, как и что он «оценивает и объясняет», мы уже видели выше. Не будучи ни антропологом, ни историком, ни экономистом, ни политологом, гораздо более достойной для себя миссией он считает «укрепление самосознания белой расы». Мало того, в этом он видит «великую провиденциальную задачу» русской науки, подчеркивая, что она якобы должна «открыто встать на защиту интересов того первоисточника, из которого вышла, то есть европеоидной расы». Иными словами, на его взгляд, русские ученые должны бросить скучные поиски никому не нужной научной истины и стать идеологами и пропагандистами, посвящая всю свою энергию отстаиванию «расовых интересов». Ведь, «если ученый считает науку интернациональной, то в процессе научного творчества он неизбежно служит интересам чужих рас, а не своей собственной». Авдеев даже предлагает красивую метафору, очевидно, полагая, что она покажется ученым соблазнительной: «Расолог – цепной пес расы, предупреждающий о чужаках даже тогда, когда хозяин не бросает ему костей».

При этом в своей борьбе с «интернационализмом» ратуя за сугубо «русскую науку» и утверждая, что «чуждая мысль – это почти всегда психическая инфекция», Авдеев без тени смущения позволяет себе обильные заимствования из трудов немецких, французских, английских и других ученых. Мало того, хотя «дети местечковых портных и шинкарей» вызывают у него приступы ярости, его «арийский патриотизм» и страх «психической инфекции» не мешают ему неоднократно ссылаться на идеи ученых еврейского происхождения, если они, как ему кажется, работают на его концепцию.

Любопытно, что Авдеев критикует ученых прошлого за то, что те «смешивали сугубо биологические параметры с лингвистическими и этнографическими факторами, из-за чего постоянно возникала путаница», и указывает на абсурдность таких терминов, как «германская раса», «славянская раса» и т.д. Однако он и сам не безгрешен. Ведь он неоднократно пишет о «врожденных расовых различиях народов», прославляет «долихокефальных арийцев» и превозносит тех, кто в конце XIX – начале XX века писал о культуртрегерстве белокурых и голубоглазых «арийцев», тем самым отождествляя расу, язык и культуру. При этом он тщательно скрывает, что уже тогда против этого выступал так высоко почитаемый им Жозеф Деникер, а до него - авторитетнейшие ученые того времени, немец Рудольф Вирхов и русский Дмитрий Анучин. Мало того, он игнорирует, а, возможно, и не знает тот известный еще около 150 лет назад Полю Брока факт, что наивысший показатель долихокефалии встречался отнюдь не у «арийцев», а у африканцев и австралийских аборигенов [76].

Авдеев пишет: «Исторически сложившаяся комбинация расовых типов являет собой продукт социального развития – этнос, и тот тип, который в нем доминирует, впоследствии формирует физический и духовный облик каждой национальной общности. Это правило было прочно усвоено и стало базовым для расовой теории». Однако он не сообщает читателю, что это представление, доминировавшее в науке ровно сто лет назад, было давно отброшено и сегодня представляет лишь историографический курьез.

Действительно, тогда исходили из понятия идеального расового типа, а поскольку он нигде не встречался, полагали, что существовавшие когда-то на Земле чистые расы позднее смешивались и современные антропологические типы содержат их в той или иной пропорции. Поэтому, измеряя отдельных людей, антропологи пытались выявить в них соотношение тех или иных признаков идеальных расовых типов. Из этого некоторые из них делали вывод о доминировании того или иного «расового типа», что и подхватывает Авдеев. Следуя за ранними антропологами, он, во-первых, делает акцент на классификационных признаках и рассматривает расы как неизменные во времени, а во-вторых, пытается расставить расы на разных ступеньках эволюционной лестницы и говорит о «примитивных расах». При этом он не учитывает эволюционных изменений и вовсе не знает об исследованиях антропологической вариативности, вызванной адаптацией, мутацией или генным дрейфом.

Подход, которому он следует, утратил свою легитимность уже около ста лет назад, ибо массовые обмеры показали значительную индивидуальную вариативность. Тогда Отто Аммон, собравший огромный краниологический материал, не смог показать фотографию ни одного представителя «чистого альпийского типа», который он выделял путем статистики [77]. Мало того, во второй половине XIX века ученые разных стран применяли для обмеров разные методики, и это также влияло на результаты их исследований, которые нередко оказывались несопоставимыми. Уже в начале XX века стало ясно, что такой подход страдает значительной долей субъективизма. Тогда было показано, что «раса» или «расовый тип» являются плодом усредненных статистических подсчетов.

Прежний подход старался спасти польский антрополог Ян Чекановский, попытавшийся опереться на генетику и доказывавший, что расовые признаки наследуются целым комплексом. Однако генетические исследования заставили отбросить и эту концепцию, ибо было показано, что отдельные антропологические признаки наследовались независимо и это вело к независимой комбинации отдельных генов. Этим и определялась значительная индивидуальная вариативность. В итоге в 1930–1940-х годы сформировался новый подход – популяционная концепция расы, которую известный советский антрополог Валерий Алексеев характеризовал следующим образом: «Раса рассматривается не как простая сумма индивидуумов, а как самостоятельное образование, имеющее свою собственную структуру и несводимое только к количественному эффекту увеличения числа индивидуумов. Признаки в пределах расы складываются в иные сочетания по сравнению с индивидуумом …, а значит, изменчивость индивидуума не может служить мерилом групповой изменчивости. Индивидуум не отражает в своей морфологии и физиологии расовых свойств или отражает их лишь в слабой степени. Таким образом, раса представляет собой не индивидуально-типологическое, а групповое понятие, что и находит отражение в представлении о расе как популяции, то есть как о совокупности индивидуумов, управляемой не суммарными эффектами увеличения численности индивидуумов, а своими собственными популяционно-генетическими закономерностями». Поэтому ни отдельно взятый череп, ни отдельный индивид не дают возможности судить о каких-либо устойчивых «расовых признаках» [78]. «Индивидуум, – подчеркивал Алексеев, – не является носителем расовых свойств, значит попытка определения его расового типа – научная фикция» [79].

В этом отношении курьезным в работе Авдеева является то, что, выказывая всяческое уважение к выдающемуся советскому антропологу В.В. Бунаку, он в ярости отвергает его известную работу «Раса как историческое понятие» [80], называя ее «конъюнктурной», написанной якобы в угоду режиму. Между тем современные российские антропологи именно эту работу причисляют к ценнейшему наследию, оставленному Бунаком, ибо в ней тот фактически сформулировал основы популяционно-генетической концепции расы [81]. По словам Сергея Васильева и Михаила Урысона, это – «шедевр», «глубокое теоретическое исследование в области расоведения, когда-либо опубликованное в отечественной, да и, вероятно, в мировой антропологии» [82]. Иными словами, они высоко ценят именно то, что Авдеев отвергает, оставаясь на позициях безнадежно отставшей от времени индивидуально-психологической концепции расы. Действительно, сегодня представляется аксиомой то, что человек не является биологически неизменным, и, как и писал Бунак, процесс изменений постоянно продолжается. Всячески восхваляемый Авдеевым выдающийся советский антрополог В.П. Алексеев посвятил целую книгу обсуждению биологической изменчивости человека. Там он, в частности, призывал «отойти от сухого представления о морфологии и физиологии человека как о сумме постоянных и перейти к диалектическому взгляду на них как на выражение спектра видовой изменчивости». Ему казалось особенно важно подчеркнуть «биологическое приспособление {человека} к окружающей его многообразной природной и социальной среде» [83]. Но именно это Авдеев не приемлет, пытаясь воскресить представление XIX века о якобы вечности и неизменности «расовых особенностей».

Нет никаких оснований для безоговорочного выведения «национальной общности» из «этноса», как это делает Авдеев, ибо этнос представляет собой этнокультурную общность, а нация – общественно-политическую. Из этого следует, что за редким исключением нации складываются на основе нескольких этнических групп и не имеют отношения к какому-либо «доминирующему расовому типу».

Кроме того, нет и оснований для утверждений о жесткой связи между физическим и духовным обликом человека. Если убеждение в наличии такой связи вдохновляло основателей физической антропологии в XIX веке, то с тех пор специалисты отвергли такой подход как примитивный и безосновательный. Сегодня его разделяют лишь неисправимые расисты. В этом отношении показательно болезненное внимание Авдеева к давно отвергнутой теории Чезаре Ломброзо (1835–1909) о «физическом типе» преступника [84]. В поисках союзников Авдеев пытается изобразить Бунака сторонником идей Ломброзо. Но в названной Авдеевым работе Бунак проявлял предельную осторожность: он полностью отвергал школу Ломброзо, писал о неудовлетворительности имеющихся данных и слабой разработанности методик. В итоге он отрицал возможность установления какого-либо физического или расового типа преступника [85]. Авдеев забывает упомянуть и о том, что почитаемый им Б. Жуков недвусмысленно предупреждал против попыток определять психические качества человека по особенностям его лица [86]. Мало того, метод Ломброзо, будь он надежным, позволил бы усмотреть склонность к преступности именно у «нордической расы» [87]. Не менее шокирующими были результаты проведенных в конце XIX века исследований, показавших, что в среднем по весу своего мозга преступники превосходили гениев [88]. Возможно, поэтому близкий соратник Авдеева поправляет его: «Судить о личности по экстерьеру опрометчиво» [89]. Впрочем, не менее опрометчиво судить о личности, как о лошади.

Соблазн расовой теории

Концепция Авдеева содержит все основные положения расовой теории, лежавшей в основе расистской идеологии и практики XX века. Это, во-первых, вера в гомогенную и неизменную биологическую расу, которая представляется Авдееву целостным организмом. Человеческую расу он уподобляет породе животных и утверждает, что якобы социальные общности исконно формировались на основе «единства крови и ареала». Иными словами, раса видится ему не только биологическим единством, но и основой для социальной общности.

Во-вторых, идею «единства человеческого рода», разделяемую сегодня всеми специалистами, он объявляет «политизированной химерой», и для него не человечество в целом, а именно раса представляется «видом» («различные человеческие расы – суть различные человеческие виды»). Именно поэтому он с энтузиазмом хватается за давно отброшенную наукой гипотезу полигенизма, согласно которой разные расы происходили от разных предков и якобы обречены вечно сохранять свои исконные расовые качества.

В-третьих, он настаивает на неразрывной связи телесного с духовным и всячески пытается реабилитировать понятие «психологии расы», в чем прямо опирается на исследования нацистских ученых. У него не вызывает никаких сомнений то, что «расовая принадлежность» будто бы жестко определяет ценности, мировоззрение, политическую позицию человека и предопределяет его поведение («ценности, нормы и принципы мировосприятия есть биологические константы», «различия биологического строения ведут к различиям в поведении, а также – к различиям в оценке явлений»). Тем самым инженеру Авдееву кажется соблазнительным вернуть нас даже не в XIX-й, а в середину XVIII века, когда французский философ Жюльен Ламерти провозгласил человека «машиной». Именно здесь инженер чувствует себя в своей стихии, ибо с машиной ему иметь дело сподручнее, чем с непонятными ему социальными и культурными явлениями.

Поэтому, в-четвертых, Авдеев провозглашает биологию основой социальной, культурной и политической истории. Соответственно, он биологизирует этнос и культуру и пишет о «врожденных расовых различиях народов» («любая культура есть результат биологической жизнедеятельности исторически сложившегося сообщества», а «расология… акцентирует свое внимание на социокультурном и политическом аспектах различий»).

В-пятых, представляя расу интегрированным единством всех составляющих, он доказывает вред расового смешения, якобы вносящего в эту систему гибельный дисбаланс, ведущий к ее разрушению. В этом контексте он пишет и о «несовместимости культур», к чему якобы приводит «наплыв афро-азиатских мигрантов», будто бы страдающих опасным наследственным пороком [90]. Он упрекает их в беспричинной агрессивности и необычайной склонности к преступному поведению [91].

В-шестых, Авдеев выступает за иерархию рас, придание им разного качества и разной ценности («расология является принципиально отличной от классической антропологии. Это наука, изучающая качественные различия между большими человеческими группами»; «природное неравенство – это причина любого культурного, социального и политического движения вообще»; «далеко не все человеческие биотипы обладают в равной степени способностью к созиданию культуры. Обнаружилось, что объективно существуют биотипы более и менее “ценные” с точки зрения вклада в мировую сокровищницу культуры», «человек белокурой расы… является наиболее биологически ценным», причем «избранность – это не метафора, а генетико-биохимическая данность»). Это, похоже, заставляет его откорректировать предыдущий постулат. Оказывается, вовсе не любое смешение является гибельным: «Вливаясь в кровь какого-либо народа, одна раса, будто химический реактив, добавляет ему творческих сил, жизненной активности, а другая приводит к преждевременной деградации и социальной лености». Однако этот механизм он оставляет без комментариев, не замечая, что при смешении происходит двустороннее взаимодействие. В любом случае все эти спекулятивные рассуждения не подтверждаются никакими эмпирическими данными.

В-седьмых, он объявляет все цивилизации плодом активности «высшей расы» и, вслед за английским историком XIX века Эдуардом Гиббоном, пишет об античности: «Европейская, преимущественно северная, раса создала невиданный гигантский организм мировой империи, а менее ценные в культуробиологическом отношении представители рас Передней Азии, Африки и Средиземноморья, постепенно заняв командные посты, даже не сумели сохранить это бесценное творение, приведя его к деградации в диких извращенных оргиях Востока». И Авдеев безапелляционно заявляет, что «империи создают расово-чистые народы, а помеси эти империи разрушают». В этом он следует такому же, как он, дилетанту, французскому аристократу Гобино, который давно известен вовсе не как ученый, а как один из основоположников расовой теории, необоснованно объясняющей развитие истории биологическими факторами [92].

Наконец, в-восьмых, Авдеев придает своей концепции огромное прикладное значение, ибо она способна оказать помощь в «расовой борьбе за существование» («стратегию борьбы за существование {расология} обосновывает через максимальное использование расовых признаков своей группы в противостоянии с расовыми признаками биологических конкурентов за “место под солнцем”», «максимально успешное противостояние инородным напастям и инфекциям – вот прямая и единственная задача. Цель применения ее научных методов сводится к распознаванию и нейтрализации всех чужеродных влияний, проникающих в ареал своей расы, на каком бы уровне они ни проявлялись»). Он пускается в рассуждения о «наследственной политической преступности» и в приступе ностальгии «вспоминает», что «в НКВД времен Л.П. Берии учитывали те же признаки для вынесения приговоров врагам народа, то есть наследственным политическим преступникам».

В связи с этим Авдеев делит население России на «высшие» и «низшие» расы: «Российская империя, так же как до этого Великая Русь, были основаны великорусским племенем, у которого в силу его наследственно обусловленных расовых признаков сам процесс и очередность зарастания черепных швов происходит по модели, свойственной “высшей” расе, в то время как у “инородцев России” преобладает модель, позволяющая отнести их преимущественно к “низшим” расам». При этом он доказывает, что «принадлежность к государствообразующей нации – понятие не социокультурное и не мистическое, а расово-биологическое, измеряемое по множеству параметров, но более всего отражаемое в весе, сложности устройства и эволюционной ценности мозга ее представителей».

Мало того, одна лишь борьба между расами Авдееву явно скучна. Ведь «мировая история – это не только борьба больших рас, но в еще большей степени – борьба расовых ядер со своей собственной генетической периферией». Чем же определяется эта борьба и почему она необходима? Авдеев отвечает: «Именно на расовое ядро народа приходится основная историческая нагрузка в процессе государственного строительства и созидания культурных ценностей. У представителей метисной периферии, не прошедших антропоэстетический отбор на соответствие усредненному расовому идеалу, государственнический инстинкт ослаблен, и, как следствие, из числа бастардов формируются легионы всякого рода отступников и прозелитов. Именно расовое ядро народа представляет собой средоточие приложения исторических сил, а не внерасовый, разноплеменный шлак, в который, будто в песок, уходят все благие помыслы вождей и религиозных лидеров». Но кто и как будет определять «расовое ядро народа» и его «периферию», если сами эти понятия достаточно условны и никаких строгих методов для их определения не имеется? Ясно, что «генетическую периферию» будут определять сам Авдеев и ему подобные, как в свое время Герман Геринг определял, кто еврей, а кто нет [93].

Авдееву видятся очертания новой «нордической (арийской) науки», призванной создать «новую сверхсовершенную белую расу на основе лучших биологических компонентов существующей белой расы». Кроме того, «на основе новых методов дерматоглифики станет возможным заново, и теперь уже окончательно, восстановить подлинную политическую, социальную и культурную историю человечества. Возможно будет перечисление всех народов, что содействовали образованию великих государств, и тех, что, напротив, принимали участие в их разрушении. Можно будет точно узнать, как теперь называются потомки тех или иных древних племен. Всякая ложь и фальсификации в межнациональных отношениях перестанут иметь под собой какую-либо почву. Историзм, как универсальный метод исторического исследования, должен будет исчезнуть, а вот расовая историософия и ревизионизм имеют все основания пережить второе рождение. Все культуротворящие народы и народы-паразиты возможно будет обозначить, как элементы в периодической таблице Менделеева. Место популяционной генетики в высших учебных заведениях займут политическая генетика и популяционная казуистика. Точно так же на основе современной науки социобиологии можно идентифицировать и высчитать народы-доноры и народы-паразиты, и тогда самым естественным образом возникнут, например, такие науки, как социальная паразитология, эволюционная паразитология и биологическая культурология».

Похоже, что «высчитывание народов-доноров и народов-паразитов» не ограничивается у Авдеева простой игрой ума; ведь он мечтает о прикладном значении своей «науки». «Не гуманитарии отныне должны будут вырабатывать моральные критерии в обществе, а биологи и инженеры-системотехники», - и наконец-то забытый своими коллегами инженер Авдеев найдет достойное дело, соответствующее его способностям и желаниям. «Цепной пес расы» явно готовится к прыжку, но ... «не вставая с дивана», где он собирается «создавать новые государства», осуществляя «точный расчет оптимальной расово-этнической структуры для данной территории и данного ландшафта»!

Книга заканчивается на поистине оптимистической ноте. Автор вещает: «Нам осталось лишь вызвать к жизни былинного русского Иванушку Дурачка, не обремененного “по глупости” общечеловеческими гуманистическими идеалами, и поэтому способного включить генетическую программу {инорасовых} Кащеев на самоуничтожение, чтобы мгновенная агония паразитов вычеркнула их из нашего времени раз и навсегда».

Иными словами, перед нами выработанная на родном диване программа борьбы за «чистоту расы», вполне достойная нацистских вождей. Авдеев всеми силами старается придать ей «научность», стремясь вернуть нас к имеющей столетнюю давность псевдонаучной концепции социодарвинизма, или антропосоциологии. При этом он делает вид, что ему ничего неизвестно ни о геноциде, устроенном нацистами, ни о режиме апартеида в Южной Африке, ни о целой эпохе дискриминации чернокожего населения в США. Однако, всячески подчеркивая роль «биологического фактора» в истории, наш «диванный инженер» мог бы поинтересоваться, чем закончилась для германских нацистов устроенная ими «расовая борьба за существование».

Сам Авдеев наотрез отказывается считать свою концепцию расистской. Он и здесь пытается спрятаться за спины авторитетов, заявляя, что опирается на «корифеев мировой и отечественной классической антропологии, которую никто и никогда не обвинял в расизме, что автоматически и с нас снимает всякую ответственность». Между тем сегодня в десятках книг доказывается, что это была расовая наука, служившая расистским целям. Вот, например, как характеризуют расистскую доктрину специалисты.

По словам американского антрополога Джозефа Бердселла, классический расизм опирался на следующие постулаты, которые до сих пор имеют своих приверженцев: а) убеждение в реальном существовании обособленных рас; б) вера в то, что расы резко различаются по своей генетической основе; в) вывод о том, что одни расы имеют существенные преимущества перед другими; г) ссылки на интеллектуальные тесты, будто бы доказывающие, что белые отличаются от чернокожих более развитыми умственными способностями; д) утверждение о том, что мозг негров анатомически недоразвит [94]; е) вывод о том, что белых отличает способность к созданию высоких цивилизаций; ж) стремление к поддержанию «чистоты» белой расы путем предотвращения межрасовых браков [95].

Советский социолог А. Шийк суммировал положения расовой теории следующим образом: 1) человечество состоит из рас с твердыми и неизменными телесными признаками; 2) эти телесные свойства определяют духовную жизнь людей, их характер и умственные способности; 3) расовые свойства отражаются в языке; 4) расы делятся на высшие, способные к прогрессу, и низшие, ущербные в умственном и моральном отношении; 5) изменение телесных и духовных особенностей расы возможно лишь путем отбора с учетом генетической наследственности, а окружающая среда в этом никакой роли не играет; 6) смешение рас ведет к упадку и расовому вырождению, и этого следует избегать путем расовой сегрегации; 7) суть истории составляет борьба рас за существование; 8) расовая ненависть является «естественным инстинктом» [96].

Французский социолог Цветан Тодоров связывает расистскую доктрину со следующими аксиомами: 1) признание реального существования рас, то есть групп, четко различающихся между собой по соматическим признакам, которые признаются существенными для судеб человечества; 2) вера в неразрывную связь между физическим типом и моральными качествами, возведение культурных различий к физическим; 3) вера в «расово-культурную (этническую)» предопределенность индивидуального поведения; 4) приверженность идее универсальной (по сути, этноцентристской) иерархии ценностей, предопределяющей неравное положение отдельных «рас»; 5) стремление воплотить изложенные постулаты в политической практике, практике «расизма в действии» [97].

В свою очередь, характеризуя расизм викторианской эпохи в Англии, Дуглас Лоример выделяет две его основные черты - «веру в естественное неравенство людей и готовность беспечно рассуждать о расовых или этнических характерах» [98].

Английский социолог Роберт Майлз видит в расизме прежде всего идеологию, которая может воплощаться на практике весьма по-разному. Она, во-первых, выделяет какую-то группу по соматическим признакам и, тем самым, имеет сигнификативную функцию. Во-вторых, она представляет такие группы естественными образованиями и наделяет их различной природой и разными статусами. В-третьих, эта природа представляется имеющей негативный характер, а потому от общения с чужой группы расисты ожидают печальных последствий. Кроме того, иную группу обычно представляют по оппозиции своей, наделяя ее прямо противоположными качествами. На практике расизм может выступать стройной теорией, а может принимать форму бытовых стереотипов и предрассудков. Подобно мифу, расовая идеология претендует на то, чтобы упорядочивать мир и давать ему объяснение, хотя и ошибочное [99].

Иными словами, под классическим (биологическим) расизмом понимается концепция, во-первых, возводящая все различия между народами (в культуре, поведении, мировосприятии) к их «расовым истокам», то есть к физическим признакам, таким как кровь, форма носа, цвет волос, разрез глаз и пр., а во-вторых, утверждающая на этом основании извечное неравенство рас и настаивающая на подведении под это правовой базы. Как замечала Рут Бенедикт, расизм – это прежде всего вера в то, что человеческая судьба предопределяется биологией [100]. Этот расизм, порожденный эпохой колониализма, исходил из понятия о высших и низших расах и, вопреки всем имеющимся научным данным, утверждал, что именно расовые различия определяют ход развития истории и культуры. Нетрудно заметить, что основные положения концепции Авдеева идеально удовлетворяют всем приведенным определениям. И это не случайно. Ведь в своих построениях он апеллирует к «знаниям», почерпнутым у тех западных специалистов, которые более полувека развивали расовую теорию, с благодарностью использовавшуюся в разных странах политиками-расистами, включая режим апартеида в ЮАР и нацизм в гитлеровской Германии. Вот почему Авдеев с ненавистью отметает термин «расизм» как якобы «журналистский новодел, созданный политически ангажированными людьми и не имеющий четкого и вразумительного научного обоснования».

Однако сегодня тот биологический расизм, который служит Авдееву символом веры, не только имеет достаточно строгое научное определение, выработанное специалистами, но и встречает не менее обоснованное научное опровержение. Мало того, научная критика расизма является давней традицией отечественной науки [101]. При этом отечественные ученые единодушны в том, что нет каких-либо высших и низших рас, антропологические особенности не влияют на умственное развитие, нет связи между физическими и психическими особенностями человека.

Провозглашая приоритет «русской расовой мысли», российские расологи почему-то испытывают особый пиетет к немецким антропологам эпохи нацизма и настаивают на том, что те якобы хранили верность «подлинной науке», никак не поддерживали нацистский режим и оставались в стороне от живодерской нацистской практики [102]. Между тем это не так. Сегодня имеются десятки монографических исследований, свидетельствующих об активном участии немецких специалистов самого разного профиля в бесчеловечных опытах над заключенными концлагерей и в проведении политики «расовой гигиены», не говоря уже о поддержке нацистской расовой теории. Известные немецкие физики Филипп Ленард и Йоганнес Штарк, поддержавшие Гитлера в 1924 году, развивали в годы нацизма «арийскую физику» и всячески пытались дискредитировать теорию относительности Альберта Эйнштейна [103].

С нацистами сотрудничал первый директор Института антропологии, наследственности и евгеники Общества Кайзера Вильгельма (ОКВ), основанного в 1928 году, Ойген Фишер, ставший при нацистах ректором Берлинского университета и старавшийся научно обосновать идею о вреде смешанных браков. Большую роль при нацистах играл плодовитый популяризатор расовой теории и «превосходства нордической расы» Ганс Гюнтер («расовый Гюнтер»), входивший в Совет по расовой демографии и политике и с 1935 года возглавлявший Расовый институт в Берлинском университете. Автор многочисленных учебников по генетике и евгенике Фриц фон Ленц заведовал Отделом расовой гигиены в Институте антропологии, генетики человека и евгеники ОКВ и руководил кафедрой расовой гигиены в Берлинском университете. Принявший с энтузиазмом нацистский режим, он пережил душевную травму в связи с его падением, но избежал судебных преследований. Правда, в 1947 году ему запретили читать лекции студентам. Директор Института психиатрии в Мюнхенском университете и глава «Немецкого общества расовой гигиены» Эрнст Рюдин приветствовал нацизм, давший ему возможность заниматься расовой гигиеной на практике. Именно он был в 1933 году главным составителем «Акта о стерилизации». В развитии нацистской расовой теории участвовал и физический антрополог Отто Рехе, входивший в Главный комитет по расе и колонизации СС.

При нацистах была создана целая сеть исследовательских центров, призванных легитимировать их расистскую практику авторитетом науки. Например, в Университете Франкфурта-на-Майне был учрежден Институт генетики и расовой гигиены, сотрудники которого в годы войны работали в Освенциме. В Институте антропологии, генетики человека и евгеники ОКВ Отдел по изучению расы под руководством Вольфганга Абеля занимался евреями Восточной Европы и цыганами, и именно его сотрудником был в 1942-1945 годы известный доктор Йозеф Менгеле, проводивший изуверские опыты над заключенными в Освенциме. В 1936 году был основан Исследовательский центр по расовой гигиене и наследственности при Отделе здоровья Рейха, занимавшийся цыганами. Он финансировался из ведомства Г. Гиммлера, бессменного руководителя СС, который со временем взял под свою опеку все «расовые исследования». В частности, он патронировал и Отдел по расовым вопросам в Йене, занимавшийся гомосексуалистами. В Гиссене работал Институт охраны наследственности и расы, изучавший «асоциальные элементы» и цыган. А в Министерстве здравоохранения имелся специальный отдел, доказывавший якобы генетические основания «преступных наклонностей» цыган. Одновременно при нацистской партии функционировало Расово-политическое управление во главе с врачом Вальтером Гроссом. При Министерстве внутренних дел с 1933 года работала Комиссия экспертов по народонаселению и расовой политике, осуществлявшая координацию деятельности научно-исследовательских институтов, разрабатывавшая политику стерилизации и «расовой чистоты» и обосновывающая нацистские расовые законы. В 1935–1937 годы Фишер, Ленц, Гюнтер и Абель помогли Гестапо осуществить стерилизацию «рейнских ублюдков», то есть детей французских солдат африканского происхождения и немецких женщин [104]. Сотрудники работавшей в составе СС псевдонаучной организации «Аненербе» участвовали в бесчеловечных опытах над людьми в немецких концлагерях и охотно использовали их останки как «научный материал» [105].

Однако судьба узников нацистских концлагерей оставляет Авдеева равнодушным. Зато он всеми силами пытается доказать, что германские шовинисты с симпатией относились к славянам и, прежде всего, к русским. Например, он утверждает, будто один из главных создателей «арийской теории» Хьюстон Чемберлен хорошо отзывался о славянах. Но вот что тот писал своей тетке: «Русские – наши заклятые враги и враги западной цивилизации… наша политика в отношении Восточной Европы должна определяться хорошим пониманием этого» [106]. В свою очередь, В. Абель был автором подготовленного в 1942 году плана «прогрессивного уничтожения» «русской расы», согласно которому «северные русские» подлежали «германизации», а остальных ждала высылка в Сибирь [107]. Да и соавтор Авдеева А.Н. Савельев пишет о ненависти немцев к славянам! [108] Не странно ли, что «объективная наука расология» приводит своих адептов к прямо противоположным выводам?

Любопытно, что в 1930-е годы нацистской расовой теорией соблазнилось и немало немецких философов, пытавшихся придать ей философскую основательность. А в секретной инструкции, разработанной для СС и СД в октябре 1941 года, когда началось истребление евреев Восточной Европы, можно найти немало ссылок на ведущих немецких биологов и генетиков того времени. Именно при нацистах в моду вошел термин «политическая биология», и нацистские политики начали оправдывать свои действия ссылками на биологию и генетику. В частности, популярность в политической лексике получили такие термины, как «селекция», «специальное мероприятие», «освобождение», «усыпление» и «вымирание», причем политики считали своим долгом помочь тем, кто не хотел добровольно следовать этим «законам», установленным нацистскими «учеными» [109]. Между тем вот как сегодня характеризует нацистскую науку известный немецкий историк Франк Феттен: «Научная расовая антропология 1930-х годов почти всегда была псевдонаучной болтовней, а термин “раса” служил лишь удобным определением для всего того, что другим способом объяснить не могли» [110]. Даже если сами ученые не участвовали лично в аморальных экспериментах над живыми людьми, своими псевдонаучными писаниями они легитимировали действия СС [111].

Грезы о «чистой расе»

По сути, именно описанную выше традицию и стремятся оживить нынешние российские расологи. Свои взгляды Авдеев объясняет так: «Мы рассматриваем биологические, наследственные признаки человеческого организма в его расовой привязке в социальном, культурном, политическом, историческом аспектах». Объявив себя «основателем расовой школы», заниматься собственными исследованиями он не намерен. Ему хватает данных, собранных «научным расизмом» в XIX – начале XX века, а о культурах народов мира ему достаточно той информации, которую он узнает из теленовостей. И он заявляет: «Мы должны исходить из тех реалий и той терминологии, которые были сформулированы основоположниками расовой науки» [112]. Однако быть жалким эпигоном ему тоже не хочется, и его идеи немало удивили бы «основоположников». Например, для него «русский народ – совокупность людей с повышенным процентом одного и того же гена биохимического кода». Следовательно, «тот, кто записался в русы, - это пришлый элемент, вот отсюда вся славянщина как раз и берётся. Вот это всё и надо выгонять. Оставлять чистое расовое ядро. А пришлые помеси никого не интересуют и не должны рассматриваться ни в каком контексте». Между тем о каком именно «гене биохимического кода» идет речь и, что еще интереснее, за какие именно «расовые признаки» отвечает этот ген, Авдеев говорить не берется.

Авдеев никак не доказывает свои утверждения. Он вещает, полагая, что все должны верить ему на слово. Например, вопреки имеющимся фактам, он утверждает, что «русские – расово чистая в своей основе, гомогенная, преимущественно нордическая ветвь европеоидной расы. Самый точный на сегодняшний день генетико-антропологический анализ на основе этнической и расовой дерматоглифики дает совершенно однозначное решение проблемы. Все, кто думают иначе, заблуждаются; все, кто говорят иначе, находятся в оппозиции к нам» [113]. В другом месте он уточняет этот свой тезис. Ведь «указания на мнимую биологическую вторичность русских и их смешение с финнами и тюрками с незапамятных времен исходит от недругов белой расы». Ибо «миф о генетической панмиксии русских – всего лишь ненаучная провокация даже не столько против русских, сколько против Белой расы вообще». Не называя по имени таинственных «злопыхателей», якобы заявляющих о «биологической вторичности русских» (такая риторика выходит за рамки профессионального языка), Авдеев не просто ставит под сомнение собранные поколениями ученых многочисленные факты, доказывающие участие различных этнических компонентов в формировании русского населения [114], но априорно причисляет сомневающихся в «чистоте» русской крови к «недругам белой расы». Мало того, похоже, финнов и тюрков он безоговорочно выносит за рамки «белой расы», хотя, как давно доказано, многие финские народы и целый ряд тюркских народов Восточной Европы относятся к различным антропологическим типам европеоидной расы. Кроме того, сами по себе категории «финны» и «тюрки» имеют прежде всего лингвистическое значение и не связаны с антропологической номенклатурой.

Специальные антропологические исследования опровергают мнение о какой-либо «расово-чистой русской расе», и в оппозиции к Авдееву оказываются все современные профессиональные антропологи. Ведь на самом деле русские включают несколько близких антропологических типов. Одни из них относятся к северным европеоидам, другие – к южным, и ни о какой «нордической ветви» говорить не приходится. При этом на границах ареала русских в эти антропологические типы входят и соседние группы нерусского населения. Так, некоторые антропологи причисляют северных русских к «беломоро-балтийской расе», куда, наряду с ними, включаются белорусы, литовцы, карелы, вепсы и ряд коми-зырянских групп. Зато эстонцы наряду со скандинавами причисляются к «атланто-балтийской расе» («северная раса» прежней номенклатуры), к которой тяготеют и латыши, хотя последние обладают и чертами «беломоро-балтийской расы» [115]. Иными словами, в Восточной Европе нет строгого соответствия между этническими группами и биологическими популяциями, как нет и резких границ между соседними популяциями. Напротив, отмечается клинальная изменчивость [116]. Это было следствием расселения восточных славян по Восточноевропейской равнине и их смешения с местным, главным образом финно-угорским, балтским и древнеиранским населением. «В результате складывалось население, которое считало себя славянским, но несло в своем расовом составе многие черты местных антропологических типов» [117].

По дерматоглифике тоже никакой особой «русской расы» не выделяется. Зато отмечается высокая гомогенность всего восточнославянского массива. При этом по ряду показателей сюда включаются и некоторые группы западных и южных славян. Кроме того, не обнаруживается и сколько-нибудь резких отличий русских от ряда соседних неславянских народов: шведов, немцев, мордвы, коми, молдаван. В частности, выяснилось, что дерматоглифические отличия между русскими и рядом западнославянских народов, с одной стороны, и некоторыми финно-угорскими и прибалтийскими народами, с другой, достаточно малы. Самые близкие расстояния отмечаются между русскими и мордвой [118]. В свою очередь, одонтологические исследования показывают определенные сходства между русскими и финскими по происхождению группами, что говорит о наличии в составе русских отчетливого финно-угорского субстрата. В то же время на юго-востоке Восточной Европы у русских обнаруживается рост признаков восточного происхождения [119]. Все это свидетельствует о том, что в ходе своего расселения восточные славяне отнюдь не стремились сохранять «чистоту крови», а активно смешивались с местными группами населения.

Но Авдеева более всего заботит «расовое ядро». А строгое определение «расы» как категории анализа кажется ему излишним, суть «расовых интересов» представляется понятной без обсуждения, образ «чужака» предельно ясен без объяснения. Расу Авдеев попросту отождествляет с «породой», находя ей полные аналогии в животном мире, а расологию объявляет «универсальной наукой, объясняющей на основе наследственных групповых характеристик индивидов их социальное, политическое, культурное, религиозное, сексуальное и иное поведение». Он просвещает читателя: «Как было доказано американским биологом Артуром Дженсеном, расово-соматический облик человека на 80% формируется его наследственностью, и только на 20% – окружающей средой» [120]. Тем же фактором он объясняет и мировоззрение человека. Между тем, апеллируя к биологическим показателям, он не объясняет, во-первых, какими именно генами определяется эта наследственность, а во-вторых, с чем связана вариативность индивидуального человеческого поведения, если, по его словам, она должна жестко определяться расовыми признаками. На удивление, объясняя «расовые особенности», он опирается на статистику, полагая, что именно средние показатели дают представление о неких имманентных расе чертах. Ему не приходит в голову, что если мировоззрение и поведение обусловлены генами, а раса строго связана с уникальным набором генов, то никакой индивидуальной вариативности быть не может, и вовсе не статистические приемы следовало бы использовать для изучения такого феномена, будь он реален. Далее, утверждая, что окружающая среда, включая природную, не оказывает никакого влияния на биологические особенности «расы» (следовало бы говорить о генетическом наследии человека), Авдеев в то же время готов полагаться на некие психологические методы для «исцеления» русских. Настаивая на «расовом единстве», он в то же время отрицает какое-либо единство «белой расы», ибо, по его мнению, в западном мире «белые нордические инстинкты поставлены на службу семитской системе ценностей» [121]. Но, если дело обстоит так плачевно, то есть если «раса» способна поддаться влиянию каких-то иных ценностей, то о каких генах и каких «природных основах» поведения и мировоззренческих установок может идти речь? На удивление, никаких противоречий Авдеев здесь не видит [122]. Иными словами, в основе его идей лежит псевдонаучная традиция, которой увлекались многие интеллектуалы конца XIX – первой половины XX века и которая была с благодарностью подхвачена нацистской наукой и практикой. К современной научной мысли все это не имеет никакого отношения.

От «русской расы» к «Белому фронту»

В начале 2005 года книги серии «Библиотека расовой мысли», включая «Расологию», рассматривались Симоновской межрайонной прокуратурой Москвы. Редакторы и авторы соответствующих книг, не являющиеся специалистами в области генетики человека и физической антропологии, убеждали прокуратуру в их «академическом, научном, исследовательском и просветительском» характере. А многочисленные благожелательные эксперты, среди которых не было ни одного специалиста по генетике, этнологии или истории, доказывали, что книги посвящены «слабо изученной тематике» и являются «достижением антропологической науки». Единственный специалист по физической антропологии, привлеченный к экспертизе, на суд не явился, но письменно сообщил, что изданные книги активно используются в учебном процессе в ряде московских вузов. Иными словами, никакого расизма в этих книгах тщательно подобранные эксперты не нашли, и прокуратура не стала возбуждать уголовное дело [123].

Действительно, прямые погромные призывы найти в книге Авдеева непросто. Однако вот что пишут о расизме специалисты: «Возвеличивание “белыми” себя – в США, нацистской Германии, Южной Африке, Европе и пр. – часто считается более грозным и коварным явлением, чем типы расизма, ставящие во главу угла принижение “Другого”…» [124]

Разумеется, признание того, что человечество делится на отдельные расы, обладающие своими биологическими особенностями, расизмом не является. Даже, если бы ученым удалось доказать наличие у отдельных человеческих популяций каких-либо биологических характеристик, несовместимых друг с другом, это был бы научный факт, не имеющий отношения к расизму. Однако таких фактов не существует, и даже деление человечества на расы ставится сегодня немалым числом специалистов под сомнение. В то же время сознательное стремление использовать непроверенные, сомнительные или давно отброшенные наукой гипотезы и подходы в качестве основания для глобальных историософских построений, а тем более для практических политических рекомендаций в отношении тех или иных «расовых (этнических) групп» высвечивает очевидную расистскую тенденцию. И если эксперты ее не заметили, то это говорит либо об их низкой квалификации, либо о том, что они разделяют ту же самую идеологию.

Между тем, опираясь на все свои сомнительные рассуждения, Авдеев предсказывает, что «будущее человечества – это расовые войны» [125], и его познания в «расовой науке» не остаются втуне. По приглашению Комитета Государственной Думы по делам СНГ и связям с соотечественниками он выступал 23 ноября 2004 г. перед народными избранниками, посвящая их в «расовый смысл» мировых событий [126].

Похоже, народные депутаты не ведают о том, что у них под боком закладываются основы Всемирного белого фронта, расистского сообщества, облюбовавшего Москву местом своих ежегодных встреч. Одна из первых ознакомительных встреч белых расистов состоялась в российской столице 26–27 августа 2004 г., и активное участие в ней, наряду с Авдеевым, приняли с российской стороны А. Севастьянов, П. Тулаев, Станислав Терехов и самозваный архиепископ Русской православной катакомбной церкви о. Амвросий. Из зарубежных гостей выделялись бывший Великий дракон Ку-клукс-клана Дэвид Дюк [127] и известный ревизионист Холокоста швейцарец Юрген Граф [128]. Свою первую конференцию в Москве расисты сумели провести 8–10 июня 2006 г., причем помещение ей предоставил Международный фонд славянской письменности и культуры, очевидно, посчитавший антихристианскую риторику российских «расологов» совместимой со своей приверженностью православию. Мероприятие проходило под девизом «Белые люди всего мира, объединяйтесь!», а во избежание непредвиденных эксцессов «чистоту крови» у участников было доверено проверять «известному расологу» В. Авдееву.

Наконец, 20-21 июля 2007 г. в Москве в Доме Союза писателей прошла очередная Международная конференция борцов за Белую Расу [129]. На этот раз, помимо российских, в ней участвовали делегаты из Бельгии, Германии, Франции, США, Испании, Греции, Болгарии, Украины и Финляндии. И, разумеется, одной из знаковых фигур там снова, как и прежде, стал Дэвид Дюк, осевший в Киеве, где, изгнанный из США, он числится профессором известной своим антисемитизмом Межрегиональной академии управления персоналом. Конференцию вел неоязычник П. Тулаев, настаивавший на объединении европейских народов «на родовой, расовой основе» для «защиты нашей расы от вымирания». Однако он не пояснил, о какой именно расе идет речь, ибо в своем докладе он призвал к «Союзу белых рас», обнаружив, тем самым, свои сомнения в единстве «белой расы».

Почетным докладчиком был один из нынешних идеологов французских «новых правых» Гийом Фай, к вящей радости русских участников причисливший русских к «арийцам». С не меньшим воодушевлением они встретили выступление бывшего эсэсовца Манфреда Редера, поделившегося своими воспоминаниями о том, как он в 1945 году защищал Берлин от советской армии. Но кульминационным моментом конференции стала эмоциональная речь Д. Дюка, назвавшего евреев главным злом современного мира и объявившего «разрешение еврейского вопроса наиважнейшей задачей!» Мало того, он убеждал русских делегатов в том, что именно это должно стать их главной целью! Не обошлось и без В. Авдеева, который наконец-то высказал свои потаенные мысли, тщательно вуалировавшиеся наукообразным кружевом «Расологии». Теперь он открыто заявил: «Никакого Запада нет и никогда не было. Запад - это ожидовленный Север! И сегодня есть только Север и Юг». Он, правда, не пояснил, к какой части света он относит себя и своих соратников. Но, очевидно, теперь именно на этом фундаменте он будет строить свою «русскую науку».

Сегодня дело уже не ограничивается одними псевдонаучными публикациями и тусовками маргиналов, и новоявленные «расовые теоретики» мечтают о продвижении своих идей в массы. Весной 2007 года издательство «Книжный мир» приступило к изданию серии «Высшие курсы этнополитики», в которой запланирован выпуск брошюр, предназначенных для учебных целей. Авторами этих брошюр являются уже известный нам Авдеев, а также имеющий филологическое образование журналист А.Н. Севастьянов, именующий себя то «идеологом русского национализма», то «известным социологом и политологом», но более известный как сопредседатель Национально-державной партии России (НДПР). Открывает упомянутую серию, предназначенную для разрабатывающегося Севастьяновым учебного курса, брошюра «Раса и этнос». В ней читатель найдет краткое популярное изложение расовой концепции Авдеева, рассмотренной выше.

Излишне возвращаться к ней вновь, но главные моменты отметить стоит. Во-первых, авторы брошюры опираются на биологическую таксономию, полностью противоречащую современной научной традиции. Отрицая единство человечества, они объявляют расу «родом», а этнос – «видом»! На биологическом языке это означает, что свободное скрещивание может якобы происходить только внутри этноса, а следовательно, этническая эндогамия объявляется биологическим законом, нарушение которого якобы оказывает вред и ведет к «вырождению». Во-вторых, авторы настойчиво пропагандируют давно опровергнутую специалистами идею полигенизма, утверждавшую, что разные расы возникли от совершенно различных предков и не имеют ничего общего между собой. В частности, вопреки всем имеющимся данным, они всячески пытаются доказать, что европейцы произошли от кроманьонца, а африканцы и азиаты – от неандертальца. В-третьих, они утверждают, что миграции «европеоидов» почти всегда (до XX века) были направлены только с севера на юг. Максимально удаляя тех от лежащих много южнее центров возникновения земледелия и скотоводства, формирования металлургии и становления древнейших цивилизаций, они фактически лишают их всех материальных основ «цивилизованности», полагая, что все это с лихвой компенсирует мистическая «расовая душа». При этом авторы клянутся в своей верности «материалистическому подходу».

Похоже, что теперь Авдеев уже забыл свои недавние рассуждения об исключительной важности «расовых предрассудков». Гордясь своим свободомыслием, авторы заявляют, что они «против любых предрассудков вообще». Но «наихудшими» им кажутся «антирасовые предрассудки», которые «антинаучны и базируются лишь на невежестве и злом умысле отдельных лиц». Так, в разряд «отдельных лиц» и «злоумышленников» попадают все современные специалисты, вовсе не горящие желанием пополнить ряды носителей «расового сознания». А «диванные расологи», не имеющие никакого понятия о том, как проводятся научные исследования, уже мыслят себя властителями дум и готовятся передать свой «богатый опыт» подрастающему поколению.

Проявляя чудовищное невежество, авторы, предлагающие себя в качестве наставников молодежи, похоже, даже не открывали ни один современный учебник по археологии, истории первобытного общества или древней истории. Между тем Севастьянов уже нашел для себя подходящую образовательную площадку и пытается просвещать скинхедов по части «расовых отношений» и «расовой истории». Он стремится пробудить в них «расовое сознание», то есть сознание своей принадлежности к «высшей расе», якобы противостоящей генетически иным и потому «ущербным» обитателям Африки и Азии [130]. Заряжаясь «расовым сознанием», его воспитанники не намерены сидеть, сложа руки. Они активно действуют, и число жертв новоявленных «арийцев» с каждым годом все возрастает [131].

Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект N 07-01-00121a.

---

По этой теме читайте также:

---