Хортица расположена близ Днепрогэса. Отсюда мы и отправились в путешествие.
Автомобиль пронесся вдоль плотины, миновал новый город, вплотную к которому подступали поля кукурузы, и затрясся по дороге, ведущей через цепочку холмов. Далеко в долине поблескивал ручей. Возле погоста дорога пошла вниз. У околицы села, на поросшем зеленой травой берегу ручья расположился цыганский табор: чахлые лошаденки на привязи, на телегах — шатры, а сами цыгане, сгрудившиеся пообочь, поглощены, судя по всему, жаркой ссорой. Вдали, над вершиной холма, слабый ветерок лениво шевелит хвост ярко раскрашенного воздушного змея.
Увязая в метровом слое пыли, автомобиль посреди села замедляет ход; откуда-то издалека доносится пыхтение молотилки, а здесь сонное оцепенение послеполуденного зноя нарушается лишь беспокойным кудахтаньем кур. Впереди нас неспешно плетется повозка, запряженная четверкой волов. И — бессчетные ватаги ребятишек.
Машина сворачивает во двор, поражающий своими размерами; раньше здесь была лесопилка. С края двора — сарай, хлев, хозяйственное строение, жилой дом — как у нас на хуторах. Здесь нам выходит навстречу председатель колхоза, товарищ Иванисов — в сандалиях, татарской тюбетейке и с целой картинной галереей татуировок на левой руке. Чего тут только нет — от советского герба до змеи, якоря и пары целующихся голубков!.. Товарищ Иванисов, бывший пастух, служил в Красной Армии, о чем свидетельствуют и скрещенные шашки на одной из татуировок. Мы располагаемся прямо на земле. Не мог бы он рассказать нам об истории создания колхоза?
В 1921-м, под конец Гражданской войны, колхоз был основан восемью семьями, самыми бедными на селе; приступили к совместному хозяйствованию на шестидесяти гектарах земли с двумя коровами да одной лошадью. Остальные вступили в колхоз в период борьбы с кулачеством.
На сегодняшний день в обобществленном хозяйстве тысяча восемьсот пятьдесят три гектара пахотных земель и семьсот двенадцать голов тяглового скота (в том числе сто три лошади). Колхоз занимается в основном разведением молочного скота, здесь двести двенадцать дойных коров. Два стада как раз сейчас пасутся на склонах холма напротив нас.
— Техники у вас нет?
Была, но ее продали за ненадобностью: поблизости создана машинно-тракторная станция, которая обеспечивает техникой всю округу. Электроэнергию получают с Днепрогэса на основе двустороннего договора. Электричество приводит в действие мельницу и поливальную установку. Ну и вон ту молотилку — председатель указывает рукой. На предплечье видны две вытатуированные ладони в положении «рука руку моет» и сердце.
Чистая прибыль распределяется в конце лета по числу трудодней. Понятие «трудодня» не равнозначно ни двадцати четырем часам суток, ни семичасовой рабочей норме. Десятую часть обмолота в виде чистого зерна сдают государству в счет уплаты всевозможных кредитов.
В этот момент раздается заунывное пение: две нищенки у дверей жилого дома затягивают нечто религиозное; одна тянет свою партию высоким голосом, другая ей вторит.
За один день можно заработать и несколько трудодней, ведь трудодень зависит от количества, качества и результата выполненной работы. Например, целый день, проведенный пастухом при стаде, приравнивается к одному трудодню, а для работников молотилки он составляет два, а то и три трудодня. Год закрывается в конце молотьбы, то есть числа 15 августа. В прошлом году на трудодень вышло семь кило риса и пшеницы. Люди вырабатывают за год по четыреста — шестьсот трудодней.
Питаются из общего котла, как правило, каждая трудовая бригада готовит себе сама. Кроме того, всем полагается литр молока, сто-сто пятьдесят грамм мяса и сто пятьдесят грамм жиров в день.
— Сколько получают косцы?
Косьба, сенокос, а также жатва механизированы. Труд тех, кто работает на машинах, тоже вознаграждается по числу трудодней. Если с помощью машин убрано за день семь гектаров, работникам засчитывается по полтора трудодня. Но обычно эта норма перевыполняется.
— День отдыха?
— Как и в прежние времена. Шестидневка здесь не введена — для этого слишком мало рабочих рук. Да и вообще, на селе новшества труднее приживаются, воскресенье привычнее.
Пение побирушек теперь уже раздается у дверей другого дома. Во время разговора я не спускал с них глаз: в предыдущем месте им дали по стакану молока. Когда женщины идут дальше, я замечаю, что одна из них слепая. Спутница ведет ее за руку.
— Кто хочет вступить в колхоз — а вступить может каждый, тот должен сдать в общее пользование все свое имущество, землю и скот.
— А если пожелает выйти из колхоза?
— Все получит обратно. Если намерен уехать из села, а принадлежавшая ему прежде скотина тем часом околела, может рассчитывать на денежную компенсацию. Зимой у нас трое вышли из колхоза, но зато вступили семеро. Принимаем даже неимущих, тех, у кого вообще ничего нет за душой.
Нищенки затягивают песнопение уже у третьего порога. В предыдущем доме им ничего не подали.
— А как поступают с нетрудоспособными? Или со стариками?
Существует специальный фонд для инвалидов и стариков, за счет фонда их и содержат. Весной одному из членов коммуны машиной оторвало руку. Его отправили в больницу; как выйдет после поправки, будет получать столько же, сколько прежде. Всего в колхозе четыре старика и семь старух, они живут при детях. А у одного старика никого родных нет, поэтому он пользуется такими же благами, как трудовые члены коммуны, только хлебная норма у него меньше — семьсот грамм в день.
— Кто эти две старушки?
Пришлые нищенки; председатель их не знает. Должно быть, из города.
— Могли бы устроиться в приют, да видать, не хотят. Летом на воле лучше.
Существует фонд детского воспитания. И «подготовки кадров», то есть обучения будущих специалистов. В прошлом году для этих целей было выделено пять тысяч восемьдесят восемь рублей. В ветеринарном институте за колхозный счет обучаются семеро студентов. Колхоз поставляет институту муку, картошку, масло и сало на прокорм молодежи.
Мы идем осматривать хозяйство. В первом же хлеву нас встречает большущий портрет Сталина. Кормушки, сточные желоба, выгородка для телят, пол в хлеву — все зацементировано. В дальнем конце помещения производится пастеризация молока. Здесь я впервые в жизни увидел электродоилку.
Точно так же выглядели конюшня и хлевы для волов и свиней.
По-над скотным двором на гумне идет обмолот. На крыше и по бокам двух небольших молотилок, среди невыносимого шума и в облаках мякины суетятся трудяги. То и дело отплевываются, сквернословят, из-под широких защитных очков пот течет ручьями. Я не решаюсь спросить, как, мол, продвигается работа. Сам вижу, да и по опыту знаю, каково приходится в подобных случаях. Здесь только один вопрос уместен:
— Много еще осталось?
Тот, кому адресован мой вопрос, утирая мокрое от пота лицо, отвечает слабым ругательством — все как будто у нас дома.
Молотьба — одна из тяжелейших работ, к какой принуждает человека природа. Вмешиваться, задавать вопросы имеет право лишь тот, кто сам хлебнул этого вдосталь, кто кашляет, проливает пот, как они, кто знай подбрасывает и подбрасывает снопы натруженными, ноющими от усталости руками.
Товарищ Иванисов объясняет, что за работу на молотилке насчитывается полтора трудодня. Те, кто подает снопы, получают два с половиной.
Осмотрели мы и детский сад. Я сосчитал детишек — их было пятьдесят четыре. Малышей как раз купали, остальные сидели на террасе бывшего помещичьего дома. Ребятишки постарше играли в «войну»; в нашу честь четыре раза промаршировали по двору, во всю глотку распевая марш Буденного. Облачась в белые халаты, мы обошли спальни, столовую, умывальную комнату; на низких вешалках аккуратно развешаны полотенца, над каждым изображен незамысловатый рисунок — груша, нож, вилка, собака, чтобы дети, еще не умеющие читать, могли найти свою вещь. Комнаты украшены портретом Ленина в детстве и широкими кумачовыми транспарантами с надписями: «Строительству социализма — крепкое, новое поколение! (Сталин)», «Мы растем под знаменем Ленина—Сталина!» Видел я детишек и на улице.
— А эти почему здесь, а не в красивом, обустроенном доме? — вопрошаю я чуть ли не требовательным тоном, как будто имею на то право.
— Наверное, не пошли сегодня в сад. Или родители не отдали их.
— Разве это не в обязательном порядке?
Из объяснений я узнаю, что детский сад выполняет здесь примерно такую же функцию, как и у нас, с той лишь разницей, что дети могут оставаться в саду и на ночь.
Затем нас повели осматривать стадо. В цыганском таборе за околицей ссора уже готова была перейти в рукопашную. Какой-то бородатый молодой человек извлекал горшки-плошки и усердно разбивал их о ступицы колеса. Он перебегал от повозки к повозке, ни единой не пропуская. В стаде, как оказалось, нечего смотреть. Состояло оно из одних коров, по большей части гладко-черных, так называемой ярославской породы.
И напоследок мы поднялись к фруктовым садам. Путь пролегал мимо кладбища; видел я и свежие кресты, не только деревянные, но и два креста, сваренных — как символ прогресса — из железнодорожных рельсов. При кладбище стоит церковка, аккуратно побеленная, а стало быть, «действующая», как выразился наш провожатый. В саду шесть гектаров заняты плодоносящими деревьями, десять — молодыми саженцами. Когда-то они принадлежали немцу по фамилии Копп, гражданину Германии, который в начале революции отбыл на родину, но четыре года назад вновь появился в здешних краях и устроился работать бухгалтером. В саду растут яблони, груши, абрикосы и очень много слив. Плоды очень вкусные, всю дорогу до вокзала мы лакомились ими.
