Из материалов и показаний на заседаниях Трибунала

Америко Гомес, изучал социологию в Национальном университете Сантьяго:

«Все иностранцы были собраны в одном месте. Нам непрестанно повторяли, что нас вот-вот казнят. Офицеры говорили так: “Это — латиноамериканское дерьмо. Альенде платил им, чтобы они нас убивали”. Карабинеры развлекались, стреляя по окнам помещений, в которых находились заключенные. Заключенных буквально разрывали на части кольями и истязали иными жуткими способами, о которых невозможно рассказать».

Мануэль Перес, кинематографист:

«После военно-фашистского переворота меня арестовали и отправили в казарму карабинеров, которая размещалась в столичном районе Ла-Рейна. Мне приставили ствол автомата к груди, стреляли над головой. От выстрелов у меня обгорели волосы. Я своими глазами видел, как в этой же казарме было расстреляно шестеро рабочих. Потом меня перевели на стадион “Насиональ”. Там я присутствовал при сцене, достойной фантазии Данте. Повсюду сотни окровавленных жертв с опухшими от побоев лицами. Те, кто падал и не мог подняться, были убиты на месте. Ночью мы слышали автоматные очереди и шум моторов. Это были грузовики, которые вывозили трупы расстрелянных».

Энрике Дуран, студент:

«Вместе с сотнями других заключенных я был отправлен на остров Досон для сооружения концентрационных лагерей. В этих лагерях, которые можно сравнить только с гитлеровскими, обращение с заключенными было чудовищно жестоким. Много раз нас загоняли внутрь камер, и оттуда мы слышали, как солдаты избивали чилийских министров и парламентариев. Однажды меня вывели из камеры и, крича, что я не венесуэлец, а кубинец, привели в специально оборудованное помещение для пыток. Там с меня содрали брюки и крепко связали, так, что я не мог пошевелиться. Потом присоединили электрические контакты к половым органам, к мочке уха и к левой руке. Поскольку я молчал, то они начали все чаще замыкать контакты. Мне разжали зубы и вставили туда провод. От чудовищной боли я потерял сознание. Позднее меня засунули в какой-то мешок и начали колоть со всех сторон штыками, потом произвели имитацию расстрела».

Элена Амаро Кастильо, студентка второго курса инженерного факультета. Подробно описывая поиски и морге Сантьяго тела своего соотечественника Энрике Меса, убитого в день фашистского мятежа, она свидетельствует:

«Перед входом в морг выстроилась огромная толпа людей, искавших тела своих родных и близких. Служащий морга мне сказал, что средний возраст погибших 22 года. Я знала одну женщину, которая ежедневно приходила в морг для того, чтобы найти тела своих трех сыновей, которых у нее на глазах расстреляли карабинеры. Им было 14, 16 и 20 лет.

Ежедневно перед входом в морг вывешивали шесть листов бумаги со списками погибших. Неопознанные тела обозначались анонимными инициалами — NN. Однако списки регистрировали лишь незначительную часть погибших, доставленных в морг.

Пороги морга я обивала в течение целой недели в поисках тела Энрике. Лишь один день вход в морг был запрещен: в тот день была организована облава на его служащих, заподозренных в симпатиях к Народному единству.

К моргу непрерывно подъезжали армейские грузовые автомашины, кузова которых были буквально набиты трупами. По ночам курсировали большие автобусы. Проверку этого страшного груза осуществляли стоявшие на часах у входа в морг карабинеры. Никогда не забуду одного карабинера, почти подростка. Казалось, что он сошел с ума. Открывая кузов автомашины, он каждый раз хохотал и пел. Никогда не забуду мотив его песни — он имитировал Чарли Чаплина.

В первые дни моих посещений морга покойников доставляли одетыми. А в последние дни их привозили раздетыми, охотились прежде всего за вещами, представлявшими какую-либо ценность».

Свидетельствует уругваец Рауль Фернандо Кастельяно Лопес (был задержан карабинерами вместе с тремя уругвайскими товарищами 28 сентября):

«Нас доставили в казарму инженерного батальона, расквартированного в Пуэнте-Альто. Сначала меня били, а затем пытали электрическим током. После полуторачасовой пытки я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, пытки возобновились. В меня стреляют из сигнального пистолета и поджигают одежду, грозятся проткнуть штыком. 30 сентября меня увозят на стадион “Насиональ”. В пути рядом со мной молодая женщина Кармен Морадор. Она рассказала, что в течение семи часов была в подвешенном состоянии, потом двое суток ее морили голодом и избивали. Когда она попросила оказать ей медицинскую помощь, ее доставили в госпиталь и там изнасиловали. Кармен Морадор производила впечатление душевнобольной. Что касается моих трех товарищей — Хуана Побасчу, Луиса Фоссати и Карлоса Путчи, то их всех расстреляли».

Свидетельствует бразильский студент Убирамар Пейшото (был арестован 12 сентября карабинерами и доставлен в казарму военно-воздушного училища):

«На казарменном плацу нас раздели и поставили лицом к стене. Потом нас начали избивать и прижигать тело сигаретами. На следующий день нас увезли на стадион “Насиональ”. Рядом со мной находился Луис Альберто Корвалан, сын Генерального секретаря Компартии Чили. 12 октября его подвергли жесточайшей пытке, которая продолжалась около 6 часов. Когда его в бессознательном состоянии бросили в камеру, он был весь окровавленный, со следами пытки электрическим током на лице и теле».

Свидетельствует Марта Оливарес Гомес:

«Вместе с мужем и тремя детьми я жила в Вальпараисо. Муж работал в местной таможне. 11 сентября карабинеры ворвались в наш дом и перевернули все вверх дном. Обыски происходили по несколько раз в день, и то, что не было уничтожено, украли. Мой муж получил политическое убежище в шведском посольстве в Сантьяго, и репрессии обрушились на нашу семью. Все родственники мужа были уволены с работы. Семерых братьев мужа подвергли варварским пыткам, а одного из них расстреляли. Карабинеры подвергли допросу моего девятилетнего сына Морриса и угрожали ему автоматом. Другого сына — Эдуардо Морриса, которому едва исполнилось три года, во время допроса били. На чердаке нашего дома поселились военные моряки. Они избрали наш дом в качестве мишени, упражняясь в стрельбе. Однажды они избрали мишенью мою свекровь. У нее на руках был внук, и она чудом спаслась. 21 сентября на моих глазах на площади Винья солдаты застрелили юношу».

Свидетельство одного бразильца, записанное на магнитофонную ленту в Вальдивии шведской журналисткой Гудрин Блом:

Особенным преследованиям подвергали крестьян этого южного района Чили. Например, в местечке Малауе арестовали четырех крестьян. Один из них после жестоких пыток скончался. Остальных крестьян, которые были свидетелями этого, увезли в Вальдивию и там расстреляли. На следующий день в местных газетах появилось сообщение о том, что «четыре террориста намеревались атаковать пост карабинеров и были убиты при попытке к бегству». Многих крестьян убили. В районе Лаго Ранко было задержано 100 крестьян, с тех пор о них ничего не известно, и есть основания полагать, что они убиты.

NN (просил не раскрывать его имени, если в этом не будет крайней необходимости), чилиец, старший детектив Главного управления расследований. В настоящее время живет в Мексике:

Генеральный директор управления генерал Баэса Мичаэльсон приказал ему в течение 48 часов разыскать и арестовать его брата. За невыполнение приказа ему грозил расстрел. Он сообщил, что несколько его сослуживцев были подвергнуты пыткам (бывший начальник отдела информации Хуан Бустос Марчант, заместитель генерального директора Херман Сальвадор Контрерас и многие другие). Описывает, каким пыткам были подвергнуты и как погибли его сослуживцы, занимавшие ответственные посты при правительстве Народного единства: Эдуардо Паредес, Арсенио Поупин Литре Кирога, Уальдо Паредес. Во всех этих случаях приказы поступали от самого генерала Баэса Мичаэльсона

Свидетельствует боливиец Игнасио да Сильва. Работал в Чили в электроэнергетической компании ЭНДЕСА.

Рассказывает, как был разрушен небольшой поселок Эль-Эспехо вблизи Сантьяго, как военные грабили, били и пытали его и других людей в казарме военно-воздушных сил в Эль-Боске. Рассказывает о том, как допрашивали детей. Утром 23 сентября весь поселок Эль-Эспехо был разгромлен. Многие его обитатели были арестованы. Во всех домах был произведен обыск, с мужчинами и женщинами, стариками и детьми обращались с крайней жестокостью. «Меня били ногами, прикладами винтовок и заставили подняться в кузов грузовика. Все это происходило на глазах у моей жены и четверых детей.

В кузове грузовика меня заставили лечь на пол и держать руки на затылке. Мне завязали глаза и на протяжении всего пути били ногами. Когда мы приехали, меня раздели донага и привязали к креслу, связали руки и ноги и прикрепили к голове электроды. Электротоком меня пытали минут 20 или 30...»

Свидетельствует уругваец Ариель Кахиани. Он сам явился в министерство иностранных дел, чтобы выехать из страны легальным путем. Его арестовали и препроводили в казарму карабинеров.

«Когда меня привели в казарму, с десяток карабинеров набросились на меня, били прикладами, пинали ногами. Это длилось около часа. Я падал от ударов, и меня снова заставляли подниматься. Помню, один из карабинеров однажды поднял меня за волосы, а другой затянул у меня на шее мой ремень... Один солдат рассказал мне, что в день государственного переворота он находился в Антофагасте. Все было, как обычно. Солдаты ничего не знали о происходящем. 11 сентября их посадили в самолет, выдали одеяла, провизию и оружие, а когда прибыли в Сантьяго, погрузили в “джип” и сказали, что они поедут на завод, где рабочие оказывают сопротивление. Их предупредили, что за непослушание им грозит расстрел».

Свидетельствует боливиец Хуан Аларкон. Учился в Техническом университете Сантьяго. Был арестован в университете и препровожден на стадион «Чиле», а потом на стадион «Насиональ».

«Всю ночь мы не могли сомкнуть глаз под слепящими лучами мощных прожекторов. При малейшем шуме стреляли из пулеметов, чтобы запугать нас. Условия были ужасные, кормили нас всего один раз в день... Спустя три дня я, наконец, получил возможность пойти в уборную. Там вместе с другими товарищами мы увидели свежую кровь на стенах и куски мозга. Никогда в жизни не думал, что мне доведется увидеть подобную картину...»

Свидетельствует венесуэлец Франсиско Обрегон, студент Технического университета:

«На стадионе “Насиональ” какой-то человек с повязкой на лице пришел в нашу камеру и увел с собой несколько человек. Больше мы их не видели. Поначалу я подумал, что этот человек предатель, который опознал определенных людей, но потом пришел к выводу, что он отобрал первых попавшихся. В комнатах, где производились допросы, я видел высоких светловолосых людей с голубыми глазами, одетых в штатское. Они не произносили ни слова и только указывали пальцем на людей».

Свидетельствует Луис Акоста Нейра:

«Это произошло днем, приблизительно в половине третьего, 4 января 1974 года. Мы находились на втором этаже помещения аргентинского посольства в Сантьяго, где получили политическое убежище.

Вдруг мы услышали выстрелы, автоматные очереди. Когда мы подошли к окну, то увидели одного из товарищей, который кричал: “Доктора!” Это был Серхио Лейва, из носа и изо рта у него шла кровь. Мы выглянули на улицу и увидели военного с автоматом в руках. На следующий день из газет хунты мы узнали его имя — Исмаэль Густаво Мартинес Мендес.

Вместе с другими товарищами мы закричали: “Убийца!” Временный поверенный в делах аргентинского посольства все видел с балкона. Между тем Серхио внесли в комнату, и врачи, укрывающиеся в посольстве, оказали ему первую помощь. Но в шесть часов вечера нам сообщили, что он умер».

Свидетельствует один из руководителей Католической конфедерации Соединенных Штатов Федерико Мак-Гайр (опубликовано в журнале «Нэшнл католик рипортер»):

«В настоящее время в Чили происходит вопиющее и систематическое попрание человеческих прав... Причинами попрания человеческих прав являются факторы не военного, а политического порядка. Именно по политическим причинам чилийцев казнят, пытают, арестовывают, избивают, увольняют с работы, изгоняют из университетов и лишают конституционных прав».

Свидетельство французской газеты «Монд»:

16 октября в городе Серена, в 400 километрах к северу от Сантьяго, по приговору полевого суда было расстреляно 15 человек и в их числе композитор и дирижер Хорхе Пенья. Он посвятил свою жизнь музыкальному воспитанию людей. Еще в 1950 году он создал в Серене оркестр и добился открытия там музыкальной школы. В 1964 году он по приглашению государственного департамента изучал в Соединенных Штатах систему детского музыкального воспитания. Вскоре Хорхе Пенья создал единственную в Чили школу, где учащиеся совмещали обычные занятия с музыкальными. Хорхе Пенья был членом Социалистической партии. Двум его адвокатам не разрешили присутствовать на суде и сообщили им о приговоре, когда Хорхе Пенья уже расстреляли. Это является грубейшим нарушением правил судопроизводства, предусмотренных для полевых судов в Чили даже в период войны.

...Как рассказывает очевидец, всех, кто оказывал на острове Кирикина, на юге Чили, сопротивление представителям хунты, подвергали чудовищным истязаниям: отрубали пальцы, кисти рук, руки, уши, половые органы, вырывали глаза. А потом истекающих кровью людей пронзали штыком.

Свидетельство английского журнала «Уорлд медисин»:

После военного переворота в Чили погибло 65 врачей. Одни были расстреляны военной хунтой, другие умерли под пытками. Несколько сотен медиков заключены в тюрьмы и концентрационные лагеря.

Свидетельство аргентинской газеты «Опиньон»:

Бывший министр иностранных дел в правительстве Народного единства Клодомиро Альмейда в настоящее время находится в военном училище в Сантьяго, и состояние его здоровья настолько тяжелое, что супруга не могла его узнать в первый момент. Клодомиро Альмейда истощен до крайности, его одежда превратилась в лохмотья, и у него есть только кожаный пояс, оставленный ему солдатами хунты. Тюремщики сообщили супруге Альмейды, что у них нет средств для питания заключенных.

Свидетельство аргентинской газеты «Насьон»:

В своей пасхальной проповеди архиепископ Сантьяго кардинал Рауль Сильва Энрикес осудил репрессии в стране, в результате которых многие чилийцы погибли или брошены в тюрьмы. Он сообщил, что ему угрожали смертью. Глава чилийской церкви выступил с драматическим заявлением, в котором призвал чилийцев к единству. По мнению обозревателей, проповедь кардинала расценивается как открытый призыв католической церкви к правительству, с тем чтобы последнее изменило или смягчило свои действия против тех, кто сотрудничал с режимом Сальвадора Альенде.

Свидетельство корреспондента агентства Рёйтер:

Кардинал Рауль Сильва Энрикес, архиепископ Сантьяго и глава католической церкви в Чили, заявил во время пасхальной службы, что ему угрожали и что теперь его сопровождают телохранители. В своем обращении 67-летний кардинал, взгляды которого вызывают споры, резко критиковал хунту за игнорирование мнения церкви относительно репрессий против сторонников правительства Альенде. «Мы говорили народу и властям, что нельзя пренебрегать уважением к человеку, что права человека священны и никто не может нарушать их. Мы высказывали это разным тоном, но нас не услышали», — сказал кардинал.

Свидетельство журнала «Тайм»:

«Людей, которые слишком много говорят или задают слишком много вопросов, просто не стало» — так охарактеризовал жизнь в Чили под властью военной хунты корреспондент журнала «Тайм» Рудольф Раух.

Корреспондент сообщает, что в Сантьяго, где некогда было оживленно, сейчас царит молчание. Люди не осмеливаются обсуждать по телефону даже такие вопросы, как безудержный рост цен, не говоря уже о действительно политических проблемах. Корреспондент «Тайм» пишет, что как-то один военный патруль остановился, чтобы задать вопрос какому-то крестьянину. Крестьянин вежливо коснулся шляпы, словно отдавая честь, и ответил: «Да, сеньор». Он не проявил достаточного уважения к одетым в военную форму бандитам Пиночета. В соответствии с введенным Пиночетом кодексом правил поведения в этой неофашистской стране он должен был ответить: «Да, сеньор майор». Его арестовали за неуважение к армии Пиночета, и он 70 дней отсидел в тюрьме.

Совершенно очевидно, что это лишь обычный инцидент в Чили при Пиночете. Военная хунта пытается любыми средствами искоренить всякую оппозицию своему правлению. Пытки электрическим током и избиения стали обычным делом. Много случаев изнасилования заключенных женщин.

Свидетельство газеты «Фигаро»:

«В Чили по-прежнему царит страх» — под таким заголовком французская газета «Фигаро» 22 и 29 февраля 1974 года напечатала сообщения своего специального корреспондента в Сантьяго Жоржа Дюпуа, выдержки из которых приводятся ниже.

Совершенно очевидно, что политика уже не является видом деятельности, которым рекомендуется заниматься. Декретом, обнародованным более месяца назад, хунта запретила партиям всякую деятельность, за исключением административной; это запрещение распространяется и на немарксистские партии. В одной из передач по телевидению сенатор Бульнес (правый либерал) заявил, что он не понимает, почему нельзя создать более нормальную обстановку. Генерал Пиночет ответил на это в речи, которую он произнес несколько дней спустя: «Те, кто воображает, что военные меры будут отменены, питают иллюзии... Не будет никаких выборов раньше чем через четыре или через пять лет».

Христианские демократы тоже получили пощечину после того, как некоторые из них обратилась с почтительным письмом к главе хунты, в котором они просили его рассмотреть ряд предложений, впрочем, совершенно безобидных. «Я ограничусь тем, что в качестве ответа на это письмо уведомлю о его получении», — заявил генерал Пиночет.

Все вышесказанное соответствует политике правительства. Христианско-демократическая партия ведет себя как человек, который делает вид, что он действует, хотя на самом деле это совсем не так.

В конце декабря примерно в 120 тюрьмах и военных лагерях находилось 15 000—17 000 человек.

В первые дни после государственного переворота в стране получили широкое распространение доносы, поощряемые новым режимом, который изображал донос как акт патриотизма. Рассказывают, например, о сыне, который донес на своего отца. Один человек, который был арестован дважды, сказал, что он не мог бы вынести третьего ареста. «Лучше уж покончить с собой», — говорит он.

Можно бить себя в грудь, заявляя, что ты невиновен. Но это бесполезно: это надо доказать. Но как? Адвокаты бесполезны. Содержание в заключении не имеет пределов. Большинство заключенных уже более пяти месяцев ожидают суда.

Газеты нашли прекрасное отвлекающее средство в виде дела Солженицына... Нашелся даже чилиец, один из жителей Пунта-Аренас (неподалеку от острова-тюрьмы Досон), который призвал хунту предоставить чилийское гражданство русскому писателю.

Печать была гораздо менее многословной, вернее будет сказать, что она сразу онемела, когда 27 ноября в одном из баров в Сантьяго был обнаружен труп Чан Хюинь Фыонга, 33-летнего врача. Мне показали его фотографию: на лбу и на висках были видны следы ожогов; нос и пальцы на руках были расплющены, вся кожа на предплечьях содрана. Кроме того, все его тело было покрыто ожогами от сигарет, а ягодицы представляли собой сплошную рану.

Д-р Чан Хюинь Фыонг был специалистом по биологии. Его пригласило в страну правительство коалиции Народное единство, чтобы наладить работу завода по переработке креветок. Он работал также и в больнице. Еще одна деталь: д-р Чан Хюинь Фыонг был коммунистом.

...Из-под обломков коалиции Народное единство снова показалась трава после того, как здесь промчались «четыре всадника Апокалипсиса», как один из журналистов оппозиции (молчаливой) называет четырех лидеров чилийской хунты.

Целые армии садовников восстановили газоны в парках Сантьяго, вытоптанные демонстрантами. Они посадили цветы и обильно поливают насаждения. Стены зданий, заборы очищены от надписей и лозунгов, которые их покрывали. Все было тщательно смыто, а то и покрашено заново. Ни одной афиши, ни одного лозунга, даже такого, как «Да здравствует Пиночет». Лишь иногда можно видеть безукоризненно выполненный белый плакат с надписью синей и красной краской: «Каждый солдат — чилиец. Каждый чилиец — солдат».

Фасад дворца «Ла Монеда» восстановлен, а окна заделаны коричневым толем. Однако за этим фасадом находятся развалины, и внутренние дворы все еще несут на себе следы сражения 11 сентября.

Город никогда не был таким чистым. Можно сравнить его с казармой.

Рабочие, мелкие служащие, жители бидонвилей — вот кто в первую очередь пострадал от падения правительства Альенде. Конечно, при Альенде жизнь не всегда была легкой, непрерывные демонстрации не всегда были праздниками и будущее было неясным, а затем стало тревожным, но по крайней мере самые обездоленные пользовались преимуществами.

Свидетельство журнала «Штерн»:

«Чили спустя шесть месяцев после Альенде», Под таким заголовком западногерманский журнал «Штерн» в номере от 21 марта 1974 года напечатал статью Генриха Енеке, которая приводится с сокращениями.

Не замечать автоматов невозможно. В Чили они встречаются везде. При выходе из самолетов в Сантьяго люди с автоматами встречают пассажира, с ними останавливают его по пути в город. Автоматы сопровождают приезжего, как и всех чилийцев, с утра и до позднего вечера на всем пространстве от Кордильер до берега моря. Вы наталкиваетесь на людей с автоматами на всех улицах, во всех парках, на всех футбольных стадионах и спортивных площадках, перед кинотеатрами и церквами, перед школами университетами и больницами и конечно же перед тюрьмами и казармами, где солдаты сидят за баррикадами из мешков с песком.

Автоматы всегда в боевой готовности, всегда с полной обоймой. Тот, кто пытается сфотографировать человека с автоматом, рискует жизнью — как 19-летняя итальянская туристка Франческа Д'Аллессандри. На морском курорте Винья-дель-Мар ее подруга из машины направила фотокамеру на морского пехотинца, стоявшего на посту. Тот незамедлительно выстрелил, причем не по колесам машины, а по водителю. Пуля попала ей в спину. Франческа Д'Аллессандри через несколько часов умерла.

Солдат действовал согласно инструкции. Дело в том, что 10-миллионный чилийский народ со времени свержения конституционного правительства находится не только на осадном положении, а живет по «законам военного времени», провозглашенным на основании декрета № 5 военной хунты. Каждый солдат имеет право пускать в ход оружие, когда он считает, что «возникла угроза для безопасности вооруженных сил». С того времени Чили похожа на оккупированную страну.

Того, что произошло, не хотело даже подавляющее большинство противников Альенде. Последующие события были чем-то до сих пор невиданным в этой «самой цивилизованной стране американского континента», как чилийцы называли свою родину. Это было беспримерное в истории страны кровопролитие, это был конец законности и порядка, разгул жестокого насилия.

Генералы покончили не только с Народным единством, но и со всей «политикериа» — политической деятельностью. Они объявили все партии Народного единства незаконными, временно запретили и остальные партии, распустили парламент, конституционный суд и профсоюзные объединения, запретили все чилийские газеты, которые не пожелали беспрекословно подчиняться, приостановили ввоз иностранных газет. Они уволили всех ректоров университетов и всех должностных лиц, вплоть до мэров, заменив их офицерами (большей частью отставными) или преданным им гражданским персоналом. Суды фактически перестали функционировать, так как все преступления оказались под юрисдикцией военных трибуналов.

Членство в одной из бывших правительственных партий и даже сочувствие такой партии служили достаточной причиной для ареста. Около 50 тысяч мужчин и женщин — фактически весь руководящий состав левых партий, профсоюзов, студенческих организаций и сочувствующих среди интеллигенции — были брошены в переполненные тюрьмы и вновь созданные концентрационные лагеря.

Рассказы очевидцев о пытках содержат перечень всех зверств XX столетия. Прогрессивный певец Виктор Хара был замучен на глазах у 5 тысяч товарищей по заключению на стадионе в Сантьяго... Общее число жертв только первой волны террора, включая тех, кто был расстрелян по решению трибунала, по осторожным оценкам церковных кругов, составляет около 8 тысяч человек. Хунта по сей день отказывается сообщить сведения о числе убитых и заключенных.

Жена профсоюзного деятеля Мануэля Франсиско Доносе в Арике (север Чили), которая сама была арестована и подвергалась пыткам и изнасилованию, после освобождения узнала, что мужа ее нет в живых. Унтер-офицер комендатуры сообщил ей, что тот погиб при транспортировке заключенных в результате несчастного случая. Жене удалось увидеть своего мужа в морге. «На лбу и на шее у него были входные отверстия от пуль. Ногти на руках и ногах были загнуты вверх, волосы на груди выдраны, уши почти оторваны, подошвы на ногах сожжены, на спине была большая рана, а на запястьях следы от наручников».

Врач д-р Альберто Нойман из Вальпараисо, немец по происхождению, который сам был заключенным концентрационного лагеря Писагуа (север Чили), вынужден был по приказу коменданта лагеря Рамона Ларраина присутствовать при расстрелах.

Чилийцы, независимо от политических взглядов, не ожидали террора такого масштаба, такой изощренности и такой продолжительности, они вообще не представляли себе, что это возможно. По всей стране воцарился молчаливый ужас, наблюдаемый по сей день.

По всей Чили все еще действует ночной комендантский час — в Сантьяго он продолжается от часа ночи до пяти утра.

Кто в это время выходит из дому, тот играет со смертью. Военные патрули стреляют без предупреждения. Но уже задолго до часа ночи Сантьяго становится похож на город призраков.

После часа Сантьяго, где когда-то до глубокой ночи кипела жизнь, похож на мрачную тюрьму. В это время чилийцы обычно спят. Теперь, когда они слышат машину на улице, они знают, что это могут быть только «миликосы», патрулирующие улицы; когда они слышат, что неподалеку останавливается машина, они уже знают, что опять за кем-то приехали.

«Диспетчерский центр» террора по иронии судьбы находится в здании ЮНКТАД, построенном при правительстве Альенде, где в 1972 году проходила Всемирная конференция ООН по торговле и развитию. Здесь находится резиденция военного правительства. Каждый посетитель после тройного предварительного контроля должен сдать паспорт или удостоверение личности, и его тщательно обыскивают. Даже лифтеры — вооруженные агенты полиции. На 22-м этаже находятся кабинеты четырех членов хунты: генерала Аугусто Пиночета, главнокомандующего сухопутными силами и главы хунты, генерала Густаво Ли (ВВС), адмирала Хосе Мерино (ВМС) и генерала Сесара Мендосы, командующего корпусом карабинеров.

Вот уже полгода они управляют Чили по законам воюющей армии, и их инспекционные поездки по стране неизменно обставляются как выезд на фронт. Представители «Штерна» захотели сопровождать генерала Пиночета. Накануне поездки мы получили приказ выехать в провинциальную столицу Ранкагуа — центр медных копей к югу от Сантьяго. Нас предупредили, что мы никому ничего не должны говорить о намечавшейся на следующий день поездке главы хунты — «по соображениям безопасности».

Нам было приказано по прибытии в Ранкагуа незамедлительно явиться к местному коменданту. Это был полковник Кристиан Аккеркнехт, командир горнострелкового полка имени Лаутаро.

Полковник приветствовал нас на чистом немецком языке. Он внук немецкого переселенца из Вюртемберга и образец тех чилийских немцев, которые на краю света заботливо хранят воспоминания о кайзеровской Германии, погибшей в 1918 году. Полковник, который четыре года назад закончил курс в Академии высшего командного состава бундесвера, сказал: «У нас (имея в виду Чили. — Ред.) царит дух старого немецкого вермахта, и мы этим гордимся».

Полковник Аккеркнехт не только образец чилийских немцев, почитающих кайзеровскую Германию, он олицетворение всей чилийской армии. С тех пор как прусская военная миссия под началом генерала Эмиля Кернера в 1896 году взяла на себя подготовку чилийского офицерского корпуса, чилийская армия стала зеркальным отображением прусской армии. А поскольку чилийцы, в отличие от немцев, не проиграли ни одной войны, а напротив, отвоевали свою нынешнюю территорию у соседей в трех кровопролитных войнах, дух сохранился в чилийской армии в том виде, в каком он существовал в Германии в 1896 году. Эта армия всегда недооценивалась ее внутриполитическими противниками. Ее внутренняя структура несет на себе печать слепого повиновения, железной дисциплины и безграничного презрения к «цивильным», к «политикерос», ведущим нескончаемые споры о проблемах, с которыми легко покончить с помощью простейшего приказа.

Преданность конституции в этой армии всегда была легендарной и ни разу не была опровергнута, пока в Чили правили консервативные элементы.

В тот самый день 11 сентября 1973 года полковник Аккеркнехт взял на себя функции военного губернатора провинции О'Хиггинс и ее главного города Ранкагуа. Он приказал окружить резиденцию губернатора и увезти чиновников во главе с самим губернатором. С этого времени полковник сам вершит дела в своей провинции. У входа стоит двойная охрана с заряженными автоматами.

Выборный губернатор Луис Баэса, которого полковник приказал арестовать, был членом Коммунистической партии Чили.

— Где же теперь губернатор? — спросил я.

— Он все еще в тюрьме.

— В чем его обвиняют?

— Это дело военного трибунала, меня это не касается.

— Сколько заключенных у вас в Ранкагуа?

— Примерно 150.

Тюрьма, как во всех чилийских городах, находится в самом центре города. У ворот на черной доске мелом написано: «Дни посещений военнопленных — вторник и пятница, дни посещений обычных заключенных — среда и суббота». Разумеется, доступ к ним имеют только члены семей.

Полковник Аккеркнехт, командующий «зоной осадного положения» и тем самым человек, решающий вопросы жизни и смерти всех жителей провинции О'Хиггинс, занимает особое положение. В сфере его компетенции находятся медные рудники Эль-Теньенте — самые крупные в мире. Когда шахтеры бастуют, иссякает главный источник иностранной валюты для страны. В 1973 году они бастовали против правительства Альенде, которое хотело сократить их непомерно высокую заработную плату. Профсоюзные деятели, в том числе многие из тех, кто организовал забастовку против Альенде, были арестованы, а 700 активистов без лишних слов уволены и, кроме того, была произведена смена всего административного аппарата. «Со времени переворота, — говорит с гордостью полковник, — у меня не было ни единого случая забастовки или саботажа».

И вот теперь руководитель хунты генерал Пиночет впервые приезжает на рудники. Он прилетает вертолетом из Сантьяго. Никаких лозунгов, никаких знамен, никакого восторженного скандирования. Вертодром на широко раскинувшейся территории рудников в глубине Кордильер похож на дивизионную боевую позицию.

Горные стрелки Аккеркнехта заняли все окрестные фуникулеры и дороги. В качестве подкреплений прибыли парашютисты, солдаты морского десанта, карабинеры и агенты тайной полиции с автоматами наготове.

На краю площадки, оттесненные солдатами, стоят с полдюжины представителей рабочих, пришедших приветствовать генерала. С недоверием смотрят они на парашютистов, когда я задаю им вопрос, существует ли по-прежнему профсоюзная организация. «Многих нет, — сказал в конце концов один из них и добавил: — По причинам, которые всем хорошо известны». Подходит офицер. «В основном здесь все в порядке», — громко говорит рабочий.

Вертолет генерала совершает посадку. Генерал с каменным лицом над прусским форменным воротничком осматривает рудник, словно он инспектирует войска. Ему объясняют рабочий процесс, называют цифры, обращают внимание на рекорды. Генерал принимает все это к сведению, чуть заметно кивая головой. Рабочие молча смотрят на свиту с автоматами. Нигде ни разу за этот часовой обход не прозвучало «вива», не раздалось аплодисментов.

Хунта, очевидно, мыслит себе будущую структуру государства как своего рода неофашистскую диктатуру. Адмирал Исмаэль Уэрта, министр иностранных дел хунты, заявил на последнем панамериканском совещании в Мексике: «Я не знаю, что сегодня понимают под словом “фашизм”. В молодости я бывал в Европе, и там это выражение применялось к авторитарным, сильным, умеющим руководить правительствам. Если это выражение применяют к нам, потому что мы сильное правительство, тогда мы фашисты».

Военные, очевидно, загнали в оппозицию и своих потенциальных союзников — христианских демократов. Они были самой сильной фракцией в парламенте и надеялись, что после свержения Альенде смогут взять в свои руки бразды правления.

Эта партия лишена возможности заниматься политической деятельностью, и ее последняя газета «Пренса» четыре недели назад закрылась «по решению дирекции издательства». Видный член христианско-демократической партии заявил корреспонденту журнала «Штерн»: «Я не знаю, сколько чилийцев на сегодняшний день еще поддерживает хунту, но их безусловно не больше половины из тех, кто был на ее стороне 11 сентября 1973 года».

Значительную часть сочувствующих хунта потеряла из-за того, что обещанное чилийцам при захвате власти «экономическое чудо» так и не произошло. Шесть месяцев спустя после свержения Альенде большинство чилийцев живет хуже, чем прежде.

Инфляция продолжается прежними темпами. Только за первые два месяца этого года она составила почти 40 процентов. Цены на важнейшие продукты питания за шесть месяцев существования военного правительства возросли во много раз: хлеб — на 1200 процентов, сахар — на 1150 процентов, растительное масло — на 1500 процентов. В отличие от Альенде, который все время приспосабливал заработную плату к инфляции, генералы заморозили заработную плату, в результате чего ножницы цен и заработной платы раздвигаются все шире и покупательная способность все больше падает.

Понижение жизненного уровня больнее всего бьет по рабочим.

Военные реагируют на растущее недовольство усилением репрессий. В ответ на вопрос, почему все еще действует комендантский час, хотя в стране царит могильная тишина, пресс-секретарь хунты Федерико Уиллоуби заявил «Штерну»: «Нашим органам безопасности нужно несколько спокойных часов в сутки для проводимой чистки».

Основным характерным признаком нынешнего положения является полное бесправие граждан. День за днем, ночь за ночью производятся аресты — без судебных ордеров и без указания причин, без уведомления родных о судьбе и местопребывании арестованного.

Свидетельство французской газеты «Юманите» (от 11 марта 1974 года):

В Сантьяго из различных источников стало известно, что вскоре перед военным трибуналом предстанут свыше 60 человек, главным образом военнослужащие ВВС. По сообщению агентства Рейтер, хунта намеревается приговорить 12 человек к смертной казни, многих других осудить на пожизненное заключение...

Генерал Альберто Бачелет и несколько высших офицеров, а также большое количество сержантов и солдат выступили против фашистского переворота, совершенного 11 сентября. За это они были арестованы и подвергнуты пыткам (в результате варварских пыток генерал Бачелет скончался. — Ред.). По словам газеты «Нотисиас», выходящей в Буэнос-Айресе, генералы Бачелет и Поблете, а также Эрнесто Гальвес, Карлос Карвачо, Рауль Вергара, Белармино Констансо, Марио О'Риан и Роландо Мирандо в течение сорока пяти дней тайно содержались на военно-воздушной базе в Колинде около Сантьяго и потом были переведены в здание авиационного училища.

Их подвергли жестоким пыткам: надевали на голову колпак, подвешивали за запястья и в таком положении допрашивали. «В промежутках между пытками, — сообщает “Нотисиас”, — они спали со связанными за спиной руками под присмотром часового, который то и дело ослеплял их лучом прожектора».

По свидетельству той же газеты, сенатор-социалист Эрик Шнаке и бывший вице-президент Государственного банка Карлос Ласо тоже предстанут перед военным трибуналом по обвинению в том, что выступили против путчистов в сговоре с вышеупомянутыми офицерами.

Предыдущая | Содержание | Следующая