Перед уходом своим из Смелы представители Советской власти созвали общее собрание всех граждан и предложили ему в целях безопасности местечка избрать свой представительный орган на период междувластия (между своим уходом и приходом деникинцев). Евреи, зная уже все ужасы межвластья, пришли в большом количестве на собрание — их было несколько сот человек. Был составлен комитет охраны. В комитет охраны были с умыслом выбраны только русские. Сама же охрана (караул) состояла из 50 чел. русских и евреев. Для изыскания средств была избрана финансовая комиссия так называемого прямого (по состоянию) обложения под председательством г-на Меня. Оружие охране (караулу) было оставлено паркомом. Комитету охраны были даны директивы, что при вступлении новой власти они должны представиться ей от имени населения, спросить, чего новая власть желает и требует и т.д. При случае эксцессов комитет должен был вмешаться и защитить жителей перед новыми властями.

5 августа большевики окончательно оставили Смелу. 6 [августа] днем комитет охраны узнал, что передовой отряд (Волчий отряд)[1] генерала Шкуро должен прибыть из Черкасс в Смелу в ночь с 6 на 7 августа. Охрана дежурила всю ночь. Среди ночи появился первый деникинский разъезд. Увидев евреев в охране, деникинцы со злобой и криками: «А, жиды у вас в охране», набросились на охрану и разоружили ее. Наступило 5.30 утра (7 августа в среду). Г-н Мень проснулся и вышел на улицу. Повсюду на улицах стояли толпы евреев, ждавших с нетерпением деникинцев (все население ожидало их с большой радостью). Слышался барабанный бой. И в то же самое время поползли первые тревожные слухи: ограбили на рассвете двух резников, где-то убили и т.д. Мимо дома Меня начали проходить войска. Из одной группы отделились вдруг два казака и с криком: «Давай оружие!» схватили Меня, обыскали его и забрали 1750 руб. денег.

После этого казаки спросили: «Ты жид или нет?» «Еврей», — ответил раввин. «А где твоя квартира?» «Здесь». Казаки вошли в дом г-на Меня и учинили полнейший разгром.

В 10 часов у церкви было торжественное молебствие (с речами попов), игра и пение «Коль славен» и т.д. Русское население ликовало.

После молебствия начался всеобщий и страшный погром. Еврею больше нельзя было показать носа на улицу. Отовсюду неслись страшные раздирающие крики убиваемых и насилуемых. Г-н Мень нанял русскую женщину, которая вывесила на окнах и дверях дома иконы и никого из громил не впускала. Так он спас свой дом и семью.

Страшный погром длился 7, 8, 9, 10 и 11 августа.

Власти еще не было никакой. На второй день 8 августа к раввину приползло несколько евреев и набросилось на него с упреками: «Почему Вы ничего не предпринимаете для спасения чести наших детей-дочерей? Пускай нас грабят, но не насилуют наших девушек». Евреи между прочим сообщили, что в богадельне спрятано 35 девушек. Раввин решился и отправился в сопровождении нескольких евреев (между ними аптекарь Вертубский) к генералу начальнику дивизии Маркевичу[2].

Депутацию заставили долго ждать. Первые слова при приеме были: «А вы почему не зовете меня Вашим превосходительством?» (раввин назвал его «господин генерал»). Раввин Мень обратил внимание генерала на творившиеся ужасы-убийства (за это время уже было зарегистрировано 14 убийств и изнасилований). В особенности г-н Мень настаивал на прекращении вакханалии изнасилований. «А разве я могу забыть, что жидовский комиссар в Ростове убил мою мать и мою сестру?» — был ответ генерала. «Мои солдаты озлоблены против коммунистов, а все коммунисты — евреи. Мы не можем допустить жидовского царства в России».

На слова г-на Меня, что невинные малолетние девочки, едва увидевшие свет, ничего общего не имеют с политикой и здесь совершенно ни при чем, генерал ответил: «Первые 4—5 дней мои ребята должны погулять. Ничего не поделаешь, мои казаки хорошие вояки, но и хорошие грабители. Убейте Троцкого, и все прекратится».

Во время разговора депутации с генералом послышались вдруг душу раздирающие нечеловеческие крики. Оказалось, что против дома генерала на улице два казака гнались за одной еврейской девушкой. Один из насильников нагнал ее и втянул к себе на седло. Г-н Мень тут же обратил внимание генерала на страшную сцену и просил спасти девушку. Генерал окликнул солдат и велел выпустить девушку-жертву. Вахмистру был отдан приказ дать казакам тут же на месте по 25 розог. В еврейскую богадельню, где находилось 35 девушек, генерал обещал послать охрану.

11 августа Волчий отряд покинул Смелу. Остался только один эшелон на ст. Бобринская. В местечке была объявлена мобилизация для офицерской караульной роты и назначены начальником гарнизона полковник Бример и комендантом штабс-капитан Кухарец (бывший учитель училища) — оба из местных жителей. Начальник гарнизона восстановил комитет охраны и финансовую комиссию для изыскания средств на содержание охраны. В караулы охраны начальником гарнизона откомандировались так же и офицеры. На смену комитету охраны прибыла в середине сентября государственная стража. Стражники были составлены из местных бандитов-григорьевцев, начальство же стражи прибыло по назначению. Начальство это состояло из пристава Янцевича и трех помощников (Эмануилов, Федоров и Гирдяев). Задача их состояла в том, чтобы всячески драть шкуру с еврейского населения. Взятки были прямо неимоверны, нестерпимы. Пристав потребовал денег 25 тыс. руб. в первый же день прибытия и ни за что не хотел уступать в цене. Этот же пристав Янцевич потребовал с евреев дать также взятку в 15 тыс. руб. черкасскому уездному начальнику полковнику Артамонову, что евреями и было сделано.

Эшелон казаков, стоявший на [ст.] Бобринской, продолжал беспрерывные налеты на еврейское население м. Смела: среди бела дня стаскивали пальто, сапоги, кошельки и т.д. Казаки задавали стереотипный вопрос: «Ты жид?» Если еврей заявлял себя русским, то ему неизменно предлагали произнести слово «кукуруза», дабы убедиться, не картавит ли он.

Евреи обращались за защитой к караульной роте офицерской, но оттуда постоянно отвечали, что они бессильны бороться с казаками, что евреям следует потерпеть, пока казаки уйдут и не придут другие, более дисциплинированные пехотные части и т.д.

Но впоследствии оказалось, что это время было наиболее «хорошим», благополучным.

В половине ноября (начало деникинского выступления) пришел Преображенский полк с полковником Романовым во главе. Полковник остановился у жителя Ярославского. Наутро к раввину пришел Ярославский и сообщил ему, что Романов выразил свое удивление и возмущение по поводу того, что к нему еще не явилась еврейская депутация и раввин. Евреи наспех собрали 25 тыс. руб. и поспешили к Романову. Последний принял деньги и обещал оберегать спокойствие. Между прочим, на жалобы депутации на то, что преоб-раженцы уже успели совершить несколько грабежей, Романов ответил, что это могут быть и банды, а могут быть и солдаты, «ибо они (т.е. солдаты) не могут забыть, как евреи-коммунисты стреляли в них и обливали их кипятком».

(«Особенно, — рассказывал доблестный воин, — отличалась между ними одна девушка-еврейка. Она все время стреляла с верхнего этажа»). «Но, правда, — добавил Романов, — мы с ними, евреями, хорошо расправились — в Прилуках был страшный погром и убийства». После получения взятки Романов созвал своих офицеров и просил их присматривать за солдатами, дабы они не безобразничали. При расставании с депутацией полковник Романов просил ее прислать ему 50 пар белья, несколько пудов подсолнечного масла и несколько пудов сахара.

По уходе преображенцев (первые числа декабря) в Смелу вошел знаменитый конный Дроздовский полк. Снова началась погромная вакханалия. Главное участие в ней принимали на этот раз офицеры, солдаты были уже наиболее милостивые. Евреи решили обратиться к полковнику Приходько и попробовать умилостивить его взяткой. Взятку в 120 тыс. руб. поднесли раввин Мень и православный Лундышев. При этом Мень и Лундышев обещали Приходько, что население все пойдет ему навстречу, лишь бы Приходько обеспечил спокойствие и предохранил от бесчинств. Приходько обещал, и, действительно, заметно было, что меры принимаются. Двое дроздовцев (солдаты) были публично выпороты, двое же публично расстреляны. Полк был выведен смотреть на экзекуцию и казнь «для внушения». После этого бесчинства, за единичными исключениями, прекратились. К числу этих исключений относятся и подвиги некоего Ульянова, помощника коменданта полка, человека необыкновенной жестокости и порочности. Так как Ульянов (помощник коменданта) был у верхов власти, то евреи никак не осмеливались и боялись его разоблачить и все сносили. Проделки Ульянова были невероятны. Так, назначенный руководителем охраны молитвенного дома по Львовской ул. (Ротмистровская клойз[3]), где помещались погромленные беженцы окрестных истребленных местечек, [таких] как Ротмистровка, Телепино, Медведовка, Каменка и др., Ульянов сосал с несчастных беженцев последние соки. Еженощно он вымогал и обирал их на 5—7 и 10 тыс. руб. (при вымогательствах угрожая им присылкой казаков, истреблением и т.д.). Раз Ульянов послал к раввину Меню караульного с требованием немедленно явиться. «Отправьтесь сейчас на ст. Смела к генералу, квартирующему там в отдельном вагоне и реабилитируйте нас, офицеров. Сообщите, что дроздовцы себя идеально ведут и что в местечке полное спокойствие». Оказалось, сообщил он явившемуся раввину, что приехал какой-то генерал и сильно гневался на гарнизон, про который он слышал много дурного в смысле грабительства и насилий над мирным населением.

Еврейское население заставило г-на Меня пойти и исполнить желание Ульянова. Раввин отправился на станцию на подводе в сопровождении двух конвойных. У станции г-н Мень однако остановился и объявил находившимся здесь евреям, что он к генералу не идет, ибо не в силах заниматься реабилитацией таких негодяев. На ту пору случился на станции местный комендант, поручик Грищенко, с детства хорошо знавший г-на Меня. За сумму в 3 тыс. руб. он взялся сходить к генералу и попросить его от имени населения, ввиду идеального поведения Дроздовского полка, выпустить приказ, по которому дроздовцам предлагается продолжать нести охрану и гарнизон города. Этот приказ Грищенко вручил Меню и был последним передан Ульянову. Последний успокоился. Дроздовцы ушли в среду 17 декабря. Перед уходом они объявили евреям, что с ними, дроздовцами, им было «хорошо», но что последние части «покажут себя» — будут ужасны.

И оно действительно так оказалось.

Раньше прошел Белозерский конный полк. Было сравнительно благополучно (происходили только отдельные налеты).

В пятницу утром в 10 часов вступили (из Черкасс) чеченцы штаба генерала Моллера[4]. В течении двух часов они совершили неописуемые ужасы. Помимо грабежей и бесчисленных насильствований было изрублено 27 чел. Трупы валялись по улицам и заполняли некоторые дома. Труп одного еврея Янкеля Рама был в особенности изувечен (между прочим, голова была отрублена). Количество раненых, скончавшихся от ран, значительно превосходит число убитых на месте.

И теперь многие из раненых продолжают умирать от разных ампутаций.

Количество калек (ампутированных, безглазых, безруких) крайне велико. Число вдов и сирот также велико.

Эпидемии. Среди скученного населения развитие эпидемий было невероятное. Полное отсутствие белья, физическое и моральное истощение, голод, отсутствие лекарств этому развитию способствовало. Пострадало главным образом беженское население окружных местечек.

Бегство. Бегство из м. Смела повальное. Едут на юг. У раввина Меня в последнее время взято свыше 100 метрик (это для пропуска). Пропусков пока выдано свыше 300. Имущество и последнее состояние ликвидируются за бесценок[5].