Каждому, кто участвовал в акциях протеста в течение последних двух месяцев, становится очевидно, что политическая обстановка в Сербии приближается к радикальным изменениям. Студенческие протесты 2006 года не были консервативными и изолированными попытками проигравших от перехода к капитализму радикально-экстремистских элементов сохранить незаслуженные привилегии «социалистического» прошлого. Это был протест народа против последствий безответственной административной политики правительства Сербии, «ошибки» которого «вынудили» некоторые университеты компенсировать дыры в своих бюджетах повышением платы за обучение и введением новой степени высшего образования под названием «магистр».

В самом деле, в контексте все более глубокого разрыва между «официальной» и «неофициальной» Сербией, организационные методы и направления социальной критики, сформулированные во время студенческих протестов, достаточно скромны, но тем не менее очень точны — это удар по самим основам неолиберальной логики преобразований в нашем обществе. В этом качестве они выражали всю широту потенциального протеста: возможность появления общественного движения и построение подлинно демократических и справедливых альтернатив снизу нынешнему положению.

Неолиберализм, «экономика знаний» и университеты

Неолиберальные трансформации с самого начала зависели от создания стабильного согласия между политической и интеллектуальной элитой в вопросе о том, что «нет и не может существовать никакой альтернативы рынку»[1], даже если процесс внедрения рынка сопровождается насильственными методами и увеличением общественного неравенства[2]. Даже принимая во внимание, что сложная и противоречивая природа Сербской радикальной партии, а также неразрешенные территориальные споры в государстве, свидетельствуют о том, что этот процесс в Сербии до сих пор не завершен[3], тем не менее очевидно, что дело идет (при всем кажущемся разнообразии) к идеологической сплоченности нынешнего правящего блока вокруг принятия неолиберального курса[4].

Но единство политической и интеллектуальной элиты является хотя и необходимым, но все же недостаточным условием для укрепления системы как таковой. Глобальный рынок, безусловно, не склонен принимать отсталую и разрушенную Сербию, а значит центральным вопросом будет вопрос о том, каким образом она сможет присоединиться к этой гонке, причем не в ущерб своим гражданам. Понятие «экономики знаний» является ключевым определением в пропаганде конкурентоспособности сербской экономики в планируемом неолиберальном мировом порядке.

В своем комментарии в либеральной газете «Сегодня» (от 15 декабря 2006 года) Зоран Хамович[5] кратко объясняет эту концепцию: «Нельзя достигнуть высокой репутации в мире, если вместо перспективного развития продолжать распродажу народного богатства... но производство смогут защитить только репрезентативные бренды и ноу-хау...». Иными словами, успех национальных экономик все больше зависит от конкурентоспособности их «человеческого капитала», который определяет возможность предложения сложных и специфических промышленных и «культурных» товаров на мировом рынке. Ролью реформированных университетов в этом случае становится «производство высококачественной продукции: творческих знаний, креативного интеллекта и эффективной управленческой элиты...».

Эта идея остается весьма противоречивой и проблемной в неолиберальной практике — особенно в неолиберальной практике периферийного капитализма. Во-первых, неверно предполагать, что только опыт и творческий потенциал рабочего класса являются определяющим фактором в производстве сложных товаров или услуг: промышленная, технологическая и социальная инфраструктуры имеют не менее важное значение[6]. Во-вторых, трудно представить, откуда бы пришли инвестиции в либо в образование, либо в подобные инфраструктуры, пока неолиберализм – особенно на периферии – опирается на ограничительную бюджетную политику, на систематическое разрушение государственного сектора и на приватизацию наиважнейших отраслей экономики[7]. В-третьих, нет четкой связи между деятельностью тех или иных отраслей промышленности и их успехом или неудачей: эта связь всегда зависит от потока непредвиденных событий на мировом рынке, который становится источником непрерывных колебаний и сдвигов во всей структуре производства[8].

Протест как ответ на противоречия неолиберализма

Неолиберальное реформирование общества и образования – не просто бесполезная попытка нащупать стратегию развития периферийной экономики. Оно имеет весьма непосредственное отношение к жизни и научной деятельности преподавателей и студентов. С одной стороны, фактом является то, что знания и научные исследования все более становятся товаром для инвестиций со стороны государственного и частного сектора; стоимость этого товара определяется исходя из его рыночного потенциала. Для преподавателей такое положение дел становится «стимулом» сосредоточиться на исследованиях и издательской деятельности... и подталкиванием к взаимной конкуренции. В то же время, для студентов это становится причиной сведения к минимуму контакта с преподавателями и отказа от выбора предметов, не связанных с нуждами частного сектора. С другой стороны, в силу необходимости сохранения макроэкономической стабильности путем ограничительной бюджетной политики, расходы на образование все в большей степени перекладываются на само лицо, получающее образование: студенты вынуждены изучать те курсы, знание которых могут «купить» на рынке; они вынуждены самостоятельно приобретать новые учебники по каждому предмету в каждом новом семестре; они вынуждены платить за проведение экзаменационных мероприятий и т.д. ...

Отказ от определения образования как рынка товаров-знаний и университетов как национальных центров профессионального предпринимательства является основой критики, вылившейся в 2006 году в студенческие протесты. Не менее успешны были в этом году студенческие протесты против неолиберальных реформ в образовании во Франции и Греции – их хронология приведена на сайте студенческих протестов.

Посещение в апреле этого года этих стран группой, записавшей материал «Сорбонна в огне — перспективы студенческих и рабочих бунтов во Франции», явилось важной отправной точкой для нашей деятельности. Официальные лозунги протестов были четкими и ясными: «Долой зубрежку» или «Мы изучаем — они получают (прибыли — игра слов)!» — с дальнейшим развитием в призыв: «Блокируй факультет! Знания — не товар». К первым акциям протеста на философском факультете вскоре присоединились и другие факультеты, что в конце концов переросло в студенческий протест 2006 года. От других подобных этот протест отличает то, что его характер был социальным, а не политическим, и гораздо более демократичной была организация. Протест, наиболее успешно подействовавший на своих сознательных участников, убедил совет университета принять платформу, которая предусматривает введение категории «финансово поддерживаемых» студентов (без изменений по отношению к числу студентов-бюджетников), и призвать правительство подготовить долгосрочный план для постепенного сокращения расходов на образование со стороны студентов.

Это — прямой удар против неолиберализма. Многие, однако, отвергали студенческий протест в качестве полноправного представления интересов большинства студентов и с радостью прибегли к простому объяснению его происхождения как спровоцированного со стороны радикальных левых сил. Тот факт, что радикальные левые принимали участие, и активное участие, в проведении некоторых этапов протеста, не вызывает сомнений. Вы всегда можете рассчитывать на то, что кто-то из них поможет распространять листовки, дежурить на факультете, покупать продукты, выступать в СМИ и участвовать в организации и проведении переговоров. Тем не менее сводить весь протест к ним — это наносить оскорбление тем сотням других студентов, которые участвовали в акции протеста и блокаде факультета (и тысячам тех, кто подписал петицию), считая всех этих людей легко манипулируемой массой, не знающей, кто их собирает, с кем они вместе борются и с кем проявляют солидарность.

Думаю, важно отметить, насколько логика и характер действий студентов шли в разрез с логикой неолиберализма. Характерной чертой протестов было то, что большинство протестующих выступили за коллективное участие в их организации и неиерархический доступ на связанные с ними мероприятия. Все основные решения были приняты на советах, являвшихся открытыми для всех участников протеста. У всех была возможность выступить и изложить свои мысли. Даже официальным функционерам студенческих организаций, которые не участвовали в организованных протестах, было дано слово, хотя никто их и не слушал. (Бывшие лидеры студенческих протестов и организаций выступили еще хуже...).

На советах создавали, правили, меняли и оформляли планы протестов. Я лично участвовал в советах несколько раз во время блокады факультета философии и находился вместе с оккупировавшими его студентами. Начиная с первого дня в шестидневной блокировке поучаствовало несколько сот человек, очевидно, что это было широкое и глубокое движение среди учащихся. Это подтвердилось и после успеха протестов и принятия общей платформы с руководством факультета, подготовленной на студенческом совете и принятой советом университета. Через несколько дней после снятия блокады с факультета философии примерно 300 студентов организовали аналогичные студенческие советы на трех других факультетах[9]. Ясно, что более широкий протест — и все участники это понимают — возможен, потому что студенты могут действовать коллективно, чтобы изменить условия, в которых они живут и строят свои собственные альтернативы.

Впечатляет и готовность учащихся прибегнуть к радикальным мерам и четко разделить «их» («политики», «СМИ», «правительство», «администрация университета») и «нас» («студенты», «массы»). Проведение самой акции «блокада» дало понять студентам, что они имеют дело с системой, которая работает не только в их университетах, но и за рубежом. Они были готовы прекратить всякую деятельность (забастовать) и установить заграждения, когда почувствовали на себе давление и угрозы со стороны администрации факультета. Это значит, что студенты уже не останавливаются на уровне символического протеста; нельзя сказать, что они будто бы не готовы перейти к прямым действиям. Наоборот, они уже готовы к тому, чтобы взять решение вопроса в свои руки. Таким образом, протест, даже на низовом уровне, получает все более важное значение как «критическая» практика в отношении этой системы.

Заключение: от протестов к движению?

Несомненно, многие будут стараться «оседлать» студенческий протест. Некоторые политические партии уже во время блокады начали заигрывать со студенческими требованиями. Очевидно, однако, и то, что ни одна партия, представленная на сербской политической сцене, не готова и не желает изменять направленность осуществляемых реформ. А это значит, что студенты получат возможность создать отвечающее их видению образование, только если они смогут обнаружить то, как их борьба совпадает с борьбой многих других социальных слоев и групп. Даже если вы не добьетесь успеха в ходе этих протестов, ничто в Сербии уже не будет таким как раньше, потому что эти студенческие действия войдут в копилку опыта различных форм борьбы международного движения, что, в свою очередь, сделает их частью систематической проверки глобальной системы на прочность. А властям Сербии придется смириться с тем, что вы не согласны с их утверждением, будто альтернатив не существует.

По этой теме читайте также:

Примечания