После Февральской революции из территорий, что входили в царскую империю, только Польша и Финляндия потребовали полной национальной независимости. В каждой из этих стран был развитый и многочисленный национальный господствующий класс (в Польше – землевладельческий и феодальный, в Финляндии – торговый и буржуазный), который возглавлял национальное движение и был способен управлять делами нации. До 1917 г. обе страны требовали скорее национальную автономию, чем национальную независимость, и это ограничение отчасти объяснялось неверием в реальность более далеко идущей альтернативы, а отчасти, быть может, вызывалось страхом перед социальной революцией, которую могла развязать полная независимость. Несколькими годами ранее Ленин выявил вторую из этих причин:

"В России есть две нации, наиболее культурные и наиболее обособленные в силу целого ряда исторических и бытовых условий, которые легче всего и «естественнее»всего могли бы осуществить свое право на отделение. Это – Финляндия и Польша. Опыт революции 1905 года показал, что даже в этих двух нациях господствующие классы, помещики и буржуазия, отрекаются от революционной борьбы за свободу и ищут сближения с господствующими классами в России и с царской монархией из боязни перед революционным пролетариатом Финляндии и Польши»[1].

Однако поскольку революция вспыхнула в самой России, этот сдерживающий момент исчез, и стремительно стали расти требования национальной независимости.

Реакция Временного правительства не была в обоих случаях одинаковой. К этому времени Польша была полностью оккупирована Германией, и державы Центральной Европы уже предлагали независимость марионеточному польскому государству. Меньше российское Временное правительство вряд ли могло сделать, и в его положении оно могло обещать, не будучи обязанным немедленно исполнять. Оно выпустило воззвание, /234/ заявляя о своей готовности признать независимость Польши, однако воззвание было выражено, как потом признавал осторожный Милюков, тогдашний министр иностранных дел, «неточным юридическим языком»и оставляло за будущим Учредительным собранием право «дать свое согласие на те изменения государственной территории России, которые необходимы для образования свободной Польши»[2]. В вопросе о Финляндии, которая находилась за пределами зоны военных действий, Временное правительство медлило, и большевики не раз осуждали его за нежелание решить вопрос [3].

После Октябрьской революции Советское правительство безоговорочно признало независимость Польши, и считалось, что для урегулирования этого вопроса не требуется никаких формальностей. Всё же спустя 10 месяцев в декрете, отменившем длинный список прежних соглашений с Германией и Австро-Венгрией, в том числе по таким вопросам, как авторское право, выдача преступников, взаимное признание консульских удостоверений и санитарная инспекция, содержалась следующая статья:

"Все договоры и акты, заключенные правительством бывшей Российской империи с правительствами королевства Прусского и Австро-Венгерской империи, касающиеся разделов Польши, ввиду их противоречия принципу самоопределения наций и революционному правосознанию русского народа, признавшего за польским народом неотъемлемое право на самостоятельность и единство, – отменяются настоящим бесповоротно»[4].

Финляндия вызвала более серьезные затруднения. В то время как финское буржуазное правительство, казалось, прочно сидело в седле, финские социал-демократы были сильной организованной партией. В Финляндии еще находились русские войска, которые могли помочь своим финским товарищам. Вполне могло возникнуть впечатление, что настал момент для пролетарской революции. Очевидно, что такой уверенностью обусловлено было появление Сталина 14 (27) ноября 1917 г. на съезде в Гельсингфорсе, где он впервые выступил публично с речью в качестве народного комиссара по делам национальностей [5]. Тем не менее принцип национального самоопределения, включая право на отделение, был ясен, и обещания большевиков неоспоримы. Поэтому, когда финское правительство стало настаивать на своих требованиях, у Советского правительства не оставалось иного выхода, кроме как признать национальную независимость Финляндии. Соответствующая резолюция была принята Совнаркомом 18 (31) декабря 1917 г. и утверждена ВЦИК четыре дня спустя [6]. Решение вызвало некоторые опасения, о чем можно судить по тому факту, что Сталин защищал его при обсуждении во ВЦИК без энтузиазма:

«...Фактически Совет Народных Комиссаров дал свободу помимо своей воли не народу, не представителям пролетариата /235/ Финляндии, а финляндской буржуазии, которая странным стечением обстоятельств захватила власть и получила независимость из рук социалистов России. Финские рабочие и социал-демократы очутились в таком положении, что должны принимать свободу не непосредственно из рук социалистов России, а при помощи финской буржуазии».

Сталин отметил это как «трагедию финского пролетариата»и приписывал ее «нерешительности и непонятной трусости»финских социал-демократов [7].

Финские социал-демократы, которых таким образом упрекали и подталкивали, в январе 1918 г. сделали попытку взять власть путем революционного переворота, а во время последовавшей за этим гражданской войны им оказывали поддержку все еще находившиеся в Финляндии советские войска. Советское правительство оказалось в ненормальной ситуации: оно признавало и буржуазное правительство соседней страны, и находившееся в зачаточном состоянии рабочее правительство, которое намеревалось свергуть первое. 1 марта 1918 г. был даже заключен договор между «Российской Федеративной Советской Республикой»и «Финляндской Социалистической Рабочей Республикой»[8]. Это был не единственный и даже не первый случай подобного рода; аналогичная ситуация возникла несколькими неделями ранее на Украине. Не было придумано и приемлемого разделения функций между Советским правительством и Коминтерном. Но эта дилемма не имела отношения к формальному вопросу независимости Финляндии, поскольку она в равной мере могла возникнуть в зарубежной стране. Гражданская война в Финляндии была очень ожесточенной и закончилась только с прибытием германских войск, призванных финским буржуазным правительством для урегулирования вопроса. Вслед за этим в Финляндии прочно установился буржуазный режим, и отношения между Советской Россией и Финляндией были отношениями отдельных и независимых государств.

В 1917 г. Ленин часто, говоря о Польше и Финляндии, упоминал Украину как нацию, чье требование независимости большевики безоговорочно признали. В июне 1917 г. в своей статье он осудил Временное правительство за то, что оно не выполнило своего «элементарного демократического долга», поскольку не объявило, что оно «за автономию и за полную свободу отделения Украины»[9]. Однако проведенная им параллель была далека от совершенства. Особая национальная структура и история населения Украины – крестьян, пролетариата и интеллигенции – способствовали неопределенности национального движения и развитию в нем противоположных течений. Польскому и финскому движениям это было несвойственно.

Украинское крестьянство составляло не только огромное большинство населения, но и единственную его часть, за кото- /236/ рой стояла долгая традиция. Его социальная и экономическая враждебность – постоянная основа крестьянского национализма – была направлена против помещиков (главным образом польских к западу от Днепра, а в остальных местах – русских) и против торговцев и ростовщиков (почти все они были евреями). Православная религия связывала украинских крестьян с русской церковью, поэтому польский католицизм, а также еврейство были для них чужими. Таким образом, украинский национализм имел скорее антисемитский и антипольский оттенки, чем антирусский. Гетман Богдан Хмельницкий, популярный народный герой XVII века, был по происхождению поляком, но возглавил движение украинских крестьян против польских господ и принес присягу Москве. Украинские, или малороссийские, крестьяне себя с великороссами не смешивали, но в более широком смысле признавали себя русскими и говорили на заметно сходном языке. Политическое господство Москвы или Петрограда могло вызывать недовольство: Киев был более древней столицей, чем эти города. Но и Киев был в свое время русской столицей. Тут украинский национализм, который прежде всего и главным образом опирался на чувство враждебности к России, не особенно привлекал к себе крестьянство.

На следующем уровне ситуация осложнялась отсутствием местного пролетариата. Новые индустриальные центры, значение которых все возрастало на переломе веков, были большей частью населены приезжими с севера, как рабочими, так и управляющими. Харьков, крупнейший индустриальный город Украины, был также в основном великорусским. Этот элемент в сочетании с чиновниками и специалистами придал в основном великорусский характер городской культуре Украины. Результат характерным образом сказался на обстановке в 1917 г. Во всей России большевики опирались на городское население и промышленных рабочих. На Украине эти группы были не только малочисленны – выборы в Учредительное собрание в ноябре 1917 г. принесли большевикам только 750 тыс. голосов на Украине, – но и состояли преимущественно из великороссов [10]. Это создавало двойные трудности для большевистского движения на Украине: оно было чужим движением и вдобавок движением городских жителей. Совпадение национального разделения с расхождением между городом и деревней оказалось в равной мере затруднительным и для националистов и для большевиков.

Украинское национальное движение на этом этапе не вызвало широкого отклика ни у крестьян, ни у промышленных рабочих. Оно оставалось занятием небольшой группы энтузиастов-интеллектуалов, состоявшей главным образом из преподавателей самого различного уровня (от университетских профессоров до сельских учителей), литераторов и священников. Их воодушевляли и поддерживали аналогичные группы украинского населения Восточной Галиции по ту сторону австрийской /237/ границы. В этой форме украинский национализм был направлен против угнетения со стороны уже не польских помещиков или еврейских торговцев, а русской бюрократии. Но даже здесь необходима некоторая классификация.

Первых борцов движения вдохновляла скорее ненависть к царю, чем к самим по себе великороссам. Они были революционерами не менее, чем националистами, и, как сказал в 80-х годах прошлого века один русский генерал-губернатор, носили в одном кармане произведения украинского народного поэта Шевченко, а в другом – труды Карла Маркса [11], несмотря на то что традиция и крестьянское окружение сближали их скорее с народниками или анархистами, чем с марксистами. Растущее экономическое благополучие, а также сила зарубежного примера постепенно увели движение от социальной революции.

В первые годы XX века здесь, как и во всей России, наблюдался рост вдохновленной идеалами либеральной демократии интеллигенции, которая довольно охотно объединялась с украинским национализмом. Но эта группа оставалась слишком небольшой, слишком изолированной от масс, и поэтому ее деятельность была слишком безрезультатной, она не способна была создать ядро национального правящего класса. Не имея возможности увлечь массы идеями социальной революции, она была вынуждена использовать национализм в кампании против политического и культурного господства Москвы. Это было вполне реальным делом: запрет на украинскую литературу и украинские газеты, установленный в 70-е годы XIX века, был ослаблен в 1905 г., но в 1914 г. возобновился с новой силой.

Однако подобные ограничения мало значили для крестьянина и уж совсем ничего не значили для русского пролетария, поэтому движению, которое не имело твердой поддержки внутри страны, пришлось искать иностранных покровителей, обращаясь последовательно к австрийцам [12], французам, немцам и, наконец, к полякам. Эти методы, в конце концов, дискредитировали движение, чьи деятели с такой готовностью продавали себя иностранным державам. А за этими внутренними слабостями и трудностями украинского национализма стоял всего лишь факт экономического зависимости Украины от российского рынка и экономического значения Украины для Российского государства, какой бы ни была его политическая система.

На Украине жила одна пятая населения царской России; ее земли были в России самыми плодотворными; ее промышленные предприятия относились к числу наиболее современных; ее промышленные рабочие, как и руководство промышленностью, в основном состояли из великороссов: ее уголь и железо – пока богатства Урала оставались сравнительно неразработанными – были необходимы всей российской промышленности. Будь украинское требование отделения таким же четким, как польское или финское, было бы гораздо труднее примирить его с экономической реальностью. Однако справедливо- /238/ сти ради следует признать, что и сами требования были несравнимы. Троцкий впоследствии иронизировал по поводу русской буржуазии, которая при Керенском не хотела «согласиться на «автономию»украинского хлеба, донецкого угля и криворожской руды»[13]. И все же экономическая взаимозависимость промышленной России и Украины была фактом, который значил больше, чем формы социальной или политической организации.

Национальное движение было на самой начальной стадии, когда Февральская революции сообщила ему сильный импульс. Нашлось три руководителя: Грушевский, ученый, профессор, чья книга «История Украины»обеспечила историческую и литературную основу движения; Винниченко, революционный интеллигент, игравший некоторую роль в событиях 1905 г.; Петлюра, самоучка, который испробовал много профессий и в последнее время занимался журналистикой. Первые двое были искренними националистами, третий – предприимчивым авантюристом.

В марте 1917 г. под председательством Грушевского сформировалась украинская Центральная рада (или Совет), в которой были представлены социалисты-революционеры, социал-демократы, социалисты-федералисты (радикальная украинская группа) и национальные меньшинства. В апреле Рада получила благословение национального украинского съезда. По-видимому, Украинская рада формально не являлась представительным органом и вначале, в соответствии с характером движения, в основном социального и культурного, Рада не требовала и не осуществляла политических функций. Однако постепенно она преобразовалась в подобие национального собрания, которое состояло из 600 делегатов. 13 июня 1917 г., после напрасных попыток ведения переговоров с Временным правительством в Петрограде, Рада выпустила декрет ("Первый Универсал Центральной рады"), где провозглашалась «автономная Украина», которая должна была существовать, «не отделяясь от всей России, не порывая с державой российской». Учреждался также «Генеральный секретариат»во главе с Винниченко; вскоре он приобрел форму и функции национального правительства. Временное правительство в Петрограде, чья тактика всегда состояла в откладывании всего на потом, частично и неохотно уступило требованию об автономии, вопрос о которой должно было, как всегда, решать Учредительное собрание. Но этот факт был скорее показателем слабости Временного правительства, чем силы Украинской рады и Генерального секретариата [14].

После Октябрьской революции в Петрограде фактическое крушение власти в центре стало дальнейшим стимулом для движения за независимость. 7(20) ноября 1917 г. Рада провозгласила образование Украинской Народной Республики, хотя в «Третьем Универсале»опять особо говорилось о намерении «не отделяться от Российской Республики и, дабы сохранить единство ее», помочь ей «стать федерацией равных, свободных наро- /239/ дов»[15]. Генеральный секретариат стал теперь обычным правительством, в котором Винниченко был премьер-министром, а Петлюра – министром по военным делам. Однако, учитывая провозглашенную Советским правительством политику, все это не обязательно означало разрыв между Киевом и Петроградом, и некоторое время между ними поддерживались нормальные отношения. Да и на деле процесс разделения не зашел еще слишком далеко. Еще 29 ноября (12 декабря) 1917 г. Рада запрашивала деньги у Государственного банка в Петрограде для выплаты своим железнодорожным служащим [16]. Невозможность исполнить это требование вынудила Раду выпустить свои первые денежные банкноты в декабре 1917 г. [17]

И все же революции еще не исполнилось и месяца, как отношения стали весьма напряженными. Советы появились в различных частях Украины летом 1917 г., в частности возникли Совет рабочих депутатов и отдельный Солдатский Совет в Киеве [18]. После Октябрьской революции они объединились, и поддержка, которую им оказывало находившееся в Петрограде Советское правительство [19], вызвала обвинения в намеренных попытках подорвать власть Рады. Переломный момент наступил, когда «белые»генералы Корнилов и Каледин – последний был атаманом донских казаков [20] – организовали на Дону контрреволюционную армию. Особые претензии Советского правительства к Украинской раде в основном теперь касались проблем военных. Рада пыталась разъединить армии, отзывая на Украину все украинские части и таким образом способствуя дальнейшей дезорганизации фронтов и внося путаницу в процесс демобилизации. Она разоружала советские и красногвардейские части, находившиеся на украинской территории. Она не позволяла советским войскам проходить через территорию Украины для создания фронта против «белых», но при этом пропускала казачьи формирования, направлявшиеся на Дон к Каледину [21].

Заключение перемирия с Германией в Брест-Литовске 2 (15) декабря 1917 г. уменьшило перенапряжение скудных военных ресурсов Советского правительства. 4 (17) декабря 1917 г. Украинской раде было отправлено и одновременно обнародовано длинное сообщение. Оно начиналось признанием «народной Украинской республики»во имя принципа самоопределения, но затем Центральная рада обвинялась в том, что она ведет «двусмысленную буржуазную политику, которая давно уже выражается в непризнании Радой Советов и Советской власти на Украине», от нее требовали немедленного отказа от вышеупомянутой деятельности. Было также включено категорическое требование «оказывать содействие революционным войскам в деле их борьбы с контрреволюционным кадетско-ка-лединским восстанием». Указывалось, что, если на эти претензии не будет получен удовлетворительный ответ в течение 48 часов, Совнарком будет считать Центральную раду «в состоянии /240/ открытой войны против Советской власти в России и на Украине [22]. За этими политическими обвинениями маячила растущая угроза голода в Петрограде и Москве и срочная нужда в украинском зерне. «Если вам нужно продовольствие, – писал Радек в «Правде», – кричите: «Смерть Раде!»[[23]*]

Угроза, исходившая из Петрограда, вызвала именно ту реакцию, какую должна была вызвать. Еще раз подтвердилась, тенденция, присущая украинскому национальному движению, – перед лицом превосходящей российской мощи обращаться за иностранной помощью. В Киеве некоторое время находилась французская военная миссия во главе с генералом Табуи. Неизвестно, в какой именно момент определенные усилия привели к тому, что Рада начала стремиться «перестроить силы сопротивления и сохранить верность союзникам». Об этих усилиях упоминается в первом, по-видимому, официальном послании генерала Табуи к Винниченко, датированном 5 (18) декабря 1917 г. — на следующий день после ультиматума из Петрограда, где запрашивались подробности относительно «финансовой и технической помощи»[24], которую Украинская республика хотела бы получить от Франции. О франко-украинском соглашении стало вскоре известно в Петрограде. 15 (28) декабря 1917 г. Сталин опубликовал в «Правде»телеграмму, якобы направленную французской миссией Центральной раде [25]. В Киеве генерал Табуи объявил о том, что он назначен уполномоченным Французской Республики при правительстве Украинской республики, а 29 декабря 1917 г. (11 января 1918 г.) он информировал Винниченко, что Франция окажет Украинской республике поддержку всеми имеющимися в ее распоряжении моральными и материальными силами. Аналогичное заявление сделал примерно в то же время британский представитель в Киеве [26].

Со стороны большевиков решение о разрыве отношений с Центральной радой, которое подразумевалось в ультиматуме от 4 (17) декабря 1917 г., потребовало быстрого создания альтернативного правительства на Украине. Накануне того дня, когда был предъявлен ультиматум, в Киеве открылся Всеукраинский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Готовясь к съезду, украинская организация большевиков провела заседание и переименовала себя в «РСДРП (б-ков) с.-д. Украины»– смешанное название, в котором стремились, довольно неуклюже, сочетать партийное единство с признанием украинских национальных чувств. Однако это не помогло большевикам. На съезде сторонники Рады их заглушили [27]. За неудовлетворительным ответом Рады на ультиматум [28] открытого разрыва не последовало, отчасти потому, что ни одна из сторон фактически не хотела войны, а отчасти потому, что Советское правительство нашло теперь лучший способ урегулировать ситуацию.

/241/

Большевики Украины переехали из Киева, где власть Рады была неоспоримой, в Харьков, где 11(24) декабря 1917 г. они созвали новый Всеукраинский съезд Советов. Через два дня «Центральный Исполнительный Комитет Советов Украины», избранный съездом, телеграфировал правительству в Петрограде, что он «принял на себя всю полноту власти на Украине»[29]. В основном он состоял из большевиков с небольшим добавлением левых эсеров [30].

С этого момента Советское правительство откровенно проводило двойную политику. Оно приветствовало эту новую власть как «подлинное правительство Народной Украинской Республики»и бралось предоставить ей всевозможную поддержку как «в деле борьбы за мир», так и «в деле передачи всех земель, фабрик, заводов и банков трудящемуся народу Украины»[31]. И вместе с тем это не помешало ему продолжать вести переговоры с Центральной радой через различных посредников [32] или нехотя признать полномочия делегации Рады на мирной конференции в Брест-Литовске; отказаться от этого – означало подвергнуть сомнению искренность заверений большевиков в их преданности делу национального самоопределения [33].

Однако к этому времени, как откровенно признавал Винниченко, «огромное большинство украинского населения было против нас»[34]. Территория, на которую распространялась власть Центральной рады, быстро сокращалась по мере того, как солдаты Рады разбредались кто куда или переходили к большевикам. 9 (22) января 1918 г. Рада выпустила «Четвертый Универсал», наконец провозгласивший Украинскую республику «независимым свободным и суверенным государством украинского народа», а через 10 дней ее независимость была признана германским правительством [35]. Но пока шел обмен официальными сообщениями, советские армии окружили Киев и вступили в него 26 января (8 февраля) 1918 г. Центральная рада была свергнута, и через несколько дней там установили новое Украинское Советское правительство [36].

На этом, однако, история не закончилась. Деятельность Украинского Советского правительства продолжалась менее трех недель, в течение которых оно мало что сделало для умиротворения населения или устранения впечатления об оккупации «иностранными силами извне»[37]. В тот момент, когда Раду выдворяли из Киева, ее делегаты подписывали мирный договор с Германией в Брест-Литовске. Верная своей традиции искать защиты от большевиков у иностранцев, Рада 12 февраля 1918 г. обратилась за помощью к Германии [38]. Немецкие армии быстро растеклись по Украине, и 2 марта 1918 г. большевики уступили Киев силам Центральной рады во главе с Петлюрой. И тем не менее ни благодарственные молебны, организованные Петлюрой, ни красноречие Грушевского, который вернулся в Киев президентом Рады, не могли скрыть, как признался Винниченко, «горькой правды», состоявшей в том, что. Рада была обязана /242/ своим возвращением «германским тяжелым орудиям»[39], И она недолго благодушествовала. В конце апреля Рада была с позором изгнана, и ее сменило более сильное или более уступчивое украинское правительство во главе с гетманом Скоропадским, пользовавшееся поддержкой немцев.

Новый режим был удобен немецкому командованию. В той мере, в какой он имел малейшее значение во взаимодействии внутренних сил Украины, режим представлял интересы крупных помещиков и зажиточных крестьян – производителей той добавочной продукции, которая давала немецким оккупационным властям последнюю надежду заполнить пустые немецкие амбары. Это был откровенно реакционный режим, который мало что давал украинским националистам и ничего не давал сторонникам социальных реформ. Тем не менее это не помешало продолжению мирных переговоров между новым украинским и Советским правительствами [40]. С точки зрения Советской власти, выбирать между Радой, которую поддерживают немцы, и гетманом, которого поддерживают немцы, было нечего, и советская делегация вела бесконечные переговоры в Киеве в течение лета 1918 г. Нежелание большевиков возобновлять войну с немцами на Украине было одним из поводов для недовольства левых эсеров, которые завели вокруг этого дебаты на V Всероссийском съезде Советов в Москве. Убийство на Украине германского генерала Эйхгорна, как и убийство Мирбаха, было безуспешной попыткой помешать развитию советско-германских отношений.

Власть Скоропадского на Украине просуществовала до военного крушения Германии в ноябре 1918 г. Затем повторилось то же, что и в предыдущую зиму. В Киеве возродились элементы прежней Центральной рады в виде Украинской директории; председателем ее был Винниченко, а Петлюра всплыл в качестве главнокомандующего с претензиями на то, чтобы стать диктатором. Опять обратились к французам за помощью. Но генерал д'Ансельм, командующий французскими силами в Одессе, ничего не мог предложить, кроме слов, да и слова были менее воодушевляющими, чем обещания генерала Табуи годом ранее [41]. Единственной новой особенностью ситуации теперь, когда власть центральноевропейских держав рухнула, явилось объявление о включении в Украинскую республику так называемой «Западной Украины», бывшей австрийской провинции Восточная Галиция. Таким образом, был создан предмет спора между Украиной и Польшей.

Об отсутствии организованной поддержки большевиков на самой Украине говорило то обстоятельство, что даже в хаосе, который был вызван крушением германской власти и бегством Скоропадского, большевики не смогли сразу же взять власть. Однако тактика болыцевиков теперь стала более смелой, чем прежде. В течение нескольких дней германского крушения возникло «Временное Рабоче-Крестьянское Правительство /243/ Украины»под руководством Пятакова в Курске, на северной границе. 29 ноября 1918 г. оно выпустило манифест, объявляя о взятии власти, о передаче земли крестьянам, о переходе фабрик и заводов в руки «трудящихся масс Украины»[42]. После трехдневной всеобщей забастовки, состоявшейся в Харькове в начале декабря [43], Советы взяли там власть, и вскоре армии большевиков начали свое наступление на юг. В ответ на протесты Директории Чичерин в ноте от 6 января 1919 г. отрицал ответственность за правительство Пятакова и его армии, которые были «вполне самостоятельны»[44]. Через 10 дней Директория объявила войну Москве, очевидно, против воли Винниченко [45], вскоре вышедшего в отставку. Но это не помогло задержать советские войска, которые укрепились в Харькове, а затем в феврале 1919 г. с боями двинулись на Киев, как и годом ранее. Их с большим энтузиазмом приветствовало население [46]. Члены упраздненной Директории перенесли свою основную деятельность в Париж, на мирную конференцию, где их просьбы не встречали отклика у государственных деятелей, больше заинтересованных в борьбе с Советской Россией Польши или «белых»генералов, которые должны были восстановить единство Российской империи, чем в украинском национализме.

Столицей Советской Украины теперь был Харьков, наиболее важный ее индустриальный центр, а Пятаков, хотя он по рождению и украинец, видимо, не проявил особого сочувствия к требованиям о независимости Украины [47] и был заменен на посту главы Украинского Советского правительства Раковским. 10 марта 1919 г. на Ш Всеукраинском съезде Советов была официально принята «Конституция Украинской Социалистической Советской Республики». Во всех существенных деталях она следовала своему прототипу – Конституции РСФСР [48]. Слабость независимой Украинской ССР обнаруживал список членов президиума III Всеукраинского съезда Советов, которые подписали Конституцию. Раковский, Пятаков, Бубнов и Квиринг были известными большевиками, но их право представлять украинский народ было не слишком убедительным [49].

Тем временем внешние условия были неблагоприятны во всех отношениях. Бои шли некоторое время на западе, где отступающие войска Петлюры отличались тем, что жестоко расправлялись с многочисленным еврейским населением [50]. В восточной части Украины крестьянский предводитель с выдающимися способностями анархист Нестор Махно – организовал в 1918 г. группу партизан для ведения партизанской войны против Скоропадского. Эта группа теперь выросла в организованное движение с армией в несколько тысяч человек, которая в разное время контролировала значительные пространства страны и выступала то на стороне большевиков, то против них [51]. На украинской земле тут и там еще попадались районы сосредоточения германских войск. Французские войска высадились на Черноморском побережье и в Крыму. В июле Добровольческая /244/ армия Деникина при поддержке союзников начала наступление на север. Красная Армия отступала, и в сентябре Киев снова был занят силами сначала Петлюры, а затем самого Деникина. Дезорганизация была теперь полная. На Украине свирепствовали голод, тиф и другие болезни [52]. Несколько самостоятельных военных руководителей, из которых Махно был лишь наиболее значительным, бродили по. деревням со своими бандами, самыми разными – от организованных армий до разбойничьих шаек. Крестьяне забыли о своем недовольстве Советской властью, преисполнившись ненавистью к деникинским вооруженным силам, подавлявшим их более жестоко.

В результате разгрома Деникина Киев снова был занят Красной Армией в декабре 1919 г. Декретом за подписью Раковского в качестве Председателя украинского Совнаркома был учрежден «Военно-Революционный Комитет»в составе пяти человек (трое из них – большевики) [53], и в третий раз была предпринята попытка укрепить Советскую власть на Украине. К февралю 1920 г. в главных центрах Советская власть была вновь установлена. Но даже это еще не означало, что период бедствий миновал.

В декабре 1919 г. Петлюра, потерпевший поражение, разбитый большевиками, не принимаемый в расчет союзниками в Париже и презираемый Деникиным, обратился к единственно возможному альтернативному источнику моральной и материальной поддержки – Польше. Польша, которая была против включения Украины в объединенную Россию, будь то под властью Советов или Деникина, обнаружила, что Петлюра – единственный, кто может сыграть роль главы украинского сепаратизма. Петлюра цинично отказался от украинских притязаний на Восточную Галицию ради тщеславного стремления управлять Украиной – сателлитом, входящим в «польскую империю”. Соглашение Петлюры с польским правительством, заключенное 2 декабря 1919 г. в Варшаве [54], ознаменовало банкротство украинского буржуазного национализма, поскольку национальные чувства украинского крестьянства стимулировались прежде всего враждебностью к польским помещикам. Вместе с тем это соглашение открыло путь для нового вторжения на Украину теперь уже польских армий, которые оккупировали Киев недель на шесть в мае-июне 1920 г. Однако на этот раз поражение и изгнание захватчиков освободило Украину от иностранного вторжения на два десятилетия.

Большая часть следующего года ушла на то, чтобы повсюду на Украине восстановить порядок [55], а происходившие время от времени стычки с партизанами не прекращались до тех пор, пока Махно не ушел через границу в Румынию 28 августа 1921 г. с остатками своих вооруженных сил [56]. Тогда, наконец полностью утвердившись в стране, Советская власть смогла предоставить украинскому населению не только блага мира, но и правитель- /245/ ство, более терпимое, чем любое из тех, какие ей довелось узнать за эти бурные годы.

Так, с большими трудностями, было подготовлено создание Советской Украины, Право на самоопределение наций и отделение было уже официально подтверждено. Однако в то время как в Финляндии буржуазный правящий класс был достаточно сильным и смог добиться, чтобы его признали представителем финского народа, на Украине революцию подтолкнули к следующему шагу, и буржуазия была изгнана во имя «диктатуры трудящихся и эксплуатируемых масс – пролетариата и беднейшего крестьянства»(этот термин встречается в статье 1 украинской Конституции), которой, таким образом, была доверена украинская национальная независимость.

Заинтересованность Петрограда в таком урегулировании была очевидна. Но очевидно также и то, что был рассмотрен и признан несостоятельным украинский буржуазный национализм. За ним не стояло национальное рабочее движение, которое он мог бы привлечь на свою сторону. Ему не удалось завоевать крестьян, поскольку он не сумел поддержать не только дело социальной революции, но и какую-либо значительную социальную реформу – неспособность эту откровенно и неоднократно признавал Винниченко, наиболее честный из его руководителей [57]. Слабость украинского национализма заставляла его постоянно уступать иностранному давлению и, таким образом, исключала настоящую свободу действий. Окончательное банкротство наступило в 1920 г., когда его последний находившийся у власти руководитель, Петлюра, заключил договор с поляками, национальными врагами украинского крестьянина.

Украинская буржуазия оказалась даже менее способной, чем великорусская, к тому, чтобы совершить буржуазную революцию. Ее неудача освободила место для ее преемника. На это место не было серьезных претендентов, кроме большевиков, а то, что все выступавшие против них силы одна за другой распались, показывало, что украинские массы по крайней мере принимали большевиков как наименьшее из возможных зол. Однако урегулирование не стало от этого легким.

Перед Советским правительством в начале 1918 г. и затем вновь в начале 1919 г. стоял единственный действенный выбор: включить Украину непосредственно в Советскую Россию или пытаться удовлетворить украинские национальные устремления путем создания самостоятельной Советской Украины. Вторая альтернатива диктовалась принципами, которые были во всеуслышание провозглашены перед революцией, а также ленинским твердым убеждением, что максимальное разделение во имя самоопределения наций – вернейший путь к окончательному душевному согласию.

Есть много данных, подтверждающих, что Ленин лично боролся за то, чтобы сделать реальной политику создания независимой Советской Украины. Когда Советская власть /246/ должна была там вот-вот установиться в третий раз, после разгрома Деникина в декабре 1919 г., резолюция «О Советской власти на Украине», составленная Лениным и утвержденная Центральным Комитетом партии, была передана на специальное рассмотрение партийной конференции в Москве. Прежде всего она касалась отношения советской администрации к украинскому национальному вопросу и украинскому крестьянину. В ней осуждались «попытки искусственными средствами оттеснить украинский язык на второй план»и выдвигалось требование, чтобы все должностные лица умели говорить по-украински. В ней также предписывалось разделить бывшие крупные имения между крестьянами, создавать советские хозяйства «в строго необходимых размерах»и производить реквизицию зерна «лишь в строго ограниченном размере».

Однако такая позиция встретила на конференции решительное противодействие со стороны большевистских руководителей Украины. Раковский утверждал, что основой советского строя должны быть крупные советские хозяйства. Бубнов, один из его коллег по Совнаркому Украины, рассматривал требование о том, чтобы должностные лица говорили по-украински, как преувеличение значения украинского национализма. Кроме того, Бубнов, Мануильский и другие протестовали против любого соглашения с боротьбистами – украинской крестьянской партией эсеровского типа, которая стремилась к союзу с большевиками [58]. На конференции была одобрена ленинская резолюция, и в марте 1920 г. боротьбисты были приняты в коммунистическую партию [59]. Но там, где противодействие на местах было таким сильным и далеко идущим, трудности в проведении в жизнь партийной линии не могли быть легко преодолены. И несправедливо было бы приписывать эти трудности слепоте или упрямству нескольких лиц.

Украинские национальные устремления не могли быть удовлетворены в буржуазных рамках. Тем не менее, когда большевики, создав Украинскую ССР, объявили тем самым о переходе от буржуазной к пролетарской революции, украинская национальная проблема предстала в новой и почти столь же неподатливой форме. Суть большевистской теории заключается в том, что один лишь пролетариат способен вести крестьянство по революционному пути, а в условиях отсутствия национального украинского пролетариата национальное содержание социальной революции на Украине оставалось искусственным и до некоторой степени надуманным. Для украинского буржуазного интеллигента новый режим портило то, что его руководители по-прежнему были преимущественно великороссами по духу и образованию, если не по рождению. От этого впечатления нелегко было избавиться. И привлечение на свою сторону нескольких бывших украинских националистов, особенно ветерана украинского национализма Грушевского, который, вернувшись в Киев в 1923 г., стал президентом новой Украинской /247/ Академии наук, недостаточно скрывало великорусский характер правительства Советской Украины. Для украинского крестьянина недостатком новой власти было то, что это была власть людей городских. Этот недостаток менее остро ощущался в период примирения с крестьянством, которое символизировал НЭП. А позднее, когда давление на крестьянина со стороны пролетариата возобновилось и недовольство украинского крестьянина совпало с недовольством украинского интеллигента, еще раз подтвердилась та истина, что национальная проблема обостряется тогда, когда приобретает социальное и экономическое содержание.

Создание Белорусской ССР в феврале 1919 г., почти одновременно с Украинской ССР, представляло собой дальнейшее применение политики разъединения во имя самоопределения наций. В Белоруссии проблема была проще, чем на Украине, поскольку имелась лишь начальная форма белорусского буржуазно-националистического движения, но именно этот факт и делал урегулирование более искусственным. Все происходило по украинскому образцу. Еще в марте 1917 г. белорусский национальный съезд заявил о своей поддержке «федеративного демократически-республиканского строя»России, а также Учредил Белорусский национальный комитет 80 [60]. В августе 1917 г. в Минске была учреждена буржуазная Белорусская рада [61], и уже в начале января 1918 г. ее делегаты действительно появились на III Всероссийском съезде Советов, но оказалось, что их не хотят слушать, а их мандаты отвергнуты [62]. В последние дни 1917 г. в Минске произошли забастовки. Большевистский военно-революционный комитет, возникший после Октябрьской революции, свергнул Раду, учредил «Совет народных комиссаров Западной области и фронта»и провозгласил право «трудового народа Белоруссии... решать вопрос о национальном самоопределении»[63]. В течение нескольких недель в Минске находилось у власти рудиментарное Белорусское Советское правительство64. Но в феврале 1918 г. наступающие немецкие войска свергли его и, желая в свою очередь отдать дань модной теории самоопределения наций, учредили собственную Белорусскую раду. Позднее в том же году в Москве были проведены съезды белорусских эмигрантов, провозгласившие неизменное стремление к союзу с Российской Советской республикой [64].

Никакие дальнейшие практические, вопросы не возникали, пока германские армии, находившиеся за пределами границ, установленных в Брест-Литовске, не начали распадаться в ноябре 1918 г. Тогда потребовалось принять постановление о власти на освобожденной территории, и, так же как и на Украине, нужно было выбирать между ее включением в Россию и созданием отдельной Белорусской республики. Те же соображения привели к тому же решению. Оно было принято Централь- /248/ ным Комитетом партии, и необходимые указания были переданы Сталиным руководителю местных коммунистов по фамилии Мясников 25 декабря 1918 г. [65] 1 января 1919 г. «временное Рабоче-Крестьянское Правительство Белорусской Советской Независимой Республики»провозгласило в Минске свою власть и объявило «продажную буржуазную Белорусскую Раду»вне закона [66]. Ровно месяц спустя в Минске собрался I Белорусский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а 4 февраля 1919 г. он утвердил Конституцию Белорусской ССР и создал белорусское правительство [67]. Работа проводилась в такой спешке, что, включив в Конституцию, составленную по тому же плану, что и Конституция РСФСР, определение функций Съезда Советов и Центрального Исполнительного Комитета, не включили в нее ни положение о местных Советах, ни положение о Совнаркоме.

Как и Украине, Белоруссии пришлось пережить дальнейшие трудности даже после того, как она стала Социалистической Советской Республикой. В течение весны 1919 г. составлялись планы создания федерации двух одинаково молодых и почти одинаково слабых республик – Белорусской и Литовской [68]. Но в апреле 1919 г. в связи с польским наступлением вопрос о Литовской ССР отпал, а польские армии заняли часть территорий, на которые претендовала Белоруссия, и в августе 1919 г. захватили даже Минск. В ходе польско-советской войны 1920 г. в результате продвижения советских войск на территорию Польши Белорусская республика была освобождена и 1 августа 1920 г. пышно отпраздновала победу [69]. Польско-советское перемирие, заключенное в октябре 1920 г., опять лишило Белоруссию западной части ее территории (что было подтверждено договором, заключенным в Риге 18 марта 1921 г.). Однако на этот раз решение было окончательным, и наступил мирный период. В декабре 1920 г. II съезд Советов Белоруссии восполнил пропуски в Конституции, утвержденной в феврале 1919 г., приняв ряд «дополнений»[70].

"К белорусам, – замечает один современный историк, – национальное сознание пришло как почти непрошенный дар русской революции»[71]. Автор одной из статей в официальной газете Наркомнаца признавал, что белорусские рабочие и крестьяне «всегда считали себя частью трудового народа России, ее гражданами, и лишь незначительная часть мелко-буржуазной белорусской интеллигенции отстаивала независимость Белоруссии»[72]. Однако, согласно большевистской теории, нация есть нормальная и полезная, хотя и не обязательная, стадия исторического развития, и если белорусская нация еще не существовала, то аналогия подсказывала, что скоро она должна была родиться. Таков был довольно сомнительный довод, с помощью которого Сталин защищался на съезде партии от обвинения в том, что «мы, коммунисты, будто бы насаждаем белорусскую национальность искусственно»:

/249/

"Лет сорок тому назад Рига представляла собой немецкий город, но так как города растут за счет деревень, а деревня является хранительницей национальности, то теперь Рига – чисто латышский город. Лет пятьдесят тому назад все города Венгрии имели немецкий характер, теперь они мадьяризированы. То же самое будет с Белоруссией, в городах которой все еще преобладают небелорусы»[73].

Это был, возможно, наиболее крайний, во всяком случае в Европе, пример обращения к принципу самоопределения наций с целью не столько удовлетворить, сколько вызвать национальное самосознание.

Положение с Эстонией и Латвией представляло собой нечто среднее между ситуацией, сложившейся с Финляндией, с одной стороны, и Украиной и Белоруссией – с другой. Обе страны имели крошечные размеры, и население соответственно-1250 тыс. и 1750 тыс. человек, но языки, отличающиеся друг от друга, не родственные ни тевтонским, ни славянским языкам, ставили их в особое положение. Небольшого масштаба, но подлинное буржуазно-националистическое движение выросло в обеих странах в результате протеста против преобладания немецких купцов, промышленников и землевладельцев – движение гораздо более слабое и не так прочно установившееся, как соответствующее движение в Финляндии, но более сильное и более исполненное решимости, чем на Украине. В обеих странах Советская власть была провозглашена в тот момент, когда свершилась Октябрьская революция, но ее вскоре смели наступавшие германские армии. Вслед за крушением Германии в ноябре 1918 г. в Риге и Таллинне были созданы буржуазные национальные правительства. Но их существование было недолгим. 29 ноября 1918 г. в Нарве было объявлено о создании Эстонского Советского правительства, а через 3 недели последовало провозглашение Латвийского Советского правительства. С востока начали прибывать советские войска, местные и русские. Это был период, когда лозунг «самоопределение для трудящихся»официально был в ходу и заявление Сталина о проводимой политике было ясным и недвусмысленным:

"Советская Россия никогда не смотрела на западные области, как на свои владения. Она всегда считала, что области эти составляют неотъемлемое владение трудовых масс населяющих их национальностей, что эти трудовые массы имеют полное право свободного определения своей политической судьбы. Разумеется, это не исключает, а предполагает всемерную помощь нашим эстляндским товарищам со 'стороны Советской России в их борьбе за освобождение трудовой Эстляндии от ига буржуазии»[74].

Эстонская Советская республика была признана в Петрограде 8 декабря 1918 г.; Латвийская Советская республика /250/ признана 22 декабря 1918 г. [75] Уже в начале января 1919 г. в Риге была установлена Советская власть.

До того времени в качестве образца служила Украина, и так как в Риге существовал крупный местный промышленный пролетариат, основы Советской власти казались более прочными на берегах Балтийского моря, чем на Украине. Однако в сложившейся ситуации решающим фактором оказалось повсеместное наступление британских военно-морских сил. После окончания военных действий против Германии британские военно-морские подразделения появились в Балтийском море. Эстонская Советская республика прекратила свое существование в январе 1919 г. Латвийская Советская республика продержалась в Риге в течение пяти месяцев, а затем пала под угрозой британской военно-морской артиллерии. В обеих странах буржуазные правительства, восстановленные под защитой британских военно-морских сил, располагали достаточным временем для укрепления своей власти.

В дальнейшем, после того как Советское правительство покончило с авантюрой Юденича [76], оно пересмотрело свою политику. Эти два буржуазных правительства оказались значительно сильнее и сплоченнее, чем предполагалось, а их враждебность к Юденичу свидетельствовала о том, что к Советской республике они в целом относятся без неприязни. Прежде всего именно теперь, когда в сферу советской политики начинала входить внешняя торговля (блокада союзников была снята в январе 1920 г.), представлялось в какой-то мере целесообразным считать порты Риги и Таллинна ничьей землей, расположенной между капиталистическим и советским мирами. Было решено следовать в первую очередь финскому, а не украинскому образцу, отказаться от планов создания Эстонской и Латвийской Советских республик и признать буржуазные правительства в качестве высших органов власти, осуществляющих право на национальное самоопределение. Договоры о мире были заключены с Эстонией 2 февраля 1920 г. [77] и с Латвией И августа 1920 г.79 Власть, установившаяся в результате этих событий, существовала в течение ровно 20 лет.

Литва, третья Прибалтийская республика, с небольшими отклонениями следовала по пути Латвии и Эстонии. Зимой 1917/18 г. был создан буржуазный Национальный совет – Литовская тариба. Наподобие Белорусской рады, сформированной в феврале 1918 г., Литовская тариба, по существу, была создана немцами, и по соглашению с немецкими оккупационными властями 16 февраля 1918 г. была провозглашена независимость Литвы [78]. После крушения Германии в Литве было объявлено о создании рабочего и крестьянского правительства [79], которое (несколько преждевременно) было признано Петроградом одновременно с соответствующим более самостоятельным правительством Латвии 22 декабря 1918 г. [80] В следующем месяце буржуазная Литовская тариба была фактически изгнана из /251/ Вильно, где была установлена Советская власть. В апреле 1919 г. захват Вильно польской армией разрушил планы создания федерации Литовской и Белорусской Советских республик и положил конец существованию Советской Литвы. Через год и три месяца, когда в ходе советско-польской войны советские войска освободили Вильно, в Литве получили распространение Советы иного типа. 12 июля 192О г. (параллельно с договорами, подписанными с Эстонией и Латвией в том же году) был подписан мирный договор с буржуазным правительством Литвы [81], и хотя в дальнейшем это не спасло Литву от потери Вильно, захваченного польским грабителем Желиговским, советское признание Литовского правительства, которое переехало в город Ковно, оставалось в силе. Несмотря на то что Литва незначительно превосходила Латвию или Эстонию по территории и численности населения, она была почти исключительно аграрной страной; в ней отсутствовал пролетариат, было мало интеллигенции. Ее требование независимости, будь то при буржуазной или советской помощи, опиралось на непрочную основу, поскольку главная ее моральная и материальная поддержка поступала от многочисленного литовского населения Соединенных Штатов Америки. К вопросу о независимости Литвы Советская Россия подходила от противного. Если бы Литва не обрела независимости, она бы попала в сферу польского влияния, между тем как независимость Литвы могла бы стать бельмом на глазу Польши. Поэтому советская сторона была в данном случае заинтересована в том, чтобы по возможности максимально осуществить принцип национального самоопределения.