Надо сказать, что современное нам телевидение (ток-шоу, реалити-шоу и иные развлекательные передачи) впервые было разработано именно в Третьем рейхе, государстве, как никакое более озабоченном тотальным контролем населения. И Пауль Йозеф одним из первых понял мощь телевидения в данном аспекте, понял, как можно быстро навязать наивным реципиентам практически любой исторический или социологический миф.
Видимо, создатели фильма «Стиляги» позаимствовали у Геббельса указанный принцип — далеко не первый случай в нынешнем отечественном кинематографе. И, надо сказать, небезуспешно позаимствовали: сейчас, когда фильм уже добрался до звания «лучшего российского» и крылатой статуэтки, многие молодые люди (не имеющие собственной наследственной памяти о временах былых) убежденно заявляют, что «молодёжь в пятидесятые желала свержения советского строя». Хотя даже из самого фильма должно быть ясно, что «стиляги» есть небольшая кучка юношей и девушек, сбившаяся в стаю вокруг «Фреда», сыночка высоко сидящего дипломата. То есть на самом деле это не молодёжная субкультура, а результат дифференциации советского общества, образования «элиты» и все более откровенного бравирования «элитой» своим положением. А «молодёжь, желающая свержения советского строя», выходит, бегает за несчастными «стилягами» и срезает с них всё что попало.
Использование хронологической экстраполяции на целых тридцать лет назад посредством интерпретации песен перестроечных и бунтовских 80-х (второй половины) — великолепный приём. С ним авторам удалось создать эмоциональный фон конца существования СССР, выраженный в песне В. Цоя «Мы ждём перемен!». Точнее, подать его под определенным углом. Песня того же Цоя «Восьмиклассница» звучит во время секса в типичной рабочей комнатушке с обшарпанными стенами и подглядывающей в дверной замок старушенцией. Ну как после этого родину не продать — да ещё и блестящей Америке за яркие тряпки и винил Чарли Паркера? Такое настроение нагнетается весь фильм, и кульминацией становится сцена отречения главного героя — Мэлса, — сдача его комсомольского удостоверения. Собрание, где это происходит, оформлено в лучших традициях Замятина-Оруэлла: огромная аудитория с безликой массой «одинаковых серых людей», бездумная толпа; трибуна глашатая и сам глашатай, олицетворяющий великого и ужасного Вождя (комиссар Катя) — и все под одну дудку поют, разумеется, «Скованные одной цепью» Бутусова. На этом фоне Мэлс, сдавший удостоверение, поступил как «настоящий человек» — свободный и непокорный. А на лицах остальных – «скука или страх» (так поёт сам Мэлс чуть раньше). Мол, ничего больше у советского человека, помимо названных эмоций, не было.
И молодёжь (основной контингент кинотеатров при показе «Стиляг» именно потому, что интересно заглянуть туда, куда память не достает), хавая большими порциями это хлебово, бессознательно проводит параллели: «советское — плохо, западное — хорошо; труд — плохо, жизнь на чужой счет — хорошо» и т.д. И вместо поколения людей, которым искусство могло бы компенсировать недостаток памяти хотя бы о недавнем прошлом, формируется поколение Иванов, не помнящих родства.
Конечно, нельзя сказать, что в Советском Союзе всё было прекрасно, что тогда не было проблем, о которых сообщается в фильме. Но ведь никому не придет в голову, что обаяшка Мэлс, разговаривая с комиссаром Катей о причинах своего предательства (до того как присоединиться к «стилягам» он был активистом комсомола), полностью переиначил сущность человеческой свободы — так же, как это сделали ныне либеральные ценности, помноженные на американский образ жизни. Мэлс говорит, что ему нравится, «когда все люди разные». «Я такой, а ты такая». Спору нет, просто замечательно, когда мир разносторонний, многоликий. Но одна простая вещь никак не приходит и не может прийти голову ни Мэлсу, ни миллионам его зрителей сегодня: разноликость и индивидуальность не достигается за счёт напяливания на себя попугайской одежды и завивания умопомрачительных причёсок. Оригинальная личность — не та, у которой пиджак в клеточку, а не в полосочку, да ещё и в оранжевую, а не в серую. В конце концов, два выглядящих абсолютно одинаково человека могут быть совершенно разными людьми, разве не так? С этой точки зрения «стиляги» как раз и есть истинное стадо, которое — все как один — тащится от джаза, рок'н'ролла, но прежде всего — от ярких тряпок и американского стиля жизни. Да мне бы даже поговорить с ними не о чем было, окажись я там! О чём разговаривать с человеком, если на уме у него только танцы и прочая «веселуха»? От подобной либеральной «свободы» меня уже тошнит. И советские студенты в этом смысле были гораздо более яркими и свободными людьми, которые хотя бы задумывались о том, что такое мир, общество. И понимали, что реальная самостоятельная жизнь — не бродвейский мюзикл. Сегодня есть такие юноши и девушки, лицо которых искажает гримаса ужаса, когда мельком проносится следующая сцена: убелённый сединой старик, идущий по «Бродвею», останавливается у кучкующихся «стиляг» и обрушивает на них шквал праведной критики. Он по две смены на заводе вкалывает, а эти паразиты на теле советского народа — бездельничают. «Стиляги» по-обезьяньи гогочут, исполняя ритуал подросткового самоутверждения.
Большей части современной молодёжи они импонируют. Образ жизни, пропагандируемый фильмом, давно стал культом среди молодых людей. Они действительно считают, что «круче всех тот, у кого самая крутая тачка». Они вправду думают, что человек — это его бумажник и вытекающие из него тряпьё и связи. Они не приветствуют труд — зачем трудиться, когда можно паразитировать, и это даёт даже больше денег, чем работа! Зачем учиться, познавать новое, исследовать мир, думать… То, что большинство людей такой образ жизни приводит к соответствующим последствиям, они не задумываются. Как не задумался бедняга Мэлс, обречённый на несчастливый брак с нежеланным ребёнком. Кстати, его нецеломудренная жена по кличке Польза к концу фильма что-то вроде как осознала, потому и полностью отрешилась от «стиляжного» образа жизни, а на своих бывших друзей смотрела как на полоумных. Вот и пришлось включить финальную сцену, где Мэлс под жизнерадостную песню группы «Чайф» идёт по «Бродвею», окружённый элементами советско-российских молодёжных «субкультур» (хиппи, панки, металлисты, растафари и т.п.). Чтоб не так тоскливо было созерцать крушение иллюзии американской мечты.
Холодная война продолжается.
По этой теме читайте также:
