Произведенный выше анализ результатов парламентских выборов в Веймарской республике — лишь отправной пункт для глубокого исследования сложных и противоречивых отношений между национал-социалистами и народными массами Германии. В комплексе этих отношений первостепенное значение имеет проблема: рабочий класс и фашизм. От решения этой проблемы в решающей степени зависели и зависят поныне возможности оказания эффективного сопротивления фашизму, предотвращения распространения его влияния на трудящихся и прихода к власти, его свержения в случае установления фашистского режима.
Наибольший интерес в этой проблеме представляют следующие ее аспекты. Во-первых, место и значение «рабочего вопроса» в стратегии и тактике национал-социалистской партии. Во-вторых, применяемые фашистами методы проникновения в рабочий класс, их специфика и эффективность. В-третьих, отношение различных отрядов классово организованного и неорганизованного пролетариата к фашистской демагогии в области «рабочей политики». В-четвертых, роль и значение авангарда рабочего класса в борьбе против попыток фашистских партий создать себе опору в рабочем классе.
НСДАП и рабочий класс до прихода национал-социалистов к власти
Отношение национал-социализма к рабочему классу и, наоборот, различных групп германского пролетариата к НСДАП неоднократно менялось на различных этапах новейшей германской истории. Уже то обстоятельство, что с самого начала нацистская партия включила в свое название слово «рабочая» свидетельствовало, что одной из важнейших задач, поставленной создателями этого крайне правого политического образования и в решающей степени «оправдывавшей» смысл его существования, было завоевание рабочего класса, его переориентировка с левых позиций в общественной жизни на крайне правые[1].
Именно это и обеспечило национал-социалистской партии поддержку со стороны правящих классов Германии, масштабы которой возрастали по мере нарастания размаха деятельности и влияния НСДАП.
Сама по себе подобная задача не была новой. Правящие круги, причем далеко не одной Германии, давно поняли, что, по словам Штернберга, власть господствующего класса «является наиболее прочной тогда, когда угнетенный класс верит в то, что он причастен к управлению»[2]. Собственно говоря, эта тактика представляет /172/ собой основу функционирования всей буржуазной системы. В соответствии с ней буржуазия издавна создавала многочисленные «народные» партии и организации, главная социально-политическая функция которых состояла в том, чтобы обеспечить массовую базу для капиталистического государства и поддержать миф о его демократичности и народности. Неоднократно предпринимались попытки проникнуть с этой целью и в ряды рабочего класса. Достаточно напомнить о деятельности буржуазных партий среди пролетариата в первой половине XIX в., когда рабочий класс политически еще не эмансипировался, о распространении среди рабочих Франции влияния бонапартистов, о бисмарковской политике заигрывания с Лассалем и т.д. В ряде случаев позиции в рабочем классе пытались завоевать и оппоненты буржуазии справа — феодальные силы. Весьма показательна в этом отношении история создания монархической «зубатовской рабочей партии» в России.
Новым в целях, поставленных перед НСДАП, было то, что ей вменялось в обязанность не просто заручиться поддержкой среди определенных категорий неорганизованных рабочих, и без того находившихся в фарватере буржуазной политики. Задача, которую ей предстояло выполнить, заключалась в том, чтобы осуществить прорыв в ряды организованного рабочего класса, имевшего прочные боевые классовые традиции и воспитанного в духе марксистского учения, хотя и трактуемого в ряде случаев не в революционном, а в реформистском смысле. Более того, ее целью было не только примирить это основное ядро рабочего класса с буржуазным государством (эту функцию с большим или меньшим успехом осуществляло правое руководство социал-демократической партии), но и превратить его в активную силу, действующую против собственных элементарных политических, экономических и социальных интересов.
Традиционные буржуазные партии, политическое и классовое лицо которых было общеизвестно, естественно, не были в состоянии даже претендовать на решение этой задачи. НСДАП и другие партии «фелькише», являясь политическими новообразованиями, могли по крайней мере рассчитывать на выполнение подобной роли.
«Есть только один способ отвратить рабочих коммунистов от марксистского лжеучения, — подчеркивал в начале 20-х годов влиятельный крайне правый журнал “Академише штиммен”, — это привести их в лоно движения “фелькише”, к которому рабочий-марксист относится не с таким недоверием, как к национальным буржуазным партиям. Ведь рабочий-марксист все же знает, что главная цель движения “фелькише” — это социальная справедливость»[3]. /173/
Эту же сторону дела особо подчеркивал один из руководителей движения «дойчфелькише», подполковник Алеман. «Если, — говорил он, — нам удастся коренным образом решить социальную проблему в духе нашего немецкого рабочего, мы нанесем тем самым смертельный удар по марксизму»[4].
Следует, однако, учитывать, что о практическом решении этой задачи и о каких бы то ни было серьезных успехах в данной области в первые годы существования национал-социалистской партии не могло быть и речи. Во время ноябрьской революции 1918 года и сразу после нее рабочий класс, с одной стороны, и «фелькише», интегрированную часть которых впоследствии составили национал-социалисты, — с другой, находились по разную сторону баррикады. Это было верно не только в отношении революционного авангарда германского пролетариата — рабочих-коммунистов и независимовцев, но и в отношении реформистски настроенных рабочих, следовавших за социал-демократией большинства.
В ходе политических боев, сотрясавших Веймарскую республику особенно в первые послевоенные годы, подавляющее большинство рабочего класса, в том числе социал-демократические рабочие, выступали в роли главного противника национал-социализма. И это находило свое выражение не только в абстрактной полемике в печати и на политических митингах, но прежде всего в многочисленных, подчас кровавых уличных столкновениях. Национал-социалисты с момента образования своей партии стали главной силой открытого террора против марксистов (т. е. коммунистов и социал-демократов). В свою очередь, рабочие коммунисты и социал-демократы не упускали возможности, чтобы сорвать национал-социалистские собрания или разогнать созванные «фелькише» митинги.
Нацистские идеологи, пытаясь добиться перелома, неустанно оснащали свои программные документы требованиями и лозунгами, которые, по их мнению, должны были оказаться соблазнительными для организованных рабочих. Именно этим объяснялось, в частности, включение в официальную программу партии ряда требований, списанных из документов, выработанных рабочим движением.
Вокруг этих требований была поднята большая пропагандистская шумиха. Ее результатом был приток в ряды НСДАП некоторого количества рабочих. Но это были, как правило, не те рабочие, ради которых прежде всего ломались копья. Рабочий контингент НСДАП состоял в то время исключительно из представителей полуремесленного пролетариата, традиционно придерживавшихся консервативных, крайне националистических взглядов, враждебно относившихся к марксистам, социалистам и «их» государству — Веймарской республике, с которым связывались все послевоенные трудности. /174/
Параллельно с этим шло пополнение НСДАП за счет элементов, Социальная позиция которых носила двойственный характер. С одной стороны, прежде всего идеологической, они были типичными для Германии представителями «среднего сословия» с характерным для него консерватизмом и национал-шовинизмом. С другой — пролетаризовавшись во время войны, революции и послевоенной инфляции, они в ряде случаев отражали взгляды эксплуатируемых и угнетаемых слоев населения.
На первых порах это пополнение не внесло существенно нового элемента в идеологию и практику национал-социалистского движения. Поэтому первоначально, несмотря на слово «рабочая» в названии и широковещательные требования программы, большинство деятелей НСДАП рассматривало «рабочую проблему» в традиционно пропагандистском плане, считая, что для привлечения на свою сторону пролетариата достаточно абстрактных, демагогических обещаний. Главное же внимание уделялось политическим и экономическим проблемам, представлявшим первостепенный интерес для основных социальных прослоек, образовавших костяк НСДАП, — офицерства, не нашедших себя в новых условиях бывших унтер-офицеров и солдат кайзеровской армии, представителей националистической интеллигенции, мелкой буржуазии.
Однако постепенно пополнение НСДАП за счет новых социальных прослоек начало сказываться и на общих позициях партии. Новые члены хотели видеть в ней то, что они искали, вступая в ее ряды, — националистическую, правую партию, которая не на словах, а на деле, действительно, а не в пропагандистском плане готова решать интересующие их социальные проблемы. Эти люди, оказавшись в рядах НСДАП, усилили позиции тех лидеров партии (фон Равентлов, Грегор Штрассер, Геббельс), которые считали, что борьба за завоевание на свою сторону хотя бы части организованного рабочего класса не будет успешной, если НСДАП не перейдет от примитивной демагогии в «рабочем вопросе» к «конструктивной» рабочей политике. Эта «конструктивная» политика понималась как комплекс реальных социальных требований и конкретных мероприятий, которые бы сумели «убедить» рабочие массы в «рабочем» характере национал-социалистской партии и сломили бы глубоко укоренившееся среди них недоверие к «благодетелям» из чужого политического лагеря. Выражаясь современной терминологией, они стояли на позициях широкого использования политики социального маневрирования во имя ослабления, а затем и разгрома организованного рабочего движения.
Сопротивление, оказанное этой линии большинством лидеров партии, опасавшимся ее чрезмерной «пролетаризации» и «полевения», привело к внутреннему кризису и выделению так называемого «левого» крыла[5], выдвинувшего в «рабочем вопросе» /175/ более радикальные требования, чем это предусматривали официальные партийные документы. Деятельность этого крыла сыграла впоследствии губительную с точки зрения немецкого рабочего класса роль, ибо способствовала распространению среди части рабочих иллюзий относительно «заслуг» НСДАП в борьбе за их интересы.
Наиболее прочными позиции «левых» нацистов были в северо-западных районах страны (в частности, в Рейнской провинции и в Вестфалии), где им удалось, довольно успешно конкурируя с другими буржуазными партиями, сплотить вокруг себя некоторую часть рабочих, державшихся в стороне от организованного пролетарского движения и поддерживавших прежде либералов или находящиеся справа от них политические группировки. В этих районах местные организации НСДАП имели заметную рабочую прослойку. От них и исходили настойчивые требования к руководству НСДАП внести большую ясность в «рабочую политику». Южные же организации партии, в том числе ее ядро — НСДАП Баварии, продолжали оказывать сопротивление слишком рискованной, по их мнению, игре с пролетарскими лозунгами.
Весьма характерны с этой точки зрения споры по вопросу об отношении к профсоюзам, развернувшиеся в середине 30-х годов. Различные партии «фелькише» еще в самые первые годы Веймарской республики носились с идеей создания собственного профессионального рабочего движения. В этой области были предприняты и некоторые практические шаги. В 1924 г. небольшие реакционные профессиональные объединения «Национал-фербанд дойчер беруфсфербенде» и «Дойчер арбейтербунд» образовали совместно с отколовшимися от Христианского профсоюзного объединения группами общегерманский профессиональный союз «Рейхсбунд фатерлендишер арбейтерферейне», находившийся в руках «фелькише». Наряду с ним некоторое время существовал политически связанный с крайне правыми организациями профсоюз «Рейхсбунд фелькишер геверкшафтен»[6]. Однако ни тот, ни другой так и не сумели завоевать сколько-нибудь серьезного влияния.
В самой национал-социалистской партии до 1927 г. твердых взглядов на отношение к профсоюзам не существовало. Ведущая национал-социалистская пресса занимала в этом отношении самые противоречивые позиции. «Фелькише беобахтер» то утверждала, что принципиальным требованием НСДАП является создание национал-социалистских профсоюзов, то рекомендовала членам партии вступать в «желтые», предпринимательские профессиональные союзы, поскольку они стоят на позициях отказа от классовой борьбы, которые поддерживает и НСДАП, то сообщала, что членам НСДАП предоставляется свобода выбора профсоюза, в который они хотят вступить, поскольку «пока не /176/ существует экономических предпосылок для создания национал-социалистских профсоюзов»[7].
В июле 1926 г. под нажимом Г. Штрассера и его сторонников во время веймарского партийного съезда НСДАП была созвана специальная национал-социалистская конференция по профсоюзному вопросу. Однако на ней выявились столь острые разногласия, что она не смогла не только выработать решения, но даже предложить какие-либо рекомендации. В следующем, 1927 г. на нюрнбергском партийном съезде НСДАП было выдвинуто предложение о созыве специального конгресса по профсоюзному вопросу. Съезд отклонил это предложение.
Возникший тупик, мешавший «левым» национал-социалистам укреплять свои позиции среди рабочих, объяснялся в значительной степени позицией Гитлера. Как раз в это время, восстановив партию, практически распавшуюся после провала мюнхенского путча 1923 г., он начал энергичную кампанию по расширению ее связей с крупными монополистическими кругами. Эта кампания привела к заметным результатам, и прежде всего к значительному усилению финансовой поддержки НСДАП со стороны ряда влиятельных промышленников. Было очевидно, что создание национал-социалистских профессиональных союзов могло в тот момент лишь помешать этому процессу. Логика профсоюзной борьбы, давление рядовых членов, конкуренция других профсоюзов, необходимость борьбы за завоевание доверия масс могли втянуть нацистские профсоюзы в столкновения с промышленниками и тем самым серьезно подорвать у них кредит НСДАП.
Однако, несмотря на все попытки, полностью обойти эту проблему молчанием так и не удалось. Споры обострялись все больше и больше, грозя свести на нет только что восстановленное единство. В связи с этим в 1927 г. во вторую часть книги Гитлера «Майн кампф» была включена официальная оценка фюрером проблемы отношения НСДАП к профсоюзам. Оценка эта носила на себе все признаки компромисса. С одной стороны, в ней подчеркивалось, что «вопрос до сих пор окончательно не выяснен», с другой — что идея профсоюзов в принципе заслуживает одобрения; с третьей — давалось понять, что НСДАП рассматривает профсоюзы не как орган борьбы, а как сословное представительство, контролируемое в «интересах народного сообщества»[8].
Последнее было явно рассчитано на уши предпринимателей, которых Гитлер усиленно убеждал в том, что НСДАП «заслуживает полного доверия»[9].
Естественно, что подобное компромиссное решение не могло удовлетворить руководимое Штрассером северогерманское крыло НСДАП. Ясность в вопросе о профсоюзах была для него /177/ в то время решающей предпосылкой сколько-нибудь перспективной политической деятельности. Поэтому контролируемая им печать, в частности «Националистише брифе» Штрассера и «Рейхсварт» фон Равентлова, игнорируя официальную позицию, изложенную в «Майн кампф», продолжала дискуссию и в 1927 и в 1928 гг., в ходе которой пыталась вырвать у руководства согласие на создание национал-социалистских профсоюзов[10]. Тем не менее никакого сдвига в этом вопросе так и не произошло.
В 1928, и особенно в 1929 г., после начала экономического кризиса, НСДАП удалось распространить свое влияние на новые слои населения. Среди них были и рабочие, попавшие на приманку нацистской оппозиции к Веймарской республике, продемонстрировавшей свою полную несостоятельность. Но больше всего среди них было промышленных служащих, разочаровавшихся в существовавшем режиме и искавших в национал-социалистской партии политического убежища, отвечавшего их антивеймарским и антимарксистским (как форма дистанцирования от рабочего класса) настроениям. Чтобы повести за собой этих новых сторонников, закрепить завоеванные позиции и еще больше расширить их, национал-социалисты должны были развернуть работу непосредственно на предприятиях, где находилось большинство их новых сторонников.
К этому побуждал их и сам естественный ход событий. Вопреки воле большинства руководства на отдельных предприятиях члены НСДАП начали объединяться в местные ячейки. Первой наиболее крупной акцией в этой области явилось создание нацистами, работавшими на заводе «Берлинер Кнорр-Брамзе А. Г.», в 1927 году Союза национал-социалистских избирателей, переименованного в 1928 г. в Национал-социалистский боевой рабочий союз («НС-Арбейтеркамнфбунд»). Вслед за этим одна за другой стали образовываться национал-социалистские производственные организации на других предприятиях, где имелись служащие и рабочие — национал-социалисты (заводы Сименса, Борзига, «АЭГ», Берлинского транспортного общества «БФауг», в «Коммерческом и частном банке», в издательстве «Шерль» и т. д.).
Пример Берлина нашел подражание в Мюнхене, Эссене, в Саксонии и Силезии. К концу 1928 г. было сформировано уже 50 ячеек и первичных производственных организаций НСДАП на крупных предприятиях и в учреждениях[11].
Под давлением рядовых членов руководители этих ячеек начали требовать организационного оформления и объединения, которое позволило бы им более успешно конкурировать с классовыми, христианскими и другими профсоюзами, представлявшими в то время хорошо организованную, централизованную силу. Гитлер первоначально был решительно против такого оформления. «Левые», напротив, поддержали эту идею. В частности, ее активным /178/ приверженцем выступил Геббельс, назначенный руководителем (гаулейтером) берлинской организации НСДАП, влачившей в те годы жалкое существование. Его позицию в решающей степени определяло опасение, что отказ низовым ячейкам на предприятиях в праве на объединение неизбежно приведет к потере контроля над ними и даже к возникновению параллельной организации, способной оспаривать позиции НСДАП, и в частности его самого как ее гауляйтера в Берлине.
С санкции Геббельса на берлинской партийной конференции в июле 1928 г. было объявлено о предстоящем создании в берлинском районе единой профсоюзной национал-социалистской организации. При окружном руководстве был образован специальный Секретариат по рабочим делам. Для обеспечения контроля над создаваемым объединением начальником его организационного отдела был назначен начальник организационного отдела окружного руководства НСДАП[12].
В 1929 г. национал-социалистские «традиционалисты» оказались уже не в состоянии сопротивляться нововведениям. Во время проходившего в этом году нюрнбергского съезда НСДАП была проведена организационная конференция, принявшая решение о создании общенациональной «Национал-социалистской организации производственных ячеек» («Национал-социалистише бет-рибсцеллен-организацион» — НСБО).
В то же время «традиционалистам» удалось провести решение, запрещавшее этой организации профсоюзную деятельность. НСБО должна была рассматривать себя лишь как ударный отряд НСДАП на предприятиях. Членам НСБО предлагалось, исходя из собственных экономических интересов, оставаться в прежних профессиональных союзах.
Однако организация была создана, и ее действия начали определяться самой логикой жизни. Победа НСДАП на парламентских выборах 1930 г., показавшая, что она, превращаясь в своеобразную единую партию немецкой буржуазии, по своему социальному составу становится политической организацией средних слоев, продемонстрировала также некоторое усиление влияния партии среди отдельных отрядов рабочего класса. Согласно оценочным данным, за НСДАП в эти годы голосовало до 2 млн рабочих. Около 200 тыс. рабочих состояло в нацистских штурмовых отрядах.
Соответственно выросла доля рабочих среди членов НСДАП. Если раньше рабочая прослойка была заметной только в северо-западных районах, то с 1929–1930 гг. она появилась в берлинской, саксонской и даже в мюнхенской организациях. Оценки удельного веса рабочих в НСДАП в это время расходятся. По подсчетам Шумана, в 1930 г. их доля среди членов НСДАП составляла 15 — 20%, по оценкам Хофера, — она доходила до 28%[13]. /179/
По сравнению с представителями других классов и социальных прослоек рабочие были представлены в НСДАП незначительно, даже если принять за основу данные, приводимые Хофером. По его же подсчетам, доля рабочих среди всех занятых составляла в Германии в 1930 г. 45%, а в НСДАП, как указывалось выше — 28%, т. е. была меньше чуть ли не в два раза. В то же время доля служащих и самостоятельных ремесленников в НСДАП была в два раза выше, чем их доля среди всех занятых[14]. Согласно данным американского социолога Линсета, относящимся к несколько более позднему периоду, удельный вес промышленных рабочих, представленных в НСДАП, составлял 68% от их удельного веса в обществе. Для служащих («белых воротничков») это соотношение составляло 169%, для так называемых самостоятельных (включая предпринимателей и лиц свободных профессий) — 187% и т. д.[15]
Тем не менее расширение позиций НСДАП среди рабочих требовало дальнейшей интенсификации социальной политики и в связи с этим совершенствования организационной деятельности непосредственно на производстве. В январе 1931 г. в центральном руководстве партии был создан специальный отдел но руководству НСВО — «Рейхс-бетрибсцеллен-абтейлюнг» (РВА) и принято решение, обязывавшее всех членов НСДАП на предприятиях быть также членами НСВО.
Выражением усиленного внимания к деятельности НСВО явилась и последовавшая за этим в середине 1932 г. реорганизация центрального аппарата НСДАП, в ходе которой руководство НСБО было преобразовано в Главный VI отдел организационного управления национал-социалистской партии. К этому времени была разработана и принята более или менее четкая схема организации НСБО. В каждом округе (гау) был создан свой Главный VI отдел, возглавляемый окружным руководителем НСБО. При каждом районном руководстве НСДАП имелся районный отдел производственных ячеек, руководивший местными уполномоченными, стоявшими во главе низовых производственных организаций. Для обеспечения специфических профессиональных интересов членов НСДАП, занятых на производстве, в мюнхенском Главном VI отделе были созданы так называемые главные профессиональные группы, которым подчинялись профессиональные группы, существовавшие при округах.
Полный контроль над НСБО со стороны НСДАП обеспечивался, во-первых, строгим соблюдением двойного подчинения — вертикального (вышестоящему отделу по руководству производственными организациями) и горизонтального (местному руководству НСДАП), во-вторых, неуклонным проведением в жизнь принципа назначения сверху на все руководящие посты в НСБО и, в-третьих, /180/ созданием полномочной группы инспекторов, подчиняющихся исключительно центральному руководству.
Несмотря на эту систему контроля, логика борьбы на предприятиях нередко приводила к тому, что НСБО, вопреки прямым указаниям руководства НСДАП, вступала в конфликт с предпринимателями, принимала участие в забастовках и т. д. В рамках НСБО гораздо яснее и острее ощущались антимонополистические и антикапиталистические настроения, получившие широкое распространение в низах национал-социалистской партии. В ряде случаев эта специфическая, особо радикальная позиция НСБО сознательно использовалась руководителями НСДАП в качестве своеобразного вентиля для разрядки чересчур накалившейся атмосферы в партии, и прежде всего для успокоения некоторых своих чрезмерно нетерпеливых сторонников, требовавших осуществления провозглашенной антикапиталистической программы. Иногда НСБО служила рычагом для воздействия на отдельных промышленников, отказывавшихся финансировать НСДАП и поддержать «национальные», т. е. наиболее крайние, реакционные круги империалистической буржуазии, делавшие ставку на передачу власти фашистам. В то же время, на случай слишком опасной с точки зрения руководства НСДАП эволюции НСБО влево, была разработана система, позволявшая быстро и «безболезненно» убрать любого неугодного высшему руководству функционера национал-социалистских производственных организаций.
Общая благоприятная для НСДАП ситуация и принятые, хотя и с опозданием, организационные меры обусловили сравнительно быстрый рост влияния НСБО на предприятиях. Если еще в марте 1931 г. ее численность немногим превышала 4 тыс. человек, то к концу этого же года она составила 39 тыс., а к середине 1932 г. превысила 100 тыс. человек. По сравнению с основными профессиональными союзами Германии численность эта была весьма скромной. В 1931 г. Всеобщее объединение немецких профсоюзов (АДГБ), находившееся под политическим влиянием социал-демократии, насчитывало 4418 тыс. членов, а примыкавшее к нему Объединение профсоюзов служащих (Афа-бунд) — 452 тыс. членов. Так называемые Рабочие союзы («Арбейтер-фер-бенде»), входившие в Объединение христианских профсоюзов, охватывали в том же году 577 тыс. членов, а христианские союзы служащих («Гедаг») — 593 тыс. Гирш-дункеровские профсоюзы насчитывали в 1932 г. 168 тыс. рабочих и 327 тыс. служащих[16].
В то же время нельзя не отметить тот факт, что менее чем за три года своего существования НСБО сумела почти догнать по численности издавна существовавшие «желтые» профсоюзы (123 тыс. в 1931 г.) и значительно превзойти по влиянию Революционную /181/ профсоюзную организацию (РПО), руководимую КПГ (35 тыс. в 1931 г.)[17].
Рост влияния НСДАП, и в частности НСБО, среди рабочих не шел, однако, ни в какое сравнение с ростом ее влияния среди традиционной массовой базы буржуазных партий — городских средних слоев и крестьянства. Развернутая Геббельсом в январе 1932 г. широкая пропагандистская кампания под лозунгом «Ни одного предприятия без нацистской ячейки» не изменила этого обстоятельства. Удельный вес рабочих в национал-социалистских организациях в последние два года Веймарской республики не только не рос, но, напротив, заметно уменьшался. Это, в свою очередь, сказывалось на соотношении сил в руководстве НСДАП. «Левое крыло», делавшее ставку на завоевание влияния среди рабочих и придававшее особое значение успехам НСБО, стало терять позиции, в то время как национал-социалистские «традиционалисты» увеличили свое влияние[18]. Это обстоятельство сыграло очень важную роль накануне прихода Гитлера к власти, когда проблема дальнейшей ориентации НСДАП чуть не привела к расколу партии.
Кризис возник в тот момент, когда стало очевидно, что НСДАП удастся обеспечить себе поддержку большинства монополистических кругов Германии и прийти к власти только в том случае, если она откажется от наиболее крайних, демагогических антикапиталистических лозунгов, все еще пугавших часть буржуазии, и «обуздает» свое «левое» крыло, чрезмерно увязшее, по мнению крупной буржуазии, в «профсоюзной деятельности». Прежде чем передавать бразды правления новому политическому фавориту, крупная буржуазия явно хотела заручиться еще одним залогом его «примерного» поведения.
После того как в конце 1932 г. это требование было высказано в едва прикрытой ультимативной форме, «традиционалистское» крыло, возглавлявшееся, в частности, Герингом, усилило нажим на Гитлера, настаивая на быстром принятии решения. В этот-то момент и сказалась относительная слабость «левых». Их ценность для НСДАП, как и ценность их «рабочего» охвостья вместе с НСБО, не могла идти ни в какое сравнение с ценностью поддержки еще одной фракции монополистической буржуазии или представителей городских мелких буржуа. И «левые» были принесены в жертву. Те из них, которые своевременно оценили реальное положение вещей, например Геббельс, быстро переориентировались, примкнув к «традиционалистам». Другие, упорствовавшие или слишком связанные с прежним курсом, чтобы иметь свободу маневра, вроде Грегора Штрассера, пали жертвой сначала политических, а затем и физических репрессий. Третьи, несогласные /182/ с поворотом, но решившие покориться фюреру, вроде лидера НСБО Мухова, временно сохранили свои посты.
Насколько маловлиятельным в результате процессов, происшедших в НСДАП в 1930–1932 гг., стало ее «левое», «рабочее» крыло, видно хотя бы из того, сколь безболезненно прошла для партии расправа со Штрассером. С 20-х годов Грегор Штрассер считался одной из ключевых фигур национал-социализма. Благодаря его деятельности НСДАП удалось выйти за границы Баварии и превратиться в общегерманскую партию. Штрассер создал национал-социалистские организации в Северной Германии, в Заэльбье; представители его непосредственного окружения превратили малочисленную берлинскую организацию НСДАП в одну из самых сильных и массовых. Все эти организации он контролировал много лет подряд. Воссоздание Гитлером НСДАП в 1927 г. стало возможным только благодаря поддержке, которая была оказана ему Штрассером. Возглавляя организационный отдел НСДАП, он занимал ключевые позиции в вопросах кадровой политики. В политических кругах Германии он считался вторым по влиянию лидером НСДАП и всерьез рассматривался в то время в качестве возможного кандидата в нацистские канцлеры, если но какой-либо причине назначение Гитлера не состоится.
Даже сам фюрер, решив добиться капитуляции Штрассера, некоторое время медлил, опасаясь последствий для партии разрыва со столь влиятельным человеком. Однако, ко всеобщему удивлению, свержение Штрассера не вызвало серьезных потрясений. 8 декабря 1932 г. под давлением Гитлера он сложил все свои партийные полномочия. Этот шаг не повлек за собой ни массовых протестов, ни массовых отставок среди его приверженцев: Вместе со Штрассером были выброшены за борт и многие из беспокоивших крупную буржуазию антикапиталистических обещаний, которые столь охотно раздавала НСДАП прежде.
Этот тактический поворот, наметившийся еще в 1930 г., но окончательно завершенный в конце 1932 г., ознаменовал собой окончательный отказ НСДАП от ставки на завоевание большинства рабочего класса до прихода к власти. Решение этой задачи было перенесено на поздний период, когда НСДАП могла рассчитывать на более широкое использование аппарата насилия против своих убежденных противников, с одной стороны, и на применение мер по государственному регулированию для распространения иллюзии о «социалистическом» характере политики НСДАП — с другой.
Фактически национал-социалисты были вынуждены признать, что при сохранении демократических завоеваний трудящихся им, даже в самой благоприятной обстановке, не удается дезориентировать и повести за собой большинство пролетариата. Это было серьезное поражение. И если бы оно было использовано для концентрированного, организованного наступления всех антифашистских сил на национал-социалистские позиции, последующая история Германии и всей Европы, видимо, сложилась бы по-иному. Однако такого /183/ отпора фашизму дано не было, хотя в ряде случаев национал-социалистам то тут, то там наносились чувствительные удары.
Мстя классово сознательным рабочим за отказ следовать в фарватере фашизма, национал-социалисты развернули массовый террор против жителей «красных», преимущественно рабочих районов. Фашистские штурмовые отряды совершали регулярные рейды в пролетарские кварталы Берлина, города Рура, Силезии и других промышленных районов. Для защиты от таких рейдов начали создаваться отряды пролетарской самообороны.
В ряде случаев столкновения между отрядами СА и пролетарской самообороной превращались в настоящие сражения. Так, например, в июле 1932 г. в Вуппертале, в ответ на вооруженное нападение фашистов, рабочие, руководимые коммунистами, разгромили местные штурмовые и эсэсовские отряды, ранив при этом 150 человек. В результате на протяжении полугода улицы этого промышленного города были очищены от фашистов. Ожесточенные стычки происходили во второй половине 1932 г. во многих городах Силезии, в берлинском районе Веддинге и т. д.[19]
Эти столкновения, сопровождавшиеся кровавыми жертвами, еще больше обострили обстановку, создавая атмосферу кануна гражданской войны. Во многих кварталах фашисты не могли появиться в своей форме, не рискуя при этом жизнью. И напротив, были кварталы, где приветствие «Рот фронт!» немедленно вызывало самую жестокую расправу.
Естественно, что в этих условиях сообщение о назначении Гитлера канцлером было воспринято большинством рабочего класса как величайшая угроза своим жизненным интересам. Это чувство превратилось в убеждение, после того как вдохновленные приходом к власти национал-социалисты, и прежде всего штурмовики и эсесовцы, стали сводить счеты, развязав наряду с официальным еще и полуофициальный террор, жертвой которого пали не только политические лидеры рабочего класса, не только функционеры коммунистической и социал-демократической партий, но и все те, кто за истекшие годы чем-нибудь не угодил тому или иному фашисту.
Даже в этих условиях, когда национал-социалисты уже могли опереться на государственную машину насилия, и в частности на армию, большинство рабочего класса было готово на решительную борьбу против фашизма, если бы эту борьбу возглавило достаточно популярное, достаточно влиятельное, достаточно решительное руководство.
Об этой готовности свидетельствовали, в частности, результаты парламентских выборов, проведенных нацистами в марте 1933 г. Состоявшиеся в обстановке разнузданного террора, открытого нарушения тайны голосования и многочисленных фальсификаций, /184/ они не могут рассматриваться как объективный критерий волеизъявления немецкого народа. Тем не менее даже в этих условиях за коммунистическую и социал-демократическую партии, являвшиеся главной мишенью национал-социалистов, было подано 12,1 млн голосов (против 13,3 млн, поданных в ноябре 1932 г.), или 30,6% всех признанных действительными бюллетеней. Иными словами, уже после прихода фашистов к власти, в условиях, когда они полностью овладели аппаратом насилия, около одной трети избирателей, наиболее активных и организованных, продемонстрировали свою готовность продолжать борьбу против фашистской чумы.
В задачу настоящей работы не входит подробный анализ ошибок, допущенных рабочим движением Германии в период прихода фашизма к власти. Эти ошибки были впоследствии рассмотрены и подвергнуты критике на VII конгрессе Коммунистического Интернационала, на Брюссельской конференции КПГ (1935 г.), в ряде работ, посвященных истории германского рабочего движения, истории Коммунистической партии Германии, истории социал-демократии и профсоюзов.
Для нашего изложения достаточно указать на основные причины ослабления боеспособности немецкого рабочего движения и соответственно немецкого рабочего класса в один из наиболее ответственных моментов его истории.
Безусловно, основную вину за это несет руководство социал-демократии, что, кстати, вынуждены признать даже многие социал-демократические исследователи. Позиции социал-демократических лидеров по вопросу о фашизме определялись в то время антикоммунизмом, мешавшим видеть реальность фашистской угрозы, необоснованной, слепой уверенностью в незыблемости устоев буржуазной Веймарской республики, безграничной верой в эффективность парламентских комбинаций, упорной приверженностью «легальности», даже в тех случаях, когда эта легальность нарушена противником, органической неспособностью к решительным действиям в нестандартной ситуации.
Все эти качества сыграли особо пагубную роль в связи с тем, что за социал-демократией шло в то время, несмотря на некоторое ослабление ее влияния, большинство организованного рабочего класса Германии. В ее руках был такой инструмент, как АДГБ, — самая организованная и самая массовая профессиональная организация в стране. Социал-демократия располагала военизированными отрядами «Рейхсбаннера» и «Железного фронта». В ее руках была созданная Зеверингом многочисленная хорошо вооруженная прусская полиция, руководство которой состояло из социал-демократов или близких к ним лиц, и т. д. Однако ни один из этих рычагов так и не был приведен в действие. Нацистскому террору руководство социал-демократии противопоставляло в лучшем случае робкие протесты.
Отрицательную роль при мобилизации рабочего класса /185/ на борьбу против фашизма сыграли и ошибки, допущенные руководством КПГ[20].
При всем этом фашисты крайне опасались организованных выступлений рабочего класса, которые, если бы они состоялись до того как фашистам удалось консолидировать свою диктатуру, могли бы привести ее к краху. Поэтому после первых дней безудержных бесчинств фашистских преторианцев удары по различным отрядам рабочего движения стали наноситься не одновременно, а последовательно.
В то время как террор против Коммунистической партии Германии начался сразу же после 30 января 1933 г., а после провокации с поджогом рейхстага стал всеобъемлющим, преследования СДПГ на первых порах носили спорадический характер, а их степень в значительной степени зависела от настроений и инициативы нацистских организаций и местного руководства штурмовых отрядов. Профсоюзы же, за исключением коммунистической Революционной профсоюзной организации, нацисты на первых порах почти не трогали. На этот счет существовало прямое указание руководства НСДАП, и в частности Гитлера. В первые дни после прихода к власти последний ничего так не опасался, как всеобщей забастовки протеста, объявленной всеми крупными профсоюзами или даже хотя бы одним АДГБ[21]. В его памяти было свежо воспоминание о жалком конце, который постиг Каппа и Лютвица в марте 1920 г., несмотря на то, что им удалось захватить власть, что на их стороне было большинство рейхсвера и что им оказал поддержку весь крайне правый политический лагерь тогдашней Германии.
Согласно планам, разработанным нацистами, профсоюзы должны были быть уничтожены, но не сразу, а спустя некоторое время, когда НСДАП удастся существенно укрепить свои позиции и, ликвидировав безработицу, создать более серьезную опору в рабочем классе.
Однако всеобщая забастовка, которой с таким страхом ждали в правящих кругах тогдашней Германии, не состоялась. После сформирования Гитлером первого кабинета федеральное правление АДГБ ограничилось обращением к членам профсоюзов, в котором говорилось:
«Над жизненными интересами всего рабочего класса нависла угроза. Чтобы в случае необходимости эффективно отбить атаки на конституцию и народные права, нужно прежде всего сохранять спокойствие и выдержку».
Обращение призывало трудящихся не поддаваться на провокации и воздерживаться от «поспешных и тем самым вредных действий»[22]. Опубликовав подобное /186/ обращение, руководство профсоюзов как бы предупреждало нацистов, что оно не намерено давать бой новому правительству. Это сразу же упрочило позиции нацистских властей, развязав им руки.
За первым капитулянтским шагом последовали другие. После поджога рейхстага и мартовских выборов, прошедших в атмосфере разнузданного насилия и беззакония, лидеры АДГБ быстро и без всякого сопротивления стали сдавать оставшиеся позиции. 7 марта нацистским правительством были запрещены и распущены как «Рейхсбаннер», так и созданный СДПГ совместно с профсоюзами «Железный фронт». Ни руководство СДПГ, ни руководство АДГБ даже не протестовали против этого акта.
21 марта руководитель АДГБ Лейпарт писал Гитлеру:
«Профсоюзы не претендуют на непосредственное воздействие на политику государства. Их задача состоит в том, чтобы доводить до сведения правительства и законодателей справедливые пожелания рабочих в области социальных и экономических мероприятий и оказывать правительству и законодателям помощь своими знаниями и опытом в этой области»[23].
Иными словами, уже в этом письме руководство АДГБ провозглашало отказ профсоюзов от роли активного борца за непосредственные социальные и экономические интересы рабочего класса.
9 апреля федеральное правление АДГБ опубликовало документ, в котором заявляло о своей готовности «поставить созданную профсоюзами в результате многолетней деятельности организацию самоуправления рабочих на службу новому государству»[24]. Тем самым профсоюзное руководство фактически изъявило готовность не только сохранять лояльность по отношению к нацистскому режиму, но и интегрировать профсоюзное движение в фашистское государство.
Когда нацистское правительство, подготавливая решительный удар по профсоюзам, в демагогических целях провозгласило традиционный революционный пролетарский праздник 1 Мая нерабочим днем — Днем национального труда, федеральный комитет АДГБ выразил свою радость по этому поводу и призвал членов профсоюзов, «сознавая свою роль в рождении майского праздника, принять участие в проводимом правительством торжестве, символизирующем уважение к творческому труду и равноправную роль рабочего класса в государстве»[25].
Капитулянтское поведение руководства АДГБ и еще более правых лидеров других крупных профсоюзов побудило Гитлера и его окружение ускорить расправу с профессиональными организациями.
Каждое отступление, каждая сдача позиций усиливали нажим со стороны нацистов. Правительство перестало оглядываться на профсоюзы. НСБО, значительно активизировавшаяся после прихода НСДАП к власти, всячески оттесняла профсоюзные организации /187/ на предприятиях, третировала их, использовала паралич профсоюзного руководства для того, чтобы усилить свои позиции. С января, а особенно с марта 1938 г. начался бурный рост НСБО. Если в 1932 г. эта организация насчитывала около 100 тыс. человек, то летом 1933 г. ее численность превысила 1 млн членов, правда, в основном этот рост происходил за счет профсоюзов служащих.
Но и в этих условиях нацисты продолжали опасаться отпора со стороны организованного рабочего класса. Даже после того как в середине апреля Геббельс и Лей убедили Гитлера, что пришло время одним ударом расправиться с профсоюзами, среди нацистского руководства не было уверенности в том, что эта операция пройдет безболезненно для режима. Объявление 1 Мая Днем национального труда было, в частности, задумано как широкий отвлекающий маневр, призванный убедить рабочих в том, что новый режим выступает не против них, а лишь против их руководителей — «бонз». Не случайно также, что разгром профсоюзов был назначен именно на следующий день после официального рабочего праздника. Не угасшее праздничное настроение должно было парализовать волю к сопротивлению там, где она существовала.
«1 мая мы превратили в грандиозную демонстрацию немецкой народной воли. 2 мая будут захвачены Дома профсоюзов. Вероятно, несколько дней будет шум, но зато они будут принадлежать нам. В этом вопросе нельзя ни с чем считаться»
, — писал в своем дневнике в то время Геббельс[26].
Если бы профсоюзы использовали официальное празднество для мощных контрдемонстраций, то, вероятно, намеченная на 2 мая акция и не состоялась бы. Однако руководство профсоюзов, как уже указывалось, призвало трудящихся к сотрудничеству с режимом. Далеко не все рабочие последовали этому призыву. В торжественном митинге, проведенном нацистами к 1 мая 1933 г. в Темпельхофе (Берлин), приняли участие лишь коллективы 30% берлинских предприятий. В том же Берлине, Гамбурге, Галле, Лейпциге, Хемнице, Дрездене и Рурской области были попытки проведения контрдемонстраций. Однако в целом сопротивление оказалось разрозненным, и нацисты все же решились нанести запланированный заранее удар.
Для его нанесения были отмобилизованы отборные группы НСБО, штурмовые отряды и подразделения CС. Стремясь не допустить выступления рабочих в защиту своих профессиональных союзов, нацистское руководство в обращениях пыталось создать впечатление, будто речь идет не об атаке против профсоюзов, а о смене руководства.
«Рабочий! — говорилось в распространенном в тот день заявлении Лея. — Твои институции для нас, национал-социалистов, священны и неприкосновенны… Рабочий! Я клянусь тебе, что мы сохраним в целости и сохранности все существовавшее до сих пор. /188/
Мы будем дальше развивать систему защиты прав рабочего, добиваясь того, чтобы он мог войти в новое национал-социалистское государство в качестве полноценного и уважаемого представителя народа»[27].
Однако все эти предосторожности оказались в общем и целом излишними. Профсоюзные лидеры не собирались оказывать сопротивления, а рядовые члены профсоюзов, идейно обезоруженные и лишенные руководства, не могли сделать этого. В течение первой половины 2 мая 1933 г. на всей территории Германии были захвачены принадлежавшие АДГБ Дома Профсоюзов, помещение Банка рабочих и служащих и все его филиалы, местные профсоюзные кассы и редакции профсоюзных газет. Руководители профсоюзов, входивших в АДГБ, были арестованы и заменены комиссарами из рядов НСБО.
В тот же день всем остальным профсоюзам было приказано заявить о своем полном и безоговорочном подчинении НСДАП. 3 мая такие заявления были сделаны Объединением христианских профсоюзов, Объединением немецких союзов рабочих, служащих и чиновников (гирш-дункеровские профсоюзы), Союзом немецких промышленных мастеров, Немецким союзом служащих контор государственных учреждений, Организацией взаимопомощи «Стального шлема», Отечественными союзами рабочих («желтые» профсоюзы). На следующий день аналогичное заявление сделало Объединение немецких служащих. Таким образом были унифицированы организации, объединявшие 8 млн человек[28].
10 мая был инсценирован первый конгресс Немецкого трудового фронта (ДАФ), который занял в нацистской системе место профессиональных союзов. Патроном фронта был объявлен Гитлер. Лей, являвшийся руководителем организационного управления (рейхс-организационслейтер) НСДАП, был провозглашен одновременно и фюрером ДАФ.
Структура Немецкого трудового фронта, созданного на развалинах унифицированных нацистами профсоюзов, выглядела следующим образом: бывшие Рабочие профсоюзы были преобразованы в 14 так называемых Рабочих объединений. Все они были включены во Всеобщий союз немецких рабочих, во главе которого был поставлен один из руководителей НСБО, В. Шуманн. Служащие были объединены в 9 союзов, вошедших во Всеобщий союз немецких служащих (руководитель гаулейтер Данцига А. Фостер). Верхушечной организацией было объявлено Центральное бюро Немецкого трудового фронта, состоявшее из 11 профессиональных отделов. Центральному бюро были подчинены 13 окружных объединений ДАФ, которые, в свою очередь, состояли из районных и местных организаций.
Все ведущие должности в ДАФ были переданы лицам, назначенным руководством НСДАП. Для декорума были созданы два /189/ конвента с совещательными функциями — малый (24 человека), состоявший из руководителей центральных органов ДАФ и некоторых других организаций, и большой — включавший в себя наряду с упомянутыми лицами всех гаулейтеров НСДАП, окружных руководителей ДАФ и т. д. Однако ни один, ни другой конвент практически никакой роли не играли и почти не собирались.
В результате последующих реорганизаций структура ДАФ несколько раз видоизменялась. Впрочем, серьезного значения эти реорганизации не имели. Единственным существенным изменением, происшедшим в их результате, было включение в состав ДАФ предпринимательских организаций — мероприятие, которое должно было окончательно лишить Немецкий трудовой фронт даже видимости профсоюзного органа и придать ему ярко выраженный характер форума но сотрудничеству классов.
На достижение этой же цели был направлен и настойчиво проводившийся руководством НСДАП курс на устранение из руководящих органов фронта захвативших там ключевые посты представителей НСБО и на ослабление НСБО как таковой. Проведение такого курса объяснялось в первую очередь тем, что руководители НСБО в большинстве но своему прошлому опыту и навыкам были профсоюзными деятелями. До прихода Гитлера к власти они принимали участие в работе фабзавкомов, в тарифных переговорах, а в ряде случаев даже в забастовках. Конкурируя с «традиционными» профсоюзами, они выдвигали радикальные требования и, в некоторых случаях, чтобы сохранить влияние, даже добивались их реализации. Наряду с этим новое пополнение, вступившее в НСБО после января–марта 1933 г., рассматривало эту организацию прежде всего как профсоюзную и требовало от руководства соответствующей активности.
Ликвидацию «традиционных» профсоюзов деятели НСБО рассматривали как уничтожение главного конкурента, которое позволит им создать всеобъемлющие национал-социалистские профессиональные союзы. Однако руководство НСДАП вовсе не собиралось создавать такие профсоюзы. Эта идея рассматривалась им как отзвук выброшенных за борт требований «левых», и прежде всего Грегора Штрассера, требований, отказ от которых и открыл национал-социалистам дорогу к власти. Поскольку НСБО продолжала стоять на своих прежних позициях, судьба этой организации, как и ее руководителей, была предрешена.
Уже летом 1933 г. кое-кто из наиболее радикальных представителей НСБО, принявших всерьез антикапиталистические лозунги НСДАП и пытавшихся осуществить их на практике, были изгнаны из этой организации и отправлены в концентрационный лагерь как «марксистские агенты», пробравшиеся в НСДАП. 5 августа 1933 г. под давлением руководства партии глава НСБО Мухов был вынужден издать распоряжение о прекращении приема в НСБО. Согласно этому же распоряжению, максимальная численность организации была установлена на уровне численности, достигнутой к августу 1933 г.: 1100 тыс. членов и 300 тыс. кандидатов. /190/ В дальнейшем прием новых членов мог осуществляться только при условии, если выбывала соответствующая часть старых. Одновременно были распущены и влиты в Союз гитлеровской молодежи молодежные организации НСБО. Все это фактически лишало НСБО возможности добиваться своей честолюбивой цели — превращения в организацию, объединяющую всех рабочих и служащих. Соответственно ее роль и функции становились крайне неопределенными. Пытаясь утихомирить возмутившихся «старых бойцов», руководство партии объявило НСБО «школой руководящих кадров» для Немецкого трудового фронта. Однако назначения на руководящие посты в ДАФ осуществлялись вовсе не за счет представителей НСБО. Это стало особенно заметно после того как глава НСБО Мухов умер в результате ранения, вызванного, как было официально объявлено, несчастным случаем, связанным с неосторожным обращением с огнестрельным оружием[29].
После кровавой расправы над Ремом и его штабом Гитлер и Лей окончательно разделались со старыми руководящими кадрами НСБО. 23 августа 1934 г. приказом Лея были сняты со всех своих должностей в ДАФ как «саботажники» три ближайших сотрудника Мухова — Брукнер, Крюгер и Хаугенштейн. 18 сентября был изгнан из ДАФ один из наиболее известных пропагандистов НСБО, руководитель отдела прессы и пропаганды ДАФ Карл Буш[30]. Вслед за этим последовала решительная чистка нижестоящих организаций от сторонников превращения НСБО или ДАФ в своего рода профсоюзную организацию. НСБО было запрещено какое-либо вмешательство в дела предприятий и учреждений. Распоряжением Лея ей была отведена роль центра пропагандистской, идеологической деятельности в низовых производственных ячейках.
Сам же Немецкий трудовой фронт был превращен в организацию по осуществлению на практике социальной политики государственно-монополистического капитализма, рассчитанной, с одной стороны, на создание наиболее благоприятных условий для функционирования производственной машины, работавшей на военные нужды, а затем непосредственно на войну, и, с другой стороны, на поддержание атмосферы относительного социального мира. Кроме того, ДАФ выполнял роль действенного инструмента политического и идеологического воздействия НСДАП и нацистского правительства на трудящееся население.
В соответствии с задачами, возлагавшимися на ДАФ, численность этой организации всячески форсировалась. Членство в Немецком трудовом фронте было объявлено обязательным. Если в 1933 г. при создании ДАФ в него были включены организации, насчитывавшие около 8 млн человек, то в 1934 г. (данные на 1 марта) численность фронта оценивалась в 14 млн человек, к началу войны — в 22 млн плюс 8 млн членов примыкавших организаций /191/ [31]. Одновременно всячески форсировалась издательская деятельность ДАФ. Издательством ДАФ и под его контролем выпускалась литература общим тиражом в 20 млн экземпляров. Из них 10 млн экземпляров составляли так называемые профессиональные издания, раздававшиеся бесплатно[32].
В определении жизненного уровня трудящегося населения, и в частности рабочего класса, ДАФ серьезной роли не играл. Этот уровень зависел от характера и направленности государственно-монополистических мероприятий, как общехозяйственных, так и непосредственно в области оплаты рабочей силы, и в меньшей степени от общей конъюнктуры на рынке труда. Такой важнейший фактор, определяющий условия продажи рабочей силы в капиталистических странах, как борьба организованного рабочего класса, практически отсутствовал. Это в значительной степени и определило специфику положения рабочего класса.
Рабочий класс Германии в условиях фашистской диктатуры
Всесторонний анализ уровня жизни различных классов современного общества уже сам по себе весьма сложен, ибо он складывается из многочисленных факторов, не всегда поддающихся точному учету. Его исследование неизбежно опирается на официальные статистические данные, отражающие интересы правящих классов.
Но изучение материального положения пролетариата в годы гитлеровской «третьей империи» сопряжено и с рядом специфических трудностей.
Во-первых, фашистские правители, стремясь исказить действительное положение дел в стране, прибегали к фальсификации статистических данных о положении трудящихся, и в частности рабочего класса, в гораздо большей степени, чем это обычно принято в промышленно развитых капиталистических странах. В этом отношении у них были неограниченные возможности, ибо в отличие от условий, существующих при буржуазно-демократических порядках, были полностью исключены хотя бы частичные неофициальные, например проводимые профсоюзами, подсчеты, позволяющие в какой-то мере проверить и скорректировать официальные цифры. Одним из излюбленных способов прикрытия фальсификаций, применяемых фашистскими правителями, было внезапное и необоснованное изменение метода группировки данных, исключавшее какую бы то ни было возможность их сравнения с предыдущими, а также введение неоговоренных «поправочных» коэффициентов.
Во-вторых, установление фашистского господства пришлось на то время, когда экономика Германии переживала глубочайшие /192/ потрясения. В этих условиях многие факторы, определяющие материальное положение трудящихся, и в частности рабочих, либо потеряли свое значение, либо существенно изменили его. Так, например, в связи с огромной безработицей на бюджетах рабочей семьи в гораздо большей степени, чем колебания тарифной заработной платы, отражались изменения размеров пособий по безработице и по социальному страхованию, а также условий их предоставления. Наличие «избыточной» рабочей силы привело к широкому распространению так называемых «черных» (т. е. неофициальных) заработков, размеры которых не регулировались никакими договорными отношениями. Практически потеряла прежнее значение проблема продолжительности рабочего дня, ибо рабочий страдал не столько от сверхурочных, сколько от сокращенной рабочей недели, являвшейся одной из форм скрытой безработицы, и т. д. В этих условиях даже более или менее точно вычисленная кривая не только тарифной, но и фактической заработной платы могла отражать действительные изменения только весьма приблизительно.
В-третьих, характерное для германского фашизма самое широкое использование государственно-монополистического регулирования привело к дополнительному изменению роли факторов, из которых складывается материальное положение населения. Так, например, ограничения на импорт, введенные фашистами вскоре после прихода к власти, создали в стране нехватку ряда распространенных продовольственных товаров, что привело к изменению в структуре питания, непосредственно не связанному с изменением заработной платы. Проводимая нацистским режимом политика «ползучей инфляции» уменьшила значение тарифной заработной платы и т. д. Определенные коррективы в жизненный уровень вносили и активно применяемые фашистским государством меры по государственной благотворительности, осуществляемые в основном за счет дополнительных вычетов и «добровольных» пожертвований из заработной платы. В результате роль официальной заработной платы в определении общего материального положения различных слоев населения уменьшилась еще больше.
В-четвертых, из 12 лет фашистского господства почти 6 лет пришлось на войну и примерно четыре года — на непосредственную интенсивную подготовку к ней. Иными словами, на протяжении почти всего периода пребывания национал-социалистов у власти экономика страны развивалась в ненормальных условиях, и эти условия в решающей степени сказывались на динамике жизненного уровня рабочих.
Во время войны полностью потеряла значение денежная сторона вознаграждения за труд. С продолжительностью рабочего времени вообще перестали считаться.
Война собрала огромную кровавую дань с рабочих. В то же время фашистские завоевания открыли для части из них возможности продвижения по службе в случае переселения на территорию, захваченную фашистскими войсками. Аналогичные возможности открылись в связи с прибытием в Германию миллионов насильно /193/ угнанных иностранных рабочих, для управления которыми потребовалось огромное число надсмотрщиков, инструкторов и мастеров. В то же время на последнем этане войны, когда германские армии стали терпеть одно поражение за другим, именно немецким рабочим пришлось вынести на себе основную тяжесть катастрофы, которую навлекли на Германию Гитлер и его клика.
Все это не исключает, однако, возможности определения, с необходимой степенью достоверности, главных тенденций изменения условий материального существования немецкого пролетариата в период фашистского господства. Это связано прежде всего с тем, что указанные тенденции проявлялись с такой силой, что скрыть их не могли никакие паллиативные меры или, тем более, статистические ухищрения.
Характерно в этой связи, что наиболее серьезные и объективные исследователи этой стороны дела из числа западных ученых, оценивая общее направление развития уровня жизни немецкого рабочего класса при фашизме, приходят, с некоторыми отклонениями, примерно к тем же конечным выводам, что и марксисты. Весьма показательны с этой точки зрения работы швейцарского ученого Гене Эрбе и американских исследователей Гильды Оппенгеймер-Блюм и Герхарда Врейя[33].
Характеризуя изменения в положении немецкого рабочего класса при фашизме, следует прежде всего отметить резкое ухудшение условий продажи им своей рабочей силы. В период Веймарской республики эта продажа осуществлялась в ходе более или менее свободной игры сил, упорной борьбы предпринимательских союзов и профсоюзов, исход которой в конечном счете определялся перевесом той или иной стороны. Вмешательство государства в зту борьбу в интересах монополий осуществлялось лишь только в чрезвычайных случаях и не было, как правило, решительным, ибо позиция государственных представителей в значительной мере определялась конъюнктурными политическими соображениями: нежеланием навлечь на себя и свою партию недовольство трудящихся чрезмерно откровенной поддержкой привилегированных классов, опасением за свои парламентские позиции и т. д. Поскольку немецкие профсоюзы были массовыми и хорошо организованными, а входившее в них ядро рабочего класса настроено по-боевому, в борьбе вокруг заработной платы в ряде случаев брали верх рабочие организации.
Фашистский переворот полностью изменил ситуацию. Немецкий трудовой фронт, заменивший распущенные профессиональные союзы, как уже отмечалось выше, фактически не взял на себя функции по регулированию данной стороны отношений между работодателями /194/ и рабочими. Практически весь комплекс этих вопросов был передан на усмотрение государственных органов.
Передача эта была осуществлена в законодательном порядке почти сразу же после прихода фашистов к власти. Первым шагом на этом пути был изданный 19 мая 1933 г. закон, согласно которому имперскому канцлеру предоставлялось право назначать из числа кандидатов, выдвинутых провинциальными властями, «попечителей труда» для крупных хозяйственных районов. Закон, в частности, предусматривал, что в компетенции «попечителей труда» входит принудительное регулирование условий заключения трудовых договоров. Соответственно, эти функции были изъяты из ведения «объединений лиц наемного труда, отдельных предпринимателей и союзов предпринимателей»[34].
Дальнейшим развитием системы государственно-монополистического регулирования отношений между трудом и капиталом явился изданный 20 января 1934 г. Закон о регулировании национального труда, за которым последовали 19 директивных инструкций по его осуществлению[35]. В соответствии с этим законом решение споров между предпринимателями и рабочими переносилось непосредственно на места, что исключало возможность подключения к решению таких споров центральных профессиональных организаций. Одновременно закон санкционировал ликвидацию на предприятиях фабрично-заводских комитетов, создание которых было в свое время одним из крупнейших завоеваний немецкого рабочего класса. Вместо фабзавкомов, обладавших довольно широкими правами, был введен институт доверенных. Последние под председательством предпринимателя образовывали совет предприятия, обладавший чисто совещательными функциями и имевший своей целью «достижение согласия и сотрудничества на предприятии, повышение производительности труда, разрешение конфликтов»[36].
Этим же законодательным актом были существенно расширены права владельца предприятия, который объявлялся фюрером своего коллектива, с передачей ему прерогатив, вытекающих из принципа «вождизма».
В соответствии с законом от 20 января на всех предприятиях, насчитывавших более 20 рабочих и служащих, должен был быть принят так называемый производственный устав, предусматривавший время начала и окончания работы, продолжительность перерывов, время и формы выдачи заработной платы, а также другие конкретные условия труда (размеры и характер штрафов, условия увольнений в чрезвычайных случаях, выплату компенсации за разрыв трудовых отношений и т. д.). Решающее слово в случае возникновения споров между «вождем» предприятия и «доверенными» /195/ но вопросу об условиях устава предоставлялось «попечителям труда»[37].
Положение о производственных уставах вместе с решением о децентрализации переговоров об условиях труда открывали самые широкие возможности коренного пересмотра социального законодательства Веймарской республики, бывшего результатом длительной и упорной борьбы рабочих, и изменения социальных условий на предприятиях в худшую сторону. На практике эти возможности были использованы самым широким образом.
Законом были уточнены и существенно расширены функции «попечителей труда». Согласно его параграфам 18 и 19, «попечитель» является имперским чиновником и высшим уполномоченным центрального правительства по социально-политическим вопросам в своем районе, подчиненным имперскому министру труда. В сферу его полномочий входило определение условий заключения договоров, наблюдение за созданием и работой «советов доверенных», при определенных условиях назначение и отзыв «доверенных», принятие решений при спорах, выработка директив и тарифных условий, а также наблюдение за их выполнением. «Попечителю труда» было предоставлено право принятия решений о сроках и масштабах широких увольнений[38].
В соответствии с принципом «вождизма» «попечитель» должен был принимать решения самостоятельно. Существовавший при нем совет экспертов действовал лишь на правах совещательного органа[39].
Разумеется, в законе были также положения, рассчитанные на то, чтобы чрезмерно не провоцировать рабочих, сделать новое законодательство по вопросам труда в какой-то мере приемлемым и для них. Этой цели служили части закона, в которых, во-первых, провозглашалось равенство нрав и обязанностей работодателя и лиц наемного труда на предприятии и, во-вторых, намечались определенные мероприятия, выглядевшие как соответствующие интересам рабочего коллектива.
К числу первых относился IV раздел закона, посвященный «социальным судам чести». Эти суды, создание которых предусматривалось законом, должны были рассматривать факты нарушения «социальных обязанностей» как членами коллектива, так и предпринимателями. К нарушениям, подлежащим разбирательству в таком суде, состоявшем из назначенного министром юстиции судьи и двух заседателей — одного от предпринимателей, другого от уполномоченных коллектива, — были отнесены:
1) злонамеренная эксплуатация подчиненных и оскорбление их чести со стороны предпринимателей;
2) нарушение «трудового мира» подчиненными, «незаконное вмешательство» «доверенных» в дела управления предприятием; /196/
3) принесение необоснованных жалоб «попечителю труда»;
4) разглашение «доверенными» секретов предприятия. «Судами чести» могли быть наложены следующие взыскания:
предупреждение, выговор, денежный штраф до 10 тыс. марок, лишение права быть фюрером предприятия или «доверенным», увольнение с предприятия без льготного срока[40].
Распространение юрисдикции суда на владельцев предприятий было широко использовано национал-социалистами в демагогических целях.
К числу других мероприятий, предусмотренных этой частью закона, следует отнести положения о системе защиты от увольнений. Рабочие и служащие, проработавшие на предприятии, насчитывающем 10 человек и более, не меньше года, получали право на протяжении двух недель после увольнения подавать в суд по трудовым делам заявления с просьбой о восстановлении. Суд мог принимать решения либо о восстановлении, либо о выплате компенсации. Массовые увольнения, вызванные изменением хозяйственной конъюнктуры или тяжелым финансовым положением предприятия, разрешались только с санкции «попечителя труда». С момента подачи последнему заявления об увольнениях предприниматель был обязан держать соответствующих лиц на работе на протяжении примерно 4 недель. Если по финансовым соображениям он не мог сделать этого, «попечитель» был вправе разрешить перевести намеченных к увольнению лиц на неполный рабочий день, но не менее чем 24 часа в неделю[41].
На практике эта часть закона почти не применялась, ибо улучшение хозяйственной конъюнктуры положило конец массовым увольнениям. Однако пропагандистское воздействие его на рабочих, находившихся на протяжении нескольких лет под гнетом страха потерять работу, было весьма значительным.
Аналогичное воздействие оказало изданное на основе закона от 20 января 1934 г. распоряжение о продолжительности рабочего дня (24 июля 1934 г.), согласно которому рабочий день для промышленных рабочих, в том числе и для рабочих сельских промышленных предприятий, устанавливался протяженностью в 8 часов.
С момента вступления в силу Закона о регулировании национального труда (1 октября 1934 г.) динамика условий труда и жизни немецкого рабочего класса определялась государственными органами. При отсутствии эффективного сопротивления это неизбежно вело к дальнейшему ослаблению его позиций, прежде всего социальных. Одним из следующих шагов в данной области было значительное ограничение свободы передвижения рабочих. Начало ему было положено Законом о регулировании использования рабочей силы от 15 мая 1934 г. Этот закон предоставлял государственным органам право запрещать в определенных районах наем вновь прибывших лиц. Первоначально эта мера была задумана как /197/ средство предотвращения бегства сельскохозяйственных рабочих, в которых, несмотря на массовую безработицу, в это время уже ощущался недостаток. Впоследствии, по мере возникновения нехватки квалифицированной рабочей силы в промышленности, ограничения свободы передвижения были распространены и на промышленных рабочих: сперва на металлистов, затем на каменщиков и плотников, потом на всех строительных рабочих, всех занятых в горной, металлургической, химической промышленности и производстве строительных материалов.
Законом от 26 февраля 1935 г. была введена новая трудовая книжка, служившая официальным свидетельством о профессиональном образовании и профессиональном совершенствовании рабочих и служащих. С 1 сентября 1936 г. лица трудоспособного возраста могли быть приняты на работу только при предъявлении такой трудовой книжки, выданной биржей труда. Это практически делало невозможным поступление на работу в обход распоряжений о регулировании рабочей силы[42].
Форсировавшиеся в первые годы фашистского режима различные формы так называемой добровольной трудовой повинности постепенно были превращены в трудовую повинность в полном смысле этого слова. В июне 1935 г. в Германии была повсеместно введена временная трудовая повинность. В декабре 1938 г. трудовая повинность была распространена на женщин. Декрет о всеобщей трудовой повинности, изданный в феврале 1939 г., предоставлял правительству право мобилизовать любого гражданина на неопределенный срок для работы в любом месте.
Антирабочий характер подобного законодательства очевиден. В то же время следует иметь в виду, что осуществлялось это законодательство, особенно на первом этапе, в условиях катастрофической безработицы, когда даже любые формы принудительного труда (исключая, разумеется, принудительный труд в концентрационных лагерях и других местах заключения) воспринимались большинством рабочих не столько как принуждение, сколько как метод предоставления работы.
А о масштабах этой безработицы можно судить на основании следующих данных.
Таблица 3 Размеры безработицы в Германии в 1930-1932 гг. (тыс. человек)
Год |
Число занятых по статистике больничных касс |
Безработные |
Всего |
1930 (среднемесячные данные) |
16515 |
3076 |
19591 |
1931 |
14337 |
4520 |
18857 |
1932 |
12518 |
5603 |
18121 |
Источник: Sterenberg F. Op. cit. S. 8 /198/
Как видим, с 1930 по 1932 г. безработица в стране увеличилась на 2,5 млн человек, в то время как число занятых сократилось на 4 млн. Это дает основание предполагать наличие еще 1,5 миллионов так называемых невидимых безработных. Но даже если взять за основу официальные данные, то масштабы безработицы получатся достаточно внушительными. На каждых 2,3 работающих приходился один безработный.
К началу 1933 г. безработица возросла еще больше. В январе, т. е. к моменту прихода нацистов к власти, она даже по официальным данным составила более 6 млн человек, в то время как число занятых упало до 11,5 млн человек. Иными словами, один безработный приходился менее чем на 2 занятых[43].
Одним из наиболее громогласных лозунгов, при помощи которого национал-социалисты проложили себе дорогу к власти, было обещание покончить с безработицей. В сложившихся условиях степень осуществления этого обещания была решающим фактором дальнейшей массовой поддержки НСДАП. Провал провозглашенных ими мероприятий по увеличению занятости неизбежно привел бы к быстрому разочарованию народных масс, обострению политического кризиса, в том числе и кризиса в самой партии. И наоборот, любой успех в этой области привел бы не только к ее укреплению на уже завоеванных позициях, но и к расширению влияния НСДАП среди основного ядра рабочего класса.
Поэтому действия гитлеровского правительства в области занятости были не простой демагогией, как подавляющее большинство их акций, а имели весьма реальное содержание. Сдвиги в этой области значительно облегчались тем, что и само естественное экономическое развитие шло в этом же направлении. К началу 1933 г. циклический кризис, поразивший Германию, прошел стадию самого глубокого спада. Впервые за несколько лет в ряде отраслей наметилось оживление. Начали расти инвестиции. Это неизбежно должно было повлечь за собой и увеличение занятости. Кроме того, увеличение занятости должно было, естественно, сопутствовать реализации главной политической линии, намеченной национал-социалистами, — линии на форсирование милитаризации Германии, на расширение военной промышленности и создание массовой агрессивной армии.
Однако развитие в этом направлении было ускорено серией специальных мероприятий. Первым из них была так называемая «программа создания работ» от 1 июня 1933 г. («программа Рейнхарда»). В рамках этой программы на основании специально изданного имперского закона министерству финансов было предоставлено право выпуска специальных обязательств государственного казначейства («Арбейтсшацанвейзунген») на сумму в один миллиард марок. В сентябре 1933 г. еще одним законом выделенная сумма была увеличена на 500 млн марок.
Полученные в результате этого инфляционистского маневра /199/ средства были выделены целевым назначением на ремонт, постройку и расширение административных и жилых помещений и других сооружений, на проведение так называемых общественных работ (мелиорацию, создание поселений, совершенствование водных транспортных путей), на поддержку благотворительных учреждений, на ремонт и постройку жилых и хозяйственных строений сельскохозяйственных предприятий, на земляные работы и т. д. Средства предоставлялись в виде безвозвратных ссуд и субсидий провинциям, общинам, органам социального обеспечения и отдельным владельцам крупных сельскохозяйственных предприятий.
Зимой 1933/34 г. на работах, связанных с реализацией «программы Рейнхарда», было занято около 750 тыс. человек. Оплата труда на таких работах была минимальной. Например, безработный, взятый на земляные работы, получал вознаграждение, не превышавшее размеров пособия по безработице, плюс ежемесячную добавку в 25 марок в виде бон на одежду, белье и предметы домашнего обихода и на горячую пищу один раз в день. Тем не менее многим попавшим на эти работы их положение казалось лучшим, чем прежде.
Большая часть средств, выделенных в соответствии с «программой Рейнхарда», была потрачена на работы, имевшие военно-стратегическое значение (так называемые «земляные работы»). Но еще более откровенно военный характер имели работы, проводимые под эгидой специального акционерного общества, созданного при Управлении имперских железных дорог. Целью этих работ было создание в кратчайшие сроки имперских автострад, перерезающих Германию в шести направлениях, общей протяженностью свыше 6 тыс. километров.
Определенную роль в уменьшении избытка рабочей силы сыграло расширение нацистами системы добровольной трудовой повинности для молодежи, созданной еще в 1931 г. Уже в 1934 г. в лагерях трудовой повинности было сосредоточено 237 тыс. молодых мужчин. Однако уже с самого начала основной задачей этой системы считалось проведение предварительного военного обучения, которое было официально запрещено Версальским договором. По мере уменьшения безработицы эта задача стала, по сути дела, единственной.
В большей степени уменьшение безработицы среди молодежи имелось в виду при создании организации «сельская помощь» («Ландхильфе»). По программе «сельской помощи» средним и мелким сельским хозяевам через биржи труда выплачивались небольшие дотации за то, что они нанимали направляемых им в централизованном порядке юношей и девушек в возрасте от 16 до 25 лет сроком на 6 месяцев (с правом продления найма до одного года). Работа в рамках «сельской помощи» осуществлялась без всякого денежного вознаграждения, за один лишь пансион. Проблемы занятости программа не решала, однако временно, в самый напряженный момент на рынке труда, часть молодежи была /200/ отвлечена из городов. В 1933–1934 гг. затраты имперского управления «сельской помощи» составили 37,7 млн. марок. Летом 1933 г. в сельских районах Германии работало 150 тыс., а летом 1935 г. — 137 тыс. «сельских помощников»[44].
Аналогичный характер носила связанная с «сельской помощью» система добровольной женской трудовой повинности. В отличие от «сельской помощи» повинность эта отбывалась не в отдельных крестьянских хозяйствах, а в специальных лагерях трех типов: лагерях помощи поселенцам, лагерях помощи на дому и социальной помощи и лагерях с собственным сельскохозяйственным производством[45].
Определенное значение для расширения занятости имели и специальные экономические меры воздействия: снижение налогов на инвестиции, связанные с дополнительным наймом рабочей силы, ограничение машинного труда в табачной промышленности. Была объявлена борьба «двойной занятости» в семье. По закону от 1 июня 1933 г. женщине, вступающей в брак, при условии отказа от работы в течение 5 лет, предоставлялась беспроцентная ссуда в размере до 1 тыс. марок бонами на обзаведение мебелью и домашней утварью. При рождении первого ребенка часть задолженности по ссуде списывалась, а после рождения нескольких детей задолженность аннулировалась полностью.
Общий подъем экономической конъюнктуры в совокупности с перечисленными выше мероприятиями привели к постепенному рассасыванию избыточной рабочей силы. Представление об этом процессе дает следующая таблица.
Таблица 4. Безработица в Германии с 1933 по 1940 г. (тыс. человек)
Год |
Число безработных |
Год |
Число безработных |
Год |
Число безработных |
1933 (январь) |
6014 |
1935 |
2151 |
1938 |
429,5 |
1934 |
2718 |
1936 |
1593 |
1939* |
118,9 |
|
|
1937 |
912 |
1940* |
41,8 |
* без аннексированных областей.
Источник: Statistisches Jahrbuch fur das Deutsche Reich, 1941 - 1942. В. S. 426.
Рассасывание безработицы происходило крайне дифференцированно. Например, в малых городах искусственные мероприятия по созданию работ дали гораздо больший эффект, чем в больших. В конце марта 1934 г. 64% зарегистрированных на этот месяц безработных приходилось на общины, население которых превышало 50 тыс. человек, хотя численность этих общин составляла всего 35% от всей численности населения. В малых общинах /201/ (менее 50 тыс. человек) на 1000 жителей приходилось в это время 23,6 безработных, а в больших городах (население свыше 100 тыс. человек) — 81 безработный[46].
В связи с широким использованием таких методов создания работ, как «добровольные трудовые лагеря», «сельская помощь» и т. д., рассчитанных прежде всего на молодежь, рассасывание безработицы среди молодежи происходило быстрее, чем среди других возрастных категорий. К 15 июня 1934 г. безработица уменьшилась по сравнению с соответствующей датой предыдущего года на 46,7%, в то время как среди лиц в возрасте 40–60 лет она сократилась на 36,1%, в возрасте 25–40 лет — на 44,9% и в возрасте 18–25 лет — на 67,6%[47]. После 1935 г., когда был принят закон о всеобщей воинской повинности, который привел к мобилизации в армию большого числа молодежи, безработица среди нее (особенно среди мужской молодежи) свелась к минимуму. Трудоустройство старших поколений, особенно лиц в возрасте 40 — 60 лет, продолжало наталкиваться на трудности вплоть до 1937 — 1938 гг., когда в стране в связи с широкой подготовкой к войне в ряде областей наметилась серьезная нехватка рабочей силы.
По-разному проходило рассасывание безработицы и среди представителей различных профессий. На первых порах в связи с развертыванием строительных и земляных (дорожных) работ появился большой спрос на квалифицированных рабочих-строителей и дорожников. Перестройка на военные рельсы промышленности, в частности форсирование производства вооружений, военного снаряжения и политика создания военных запасов привели к оживлению в металлургической, химической, машиностроительной промышленности и соответственно к увеличению потребности в квалифицированных рабочих-горняках, металлургах, металлистах, химиках и т. п. Избыток рабочей силы среди специалистов этой квалификации быстро иссякал, в то время как безработица среди рабочих текстильной, пищевой, табачной и других аналогичных отраслей промышленности рассасывалась очень медленно.
Следует иметь также в виду, что на первом этапе (1933 — 1935 гг.) уменьшение безработицы, отражавшееся в официальной статистике, имело в значительной степени мнимый характер, ибо в большинстве случаев речь шла о временных чрезвычайных работах, не обеспечивавших постоянной занятости и работы по профессии, или об искусственном создании свободных рабочих мест путем выталкивания из рабочего процесса представителей семей с «двойным заработком», — как правило, женщин.
На последующих этапах в связи с военной конъюнктурой экономика стала требовать все большего количества рабочей силы, временные чрезвычайные работы начали сворачиваться, занятые на них рабочие — переходить на постоянную работу. Более того, /202/ возникшая нехватка рабочих в военной и связанной с ней промышленности побудила власти принять меры обратного порядка — по высвобождению рабочей силы для промышленности. Так, в 1938 г. нацистским правительством было отменено ограничение при поступлении на работу женщин, получивших ссуду на обзаведение мебелью и домашней утварью по закону от 1 июня 1933 г.
Этот процесс можно иллюстрировать на основании следующих статистических данных.
Таблица 5. Занятость рабочих и служащих в 1933-1940 гг. (млн)
Год |
Число занятых |
Год |
Число занятых |
Год |
Число занятых |
1933 |
13,4 |
1936 |
17,6 |
1939* |
20,8 |
1934 |
15,5 |
1937 |
18,9 |
1940* |
19,6 |
1935 |
16,4 |
1938 |
20,1 |
|
|
* без аннексированных областей.
Источник: Statistisches Jahrbuch fur das Deutsche Reich, 1941-1942. S. 410.
Из таблицы следует, что с 1933 по 1939 г. включительно (1940 г. не показателен, ибо на данных в решающей степени сказалась мобилизация) число занятых рабочих и служащих увеличилось на 7,4 млн человек. За это же время безработица сократилась примерно на 5,9 млн человек. Иными словами, за семь лет в производственный процесс было дополнительно включено 1,5 млн человек.
В решающей степени это было осуществлено за счет вовлечения в производство женщин.
Таблица 6. Занятость женщин в 1933-1940 гг. (тыс.)
Год |
Число занятых |
Год |
Число занятых |
Год |
Число занятых |
1933 |
4751 |
1936 |
5507 |
1939* |
6822 |
1934 |
5052 |
1937 |
5894 |
1940* |
7115 |
1935 |
246 |
1938 |
6306 |
|
|
*без аннексированных областей.
Источник: Statistisches Jahrbuch fur das Deutsche Reich, 1941-1942. S. 410.
С 1933 no 1939 г. численность женщин, занятых в производстве, увеличилась более чем на 2 млн человек, а с 1939 по 1940 г. — еще почти на 300 тыс. В ряде случаев женский труд заменил мужской в связи с призывом в армию.
Рассасывание безработицы, оказавшее большое психологическое воздействие на значительную часть рабочего класса, сказалось /203/ также и на бюджете большего количества семей не только потому, что лица, получавшие мизерное пособие по безработице, стали более или менее регулярно приносить домой заработную плату, но и потому, что, особенно после 1935–1936 гг., число занятых в одной семье, как правило, увеличилось. В этих условиях менее остро, чем это можно было ожидать, была воспринята политика нацистских властей в области заработной платы.
Еще в 1933 г. национал-социалистским правительством было принято решение о замораживании тарифных ставок на уровне кризисного 1932 г.
Это решение строго проводилось в жизнь, о чем свидетельствуют следующие данные.
Таблица 7. Средняя почасовая тарифная заработная плата немецких рабочих по 17 основным отраслям за 1932–1940 гг. (1928-100)
Год |
Тарифная заработная плата |
Год |
Тарифная заработная плата |
Год |
Тарифная заработная плата |
1932 |
86,2 |
1935 |
83,5 |
1938 |
84,0 |
1933 |
83,6 |
1936 |
83,5 |
1939 |
84,2 |
1934 |
83,5 |
1937 |
83,6 |
1940 |
84,3 |
Источник: Statistisches Jahrbuch fur das Deutsche Reich. 1938. S. 339. 1941-1942. S. 390.
Несколько иной была динамика номинальной заработной платы. Связанное с преодолением наиболее острой фазы кризиса и военной перестройки экономики расширение промышленного производства привело к более частому использованию предпринимателями сверхурочных работ, а также к некоторому увеличению дополнительных сверхтарифных выплат. В результате номинальная почасовая заработная плата, несмотря на неизменность тарифов, несколько увеличилась.
Год |
Фактическая заработная плата |
Год |
Фактическая заработная плата |
Год |
Фактическая заработная плата |
1932 |
97,6 |
1935 |
98,4 |
1938 |
105,6 |
1933 |
94,6 |
1936 |
100 |
1939 |
108,6 |
1934 |
97,0 |
1937 |
102,1 |
1940 |
111,2 |
Источник: Statistisches Jahrbuch fur das Deutsche Reich, 1941-1942. S. 384.
Примерно так же изменялась недельная номинальная заработная плата, отражавшая наряду с динамикой почасовой заработной платы и изменение продолжительности рабочей недели. /204/
Таблица 9. Недельная номинальная заработная плата за 1932-1940 гг. (1936 — 100)
Год |
Индекс |
Год |
Индекс |
Год |
Индекс |
1932 |
85,8 |
1935 |
96,4 |
1938 |
108,5 |
1933 |
87,7 |
1936 |
100 |
1939 |
112,6 |
1934 |
94,1 |
1937 |
103,5 |
1940 |
116,0 |
Источник: Ibid.
Таким образом, даже в 1940 г. недельная номинальная заработная плата рабочих не достигла уровня кризисного 1930 г. (118,1)[48].
Следует иметь при этом в виду, что изменение фактической заработной платы в разных отраслях промышленности было разным. Вот как происходило движение фактической недельной заработной платы в важнейших отраслях промышленности с 1934 но 1937 г.[49]:
Отрасль промышленности |
Прирост,% |
Приборостроение |
31,4 |
Строительство |
29,8 |
Строительные материалы |
28,0 |
Транспортные средства |
23,2 |
Машиностроение и котлостроение |
23,2 |
Изделия из чугуна и стали |
10,9 |
Чугун и сталь |
8,4 |
Бумажная |
8,3 |
Деревообрабатывающая |
7,1 |
Текстильная |
2,9 |
Пищевая |
2,1 |
Полиграфическая |
1,7 |
Стекольная |
0,0 |
Кожевенная |
Уменьшение |
Швейная |
» |
Таким образом, по мере падения значения определенной отрасли для военного производства прирост заработной платы последовательно сокращался, сходя в отдельных отраслях на нет.
Различия в динамике заработной платы в какой-то степени определяли и дифференцированное отношение тех или иных категорий рабочих к конкретным мероприятиям нацистских властей. Впрочем, значение этих различий не следует преувеличивать, ибо развитие номинальной заработной платы в очень слабой мере отражало действительные изменения в уровне жизни населения вообще и рабочего класса в частности. /205/
Прежде всего для периода фашистского господства весьма характерно увеличение всякого рода вычетов и поборов с трудящегося населения. Одновременно в связи с инфляционистской политикой нацистского правительства на протяжении всех лет господства фашистов происходил постоянный рост стоимости жизни. Если принять уровень 1913/1914 г. за 100, то в 1932 г. индекс стоимости жизни составлял 120,6, в 1934 г. — 121,1, в 1936 г. — 124,5, в 1938 г. — 125,6. В военные годы он, естественно, рос ещё быстрее[50].
Динамика реальной заработной платы проявляла все эти годы четкую тенденцию к снижению. В 1933 г. ее индекс равнялся 105,1 (1936 г. - 100), а в 1938 г. - 99,3[51].
Важным показателем изменения материального положения трудящихся, в частности рабочих, являются сдвиги в структуре потребления пищевых продуктов. В 1937 г. в Германии выросло по сравнению с 1927 –1928 гг. потребление преимущественно тех продуктов, использование которых свидетельствует о сокращении бюджета, и, напротив, упало потребление наиболее высококачественных и, соответственно, более дорогих продовольственных изделий. Так, например, резко возросло потребление ржаного и других видов черного хлеба. Зато резко сократилось потребление белого хлеба. Заметно упало потребление натурального молока. В то же время чуть ли не в два раза увеличилось потребление снятого молока. Резко уменьшилось потребление яиц, мяса и мясопродуктов, а также такого традиционного и распространенного напитка, как пиво[52].
Не менее ярким свидетельством действительного характера изменения материального положения рабочего класса и подавляющего большинства лиц наемного труда является изменение за годы фашистского правления доли заработной платы и жалованья в национальном доходе.
Доля заработной платы и жалованья в национальном доходе (%)[53].
1928 |
1932 |
1933 |
1934 |
1935 |
1936 |
1937 |
1938 |
62 |
64 |
63 |
59 |
58 |
57 |
Непосредственно накануне войны, а тем более во время войны динамика заработной платы почти полностью перестала отражать действительное изменение уровня жизни лиц наемного труда. Фашистская политика автаркии привела к исчезновению с рынка ряда дефицитных промышленных товаров. Еще хуже сложилось положение с продовольственным снабжением. В 1936–1937 гг. /206/ в стране была введена негласная карточная система в виде «постоянных списков потребителей». С началом войны карточная система на все продовольственные товары была введена уже официально.
Следует, однако, иметь в виду, что после захвата гитлеровской армией ряда стран Европы многие жители Германии имели возможность получать продовольствие и неофициальным путем, за счет «неорганизованного» ограбления оккупированных стран. Происходило и организованное ограбление захваченных территорий, которое позволило обеспечить пусть недостаточное, но все же регулярное снабжение всех категорий немецких потребителей.
На более позднем этапе войны, когда Германия начала терпеть серьезные поражения на советско-германском фронте, когда она начала терять одну за другой оккупированные территории, снабжение всех категорий трудящегося немецкого населения стало быстро ухудшаться.
В конце войны средний рацион по калорийности был на 31% меньше, чем в первом военном году, и на 14,5% меньше, чем в 1943/44 г. По белковому содержанию рацион ухудшился соответственно на 36,6 и 10,5%, по жировому содержанию — на 44,6% и на 21%.
К началу 1945 г. снабжение населения продовольствием по карточкам в ряде районов вообще было нарушено. В крупных городах, оказавшихся в районе военных действий, начался голод.
Одним из важных показателей положения рабочего класса является изменение продолжительности рабочего дня. В годы фашистского режима эта продолжительность постоянно возрастала.
Таблица 10. Средняя продолжительность рабочей недели в промышленности в 1932– 1941 гг. (час.)
Год |
Продолжительность рабочей недели |
Год |
Продолжительность рабочей недели |
Год |
Продолжительность рабочей недели |
1932 |
41,46 |
1936 |
46,7 |
1939 |
48,7 |
1933 |
42,96 |
1937 |
47,6 |
1940 |
49,2 |
1934 |
44,58 |
1938 |
48,5 |
1941 |
49,9 |
1935 |
44,46 |
|
|
|
|
Источник: Кучинский Ю. Условия труда в Германии. М., 1949. С. 469, 492.
Во время войны продолжительность рабочего времени продолжала расти, составив к концу войны 10, 12 и 14 часов в день.
Оценивая эти данные, следует иметь в виду, что в первые годы нацистского режима увеличение рабочего времени не воспринималось рабочими как усиление эксплуатации и ухудшение положения. Во-первых, общие цифры скрывали за собой постепенное рассасывание частичной безработицы (т. е. повышение происходило за счет ликвидации неполной занятости). Во-вторых, после длительного периода массовой безработицы появление возможности растянуть рабочий день и увеличить тем самым заработок /207/ воспринималось как фактор не отрицательный, а положительный.
Однако объективно, в сочетании с ухудшившейся структурой питания, растягивание рабочего дня приводило к повышенному износу рабочей силы. Этот износ был тем большим, что как раз в это время в германской промышленности был проведен ряд мероприятий по дальнейшей интенсификации труда.
Непосредственным результатом хищнического использования рабочей силы при сократившихся затратах на охрану труда явилось увеличение числа несчастных случаев на производстве.
Таблица 11. Число несчастных случаев на каждые 10 тыс. застрахованных занятых рабочих в 1932-1937 гг.
Год |
Число случаев |
Год |
Число случаев |
Год |
Число случаев |
1931 |
378 |
1934 |
441 |
1936 |
504 |
1932 |
339 |
1935 |
472 |
1937 |
565 |
1933 |
368 |
|
|
|
|
Источник: Auntliche Nachrichten fur Reichsversichcrung. 1938. 25. Mai.
Таким образом, только за пять лет господства национал-социалистов травматизм среди застрахованных рабочих возрос почти на 70%. Еще быстрее рос травматизм в военные годы, статистика за которые не публиковалась.
Немецкий рабочий класс был не единственным поставщиком рабочей силы для фашистского режима, особенно во время второй мировой войны. На правящий класс гитлеровской «третьей империи» работали граждане оккупированных областей, военнопленные и иностранцы, угнанные в Германию. Их материальное положение (особенно угнанных «восточных» рабочих и военнопленных) было несравненно хуже, чем немецких, и в отношении питания, и в отношении интенсивности труда, и в отношении продолжительности рабочего дня. Подробное рассмотрение этого комплекса проблемы выходит за рамки исследования положения немецкого рабочего класса. Тем не менее иметь в виду это обстоятельство очень важно. Наличие в стране большой категории лиц, находящихся в гораздо худшем положении, иллюзия более высокого социального положения рабочих немецкой национальности по сравнению с иностранцами зачастую приводили к неправильной оценке немецкими рабочими собственного материального положения, собственных социальных позиций в обществе.
* * *
Подводя итоги, можно констатировать.
В целом положение рабочего класса при фашистском режиме было хуже, чем в предкризисные годы. Некоторое улучшение произошло лишь по сравнению с периодом наибольшего обострения кризиса. Однако и это улучшение было неравномерным. /208/
Если в сфере занятости обстановка улучшилась, то положение с питанием в ряде случаев стало хуже. Некоторый рост номинальной заработной платы в значительной степени был съеден ростом цен на жизненно важные продукты. Платой за подъем конъюнктуры и возможность дополнительных заработков путем увеличения рабочего дня и большей напряженности труда явилось быстрое изнашивание рабочей силы и резкое увеличение травматизма.
Но самым главным, разумеется, было то, что незначительное улучшение положения рабочего класса по сравнению с кризисными годами было достигнуто в результате перевода страны на военные рельсы, форсированной подготовки к войне и проведения политики агрессии. И счет за эту политику пришлось оплачивать тому же самому немецкому рабочему классу — оплачивать прежде всего своей кровью.
Рабочий класс и НСДАП в годы «третьей империи»
Материальное положение рабочего класса — важный фактор формирования его отношения к строю, при котором он живет и трудится. Но этот фактор не единственный. Не менее важна динамика изменения положения. Если оно улучшается, то абсолютные размеры улучшения и даже абсолютный уровень положения не имеют решающего значения. Эта сторона дела сыграла очень важную роль в формировании отношения ряда отрядов немецкого рабочего класса к фашистскому режиму. По мере рассасывания безработицы и некоторого повышения номинальной заработной платы среди части рабочих, в том числе относившихся прежде резко отрицательно к национал-социалистам, стало прокладывать себе дорогу мнение, что НСДАП в какой-то мере выполняет свои обязательства. То обстоятельство, что это оживление было искусственным и связанным с подготовкой войны, было слишком абстрактным для многих изголодавшихся по работе людей, чтобы оказать на них сколько-нибудь заметное воздействие. Они, конечно, знали, что до кризиса жизнь была лучше. Однако докризисный период отстоял уже достаточно далеко; он стал забываться, и отсчет, как правило, велся от более близкого и памятного периода всеобщего экономического краха.
Огромную роль наряду с динамикой изменений играет субъективное представление о собственном положении, определяемое возможностью как реально сопоставить различные составляющие его факторы, так и сравнить его в целом с положением соответствующих классов и прослоек в других странах. В нацистской Германии возможности более или менее правильной оценки рабочим классом своего положения оказались предельно ограниченными. Во-первых, абсолютная унификация печати при одновременной ликвидации самостоятельных рабочих политических и профессиональных организаций делала невозможным критическое сопоставление своего материального положения с материальным положением рабочих в других промышленно развитых капиталистических /209/ странах. Такое представление сформировалось еще в период кризиса, а его динамика осталась неизвестной. В результате среди немецких рабочих возникло сознательно культивируемое нацистами мнение, что изменения, связанные с окончанием кризиса, коснулись только Германии и что немецкий рабочий значительно превзошел в том, что касается жизненного уровня, своих коллег в других странах.
Во-вторых, действительная оценка рабочими своего материального положения существенно затруднялась в связи с манипуляциями, производимыми национал-социалистами. Так, например, явное несоответствие заработной платы возросшей стоимости рабочей силы маскировалось искусственным уменьшением роли зарплаты в формировании жизненного уровня рабочего класса.
Маскировка эта осуществлялась следующим образом:
За счет увеличения различного рода вычетов, как обязательных, так и «добровольных», была развернута система благотворительности, создавшая иллюзию щедрой социальной политики нацистского государства. Начало созданию этой системы, сыгравшей большую роль в идеологической дезориентации рабочего класса, было положено приказом Гитлера от 4 мая 1933 г. о создании специального фонда жертв труда. К участию в работе этого фонда были торжественно призваны «все слои общества»[54].
Однако вскоре это частичное мероприятие было поглощено другим, всеобъемлющим. В конце 1933 г. нацистским правительством была создана общегерманская организация «зимней помощи», находившаяся под эгидой НСДАП. Членами-учредителями организации были в приказном порядке назначены имперские, земельные, провинциальные и коммунальные власти, союзы немецкой промышленности, торговли и ремесла, а также частные благотворительные организации. По всей стране была развернута кампания по сбору средств, проводившаяся под патриотическими лозунгами «поддержки страдающих соотечественников».
Крупные суммы на «зимнюю помощь» были внесены монополиями, рассматривавшими их как умеренную плату за «социальное умиротворение» общества. На часть промышленников, не проявивших особого рвения, был оказан нажим через государственные и партийные органы. Однако основные средства были собраны с трудящегося населения, подвергавшегося с этой целью постоянной и настойчивой обработке.
О размере средств, собранных в результате кампании по «зимней помощи», можно судить по поступлениям в фонд «зимней помощи» (в рм)[55].
Год |
1933/34 |
1934/35 |
1935/36 |
Сумма |
350000356 |
60493430 |
371943908 |
Всего за первые три года кампании по «зимней помощи» было собрано 1 082 437 694 марки[56].
Первоначально «зимняя помощь» была задумана как единовременная чрезвычайная операция, которая должна была продемонстрировать заботу нацистского режима о безработных. Ее большой пропагандистский успех привел к тому, что эта операция была повторена и в последующие годы. По мере рассасывания безработицы объем клиентуры «зимней помощи» сокращался. Если в 1933/34 г. она охватывала 17 млн человек, то в 1934/35 г. — 13,8 млн, а в 1935/36 г. — 12,9 млн человек. Соответственно уменьшению безработицы среди опекаемых увеличивалась доля многосемейных, больных и т. д.[57]
Суммы, приходившиеся на каждого опекаемого, были невелики и составляли в среднем 27 30 марок. Однако пропагандистский эффект такого рода массовой помощи, предоставлявшейся, как правило, в виде торжественно вручаемых подарков, содержавших предметы одежды и домашнего обихода — иногда подержанные, был весьма велик. И очень часто подарок стоимостью в несколько десятков марок заставлял забывать о вычетах на гораздо большую сумму.
Второй наиболее распространенной формой маскировки несоответствия заработной платы стоимости рабочей силы была организация удешевленного массового отдыха «Крафт дурх фройде» — КдФ («Радость — сила»). Создана она была в конце ноября 1933 г. по образцу итальянской фашистской организации «Дополаворо» в виде сложного бюрократического аппарата, состоявшего из семи имперских управлений: 1. Отпусков, путешествий и туризма. 2. Эстетики и достоинства труда. 3. Физической культуры и спорта. 4. Обучения и образования. 5. Культуры. 6. Народных обычаев и традиций. 7. По делам молодежи[58].
КдФ руководила работой Домов немецкого труда, организовывала доступ «простым людям» к ценностям культуры (создание любительских театров, распространение удешевленных билетов в театры и на концерты и т. д.), культивировала массовый спорт, организовывала путешествия, способствовала развитию туризма как формы проведения отпуска[59].
Организацией «Крафт дурх фройде» были созданы собственные театры, закуплены или построены туристские пароходы (вовремя войны они оказались вполне подходящими для использования в качестве военных транспортов или госпитальных судов), возведены многочисленные дома отдыха и пансионаты на побережье Балтийского и Северного морей, в частности на острове Рюген (в военных условиях они были быстро приспособлены для госпиталей)[60]. /211/
Масштабы деятельности КдФ были весьма значительны. В 1934 г. в поездках, организованных обществом, участвовало 2 млн человек, в 1935 — 3 млн, в 1936 г. — 6 млн и т. д.[61]
В финансовом отношении участие в мероприятиях КдФ было вполне доступным для лиц с низкой заработной платой. При среднем заработке в промышленности в 130–140 рм 14-дневная поездка по маршруту Берлин–Женевское озеро стоила вместе с питанием и обслуживанием 65,50 рм, недельная поездка Берлин-Северное море — 35,00 рм, круиз вокруг Италии — 155,00 рм и т. д. Стоимость билетов на театральную постановку или симфонический концерт, распределяемых через КдФ, составляла 0,70 рм на любое место. Посещение заводских концертов, заводских вечеров, спортивных курсов, специальных киносеансов ДАФ, участие в туристских группах, в вечерах народного искусства и развлекательных и танцевальных вечерах было бесплатным[62].
Национал-социалисты широко использовали деятельность этой организации для проведения военно-спортивной работы, идеологической обработки трудящихся, в частности культивирования идеи социальной общности немецкого народа и т. д. Но все же главное свое воздействие КдФ оказывала на рабочий класс тем, что как бы впервые делала доступной для него такую форму отдыха, как путешествия, посещение морских курортов и т. д. И хотя этой формой отдыха могли воспользоваться далеко не все, а ее сравнительная дешевизна обеспечивалась за счет страхового и пенсионного фондов[63], а также вычетов из заработной платы, деятельность «Крафт дурх фройде» стала восприниматься значительной частью рабочих как подтверждение тезиса о возрастании роли рабочего класса в фашистском государстве, о социальной эмансипации рабочих, их врастании в «национальное общество».
Все это привело к определенному перелому в отношении рабочего класса к режиму, установленному национал-социалистами. Если, как отмечалось выше, саму передачу власти Гитлеру большинство рабочих восприняло глубоко враждебно и не выступило на борьбу только потому, что было дезориентировано и демобилизовано, то через некоторое время после установления фашистского господства и среди этой части рабочего класса начались колебания. Откровенно враждебное отношение к фашизму стало сменяться настороженно-выжидательным, а у некоторых даже терпимым.
Процесс этот происходил постепенно и тормозился или форсировался различными привходящими факторами.
В-течение первого года своего господства нацистам, насколько можно судить, не удалось добиться сколько-нибудь серьезных успехов в завоевании на свою сторону большей части рабочего класса. Выдвинутая Гитлером в его правительственном заявлении /212/ от 23 марта 1933 г. задача «привлечь симпатии немецкого рабочего к национальному государству»[64] оказалась не выполненной. Именно в это время Геринг говорил в одном из своих выступлений на нацистском собрании в Эссене:
«Пожар все еще продолжается, но он ушел в подполье. С нашей стороны было бы безумным закрывать глаза на этот факт. Но мы отдаем себе отчет, что одного кулака, одного насилия недостаточно. Нужно нечто более сильное, нечто возвышенное: доверие народа должно гарантировать нас от возвращения этой (марксистской. — А. Г.) опасности»[65].
Более того. Как только прошел первый шок, вызванный молниеносным развалом веймарской системы, быстрой унификацией всей общественной жизни и волной национал-социалистского террора, проявления недовольства начали заметно нарастать. Количественная оценка этого процесса весьма затруднена, ибо в то время уже не существовало форм выражения общественного мнения, которые могли бы послужить достоверным материалом для анализа. Тем не менее имеется немало косвенных доказательств, подтверждающих этот вывод.
Во-первых, в его пользу свидетельствует то, что на протяжении всего 1933 г., а также большей части 1934 г. Коммунистической партии Германии, на которую обрушилась основная тяжесть фашистского террора и которая понесла наибольшие жертвы, удавалось сохранить характер массовой организации. По данным, приводившимся на XIII пленуме Исполкома Коминтерна, численность КПГ в это время составляла около 100 тыс. человек — цифра огромная для подпольной партии[66]. Несмотря на потери, понесенные партией в первые месяцы 1933 г., ей сравнительно быстро удалось восстановить свою организацию в большинстве промышленных районов страны и развернуть активную пропагандистскую деятельность. Весьма показательно, что первые номера нелегального центрального органа КПГ газеты «Готе фане» распространялись в количестве около 300 тыс. экземпляров.
Во-вторых, на протяжении всего 1933 и 1934 г. нацистские руководители проявляли в отношении рабочего класса, по крайней мере на словах, подчеркнутую предупредительность, граничившую с заискиванием, что явно свидетельствовало о их неуверенности и опасениях. В частности, была официально провозглашена политика «национального примирения».
«Бывшему врагу, который искренне верил пустым фразам о классовой борьбе и фантазиям интернационала, — заявил в одном из своих инструктивных выступлений руководитель нацистского трудового фронта Р. Лей, — мы протягиваем руку и помогаем ему тем самым подняться»[67].
По инициативе Лея на протяжении всего 1933 и в 1934 г. /213/ состоялась серия визитов нацистских лидеров на крупнейшие предприятия, в ходе которых высокопоставленные посетители вступали в беседы с рабочими, известными в прошлом своими связями с социал-демократами и коммунистами, убеждая их в готовности нового режима забыть прежние разногласия и т. д.
Вопреки позиции части национал-социалистских лидеров, требовавших после разгона профсоюзов ликвидации какой бы то ни было формы организации рабочих, нацистское руководство, считая положение с рабочим классом крайне опасным, сочло необходимым сохранение пусть фиктивных, но все же формально рабочих объединений.
Отражая те споры, которые происходили в первые месяцы после прихода Гитлера к власти среди нацистского руководства, Лей говорил впоследствии в одном из своих выступлений:
«Легче всего было бы просто запретить любые объединения, будь то союзы предпринимателей, будь то профессиональные союзы, разгромить их, создать на их месте хаос... Однако, с точки зрения перспективы, подобный путь был бы неправильным. Нет ничего опаснее для государства, чем бездомные люди, которых лишили органов по защите их интересов (а именно такими считали рабочие свои профсоюзы) и отстранили от участия в возрождении государства.
Такие люди неизбежно стали бы жертвой беспардонных клеветников и источником постоянных волнений. При помощи насилия можно убить человека, но не изгнать из его ума, из его сердца идеи».
Был избран другой путь, «путь руководства и помощи сближению рабочих с новым государством и национал-социализмом»[68].
При обращении с рабочим классом в гораздо меньшей степени применялся безудержно хвастливый тон, господствовавший в нацистской пропаганде в целом, всячески подчеркивались трудности, с которыми приходится сталкиваться немецкому рабочему, в связи с этим превозносились его терпеливость и самоотверженность. Показательно с этой точки зрения выступление Геббельса по радио 13 апреля 1934 г.
«В эти месяцы, — говорил он, — рабочий, налаживая наше производство, был вынужден удовлетворяться такой заработной платой, которая ни в коей мере не была достаточна для поддержания жизненного стандарта, соответствующего высокому культурному уровню нашего народа. И он выполнил поставленную перед ним задачу с беспримерным героизмом»[69].
Всякого рода славословий в адрес рабочего класса было немало и на более поздних этапах фашистского господства. Однако более поздние славословия, при всей их слащавости, не носили на себе такого отпечатка внутренней неуверенности, как в 1933 — 1934 гг.
Некоторые выводы позволяет сделать и сравнение результатов /214/ избирательных фарсов, разыгрывавшихся время от времени нацистскими руководителями.
В ноябре 1933 г. гитлеровское правительство, чтобы создать видимость всеобщей поддержки своего политического курса, провело плебисцит, в ходе которого был поставлен вопрос о «доверии». Плебисцит проходил в обстановке крайнего террора и беспардонной фальсификации. Официальные данные о результатах голосования выглядели следующим образом[70]:
Число имевших право голоса |
45 127 978 |
Ответивших «да» |
40 588 804 |
Ответивших «нет» |
100 181 |
Недействительных голосов |
2 100 181 |
Воздрежавшихся от голосования |
1 688 932 |
Поскольку воздержание от голосования требовало в царившей тогда обстановке большого гражданского мужества, всех или но крайней мере большинство из тех, кто не принял участие в плебисците, следует причислить к числу явных противников режима.
Вместе с недействительными голосами число немецких граждан, отказавших в доверии нацистскому режиму, составило, таким образом, даже по официальным данным, около 4,5 млн человек.
В августе 1934 г. был инсценирован еще один плебисцит, в ходе которого на «голосование» было поставлено утверждение Гитлера на посту президента и канцлера. Плебисцит проходил точно в такой же атмосфере, что и предыдущий. Тем не менее его результаты заметно отличались от результатов первого[71].
Число имевших право голоса |
45 202 667 |
Ответивших «да» |
38 124 030 |
Ответивших «нет» |
4 275 248 |
Недействительных голосов |
868 543 |
Воздрежавшихся от голосования |
1 934 846 |
За 9 месяцев, отделявших первый плебисцит от второго, количество граждан, выступивших, несмотря на террор, нарушение тайны голосования и прямую фальсификацию, против фашистского режима, возросло более чем в два раза. Одновременно увеличилось число воздержавшихся и подавших недействительные бюллетени. Всего число отказавшихся поддержать гитлеровские порядки превысило 7 млн человек (рост на 2,5 млн).
В марте 1933 г. в соответствии с еще не отмененным законодательством Веймарской республики на предприятиях и в учреждениях состоялись перевыборы фабрично-заводских комитетов. Перевыборы эти обернулись серьезной политической неудачей для национал-социалистов. НСБО получила в среднем по стране /215/ около 25% поданных голосов. Но и этот результат был достигнут лишь благодаря высокому проценту голосовавших за кандидатов НСБО на предприятиях, на которых большинство коллектива составляли технические специалисты и служащие.
Итоги голосования вызвали среди деятелей НСДАП такой переполох, что они распорядились отложить выборы на предприятиях, на которых они еще не были проведены. 4 апреля был издан закон, откладывавший все выборы в фабзавкомы до конца года. Затем фабзавкомы были вообще распущены[72].
Аналогичные но характеру результаты показали проведенные по распоряжению фашистских властей весной 1934 г. выборы в «советы доверенных». Несмотря на тщательную подготовку, выдвижение «популярных» кандидатов, запугивание инакомыслящих и т. д., эти выборы закончились сокрушительным поражением национал-социалистов. Поскольку выдвигаться могли только нацистские кандидаты, рабочие ряда предприятий либо уничтожали розданные им бюллетени, либо вписывали в них фамилии членов прежних фабрично-заводских комитетов, в том числе узников концентрационных лагерей, либо подавали незаполненные или перечеркнутые бюллетени. По данным журнала «Коммунистический Интернационал», на кабельном заводе Сименса из 5200 розданных бюллетеней 790 были перечеркнуты, а 1040 подано пустыми. На металлическом заводе «Гаспар» из 1800 рабочих, имевших право голоса, 490 воздержались от голосования, а 889 бюллетеней оказались перечеркнутыми. На электроламповом заводе «Осрам» из 5500 бюллетеней 1100 были порваны, 2112 перечеркнуты. На шахте «Вольфсбанк» — из 1357 бюллетеней недействительными оказались 1116 и т. д.[73]
Общие результаты выборов оказались настолько уничтожающими, что нацистские власти запретили прессе даже упоминать о том, что выборы вообще состоялись. Только примерно через год в своем майском обращении 1935 г. Р. Лей был вынужден признать, что в 1934 г. в выборах на предприятиях приняли участие едва 40% всех имевших право голоса[74]. А о том, сколько из них проголосовало против, Лей даже не упомянул. По неофициальным же данным, в целом на выборах в «советы доверенных» национал-социалисты получили от 7 до 20% голосов всех рабочих и служащих, участвовавших в голосовании[75].
Выборы, проведенные весной 1935 г., несмотря на еще более активную подготовку к ним со стороны нацистских властей, опять-таки показали, что большинство рабочего класса не приемлет нацистский режим.
В майском обращении 1935 г. тот же Лей хвастливо заявил, /217/ что во время вторых выборов в «советы уполномоченных» за кандидатов НСДАП проголосовало 82% рабочих и служащих. Информационная служба ДАФ еще больше приукрасила цифры, выдвинув утверждение, что выборы 1935 г. принесли НСДАП 84,5% голосов при участии в голосовании 90% имевших право голоса[76]. Однако, как следует из секретного донесения Мартина Бормана от 27 апреля 1936 г., ставшего известным уже после войны, на многих предприятиях в выборах участвовало менее 50% всех работников. Сам Борман утверждал, что официально опубликованные цифры «фальсифицируют картину»[77].
По неофициальным данным, итоги выборов на отдельных крупных предприятиях выглядели следующим образом[78]:
|
Имеющих право голоса |
Голосовавших |
«Ашингер» (Берлин) |
3500 |
1416 |
«Хапаг» |
100 |
2120 |
«Демаг» (Дуйсбург) |
12000 |
5973 |
«Даймлер-Бенц» |
1470 |
878 |
«Блом унд Фос» |
6000 |
3960 |
«Лойна» |
15472 |
10390 |
«Сименс» (Берлин) |
52000 |
39275 |
«Крупп» (Эссен) |
35334 |
29437 |
На ряде предприятий нацистские кандидаты вообще были провалены. Не случайно выборы «советов уполномоченных», проведенные в 1936 г., стали последними в фашистской Германии.
В то же время выборы 1935–1936 гг. показали, что, несмотря на стойкую антифашистскую позицию ряда крупных отрядов рабочего класса, сила сопротивления рабочих гитлеровскому режиму стала ослабевать. Сказавшееся к этому времени общее улучшение конъюнктуры, заметное уменьшение безработицы в сочетании с всеобъемлющей фашистской пропагандой начали оказывать свое дезориентирующее влияние. Возможности же противостоять этому воздействию постоянно уменьшались. Серия новых тяжелых ударов по подпольному коммунистическому движению, значительное совершенствование нацистского аппарата слежки существенно затруднили деятельность нелегальной КПГ и сохранившихся подпольных групп социал-демократической партии.
С наибольшей силой все это сказывалось на молодых рабочих, попавших под влияние национал-социалистов еще школьниками и получивших работу, как они считали, благодаря мероприятиям нацистского режима. Возросшая дезориентация молодого поколения приводила к множеству семейных трагедий: было зарегистрировано большое число случаев, когда дети не только выступали /217/ против родителей, стойко придерживавшихся революционных, классовых убеждений, не только рвали с ними, но и доносили на них.
К 1936 г. этот процесс заметно усилился[79]. Через систему ДАФ и КдФ национал-социалистам удалось добиться той или иной формы «консенсуса» с большинством рабочего класса. В этом свете вывод Брюссельской конференции КПГ, которая отмечала в своей резолюции, относящейся к этому времени, что недовольство масс
«сопровождается начавшимся процессом активизации рабочих на предприятиях, что, в свою очередь, оказывает влияние на остальные слои населения и создает возможность сплочения всех сил, направленных против гитлеровской диктатуры»[80]
, выглядел чересчур оптимистичным.
Стачечные выступления немецких рабочих, состоявшиеся в 1935–1936 гг, при всем своем героическом характере (участие в забастовках при фашистском режиме требовало очень большого мужества) были не столько предвестниками нового мощного подъема антигитлеровской борьбы, сколько арьергардными боями рабочего класса, понесшего серьезное политическое и идейное поражение.
Об этом свидетельствовало очень многое. Со все большими трудностями начала сталкиваться массовая работа подпольной компартии. Пополнение расстроенных нацистской охранкой рядов происходило уже не так быстро. Стала заметно сокращаться численность нелегальной КПГ, количество ее ячеек на предприятиях. То же самое, но в еще большей степени, происходило с социал-демократическими организациями.
Заметно более уверенным и решительным стал тон нацистских деятелей, занимавшихся рабочим вопросом.
Отражением этого процесса можно в какой-то мере считать и результаты выборов в районах с немецким населением, находившихся за пределами Германии. Так, например, саарский плебисцит со всей очевидностью показал, что на этот раз, в отличие от прежних выборов, нацистам удалось осуществить серьезный прорыв в ряды рабочих, прежде голосовавших за коммунистов и социал-демократов. Значительная часть рабочих-избирателей высказалась за нацистский лозунг «Домой в империю», хотя присоединение Саара к Германии означало в тех условиях распространение на эту область системы тоталитарного террора и ликвидацию традиционных демократических и социальных завоеваний рабочего класса.
Выборы, происходившие в эти годы в данцигский сенат, свидетельствовали о постоянном росте позиций местной НСДАП, происходившем сперва за счет данцигских буржуазных немецких /218/ партий, а затем, спустя несколько лет после прихода Гитлера к власти, и за счет рабочих, и прежде всего социал-демократической партии. Конечно, как в Сааре, так и в Данциге нацисты перед выборами создавали атмосферу террора. Однако в целом их итоги отражали истинное положение вещей.
Нарастание недовольства и соответственно антифашистских настроений наметилось несколько позже — в 1938–1939 гг. в связи с перебоями в снабжении продовольствием, резким усилением интенсивности труда и ослаблением эффективности главного пропагандистского козыря нацизма — ликвидации безработицы, воспоминания о которой начали со временем покрываться дымкой.
Однако предвоенные внешнеполитические успехи гитлеровского правительства, обусловленные политикой умиротворения, проводимой правящими кругами Англии, Франции и Соединенных Штатов, а затем военные успехи «третьей империи» на первом этане войны вызвали такую волну национализма и шовинизма, что она на время смыла проявления недовольства и, более того, привела в фашистский лагерь новые отряды населения, в том числе и рабочего класса.
Отход рабочих от позиции «консенсуса» на следующем этане был уже связан с переломом в ходе войны в результате поражений нацистских армий на советско-германском фронте и со все более очевидным приближением неизбежного краха «третьей империи».
В целом можно сказать, что рабочий класс Германии проявил наибольшую устойчивость против фашистской инфекции, поразившей германское общество, последним из всех классов и прослоек поддался ей и первым начал выздоравливать. Тем не менее было бы неверным замалчивать, что на определенном этапе большинство рабочего класса Германии, в том числе и его организованной части, став в условиях победы нацизма объектом обработки, как практической, так и идеологической, потеряло ориентировку и, пусть на небольшое время, склонилось к поддержке режима, являвшегося самым смертельным врагом трудящихся.
Это обстоятельство имеет важнейшее значение с точки зрения объективной оценки возможностей фашистской диктатуры. С одной стороны, оно показывает, что при определенных условиях режим фашистского типа может прийти к власти путем прямого насилия, вопреки воле подавляющего большинства населения, и в частности рабочего класса, а затем, уже после этого, прибегая к разнообразным методам государственного социального маневрирования, привлечь на свою сторону большую или меньшую часть трудящихся. С другой стороны, из него следует, насколько велики в нынешних условиях возможности идеологической обработки и дезориентации масс, в том числе и их наиболее организованной части. Возможности эти тем больше, чем меньше или менее эффективно противодействие этой обработке со стороны классовых, революционных сил, ибо одно только положение рабочего класса в обществе и его место в производственном процессе сами по себе не предопределяют ни выработки адекватной идеологии, ни выбора правильных политических позиций. /219/
Реалистическая оценка позиции большинства рабочего класса в период нацистского господства ни в коей мере не умаляет значения той героической, самоотверженной борьбы, которую вели все эти годы лучшие представители немецкого пролетариата, его авангарда. Напротив, на этом фоне она только и может быть оценена должным образом. Ведь бороться приходилось не только против настоящих врагов — национал-социалистов и стоявших за их спиной правящих классов, против их аппарата насилия, превосходившего по своим масштабам и эффективности все, что-либо известное в истории. Бороться приходилось и против настроений безысходности и капитулянтства, распространившихся среди значительной части организованных рабочих, против идейного замешательства и прямого ренегатства, за обманутых людей, в том числе и носивших ненавистную коричневую форму со свастикой на рукаве.
Эта борьба велась на протяжении всех лет фашистского господства[81]. Кровавые репрессии время от времени ограничивали размах борьбы, но положить ей конец они были не в состоянии. Нацисты сталкивались с сопротивлением повсюду: на предприятиях, в жилых кварталах, в массовых фашистских организациях, в которых проводили работу антифашисты. В эмиграции и внутри страны, на свободе и в заключении они делали все, чтобы помочь немецкому народу, немецким трудящимся очнуться от фашистского наваждения, возвратить ясность взгляда и трезвость суждений[82].
Серьезным испытанием для антифашистского авангарда немецкого рабочего класса явилась гражданская война в Испании. В этой первой большой вооруженной схватке с фашизмом немецкие антифашисты убедительно доказали свою решимость довести до победного конца борьбу с силами крайней реакции, овладевшими Германией и грозившими всему человечеству. Из 6 тыс. немецких антифашистов, защищавших Испанскую республику, погибла почти половина. Среди них были виднейшие деятели немецкого рабочего движения вроде Ганса Баймлера — комиссара XI Интернациональной бригады.
Фашистская интервенция в Испании, активное участие в ней германского фашизма дали толчок новому подъему движения сопротивления в самой Германии, ослабленному в результате нескольких лет непрерывного террора. Свидетельствами этого подъема явились, в частности, массовая явка добровольцев из Германии в испанскую республиканскую армию и успешный сбор средств в пользу Испанской республики среди немецкого населения.
В ходе совместной борьбы против врагов Испанской республики /220/ крепло единство антифашистов, и прежде всего антифашистского рабочего движения[83].
Следующей высшей точки волна борьбы против фашизма достигла после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз и особенно после первых крупных поражений фашистских армий на Восточном фронте. Усиление забастовочного движения весной 1942 г., активизация подпольной деятельности многочисленных групп антифашистов — Шульце-Бойзена-Харнака[84], Зефкова-Якоба–Бастлейна[85], Нойбауэра–Позера[86], антинацистского немецкого народного фронта, антифашистской рабочей группы Средней Германии, Европейского союза и т. д., создание в 1943 г. немецкими военнопленными Национального комитета «Свободная Германия»[87], участие немецких антифашистов в партизанском движении в Советском Союзе, а также в Польше, Югославии, Франции, Норвегии и других оккупированных нацистами странах — все это свидетельствовало о том, что антифашистский дух немецких трудящихся, и прежде всего немецких рабочих, жив, несмотря на долгие тяжелые годы нацистского господства[88].
И если в целом рабочий класс до конца войны так и не освободился от нацистского дурмана и не поднялся на активные и решительные действия, направленные на свержение фашистского режима и революционный выход Германии из развязанной нацистами второй мировой войны, то во всяком случае все большие отряды рабочих переходили на позиции активного сопротивления нацистам, создавая тем самым условия для развертывания подпольного движения сопротивления. Соответственно на эти отряды рабочих и обрушивалась вся тяжесть репрессий нацистского режима.
«Кто вынес главную тяжесть освободительной борьбы? Все исследования и источники дают ясный и недвусмысленный ответ. Наибольшую активность проявили рабочие, которые также, это необходимо отметить со всей объективностью, понесли наибольшие жертвы».
Автор этих слов — известный западногерманский публицист и исследователь Г. Вайзенборн достаточно глубоко изучил историю германского движения сопротивления фашизму, чтобы с полным основанием сделать такой вывод[89].
Примечания