Тот факт, что г-н Хлебников подготовил ответ Илье Смирнову, вызывает удивление: зачем? Дело в том, что все, кто хоть немного знаком с нынешней российской академической (видимо, нужно уточнить – гуманитарной) средой, знает, как много разных сборников выпускается просто для галочки. Потому что нужно улучшить отчетность, потому что в научных и научно-педагогических коллективах есть обязательные показатели по конференциям, круглым столам, сборникам... И все понимают, что большая часть подобных сборников выпускается лишь затем, что их нужно выпустить для отчета. Никто к ним не относится серьезно, никто их не читает. Ну, выпустили очередную липу. Ну, попалась она на глаза чересчур въедливому рецензенту Смирнову. Ну, скоро все об этом забудут. Ведь все всё понимают. Кушать-то научным работникам тоже нужно, и смотреть на качество этих изданий некому и незачем. Никто, наверное, и не помнит (или старается не вспоминать?) те времена, когда научную статью вынашивали годами, а про монографии уж и говорить не приходится.

Но г-н Хлебников, видимо, верит, что его отдел выпустил настоящий научный труд и искренен в своем негодовании. Очень жаль. Потому что придется нарушить принятые в академическом сообществе правила игры.

Если хотите, чтобы к вашему труду относились как к научному, сначала потрудитесь, чтобы он соответствовал критериям научности. Разве можно всерьез спорить с человеком, который считает, что получил свое знание «через откровение» (с. 135-136), «шестое чувство» (с. 177, 182)? Вы себе представляете физика или химика, который нечто подобное заявит своим коллегам? Правильно: его засмеют. Вот и редакторы сборника «Знание и вера в философском дискурсе» оказались высмеянными.

Поэтому все нижеприведенное – не дискуссия (она в данном случае не имеет смысла). Это постановка диагноза.

Итак, перед нами сборник рефератов. Жанр реферирования предполагает максимальную отстраненность. Но абсолютно беспристрастным быть невозможно: именно автор реферативного обзора выбирает и книгу для реферирования, и что именно из нее описывать и цитировать; он, вставляя отдельные предложения или абзацы от себя, волей-неволей выражает свое отношение к произведению. И авторы нашего сборника здесь не исключение. Они называют Лайтмана ученым (с. 170), утверждают, что развитие гуманитарных наук на основе православного мировоззрения является выходом из современного кризиса (с. 11), называют слова Ильина о необходимости религиозной веры всем людям актуальными (с. 57) и т.д. и т.п. Так что заявления г-на Хлебникова в его ответах И. Смирнову о беспристрастности – это просто попытка обмануть доверчивого читателя.

Но оставим в стороне вопрос о беспристрастности. Где в правилах реферирования сказано, что читатель должен быть поставлен в ситуацию, когда он не может понять, где пересказ реферируемого источника, а где слова автора обзора? А такое в сборнике встречается на каждом шагу.

Г-н Хлебников очень любит сравнение со школьниками и студентами – даже они, мол, знают!.. Когда я как преподаватель философии даю студентам задание прочитать и законспектировать книгу или статью, то обязательно подчеркиваю, что нельзя конспектировать все подряд, нужно выписывать основные мысли, нужно находить аргументы, приводимые автором в подтверждение отстаиваемых положений, отмечать противоречия. Читая книгу, ее нужно анализировать. Это основа нормальной научной работы. К сожалению, некоторые авторы сборника так стараются выдержать принцип беспристрастности, что забывают об этих элементарных научных нормах, без соблюдения которых реферат нельзя назвать научным трудом.

Г-н Хлебников может бесконечно повторять, что коллектив инионовского сборника (в редакционную коллегию сборника наряду с к.филос.н. Г.В. Хлебниковым входят к.филос.н. Л.А. Боброва и д.филос.н. И.С. Андреева) только цитирует авторов и пересказывает их точку зрения. Но, во-первых, в сборнике есть предисловие, четко и недвусмысленно демонстрирующее точку зрения составителей (они же являются авторами 7 из 9 обзоров сборника). Честно говоря, прочтя это предисловие, все остальное можно не читать, так как уже в нем авторы-составители подписали себе смертный приговор как ученым. Г-н Хлебников сетовал на то, что читатели не могут сами ознакомиться со сборником, но мы им поможем. Мы взяли на себя труд отсканировать предисловие (см. приложение): читайте и делайте выводы. Во-вторых, авторы-составители подбирали книги, решая, какие из них соответствуют критериям научности (ведь это сборник научных трудов!), и какие – наиболее значимы. Так и должно быть – это нормальная редакторская работа. Но по ее результатам – по отбору материалов – судят и о редакторах-составителях. В-третьих, как мы уже говорили, абсолютной беспристрастности не бывает. Даже при реферировании книги материал подается определенным образом.

То есть именно составители решили, что «труды» М. Лайтмана заслуживают внимания. Именно они включили обзор этих «трудов» в сборник, посвятив им 23 страницы из 190. Именно г-н Хлебников написал этот «обзор», в котором нет ни следа анализа и, как следовало бы ожидать, критики Лайтмана. И именно составители сборника и лично г-н Хлебников несут ответственность за написанное. Пора уже предвидеть, «как наше слово отзовется…» Или вы всерьез думаете, что можно без ущерба для науки одинаково беспристрастно излагать научную теорию и псевдонаучную чушь? А в школе, наверное, якобы без ущерба для науки, можно излагать эволюционную теорию Дарвина и креационизм как равноценные теории? Или же вы думали, что читатель сам поймет, что составители сборника не согласны с Лайтманом? – Сомнительно.

Будьте честны: возьмите на себя ответственность. Или эта черта не является обязательной для православного философа?

Почему православного философа? – Красной нитью через весь сборник проходит идея о необходимости «развивать гуманитарные науки на основе православного мировоззрения» (с. 11), ведь «вера в Бога является условием и основанием познания мира и человека» (с. 65).

Составители сборника протаскивают в науку религиозную веру. Слабые попытки, предпринятые зачем-то в предисловии, перечислить различные значения слова «вера» (см. с. 5-6) кажутся лишь данью традиции. Слишком уж легко авторы перескакивают с разговора о «вере-правде – синониме истины небесной» на «веру в законность демократии», никак не оговаривая произошедшую подмену. Да и зачем? Читателя нужно подготовить к главному – к разговору о религиозной вере. Составители сборника должны признать, что либо просто не умеют работать с понятиями, либо сознательно занимаются подменой.

Однако почти нет сомнений в том, что они все понимают. C их точки зрения, «возможным выходом из кризиса {экологического, экономического, социального и т.д.} является обращение к религии и Церкви», ведь «религия явилась для нас единственным надежным средством сохранения “человеческого в человеке” и единения покинутых в этом мире одиноких сердец» (предисловие, с. 7). Вряд ли после этих абзацев читатель, внимающий о «роли веры в науке; {о том,} может ли наука хотя бы поверить в свою способность помочь религии в ее борьбе за оздоровление нравов?» (с. 7-8) усомнится, в каком значении употреблено слово вера. Кстати, последняя цитата вам ничего не напоминает? – Классический вопрос на экзамене: «К какой эпохе можно отнести выражение “Философия – служанка богословия”?» Правильный ответ – Средневековье. Или уже пора отвечать – Россия XXI века?

С этой точки зрения, просто оазисом в пустыне смотрится глава из книги Л.А. Микешиной, помещенная в сборнике. Ведь несмотря на эклектичность позиции ее автора, нельзя не признать, что здесь анализируется «вера как субъективная уверенность в эпистемологии» (с. 144), «“рациональная” нерелигиозная вера» (с. 150). И автор уж точно не может быть заподозрена в пропаганде православной теологии вместо науки.

Спору нет, человек свободен верить во что угодно. Хотите верить, что род, нация, племя – явления одного порядка и основаны на животном инстинкте (с. 6), – верьте. Ваше право. Хотите верить, что «закон прочерчен извне для всего живого» (с. 6), – верьте. Но только не называйте это наукой и не ждите, что вас будут считать учеными. Как известно, наука возникла в противовес религии, как отказ от объяснения окружающего мира через господство сверхъестественных сил. А в сборнике перед нами – мракобесие, а не наука. Искренняя, во-видимому, вера составителей сборника в свою правоту ничего здесь не меняет.

«Система морали, сложившаяся в мировых религиях, положивших начало новым цивилизациям, зовущим к идеалу, способствует спасению человека. В тысячелетнем православии вера в энергийную благодать богообщения сформировала характерные для нас базовые духовные ценности» (предисловие, с. 6).

Обратите внимание на ещё одну принципиальную установку составителей: в сознание читателя закладывается идея, господствовавшая в средневековье, – без веры в бога не может быть морали, если ты не веришь в бога – ты безнравственен. Именно эта идея сейчас насаждается РПЦ и протаскивается в науку под вывеской «духовности», которой якобы тоже не бывает без религии. Скольких же людей тогда придется объявить безнравственными и бездуховными!

Составители сборника ничтоже сумняшеся обвиняют в безнравственности и бездуховности не только атеистов, но и светскую культуру как таковую.

«Природа человека находится в падшем состоянии, которое с помощью Божией можно преодолеть. В светской модели существуют два взгляда на природу человека: природа человека имеет общие корни с животным миром или она идеализируется. Оба взгляда развивают попустительское (здесь и далее в цитатах выделено мной. – М.С.) отношение к человеку» (с. 20).( Трудно определить, чья это точка зрения: Л.А. Бобровой (автора обзора) или И.А. Подоровской (реферируемого автора)? Но в данном случае это совершенно не важно. И любому мало-мальски грамотному человеку известно, что существует и другая светская точка зрения). «Отношение к смерти также различно в этих моделях. Христианская антропология постулирует неуничтожимость человеческой личности. Смысл человеческой жизни – это соединение с Богом. В светской модели со смертью тела наступает и смерть психики. Жизнь человека становится вполне безответственной и сдерживается только социальными институтами и общим уровнем культуры человека» (с. 20-21).

Конечно, это ведь христианские мыслители, «осознав любовь (как эрос) как главную созидательную силу Вселенной, … стремились убедить враждующее с самим собой и с природой человечество образумиться и строить жизнь по ее законам» (с. 117). «Человек должен всю свою жизнь возрастать в духовном плане. А это возможно через приобщение к Церкви….» (с. 65) А «…без веры в Бога жизнь человека становится бесплодной, пошлой и разрушительной – мнимой жизнью, ведущей к бесчисленным страданиям и всеобщему разложению» (с. 58).

Таким образом выходит, что неверующий (более того – просто не православный) безответственен, аморален и т.п. Авторы не могут не знать философской классики от Эпикура до Сартра, в которой давно уже опровергнуты эти выдвигаемые против атеистов бредовые обвинения. Но дело не только в философии. В окопах Второй мировой войны, в сталинских и гитлеровских лагерях были и верующие, и атеисты, и этот опыт однозначно показывает: стойкость и мораль конкретного человека совершенно не зависит от того, верит он в бога – или нет. Зато, как известно, на пряжках солдат вермахта было написано: «С нами бог»… Составителям сборника явно не по нраву придутся эти примеры.

В сборнике отмечается:

«Духовной причиной научного кризиса следует считать то, что “большинство «людей науки»” утратили ощущение присутствия в природе ее Творца, что было характерно для основоположников новоевропейской науки (Галилей, Паскаль, Ньютон, Ломоносов) и великих ученых XIX и первой половины XX веков». Несомненно, что морально-этический уровень понизился как среди населения России в целом, так и в научных кругах, причем не в меньшей степени» (с. 29). Ведь «вера в Бога является условием и основанием познания мира и человека» (с. 65), а «религиозность – неотъемлемое основание сути философского мышления» (с. 74).

Перед нами – либо глупость, либо сознательная ложь. Резкое падение «морально-этического уровня» связано как раз с тем периодом в жизни нашей страны, когда после развала СССР началось т.н. «духовное возрождение», вернее – реставрация дореволюционного влияния церкви на общественную жизнь. Но, отнюдь не идеализируя позднесовесткую (послесталинскую) действительность, ответьте честно на простой вопрос: когда больше убивали, предавали, насиловали и воровали, – до «духовного возрождения» или с его началом? – То-то же!

И еще раз о волшебном движении рук (простите, слов):

«С другой стороны, существует мощное стремление, нацеленное на разрыв диалога. Религия рассматривается как тормоз на пути современного прогресса, а возрождение Церкви воспринимается как угроза демократическим ценностям, оценивается в понятиях тоталитаризма и преследуется почти аналогично тоталитарному прошлому» (предисловие, с. 8-9). Грамотный студент-психолог или социолог вам объяснит, как оценочные высказывания влияют на ответ человека в анкете. Никто ведь не хочет вернуться к тоталитарному прошлому, значит, вы должны выбрать вторую тенденцию – «в стремлении к диалогу религии с наукой и с философией в решении современных проблем человечества» (с. 8). Но постойте! Разве сейчас в России церковь преследуется? Разве не ИНИОН выпускает этот сборник? Разве не передается церкви музей за музеем? Разве не вводятся в школах религиозные предметы? Разве не открываются в государственных вузах кафедры теологии? Что же нам тогда грозят авторы «тоталитарным» призраком? – Авторы-составители вновь, мягко выражаясь, лукавят.

Напомним горькие сетования авторов предисловия на засилье рационализма: «В философских дисциплинах преобладает философия науки, логика и аналитические теории. Философии как любви к мудрости и практической философии уделяется значительно меньше внимания. <…> Настаивая на зависимости философии от западноевропейской мысли, наши апологеты рациональности напрасно апеллируют к строгой научности западной философии, выраженной в логических понятиях…» (с. 8). После этого становится понятным выбор реферируемых авторов. Ведь их оценочные суждения вполне однозначны и практически полностью совпадают с позицией составителей: «Плоды секулярности были горькими, и в конце концов греческий мир ими отравился. Прямым его следствием стало распространение материализма и прагматизма, доступные среднему уму рассуждения, которые стали тоже именоваться философией» (с. 137).

Таким образом, составители сборника прямо отказываются от науки, а тем самым – и от философии. Если так, то почему они работают в ИНИОНе, а не, скажем, в Свято-Тихоновском богословском институте? Если для них не существует секулярной философии, если она, по их мнению, вредна, если она для них – только рассуждения для среднего ума, то дальше говорить с ними смысла не имеет. А если они не согласны с этой позицией, то почему антинаучный бред обозревается в «сборнике научных трудов» из серии «Проблемы философии»?

Но проследим за волшебной палочкой еще немного и посмотрим на образовательную и политическую программу, которую нам предлагают составители сборника:

«Защищая возрождение сакральных ценностей православной нравственности, русская Церковь занимает твердую позицию. Но возможности ее не безграничны. Государство и общественные организации медлят, возможно, уступая апологетам толерантности, страшащимся повредить душевному покою иноверцев» (предисловие, с. 7).

«В условиях мирового системного кризиса задача самоидентификации русской православной философской мысли становится требованием не только культурным и нравственным, но и политическим. … В беседах содержится идея будущего курса философии для вузов России, способного прийти на смену эклектичным постмарксистским программам» (с. 134). То есть мало нам предмета «Православная культура» в школе, давайте еще и в вузах введем православную философию.

А что делать с верующими других религий?

Ответ: «И.А. Подоровская подчеркивает, что молодежи необходимо оказать поддержку в формировании православного мировоззрения через православно ориентированные курсы в вузах, школах, через авторитет подвижников, русских святых. “Изучая такую дисциплину, как, например, «Христианская антропология», молодой человек знакомится с метафизическим назначением человека, с раскрытием смысла бытия как соединения с Богом, обожания, с такими понятиями, как телесная смерть и бессмертие души, с необыкновенно глубоким пониманием брака в христианстве”» (с. 25). И более того: «… перед обществом стоит задача построения концептуальной модели культурно-образовательного пространства России на православных традициях нравственного воспитания…» (уже словами Г. Шестуна, с. 26) .

Ну, что же, теперь все понятно: науку нужно заменить религией, обучение – молитвой, отношения в браке – «Домостроем», а атеисты и неправославные – лишние в России. А это, гг. составители, уже призывы к ксенофобии и религиозной нетерпимости.

Конечно, проблема не в этом конкретном сборнике – такого добра сейчас навалом, и проблема даже не в ИНИОНе РАН. Речь обо всех подобных «ученых», которые просто выполняют идеологический заказ, обслуживая союз власти и РПЦ, способствуя деградации науки и падению образовательного и культурного уровня населения России. Так что оргвыводов не будет. Зря боитесь.

Но в одном вы, г-н Хлебников, правы. Война это идеологическая. И мы в ней по разные стороны баррикад. Цитирую французского философа А. Конт-Спонвилля: «Бой за Просвещение продолжается, и редко он бывает столь своевременным – ведь это бой за свободу» (с. 46). (Как вы такую «крамолу» в сборник-то пропустили?).

И последнее. Уважаемый читатель, спросите первого встречного: зачем существуют философы? Зачем вообще нужна философия? И вам ответят: ну, они размышляют, наверное… но в общем-то можно обойтись и без них, деньги народные зря проедают. Спросите студентов: нужна ли им философия? Они только скорчат унылую рожу. И действительно: такая философия не нужна никому!

ПРИЛОЖЕНИЕ

Предисловие к книге: Знание и вера в философском дискурсе: Традиции и современность. Сб. научных трудов / РАН. ИНИОН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. Отд. философии. – М., 2010. – 192 с.

Тема данного сборника весьма актуальна в условиях системного кризиса глобализма, в котором кризис культуры играет ведущую роль. Этот кризис имеет много составляющих, порождая в том числе проблемы соотношения веры и знания; религии, науки и философии. Сам по себе кризис веры имеет для судеб культуры весьма печальные последствия. В годы советской власти проблема веры считалась решенной. В соответствии с марксистско-ленинской идеологией ничто нельзя было принимать на веру без доказательств, а религиозная вера считалась «опиумом для народа».

Исторически и до наших дней вера не имеет точных определений, а к религиозной вере мы все еще относимся по-советски. Яркий пример тому – недавнее (2008) письмо академиков РАН, в котором православие предавалось анафеме. Вопрос о соотношении веры и знания, влияния веры на судьбы культуры требует не только терминологического прояснения. Заслуживает внимания и его содержание, и его значение для жизнеобеспечения человечества. Четкое определение можно видеть в английском и немецком языках: для обозначения «веры в Бога» (и в нечто возвышенно недоказуемое) используется слово «faith», a «belief» обозначает веру, доверие, мнение, убеждение и много других синонимов. То же характерно для немецкого языка с парой глаголов «glauben» и «trauen».

В русском языке это разделение зафиксировано, хотя и не очень жестко. Как отмечает И.А. Ильин, употребление слова «вера» связано с потребностью верить, присущую всем людям без исключения (верят в предсказания, в людей и т.п.), а в Бога и во все божественное веруют. Веруют далеко не все, ибо верование предполагает в человеке способность прилепиться душою (сердцем, волею и делами) /4/ к тому, что действительно заслуживает веры, что дается людям в духовном опыте, что открывает им некий «путь к спасению».

Показательно, что у разных авторов словарей русского языка даже основное содержание слова определяется неоднозначно. В словаре Фасмера вера трактуется как верность, милостивость, истинность (!); у Даля – уверенность, твердое сознание о предметах высших, духовных, затем Даль приводит ряд синонимов в различных смыслах. В словаре Ожегова на первом месте стоит вера в людей, в свободу, а уже потом – в Бога. Определение «принять на веру без доказательств» содержит в себе сомнение; отметим также, что автор обращает внимание на связку «верой и правдой». Ушаков на первое место ставит веру в Бога и религиозные учения; признает «возможность фиксировать реальность предмета в вере», допускает веру в научную гипотезу. Ефремова дает весьма развернутое познавательное определение веры: признание истины выше аргументов, фактов и логики; истинность недоказуемого; неизвестность предстоящего; в итоге – сознательное верование в Абсолют, Бога и т.п.

В последние десятилетия феномен веры исследуется в контексте общения. В частности, этим занимается сравнительно новая дисциплина – возникшая в 80-е годы когнитивная лингвистика (Ю.С. Степанов, И.А. Мельчук, Н.Д. Арутюнова и др.), исследующая этимологию, развитие и бытование содержания концептов в современном языке, в некотором приближении имеющих и философское значение. Например, в «Словаре русской культуры» академик Ю.С. Степанов отвергает религиозное происхождение веры[1], указывая на некоторую автономность понятия, и в самом широком смысле определяет веру как внутреннюю форму концепта, прослеживая круговорот общения, внушающего доверие, по крайней мере двух субъектов. Отмечается наличие принуждения, категоричности и даже репрессивности внушаемых некоей внешней необходимостью и доверием к одной из сторон общения, порождающих надежду. Предмет веры имеет и безличную объектную составляющую, независимую от субъекта. Вера может приниматься «на слух», побуждаемая очевидными причинами, но также и (особенно в дохристианском опыте) может иметь сокровенное /5/ значение либо мистический опыт как личностное проявление общей веры.

Главным остается вопрос: зачем человеку нужна вера и почему? Для человека как живого существа, погруженного в беспредельность космоса и ограниченного смертностью, воля к жизни обеспечивается не знанием, построенным на доказательствах, исключающих противоречия, а верой-правдой – синонимом истины небесной, основанной на справедливости, представленной интуицией, образом, творческим озарением, закон которой как бы прочерчен извне для всего живого. В итоге можно признать, что без веры жизнь невозможна.

Мы не задумываемся о том, что человек разумный был создан либо развился на основе опыта многих тысячелетий, опираясь на инстинкты, присущие всему живому. Казалось, инстинкты целиком врожденны живым тварям от века и навсегда. Но как животное человек – ужаснее всех других тварей – давно истребил бы самого себя. Однако жажда жизни, реализуемая в воспроизводстве рода, требовала от людей регулирования полового поведения, брака и семьи, а также устанавливала целый ряд социальных табу и ограничений, выраженных в обычаях, обрядах и ритуалах, основанных на верованиях, что стало необходимым как раз для того, чтобы человек разумный реализовался. Инстинкт и потребность единения (ради выживания) рода, племени, нации осуществлялись на основе глубоких архетипичных верований, восходящих к самосознанию, построенному на вере в национальную идентичность и т.п. Можно сказать, что вера – инструмент социальной гигиены.

Система морали, сложившаяся в мировых религиях, положивших начало новым цивилизациям, зовущих к идеалу, способствует спасению человека. В тысячелетнем православии вера в энергийную благодать богообщения сформировала характерные для нас базовые духовные ценности.

Недавняя катастрофа государства, в котором мы живем, разрушив общежитие народа, лишив его цели и смысла существования, привела к кризису ориентации в самосознании, чему весьма содействует навязываемая нам вера в завистливо-кичливый шовинизм соседей, униженность народа бедностью и глумлением сильных мира сего. В результате рушатся основы бытия, и поведение некоторых людей, сравнимое с животным, приобретает прямой, даже зловещий смысл.

Ныне речь идет о варварском отношении к природе и к человеку в условиях глобального истощения ресурсов, о деградации /6/ трудовой этики, о падении нравственных норм и общепринятых правил поведения, об упадке личной морали. Богоборчество, вседозволенность... Чего стоят снятие запрета на промискуитетные и однополые браки, детская порнография, культ бессмысленного потребления и роскоши и т.п. Культ тела и плотских наслаждений, ломка ролевого полового поведения, ослабление абсолютных табу, крушение семьи, разрушение привычных правил внутренних и международных коммуникаций и т.п. – все это мы ныне в существенных моментах переживаем сообща с Европой. У России, естественно, «особенная стать».

Есть ли пути решения проблем, вставших перед человечеством? Возможным выходом из кризиса является обращение к религии и к Церкви. Именно такой выбор сделал народ России. Согласно социологическим исследованиям 80% населения причисляют себя к верующим. Этот факт ставит много вопросов, что не удивительно: после 70-ти лет (три поколения) насаждаемого атеизма, свирепой борьбы с религией этот факт свидетельствует о поисках Бога, о сохранности в народном характере следов православия, о приверженности к традиционным ценностям. У нас («особенная стать») есть одно «преимущество» – следствие горького опыта XX в. Когда советский вариант и сама идея коммунизма уходят из памяти, когда капитализм с его бездной между богатством и бедностью стал нашим «светлым» будущим, а народ обречен на безнадежно скудное выживание, религия явилась для нас единственным надежным средством сохранения «человеческого в человеке» и единения покинутых в этом мире одиноких сердец. А во что верит Запад? В Европе и в США религиозность уходит в прошлое. В обиходе преобладает вера в законность демократии, в политкорректность и безграничную толерантность.

Возрождение в России Церкви, которая активно включается в решение задач, стоящих на повестке дня, – социальных, моральных, воспитательных, экономических (не говоря о вероучительных) – также ставит вопрос о соотношении религии и науки, знания и веры. Защищая возрождение сакральных ценностей православной нравственности, русская Церковь занимает твердую позицию. Но возможности ее не безграничны. Государство и общественные организации медлят, возможно, уступая апологетам толерантности, страшащимся повредить душевному покою иноверцев.

В этой связи актуальным является вопрос о роли веры в науке; может ли наука хотя бы поверить в свою способность помочь /7/ религии в ее борьбе за оздоровление нравов? Несмотря на то что и сегодня широко распространено мнение о несовместимости религии и науки, все больше исследований показывают, что дело обстоит иначе. Неверие в присутствие веры в науке как для постановки исследовательских проблем, так и для обеспечения ее нравственной составляющей, уже не столь авторитетно. Подобный взгляд противоречит истории науки, которая не случайно возникла именно в христианских странах. Подобная позиция противоречит истине и в теоретическом плане. Сегодня в самой науке происходят коренные изменения, которые допускают включение веры в познание мира, а в самой науке все ощутимее просматривается ее нравственная ориентация.

Может ли сегодня философия выразить какую-либо актуальную цель, способную вселить надежду на будущее? К прискорбию, ответ не может быть простым. В философских дисциплинах преобладает философия науки, логика и аналитические теории. Философии как любви к мудрости и практической философии уделяется значительно меньше внимания. В нашем случае и русской философии, аналогичной мысли Серебряного века, предстоит еще и ее «реабилитация»: настаивая на зависимости философии от западноевропейской мысли, наши апологеты рациональности напрасно апеллируют к строгой научности западной философии, выраженной в логических понятиях. Нельзя настаивать и на вторичности русской философии, основанной на логосе как мудрости (Софии), включающем всеполноту познавательных возможностей человека. Философию следует использовать для борьбы с духовным одичанием, усиливая ее педагогический потенциал. Она обязана принять в спасении духовной культуры самое активное участие.

Настоящий сборник содержит три раздела. Первый посвящен вопросам, связанным с возрождением религии и Церкви. Оно встречает различное отношение к себе. В современной культуре, несмотря на провозглашенный плюрализм, наметились две основные, в определенном смысле противоборствующие тенденции. С одной стороны, активно поддерживается возрождение традиционных познавательных и ценностных идеалов. Эта тенденция проявляется в стремлении к диалогу религии с наукой и с философией в решении современных проблем человечества. С другой стороны, существует мощное стремление, нацеленное на разрыв диалога. Религия рассматривается как тормоз на пути современного прогресса, а возрождение Церкви воспринимается как угроза демократическим /8/ ценностям, оценивается в понятиях тоталитаризма и преследуется почти аналогично тоталитарному прошлому.

Второй раздел посвящен отечественным исследованиям веры. Ставя вопрос о соотношении веры и знания, нельзя обойтись без обращения к русской религиозной философии Серебряного века, поскольку именно ее представители наиболее глубоко и всесторонне разрабатывали понятие веры, обосновывали неразрывную связь знания и веры. Традиции философии Серебряного века в советское время продолжил такой выдающийся философ, как А.Ф. Лосев, который в фундаментальной истории античной эстетики и в других работах осветил путь европейской культуры и христианского мировидения.

Вклад шестидесятников в культуру не пропал даром. Их голоса были негромкими (эпоха была другая), но их труд, обогащая культуру, укреплял жизненные и житейские позиции человека разумного. Среди них был Г.С. Батищев, который в те годы был среди молодых философов, вступивших в науку с верой в истинность марксистско-ленинской философии, которая на самом деле, являясь в некотором роде положительным мифом, учитывала стремление народа, лишенного веры, к справедливому и гармоничному общественному строю на земле. В начале 70-х годов определилось его возвращение к традиционным духовным ценностям. На этом пути он был не одинок.

Его более молодой современник В.В. Бычков завершил дело А.Ф. Лосева, который вынужденно остановился на границе между античным и христианским миром. В трудах В.В. Бычкова, получивших мировую известность, представлена история восточноевропейской мысли, начиная от Византии и до наших дней.

Третий раздел посвящен современным исследованиям веры. Источником обращения к феномену веры в постпозитивистской философии стал кризис рационализма. Обнаружилось, что научное знание не до конца рационально: в нем содержатся допущения, недоказуемые средствами научных теорий. Кроме того признается, что разум не является единственным средством познания, что познание не исключает и веру.

Показательным примером контаминации веры и знания является в XXI в. каббала, крупнейший представитель которой М. Лайтман, утверждает, что каббала – не религия, а наука, пользуясь которой человек получает реальные знания как об окружающей его действительности, так и о «невидимом мире». При этом предлагаемые каббалой методы, согласно этому специалисту, /9/ дают возможность человеку достичь такого уровня развития который непосредственно и позитивно влияет на природные и социальные процессы, и человечество в целом способно преодолеть современные кризисы и создать более справедливое общественное устройство на основе высших этических ценностей. /10/