Марина Тимашева: Монография Александра Фомина «Война с продолжением. Великобритания и Франция в борьбе за “Османское наследство” 1918–1923» вышла в издательстве Университет Дмитрия Пожарского. Раскрыв книгу, я переношусь в края, которые вызывают у российской аудитории совсем не военные ассоциации: «В первую очередь речь шла о городе Адалия (Анталья). Итальянский военный корабль высадил десант в Адалии… Итальянские солдаты появились также в Мармарисе, … Фетхие и Бодруме» (129). Как они там оказались, и чем это закончилось, надеюсь, расскажет Илья Смирнов.

Илья Смирнов: Замечательное продолжение бессарабской темы. И название — «Война с продолжением» — замечательно точное. Просто провидческое. Александр Михайлович Фомин рассказывает нам о том, как по окончании Первой Мировой войны победители: крупные хищники, такие как Англия, Франция и помаленьку выдвигавшиеся из–за спины старых колониальных империй на первые роли Соединенные Штаты, средние хищники, такие как Италия, ну и разные мелкие, они все, отталкивая друг друга, рвали на части останки побежденной Османской империи. Или, выражаясь дипломатическим языком, окончательно решали «Восточный вопрос».

«Ллойд-Джордж имел собственные представления о будущем Ближнего Востока». Эксперт британской делегации А. Дж. Тойнби (тот самый, историк) был свидетелем такой сцены: «премьер–министр, склонившись в своем кабинете над грудой бумаг, размышлял вслух: “Месопотамия… так… нефть, ирригация… Месопотамия должна быть наша. Палестина… так… Священная Земля… сионизм… Палестина должна быть наша. Сирия… хм, что там в Сирии? Пусть ее Франция забирает”» (122) «Еще в августе Ллойд Джордж … говорил, что только Великобритания может во имя блага Европы оккупировать турецкие территории до окончательного решения США… Мы не можем быть жандармами всего мира, но мы честно думали, что существовали другие державы, которые могли бы принять участие» (187).

Специально для граждан, склонных всерьез порассуждать о том, что со стороны Антанты вообще и Российской империи в частности Первая мировая война была «оборонительной»: «первым из “тайных договоров”, имевших отношение к разделу Османской империи, стало англо-франко-русское соглашение о передаче России Константинополя, европейского берега Проливов… и Исмидского (Измитского) полуострова» (44). Это важнейшее условие поставки русского пушечного мяса на рынок мировой войны.

Но Россия, совершив революцию и опубликовав тайные договоры, вышла из числа акционеров этого рынка.

А сюжет на турецких курортах в подробном изложении выглядит так. Приказ верховного комиссара в Константинополе Сфорца генералу Элиа:

«Королевское правительство желает оккупировать Адалию, но союзникам нужны причины стратегические или связанные с общественным порядком. В наших интересах получить запрос о нашем вмешательстве для охраны нарушенного общественного порядка. Королевское правительство желает, чтобы Вы, если есть возможность, поскорее спровоцировали такой запрос. Если для этого не хватает необходимых инструментов, я мог бы послать в Адалию албанского бея, вызывающего мое доверие, который отправляется сегодня в Смирну на борту эсминца».

И дальше – реализация.

«…Итальянский военный корабль высадил десант в Адалии “для поддержания общественного порядка, серьезно нарушенного последними событиями” (взрыв бомбы вызвал много жертв в христианском квартале (129)».

Я не провожу никаких параллелей с современными событиями, слушатели этой программы люди неглупые.

В рамках «общественного порядка» Турция должна была фактически прекратить свое существование. «Севрский договор и Трехстороннее соглашение (о “сферах влияния” в Анатолии) были, по существу, смертным приговором турецкому государству. Даже те из сохраненных за ним территорий, которые не входили ни в какую автономию, сферу влияния или зону Проливов, попадали под полный контроль держав-победительниц посредством долговой кабалы и контроля над финансами» (260).

Опять же, оговорим, что ни автор книги, ни рецензент, не выступают апологетами Турции. Османская империя, наряду с другими, несет полную ответственность за мировую бойню и конкретно за массовые убийства христиан на своей территории. И Кемаль Ататюрк, о котором дальше пойдет речь, не мой любимый герой, хотя бы потому, что его программа была замешана на национализме. Но в тот конкретный момент именно он оказался на своем месте. «Ратификация договора вызывала большие трудности. Согласно турецкой конституции, сделать это мог только меджлис. Но его созыв полностью исключался, так как было ясно, что ни один турок, сколько-нибудь привязанный к собственной стране, не проголосует за такой договор» (265). Можно было найти и не привязанных. Они подписали бы что угодно. И подписали. Но встретили неожиданное сопротивление в Анатолии со стороны популярного в народе военачальника, который почему-то не боялся и, что еще удивительнее, не продавался. Сначала его не принимали всерьез: «Турецкое национальное движение во главе с Кемалем – не что иное, как блеф» (202). Но потом-то оказалось, что все очень серьезно, цитирую пострадавших и обманутых, можно сказать, в лучших чувствах международных ростовщиков: «иностранные кредиторы Турции потеряли со времени отделения Анатолии примерно 100 миллионов франков, из которых 70 миллионов должны были достаться французским держателям… Необходимо прекратить подобную ситуацию… Необходимо, чтобы Анатолия перестала сама собой большевизироваться» (304). И как признавал А. Бриан, в этой новой войне, уже не за султана, а за собственную землю: «турецкие солдаты храбры, преданны своей родине и отважно дерутся за каждый вершок земли» (307).

Марина Тимашева: Честно говоря, мне никогда не приходило в голову, что Кемаль Ататюрк был большевиком.

Илья Смирнов: Нет, конечно, ему была ближе Великая Французская революция и, может быть, Петр Первый. Турция и Советская Россия были очень далеки идеологически и имели между собой серьезные территориальные проблемы, о которых речь чуть ниже. Но исторические обстоятельства их объединили. Советская помощь выручила Кемаля в критический момент обороны Анкары. Но «националист» он был тоже очень необычный. Охотно перенимавший всё передовое в Америке и Западной Европе и безжалостно искоренявший в своей стране всякую исконно-традиционную отсталость и мракобесие. Как показано в монографии, он замечательно умел лавировать между странами Антанты, играя на их противоречиях и сепаратной жадности, но при этом сохраняя четкое осознание собственных интересов и независимую политическую волю. Американские планы строительства железных дорог, портов, фабрик, рудников – отлично, но «анкарское правительство… выдвигало жесткие условия возможных концессий – 50-процентное турецкое участие и наем только турецкого административного персонала» (369).

Марина Тимашева: Но я вижу, что действие происходит не только в Турции, но также в Сирии, Ираке и Палестине.

Илья Смирнов: Да, на территориях, которые как раз в это время становились Сирией, Ираком, Палестиной, Иорданией. А вот Курдистану не повезло. Могло бы появиться на карте и такое государство. Но не появилось. Это отдельная интересная тема. «На территории бывшей Османской империи предлагалось создать ряд национальных государств, каждое из которых могло по своему выбору пригласить любую иностранную державу, помощь которой оно хотело бы получить. Такая постановка вопроса была в духе времени, учитывая популярность лозунгов самоопределения» (96). «Территории малых государств и области, населенные национальными меньшинствами… могли сыграть значительную роль во внешнеполитических комбинациях» (106). Арабские лидеры, выступившие в Первую Мировую войну против своего сюзерена, турецкого султана «ожидали определенного вознаграждения за свою помощь Антанте» (43). И были обнадёжены англичанами (46). Но потом претензии на те же земли предъявили французы, и оказалось, что «союз с ней (Францией) был слишком важен, чтобы жертвовать им ради арабского эмира и его сторонников» (177, 171). Куда более трагической оказалась судьба армян, которым тоже было много чего наобещали в порядке компенсации их потерь, но потом Армения оказалась на периферии интересов Антанты, в столкновении уже с новым турецким государством потерпела сокрушительное поражение и в результате «Дашнакское правительство в Ереване само смотрело на Советскую Россию не как на нового врага, а как на “последнюю соломинку”. Красная Армия представлялась единственной силой, способной остановить турок» (274).

И отдельная тема – Греция, которую с огромным трудом удалось втравить в Первую Мировую войну на стороне Антанты из-за сопротивления короля Константина. Короля пришлось свергать, но он сохранил популярность, и после войны создалась такая ситуация: «Никольсон предлагал широкий выбор различных средств “морального” (то есть дипломатического), финансового, экономического и политического давления на Грецию с целью недопущения возвращения Константина или в качестве наказания за это. Э. Кроу добавил к меморандуму Никольсона…, что возвращение Константина неизбежно, но его правительство вынуждено будет продолжать внешнюю политику Венизелоса ввиду полной зависимости Греции от западных держав» (280). Политика состояла, например, в том, что «Венизелос без колебаний согласился отправить две греческие дивизии в Одессу для усиления французского десанта» (112). Как Вы понимаете, у Греции были огромные основания для того, чтобы участвовать в нападении на Россию. А прав оказался Кроу, и при новом правительстве греческая армия продолжала выступать как «орудие Антанты» (255), уже против Турции. Большая война закончилась, пропагандистский туман развеивался и существовали резонные опасения, что солдаты из Западной Европы «не согласятся сражаться, чтобы защитить интересы некоторых международных финансистов» (231). Здесь и пригодились греческие солдаты, воодушевленные на поход вглубь Анатолии призраками то ли Александра Македонского, то ли византийских императоров. Они были разгромлены Кемалем, а расплачиваться за авантюру пришлось греческому населению приморских городов.

Марина Тимашева: А Россия как-то фигурирует в этих событиях, кроме как союзница Турции?

Илья Смирнов: Мы уже упоминали обстоятельства присоединения Армении к СССР. Вообще Кавказ и Закавказье часто привлекал внимание политиков и военных, английских, прежде всего, да и американских. Доклад Харборда. Давалась уничтожающая характеристика трем закавказским правительствам: «Все они коррумпированы и существуют только за счет того, что осталось после развала России. Все они испытывают большевистское влияние, в особенности Грузия» (161).

«В Закавказье к тому же самую неблагоприятную роль сыграло разделение некогда единой территории между тремя враждебными государствами» (160).

«Британия желала видеть сильные независимые государства – отростки (Offshoots) бывшей Российской империи на Кавказе» (74).

А вот большой друг России Д. Н. Керзон: «Каспийское море было в наших руках и стало базой морских операций против большевистских войск. Британские войска занимали весь Кавказ от Черного моря до Каспийского и являлись единственной гарантией мира между соперничающими народами – грузинами, армянами, татарами и русскими» (93).

В этом контексте можно сделать некоторые предположения о том, что ожидало бы Россию в случае победы белых генералов, опиравшихся на Антанту и финансируемых международными ростовщиками.

Марина Тимашева: Давайте уточним. Вы в принципе выступаете против того, чтобы платить долги?

Илья Смирнов: Нет, почему же. Это отдельная серьезная тема, но вкратце она формулируется так. Если я займу у Вас тысячу рублей до следующего четверга, то в следующий четверг, конечно, обязан отдать эту тысячу рублей. И совершенно другое дело – долги профессиональному ростовщику, который дает взаймы под проценты. С моей точки зрения, он ничем не отличается от карточного шулера. Правильно ли отнимать у ребенка фрукты или лекарства, чтобы заплатить прадедушкины долги шулеру? Даже не самого прадедушки, а кого-то, кто наделал долгов от его имени. Если кто считает, что правильно, что ж, это его нравственный выбор. Моя позиция другая, и не только моя, если собрать всех философов и религиозных учителей, начиная с античности, которые смотрели на ростовщиков с презрением, может статься, наша компания будет авторитетнее, чем вся наука «экономикс».

Но вернемся к монографии Фомина. Для нее характерен дипломатический уклон. Конечно, хотелось бы побольше собственно о войне, о том, как были одержаны победы, поставившие дипломатов перед фактом. Но я понимаю, что нельзя объять необъятное. Некоторые сомнения вызывает тезис об «идеализме президента Вильсона» (246), потому что никакого особого «идеализма» из сообщаемых в книге фактов не следует.

Идеалистами во внешнеполитических вопросах были всё-таки несколько иные люди. Кто внимательно читал такого великого американского писателя, как Марк Твен, поймет, что я имею в виду.

«Война с продолжением», вроде бы, книга сугубо историческая, но замечательно прочищает мозги, и по поводу дипломатической «морали», и по поводу того, что «к советам людей, знакомых с обстановкой, прислушивались только тогда, когда эти советы соответствовали общей политической линии» (193), и по поводу организаций, выступающих от имени человечества, вроде Лиги Наций, и по поводу СМИ, которые за 90 лет тоже не стали вызывать больше доверия. Пожалуй, даже наоборот. А в финале – авторитетное мнение Д. Ллойд Джорджа «Народ, который не может защитить свои права и свободы – не тот народ, который сможет выжить в этом мире» (292).