Журнал получает немало откликов читателей на публикации документов Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40-х и начале 50-х годов. Есть среди них и письма с просьбами рассказать о судьбе и взглядах М. Н. Рютина, чье имя сегодня стало своеобразным символом сопротивления сталинизму. По-разному встречены публикации о нем. Так, П. П. Снегирев из г. Усть-Каменогорска и М. В. Буньков из г. Кургана спрашивают: не поторопились ли с реабилитацией членов так называемого «союза марксистов-ленинцев», особенно М. Н. Рютина (см. «Известия ЦК КПСС», 1989, № 6, с. 101—115), ведь они «сопротивлялись линии партии, боролись с Советской властью»? Помогут разобраться в этом страницы политической биографии М. Н. Рютина, подготовленные кандидатом исторических наук, доцентом Б. А. Старковым, а также письма М. Н. Рютина из Верхне-Уральского и Суздальского политизоляторов жене Евдокии Михайловне Рютиной, сыновьям Василию и Виссариону (Вире) и дочери Любе. Подборка выдержек из этих писем охватывает период с сентября 1932 г. по май 1936 г. Они публикуются по машинописным копиям, сделанным в те годы работниками политизоляторов.
«Интеллигентный пролетарий»
Так в одной из анкет ответил Мартемьян Никитич Рютин на вопрос о своем социальном статусе. Как такая, на первый взгляд странная, запись могла появиться в анкете сына Никиты Павловича Рютина, крестьянина-бедняка? Забегая вперед, скажем: он имел для этого все основания.
Родился М. Н. Рютин 13 февраля 1890 г. в деревне Верхне-Рютино Балаганского уезда Усть-Удинской волости Иркутской губернии. Места эти были определены царским правительством для политической ссылки, поэтому вполне естественно, что первыми учителями Мартемьяна стали ссыльнопоселенцы Виноградов и Перепелицин. У них он научился читать и писать. Когда же в соседнем селе открылась начальная школа, пытливый и смышленый мальчуган стал в ней лучшим учеником.
С раннего детства был занят Мартемьян тяжелым трудом — сначала в деревне, затем в городе. Попав в 13-летнем возрасте в губернский Иркутск, работал на кондитерской фабрике Карматских, потом «мальчиком» в мелочной лавке. В автобиографии, написанной в сентябре 1923 г., читаем:
«Приходилось работать с 4 часов утра до 10—11 часов вечера. Меня, тринадцатилетнего мальчугана, старались использовать как взрослого рабочего: я должен был таскать кули с овсом, а иногда и с мукой в лавку, стоять за прилавком, ухаживать за лошадью, чистить ее, возить со двора мусор и прочее»[1].
Трудно сказать, как бы сложилась дальнейшая судьба Рютина, если бы не случайная встреча с ссыльным социал-демократом Б. В. Марковиным, принявшим активное участие в судьбе подростка. Он помог Мартемьяну поступить в Иркутскую учительскую семинарию, познакомил с произведениями русских писателей-демократов. Начало учебы совпало с событиями первой российской революции. По Сибири прокатилась волна революционных выступлений. Как и другие семинаристы, М. Н. Рютин часто бывал на митингах. И хотя в нем «кипела злоба против богачей деревенских и городских, против приставов и городовых»[1], политического смысла происходящих событий он еще не понимал. Окончив семинарию, учительствовал в Шивере, а несколько позже перебрался в Иркутск. К этому времени относится его знакомство с марксистской литературой — работами К.Маркса, Ф.Энгельса, В.И.Ленина, А.Бебеля, К. Каутского. Тогда же, в 1912 г., еще не имея формальной связи с партией, М. Н. Рютин создает марксистский кружок, в котором изучаются произведения основоположников научного коммунизма, публикации «Правды», большевистского журнала «Просвещение». Встречи с ссыльными большевиками П. П. Постышевым, Н. Н. Поповым, острая полемика с меньшевиками в значительной степени определили его политические взгляды: в октябре 1914 г. он вступил в ряды партии.
В годы первой мировой войны М. Н. Рютин был мобилизован в армию. Его, как имеющего необходимое образование, направляют в Иркутскую школу прапорщиков, а после ее окончания в г. Харбин для прохождения службы в полосе отчуждения КВЖД в составе 618-й Томской пешей дружины. Все это время М. Н. Рютин вел революционную пропаганду среди солдат.
В годы революции и гражданской войны
Вряд ли нужно много говорить о смелости, решительности, твердости в отстаивании убеждений — качествах, присущих М. Н. Рютину на протяжении всего жизненного пути. Достаточно лишь маленького эпизода: пало самодержавие, но солдаты Харбинского гарнизона еще ничего не знают. И вдруг на одном из построений М. Н. Рютин во всеуслышание объявляет об этом. Смелого прапорщика отправляют под арест, а взволнованные важной вестью солдаты добиваются его освобождения, отказавшись разойтись с построения.
В начале сентября 1917 г. М. Н. Рютин был избран председателем объединенного Совета рабочих и солдатских депутатов. Тогда же он стал председателем только что оформившегося Харбинского комитета РСДРП(б) и редактором еженедельного партийного журнала «Борьба».
Первые сведения о вооруженном восстании в Петрограде были получены в Харбине 26 октября. И хотя многое было еще не ясно, в городе прошла мощная демонстрация под лозунгом «Вся власть Советам!». Однако силы контрреволюции на Дальнем Востоке оказались значительно сильнее, чем в центре страны. Большую помощь им оказали дипломатические представители капиталистических государств в Маньчжурии. Во главе заговора против революции встали управляющий КВЖД генерал Ю. Л. Хорват и американский консул Мозер, а основной ударной силой выступили белокитайские части. Харбинский Совет раскололи колебания. В автобиографии М. Н. Рютин писал об этом сложном периоде так:
«...Сложность обстановки, в которой нам приходилось работать и вести борьбу, заставила нас запросить Владимира Ильича Ленина, как нам быть с захватом власти. Телеграмма была послана мною, как Председателем Совета. Владимир Ильич ответил: “Власть возьмите первым долгом устранением Хорвата, назначьте своего комиссара дороги, устраните старых консулов Харбине, Куа-Чен-Дзы, Хайларе”. Но нам это не удалось...»[1].
Контрреволюция сумела предупредить это выступление. Китайские власти предъявили Совету ультиматум о высылке в трехдневный срок из Харбина 618-й и 551-й пеших дружин, 1-го и 2-го конных полков и персонально большевиков Рютина и Славина. Силы были неравны, поэтому требованиям пришлось подчиниться. Однако соглашение было вероломно нарушено: начался белый террор — расстреливали членов Совдепа. М. Н. Рютину и другим членам исполкома удалось скрыться[2] .
С декабря 1917 г. М. Н. Рютин в Иркутске. Он назначен Центросибирью командующим войсками Иркутского округа, а с марта 1918 г. избран заместителем председателя Иркутского губернского исполнительного комитета. К этому времени в Сибири и на Дальнем Востоке началась иностранная интервенция, активизировались силы внутренней контрреволюции. В августе 1918 г. большевистские организации Сибири были вынуждены перейти на нелегальное положение и к партизанским методам борьбы. Колчаковская контрразведка вела настоящую охоту за М. Н. Рютиным. Специально выделенные отряды солдат и казаков несколько раз пытались захватить его, но сибирские крестьяне надежно скрывали смелого большевика. В июне 1919 г. по поручению Сиббюро ЦК РКП(б) он выехал в Новониколаевск (ныне Новосибирск), где принял самое активное участие в восстановлении партийного комитета, разгромленного колчаковской контрразведкой[3]. После освобождения города М. Н. Рютин вошел в состав ревкома[4], а затем был направлен на работу в Восточную Сибирь, где его избрали председателем Иркутского губкома партии. В составе сибирской делегации он был делегатом X съезда РКП(б), принимал участие в штурме фортов восставшего Кронштадта.
Сменив впоследствии несколько ответственных должностей, М. Н. Рютин назначается с января 1923 г. секретарем Дагестанского обкома партии. Обстановка в Дагестане в это время была очень сложной: накануне его приезда был убит уполномоченный Наркомата путей сообщения старый член большевистской партии С. Д. Марков. Свою работу М. Н. Рютин начал с поездки по отдаленным горным районам, чтобы изучить обстановку непосредственно на месте[5]. За сравнительно короткий срок он завоевал прочный авторитет в партийной организации. «Крупный теоретический и газетный работник, обладает солидной марксистской подготовкой, прекрасный докладчик... Может быть использован на любой ответственной партийной работе...», — читаем в характеристике тех лет, сохранившейся в личном партийном деле М. Н. Рютина [6].
Секретарь райкома на Красной Пресне
Когда в декабре 1923 г. М. Н. Рютина отозвали в Москву, Юго-Восточное бюро ЦК РКП(б) обратилось с просьбой оставить его на работе в Дагестане. Однако Центральный Комитет партии настоял на своем. В марте 1924 г. М. Н. Рютин, участвовавший в работе XIII партийной конференции, был утвержден заведующим агитпропотделом МК РКП(б), а в 1925 г. он становится секретарем Краснопресненского райкома партии. На XIV съезде ВКП(б) М. Н. Рютин занял непримиримую позицию по отношению к Г. Е. Зиновьеву и Л. Б. Каменеву, выступление которых было квалифицировано тогда как возникновение в партии «новой оппозиции». Как и многие другие партийцы, М. Н. Рютин считал главной опасностью для партии фракционный раскол ее рядов. В то время он был уверен, что эту опасность можно преодолеть, поддерживая сталинское ядро Центрального Комитета[7]. Позднее Л. Д. Троцкий назовет его одним из видных деятелей партии, руководившим в столице борьбой против «левой» оппозиции, очищавшим все углы и закоулки от троцкизма[8]. Основания для этого были: превосходный оратор, талантливый публицист, хорошо владеющий материалом, М. Н. Рютин, как правило, появлялся в наиболее «горячих» точках столкновения с оппозицией: на заводе «Авиаприбор», на похоронах А. А. Иоффе, в аудиториях Института народного хозяйства. Выступая на XV съезде партии, М. Н. Рютин обосновал требование безоговорочной не только организационной, но и идейной капитуляции оппозиции. «...Загнанные логикой фракционной борьбы в тупик,— говорил он об оппозиционерах,— они стоят перед выбором: или полная капитуляция перед партией, или переход в лагерь контрреволюции»[9]. Тогда же, на XV съезде партии, М. Н. Рютин был избран кандидатом в члены ЦК ВКП(б).
Способствовала ли эта сторона деятельности М. Н. Рютина становлению режима личной власти Сталина? Объективно — да. Выступая против оппозиции, он, как и многие другие партийные работники, в значительной степени способствовал деформации политического руководства, существенной стороной которой была нетерпимость к инакомыслию. Честность, высокая партийность и бескомпромиссность М. Н. Рютина были полновесно использованы сталинским окружением в борьбе против «левой» оппозиции.
В те сложные годы благодаря своим качествам М. Н. Рютин стал одним из наиболее авторитетных руководителей московской партийной организации. Уже тогда он много занимался самообразованием: по свидетельству дочери, постоянно перечитывал ленинские труды, особенно его последние статьи и письма.
Через несколько месяцев после окончания работы XV съезда партии ситуация изменилась. Хлебозаготовительный кризис 1927—28 гг. положил начало свертыванию нэпа. Появились первые симптомы возвращения к рецидивам военного коммунизма. Однако «чрезвычайщина» в экономике неизбежно привела к дисбалансу в промышленности и сельском хозяйстве, к административным мерам в политике. Обсуждение этих вопросов накалило обстановку в Политбюро ЦК ВКП(б). М. Н. Рютин, часто присутствовавший на его заседаниях, поначалу попытался занять буферную позицию. Это вызвало неудовольствие И. В. Сталина. Его попытки заручиться безоговорочной поддержкой своей политики со стороны руководителей столичной парторганизации окончились неудачей. Тогда был найден другой ход. Неожиданно заговорили об отрицательных сторонах нэпа, правой опасности в партии и примиренческом отношении районных партийных организаций Москвы, и в частности их руководителей, к правому уклону в ВКП(б). 24 сентября 1928 г. под председательством Л. М. Кагановича состоялось заседание Оргбюро ЦК, обсудившее работу Краснопресненской районной партийной организации. Началась проработка наиболее «строптивых» коммунистов.
8 октября на заседании Оргбюро ЦК специально обсуждалась резолюция по докладу М. Н. Рютина на активе Краснопресненской партийной организации. На этом заседании присутствовал И. В. Сталин. Протокол сохранил следующий диалог.
«Сталин: У меня вопрос к Рютину. Я читал резолюции активов всех районов по Москве, во всех районах, кроме Пресненского, дана определенная политическая установка относительно течения нейтралитета. Вопрос о примиренчестве в отношении к уклонам от ленинской линии. Наша установка — это предостережение рабочих от уклона от ленинской линии. А Пресненский район промолчал, обошел этот вопрос в резолюции актива. Почему, т. Рютин, чем это объяснить?
Рютин: Я буквально за полчаса до районного актива набросал резолюцию, никто принципиальных поправок не внес. В резолюции подчеркнута борьба с троцкизмом и с оппортунизмом. Я ни в какой мере не могу быть сторонником примиренческого отношения к правому или левому уклону. Если т. Сталин считает, что это не случайно, — в моем распоряжении нет доказательств, которые говорили бы, что это случайно. Т. Сталин может говорить, что это не случайно, это право т. Сталина.
Сталин: Все районные секретари догадались поднять этот пункт на обсуждение своих активов, а т. Рютин почему-то “забыл” об этом. Как это понять? Давайте говорить начистоту. Вы не ведете борьбу с примиренчеством, не отстаиваете линии ЦК. Может быть, Вы человек смелый, но очень трудно поверить, чтобы Ваша политическая ошибка была случайностью»[10].
М. Н. Рютин против И. В. Сталина
Позднее, находясь под следствием, и после суда, М. Н. Рютин неоднократно будет возвращаться к событиям 1928 г. Именно тогда он пришел к мысли начать борьбу против Сталина и его окружения, так как увидел, к чему ведет сталинская политика отсечения от руководства партией и государством целых групп коммунистов — теоретически грамотных, опытных практиков социалистического строительства. Он увидел беспринципное политиканство генсека, его нелояльность по отношению к идеалам ленинизма. Именно тогда М. Н. Рютин в должной мере оценил ленинскую характеристику, данную Сталину в «Письме к съезду» (как раз с нее он и начнет подготовленную в марте 1932 г. теоретическую работу «Сталин и кризис пролетарской диктатуры»). В журнале «Известия ЦК КПСС» уже писалось, что еще 11 октября 1928 г., споря на закрытом заседании бюро Краснопресненского райкома партии, М. Н. Рютин говорил: «Что вы ставите вопрос о тов. Сталине? Мы знаем, что у тов. Сталина есть свои недостатки, о которых говорил тов. Ленин»[11].
«Диалог» со Сталиным не прошел бесследно. 15 октября группа членов Краснопресненского райкома обратилась в Московский комитет партии с заявлением, где утверждалось, что секретарь райкома М. Н. Рютин ведет примиренческую политику, что он и другие члены бюро райкома вели недопустимую безобразную линию, направленную против ЦК и линии партии. Реакция на это письмо последовала незамедлительно. 16 октября 1928 г. состоялось объединенное заседание секретариатов ЦК и МК ВКП(б) с участием председателя ЦКК Г. К. Орджоникидзе и членов президиума МКК ВКП(б). На нем было принято решение о снятии М. Н. Рютина с работы в московской партийной организации.
Наступление сталинцев на столичную партийную организацию продолжалось. 18 октября 1928 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило текст обращения ко всем членам московской партийной организации, в котором, по сути дела, уже перечеркивались решения XV съезда партии: главное содержание социалистической реконструкции теперь сводилось к форсированному проведению индустриализации и коллективизации сельского хозяйства. Руководство московской партийной организации глухо обвинялось в примиренческом отношении к правому уклону.
Для обсуждения положения в столичной организации партии был созван VI внеочередной объединенный пленум МК и МКК ВКП(б). Он проходил 18 и 19 октября 1928 г. В его работе принимали участие, кроме членов и кандидатов в члены МК и МКК, партийный актив Москвы, работники аппарата ЦК ВКП(б). Всего — 352 человека, из них в прениях по докладу секретаря МК Н. А. Угланова выступили 36 человек. В докладе была сделана попытка осудить тех, кто своими действиями «взбудоражил» московскую партийную организацию, высказывались претензии и к М. Н. Рютину. Они заключались, прежде всего, в упомянутой выше оценке И. В. Сталина. «Этого нельзя было говорить потому, что еще раньше нам об этом говорили троцкисты», — заявил Н. А. Угланов.
«И второе, — продолжал секретарь МК, — у него в резолюции, предложенной на активе, отсутствовал момент борьбы с примиренчеством. Из секретарей райкомов он в теоретическом отношении является наиболее квалифицированным членом партии. Эту ошибку, конечно, ему следует поставить в большую вину, чем другому»[11].
Сторонники Сталина хорошо подготовились к пленуму, большинство выступающих обвинило руководство МК в противопоставлении московской партийной организации Центральному Комитету партии. М. Н. Рютин, пытаясь обосновать свою позицию, заявил:
«Споры в ЦК вызывали у нас, у многих членов бюро Московского комитета, беспокойство за сплоченность руководящего органа ЦК. И я стал на ту точку зрения, что низовые партийные организации, районные должны будут соответствующим образом воздействовать на руководящих товарищей, чтобы в их рядах были устранены разногласия, трения, которые возникли. Теперь приходится признать, что наш опыт показал, что буфер не только тогда, когда он возникает в среде самих спорящих, но и тогда, когда этот буфер возникает со стороны, он не оправдывает своей роли. Это создало некоторую отчужденность, некоторую замкнутость московской организации, или, точнее, руководящей группы работников московской организации от Центрального Комитета»[11].
На второй день работы пленума с речью о правой опасности в ВКП(б) выступил И. В. Сталин. И хотя конкретные носители правых настроений не были названы (в составе ЦК, по выражению Сталина, не было ни правых, ни левых, а только незначительные элементы примиренческого отношения к правой опасности), пленум освободил ряд руководящих работников московской партийной организации от обязанностей членов бюро МК партии. А 22 октября пленум Краснопресненского райкома партии подтвердил снятие М. Н. Рютина с поста секретаря райкома партии. Впоследствии М. Н. Рютин писал: Сталин «напрасно ошельмовал меня и ловким маневром вышвырнул с партийной работы. Я считаю это нечестным с его стороны по отношению ко мне»[11].
Вскоре М. Н. Рютина назначили заместителем редактора «Красной звезды», в то же время он продолжал оставаться кандидатом в члены ЦК ВКП(б). В 1929 г. его направили уполномоченным ЦК ВКП(б) по коллективизации в Казахстан и Восточную Сибирь. Там М. Н. Рютин убедился в том, что практика форсированной коллективизации сопряжена с грубыми искажениями ленинских принципов: имелись факты насилия, администрирования, перегибов в колхозном строительстве. Все это вело к разрушению сельскохозяйственного производства, росту недовольства в деревне. Выступления крестьян подавлялись, как правило, репрессивными мерами, вооруженной силой, страна стояла фактически на грани гражданской войны. Многочисленные встречи и беседы с партийными и советскими работниками, участие в деревенских сходах привели М. Н. Рютина к выводу: все перегибы — не случайность, не ошибки местного руководства, а целенаправленная линия, поощряемая И. В. Сталиным и секретарем ЦК ВКП(б) Л. М. Кагановичем. Размышления М. Н. Рютина о практике коллективизации легли в основу записки, направленной им в Политбюро ЦК ВКП(б). Он писал, что, по сути дела, идет отказ от решений XV съезда партии о работе в деревне, свертывание ленинской линии на осуществление кооперации. Записка вызвала резко отрицательную реакцию Сталина и Кагановича. Однако через некоторое время наиболее важные положения и мысли записки М. Н. Рютина были без всяких ссылок использованы Сталиным в статье «Головокружение от успехов» и в письме ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении».
В январе 1930 г. Сталин еще раз «одернул» М. Н. Рютина. «Красная звезда» опубликовала статью М. Н. Рютина «Ликвидация кулачества, как класса», основные положения которой опирались на решения XV съезда партии. Через номер, 21 января 1930 г., там же была опубликована статья Сталина «К вопросу о политике ликвидации кулачества, как класса». Признавая правильной постановку вопроса, генсек давал две поправки, которыми фактически аннулировал решения XV съезда партии. Именно эта статья обратила внимание партийных руководителей на физическое уничтожение кулака. В том же номере М. Н. Рютин опубликовал короткое письмо, в котором писал, что согласен «с поправками тов. Сталина и его оценкой имеющихся в моей статье неточностей»[12].
В марте 1930 г. М. Н. Рютин был неожиданно назначен председателем Управления фотокинопромышленности, членом Президиума ВСНХ. На этом посту он уже не мог прямо влиять на выработку политической линии, принятие политических решений, а превращался лишь в исполнителя, правда, еще достаточно высокого ранга. Это был еще один сталинский прием, направленный на устранение политических противников от активной работы в партии.
Летом 1930 г. М. Н. Рютин вместе с другими членами ЦК принимал участие в подготовке XVI съезда ВКП(б). Выступать он собирался по хозяйственному вопросу. Однако на съезде к нему неожиданно подошел Л. М. Каганович и сказал: «Мы решили выставить вашу кандидатуру в ЦК», а затем предложил выступить по вопросам политическим. М. Н. Рютин понял, что стоит за этим предложением: И. В. Сталину нужно было еще одно покаяние, еще одно осуждение правого уклона, признание сталинских заслуг из уст уже опального, но еще достаточно авторитетного оппонента. М. Н. Рютин этого делать не стал. По его выражению, он «увильнул от этого дела», хотя и пообещал Л. М. Кагановичу написать статью[13].
В сентябре 1930 г. в ЦК ВКП(б) поступило заявление члена партии с 1917 г. А. С. Немова, который сообщал, что на отдыхе в Ессентуках Рютин, периодически встречаясь с ним, вел разговоры антипартийного толка. По словам А. С. Немова, М. Н. Рютин якобы утверждал, что для страны губительна политика правящего ядра в партии во главе со Сталиным, и к весне 1931 г. наступит ее полнейшее банкротство, что в отношении пролетариата и крестьянства она уже привела к резкому ухудшению экономического положения, что Сталин проводит фактически троцкистскую экономическую политику. В оценке внутрипартийного положения по вопросу о роли Генерального секретаря ЦК ВКП(б) М. Н. Рютин якобы сказал:
«Никаких Генеральных секретарей больше не будет. Мы будем настаивать, чтобы управлял коллектив, ибо, если будет Генеральный секретарь, то нет гарантии, что не повторятся те же комбинации и фокусы, которые проводятся Сталиным. Вообще состав Политбюро придется чаще менять, чтобы там не засиживались, ибо в основном нынешний состав Политбюро оторван от масс»[13].
Заявление А. С. Немова было передано в ЦКК. 21 сентября 1930 г. М. Н. Рютин по предложению секретаря партколлегии ЦКК Е. М. Ярославского и члена Президиума ЦКК М. Ф. Шкирятова написал обстоятельный ответ на изложенные в заявлении А. С. Немова обвинения, заявив, что на 99 процентов они — самая гнусная ложь.
«Не слишком ли наивным болтуном (если бы я был правым) изображает меня Немов? Тут что-то не вяжется. Или, может быть, мы оба вели правые разговоры? Но тогда Немов не подал бы заявления. Это тоже абсурд»[13].
Случившееся М. Н. Рютин представлял как попытку троцкистов свести с ним счеты.
Сейчас трудно сказать, были ли эти разговоры (если они были) провокацией со стороны А. С. Немова. Но так или иначе 23 сентября на заседании Президиума ЦКК под председательством Павлуновского, в составе Ярославского, Шкирятова, Сольца, Постышева, Трилиссера, Енукидзе и Назарова слушалось дело М. Н. Рютина. Присутствовал и заявитель А. С. Немов. В выступлениях Ярославского, Шкирятова, Енукидзе основная вина М. Н. Рютина усматривалась в критике им Сталина. Тогда же Президиум ЦКК принял решение:
«За предательски-двурушническое поведение и за попытку подпольной пропаганды правооппортунистских взглядов, признанных XVI съездом не совместимыми с пребыванием в партии, исключить М. Рютина из рядов ВКП(б)»[13].
Политбюро ЦК ВКП(б) под председательством В. М. Молотова 5 октября 1930 г. приняло аналогичное постановление.
Полтора месяца спустя Мартемьян Никитич Рютин был арестован органами ОГПУ по обвинению в контрреволюционной агитации и пропаганде. Основанием для ареста были агентурно-оперативные данные. Однако 17 января 1931 г. коллегия ОГПУ признала эти обвинения недоказанными. С личной санкции Сталина М. Н. Рютин был освобожден.
По мнению резидентов разведывательных служб капиталистических государств, информировавших свои правительства, причина ареста М. Н. Рютина заключалась в его близости к группе Председателя Совнаркома РСФСР С. И. Сырцова, в состав которой входили В. А. Каврайский, И. О. Нусинов* и другие партийные и советские работники, выступавшие против сталинских методов социалистического строительства[14]. Осенью 1930 г. многие из них были исключены из партии и даже арестованы органами ОГПУ, а несколько позднее направлены на хозяйственную работу в различные регионы страны.
«Союз марксистов-ленинцев»
После освобождения М. Н. Рютин работал экономистом в «Союзсельэлектро». Серьезные испытания не сломили его, и он продолжал вести неравную борьбу со сталинизмом. К этому времени сталинская практика индустриализации и коллективизации поставила страну на грань экономического кризиса. Реальные доходы трудящихся упали, ухудшилось положение рабочего класса и крестьянства. В партии усиливалось недовольство грубейшими нарушениями внутрипартийной демократии, отходом от ленинских принципов социалистического строительства, насаждением в партии и государстве командно-административных методов руководства. Среди тех, кто открыто выражал недовольство, были представители старой большевистской гвардии — В. Н. Каюров, М. С. Иванов, П. А. Галкин и др.
Руководивший в 1932 г. плановой группой Центрархива Василий Николаевич Каюров был известен многим. В 20-е гг. он пользовался заслуженным авторитетом среди профессиональных революционеров. Достаточно сказать, что его мнение ценил и уважал В. И. Ленин. Так, после публикации статьи «Как нам реорганизовать Рабкрин» он неоднократно справлялся у Н. К. Крупской, читал ли ее В. Н. Каюров.
Михаил Семенович Иванов, член партии с 1906 г., принимал активное участие в революционном движении и социалистическом строительстве. В 1932 г. — руководитель группы Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции РСФСР. Именно он в 1931 г. дал уже опальному, исключенному из партии М. Н. Рютину рекомендацию для вступления в общество бывших красногвардейцев и красных партизан.
Павел Андрианович Галкин, член партии с 1918 г., работал вместе с М. Н. Рютиным в Краснопресненском райкоме ВКП(б). В 1932 г. — директор 26-й типографии Мосполиграфа.
Именно они, а также В. И. Демидов и П. П. Федоров**, составили ядро организации, получившей название «союз марксистов-ленинцев». М. Н. Рютин по поводу своей кандидатуры заявил самоотвод, поскольку формально не был членом партии и к тому же находился под наблюдением органов ОГПУ. Среди других членов так называемого «союза марксистов-ленинцев» можно выделить бывших комсомольских работников А. В. Каюрова, Н. П. Каюрову (Ершову), а также Я. Э. Стэна, П. Г. Петровского***.
Находившийся в стадии организационного оформления и выработки программных документов так называемый «союз марксистов-ленинцев», а также заседания его комитета достаточно полно охарактеризованы в материалах Комиссии Политбюро ЦК КПСС, опубликованных в № 6 «Известий ЦК КПСС». Более подробно следует остановиться лишь на одном моменте, связанном с распространением программных документов «союза». Речь идет о контактах с бывшими лидерами левой и правой оппозиции. М. Н. Рютин считал, что они деморализованы, политически дискредитированы и не могут стать членами организации. Однако большинство сочло возможной рассылку им документов «союза». Так, с ними были ознакомлены Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Н. А. Угланов (Н. И. Бухарина в это время в Москве не было, однако его ближайшее окружение из так называемой «бухаринской школы» — А. Н. Слепков, Д. П. Марецкий — также ознакомилось с этими документами). Вполне возможно, что именно благодаря им усилилась антисталинская направленность отдельных положений обращения «Ко всем членам ВКП(б)», которое распространялось в Москве и Харькове. Однако ни вдохновителями, ни организаторами сопротивления сталинизму на этом этапе они не выступали и выступить не могли.
В программных документах «союза» подчеркивалось, что он,
«являясь частью ВКП(б), не имеет интересов и задач отличных от интересов партийных масс и рабочего класса. Он, наоборот, будет лишь наиболее последовательно и решительно выражать и защищать эти интересы. Он не противопоставляет себя партии, а противопоставляет лишь Сталину и его клике».
Там же отмечалась непримиримость интересов пролетариата и капиталистических элементов внутри СССР, указывалось, что «союз» является «самым непримиримым врагом всякого подлинного оппортунизма»[15]. А вот как формулировались неотложные задачи внутрипартийной жизни:
«1. Ликвидация диктатуры Сталина и его клики.
2. Немедленный слом всей головки партийного аппарата, назначение выборов партийных органов на основе подлинной внутрипартийной демократии и с созданием твердых организационных гарантий от узурпации.
3. Немедленный чрезвычайный съезд партии.
4. Решительное и немедленное возвращение партии по всем вопросам на почву ленинских принципов».
Несмотря на антисталинскую направленность документов «союза», в них не содержалось даже намека на организацию террористических актов, а предлагалось противопоставить сталинской диктатуре, террору «мужество и сознание величайшей правоты нашего дела». Членов партии призывали «не ждать начала борьбы сверху, а начинать ее снизу». М. Н. Рютин считал, что эту борьбу за ленинизм не могут возглавлять бывшие лидеры троцкистско-зиновьевской оппозиции, вожди правого уклона.
«Надо рассчитывать на свои силы. Выдвинутся новые вожди, новые организаторы масс... она потребует гигантских усилий, даже после свержения диктатуры Сталина потребуются многие, многие годы для исправления положения».
Можно считать, что политические воззрения и теоретические взгляды М. Н. Рютина в отдельных случаях носили спорный, дискуссионный характер, но нигде и никогда не содержали призывов к свержению Советской власти. Было активное неприятие насаждавшихся командно-административных методов управления страной, что, естественно, представляло реальную угрозу режиму личной власти Сталина. Поэтому столь жестокой была расправа.
«Я не намерен... говорить неправду»
В сентябре 1932 г. члены «союза» были арестованы. На первом же допросе, который проводил заместитель председателя ОГПУ В. А. Балицкий 24 сентября, М. Н. Рютин заявил, что к решению начать борьбу против Сталина он пришел еще в мае 1928 г.
Характерно, что в постановлении Президиума ЦКК от 27 сентября 1932 г. об исключении из партии 14 активных участников «союза марксистов-ленинцев» ОГПУ предлагалось выявить
«закулисных вдохновителей этой группы и отнестись ко всем этим белогвардейским преступникам, не желающим раскаяться до конца и сообщить всю правду о группе и ее вдохновителях, со всей строгостью революционного закона».
На очередном допросе 28 сентября М. Н. Рютин сделал следующее заявление: «Никаких вдохновителей за мной не стояло и не стоит. Я сам был вдохновителем организации, я стоял во главе ее. Я один целиком писал и платформу и обращение» 1. Допросы М. Н. Рютина проводил начальник секретно-политического отдела ОГПУ Г. А. Молчанов. Усилиями «сочинителей» из ОГПУ рождалась версия о грандиозном контрреволюционном заговоре. По делу были привлечены лица, читавшие обращение. 26 сентября был арестован А. Н. Слепков, а 27 сентября — Д. П. Марецкий.
Подписанное И. В. Сталиным постановление объединенного Пленума ЦК и Президиума ЦКК ВКП(б) «О контрреволюционной группе Рютина — Слепкова» содержало вполне конкретную директиву партийным организациям. Ее суть заключалась в немедленном исключении
«из партии всех, знавших о существовании этой контрреволюционной группы, в особенности читавших ее контрреволюционные документы и не сообщивших об этом в ЦКК и ЦК ВКП(б), как укрывателей врагов партии и рабочего класса».
На этом основании развернулись репрессии против многих честных коммунистов.
Через неделю, 9 октября 1932 г., состоялось новое заседание Президиума ЦКК под председательством Я. Э. Рудзутака. Было принято постановление об исключении из партии двадцати четырех человек
«как членов и пособников контрреволюционной группы Рютина — Иванова — Галкина, как разложившихся, ставших врагами коммунизма и Советской власти, как предателей партии и рабочего класса, пытавшихся создать подпольным путем под обманным флагом “марксизма-ленинизма” буржуазную кулацкую организацию...»[11].
Дальнейшее решение судьбы исключенных из партии передавалось на решение коллегии ОГПУ. Многие из них были виновны лишь в том, что читали обращение. 11 октября коллегия ОГПУ в составе В. Р. Менжинского, Г. Г. Ягоды, В. А. Балицкого определила меру наказания в отношении лиц, проходивших по делу так называемого «союза марксистов-ленинцев». М. Н. Рютин получил наибольший срок — 10 лет одиночного заключения.
Однако этим дело не кончилось. 15 октября в 3 часа ночи начальник секретно-политического отдела ОГПУ Г. А. Молчанов дал распоряжение следователю И. М. Ланцевскому и секретарю отдела В. А. Кучерову произвести раскопки в доме П. А. Сильченко с целью изъятия подлинника рютинской платформы. Среди самых разнообразных бумаг, которые оказались в руках сотрудников ОГПУ, был напечатанный на машинке текст брошюры «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» объемом 167 страниц. Подлинника, написанного рукой М. Н. Рютина, не сохранилось. Сегодня в распоряжении исследователей есть только копии с копий, сделанные в ОГПУ. Как правило, читатели путают рютинскую платформу — теоретическую разработку «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и манифест — обращение «Ко всем членам ВКП(б)». Именно последний документ получил хождение по рукам. Он и добавлялся, и переписывался в Москве и Харькове. Именно в него были неизвестно кем внесены прямые заимствования из белоэмигрантских, антисоветских листовок. Возможно, это делалось самими сотрудниками ОГПУ, чтобы придать рютинской организации антисоветский контрреволюционный характер.
Составить представление о содержании платформы дает возможность ее схема, написанная М. Н. Рютиным в ходе следствия и сохранившаяся в деле. Она состоит из следующих разделов: 1. Маркс о роли личности в истории; 2. Сталин как беспринципный политикан; 3. Сталин как софист; 4. Сталин как вождь; 5. Сталин как теоретик; 6. Классовая борьба и марксизм; 7. Простое, расширенное воспроизводство и марксизм-ленинизм; 8. О построении социалистического общества; 9. Ленинизм и борьба с оппортунизмом; 10. Уроки внутрипартийной борьбы в свете истекших лет; 11. Оценка взглядов пролетарской диктатуры на современное положение вещей в СССР; 12. Кризис Коминтерна; 13. Кризис пролетарской диктатуры (экономический кризис, кризис партии, кризис Советов и приводных ремней пролетарской диктатуры).
В мае 1933 г. М. Н. Рютин был переведен из Верхне-Уральского политизолятора в Суздальский. Но и в условиях одиночного заключения узник камеры № 22 продолжал свою неравную схватку, ибо без борьбы за идеалы ленинизма он себя уже не мыслил. М. Н. Рютин упорно занимался самообразованием — самостоятельно изучал английский и немецкий языки, много читал, особенно античную литературу. Более сотни писем направил М. Н. Рютин семье и, прежде всего, своему младшему сыну Виссариону, занимаясь его воспитанием и образованием, стремясь сделать из него борца за ленинизм и демократию. М. Н. Рютин живо реагировал на события политической жизни, в письмах он дал характеристики политическим деятелям и мастерам культуры. Острая политическая интуиция позволила ему сделать ряд блестящих прогнозов относительно развития событий в СССР.
Сталин, однако, не забыл о своем противнике. В октябре 1936 г. новый нарком внутренних дел Н. И. Ежов отдал распоряжение о проведении доследования по делу М. Н. Рютина. Его предписывалось перевезти в Москву. Фактически это было новое следствие, и чтобы придать ему «вполне законный» характер, М. Н. Рютин был арестован прямо в одиночной камере Суздальского политизолятора. При аресте он оказал сопротивление, и его в наручниках, под усиленным спецконвоем и в спецвагоне доставили в Москву, во внутреннюю тюрьму НКВД. Там ему было предъявлено новое обвинение — в терроре [6].
4 ноября 1936 г. М. Н. Рютин обратился с заявлением в Президиум ЦИК СССР, в котором решительно протестовал против предъявленных ему обвинений.
«Я никогда террористом не был, не являюсь и не буду. Никогда террористических взглядов и настроений не имел и не имею. Нигде, никогда, никому, никакого сочувствия террору не высказывал и относился к нему всегда враждебно. Новое “толкование” отдельных цитат из “документов” как террористических является явно пристрастным и тенденциозным»
, — писал он. М. Н. Рютин обращал внимание, что ни Политбюро, которое знакомилось с его делом, ни коллегия ОГПУ, вынесшая приговор, ни Президиум ЦИК, контролирующий работу исполнительных органов, не нашли инкриминируемого ему теперь обвинения в терроре.
«Будучи глубочайше убежден в своей невинности в том, в чем меня теперь обвиняют, находя это обвинение абсолютно незаконным, произвольным и пристрастным, продиктованным исключительно озлоблением и жаждой новой, на этот раз кровавой расправы надо мной, я, естественно, категорически отказался и отказываюсь от дачи всяких показаний по предъявленному мне обвинению. Я не намерен и не буду на себя говорить неправду, чего бы мне это не стоило»[11].
В конце своего заявления, обращаясь с просьбой защитить от произвола следствия, М. Н. Рютин писал:
«Я, само собой разумеется, не страшусь смерти, если следственный аппарат НКВД явно незаконно и пристрастно для меня ее приготовит. Я заранее заявляю, что я не буду просить даже о помиловании, ибо я не могу каяться и просить прощения или какого-либо смягчения наказания за то, чего я не делал и в чем я абсолютно неповинен. Но я не могу и не намерен спокойно терпеть творимых надо мной беззаконий и прошу меня защитить от них.
В случае неполучения этой защиты я еще раз вынужден буду пытаться защищать себя тогда теми способами, которые в таких случаях единственно остаются у беззащитного, бесправного, связанного по рукам и ногам, наглухо закупоренного от внешнего мира и невинно преследуемого заключенного»[11].
Какие средства оставались в распоряжении М. Н. Рютина? Голодовка? Он объявлял ее. Самоубийство? Его бдительно охраняли. Готовились последующие московские процессы. Нужны были показания о терроре, антисоветской контрреволюционной деятельности. М. Н. Рютин таких показаний не дал. Попытка Сталина еще раз поставить его на колени не удалась. Показания против него давали другие. Среди них были К. Б. Радек, Я. Э. Стэн. Позже, в марте 1938 г., Н. И. Бухарин на судебном процессе заявит, что консолидация всех контрреволюционных, антипартийных сил в стране в 1932 г. проходила на рютинской платформе. Несломленный М. Н. Рютин был опасен, поэтому 9 января 1937 г. на подготовительном заседании военной коллегии Верховного суда СССР под председательством В. В. Ульриха и с участием А. Я. Вышинского было принято решение судить его по закону от 1 декабря 1934 г., т.е. в закрытом судебном заседании, без слушания сторон.
10 января 1937 г. состоялось судебное заседание, продолжавшееся 40 минут. Виновным М. Н. Рютин себя не признал и на вопросы отвечать отказался. В формуле обвинения он был признан виновным в том, что на протяжении ряда лет проводил активную борьбу против руководства ВКП(б) и являлся руководителем созданной им контрреволюционной организации — так называемого «союза марксистов-ленинцев». Кроме этого в обвинении было добавлено, что
«Рютин возглавлял одну из террористических групп, подготавливающую террористический акт против руководства ВКП(б) и Советского правительства, высказывал желание лично принять участие в убийстве Сталина».
В тот же день М. Н. Рютин был расстрелян.
Сталинское окружение сделало все, чтобы опорочить и навсегда вычеркнуть имя М. Н. Рютина, большевика-ленинца, из истории революционного движения и социалистического строительства. Тогда же, в 1937 г., деревни Верхне-Рютино, Нижне-Рютино и Рютинский сельсовет были переименованы в Верхне- и Нижне-Ангарские. Были арестованы и репрессированы жена и два сына. Потом наступило длительное забвение. Если о других политических противниках Сталина писали хотя бы в негативном плане, то о М. Н. Рютине просто молчали. В памяти старшего поколения его имя осталось синонимом контрреволюционной, антисоветской деятельности. Последнее упоминание о нем было перед войной, когда в 1941 г. в очередном издании «ВКП(б) в резолюциях» было опубликовано постановление Президиума ЦКК от 9 октября 1932 г. «О контрреволюционной группе Рютина — Иванова — Галкина». Стоит ли удивляться, что ярлык борца против партии, против социализма столь прочно был приклеен М. Н. Рютину?
Из семьи М. Н. Рютина уцелела одна дочь — Л. М. Рютина. С середины 40-х гг. она вела самоотверженную борьбу за восстановление честного имени отца. Неоднократно обращалась в Прокуратуру СССР, Комитет партийного контроля, писала апелляции к съездам партии. Только в условиях восстановления справедливости и истины имя М. Н. Рютина было наконец возвращено советскому народу. 13 июня 1988 г. пленум Верховного суда СССР отменил за отсутствием состава преступления судебные приговоры в отношении членов «союза марксистов-ленинцев». В декабре 1988 г. Комитет партийного контроля при ЦК КПСС реабилитировал М. Н. Рютина в партийном отношении. Честное имя коммуниста, большевика-ленинца, было восстановлено. Историческая истина и справедливость восторжествовали.
Опубликовано в Известиях ЦК КПСС. 1990. № 3.
Сканирование и обработка: Евгений Лискин.
* В. А. Каврайский — заведующий сектором информации ЦК ВКП(б); И. О. Нусинов — ответственный работник Совнаркома РСФСР.
** В. И. Демидов — начальник административно-хозяйственного отдела Московского автозавода; П.П.Федоров — профессор Московского торфяного института.
*** А. В. Каюров: — старший инспектор сектора проверки Наркомснаба СССР; Н.П.Каюрова (Ершова) — ответственный работник объединения «Экспортмасло», секретарь правления «Союзмолоко»; Я. Э. Стэн — профессор Института красной профессуры, сотрудник Академии наук СССР; П. Г. Петровский — бывший редактор «Ленинградской правды», находился в то время на журналистской работе в Поволжье.
По этой теме читайте также:
Использованные источники:
