Постановлениями коллегии ОГПУ в 1932—1933 гг. в несудебном порядке были привлечены к уголовной ответственности с назначением различных мер наказания M. Н. Рютин, М. С. Иванов, В. Н. Каюров, Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев, П. А. Галкин, В. И. Демидов, П. П. Федоров, Г. Е. Рохкин, П. М. Замятин, Н. И. Колоколов, В. Л. Лисянская, В. Б. Горелов, А. Н. Слепков, Д. П. Марецкий, Н. И. Васильев, Б. М. Пташный, Я. Э. Стэн, П. Г Петровский, И. С. Розенгауз, Я. В. Старосельский, Б. А. Карнаух, С. В. Токарев, М. И. Мебель, А. В. Каюров, П. А. Сильченко, И. Н. Боргиор, А. С. Зельдин, А. И. Козловский и M. Е. Равич-Черкасский.

Все они обвинялись в том, что в целях борьбы с Советской властью и восстановления капитализма в СССР создали контрреволюционную организацию «союз марксистов-ленинцев », подготовили программный документ этой организации и активно занимались антисоветской деятельностью.

Суть «дела» заключалась в следующем.

В начале 1932 г. M. Н. Рютин, бывший секретарь Краснопресненского райкома ВКП(б) г. Москвы, которого в 1930 г. ЦКК исключила из партии, как говорилось в решении, «за пропаганду правооппортунистических взглядов», а затем работавший экономистом «Союзэлектро», и старые большевики — В. Н. Каюров, член партии с 1900 г., руководитель плановой группы Центроархива, и М. С. Иванов, член партии с 1906 г., руководитель группы Наркомата рабоче-крестьянской инспекции РСФСР, обеспокоенные широко распространившимися грубыми нарушениями внутрипартийной демократии, насаждением в руководстве партийными и государственными делами административно-командных методов, решили в письменной форме изложить свои взгляды на создавшуюся обстановку.

Непосредственным исполнителем этого стал M. Н. Рютин. В марте 1932 г. им были подготовлены проекты двух документов под названием «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и обращение «Ко всем членам ВКП(б)». В редактировании этих материалов приняли участие М. С. Иванов, В. Н. Каюров и его сын, член партии с 1914 г., старший инспектор Наркомснаба СССР А. В. Каюров.

21 августа 1932 г. в деревне Головино под Москвой, на частной квартире члена партии электротехника стройтреста П. A. Сильченко (в его отсутствие) была проведена встреча с участием Мартемьяна Никитича Рютина, Михаила Семеновича Иванова, Василия Николаевича Каюрова, Александра Васильевича Каюрова и его коллеги Николая Ивановича Колоколова, Натальи Павловны Каюровой, секретаря правления «Союзмолоко», Павла Андриановича Галкина, директора 26-й Московской типографии, Петра Михайловича Замятина, инструктора треста «Нарпит» Краснопресненского района, Павла Платоновича Федорова, профессора Московского торфяного института, Василия Ивановича Демидова, начальника административно-хозяйственного отдела московского автозавода, Григория Евсеевича Рохкина, научного сотрудника ОГИЗа, Виктора Борисовича Горелова, директора треста «Киномехпрома» Союзкино, Бориса Михайловича Пташного, начальника управления Наркомснаба УССР, харьковчан Николая Ивановича Васильева, управляющего объединением «Гипрококс», и Семена Васильевича Токарева, заместителя управляющего объединением «Гипрококс».

Участники встречи обсудили вопросы:

1. Доклад M. Н. Рютина «Кризис партии и пролетарской диктатуры».

2. Утверждение платформы организации и воззвания.

3. Организационные вопросы (выборы).

Участники совещания приняли за основу платформу и обращение ко всем членам партии, доложенные M. Н. Рютиным. Утвержденные документы было решено передать на окончательное редактирование комитету, избранному на этом совещании в составе: М. С. Иванов — секретарь и члены комитета — В. Н. Каюров, П. А. Галкин, В. И. Демидов и П. П. Федоров. M. Н. Рютин, по его же просьбе, в состав комитета не вошел, как беспартийный и по причинам конспиративного характера. Было условлено дать создаваемой организации название «союз марксистов-ленинцев».

На втором заседании комитета, проходившем на квартире М. С. Иванова, было принято решение распространять программные документы «союза» среди членов партии путем личных контактов и рассылки почтой, выяснять их отношения к этим материалам. Так, вскоре с ними были ознакомлены Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Я. Э. Стэн [1] бывший секретарь Московского комитета ВКП(б) Н. А. Угланов[2] и ряд других лиц в Москве и Харькове. Всего комитет провел несколько заседаний, на которых подводились итоги распространения материалов «союза».

Анализ содержания «платформы» и так называемого манифеста «союза марксистов-ленинцев» — обращения «Ко всем членам ВКП(б)» — показывает, что в них давалась оценка тяжелого экономического положения, в котором оказалась страна из-за допущенных сталинским руководством перегибов в вопросах форсирования темпов индустриализации и сплошной коллективизации, сопровождавшихся насилиями над крестьянами, говорилось о необходимости демократизации внутрипартийной и государственной жизни, восстановления ленинских норм и принципов, об отказе от насильственной коллективизации, о стихийных проявлениях недовольства и восстаниях крестьян (Северный Кавказ, Закавказье, Сибирь, Украина) и рабочих некоторых промышленных центров (Иваново, Вичуга), делался вывод, что трудно ждать кардинальных изменений, пока во главе Центрального Комитета ВКП(б) находится И. В. Сталин. Шла речь о таких явлениях, как усиление бюрократизма, извращение сущности пролетарской диктатуры, принижение роли Советов, профсоюзов, комсомола. Для восстановления пролетарской диктатуры, ленинских принципов жизни и деятельности партии, повышения активности ее членов, выхода страны из тяжелого экономического положения предлагалось осуществить организационные изменения в руководстве партии, сместить И. В. Сталина с поста Генерального секретаря. И. В. Сталин характеризовался при этом как «великий агент, провокатор, разрушитель партии», «могильщик революции в России».

В принятом обращении «Ко всем членам ВКП(б)», в частности, говорилось:

«Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его кликой заведены в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. С помощью обмана, клеветы и одурачивания партийных лиц, с помощью невероятных насилий и террора, под флагом борьбы за чистоту принципов большевизма и единства партии, опираясь на централизованный мощный партийный аппарат, Сталин за последние пять лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру, порвал с ленинизмом, стал на путь самого необузданного авантюризма и дикого личного произвола и поставил Советский Союз на край пропасти....Авантюристические темпы индустриализации, влекущие за собой колоссальное снижение реальной заработной платы рабочих и служащих, непосильные открытые и замаскированные налоги, инфляцию, рост цен и падение стоимости червонца; авантюристическая коллективизация с помощью невероятных насилий, террора, раскулачивания, направленного фактически главным образом против середняцких и бедняцких масс деревни, и, наконец, экспроприация деревни путем всякого рода поборов и насильственных заготовок привели всю страну к глубочайшему кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду как в деревне, так и в городах... Всякая личная заинтересованность к ведению сельского хозяйства убита, труд держится на голом принуждении и репрессиях, насильственно созданные колхозы разваливаются. Все молодое и здоровое из деревни бежит, миллионы людей, оторванных от производительного труда, кочуют по стране, перенаселяя города, остающееся в деревне население голодает... В перспективе — дальнейшее обнищание, одичание и запустение деревни...

На всю страну надет намордник, бесправие, произвол и насилие, постоянные угрозы висят над головой каждого рабочего и крестьянина. Всякая революционная законность попрана!.. Учение Маркса и Ленина Сталиным и его кликой бесстыдно извращается и фальсифицируется. Наука, литература, искусство низведены до уровня низких служанок и подпорок сталинского руководства. Борьба с оппортунизмом опошлена, превращена в карикатуру, в орудие клеветы и террора против самостоятельно мыслящих членов партии. Права партии, гарантированные Уставом, узурпированы ничтожной кучкой беспринципных политиканов. Демократический централизм подменен личным усмотрением вождя, коллективное руководство — системой доверенных людей.

Печать, могучее средство коммунистического воспитания и оружие ленинизма, в руках Сталина и его клики стали чудовищной фабрикой лжи, надувательства и терроризирования масс. Ложью и клеветой, расстрелами и арестами... всеми способами и средствами они будут защищать свое господство в партии и стране, ибо они смотрят на них, как на свою вотчину.

Ни один самый смелый и гениальный провокатор для гибели пролетарской диктатуры, для дискредитации ленинизма не мог бы придумать ничего лучшего, чем руководство Сталина и его клики...».

14 сентября 1932 г. в ЦК ВКП(б) поступило заявление от членов ВКП(б) Н. К. Кузьмина[3] и Н. А. Стороженко[4], в котором сообщалось, что ими получено для ознакомления от А. В. Каюрова обращение «Ко всем членам ВКП(б)». Текст его прилагался. 15 сентября М. С. Иванов, В. Н. Каюров, А. В. Каюров, В. Б. Горелов, а потом M. Н. Рютин и другие лица, имевшие какое-либо отношение к деятельности или материалам «союза», были арестованы органами ОГПУ.

27 сентября 1932 г. Президиум ЦКК принял решение исключить из партии 14 человек, известных к этому моменту как участники организации «союза марксистов-ленинцев». В постановлении Президиума ЦКК (оно было подписано секретарем партколлегии ЦКК Е. М. Ярославским) ставилась задача:

«ЦКК предлагает ОГПУ выявить невыявленных еще членов контрреволюционной группы Рютина, выявить закулисных вдохновителей этой группы и отнестись ко всем этим белогвардейским преступникам, не желающим раскаяться до конца и сообщить всю правду о группе и ее вдохновителях, со всей строгостью революционного закона».

С учетом этой директивы органы ОГПУ еще больше активизировали свою работу. Круг привлекаемых к ответственности расширялся. Через несколько дней после решения Президиума ЦКК вопрос о группе M. Н. Рютина был вынесен на объединенный Пленум ЦК и Президиума ЦКК ВКП(б).

2 октября 1932 г. объединенный Пленум ЦК совместно с Президиумом ЦКК ВКП(б) принял постановление, подписанное И. В. Сталиным:

«1. Одобрить постановление ЦКК об исключении из партии членов контрреволюционной группы Рютина-Слепкова[5] именовавшей себя “союзом марксистов-ленинцев”. 2. Пленум ЦК ВКП(б) и Президиум ЦКК поручают Политбюро и Президиуму ЦКК принять самые решительные меры для полной ликвидации деятельности белогвардейской контрреволюционной группы Рютина-Слепкова, их вдохновителей, их укрывателей. 3. Пленум ЦК ВКП(б) и Президиум ЦКК считают необходимым немедленное исключение из партии всех, знавших о существовании этой контрреволюционной группы, в особенности читавших ее контрреволюционные документы и не сообщивших об этом в ЦКК и ЦК ВКП(б), как укрывателей врагов партии и рабочего класса».

В результате этой директивы были репрессированы многие коммунисты.

Уже через несколько дней, 9 октября 1932 г. на вновь созванном под председательством Я. Э. Рудзутака Президиуме ЦКК ВКП(б) было принято постановление об исключении из рядов партии 24 человек как

«членов и пособников контрреволюционной группы Рютина-Иванова-Галкина, как разложившихся, ставших врагами коммунизма и Советской власти, как предателей партии и рабочего класса, пытавшихся создать подпольным путем под обманным флагом “марксизма-ленинизма” буржуазную кулацкую организацию по восстановлению в СССР капитализма и, в частности, кулачества».

Постановление было опубликовано в «Правде» 11 октября 1932 г.

На заседании Президиума ЦКК предоставили слово Г. Е. Зиновьеву и Л. Б. Каменеву, которым было предъявлено обвинение в том, что они знали о существовании этой организации, знакомились с ее документами, но не сообщили о ней в ЦК ВКП(б) или ЦКК ВКП(б). Несмотря на высказанное Г. Е. Зиновьевым и Л. Б. Каменевым «сожаление о содеянном», их в числе других также исключили из рядов ВКП(б). Позднее по тем же мотивам были исключены из партии П. А. Сильченко и А. И. Козловский[6].

Исключив участников «союза марксистов-ленинцев» из рядов партии, ЦКК ВКП(б) передала дальнейшее решение их судьбы в ОГПУ. 11 октября 1932 г. коллегией ОГПУ все они были осуждены к различным срокам тюрьмы, заключения и ссылки. Наибольший срок получил M. Н. Рютин. Он был приговорен к 10-летнему тюремному заключению. Всего по делу о так называемом «союзе марксистов-ленинцев» было привлечено к партийной и судебной ответственности в 1932—1933 гг. тридцать человек.

В дальнейшем часть уже осужденных вновь была привлечена к уголовной ответственности по тем же самым обвинениям с ужесточением ранее вынесенных приговоров, в том числе M. Н. Рютин, М. С. Иванов, П. А. Галкин, П. П. Федоров, Г. Е. Рохкин, Я. Э. Стэн, М. И. Мебель, П. М. Замятин, А. В. Каюров, И. Н. Боргиор, Д. П. Марецкий, П. Г. Петровский, которых приговорили к высшей мере наказания — расстрелу. Большинству других были увеличены сроки лишения свободы. Некоторым из этих лиц приговоры дважды и трижды пересматривались в сторону ужесточения.

К настоящему времени Верховным судом СССР со всех них полностью сняты обвинения в совершении уголовно наказуемых деяний, дела производством прекращены за отсутствием в их действиях состава преступления. Как сказано в решении Верховного суда СССР, расследование по этому делу проводилось с грубыми нарушениями закона. Следственные действия были проведены без возбуждения уголовного дела, а Г. Е. Зиновьеву и Л. Б. Каменеву обвинения вообще не предъявлялись. Проходившие по делу были лишены возможности защищать себя от предъявленного обвинения, репрессированы они были внесудебным органом, без проверки материалов предварительного следствия.

«Союз марксистов-ленинцев» ко времени пресечения его деятельности находился в стадии организационного оформления и выработки программных документов, никаких практических действий по осуществлению содержащихся в них установок, за исключением распространения «манифеста» и политической платформы, его участники не совершили. В состав каких-либо антисоветских организаций или объединений члены «союза» также не входили.

Органы предварительного следствия и коллегия ОГПУ не располагали подлинными экземплярами «манифеста» и «платформы» «союза марксистов-ленинцев», а только их копиями, изъятыми при арестахиобыскена квартире П. А. Сильченко 15 октября 1932 г. Дошедшие до нас экземпляры документов являются копиями с копий, сделанных в ОГПУ в те годы, и подлинная их идентичность с необнаруженными оригиналами спорна: документы ходили по рукам в московской и харьковской партийных организациях, их размножали, дописывали, редактировали. Были тут и явные заимствования из контрреволюционных воззваний и антисоветских листовок, белоэмигрантских документов, что вряд ли могло соответствовать настроениям M. Н. Рютина. Еще в сентябре 1930 г., защищаясь от ложного доноса, он писал в ЦКК ВКП(б): «О термидоре и забастовках я ни слова не говорил. Тут все вымышлено от начала и до конца. Я не троцкист и не устряловец[7] чтобы городить такую чепуху». А такой «чепухи» в этом документе оказалось много — группе хотели придать характер гигантского заговора внутри партии и государства, который охватил будто бы миллионы советских людей. Эту платформу, простое знакомство с нею вменяли в вину многим даже в 1937—1938 гг., в том числе и Н. И. Бухарину.

Что же касается политических воззрений и теоретических взглядов, изложенных в программных документах так называемого «союза марксистов-ленинцев», то, надо сказать, они носили дискуссионный характер и не содержали призывов к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти. Эти взгляды безусловно расходились с той практикой, которую поддерживала и восхваляла официальная пропаганда, но отнюдь не противоречили марксистско-ленинской концепции социализма.

Представление о содержании документов дает приобщенная к делу схема платформы, написанная M. Н. Рютиным в процессе следствия, состоящая из следующих разделов: 1. Маркс о роли личности в истории; 2. Сталин как беспринципный политикан; 3. Сталин как софист; 4. Сталин как вождь; 5. Сталин как теоретик; 6. Классовая борьба и марксизм; 7. Простое, расширенное воспроизводство и марксизм-ленинизм; 8. О построении социалистического общества; 9. Ленинизм и борьба с оппортунизмом; 10. Уроки внутрипартийной борьбы в свете истекших лет; 11. Оценка взглядов пролетарской диктатуры на современное положение вещей в СССР; 12. Кризис Коминтерна; 13. Кризис пролетарской диктатуры (экономический кризис, кризис партии, кризис Советов и приводных ремней пролетарской диктатуры).

К этому необходимо добавить, что сложившаяся к тому времени в партии и стране обстановка жестокого преследования инакомыслящих не позволяла, как это было при В. И. Ленине, открыто высказывать свое мнение, если оно расходилось с мнением партийного руководства и особенно И. В. Сталина. У В. Н. Каюрова и М. С. Иванова было намерение отправить письмо с изложением своих взглядов на обстановку в партии и стране в ЦК ВКП(б). Но позднее они от этого отказались, понимая, к каким последствиям это может привести.

Среди организаторов «союза марксистов-ленинцев» выделяются фигуры В. Н. Каюрова и M. Н. Рютина. В. Н. Каюров относился к старой большевистской гвардии, активно участвовал в партийной работе, до революции возглавлял большевистскую организацию петербургского завода «Эриксон», после Февральской революции был председателем Выборгского районного Совета рабочих и солдатских депутатов. В июльские дни 1917 г. он в числе тех, кто укрывал В. И. Ленина от разгулявшейся реакции. 6 июля 1917 г. В. И. Ленин находился на квартире В. Н. Каюрова на Выборгской стороне. После Октябрьской революции активно боролся за укрепление Советской власти, пользовался особым доверием у В. И. Ленина, получал от него важные задания. Именно он привез в июле 1919 г. из Москвы письмо В. И. Ленина «Питерским рабочим». В 1921—1924 гг. В. Н. Каюров работал в Сибири и на Урале, затем в «Грознефти», в 1925—1930 гг. консультант Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции РСФСР, в 1930—1932 гг. руководитель группы Центрархива. Пользовался авторитетом в партии.

К известным партийным деятелям принадлежал и M. Н. Рютин. Он вступил в ленинскую партию в 1914 г., принимал участие в революционном движении. После окончания учительской семинарии был народным учителем. В 1917 г. возглавил Харбинский Совет рабочих и солдатских депутатов, участвовал в становлении Советской власти на востоке страны, был командующим войсками Иркутского округа, командиром партизанских отрядов в Прибайкалье, председателем Иркутского губкома партии, делегатом X съезда РКП(б). Впоследствии был на ответственной работе в Восточной и Западной Сибири, Дагестане. В 1924—1928 гг. работал секретарем Краснопресненского райкома партии г. Москвы, участвовал в борьбе с «новой» и троцкистско-зиновьевской оппозицией. На XV съезде ВКП(б) в 1927 г. был избран кандидатом в члены ЦК партии.

В острой внутрипартийной полемике, возникшей после этого съезда между группой И. В. Сталина, с одной стороны, и Н. И. Бухариным, А. И. Рыковым, М. П. Томским, с другой, о путях и методах строительства социализма в нашей стране, развития советской деревни, M. Н. Рютин в вопросе применения чрезвычайных мер к крестьянству фактически поддержал Н. И. Бухарина. Хотя в письме в ЦКК 21 сентября 1930 г. он и отмечал, что

«целиком никогда не был с группой Бухарина. Теоретических взглядов Бухарина и его последователей в области исторического материализма (теория равновесия и пр.) я никогда не разделял, то же самое должен сказать и о теории организованного капитализма, о теории “мирного врастания кулацких кооперативных гнезд” в социализм, о теории самотека».

После острой беседы в 1928 г. с И. В. Сталиным M. Н. Рютина обвинили в примиренческом отношении к правым: об этом говорилось в заявлении группы членов райкома и членов бюро райкома, с которым они обратились в Московский комитет партии 15 октября 1928 г.

16 октября 1928 г. объединенное заседание Секретариата ЦК и Секретариата МК ВКП(б) с участием председателя ЦКК ВКП(б) Г. К. Орджоникидзе, членов президиума МКК приняло решение снять M. Н. Рютина с работы в московской организации партии. В тот же день такое же решение вынесло и бюро МК ВКП(б). Объединенный пленум МК и МКК ВКП(б), заслушав 18—19 октября 1928 г. вопрос о положении в московской парторганизации, освободил M. Н. Рютина от обязанностей секретаря Краснопресненского райкома партии и члена бюро МК.

В постановлении не указана причина освобождения. Но, как сказано в докладе секретаря МК Н. А. Угланова, претензии к M. Н. Рютину выражались в том, что

«он допустил при споре на закрытом заседании бюро Краснопресненского райкома ошибку, которая для него, кандидата ЦК, недопустима, которая умаляла его достоинство и которая умаляла руководящих товарищей. В споре о руководстве партией на заседании бюро PK товарищ Рютин, споря против тенденций дальнейшего отсечения руководящих товарищей от руководства, говорил: “Что вы ставите вопрос о тов. Сталине? Мы знаем, что у тов. Сталина есть свои недостатки, о которых говорил тов. Ленин”. Этого нельзя было говорить потому, что еще раньше нам об этом говорили троцкисты.

И второе: у него в резолюции, предложенной на активе, отсутствовал момент борьбы с примиренчеством. Из секретарей райкомов он в теоретическом отношении является наиболее квалифицированным членом партии. Эту ошибку, конечно, ему следует поставить в большую вину, чем другому».

Выступая на пленуме, M. Н. Рютин признал эти претензии справедливыми и назвал в числе своих политических просчетов еще одну ошибку, а именно, что он занимал так называемую буферную позицию во время обсуждения в ЦК вопросов о правом уклоне. M. Н. Рютин говорил:

«Споры в ЦК вызывали у нас, у многих членов бюро Московского комитета, беспокойство за сплоченность руководящего органа ЦК. И я стал на ту точку зрения, что низовые партийные организации, районные должны будут соответствующим образом воздействовать на руководящих товарищей, чтобы в их рядах были устранены разногласия, трения, которые возникли. Теперь приходится признать, что наш опыт показал, что буфер не только тогда, когда он возникает в среде самих спорящих, но и тогда, когда этот буфер возникает со стороны, он не оправдывает своей роли. Это создало некоторую отчужденность, некоторую замкнутость Московской организации или, точнее, руководящей группы работников Московской организации от Центрального Комитета».

На второй день заседания этого пленума неожиданно приехал И. В. Сталин, участвовал в его работе и выступил с речью[8].

22 октября 1928 г. пленум Краснопресненского PK освободил M. Н. Рютина от обязанностей секретаря райкома партии. Вскоре он был назначен заместителем редактора газеты «Красная звезда», затем работал председателем Управления фотокинопромышленности, членом президиума ВСНХ.

В 1929 г. M. Н. Рютин едет уполномоченным ЦК ВКП(б) по коллективизации в Восточную Сибирь, где сталкивается с грубыми искажениями ленинской линии, с фактами насилия и перегибов в колхозном строительстве. Записка в Политбюро ЦК, написанная им по возвращении в Москву, вызвала гнев у И. В. Сталина и Л. М. Кагановича, ведавшего вопросами сельского хозяйства. Однако вскоре принципиальные положения и главные мысли своей записки M. Н. Рютин увидел на страницах «Правды» в статье И. В. Сталина «Головокружение от успехов» и в письме ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении».

Казалось бы, конфликт был исчерпан. Но И. В. Сталин не забывал обид. 21 января 1930 г. в статье «К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса», опубликованной в газете «Красная звезда», он «одернул» M. Н. Рютина, опубликовавшего в той же газете на ту же тему двумя номерами раньше передовую статью, основной темой которой была мысль — осуществляемый в деревне курс расходится с линией XV съезда партии. В сентябре того же года Президиум ЦКК исключил M. Н. Рютина из рядов ВКП(б), с формулировкой — за «предательски-двурушническое поведение в отношении партии и за попытку подпольной пропаганды правооппортунистических взглядов, признанных XVI съездом несовместимыми с пребыванием в партии».

Поводом для возникновения персонального дела M. Н. Рютина послужило заявление в ЦК ВКП(б) знавшего его по работе в Краснопресненском райкоме члена партии А. С. Немова, который сообщал, что, будучи в августе 1930 г. в отпуске в г. Ессентуки, встретил там M. Н. Рютина, и тот будто бы резко отрицательно отзывался о политике ЦК во главе с И. В. Сталиным, считая ее губительной для страны, оценивал материальное положение трудящихся в стране как очень тяжелое, высказывался против мер по насильственной коллективизации, осуждал расправу с членами партии, которые выражали какое-либо несогласие с мнением И. В. Сталина, неодобрительно отзывался о проводимой линии в братских партиях.

При разборе персонального дела и в своем письменном объяснении в адрес ЦКК ВКП(б) M. Н. Рютин категорически отрицал приписываемые ему высказывания, утверждая, что суть их извращена. Других свидетелей указанных бесед M. Н. Рютина и А. С. Немова в Ессентуках не было. Однако в ходе рассмотрения персонального дела на заседании Президиума ЦКК ВКП(б) 23 сентября 1930 г. доводы M. Н. Рютина во внимание приняты не были, в основу обвинения было положено заявление А. С. Немова. Судя по выступлениям Е. М. Ярославского, и особенно А. С. Енукидзе[9] и М. Ф. Шкирятова[10], главная вина M. Н. Рютина усматривалась в критике им действий И. В. Сталина при решении вопроса об освобождении в 1928 г. M. Н. Рютина от должности секретаря Краснопресненского райкома ВКП(б) г. Москвы, о чем он написал и в своем объяснении.

«Сталина даже тогда, когда я в 28-м году выступил против него на бюро Краснопресненского райкома,— писал M. Н. Рютин в ЦКК,— я считал самым крупным вождем партии, способным проводить в жизнь ленинские принципы. Я тогда допустил отступления от линии в вопросе о темпах и в оценке положения в деревне. Я считаю, что т. Сталин напрасно ошельмовал меня и ловким маневром вышвырнул с партийной работы. Я считаю это нечестным с его стороны по отношению ко мне».

M. Н. Рютин из партии был исключен, а затем арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде и агитации. Однако 17 января 1931 г. даже коллегия ОГПУ вынуждена была признать обвинение недоказанным, и M. Н. Рютин был освобожден. Последние полтора года, до нового ареста в сентябре 1932 г., он работал экономистом в «Союзэлектро».

В 1936 г. M. Н. Рютина, находившегося в Верхне-Уральском политизоляторе, переводят в Москву. Ему предъявляют новое обвинение — в терроризме — на материалах ранее написанных им нелегальных «документов» — «платформы» и «манифеста-обращения» «союза марксистов-ленинцев».

В письме Президиуму ЦИК СССР от 4 ноября 1936 г., хранящемся в его деле, M. Н. Рютин просит снять с него эти обвинения и защищает свое достоинство гражданина. Вот полный текст этого документа.

«Президиуму Центрального исполнительного комитета Союза ССР

Заключенного Внутренней тюрьмы НКВД — M. Н. РЮТИНА

ЗАЯВЛЕНИЕ

В настоящее время после отбытия почти пяти лет своего десятилетнего заключения я вновь НКВД привлечен к уголовной ответственности за то, что, во-первых, теперь отдельные места и выражения написанных мною в свое время нелегальных “документов” истолковываются ведущими следствие, как призыв к террору и, во-вторых, что на основе этих документов где-то якобы образовались и раскрыты правые террористические группы.

По существу предъявленного мне нового обвинения считаю необходимым сообщить Центральному Исполнительному Комитету следующее:

1. Я не признаю себя виновным ни в чем, кроме того, за что я несу уже длительный срок наказания. Я никогда террористом не был, не являюсь и не буду. Никогда террористических взглядов и настроений не имел и не имею. Нигде, никогда, никому никакого сочувствия террору не высказывал и относился к нему всегда враждебно. Новое “толкование” отдельных цитат из “документов” как террористических — является явно пристрастным и тенденциозным.

К этому считаю необходимым добавить, что от своих взглядов, изложенных в “документах”, я уже четыре года тому отказался. С тех пор ни к каким политическим партиям, группировкам и течениям не принадлежу. От всякой политической борьбы и политической деятельности навсегда отказался.

2. Я осужден (и приговор до сих пор никем не отменен) и отбыл почти половину своего заключения за всю совокупность своих взглядов, изложенных в “документах”; как-бы ни толковать эти “документы” или отдельные их места, за всю совокупность “документов”, вплоть до последней строчки, до последнего слова, до последней буквы, за все это я уже осужден, приговор никем не отменен и новое привлечение меня к ответственности за эти же “документы” или отдельные их места и выражения является явно незаконным, произвольным и пристрастным.

3. Я осужден и отбываю уже пятый год наказания за всю совокупность своих действий (и за все их последствия), в том числе и за распространение “документов” и за все последствия этого распространения в виде возможности и образования на основе и под влиянием этих документов через месяц, через год, через пять, через десять лет после их распространения каких-либо нелегальных групп и ячеек. Новое привлечение меня к ответственности за те же действия и их последствия является явно незаконным, произвольным и пристрастным.

4. Ни одно уголовное законодательство, начиная с римского права и вплоть до наших дней во всех странах, в том числе и советское уголовное законодательство, не допускают привлечения к ответственности и наказания преступника два раза за одно и то же преступление, хотя бы второй раз и под другим названием.

Самый факт вторичного привлечения меня к ответственности за то же преступление, за которое я отбыл почти пятилетнее заключение, за те же самые “документы” или отдельные их места и те же последствия их распространения — является чудовищным. История судебных процессов и карательной политики Европы и Америки в течение последних столетий, насколько мне известно, не знает подобного чудовищного случая!

5. Статьи Уголовного кодекса, по которым я был осужден, обнимали и обнимают, несомненно, всю совокупность совершенных мною преступных деяний и моих преступных взглядов, но в этих статьях не содержится никакого обвинения в терроре. Следовательно ни в моих “документах”, ни в моих действиях не было и нет ничего “террористического”. В противном случае на мне были бы применены другие соответствующие статьи Уголовного кодекса.

6. Политбюро ЦК ВКП(б) во время моего дела, несомненно, знакомилось или по крайней мере его знакомили и с написанными мною преступными “документами”, и со всей совокупностью совершенного мною преступления. И однако же Политбюро не нашло в них никаких данных для обвинения меня в терроре. В противном случае оно, несомненно, дало бы соответствующие указания Коллегии ГПУ, и я был бы привлечен за террор. Я не был привлечен за террор, следовательно, ни в моих взглядах, ни в моих действиях не было ничего террористического.

7. Коллегия ГПУ, осудившая меня на десять лет заключения, несомненно, в свою очередь внимательно знакомилась с написанными мною нелегальными “документами” и тщательно изучала все мельчайшие детали моего дела. Она также не нашла в них ничего “террористического”, иначе я был бы привлечен по соответствующим статьям за террор. Я не был привлечен, следовательно, в моих взглядах и действиях не было найдено и не было ничего террористического.

8. Начальник СПО ГПУ Молчанов, ведший надо мной следствие, опять-таки бесспорно изучал внимательно все мельчайшие детали моих “документов” и всего дела. Он также не нашел в нем никаких данных для предъявления мне обвинения в терроре и не предъявил его. Следовательно, и это свидетельствует о том, что в моем деле не было ничего террористического.

А теперь тот же Молчанов по тем же документам или отдельным их местам, за те же действия (распространение документов и его последствия) предъявляет мне обвинение в терроре! Чудовищно!

9. Печать, газеты в течение ряда месяцев после моего дела вели по нему обстоятельную разъяснительную кампанию. Они действовали, не подлежит сомнению, на основе полученных директив и были достаточно осведомлены. Они также не нашли в моем деле никаких следов террора и не отмечали его. Неужели и они “слона-то и не приметили”.

10. Наконец, Президиум ЦИК СССР, как высший законодательный орган, контролирующий деятельность всех исполнительных органов власти, в том числе и ГПУ (НКВД), в порядке контроля также, бесспорно, знакомился с моим делом. Он также не нашел в нем инкриминируемого мне теперь обвинения в терроре. Иначе он дал бы соответствующим органам указание отменить приговор Коллегии ГПУ и предъявить мне новое соответствующее обвинение.

Таким образом, самые высшие советские и партийные органы, самые авторитетные лица страны во всей совокупности моего дела не нашли ничего террористического и в том числе Молчанов, а теперь тот же Молчанов, по тому же делу, после отбытия мною почти половины своего десятилетнего заключения предъявляет обвинение в терроре!

На основании всего вышеизложенного с полной очевидностью и бесспорностью следует:

Во-первых, что в моих взглядах, документах, действиях и во всей совокупности дела не содержалось и не содержится никаких данных нового обвинения меня в терроре и поэтому предъявление подобного обвинения является явно незаконным, произвольным, тенденциозным и пристрастным.

Во-вторых, если бы в моем деле и заключалось что-либо террористическое (чего в действительности нет), то я за это уже осужден, ибо я осужден за каждую строчку и слово моих “документов”, при каком угодно толковании, за каждое произнесенное мною слово, за малейшее свое действие, за каждый свой шаг по распространению “документов” и его последствия, каковы бы они ни были, приговор не отменен, я отбыл уже длительный срок наказания и поэтому новое привлечение меня к ответственности за то же самое является опять-таки совершенно незаконным, произвольным и пристрастным.

По существу инкриминируемых мне вновь отдельных выражений из “документов”, как призыва к террору я также смог убедительно, думаю, доказать явную пристрастность и абсурдность их нового “толкования”. (Не случайно самые высшие партийные и советские органы, самые авторитетные лица и приговор Коллегии ГПУ не нашли в них ничего террористического), но я, к сожалению, крайне ограничен местом, так как мне, несмотря на все мои настойчивые просьбы, администрация тюрьмы, очевидно, по указанию ведущего следствие, решительно отказала дать бумаги столько, сколько необходимо и ограничила меня этим листком, и поэтому вынужден отказаться от этого желания.

На основании всего вышесказанного, будучи глубочайше убежден в своей невинности в том, в чем меня теперь обвиняют, находя это обвинение абсолютно незаконным, произвольным и пристрастным, продиктованным исключительно озлоблением и жаждой новой, на этот раз кровавой расправы надо мной, я, естественно, категорически отказался и отказываюсь от дачи всяких показаний по предъявленному мне обвинению. Я не намерен и не буду на себя говорить неправду, чего бы мне это не стоило.

Ко всему сказанному в заключение считаю необходимым добавить, что самые методы следствие, применяемые ко мне, являются также совершенно незаконными и недопустимыми. Мне на каждом допросе угрожают, на меня кричат, как на животное, меня оскорбляют, мне, наконец, не дают даже дать мотивированный письменный отказ от дачи показаний, а разрешают написать только — “отказываюсь от дачи показаний”, без всякой мотивировки, что явно преследует цель, получив такой немотивированный отказ, толковать его потом так, как будет наиболее выгодно ведущему следствие. Этим самым нарушаются самые элементарные права подследственного, ибо последний имеет право писать любые письменные заявления, касающиеся его дела, следственным, судебным и законодательным органам власти. Все это вместе взятое граничит с вымогательством личных показаний.

На основании всего вышеизложенного я прошу Центральный Исполнительный Комитет СССР:

1. О защите меня, как заключенного, отбывающего уже длительный срок заключения и как человека от незаконной расправы надо мной, от незаконного нового привлечения меня к ответственности за то дело, за которое я несу уже наказание, с новым сложным и пристрастным его использованием и даче указаний соответствующим органам об отмене нового незаконно предъявленного мне обвинения и о возвращении меня в нормальные условия заключения для продолжения отбывания моего наказания.

2. О защите меня от дальнейших угроз, обращения со мной, как с животным, оскорблений и криков, каким я подвергаюсь.

Я, само собой разумеется, не страшусь смерти, если следственный аппарат НКВД явно незаконно и пристрастно для меня ее приготовит. Я заранее заявляю, что я не буду просить даже о помиловании, ибо я не могу каяться и просить прощения или какого-либо смягчения наказания за то, чего я не делал и в чем я абсолютно неповинен. Но я не могу и не намерен спокойно терпеть творимых надо мной беззаконий и прошу меня защитить от них.

В случае неполучения этой защиты я еще раз вынужден буду пытаться защищать себя тогда теми способами, которые в таких случаях единственно остаются у беззащитного, бесправного, связанного по рукам и ногам, наглухо закупоренного от внешнего мира и невинно преследуемого заключенного.

М. РЮТИН.

4.XI — 1936 года.

Москва, Внутренняя тюрьма особого назначения НКВД».

Это письмо M. Н. Рютина Н. И. Ежов немедленно направил И. В. Сталину. Ответа не последовало.

Мартемьяна Никитича Рютина судила военная коллегия Верховного суда СССР 10 января 1937 г. с применением чрезвычайного закона от 1 декабря 1934 г., без участия обвинения и защиты. Он был приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.

8 июня 1988 г. судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР отменила приговор коллегии ОГПУ от 11 октября 1932 г., а 13 июня 1988 г. пленум Верховного суда СССР отменил судебные приговоры за отсутствием состава преступления в отношении лиц, осужденных по делу так называемого «союза марксистов-ленинцев», а затем вновь привлеченных к уголовной ответственности по тем же и другим надуманным обвинениям.

По этой теме читайте также:

Примечания