В истории Гражданской войны особняком стоит такое знаменитое событие, как восстание рабочих Ижевска и Воткинска в 1918 году. С самого начала оно привлекало современников как феномен, казалось бы, не вписывающийся в принятую схему представлений о гражданской войне как войне классов. Участники Гражданской войны как с белой, так и с красной стороны уделяли внимание этому событию. В последнее время в связи с дискуссиями о разных аспектах отечественной истории, в частности, о роли рабочего класса в революции, Ижевско-Воткинское восстание вновь привлекает к себе внимание. Исследователям помогает и то, что, в отличие от других рабочих волнений, направленных против большевиков, которым не уделялось ранее внимания в советской историографии, после Ижевского восстания осталось множество источников: архивные документы, газеты, воззвания, фронтовые сводки, газетные и журнальные публикации, мемуары участников и т.д. Казалось бы, благодаря такому пласту источников восстание можно изучить в подробностях. И действительно, этой теме посвящено несколько квалифицированных публикаций. Но, к сожалению, широкому кругу читателей ныне известна крайне упрощённая, намеренно искажённая версия событий, представляемая обычно идеологическими противниками советской власти, которые даже спустя двадцать лет после её падения пытаются таким образом воевать на «идеологическим фронте». Проблема осложняется тем, что, несмотря на свою широкую известность, Ижевское восстание во многом ещё остаётся объектом для исследователей местного уровня — уральских и удмуртских. В результате сложная картина восстания широкой общественности просто неизвестна. «Популяризацией» восстания занимаются местные «общественные деятели», часто даже не профессиональные историки. В их публицистических изданиях Ижевское восстание предстаёт как стихийный бунт рабочих против большевистского произвола, причём участники восстания изображаются в апологетическом духе, как «народное ополчение», исконный русский народ, поднявшийся на борьбу против коммунизма и «коммунистической тирании» за идеалы народоправства и патриотизма. К тому же примитивный, пропагандистский подход к изучению Ижевского восстания явно поощряется местными властями, так как благодаря этому удмуртский регион получает дополнительную известность как очаг антибольшевистского сопротивления. Таким образом, на смену идеологизированной советской версии событий приходит новый миф, отличающийся от старого лишь тем, что формируется с иных идейных позиций. Данное утверждение не раз звучало в местной прессе. Так, удмуртский общественный деятель А.С. Верещагин писал о мифологизации восстания:
«В республиканских СМИ уже который год идёт поиск т.н. “брендов”, которые должны стать “визитной карточкой” Удмуртии. Но этот самый “бренд” есть не что иное, как продукт и инструмент рекламы, а значит, тот же миф»[1].
В итоге сложное и неоднозначное событие нашей истории, когда часть рабочего класса перешла на сторону противников революции, заранее лишается шанса на непредвзятое и честное представление широкому читателю.
Ижевск перед революцией
В советское время исследователи, пытаясь объяснить феномен рабочего восстания против большевиков, нередко ссылались на двойственное положение ижевского пролетариата, которые с одной стороны относились к рабочему классу, а с другой — обладали частной собственностью и были заражены мелкобуржуазной психологией. При этом указывалось на наличие у рабочих собственной земли, домовладений, привилегий. Интересно, что участники восстания и позднее белоэмигрантские публицисты повторяли, по сути, те же доводы. Причины понятны — это позволяло объяснить, каким образом против большевиков без видимых причин восстал целый рабочий город, чего больше в России никогда не было. Сторонники восстания рисовали дореволюционную жизнь рабочих в ярких красках, развивали тезис об их обеспеченности, чуждости всякой социалистической идеологии и т.д., всячески подчеркивая, что таким рабочим с большевиками было не по пути. Что же было в реальности?
Ижевск был одним из крупнейших заводов в стране — он не только производил львиную долю винтовок, но и обеспечивал сталью себя, а также Воткинск и Камбарку. Кроме них, в окрестностях располагались только кустарные фабрики. Однако несмотря на то, что Ижевск к тому времени давно уже перерос тип традиционного уральского «завода», то есть полугорода-полудеревни, многие горнозаводские черты всё ещё налагали на него свой отпечаток: вплоть до Октябрьской революции Ижевск официально считался не городом, а «заводом», хотя превосходил по величине уездный Сарапул. Производство на заводе во многих мастерских продолжало оставаться архаичным, с применением мускульной силы, часто имело кустарно-ремесленный характер. Так, он продолжал в качестве топлива использовать преимущественно дерево, чему способствовало наличие вокруг Ижевска обширных лесов. Это было следствием слабой капитализации Урала, приметой оставшихся здесь вековых горнозаводских черт. Ситуация изменилась с началом Первой Мировой войны: модернизация завода пошла быстрее — стало закупаться иностранное оборудование, были проведены узкоколейки Ижевск-Воткинск и Ижевск-Агрыз, проведена реструктуризация мастерских, в 1915 г. на заводе были поставлены дизель-генераторы, а в 1916-17 гг. — 3 паротурбогенератора.
Традиции производства на казённом заводе, находящемся на особом положении, порождали также особое осознание своей привилегированности, желания «держать марку». Наиболее квалифицированные мастеровые передавали своё умение из поколения в поколение, добивались от администрации мест для своих сыновей. Это отражалось и в семейном быту — авторитет старшего был в семье непререкаемым, по воспоминаниям современников, старики крепко «держали» молодёжь.
Оторванность от основных культурных центров, обывательский образ жизни многих рабочих, патернализм военной администрации завода — всё это способствовало сохранению в Ижевско-Воткинском регионе архаичного психологического характера организации жизни в своеобразной «заводской общине». Наличие у многих из рабочих сельских участков и домовладений препятствовало превращению рабочих в «чистый» пролетариат. Неоднозначность положения удмуртских рабочих проявилась в том, что они могли считать себя не только «фабричными», но одновременно сельскими жителями, домохозяевами и обывателями.
В Ижевске вековые традиции уральского производства были особенно сильны. Завод был закреплен за государством около века, и его рабочие долгое время официально были крепостными. Поэтому патернализм государства и строгость военного управления на заводе просуществовали вплоть до революции. Наравне с драконовскими мерами управления администрация применяла и патриархально-консервативные методы поощрения «заслуженных» рабочих. Так, со времён Николая I на заводе сохранилась выплата денег за «выслугу лет», выдача медалей, особо отличившимся мастерам давалось звание «почётного гражданина» и т.д. Особенно знамениты ижевские наградные кафтаны, зелёные с золотой отделкой, вручаемые наиболее квалифицированным и отличившимся рабочим завода. Для выдачи наград требовалась не только мастерство и высокое качество продукции, но и безупречная служба и лояльность государству. Рабочие, ставшие «кафтанниками» или почётными гражданами, поднимались на более высокую ступень социальной лестницы, получали дополнительные права (например, освобождались от телесных наказаний), а позднее нередко становились резервом для пополнения кадров низшего управляющего состава. Для удовлетворения интересов зажиточных жителей существовал Нагорно-Заречный сельский общественный банк, услугами которого пользовалась и ижевская «рабочая аристократия». В Ижевске существовали также небольшие оружейные, слесарные, ювелирные мастерские, дававшие неплохой заработок верхушке рабочих.
Одновременно на заводе поощрялась религиозность. На главных площадях и Ижевска, и Воткинска стояли соборы, которые население исправно посещало по церковным празднествам. Администрация даже отпускала рабочих на два дня в один из постов с сохранением заработной платы. Можно сказать, что к началу ХХ века население Ижевска и Воткинска было в целом религиознее, чем в целом рабочие по стране. Силу традиционной религиозности иллюстрирует тот факт, что даже в 1925 г. на Ижевском заводе верующими считала себя четверть рабочих, а на Воткинском одна пятая, не считая других мастеровых[2].
Кроме моральных стимулов использовались и материальные способы поддержки ижевских мастеровых. Администрация завода предпочитала привлекать на работу коренных жителей, рассчитывая на постоянность этого контингента и его квалифицированность. Как традиционный тип уральского горнозаводского рабочего, они имели в своём владении землю, лес и домохозяйства, которые использовались как источник дополнительного дохода. Большинство кадровых рабочих тоже имели сельские наделы. Поэтому, учитывая важность крестьянского хозяйства для рабочих, администрация регулировала порядок отпусков их на покосы. Также она заключала договор о двухнедельном отпуске рабочих на сельские работы без сохранения заработной платы. Причём это было типично местной особенностью, распространённой в прикамских заводах. Мелкие предприятия Вятской губернии для этого и вовсе иногда временно прекращали работу. Характерно, что хотя эта мера была отменена с началом Первой Мировой войны, рабочие добились её воссоздания после Февральской революции. Более того, даже весной 1919 г., после взятия Ижевска и Воткинска, командованию колчаковской армии пришлось распустить — против своей воли — бывших повстанцев во многом потому, что те требовали отпустить их на посевные работы.
Землевладение вообще было отличительной чертой рабочих заводского Урала, но полностью кадровые рабочие Ижевского завода получили в личную собственность земли только спустя много лет после отмены крепостного права. К 1912-13 гг. рабочие получили соответственно в Ижевске — 30063,46 дес., и в Воткинске — 28830. По подсчетам современных исследователей, накануне войны площадь лесного участка была в Ижевске — 2,68, а в Воткинске — 4,1 дес. на двор, общая величина надела колебалась в Ижевске от 3,8 до 6 дес., в Воткинске от 5 до 6,38 дес. на двор[3]. Они активно занимались домашним хозяйством. По данным сельхозпереписи 1916 г. ижевские рабочие имели 40543 дес. земли, 1646 рабочих лошадей, 3848 коров, 1126 свиней, 3792 овцы, 695 телят. Заводу также были отданы окружавшие Ижевск леса. Из 1,2 млн отданных лесных угодий привилегированная верхушка мастеровых имела 191 тыс. десятин; остальное принадлежало казне. Лесные угодья были достаточно велики: в Ижевске они составляли накануне войны 1914 г. — 2,68, а в Воткинске — 4,1 дес. на двор.
Так как Ижевский завод имел исключительное военное значение, на нём был принят ряд мер по социальной защите рабочих. На заводе существовала наиболее серьёзная по меркам региона медицинская помощь. Хотя государственное медобеспечение было типично для уральских заводов, в Ижевске оно было особенно развитым: существовало бесплатное лечение в случае травмы, льготы для детей и жён рабочих завода, право на лечение в заводских больницах в случае производственной травмы, частичная оплата государством лечения в гражданских и земских больницах, сохранение по решению военного ведомства части жалования на период болезни и т.д.[4]. Хуже было в Воткинске, где рабочие и служащие могли получить медицинскую площадь только отчасти бесплатно, да и то только благодаря регулярным взносам в горное товарищество[5]. Также на Ижевском заводе была самая высокая оплата труда в округе, составлявшая в среднем около 250 рублей[6].
Нужно сказать и об ижевском домовладении, которому суждено было сыграть позже немалую роль в революционных событиях города. Так как Ижевск был городом-заводом, своеобразным посёлком, то и жители города жили почти исключительно в своих домах. Наиболее квалифицированные рабочие имели крупные дома, некоторые из которых были кирпичными, иногда даже двухэтажными, с верандой и баней. В таких домах жили около трети всех рабочих — немалая цифра для тех времён. Богатые дома были характерны даже для деревень окрест Ижевска, в которых жили работавшие на заводах крестьяне.
Остальные рабочие жили в своих небольших хатах или снимали квартиры, некоторая часть наиболее бедных из них жила в казармах и бараках[7]. В целом подобное владение недвижимостью тоже сближало ижевских рабочих с классом мелкой буржуазии, во всяком случае, не способствовало развитию социалистических настроений. Для современников это было очевидно. «Домики, домики, домики... Чьи они? Ижевские, обывательские. Да разве тут пролетарский дух?», — писала советская газета в конце 1918 г.[8] К теме вопроса о коммунальной политике советской власти и недовольстве этим домовладельцами советская пресса в Ижевске и позже возвращалась неоднократно[9].
Скромно обстояло дело с ижевской культурой. На весь 60-тысячный город насчитывалось с десяток небольших школ, техническое и ремесленное училище, две гимназии — мужская и женская, десять кинематографов, три библиотеки (не считая предназначенной для офицерства и заводского персонала), выстроенный незадолго до Первой Мировой войны деревянный цирк и ни одного театра или клуба. Центр города был в основном оснащён деревянными тротуарами, многие улицы освещены масляными фонарями. Город в основном представлял собой кварталы разбросанных домиков, преимущественно деревянных.
Кроме казённых металлургического и оружейного заводов в Ижевске было несколько частных кустарных фабрик, принадлежавших купцам: кирпичный заводик, свечной, кожевенный, ювелирная, оружейная фабрика и ещё несколько подобных предприятий[10]. В них, в отличие от государственных, покровительственная поддержка «хозяина» не применялась.
В целом, ижевские рабочие были типичными представителями местного контингента рабочих-металлургов. В отличие от основной массы уральских рабочих, представленных в большинстве кустарниками или отходниками, это были квалифицированные, как правило, потомственные рабочие, которые — благодаря занятости в сложной производственной деятельности — были сравнительно прилично образованны: многие из них были грамотными, существенная часть имела начальное образование. Многие из них владели земельными участками, своими домами, обладали определёнными социальными гарантиями. Большинство из них были религиозны. Привилегированная верхушка рабочих по своему быту сближалась с низшими служащими[11].
Исходя их этого, исследователи нередко указывают на зажиточность рабочих, их близость к мелкобуржуазным элементам. Однако этот взгляд весьма узок — не стоит полагать, что рабочие завода имели только привилегии.
Время неумолимо разрушало старые отсталые черты заводов и вносило новые социальные противоречия в заводскую среду. Становилось очевидным, что, несмотря на сравнительно благополучное положение по сравнению с основной горнозаводской массой, далеко не все ижевско-воткинские рабочие считают себя удовлетворёнными. Ещё до революции вятские заводы отличались целым комплексом недостатков, вызванных во многом местными архаичными чертами производства и управления. Несмотря на все поощрения, заработная плата немалой части рабочих была весьма низкой, что было вызвано очень небольшой платой за подённую работу. В Ижевске, где заработная плата была примерно в 2-3 раза выше, чем в регионе, по сведениям ГАУ (Главного Артиллерийского управления) от 1 января 1914 г., рабочие получали лишь 60-80% подённой платы своих коллег с оборонных предприятий Петрограда, Луганска и даже Самары. Воткинские рабочие и вовсе получали на 16-20% меньше ижевчан. С началом Первой Мировой войны ситуация ещё более ухудшилась — к 1916 г. продукты подорожали на 110%, в то время как зарплата ижевских рабочих повысилась лишь на 20%[12]. В итоге, в связи с инфляцией началось повышение жалования: например, подённая плата слесаря повысилась с 2,5-3 до 4-5 руб.[13] Однако эти меры помогали слабо — в январе из-за снижения расценок на 20-25% завод потрясли, как и всю страну, забастовки, ставшие прелюдией Февральской революции[14].
Однако кроме величины заработной платы стоит обратить внимание и на уровень расходов. Здесь всё тоже обстояло неблагополучно. Обследования воткинских рабочих в октябре 1907 г. показали, что семье из 3-4 человек необходимо в год около 390 рублей на одежду и еду, в то время как среднегодовая зарплата, скажем, кузнечных рабочих в 1906 г. составляла 215,82 руб. Рабочие паровозостроительного цеха получали в среднем 374,85 руб. в год, но и их не всегда это удовлетворяло. Единицы рабочих котельного и судового цеха получали свыше 500 рублей при минимальном годовом бюджете в 507 руб. В результате значительной части рабочих оплаты за труд хватало в обрез. Причём это характерно и для ижевчан: в 1903 г. основная часть доходов уходила на еду (около 60%) и одежду (20%). Расходы, по данным исследованиям, стабильно превышали доходы на 5,5%, причём из-за непредвиденных обстоятельств они увеличивались до 18, а в некоторых случаях до 60%[15].
Ошибочно и распространённое мнение о ижевско-воткинских рабочих как о «полукрестьянах»: сельским хозяйством на своей земле рабочие почти не занимались. Она использовалась преимущественно для сенокоса и добычи леса — землепашество практически отсутствовало[16]. По докладу Министерства земледелия, в 1901 г. только 157 семейств работало на земле, остальные, вырубив лес, продали его или сдавали землю в аренду. Многие при этом остались на заводах[17]. В то же время из-за процесса капитализации шло постепенное сосредоточение земли в руках имущих групп: к 1908 г. почти треть сенокосных угодий оказалась в руках чиновников, купцов и пр.[18]. Мелкие землевладельцы предпочитали заниматься не обработкой земли, а сдачей её в аренду. Иногда рабочие продавали общинную землю, несмотря на запрет этого законом. Последнее нередко вызывало проблемы у покупателей — крестьяне, купившие наделы у мастеровых, обнаруживали, что сделка незаконна и деньги пропали зря[19]. Тем не менее, более предпочтительной для землевладельцев была сдача в аренду местным крестьянам, так как аренда земли стоила очень значительных по местным ценам денег. Например, можно привести свидетельство крестьян на сходе д. Каменный Ключ Кыйлудской волости, где они требовали 16 дес. земли, принадлежащей сельской обывательнице Марии Стариковой, так как она «сама не обрабатывает землю и сдаёт её под посевы нашим общественникам и за это с них получает хлебом или деньгами»[20].
Отсюда понятно, что администрация заводов не зря поддерживала мелкие хозяйства своих рабочих — домовладение и крестьянство служили дополнительным источником заработка. Он составлял перед Первой Мировой войной почти четверть годового дохода рабочих — от 42 до 75 рублей[21]. Дополнительный заработок им действительно был необходим, так как ижевские рабочие, не говоря уже о воткинских, испытывали серьёзные бытовые затруднения. Это можно видеть на примере питания рабочих. Обследования 1912 г., собранные администрацией оружейного завода по 10 из 12 мастерских, показали неудовлетворительную картину. В наиболее хорошо оплачиваемой магазинно-коробочной мастерской питание рабочих представляло «приварок из огородных овощей, круп, гороху, дешёвой сварной солёной тарной рыбы, чай с хлебом и как лакомство, редко, мясная пища». Для остальных же рабочих типичное меню: чёрный хлеб, чай, картошка, капуста, огородные овощи, иногда молоко[22]. Вдобавок тяжёлый труд на заводе приводил к быстрому истощению. Врач И. Спасский при обследовании заводов в 1903 г. сделал вывод о систематическом вымирании рабочих от 25 до 60 лет, что было типично горнозаводского рабочего класса[23].
Таким образом, вопреки распространенному мнению, ижевские рабочие не были «полукрестьянами». Несмотря на ряд пережитков, они являлись работниками промышленного производства, в основном живущими за счёт собственного труда. Естественно, это не отменяет наличие на заводе «обуржуазившихся» элементов, особенно тех, которые долгой службой, упорной работой, верностью начальству заработали сравнительно зажиточное состояние. Однако это не меняет общее «лицо» ижевских рабочих в целом. Ижевский и воткинский рабочий класс можно охарактеризовать как промышленный пролетариат, но ещё не полностью сложившийся, неразвитый, с множеством архаичных, отсталых черт, которые отличали его от пролетариата целиком «городского», проживающего в более культурных и развитых индустриальных центрах. Не вдаваясь в подробности, стоит указать, что подобные отсталые черты были весьма типичны для горнозаводского уральского пролетариата и — более широко — для всего российского рабочего класса. В Ижевске эти черты были лишь выражены более резко. Здесь рабочие имели давние традиции патерналистских отношений с государством, многие из них владели небольшой частной собственностью, которая служила дополнительным источником дохода. Одновременно рабочие занимались тяжёлым физическим трудом на архаичном оборудовании заводов и отличались достаточно низким уровнём жизни по общероссийским критериям. В этом была двойственность их положения: с одной стороны, работа закладывала в них недовольством существующей ситуацией, с другой, порождала социальную замкнутость, консерватизм, обывательство. Насколько бы ни была трудна работа на государственном заводе, она всё же давала ряд преимуществ, которых были лишены рабочие частных уральских предприятий, традиционно отличавшихся более низкой оплатой труда, меньшей заботой о состоянии рабочих и худшими условиями труда. В результате наиболее социально обделёнными, а потому и наиболее революционными стали рабочие частных кустарных заводов Урала. В не меньшей степени это касается и Прикамья, где рабочие-кустарники, например кожевенники Сарапула, проявили себя наиболее «левыми» даже по тогдашним меркам — среди них особенно был распространено бунтарское движение эсеров-максималистов[24], которое в Прикамье быстро стало массовым. Достаточно прочно обосновались максималисты и в Ижевске, в котором социальные веяния тоже сильно потеснили бытовавший психологический консерватизм.
Тем не менее, революционные веяния также проникли в рабочую среду. В 1902 г. в Воткинске проходит крупнейшая на Урале забастовка, в 1900-е в Ижевске и Воткинске проходит формирование социал-демократических и социал-революционных организаций. Особенно быстро развитию рабочего движения способствовала Первая Мировая война, которая привела к увеличению численности пролетариата региона. В 1916 г. проходит забастовка в Воткинске, а в январе 1917 г. — крупнейшая в России стачка на Ижевском заводе. Она была начата 15 января рабочими инструментального цеха и через два дня охватила всё население завода, включая частные фабрики и чернорабочих. Рабочие потребовали введения 8-часового дня, вхождения рабочих во все государственные органы и т.д. Через несколько дней к стачке присоединились частные ижевские фабрики, а вскоре — практически всё трудящееся население. В эти дни на заводе сумели выделиться ижевские большевики, которые приняли активное участие в событиях — в будущем многие из них займут руководящие должности в городе, включая лидера ижевских большевиков, рабочего И.И. Пастухова. Несмотря на то, что стачка проходила весьма мирно и организовано, правительство отказалось идти навстречу стачечникам и выслало на подавление казаков, которые арестовали до 3 тысяч человек, благодаря чему её удалось прекратить к 27 февраля[25]. Ничего не добившись, рабочие отступили. Однако через несколько дней самодержавие пало. Ижевск вступил в новую страницу своей истории.
Примечания
Содержание |
Следующая
