Мы уже видели, чем и как закончились попытки уничтожить Сазонова. Если на время эти попытки прекратились, то это, конечно, не значило, что правящая клика забыла о его существовании. Там, в правящих кругах ему не только не могли простить убийства такой опоры монархии, таким был Плеве. /24/

Его живого продолжали бояться. В этих кругах никак не могли примириться с мыслью, что в ближайшее время Сазонов окажется на воле. Срок его каторги истекал 28 января 1911 года. По мере того, как эта дата приближалась, власть все более и более нервничала.

Инициативу нападения на Сазонова, как и в 1906 г., взяла на себя черносотенно-монархическая пресса. Там вдруг заинтересовались режимом в Горном Зерентуе. Появились статья о «распущенности» в Нерчинской каторге, о «недопустимых поблажках Е. Сазонову». Мы уже знаем о том, каков был режим для политических каторжан в действительности. Знаем и о тех свинцовых «поблажках», кои были приготовлены для Е. Сазонова. Но черносотенной прессе меньше всего было дело до правды. Властным языком она говорила о необходимости навести порядок в Горном Зерентуе.

Читатели помнят как Бородулин «наводил порядок» в Акатуе и Алгачах. Теперь эту чашу готовили Горному Зерентую.

Однако, памятуя события 1906—07 гг., правящая клика решилась на этот раз действовать несколько иначе. Открыто напасть на Сазонова почти не было повода. Да и было не совсем удобно. Пришлось прибегнуть к иным, более тонким методам.

***

Прежде всего, в начале 1910 г. был смещен начальник тюрьмы Покровский. Он слыл за мягкого человека, неспособного решительными мерами ввести суровый режим для политических каторжан. /25/

Вместо него был назначен капитан Чемоданов. Но и этот оказался не совсем подходящим человеком. Поэтому в Петербурге уже в сентябре того же года было решено и его перевести. Появились слухи о назначении в Горный Зерентуй начальником Высоцкого. Это имя сразу внесло тревогу в среду политических каторжан и ясность в намерении власти. Как раз в это время в Нерчинской каторге совершал ревизию инспектор главного тюремного управления Сементковский. Видимо он не был в курсе всех тайных планов власти и поэтому, узнав об увольнения Чемоданова и назначении Высоцкого, он хлопотал об оставлении Чемоданова. Ходатайство это успеха не имело.

Кто такой был Высоцкий? Это имя впервые привлекло к себе внимание общества неслыханными преступлениями, которые творились в Николаевском, Пермской губернии, исправительном арестантском отделении, где Высоцкий был начальником. Политический заключенный Щелановский подал прокурору Екатеринбургского Окружного суда прошение, где сообщал о бесконечных побоях, истязаниях и издевательствах, которым подвергаются заключенные в Николаевских ротах. В виду того, что начальство пыталось замять это дело, заключенные объявили голодовку и добились следствия и суда над истязателями. Высоцкий был отстранен... для того, чтоб неожиданно появиться в роли начальника Зерентуйской каторжной тюрьмы.

«Первый раз о назначении Высоцкого, — говорит ближайший друг Сазонова П. Куликовский, — мы /26/ узнали в половине сентября. Узнали и задумались. Слухи ходили о нем ужасные. Ему приписывался целый ряд преступлений, которые при помощи сообщников удалось скрыть. Говорили, что это не чиновник, умеющий вводить режим, а человек, который предназначается для мести политическим. Ходили слухи, что Высоцкий назначается в Зерентуй с особой миссией и что назначают его видные “союзники”. В доказательство указывали на безуспешность ходатайства за Чемоданова инспектора Сементковского».

В докладе члену государственной думы с.-д. Беложеву, политические каторжане впоследствии писали:

«Стало известно, что Высоцкий ярый сторонник телесных наказаний, что он не остановится ни перед какими крутыми мерами, чтоб заставить заключенных подчиниться его распоряжениям, что он обыкновенного убийцу и вора ставит на одну доску с политическими».

Рядом с этим любопытен отзыв о Высоцком на чальщика Иркутского жандармского управления полковника Познанского. В «совершенно секретном» личном письме к директору департамента полиции Н.П. Зуеву он писал[1]:

«Высоцкий давно известен, как человек бездушный и жестокий. Он был начальником Николаевских арестантских рот и прославился там тем, что /27/ подверг телесному наказанию бывшего депутата первой государственной думы Ананьина».

Вот в руки этого человека и попала теперь судьба Сазонова. Без долгих размышлений все поняли, в чем заключается сокровенный смысл этого назначения. И первым понял это сам Е. Сазонов.

— Высоцкого посылают для меня, — говорил он близким. — У меня нет надежды на выход из тюрьмы.

Свои опасения Е. Сазонов сообщил и начальнику тюрьмы Г.Н. Чемоданову.

«Как-то незадолго до приезда Высоцкого я зашел в одиночку Сазонова, — рассказывает Чемоданов. — B этот мой приход Сазонов был чем-то взволнован, в глазах была необычайная нервность. — Что с вами Сазонов?

— Вам известно, что на днях приезжает ваш заместитель, — ответил он мне вопросом, — и вы знаете, что это один из свирепейших тюремщиков России?

— Да, но ведь это только слухи,— возразил Чемоданов, — зачем волноваться раньше времени?

— Для нас это не слухи, — сказал Сазонов, — и его приезд будет чреват тягчайшими событиями для тюрьмы.

— Но только не для вас, Сазонов! Сидеть вам остается всего три месяца. Ваше положение сидящего в одиночке, и, наконец, ваше поведение всегда гарантируют вас от всякого столкновения, а три месяца пролетят живо. /28/

Сазонов снисходительно улыбнулся.

— А вы думаете, правительство так и выпустит меня отсюда? Вы не допускаете, что это назначение может быть так же связано и с окончанием моего срока, и я думаю, что мне, несмотря на близость, не придется дождаться свободы.

— Ну, вы преувеличиваете, это было бы слишком тонко и жестоко!

— А вы не знаете правительства и его способов борьбы, — возразил Сазонов».

Может возникнуть вопрос, действительно ли существовала эта таинственная особая миссия Высоцкого? Может быть, все наследующие кровавые события разыгрались случайно?

На эти вопросы может быть только один ответ. Эта особая миссия действительно существовала. Прежде всего, как увидим в дальнейшем, Высоцкий и сам этого не отрицал. Это красноречиво подтверждает и все его поведение в ходе самой трагедии. Об этом не говорят, а вопиют секретные документы из дела департамента полиции, которые только ныне увидели свет.

Внимательное изучение всего этого материала приводит нас к выводу, что в данном случае, мы имеем дело с подлинным заговором, направленным против Е. Сазонова, заговором, смысл которого заключался в том, чтоб не допустить Сазонова живым выйти на волю. И нужно отдать справедливость заговорщикам — детали этого заговора разработаны были с большим знанием обстановки. /29/

Ныне, когда многие тайны становятся явью, мы уже знаем причины этой осведомленности. В Горном Зерентуе содержался член второй государственной думы с.-д. Серов. За тюремной отрадой жила его жена Ксения, добровольно последовавшая за мужем. Как человек вольный, она естественно служила передаточной инстанцией между заключенными и волей. Через ее руки проходила тайная переписка между заключенными и волей. Вот эта-то Ксения Серова и была тайным агентом Иркутского охранного отделения. Теперь понятно, что власти знали все, что творится в тюрьме, знали настроения и намерения Сазонова. Располагая такими данными, нетрудно было разработать план уничтожения Сазонова, который и был проведен в жизнь Высоцким.

***

По единодушному свидетельству, Сазонов был человеком крайне сдержанным и корректным.

«Ходили слухи, — говорит Серов, — что Сазонов является вожаком всех тюремных историй. Но из обоих разговоров с ним я вынес впечатление обратное. Он учитывал положение на воле. Он являлся руководящим товарищем, как идейная величина, но не в смысле тюремных историй. В нем поражала скромность и тактичность. Он всегда удерживал товарищей от эксцессов. Он относился осторожно к своим поступкам».

Об этом же говорит и П. Куликовский.

«Сазонов не хотел столкновений из-за внешних требований режима. Он всегда был строг к себе и в /30/ этом отношении Сазонов мирился с тюремными строгостями».

Но сдержанности Сазонова был предел, об этом пределе высшая администрация была хорошо осведомлена. На этом-то роковом пределе и был построен весь заговор.

Сазонов не мог простить оскорблений как своих, так и товарищей. Там, где намеренно оскорблялось достоинство политических заключенных, Сазонов не мог молчать и отвечал на это борьбою. Боролся он за честь и достоинство с Бородулиным, но остался жив, так как Бородулин все-таки не дошел до розог, хотя и угрожал ими.

В этой готовности Сазонова до конца бороться за честь и достоинство революционера и лежит ключ ко всем последующим событиям.

Если по целому ряду соображений неудобно было прямо уничтожить Сазонова, можно было создать такую обстановку, которая принудит его покончить с собой. Для этого достаточно нанести удар товарищам Сазонова, в полной уверенности, что он ответит на этот удар своей гибелью.

— Я принимаю все, — говорил Сазонов. — Я лично обещаю снести всякое оскорбление моего достоинства во имя моей идеи. «Они» не смогут теперь меня оскорбить (как не оскорбили бы дикари своим голым насилием или сумасшедшие). Но если оскорбят малых сих, если тронут меньших братьев, которые не работали над своим революционным сознанием столько, сколько пришлось поработать некоторым из нас (профессионалам революции) их /31/ грозящее нам оскорбление может принизить, искалечить, вызвать из-под сознания веками воспитанные рабские привычки и убить в них революционера (чему мы знаем уже примеры). Вот их-то надо не давать в обиду и защищать своей грудью.

Таким образом можно будет утолить свою лютую ненависть к Сазонову и в то же время внешне сохранить свою непричастность к его убийству. Так они и сделали.

---

Примечания

Предыдущая | Содержание | Следующая