Почему сегодня стоит помнить ХХ съезд и анализировать его итоги?

Если говорить о самом факте ХХ съезда, то он сыграл очень важную роль в истории. И не только для того времени, когда съезд проходил — значение этого события и сегодня остается важным. Я в этом уверен, по-моему, это не тема для дискуссии. Другое дело — влияние ХХ съезда. Вот это как раз спорный вопрос...

Мне кажется, самое важное — то, что после ХХ съезда возникли огромные надежды. Везде в Восточной Европе. Это были надежды на обновление социализма. Даже наше восстание в 56-м году в Венгрии началось под влиянием ХХ съезда. Евтушенко, Гагарин — эти фигуры были известны всему миру. И, конечно, в нашей маленькой стране тоже. Этот факт неотделим от ХХ съезда. Даже такой венгр, в мировом масштабе очень известный экономист — Карой Поланьи[1], или Карл Поланьи, как в России его называют, экономист-теоретик — сказал, что на XXII съезде была принята такая теоретическая программа КПСС, которая неотделима от ХХ съезда. Уже там возникла перспектива, очень важная для всего человечества... Это была программа общества самоуправления, дебюрократизации государственного социализма — и новый путь к какому-то демократическому социализму. В то время никто не говорил о реставрации капитализма. Об этом даже не думали. Но люди предполагали, что десталинизация, которой дала ход известная хрущевская речь, может вести к новой форме социализма. Вот это такое глобальное влияние ХХ съезда, которое и сегодня очень интересно, и стоит об этом думать и говорить. Но в то же время — здесь есть противоречия. Потому что на ХХ съезде не было проведено достаточно глубокого анализа сталинизма. Не было показано существо этого сталинского режима, люди не поняли причины, почему социализм развился в такой форме. Я помню даже, что в университетские годы мы об этом уже вели яростные споры — и студенты между собой, и студенты с преподавателями — о причинах. Историческая наука — она всегда о причинах. Но как раз о причинах сталинизма ничего не знали в то время. И ХХ съезд мало что добавил к этому. Вы, наверное, помните, что в то время, во время ХХ съезда, даже не говорили о том, что так называемые оппозиционные партии не были врагами социализма, не были, конечно, врагами коммунизма, они были просто жертвами сталинизма. Об этом не шла речь. Не открыли архивы. Историки не могли изучать — и не только историки, никто не мог изучать документы, никто не знал, что случилось, собственно говоря. Это был первый такой съезд после Сталина — Вторая мировая война позади, СССР стал мировой державой, но были такие глубокие проблемы в стране, которые могут разрушить основы самого Советского Союза. Это мы узнали во время перестройки — но уже тогда, во время ХХ съезда, нужно было бы понять, о чем идет речь. А другое влияние — что все хрущевские реформы провалились. Бюрократия утопила эти реформы. После Хрущева не случайно пришел Брежнев, а не новый вид социализма, о котором говорили в теоретической программе. Это ужас! И только сейчас, когда этот ужасный, дикий, полупериферийный капитализм пришел в Россию и Восточную Европу, мы поняли, какие шансы мы не использовали для обновления социализма. Но время уже ушло.

Хрущев не смог провести в первую очередь «ментальную реформу»?

Хрущев сам был человек старого режима, сталинского режима. Один сталинист хотел вырваться из старой логики. Но его кампании экономические показывают: он не понял, что нужно было бы реформировать всю систему в сторону самоуправления, о котором говорила эта теоретическая программа, которую я упоминал. Так что Хрущев — тоже такая противоречивая фигура, вполне в духе всего ХХ съезда. Но сегодня уже видно — я не говорю, что видел это 20 или 30 лет тому назад — сегодня уже я могу сказать определенно, что если мы отрицаем положительное влияние ХХ съезда, и хотим вычеркнуть эти надежды из исторического прошлого, отнять у народа историческое сознание, историческую память — тогда мы идем в тупик сегодня. Без истории ничего невозможно понять. Я в этом уверен. Так что если мы говорим о ХХ съезде, надо иметь в виду, что и сегодняшние проблемы, и сегодняшнее социальное положение не только России, но и всей Восточной Европы, нельзя понять без анализа ХХ съезда. И надо честно сказать людям, что это не тот режим, о котором думали великие русские, советские мыслители оттепели. И такие венгерские, образно говоря, «интерпретаторы» ХХ съезда, как Карой Поланьи, или Дьёрдь Лукач[2], всемирно известный философ (он жил в России в 30-е годы, вместе работал с Михаилом Лифшицем) — они были в этом смысле слова дети ХХ съезда. Они всегда думали, что между сталинизмом и капитализмом можно найти какой-то третий путь. Не нашли. Вот такой опыт.

Мы сегодня знаем, что доклад Хрущева стал полной неожиданностью для большинства делегатов ХХ съезда. Что можно сказать о его личной роли в разоблачении сталинизма?

Когда Хрущев решил, что надо разоблачить преступления сталинизма, он хорошо понимал, что у него есть базис для этого, в советском обществе и даже в бюрократических эшелонах власти. Таким образом он, конечно, не сам все сделал. Он только понял, что пора это сделать... Вполне логично, что между смертью Сталина и ХХ съездом прошло три года. Во-первых, на этот шаг надо было решиться. Во-вторых, нельзя списывать со счетов и международную ситуацию. Западные коммунисты боялись обнаружения сталинских преступлений, потому что думали: как эти разоблачения могут повлиять на сознание тех, кто боролся с фашизмом во время Второй мировой войны? Как они тогда посмотрят на Сталина, который был главой СССР во время Отечественной войны? А если ругать Сталина, тогда простые люди, рабочие в Англии, Германии, Франции — вообще в Европе — могли подумать: что же это в СССР происходит, что даже «великого Сталина» ругают? Но есть другие факторы. Правящие элиты поняли, что СССР стал настоящей великой державой. Поняли, что смогут выдержать такую критику.

И все-таки. Можно ли расценивать реформы после ХХ съезда как попытку возвращения к «ленинскому» социализму?

Что касается теории общества самоуправления — ясно, что эта теория началась еще с Маркса, у Маркса есть очень много исходных пунктов, а у Ленина, само собой, есть такие представления, соображения. Другой вопрос, что ход событий — Гражданская война, и так далее — всю эту теорию снял с повестки дня. И после ХХ съезда люди стали изучать, что Ленин говорил в действительности, а что — нет. Это было ново. Ну, конечно, во времена Брежнева начался опять поворот совсем не в направлении самоуправленческого социализма. Это было «обновление» государственного социализма, который и зашел в тупик в конце 1980-х годов.

Как бы Вы охарактеризовали ситуацию в Венгрии после ХХ съезда?

Начался новый период развития, был шанс, альтернатива, возможность идти в сторону демократического социализма. Но в то же время были другие направления. Их последователи предполагали, что нужно реформировать здание государственного социализма в сторону рыночных отношений, а не в сторону самоуправления. Они мечтали о каком-то рыночном социализме.

Рыночные социалисты не хотели капитализма в то время, нельзя сказать, что они мыслили в терминах капитала, частной собственности и так далее, они тоже думали о каком-то гуманистическом будущем. Но этот рыночный социализм в конце концов пошел на компромисс с представителями государственного социализма, так называемыми догматиками, а догматики называли представителей рыночного социализма ревизионистами. Они нашли компромисс между собой не только в венгерской коммунистической партии, которая называлась «Социалистическая рабочая партия»[3], но и в других коммунистических партиях Восточной Европы. Потому что у них была главная цель — удержать государственную власть в собственных руках. Поэтому, когда в конце 80-х годов, во время перестройки, все эти страны, их народ и элиты, начали понимать, что невозможно жить дальше по-старому, тогда уже догматики и ревизионисты уничтожили возможность самоуправленческого социализма, потому что они поняли, что самоуправленческое общество не дает никаких привилегий для господствующих групп. Поэтому рыночники и догматики вместе решили поддерживать перестройку, которая началась под флагом социализма, но в конце концов все это пришло в капитализм, потому что этот поворот смог дать старые привилегии этим новым собственническим группам, которые принадлежали к бюрократическим слоям старого общества. Но сейчас неважно, конечно, кто новый собственник, важно, какая система. Как это относится к ХХ съезду? Руководители перестройки — большая их часть — принадлежали к когорте ХХ съезда. Они были сами сыновьями ХХ съезда, оттепели. Перестроечные коммунисты вышли из этой традиции.

Вначале у нас в Венгрии в 56-м году сами коммунисты стояли во главе движения обновления. Они гордились, что поняли существо сталинизма, и сознавали, что надо изменить вектор исторического развития. Но было восстание в октябре 1956 года, и тогда уже всякие силы появились на политической арене: демократические социалисты, социал-демократы. Сторонники старого хортистского режима, даже фашизма — тоже были на улицах 30 октября (1956 г.). Очень сложная политическая ситуация образовалась в то время. Потом у нас наступила «большая тишина». Многие участники восстания были репрессированы, попали в тюрьму, приблизительно 300 человек были приговорены к высшей мере наказания. В то время наши руководители называли это явление «контрреволюцией». А потом начались эти реформы Яноша Кадара[4], которые превратили Венгрию в первую страну всей Восточной Европы. У нас были реформы в 68-м году, в том самом, когда наши армии вошли в Чехословакию и утопили движение, которое тоже искало какую-то другую возможность исторического развития. Но у нас, в Венгрии, реформы дали свой результат. Я подытоживал это развитие, как рыночный социализм. Но рыночный социализм провалился вместе с государственным социализмом. Был необходим третий путь...

Вы и сейчас допускаете возможность создания общества самоуправления?

Я верю в то, что нет другой возможности. А если бы я не верил в такую возможность развития, тогда я должен был бы пойти в Церковь или в другое место, где можно отвернуться от действительности.

Если рабочие в 56-м году смогли выбрать сами на заводе директоров, без бюрократов и без капиталистов — почему тогда это исключено сегодня? Только сегодня главную роль играют интересы господствующего класса, и люди угнетены. Другими средствами, конечно, нежели при старом режиме. Мы, интеллигенты, еще владеющие гуманистическими воззрениями, всегда должны искать другой путь, человеческий. Сегодняшний капитализм — я не думаю, что он с человеческим лицом. Впрочем, и не бывает такого капитализма.

По этой теме читайте также:

Примечания