Свое 60-летие А. И. Солженицын встретил в вермонтском уединении.

К этому дню он сам сделал себе подарок — начал публикацию в издательстве «ИМКА-Пресс» нового Собрания своих сочинений, два первых тома которого составил второй вариант романа «В круге первом» («Круг-96») [1], третий — рассказы [2].

«Круг-96» существенно отличался от «Круга-87». Если в первом варианте в центре романа находилась история с передачей за границу секрета нового лекарства, позволявшего спасать жизни людей не одной страны, а всей планеты, то в основе новой редакции романа лежала история с разоблачением советского дипломата Иннокентия Володина, который пытался предотвратить получение советскими разведчиками секрета производства американской атомной бомбы. В свое время А. И. Солженицын не только осуждал данный поступок, но и, как мы знаем, принимал участие в разоблачении предателя. В данном случае позиция автора была совершенно иной: дипломат изображался как герой, не желающий укрепления советской тоталитарной системы.

Этим самым автор поднимал очень важную проблему. Можно ли ставить знак равенства между Родиной и политическим режимом? И означает ли борьба с существующим в твоей стране политическим режимом борьбу с Родиной. Иначе говоря, что мы в имеем в лице Иннокентия Володина: предателя или гражданина?

Борьба с существующим политическим режимом может быть высшим проявлением гражданственности и патриотизма. Но не всегда. Она оправдана только в том случае, если способна привести к утверждению более разумного и справедливого режима. Если же борьба с одним антинародным режимом расчищает дорогу для другого, подобного же режима, участие в ней — это по меньшей мере глупость. Если смена режима несет народу лишь новые беды и страдания, такая борьба заслуживает осуждения.

Как же с этой точки зрения следует подходить к данному роману? Прежде всего нельзя забывать, что получив в свои руки ядерное оружие, США с самого же начала использовали его варварским образом. Вспомним Нагасаки и Хиросиму. Уже осенью 1945 г. они начали разрабатывать планы третьей мировой войны с использованием этого оружия, направленного против советского народа [3]. Таким образом, независимо от того, как оценивать советскую тоталитарную систему, приходится констатировать, что если бы американской разведке удалось не допустить утечки информации и задержать создание советской ядерной бомбы, то сейчас не было бы ни нашей страны, ни самого нобелевского лауреата.

О том, что цель противостояния между США и СССР не имела никакого отношения к облагодетельствованию советского народа, свидетельствуют события последних лет. Тоталитарная система в нашей стране рухнула. И что же мы видим? Спад производства, разрушающуюся культуру, разгул преступности, полное крушение нравов, криминальное обогащение одних (очень немногих) и обнищание других (подавляющего большинства).

С учетом этого приходится констатировать, что изображая Иннокентия Володина героем и призывая читателей своего романа следовать его примеру, А. И. Солженицын тем самым пытался героизировать образ предателя. Страна действительно нуждалась в борцах с тоталирарной системой, но в борцах за другие цели и другие идеалы.

Оказавшись в эмиграции, А. И. Солженицын не только издал новый вариант «Круга», но и перелицевал «Архипелаг». Именно 1979 г. датировано дополнение к послесловию «И еще через десять лет»:

«Ныне в изгнании все же выпала мне спокойная доработка этой книги, хоть и после того, как прочел ее мир. Еще новых два десятка свидетелей из бывших зэков исправили или дополнили меня. Тут, на Западе, я имел несравненные с прежним возможности использовать печатную литературу, новые иллюстрации» [4].

«За границей, — пишет А. И. Солженицын, — продолжался поток писем и личных свидетельств, и это, вместе с некоторыми печатными материалами, известными на Западе, побудило автора местами к добавлениям и доработке. Окончательная редакция книги была предложена читателю в 5–7 томах Собрания сочинений А. Солженицына» [5]

, которые вышли к 14 января 1980 г. [6].

Знакомство со вторым изданием «Архипелага» показывает, что за время, прошедшее после выхода в свет первого издания, книга действительно подверглась правке. Как явствует из датируемых примечаний, они были внесены на протяжении 1975–1980 гг. [7]. Но произошло не только некоторое увеличение объема книги [8], самое главное — изменилась авторская философия.

Вот несколько примеров:

Делая историческое отступление, А. И. Солженицын писал в первом издании: «Уже семь столетий, зная азиатское рабство, Россия по большей части не знала голода» [9]. Семь столетий — это с XIII в., т. е. с татаро-монгольского нашествия.

Во втором издании эти слова стали звучать несколько иначе: «Большую часть своей истории Россия не знала голода» [10]. Выпало не только указание на «семь столетий», но и упоминание «азиатского рабства», существовавшего на протяжении этих «семи столетий».

Подобная правка не была случайной. Касаясь в своей книги жизненной философии, которую можно выразить словами «победителей не судят», А. И. Солженицын вопрошал в первом издании: «Откуда это к нам пришло?» и давал на него следующий ответ: «Сперва от славы наших знамен и так называемой „чести нашей родины“. Мы душили, секли и резали всех наших соседей, расширялись — и в отечестве утверждалось — важен результат» [11].

А вот эта же мысль, сформулированная во втором издании:

«Откуда это к нам пришло? Отступя на 300 лет назад — разве в Руси старообрядческой могло такое быть? Это пришло к нам с Петра, от славы наших знамен и так называемой „чести нашей родины“. Мы придавливали наших соседей, расширялись и в отечестве утвердилось — важен результат» [12].

Вот, оказывается, в чем дело. Вот почему исчезли «семь столетий» «азиатского рабства». Его не могло быть в допетровской «старообрядческой» Руси. Не могла «старообрядческая Русь» голодать, не могла она «душить», «сечь» и «резать» своих соседей. Но, оказывается, и послепетровская Россия не делала со своими соседями ничего подобного. Она только «придавливала» их.

Здесь мы видим не только принципиальную переоценку характера внешней и национальной политики дореволюционной России, но и изменение самой философии истории. В первом издании «Архипелага» нетрудно заметить влияние либеральных, западнических настроений, во втором нашла отражение уже славянофильская философия. В результате в новом издании А. И. Солженицын вступил в открытую полемику с теми, кто продолжал думать так, как до этого думал он сам.

«По принятой кадетской (уже не говорю — социалистической) интерпретации, вся русская история есть череда тираний. Тирания татар. Тирания московских князей. Пять столетий отечественной деспотии восточного образца и укоренившегося искреннего рабства (ни Земских соборов, ни — сельского мира, ни вольного казачества или северного крестьянства). Иван ли Грозный, Алексей Тишайший, Петр Крутой или Екатерина Бархатная или даже Александр Второй — вплоть до Великой Февральской революции все цари знали дескать одно: давить. Давить своих подданных как жуков, как гусениц» [13].

А они, как мы теперь знаем, оказывается, не давили, а только «придавливали» и не подданных, а лишь соседей, да и то не всех.

В соответствии со своей первоначальной концепцией в первом издании «Архипелага» А. И. Солженицын проводил мысль о том, что положительное значение для России имели не успехи, а неудачи ее внешней политики. «Поражения, — писал он в первом издании, — нужны народам, как страдания и беды нужны отдельным людям: они заставляют углубить внутреннюю жизнь, возвыситься духовно». Поэтому «Полтавская победа (способствовавшая укреплению петровской тирании — А.О.) была несчастьем для России», а неудачные войны — благом [14], благом, так как (и «крымская», и «японская», и «германская») «все приносили нам свободы и революции» [15].

Получается, что в момент написания «Архипелага» свобода и революция еще рассматривались А. И. Солженицыным как благо. Во втором издании последние слова были отредактированы таким образом, что осталось только следующее предложение: «А Крымская война принесла нам свободы» [16].

Говоря о социалистах в ГУЛАГе, А. И. Солженицын в первом издании писал:

«Их одинокий тюремный бунт был, по сути, за всех нас будущих арестантов (хотя сами они могли и не думать так, не понимать этого), за то, как будем мы потом сидеть и содержаться. И если б они победили, что, пожалуй, не было бы ничего того, что потом с нами будет, о чем эта книга, все семь ее частей. Но были разбиты, не отстояв ни себя, ни нас» [17].

Во втором издании приведенные выше слова были исключены [18].

Рассматривая в первом издании революцию как благо, А. И. Солженицын в то же время в полном соотвествии с либеральной философией негативно относился к террору, от кого бы он ни исходил. При этом он не касался вопроса о том, что первично: революционный террор или же правительственный. Во втором издании эти акценты уже были расставлены:

1 издание

«…в ситуации 1906–1907 гг. видно нам, что вину за полосу „столыпинского террора“ должны разделить с министерством и революционеры-террористы» (Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. 1 изд. Т.3. Paris, 1976. С.99).

«Признаем, что террористы были достойными партнерами столыпинских полевых судов» (Там же. С.98).

2 издание

«В событиях 1905–1906 гг. видно нам, что вину за полосу „столыпинского террора“ должны принять революционеры-террористы» (Солженицын А. И. Собрание сочинений. Т.7. Paris, 1980. С. 96–67).

«Признаем, что террористы были опережающими партнерами столыпинских полевых судов» (Там же. С.97).

В первом издании еще употреблялось понятие «столыпинский вагон» [19], из второго издания оно исчезло, его заменило слово «вагон-зак» [20]. Одновременно появилась высокая оценка П. А. Столыпина, который был назван «мозгом и славой России» [21]. Одновременно с этим во втором издании исключаются некоторые негативные факты и оценки, характеризовавшие дореволюционный политический режим. Так, описывая советские тюрьмы, в первом издании А. И. Солженицын проводил мысль о том, что их режим был еще хуже, чем в царских тюрьмах. Во втором издании подобное противопоставление исчезло [22].

В первом издании автор так характеризовал Николая II:

«Правда, по засасывающей инерции династии он не понимал требований века и не имел мужества для действий. В век аэропланов и электричества он все еще не имел общественного сознания, он все еще понимал Россию как свою богатую и разнообразную вотчину — для взымания поборов, выращивания жеребцов, для мобилизации солдат, чтобы иногда повоевывать с державным братом Гогенцоллерном» [23].

Во втором издании этим словам не нашлось места [24].

Одинаково осуждая в первом издании и правительственный и революционный террор в 1905–1907 гг., А. И. Солженицын подобным же образом оценивал в первом издании «Архипелага» террор как красный, так и белый. Во втором издании этот вопрос освещался совершенно иначе:

1 издание

«Во всех веках от первого Рюрика была ли полоса таких жестокостей и стольких убийств, как в послеоктябрьской Гражданской войне?» (Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. 1 изд. Т.1. 436).

2 издание

«Во всех веках от первого Рюрика была ли полоса таких жестокостей и стольких убийств, какими большевики сопровождали и закончили Гражданскую войну» (Солженицын А. И. Собрание сочинений. Т.5. С.422).

Касаясь далее вопроса о депортации в Советский Союз бывших эмигрантов и предании здесь их суду, Александр Исаевич писал:

1 издание

«Я не знаю, какими именно белогвардейцами были они… в гражданскую войну: теми, исключительными, которые без суда вешали каждого десятого рабочего и пороли крестьян, или не теми, солдатским большинством» (Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. 1 изд. Т.1 С.272).

2 издание

«Что их сегодня обвинили и судили — никак не доказывает их реальной виновности даже в прошлом, а лишь месть советского государства» (Солженицын А. И. Собрание сочинений. Т.5. С.262).

В первом издании А. И. Солженицын специально подчеркивал, что Советский Союз признал Гаагскую конвенцию (о помощи военнопленным) только в 1955 г., давая тем самым понять, что в этом вопросе он продолжал политику царского правительства [25]. Во втором издании подобная двусмысленность была устранена [26]. Рассуждая в связи с этим о судьбе тех военнопленных, которые пошли служить оккупантам, Александр Исаевич пишет:

«И как правильно быть, если мать продала нас цыганам, нет, хуже — бросила собакам? Разве она остается нам матерью? Если жена пошла по притонам — разве мы связаны с ней верностью? Родина, изменившая своим солдатам — разве это Родина?» [27].

Да, отказавшись подписать Гаагскую декларацию, СССР обрек своих военнопленных на более тяжелое положение чем то, в котором оказались военнопленные других стран. Да, огромное их большинство было невиновато в том, что оказалось в немецких концлагерях. Но если мать не смогла уберечь своих детей от собак, разве можно ее обвинять в том, что она бросила их на растерзание? И разве можно говорить о жене, которая сама отбивалась от этих собак, что она пошла по притонам? Для чего нужны были А. И. Солженицыну подобные кощунственные обвинения? Чтобы снять вину с тех военнопленных, которые, оказавшись в плену, пошли на сотрудничество с фашистами и подняли руку на свой народ, т. е. для оправдания предательства.

Таким образом, мы видим, что во втором издании «Архипелага» нашла отражение совсем иная философия истории, чем в первом, совсем иные политические взгляды. Если первое издание было пронизано западничеством, то второе — славянофильством, если в первом издании критика советской власти велась с позиции либеральных ценностей, то во втором издании — с позиций консерватизма, если в первом издании сталинизм фактически отожествлялся с гитлеризмом, то во втором издании сквозила критика фашизма за упущенные возможности — нежелание пойти на союз с власовцами.

Рисуя ужасы ГУЛАГа, автор не только пытается оправдать власовцев (не понять, а именно оправдать), но и не может скрыть сожаления, что Германия проиграла войну.

«…если бы, — с возмущением пишет он, — пришельцы не были так безнадежно тупы и чванны, не сохраняли бы для Великогермании удобную казенную колхозную администрацию, не замыслили бы такую гнусь, как обратить Россию в колонию, — не воротилась бы национальная идея туда, где вечно душили ее, и вряд ли пришлось бы нам праздновать двадцатипятилетие российского коммунизма» [28].

Не поверю, чтобы А. И. Солженицын не понимал, что «пришельцы», а правильнее сказать, оккупанты ведут войны не ради идей, не для того, чтобы принести на штыках счастье завоевываемым странам, а для подчинения и эксплуатации покоренных народов. Поэтому было бы странно, если бы Германия не ставила перед собою превращения России в свою колонию. А ведь кроме этого, существовал еще и план «Ост», который предусматривал осуществление массового геноцида советского народа [29].

Неужели, вздыхая об упущенных фашистской Германией возможностях, «великий праведник» и «гуманист» сожалеет и по этому поводу?

---

Примечания

Предыдущая | Содержание | Следующая