Система привилегий, присущая образу жизни советской элиты, возникла уже в первые месяцы и даже недели после революции. Ниже речь пойдет о государственной политике, закреплявшей эти привилегии.

Ленинская трактовка эгалитаризма

По сути дела, несмотря на политику «военного коммунизма», В. И. Ленин был далек от мысли, что революция в России способна немедленно привести к всеобщему материальному равенству[1]. Он был реалистом и допускал по необходимости временное существование разных, пусть и несправедливых уровней жизни. В дальнейшем, когда государство почти полностью взяло в свои руки контроль над доходами, концепция «несправедливого» различия в благосостоянии была полностью отброшена. Сам Ленин, как ни странно, был мало заинтересован в материальных благах: даже после революции стиль его жизни был начисто лишен роскоши и отличался скромностью и воздержанием. Его элитарность сильнее всего проявлялась в стремлении к верховной политической власти.

В сфере доходов Ленин начал с того, что решительно поддержал тенденции эгалитаризма. В работе «Государство и революция» он одобрил практику Парижской Коммуны, которая сводилась к тому, что высокопоставленные чиновники получали меньше простых рабочих. Первое (по-видимому, неопубликованное) постановление большевистского Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) устанавливало максимальный предел зарплаты «ответственных работников» в Советах в 400 руб. в месяц, что не превышало размеров дохода квалифицированного рабочего. 18 ноября (1 декабря) 1917 г. Ленин набросал проект постановления Совета Народных Комиссаров (СНК) «Об окладах высшим служащим и чиновникам», в котором предельное жалованье народным комиссарам устанавливалось в 500 руб. в месяц бездетным и прибавка в 100 руб. на каждого ребенка, квартиры не свыше одной комнаты на каждого члена семьи; предусматривалась подготовка и проведение «революционных мер к особому обложению высших служащих». Народному комиссариату финансов и отдельным народным комиссарам вменялось строго следить за расходами и предписывалось урезать все непомерно высокие жалованья и пенсии[2].

Спустя несколько месяцев большевики приступили к сокращению различий в заработной плате рабочих разного уровня квалификации. Шкала зарплаты железнодорожников и петроградских служащих устанавливала вилку — 282-510 руб. в месяц, т. е. соотношение 1:1,8 между верхней и нижней ставкой. Это было далеко от равноправия, но тем не менее разрыв в зарплате стал значительно меньше прежнего. Законы о труде начала 20-х годов содержали немало подобных установлений[3]. Однако эти эгалитаристские инициативы Ленин вскоре принес в жертву другим своим принципам — о «неизбежных» или «несправедливых различиях» в благосостоянии людей. В результате больше всего выиграли «спецы» (высококвалифицированные технические специалисты), политические функционеры и государственные служащие, командный состав Красной Армии и те, кого можно назвать творческой интеллигенцией.

Порядок установления окладов для специалистов

Страна нуждалась в срочной помощи тысяч «буржуазных» специалистов, большинству из которых жилось сравнительно неплохо и при царе. Многие из них с возмущением восприняли большевистский переворот, многим предстояло поплатиться за это. Тем не менее были разработаны подробные инструкции, гарантирующие высокие доходы (хотя и в условиях быстро обесценивающегося рубля) тем, кто выразит готовность сотрудничать с новым режимом. Основным принципам этой системы оплаты труда предстояло надолго сохраниться к немалой выгоде тех, кто пришел на замену «спецам».

Ленин не оставлял и тени сомнений относительно своего отношения к «буржуазным» специалистам. Бывшие «организаторы действительно крупных и крупнейших предприятий, трестов или других учреждений», не говоря о первоклассных технических специалистах, «на девяносто девять сотых принадлежат к классу капиталистов»[4], — писал он. Они пропитаны прокапиталистическими идеями и отравлены буржуазными привычками. Однако их знания необходимы пролетариату. Пролетариат получит от их усилий прямую выгоду и сможет овладеть их знаниями с тем, чтобы принять на себя их дела. Вот почему специально там следует щедро платить. «Мы не собираемся лишать их пока их привилегированного положения», — говорил Ленин еще 4 (17) ноября 1917 года[5]. Впоследствии он разъяснял: «В марте и апреле 1918 т. стал такой вопрос, как вознаграждение специалистов по ставкам, соответствующим не социалистическим, а буржуазным отношениям, т. е. ставкам, не стоящим в соотношении к трудности или к особо тяжелым условиям труда, а стоящим в отношении к буржуазным привычкам и к условиям буржуазного общества. Подобного рода исключительно высокое, по буржуазному высокое, вознаграждение специалистов не входило первоначально в план Советской власти и не соответствовало даже целому ряду декретов конца 1917 года. Но в начале 1918 г. были прямые указания нашей партии на то, что в этом отношении мы должны сделать шаг назад и признать известный „компромисс"»[6].

В период, последовавший за захватом большевиками власти, решение вопроса о зарплате и окладах шло по двум направлениям. Они либо скрупулезно определялись шкалой, утвержденной правительством, либо устанавливались по соглашению между рабочими и работодателями в рамках минимума и максимума. Особые условия для получения высокой зарплаты, выходящей за рамки установленной шкалы, были определены декретом от 27 июня 1918 г.[7], который можно в определенном смысле считать краеугольным камнем в советской политике установления высоких окладов. Он санкционировал введение максимальной зарплаты для специалистов в размере 1200 руб. в месяц (для народных комиссаров 800 руб., а минимум зарплаты для служащих и низкооплачиваемого персонала — 350 рублей).

Не менее важны были меры, к которым приходилось прибегать для того, чтобы обеспечить этот максимальный оклад в условиях разгула инфляции. Так, в отношении специалистов требовался специальный приказ того учреждения, где они работали, который после утверждения его Народным комиссариатом государственного контроля и Народным комиссариатом труда направлялся на рассмотрение в СНК. Для решения же вопроса о ставках самих народных комиссаров требовалось лишь согласие СНК. Этот облегченный механизм определения ставок оставлял лазейки для злоупотреблений, тем не менее он стал основополагающим в законодательстве по заработной плате.

В одном из разделов декрета от июня 1918 г. в закамуфлированном виде содержится положение о «получении скрытых преимуществ», явно позаимствованное из практики царской администрации. Большинство их было аннулировано или резко ограничено, но поскольку они позже возродились в советизированной форме, стоит их перечислить. Это: пособия, обеспечивающие «прожиточный минимум», дополнительные выплаты на иждивенцев, наградные за долговременную службу, система компенсаций за квартплату и питание, оплата сверхурочной работы и совместительства, выплаты за работу в различных комитетах, суточные и проездные в служебных командировках. И это лишь главные из преимуществ. Нормы оплаты сверхурочной работы большевики ограничили теми, что были приняты для обычного рабочего дня, а за работу по ночам полагалась двойная компенсация. Без изменений осталось лишь положение о выплате подъемных на случай вынужденного переезда на новое место работы.

Верхний предел жалованья, положенного специалистам, стремительно рос — с 3000 руб. в феврале 1919 г. до 60 000 в августе 1922-го. Однако советский рубль к тому времени практически потерял свою ценность. Значительно более сильное впечатление оставляют сами циркуляры, призванные гарантировать специалистам получение высоких окладов. В марте 1919 г. был опубликован обстоятельный документ, предусматривавший 27 градаций оплаты и подтвердивший право высокооплачиваемых кадров (начальников управлений народных комиссариатов, директоров и главных бухгалтеров) самим устанавливать шкалу окладов. Их ставки должны были основываться на «данных, представляемых народными комиссариатами и другими учреждениями и организациями», и публиковаться в каждом отдельном случае Народным комиссариатом труда. В мае процедура повышения максимума зарплаты была еще более упрощена. Оклады выдающимся специалистам, получавшим более 3000 руб., а также лицам, чья зарплата подлежала повышению сверх указанного уровня, утверждались СНК списком. Уже одно это говорит о том, что понятие максимума почти полностью утратило свой смысл.

25 марта 1920 г. власти ввели в действие первую из многочисленных «премиальных систем», дававшую право в 3 раза повышать почасовые ставки и в 2 раза — оплату за усовершенствование производственного процесса. Показательно, что эта система распространялась и на тех высокопоставленных технических, административных и обслуживающих работников, которые сами непосредственно не участвовали в производстве. Уже в то время со всех сторон раздавались протесты против повышения окладов специалистам, однако, судя по всему, это никак не влияло на официальную политику в данном вопросе.

Попытка сократить разрыв в заработной плате была официально похоронена в апреле 1920 г. на III съезде профсоюзов, который утвердил вилку 1:8. Специалисты, которых нанимали на этой основе, допускались, таким образом, как высококвалифицированные и ответственные работники, к наивысшим привилегиям. В апреле 1922 г. в разгар проведения новой экономической политики были предприняты определенные шаги для того, чтобы некоторые специально отобранные предприятия или объединения получали фонд заработной платы в деньгах и товарах не от местных комиссий по зарплате, а непосредственно из центра. Это значительно облегчило дифференциацию предприятий по оплате труда.

Еще один набор вознаграждений в форме тантьем (вознаграждений, выплачиваемых директорам и высшим служащим в виде процентов от прибыли) и премий был изложен в декрете от 5 октября 1922 года. В отличие от прежней системы премирования он предусматривал предоставление вознаграждений лишь высшему составу — членам дирекций, директорам трестов, синдикатов, основных промышленных предприятий, а также «особенно квалифицированным работникам». Их могли получить и те, кто непосредственно не был связан с производством. Выплаты могли составить целую годовую зарплату, а контроль возлагался на Народный комиссариат труда.

1 октября 1923 г. все эти премиальные выплаты были объединены в четкую, вполне определенную систему «персональных окладов» и «премий за выполнение специальных заданий»[8]. Они предназначались для специалистов, занятых на предприятиях, полностью или частично принадлежавших государству, и для этих целей выделялся определенный процент из фонда заработной платы. Персональные оклады, превышающие утвержденные государством расценки, теперь лишь фиксировались обычным трудовым соглашением и утверждались комиссией, созданной при Народном комиссариате труда. На VI съезде профсоюзов в ноябре 1924 г. была принята отдельная шкала выплат для специалистов и опять-таки с сохранением сверхвысоких ставок.

Практика совместительства стала после революции обычным явлением; для этого достаточно было обычно согласия самого совместителя. Запрещенное в 1921 г., оно было вновь в принципе легализовано 21 декабря 1922 г. «Временными правилами работы в государственных учреждениях и на предприятиях» и разрешено на определенных жестких условиях, одним из которых было согласие руководителя предприятия. Позднее совместительство по некоторым особо престижным профессиям (таким, как врачи-консультанты) и низкооплачиваемым, но важным, как, например, школьные учителя, стало, по сути, дела поощряться. Однако власти с самого начала учитывали опасность злоупотреблений, и в сфере финансов, правовых органах и милиции совместительство запрещалось, как и привлечение к работе в одной и той же организации людей, состоящих в близком родстве.

Структура законодательства, направленного на установление и сохранение гарантированных высоких заработков для ответственных работников, служащих административного и управленческого аппаратов, поражает своей сложностью и потому нуждается в двух пояснениях. В первые месяцы и годы советской власти многие специалисты жили, по сути, в относительной бедности. Согласно данным, приведенным С. Г. Струмилиным, инженер, получавший зарплату по высшей ставке, жил в 1917 г. лишь на 80% лучше, чем самый низкооплачиваемый рабочий, и в основном потому, что последний получал гораздо лучший паек[9]. И лишь к середине 20-х годов, когда жизнь понемногу стала нормализоваться и была осуществлена кардинальная денежная реформа, разрыв между верхним и средним уровнем заработной платы стал действительно значительным.

Сверхвысокие заработки вызывали в обществе весьма серьезные протесты. Еще в январе 1919 г. на II съезде профсоюзов А. Лозовский жаловался, что в то время как зарплата большинства трудящихся составляет в Москве 390 руб. (цифра, по-видимому, относится к одному из минимумов 1918 г.), некоторые специалисты получают 4500—5000 рублей в месяц. Это, сказал он, не согласуется с тем, что говорил К. Маркс о дешевой административной машине[10]. На том же съезде В. В. Шмидт заявил, что «ставить специалистов в исключительное положение, а их зарплату — вне общей, единой шкалы» означает, что многие из них становятся специалистами по «получению денег». Некоторых оплачивают по явно завышенным ставкам, и чтобы заполучить их, управленцы идут на все. Впрочем, если учесть угрожающий рост инфляции и преимущества, установленные для пролетариата в системе распределения, эти критики были не во всем правы.

В апреле 1920 г. на III съезде профсоюзов (когда дифференциация в уровне зарплат достигла 1:8 и специалисты оказались на самом верху шкалы) вновь зазвучали голоса недовольных. На VI съезде профсоюзов в ноябре 1924 г. упоминались «сложности» в отношениях между рабочими и специалистами. Текст закона от июля 1925 г. о премиях свидетельствует, что некоторые специалисты и впрямь получали чрезмерно высокие оклады. В декабре 1928 г. на УШ съезде профсоюзов М. П. Томский говорил о «недопустимом» разрыве в оплате труда между рабочими, с одной стороны, и инженерами и техническими работниками — с другой.

Проявлявшееся время от времени недовольство в достаточной мере объясняет попытки законодательного ограничения высоких доходов. Согласно актам, принятым в апреле и мае 1924 г., сверхвысокие оклады были сокращены на 20%, а в декабре 1926 г. был лимитирован размер премий. Прогрессивный подоходный налог в определенной степени ограничивал самую высокую заработную плату. И тем не менее не подлежит сомнению, что власти всячески содействовали сохранению высоких окладов для специалистов.

3арплата ответственных партработников

Большевистское руководство первоначально установило для наиболее ответственных партийных и государственных служащих сравнительно низкую зарплату. Это было закреплено в разного рода юридических актах[11]. Согласно декрету от 23 июня 1921 г., зарплата ответственных работников ограничивалась 100—150% средней зарплаты, принятой на тех предприятиях и в тех учреждениях или организациях, где они работали. Примечательно, что в этом документе устанавливались жесткие ограничения на получение заработков на стороне. Эти принципы были провозглашены на долгие времена, однако, судя по всему, к середине 20-х годов жалованье народных комиссаров и ответственных работников значительно выросло по сравнению со средней зарплатой. Положение в экономике входило в норму и заработки в новых рублях приобретали все больший вес.

Декрет от 31 марта 1925 г., определявший зарплату ответственных работников 106 профессий в профсоюзах, советских, кооперативных, экономических и других организациях, свидетельствует о том, что работники партийного аппарата, начиная с Центрального Комитета, были поделены на семь категорий, зарплата которых соответствовала семи высшим разрядам по 17-разрядной профсоюзной шкале[12]. Наивысшая ставка ответственного партийного работника составляла тогда 175 руб., в то время как средняя зарплата промышленного рабочего — примерно 50 рублей[13]. Видимо, к этому, в узком понимании, и сводилось определение «партмаксимума»; если же дело обстояло так, то он отнюдь не был столь мизерным, как некоторые полагают сегодня.

Сам Ленин, без сомнения, был уверен, что ближайшие его подчиненные должны снабжаться всем необходимым, о чем свидетельствует инцидент с А. Д. Цюрупой. Он занимал пост народного комиссара продовольствия. Однажды, июльским днем 1918 г. на заседании СНК он, должно быть, от недоедания, потерял сознание. Ленин, видимо, под впечатлением от его непритязательности, предложил повысить ставки народным комиссарам, приравняв их к административным работникам. Двум из его подчиненных было вменено в обязанность изучить финансовое положение народных комиссаров и членов коллегий комиссариатов и внести предложение об увеличении их зарплаты. Жалованье Цюрупы было немедленно повышено до 2000 руб. в месяц (за несколько дней до этого официальный максимум для специалистов был зафиксирован в размере 1200 руб.). Впрочем это решение несколькими днями позднее было аннулировано (наверное, чтобы не допустить его широкого использования для подобного повышения зарплаты), а Цюрупе было выдано 5000 рублей «на лечение»[14]. Тем самым был установлен прецедент, которому суждено было получить одобрение грядущих поколений.

Должно быть, и в последующие годы сохранялась тенденция повышения зарплаты партработников сверх установленных законом рамок; во всяком случае, в двух документах недвусмысленно подчеркивалось, что эти работники не имеют права на иные доходы, кроме как от печатных работ и преподавания, к тому же и во многих подзаконных актах говорилось о недопустимости нелегальных заработков. В июле 1924 г. за рамки шкалы узаконенных высоких окладов выведены были те лица, которые добились их незаконным путем. В сентябре 1925 г. было объявлено о недопустимости получения дополнительных вознаграждений за работу в разного рода комитетах, а через несколько месяцев было категорически запрещено включение в вышеупомянутые 106 профессий дополнительных видов работ.

Согласно более раннему распоряжению, тем, кто получал доходы свыше разрешенного «партмаксимума», рекомендовалось вносить излишки в парткассу. Об этом, видимо, никогда не публиковалось в печати, однако на эту рекомендацию были ссылки в позднейших декретах и, как говорят, она оставалась в силе вплоть до середины 30-х годов. Сами по себе эти ограничения денежных доходов партийных чиновников, сколь бы значительными они ни казались, не шли ни в какое сравнение с доступными им материальными благами.

Привилегии командного и начальствующего состава Красной Армии

После провала в феврале 1918 г. попыток организовать избрание командиров в войсках командиры Красной армии и военно-морского флота проходили обучение отдельно от рядовых. Помощь новому командованию оказывали от 30 до 40 тыс. бывших царских офицеров.

Первоначально большевистские власти рассматривали всю Красную Армию как привилегированную касту. Такое отношение к рядовым и их семьям объяснялось условиями войны. Предусматривались более надежное продовольственное снабжение, осуществляемое специальной комиссией, большие пайки по «красноармейской книжке», различные льготы по налогам и транспортным расходам и (после частичного восстановления 22 марта 1923 г. зарплаты за службу в армии) бесплатное образование. Большинство из этих многочисленных и установившихся преимуществ было собрано в особый нормативный свод в октябре 1924 года.

Особые привилегии командного состава выглядели в те годы сравнительно скромно. 2 октября 1919 г. ему были предоставлены обычные для офицеров льготы, а 14 марта 1921 г. они были расширены. Жалованье командира корпуса равнялось 150 руб. (в 1924 г. оно в 3 раза превышало среднее). Однако в 1921 г. были закреплены за командирами и начальниками персональные оклады. Дети командиров Красной Армии имели преимущества при поступлении в вузы, они освобождались от платы за обучение, когда таковая была введена. В марте 1926 г. командиры и начальники получили право на получение пенсий и страховых выплат на весьма выгодных условиях. 14 сентября 1926 г. были установлены льготные условия для их устройства на работу после демобилизации из армии (за их соблюдением следила специально созданная комиссия).

Поддержка творческой интеллигенции

Большинство академиков, научных работников, врачей, юристов, писателей, артистов в 20-е годы перешли на службу в государственные учреждения и получали зарплату «буржуазных» специалистов. Другие же, по доброй ли воле или в силу необходимости, были вынуждены жить, торгуя своими знаниями и опытом частным образом. Отвергнутые новым режимом, они совершенно не могли рассчитывать на получение каких-либо благ. Они были среди тех, кому пришлось тяжелее всех в период рационирования продовольствия и кого сильнее всего поразила инфляция. Буржуазное происхождение вызывало подозрение у местных властей, что нередко вело к дискриминации при решении жилищной и других проблем. Прогрессивный подоходный налог обрушился на них с особой тяжестью. У их детей было меньше всего шансов поступить в вузы и им пришлось платить за такую привилегию куда больше, чем пролетариям, когда ввели плату за образование.

Однако к тем представителям интеллигенции, которые изъявили готовность сотрудничать с режимом, власти вскоре стали проявлять особое отношение, и мало-помалу оно обрело легальные формы. Первыми это почувствовали писатели. 26 ноября 1918 г. им было предоставлено пожизненное право на получение гонораров по установленным Комиссариатом народного просвещения ставкам, а годом позже государство гарантировало им соблюдение условий контрактов на все виды их работ. Их получившие официальный статус права были в какой-то мере расширены серией актов, принятых в 1925 году.

Еще в декабре 1921 г. была учреждена Центральная комиссия по улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ). В октябре 1921 г. около 8 тыс. ученых и научных работников начали получать особые — «академические» — пайки, а четырьмя месяцами позже такие же пайки были введены для 200 тыс. учителей. С 6 декабря 1921 г. ученые обрели законное право получать вознаграждение «за научные, педагогические и научно-популярные сочинения».

Еще большая щедрость была проявлена к инженерам и техническим работникам, в чьих услугах особенно нуждалось государство. Декрет от 25 августа 1921 г. констатировал, что им должны быть созданы благоприятные юридические, научные и материальные условия с тем, чтобы в своей практической и научной работе они еще теснее сплотились с рабочим классом. В своих правах они были во всех отношениях приравнены к рабочим, а их денежные доходы следовало поднять «до уровня прожиточного минимума лиц, работающих на государственных предприятиях и в учреждениях». Несколько позже, в декабре 1925 г., значительно повысили заработную плату периферийным врачам.

С середины 20-х годов на творческую интеллигенцию была распространена система государственных премий. В 1925 г. Коммунистическая академия учредила комиссию экспертов для распределения ежегодных премий на общую сумму в 10 тыс. руб. за научные работы во всех областях знаний, имеющих наиболее важное практическое значение. Творческая интеллигенция получила также доступ ко многим иным, нематериальным благам, что призвано было продемонстрировать заботу советского режима о науке и культуре.

Снабжение продуктовыми и потребительскими товарами

Вопрос о значении нормирования продуктов питания вплоть до 1923 г. был непосредственно связан с тем, как оно отражалось на различных социальных группах.

Впервые о необходимости планового распределения продовольствия было упомянуто в декрете, принятом через два дня после захвата большевиками власти[15]. Вскоре для этих целей был создан в высшей степени централизованный аппарат — Народный комиссариат продовольствия (Наркомпрод). Возникло множество контролируемых правительством кооперативов. Нормирование охватило большую часть потребительских товаров. Оно напрямую зависело от социального статуса гражданина и числа его иждивенцев. К осени 1918 г. все население Москвы и Петрограда было поделено на группы: работники физического труда, работники умственного труда, неработающие. Нормы снабжения продовольствием были установлены в пропорции — 4:2:1[16]. При нехватке продовольствия, что случалось весьма часто, лица, принадлежавшие к третьей, а порой и второй категориям, были нередко вынуждены голодать.

Военнослужащим и их семьям полагался так называемый военный паек, величина которого зависела от того, находился военнослужащий на фронте или в тылу. Служащие невоенных организаций стремились зарегистрироваться как военнослужащие: только в 1919 г. в эту категорию специальным распоряжением были отнесены работники ЧК, милиции, рабочие некоторых особо важных предприятий, политфункционеры, служащие в советских и комсомольских органах. Эта практика приобрела столь широкий размах, что в сентябре 1919 г. была учреждена специальная Комиссия по переводу на снабжение красноармейскими пайками, функции которой в марте 1920 г. были переданы Комиссии Наркомпрода по снабжению рабочих.

10 апреля 1919 г. был увеличен продовольственный паек врачам и медицинским работникам, занятым борьбой с эпидемиями. Некоторые крупные учреждения и гостиницы создавали собственную систему снабжения. Система нормирования продовольствия стала крайне громоздкой. В апреле 1920 г. все невоенные пайки были вновь сведены к трем основным категориям: для лиц физического труда, для лиц умственного труда на государственных предприятиях и для лиц, занятых в частном секторе и не использующих наемного труда. Нормирование двух первых групп было установлено в пропорции 4:3.

Особый интерес представляет появление привилегированных пайков вне рамок общей системы. В декрете, принятом 30 апреля 1920 г., говорилось о необходимости введения специальных норм для рабочих и служащих предприятий и учреждений, имеющих особо важное значение для государства, для рабочих на особо тяжелых и опасных работах и для лиц, занятых наиболее высококвалифицированным умственным трудом. Условия снабжения последних были детально определены как вознаграждение «ответственным работникам», которым предоставлялись те же права, что и рабочим, на получение товаров натурой, а также дополнительных пайков. Это были так называемые ответственные пайки. Уже говорилось, что в октябре 1921 г. были установлены «академические пайки», существовали наверняка и другие виды продовольственного нормирования.

Примечательно, что в декабре 1920 г., то есть в самый разгар голода, условия снабжения «специальных категорий» были включены в декрет о бесплатном снабжении продовольствием. Можно предполагать, что этот вид привилегий был ликвидирован вместе с отменой нормирования продовольствия и оплаты натурой в конце 1922 года. Тем не менее был установлен прецедент, которому суждено было долгие годы определять советскую реальность. Не следует при этом забывать, что большинство людей в самую тяжелую пору тех трудных лет вынуждено было прибегать к услугам черного рынка, по сути своей наименее эгалитарного, более всего благосклонного к самым состоятельным и влиятельным клиентам.

В первые послереволюционные годы понятие «общественное питание» отнюдь не воспринималось городским населением в том виде, каким оно было раньше, однако относящиеся к нему учреждения — от дешевых пирожковых до роскошных ресторанов — были, по самой своей природе, социально дифференцированы, что составляет непременное условие эгалитарного режима. Декрет, принятый спустя два дня после захвата большевиками власти, предоставил городским администрациям право взять в собственность любые магазины, рестораны, гостиницы и мельницы, установив контроль над снабжением их продуктами и товарами, персоналом, ценами и т. д. Разрешалось также превращать рестораны и гостиницы в места общественного питания под управлением и контролем городских властей. Поощрялось и создание столовых непосредственно на предприятиях.

Скоро стало очевидным, что все эти государственные заведения, как это было и раньше, значительно отличались друг от друга по доступности и качеству обслуживания. Как отмечал в своих воспоминаниях советский дипломат Г. А. Соломон, качество обслуживания в кремлевской столовой в 1919 г. было безупречным. СНК имел свою собственную столовую, делами которой, как говорили, заправлял тогдашний руководящий работник Наркоминдела М. М. Литвинов. Доступ туда был ограничен узким кругом высокопоставленных советских деятелей, а потому питание было отличным и невероятно дешевым.

Для тех точек общественного питания, которые остались в частых руках, в августе 1918 г. были введены строгие правила регистрации. 28 октября 1919 г. власти приняли, под предлогом борьбы с черным рынком, декрет о закрытии частных кафе, гастрономических магазинов и столовых, которые «не соответствовали запросам трудящихся». Однако вскоре пришлось во имя получения высоких налогов признать по закону существование по меньшей мере пяти категорий таких заведений. К июлю 1925 г. кафе и рестораны четвертой и пятой категорий рассматривались уже как предприятия, производящие предметы роскоши. Налоги (патенты) для них были установлены в 1,5 и 2,5 раза выше тех, которые брали с заведений второй и третьей категорий, что несомненно сказывалось на цене блюд. Снабжение их продуктами питания носило элитарный характер с первых же дней нового режима. Предприятия же, занимавшиеся производством таких предметов роскоши, как кожи, меха, кружева, драгоценности, мебель и сигары, с середины 20-х годов подлежали специальному налогообложению.

Привилегии в получении жилья

Экспроприация после революции собственности класса эксплуататоров сопровождалась поспешной национализацией и муниципализацией жилых помещений. Многоквартирные жилые дома передавались в ведение местных советов, учреждений и организаций; отдельные частные квартиры и мелкие жилые строения, как правило, оставались в частном владении. К середине 20-х годов около половины жилого фонда городов стало общественной собственностью, пользование которой подлежало, однако, строгому регламентированию в соответствии с государственными установлениями и правилами.

Уже к январю 1918 г. местные советы обзавелись своим собственным жилым фондом, получив при этом широкие полномочия по его использованию[17]. Главная задача этих органов свелась к переселению заслуживавших того пролетариев в более просторные помещения за счет их дореволюционных обитателей. Местные власти никогда не отказывались от своей доминирующей роли в решении жилищного вопроса, однако 8 августа 1921 г. было разрешено и частное жилищное строительство, в первую очередь для организаций и живущих за пределами уже существующих жилых массивов мастеровых, при условии соблюдения индивидуальными застройщиками местных норм жилплощади. С течением времени, в 20-х годах, стало поощряться и кооперативное строительство с предоставлением в этих целях государственных ссуд.

В законодательстве получили отражение два аспекта жилищной проблемы: излишки жилой площади, превышающие установленные Наркомздравом 17 июля 1919 г. нормы, и дифференцированная квартплата. 25 мая 1920 г. местным советам было предписано постоянно заниматься по согласованию с профсоюзами перераспределением жилого фонда с предоставлением дополнительной жилплощади «отдельным лицам и категориям трудящихся», которая потребна для их профессиональной деятельности. От этого в первую очередь выгадали специалисты промышленного производства. В августе 1921 г. инженеры получили право улучшать свои жилищные условия путем получения дополнительной комнаты сверх всяких жилищных норм «для надомной работы в профессиональных целях». 16 января 1922 г. дополнительная комната была разрешена и научным работникам.

Категория квартиросъемщиков, которым предоставлялась такая привилегия, судя по всему, постоянно расширялась, и 29 сентября 1924 г. был опубликован подробный список тех, кто имел право получить дополнительную комнату, а в случае отсутствия таковой — до 16 кв. м сверх нормативов РСФСР[18] (реальная жилплощадь в то время, по всем расчетам, равнялась 6 кв. м на человека). Было определено пять категорий лиц, имеющих право на такую привилегию (не считая людей, страдающих некоторыми заболеваниями).

В первую категорию вошли работники «государственных или приравненных к ним учреждений и предприятий, профсоюзов, кооперативных и партийных организаций», занятые служебной работой на дому, внесенные в специальный список профсоюзов или несшие ответственность за работу, оплачиваемую на два порядка выше их зарплаты. Ко второй категории были отнесены ответственные работники армии и военно-морского флота из числа высшего командования, высшего управленческого звена и политического руководства, принадлежавшие к первым четырем рангам из 19, учрежденных в те годы в вооруженных силах. Сюда же были включены командиры и комиссары некоторых воинских подразделений. В третью, четвертую и пятую категории входили научные работники, которым это право было предоставлено 31 июля 1924 г., врачи и дантисты, занимающиеся частной практикой, а также члены Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев.

Те, кто имел право на дополнительную жилую площадь, не могли настаивать на ее получении: закон предусматривал лишь сохранение за квартиросъемщиком уже имевшихся у него излишков жилплощади или предоставление добавочной площади по мере ее поступления в жилфонд. Годом позже эту привилегию распространили на хирургов-ветеринаров, юристов, инженеров, писателей и артистов, а также на всех, кто получал доходы от занятий умственным трудом не в штате соответствующих учреждений, а по трудовому соглашению.

20 апреля 1922 г. после длившегося 14 месяцев эксперимента—предоставления бесплатной жилплощади — был принят декрет о взимании квартплаты, основные положения которого никогда после этого не отменялись[19]. Максимальную квартплату устанавливали, причем по крайне низким расценкам, местные советы: стоимость жилплощади в 5 кв. м равнялась 1% от минимальной зарплаты работника государственного предприятия. Учитывались расходы на содержание жилья, его качество (санитарные удобства, наличие или отсутствие электричества и газа), а также его месторасположение. Квартплата, таким образом, отражала в основном социальные, а не экономические аспекты. Принимался в расчет размер семьи и в какой-то мере род занятий квартиросъемщика. Занятые в частном секторе платили на 50% больше, в то время как инвалиды войны и лица, получившие травму на производстве, вообще освобождались от квартирной платы.

Не занимавшиеся общественно полезным трудом должны были сами подыскивать себе жилье, каким бы дорогим оно ни было, а те из них, кто проживал в муниципальных квартирах, нередко подвергались жестокой дискриминации. Согласно закону, принятому в октябре 1922 г., жильцам муниципальных домов, жившим на «нетрудовые» доходы, или лицам свободных профессий квартплата могла быть установлена в 9 раз выше обычной.

Низкая квартплата в муниципальном секторе означала, конечно же, дополнительные выгоды для тех, кто хорошо зарабатывал в общественном секторе. По усмотрению местного совета за излишки жилья взималась дополнительная плата, но если превышение жилплощади санкционировалось свыше, то квартплата оставалась на обычном уровне.

В октябре 1922 г. был принят декрет об излишках жилплощади. Рабочие, которые иногда проживали на площади в 2 раза больше нормы, а также те, кто имел излишки площади на законном основании, вносили за них обычную квартплату. Дополнительное сверхнормативное превышение площади облагалось в десятикратном размере для рабочих и в стократном — для всех прочих.

К середине 1923 г. квартплата стала больше соответствовать получаемым доходам, однако лица с более высокой зарплатой опять выгадали больше других, поскольку потолок квартплаты составлял 1 руб. 20 коп. за квадратный метр для всех, кто зарабатывал свыше 100 руб. в месяц. А площадь сверх нормы облагалась платой всего в трехкратном размере. По-прежнему сохранилась дискриминация в отношении лиц свободных профессий или живущих на «нетрудовые» доходы: первые платили за жилье от 2 до 5 руб. (в Москве была установлена особая плата — 10 руб.), вторые — по крайней мере 5 руб. за квадратный метр. 1 июня 1923 г. квартплата была повышена ради улучшения содержания домов, принципы же, положенные в основу шкалы квартплаты, остались прежними.

В середине 20-х годов наметилась тенденция к понижению квартплаты для представителей творческой интеллигенции. К концу июля 1924 г. значительно улучшились жилищные условия научных работников: отныне им разрешалось иметь дополнительную комнату. После опубликования актов от 22 декабря 1924 г., и 30 сентября 1927 г. большие преимущества предоставлялись писателям, артистам, скульпторам и научным работникам. 4 июня 1926 г. союзным республикам было предоставлено право самим устанавливать квартплату для лиц свободных профессий и даже опускать ее до уровня, установленного для рабочих. Годом позже им разрешили устанавливать потолок квартплаты для лиц с нетрудовыми доходами.

Налицо, таким образом, явная тенденция к дифференцированному распределению жилья. Об этом свидетельствует положение наиболее привилегированной группы квартиросъемщиков. Вот данные о руководящих деятелях Народного комиссариата по делам национальностей[20]. Из 65 человек, внесенных в официальный справочник, в Кремле жил только Сталин. 8 из его коллег проживали во II и IV домах Советов. 20 человек разместились в трех также зарезервированных домах, расположенных на «престижных» центральных улицах. Трое располагались в когда-то роскошных гостиницах «Савой» и «Русь».

Еще по ленинскому декрету от 16 августа 1918 г. разрешено было народным комиссариатам принимать предложения соответствующего управления Моссовета об аренде отдельных гостиниц и домов для служебных помещений и проживания работников. К сентябрю 1923 г. был выпущен специальный перечень гостиниц столицы, закрепленных за государственными учреждениями, постояльцы которых не подлежали выселению[21]. Практика предоставления административным органам собственного жилого фонда никогда не прекращалась, всегда оставаясь важным фактором при дифференцированном распределении жилья между разными группами населения.

Возможности получения высшего образования

В декларации от 2 августа 1918 г. большевики заявили, что высшее образование доступно всем гражданам, достигшим 16 лет, независимо от пола и национальности. Однако меры по поддержке рабочих и крестьян вылились на практике в дискриминацию по отношению к тем социальным группам, из которых прежде традиционно выходило большинство студентов. Профсоюзный циркуляр, опубликованный в газете «Труд» 15 мая 1923 г., открыто призывал принимать в, вузы только рабочих и членов коммунистической партии[22]. Правила, утвержденные в марте 1924 г., создали прецедент, установив систему квот, согласно которой предпочтение при приеме оказывалось молодым людям, окончившим рабфаки, а оставшиеся места заполняли кандидаты, выдвинутые партийными, комсомольскими и профсоюзными органами[23]. Буржуазные элементы, лишенные избирательных прав по Конституции 1918 г., не имели никаких шансов поступить в вузы[24].

Политику пролетаризации системы высшего образования оказалось, однако, не так уж просто проводить в жизнь, и на протяжении всех 20-х годов слышались жалобы на то, что среди студентов вузов преобладали непролетарские элементы, или, как формулировалось в циркуляре 1925 г., лица, «не представляющие классовой ценности». Семьи работников умственного труда вынуждены были прибегать ко всякого рода уловкам, иногда незаконным, лишь бы дать возможность детям получить высшее образование. Майский циркуляр 1923 г. утверждал, что многие служащие и их дети оказались в вузах благодаря протекции, личным связям и т. д. Иногда в вуз направляли для того, чтобы отделаться от ненужного работника. Еще одна лазейка таилась в самих правилах приема в вузы. Уже отмечалось, что представители некоторых профессиональных групп получили привилегию поступать в вузы на тех же основаниях, что и рабочие.

В правилах приема 1924 г. говорилось, что, хотя двери в вузы открыты лишь для членов профсоюзов, непосредственно связанных с производством, предпочтение будет оказываться тем, кто участвовал в гражданской войне, героям труда, членам ВКП(б) и комсомола. Приблизительно в то же время приемным комиссиям вузов было дано указание в порядке исключения полностью или частично освобождать от вступительных экзаменов лиц, «представляющих особую классовую ценность», чья «общая подготовленность» к поступлению в вуз не вызывала сомнений[25]. В идеале власти хотели бы зачислять в студенты лишь выходцев из рабочего класса и коммунистов, но добиться этого было не так просто.

Для середины 20-х годов определить размеры непролетарской прослойки в студенческой среде крайне трудно. Однако к 1930 г. в университетах РСФСР было лишь 37,4% студентов рабоче-крестьянского происхождения. Большинство же студентов вышло из некооперированных ремесленников, «единоличников» и из необозначенной группы, которую, скорее всего, составляли работники умственного труда (52,8%)[26]. Последняя группа представляла в те годы всего 10% населения страны. Из этой же среды вышло 70% научных сотрудников Московского университета. Однако ориентация на пролетарское происхождение при приеме в вузы сохранялась вплоть до 1936 г., когда новая Конституция провозгласила, наконец, формальное равенство всех советских граждан.

Различия существовали и в плате за обучение. В вузах, как и во всех других учебных заведениях, она была введена 22 марта 1923 года. Первоначальный размер платы за обучение в вузе был установлен в 50 руб. в новой девальвированной советской валюте. Однако при этом допускалось немало исключений, которые касались инвалидов войны, беднейших рабочих и крестьян, детей рядовых красноармейцев и матросов, командиров, комиссаров, армейских и флотских политработников, а затем и работников военно-административной службы.

Для лиц непролетарского происхождения в начале 1924 г. она была значительно (даже с учетом инфляции) повышена и взималась дифференцированно. Студенты — выходцы из среды работников умственного труда, представители свободных профессий и их дети должны были в зависимости от решения приемной комиссии платить от 100 до 300 руб., а те, кто жил на «нетрудовые» доходы, — от 225 до 400 рублей. Судя по всему, такой порядок сохранялся вплоть до начала 30-х годов.

Категория лиц, которые могли поступать в вуз на равных основаниях с рабочими и платить те же деньги за обучение, постоянно расширялась. В декабре 1925 г. дети медицинских работников, занятых в сельских местностях, при поступлении в вузы и другие учебные заведения освобождались от платы за обучение и могли рассчитывать на стипендию. В 1926 и 1927 гг. к выходцам из рабочих и крестьян приравняли детей академиков, научных работников, деятелей литературы и искусства, а в марте 1926 г. руководители народного образования РСФСР даже зарезервировали определенное количество мест для детей «рабочей интеллигенции». Большие преимущества, без сомнения, получили дети из литературных и артистических семей от учреждения в январе 1926 г. нескольких частных художественных и профессиональных институтов, однако этот эксперимент вскоре был прекращен[27].

Транспортные проблемы

Первоначально власти, видимо, намеревались решить проблему передвижения по стране на основе полной эгалитарности; однако стечение обстоятельств, бюрократические препоны и определенные социальные потребности вынудили ввести специальные правила для некоторых групп населения.

Поначалу большевики попытались ввести продержавшуюся совсем недолго практику «равноправия» при передвижениях для тех, кому они были разрешены. До революции существовало два класса мягких и два класса жестких вагонов, а также роскошные салон-вагоны и товарные вагоны, оборудованные лавками для перевозки бедноты. В ноябре 1918 г. было решено — в целях «экономии топлива» и увеличения пассажирских перевозок — упразднить те немногие из мягких вагонов, что еще уцелели, а часть переоборудовать в жесткие вагоны третьего класса. Спустя полтора месяца были упразднены классные вагоны как таковые и за стандарт был взят дореволюционный вагон третьего класса. Одновременно вводилась единая система билетных цен.

Однако администрации железных дорог предоставлялось право «для удобства пассажиров» пускать за дополнительную плату определенное количество скорых поездов, как экспрессов, так и курьерских, а также включать в ночные составы и поезда дальнего следования вагоны с нумерованными местами и полками. Но претворение в жизнь этих решений осуществлялось крайне медленно. В сентябре 1919 г. и апреле 1920 г. были спущены указания о том, что сохранившиеся мягкие вагоны отводятся женщинам с малолетними детьми, больным, а также пассажирам дальнего следования (во втором из этих документов эти последние были заменены лицами, совершающими официальные и деловые поездки). Таким образом, согласно принятому компромиссному решению парк пассажирских вагонов был снова поделен на два класса — мягких и жестких.

Определение платы за проезд представляло серьезную проблему. 29 сентября 1919 г. устанавливалась стоимость проезда, в 50 раз превышавшая июльский уровень 1917 г., однако к тому времени было введено столько ограничений на приобретение билетов, а деньги стали значить так мало, что эта стоимость уже никого не беспокоила. Любопытно, что за месяц до принятия так называемого единого билетного тарифа не опубликованный в печати документ устанавливал отдельные категории лиц, имевших право пользоваться бесплатным проездом; сюда входили работники железных дорог, учащиеся начальной и средней школ рабочей молодежи, ответственные работники в деловой поездке, в том числе работники финансовых органов и ЧК, занятые на железнодорожном транспорте, служащие телеграфа, ответственные работники правительства, наркоматов, профсоюзов и Реввоенсовета республики. 9 июля 1921 г. была узаконена оплата таких поездок соответствующими ведомствами.

9 сентября 1918 г. были определены особые правила, регулировавшие поездки ответственных работников ВЦИК, СНК, наркоматов по военным делам, почт и телеграфов, иностранных дел. Им во временное или постоянное пользование выделялись вагоны всех классов, включая салоны. Правила разрешали использование отдельных вагонов лишь в экстренных случаях, когда невозможны были обычные средства передвижения. Судя по всему, и тут не обходилось без злоупотреблений. 9 января 1920 г. власти сочли необходимым запретить долгосрочное использование вагонов в личных целях. Тем не менее вплоть до 1926 г. существовала система предоставления индивидуальных вагонов.

Не следует удивляться, что видные военачальники, начиная с Л. Д. Троцкого, следовали своим собственным правилам. Салон-вагоны, вагоны-рестораны и мягкие вагоны предоставлялись тому или иному военачальнику согласно его рангу. Декрет от 23 июля 1920 г., т. е. когда гражданская война фактически уже закончилась, сохранял за наркоматами право пользоваться отдельными вагонами (их число составляло до 5% от общего парка вагонов).

Декретом от 3 мая 1918 г. все автомобили были переданы в единый парк, затем перерегистрированы — в феврале 1919 г., а в июле распределены по отдельным ведомствам. Судя по всему, легковых автомобилей к тому времени было всего 2582. Обслуживали они исключительно влиятельных деятелей. Утвержденные 10 июня 1920 г. правила предусматривали, что право проезда в автомашинах по Москве и Московской области имеют только члены Президиума ВЦИК, народные комиссары, члены коллегий наркоматов, ЧК, Малого Совнаркома, Реввоенсовета, члены президиума Моссовета, ВСНХ, Всероссийского совета профсоюзов, Центросоюза и сопровождающие их лица.

Все остальные советские служащие могли пользоваться машинами только при особых обстоятельствах со специального разрешения руководства того учреждения, где они работали, утвержденного московской ЧК, которая, кстати говоря, утверждала и все автомобильные лицензии. В правилах указывалось, что использование автомашин для поездок в театр, на концерт и т. д. безусловно запрещается. По мере пополнения парка машин правила эти были несколько смягчены. Но о личных автомашинах никто не помышлял еще в течение нескольких десятилетий.

Заграничные поездки

После революции право совершать заграничные поездки было крайне ограничено, а вскоре по сути превратилось в редкую политическую привилегию.

После революции в повестку дня встал вопрос о создании нового пограничного режима, призванного охранять молодую республику до тех пор, пока мировая революция не покончит с самой необходимостью границ. Новое законодательство резко ужесточило порядки, существовавшие при царе.

Созданная 28 мая 1918 г. пограничная служба должна была взять на себя функции надзора, включая и такие, как пресечение попыток тайных перевозок товаров и тайного перехода сухопутных и морских границ РСФСР. Вскоре были созданы таможни и пограничные заставы. Согласно декрету от апреля 1919 г. заграничные паспорта, до того времени выдававшиеся подотделом НКИД, некоторыми местными советами и другими организациями, теперь мог выдавать только НКИД, которому вменялось в обязанность выдавать паспорта только тем лицам, отъезд которых «не вызывал возражений» со стороны народных комиссариатов военных и внутренних дел. Учитывая политическую напряженность тех лет, легко себе представить, какие трудности создавала эта система для рядового гражданина. Были разработаны меры по предотвращению проникновения в пределы РСФСР граждан враждебных государств и выдворению тех, которым это все же удавалось сделать.

Новый режим создал немало бюрократических барьеров на пути частных граждан, пожелавших покинуть страну. 3 июня 1919 г. на НКИД была возложена обязанность получать от всех советских организаций, направлявших своих работников по служебным делам за границу, документы, удостоверяющие необходимость такой поездки, и гарантии их преданности и лояльности. Литвинов с удовольствием приступил к выполнению положений этого декрета, потребовав от работников НКИД собирать все необходимые данные на лиц, намеревавшихся отправиться за рубеж.

В сентябре 1921 г. для рядовых граждан были установлены пошлины на получение заграничного паспорта, а также выездной, въездной и транзитной виз. Это позволяет сделать вывод, что и в период нэпа по своей воле за границу готово было отправиться значительное число людей. Пошлины были большими. Паспорт стоил 3 тыс. руб., что составляло в то время в Москве почти месячную зарплату специалиста высшей квалификации, а виза на вторичную поездку — 100 тыс. рублей. Государственным служащим, отправлявшимся в деловую поездку, паспорт выдавался бесплатно, и их расходы, естественно, также оплачивались.

Еще более строгие правила для получения заграничного паспорта были установлены 10 мая 1922 г., но они, разумеется, ни в какой мере не касались узкой группы высокопоставленных лиц. Поездки за границу отныне проводились лишь «по особому разрешению» НКИД. Ко всякому обращению на этот счет должна была прилагаться справка из ГПУ, свидетельствующая об отсутствии законных препятствий для совершения такой поездки данным лицом. За такой справкой можно было, в свою очередь, обратиться только по предъявлении шести документов, включая поручительство двух граждан РСФСР, не состоявших прежде под судом и не находившихся под следствием, а также справку с места работы, подтверждающую отсутствие возражений к его отъезду. Паспорт был действителен лишь на шесть месяцев. Желающие выехать из страны и не имеющие на то официального разрешения должны были быть готовы к тому, чтобы иметь дело с тайной полицией.

Справок ГПУ не требовалось лишь членам ВЦИК, наркомам и их заместителям, членам коллегий наркоматов и руководящим работникам губисполкомов. Особая и, видимо, облегченная процедура применялась к дипломатам, морякам, репатриантам, лицам, принявшим советское гражданство, и тем, кто проживал в пограничных зонах. В декабре 1922 г. выдача обычных загранпаспортов была полностью передана в ведение органов НКИД.

Разрешения на зарубежные поездки другим группам населения давались со всеми мерами предосторожности. 6 декабря 1921 г. была определена «упрощенная процедура» получения разрешения на зарубежные поездки для академиков и научных работников. К весне 1924 г. в моду вошли поездки для изучения зарубежного опыта работы и менеджмента под эгидой Рабоче-крестьянской инспекции. Еще до июля 1924 г. в Наркомпросе была учреждена комиссия по зарубежным поездкам сотрудников Академии наук, однако, судя по ее статусу, она занималась исключительно организацией командировок наркомов. Из декрета, опубликованного в 1927 г., явствовало, что зарубежные поездки официальных лиц распределялись среди правительственных учреждений по системе квот.

Ж. А. Медведев, рассматривая ограничения паспортного режима, высказывает мнение, что в 20-е годы существовала довольно либеральная система выдачи зарубежных паспортов, и изменения к худшему произошли лишь в 1929 году[28]. Думается, однако, что строгость правил получения паспортов даже в период нэпа говорит не в пользу этой точки зрения.

Персональные пенсии и награды

Большевики придавали большое значение социальному страхованию, эффективной защите интересов трудящихся. Первые послереволюционные законодательные акты имели целью оказать финансовую помощь на случай болезни, потери трудоспособности или безработицы, сокращения продолжительности рабочего дня для молодежи и женщин, особенно беременных[29]. Вопрос о пенсиях по возрасту — один из центральных в системе социального страхования — поначалу был включен в законодательство о нетрудоспособности, и только в декабре 1921 г. людям, проработавшим не менее 8 лет, дали возможность получать эти пенсии.

Для проведения в жизнь ранее принятых социальных программ в марте 1918 г. были созданы специальные органы. Однако тяжелые времена затрудняли проведение в жизнь этих законов. Вплоть до наступившей в конце 20-х годов стабилизации советское социальное страхование сводилось в основном к случайным акциям и обязательствам, сильно различавшимся по охвату, а часто, в зависимости от складывавшихся обстоятельств, вообще не имевших реальной силы. Направлены они были на оказание помощи беднейшим рабочим в городах. Крестьянам государственная защита в сфере социального страхования не оказывалась вплоть до июля 1964 года.

Из всех форм социального страхования лишь пенсии по возрасту были социально дифференцированы. Свою деятельность в этой области большевики начали с внесения коренных изменений в установления, действовавшие при царском режиме. Декрет от 19 декабря 1917 г. отменил все пенсии свыше 300 руб. в месяц (весьма скромная сумма по тем временам, учитывая инфляцию) и уполномочил Наркомфин пересмотреть соответствующие пенсионные дела. Пенсии менее 300 руб. стали выплачиваться лишь тем, кто их «заслужил». 20 декабря была прекращена выплата пенсий бывшим членам Государственного совета, Временного правительства, а заинтересованным лицам предоставлялось право обращаться за дальнейшей помощью в Народный комиссариат государственного призрения.

В то же время декрет от 16 июля 1920 г. предусматривал выплату пенсий лицам, «имеющим особые заслуги перед рабоче-крестьянской революцией в борьбе с мировым империализмом, с контрреволюцией буржуазии и помещиков, а также в деле социалистического строительства и партийной работе»[30]. Пенсия по болезни или в связи со смертью кормильца устанавливалась в зависимости от состава семьи. Через три месяца были добавлены новые правила. Теперь в случае смерти пенсионера его семья могла получать не только «повышенную» пенсию, но сверх того и единовременное вспомоществование в сумме не более чем в 15 раз превышающей среднемесячную зарплату.

Видимо, эти выплаты стали предметом злоупотреблений, поскольку 5 декабря 1921 г. было разъяснено, что «повышенные» пенсии следует назначать лишь в случае полной потери трудоспособности, что в какой-то мере меняло характер пенсий. Отныне были установлены две степени заслуг. Одна, более высокая, определялась особой значимостью революционной, государственной и профсоюзной деятельности или выдающимся служением науке, искусству, литературе и технике. Вторая — участием в революционной, государственной и профсоюзной деятельности на местном уровне, проявленной при этом самоотверженностью или исключительной преданностью своему служебному долгу. После смерти пенсионера пользоваться ими могли его дети вплоть до достижения совершеннолетия, а также нетрудоспособные члены семьи.

Более высокую пенсию назначал только Народный комиссариат социального обеспечения по ходатайству центральных органов власти, низшую — местные органы социального обеспечения по просьбе местных советских, партийных и профсоюзных организаций. Существенно, что размер пенсий значительно снизился. Республиканские пенсии не могли превышать максимальный уровень зарплаты, а местные — средней зарплаты.

Судя по всему, 16 февраля 1923 г. в пенсионном вопросе произошел еще один поворот. Теперь разрешалось устанавливать персональные, как их теперь стали именовать, пенсии на уровне, в 2 раза превышающем наивысший размер зарплаты ответственных советских и профсоюзных работников с автоматическим их повышением в случае инфляции. В Москве применительно к высокооплачиваемой категории служащих единовременная выплата денег пенсионеру «на лечение» достигала размера тройной пенсии или тройной зарплаты. Каким бы ни было в то время реальное содержание всех этих выплат, они, несомненно, являлись весьма щедрыми. К тому же времени относится и создание постоянной комиссии по назначению пенсий в рамках Народного комиссариата социального обеспечения.

В течение 20-х годов система назначения персональных пенсий не претерпела существенных изменений, хотя кое-что было уточнено. С образованием СССР союзные республики получили право назначать свои персональные пенсии и был установлен порядок их выплаты за пределами отдельных республик по месту проживания пенсионера.

Персональные пенсии были необычайно престижны. Неудивительно поэтому, что власти стремились широко публиковать в печати указы о назначении персональных пенсий наиболее именитым людям. Первым таким актом, на который я обратил внимание, было постановление СНК от 6 марта 1923 г. о назначении пожизненных пенсий (на уровне самой высокой зарплаты) 14 «активным участникам Морозовской стачки, людям, которые были зачинателями Революции». К концу 20-х годов такого рода публикации стали обычным явлением. Фактически это отражало суть правительственной политики постепенного возврата к присуждению государственных наград и почетных званий.

Подобно многим прежним властителям, большевики посчитали целесообразным учреждение своих собственных орденов и знаков отличия для награждения тех, кто успешно решал социальные задачи. Отмена царских званий и титулов 11 ноября 1917 г. имела целью продемонстрировать отказ от всех прежних знаков социального отличия. Вплоть до середины 20-х годов режим присуждал всего лишь один знак различия, а именно орден Красного Знамени, учрежденный 16 сентября 1918 г. для награждения любого гражданина республики, проявившего особую храбрость и доблесть непосредственно на поле боя. Несколькими месяцами позднее им стали награждать целые воинские подразделения. 7 сентября 1928 г. был учрежден орден Трудового Красного Знамени для тех, кто имел выдающиеся трудовые заслуги перед государством.

Судя по всему, награждение этими орденами не давало в то время каких-либо правовых или финансовых преимуществ, однако вполне вероятно, что обладание столь престижной наградой облегчало ее владельцу повседневную жизнь. В то же время учрежденная в июне 1925 г., спустя 17 месяцев после смерти Ленина, в высшей степени престижная Ленинская премия предусматривала вручение финансового вознаграждения. 25 августа 1926 г. было введено звание «Заслуженный работник (деятель)», которое присваивалось за ценный вклад в развитие науки и техники, выдающуюся деятельность в области искусства, плодотворную научную работу и особенно за важные открытия и изобретения. Эти звания получили в дальнейшем чрезвычайно широкое распространение.

Рассмотренные выше привилегии существенно различались как по своему характеру, так и по сфере их применения. На одном полюсе находились многочисленные и не столь существенные привилегии, которые на бумаге могли получать «в равной степени» все без исключения члены общества. На другом — заграничные поездки, которые вскоре превратились в привилегию, предоставление которой целиком зависело от властей. Можно привести немало примеров того, как престижные права, пенсии и т. д. создавались специально для того, чтобы дифференцировать и поставить в особое положение по сравнению с остальной массой населения наиболее активных сторонников большевиков.

Большевики после непродолжительных уравнительских экспериментов установили, как это принято и в капиталистическом обществе, огромную разницу в оплате труда квалифицированных и неквалифицированных, что соответствует давно укоренившимся социальным нормам. Эти же принципы постепенно распространились и на различные формы натурального вознаграждения.

Большевики получили в наследство от старого режима слишком малое количество необходимых людям товаров, которые можно было бы разделить между всеми. Ярчайший пример этого — парк автомашин. Эгалитарный подход мог бы привести к какой-то системе поочередного пользования, ограниченного или временного, но и это было невыполнимо. В результате автомашины были отданы в единоличное пользование ответственных работников, что является наиболее ярким примером элитарного решения проблемы. Как ни странно, но то же самое можно, до некоторой степени, сказать и о распределении мест в вузах. Именно в этой области официальная политика на первых порах наиболее приблизилась к идеалу эгалитаризма. Однако вскоре стало очевидным, что академический потенциал невозможно поровну поделить между всеми социальными классами, а если заполнить все институты рабочими и крестьянами, наиболее способные люди лишатся возможности получить образование. Власти, с одной стороны, поощряли эгалитарную политику, с другой — развивали систему привилегий для определенных избранных групп.

Труднее всего применять принципы эгалитаризма к тем средствам общественного существования, которые уже подверглись глубокой дифференциации. Наиболее яркий пример — жилищный фонд (проблемы железнодорожного транспорта весьма схожи). Здесь большевики применили уравниловку, забирая жилплощадь у буржуазии для нужд рабочих. Однако это лишь одна сторона дела. Мы также видим, как новое руководство проводит линию умеренной дифференциации при распределении жилплощади в соответствии со своими собственными стандартами. Более того, политика установления низкой квартплаты в сочетании с очень высокой дифференциацией доходов сама по себе несет печать неравенства, ибо дает преимущества высокооплачиваемым. Налицо явный пример того, как дореволюционная модель распределения жилья была приспособлена к новой, отличной от старой, социальной иерархической системе.

Наиболее привилегированные социальные группы сравнительно легко выделить по тем благам, которыми они пользовались. Специалисты, занятые на государственных предприятиях, получали основное вознаграждение в виде высокой зарплаты. Партийные и государственные чиновники были связаны более жесткими пределами зарплаты, но зато в периоды острого дефицита продовольствия и товаров их включали в те категории работников, которые пользовались преимущественным снабжением, а также теми благами, которых лишены были другие. Командный и начальствующий состав в армии занимал заметно обособленное положение, и размеры благ, которыми он пользовался, постоянно увеличивались. Представители творческой интеллигенции (которые могли работать на общих основаниях и в государственном секторе) также получили некоторые существенные, хотя и второстепенные привилегии.

Для полной картины следовало бы принять во внимание и незаконные привилегии. Многие из отступлений большевиков от эгалитаристских принципов можно документально засвидетельствовать, но объяснить их нелегко, поскольку каждый частный случай можно связать со стечением разных конкретных обстоятельств. Наиболее очевидные факторы — идеологическая склонность большевиков к централизованному политическому контролю; их желание как крайне узкой и непопулярной группы привлечь на свою сторону колеблющихся и бывших врагов; косность их социальных взглядов и поведения; наличие дифференцированной материальной базы, и, конечно же, несходство самих людей. Экономисты могут добавить к этому перечню «рыночные силы», но они уже обозначены по крайней мере в двух приведенных выше факторах. Можно в какой-то мере спорить о том, до какой степени влияли обстоятельства на создание и воссоздание привилегий. Однако ни один объективный наблюдатель не затруднится назвать те многочисленные примеры, когда ради достижения какой-либо цели большевиками нарушалась этика эгалитаризма.

---

По этой теме читайте также

---