После "реформы учебного книгоиздания" (см. о ней: Бюллетень Счетной палаты РФ № 10(46)/2001) писать рецензии на учебники стало не просто, а очень просто. Берешь книжку с грифом "рекомендовано Министерством образования", переписываешь абзац за абзацем, от себя не добавляя ни слова, -- и получается фельетон.
Гуляя по книжному магазину, заглянул в отдел учебников. Раскрыл свежую (2002) "Русскую литературу". Ба, знакомые лица! Как сказал бы Борис Гребенщиков, "еще немного, и сбудется мечта, и наши люди займут места..." Вот и Александр Башлачев официально причислен к русской поэзии. И не списком, не через запятую "и др.", а персонально, "честью по чести..."
Но постойте, господа литературные заседатели! Башлачев ЭТОГО не писал!
Цитируемое стихотворение изуродовано до неузнаваемости (на 6 строк как минимум 10 ошибок) и до полной потери смысла. Из уважения к памяти поэта я не стану воспроизводить дурную пародию. Лучше ознакомлю почтеннейшую публику с теоретическим комментарием к ней.
"Становится очевидным, что расцвет внеофициозной культуры (и субкультуры), в том числе и в виде авторской песни (В. Высоцкий, А. Башлачев, В. Цой, И. Тальков, Ю. Визбор) после ее расцвета в 60-80-е гг., исчерпал ресурсы развития и обновления. Александр Башлачев (1962 - 1988), этот движимый болью певец, автор песен "Пляши в огне", "Вечный пост", "На жизнь поэтов", "Архипелаг гуляк", порой добивался синтеза поэзии и "мусора повседневности", театра и улицы, возрождал исповедальное пространство...
(далее - перевранная цитата из "внеофициозного исповедника")
Финальный аккорд всей разноголосой симфонии песенного и "анекдотического" самовыражения эпохи (с элементами кича, юродства, демонстративного эксцентризма, доведения до абсурда всех политических клише) - в алкоголической исповеди Вен. Ерофеева "Москва - Петушки" с ее темой примитивного, наплевательского, вечно хмельного отношения к жизни. После этого "отмывания" засаленного, официозного слова, этой поэмы, в которой, как в анекдотах, время не просто выражается, а как бы... "выхаркивается", вся "другая литература" остановилась в развитии..." (с. 367).
Вы что-нибудь поняли?
"Авторская песня" с Тальковым, но без Окуджавы и Галича. Повесть "Москва-Петушки" (1970) как "финальный аккорд" к творчеству Башлачева (1960 г.р.). Нетрудно подсчитать, что в 1970 г. "движимый болью певец" ходил в 3 класс. И т.д. Но это детали. Главное - то, что текст изначально лишен какого бы то ни было смысла. "Расцвет после расцвета исчерпал ресурсы..." Это графомания. Стремительный домкрат в форме змеи. Слова можно менять местами, "наплевательское отношение" на "исповедальное пространство" - ни лучше, ни хуже от этого не станет.
Волей-неволей начинаешь листать другие главы. Раз уж мы вспомнили бессмертный роман Ильфа и Петрова - вот что сказано о них в учебнике издательства "Просвещение":
"Нарочито гротескно, без тени воспоминаний об ограблении церквей, о мучительной кончине, о подвиге патриарха Тихона (он умер в 1925 г. в Донском монастыре), в одиночестве сберегавшего устои православия от засылаемых в среду духовенства официозных "обновленцев", изображен священник (как, впрочем, и дворянин) в романах И. Ильфа и Е. Петрова "Двенадцать стульев" (1928) и "Золотой теленок" (1931). Все это было своего рода безнравственным разрешением на запрет детям дворян, "проклятых попов" поступать в институты, избираться куда-либо, разрешением на развал храмов" (с. 8).
(Т.е. Ильф и Петров виноваты в том, что не обогатили роман "Двенадцать стульев" светлым образом патриарха Тихона).
Об Андрее Вознесенском:
"А. Вознесенский наполнил стихи соответствующим словарем: обедня, крестный ход, икона, собор и, конечно, распятие, ибо распятым поэт ощущал себя. Высокое и божественное. Вечное опрокидывается в сегодняшнее и возвышает его, делая - настоящим? Нет, не получается. Вовлеченные в поэзию, эти ценности популяризируются, размениваются. То, что должно смотреться неподдельно, выглядит туристическим проспектом, рекламой памятников старины. Вещи нужные, но для поэзии недостаточные. От ощущения этой недостаточности - ностальгия по настоящему без подделок и фальши" (с. 293).
(Попробуйте разобраться без бутылки, какие именно "вещи" "для поэзии недостаточные" - "туристический проспект", "реклама памятников" или сами "памятники старины"? И у кого возникает "ощущение этой недостаточности" - у поэта Вознесенского? У читателей? Или у косноязычных конъюнктурщиков, которые сами себя назначили полпредами "вечного и божественного" в русской литературе?)
О Михаиле Шолохове и его земляках:
"Казаки, включая императорский конвой из казаков, так и не поняли "отречения" царя, чересчур светского жеста, не приняли отречения душевно, но, с другой стороны, и не стали бороться с агрессивной, заводской и мужицкой Русью за царя, империю, за старый строй... Что-то искусственное есть в той "ячейке" подпольщиков, раскалывающих хутор Татарский, которую сколотил функционер Штокман: ей фактически неоткуда было взяться! Дон потому и считался реакционным, "непрогрессивным", что здесь одна часть народа долго не желала делиться на классы, явно никак не хотела истреблять другую во имя идеи" (с. 178 - 179).
(Почему "отречение" то в кавычках, то без, и притом - "чересчур светский жест"? Каким еще оно могло быть? Николай Второй, кажется, работал все-таки императором, а не архиереем. И кто так обманул гг. литературоведов по поводу классовой борьбы в казачьих регионах? Ведь об этом довольно внятно сказано не только у Шолохова, которого эти гг. взялись комментировать с позиций незабвенного Союза меча и орала, но и в любом приличном учебнике истории. См., например: Кацва Л.А. История Отечества. Справочник для старшеклассников и поступающих в вузы. М., АСТ-Пресс, 2001, с. 480. "Агрессивную заводскую и мужицкую Русь" оставим без комментариев).
О песнях 30-х годов:
"Песня о Родине" В.И. Лебедева-Кумача ("Широка страна моя родная") уже в 30-е гг., еще до отмены нерусского "Интернационала" в 1944 г. (с его пугающим, малопонятным народу христианским пафосом всемирного восстания, "смертного боя голодных и рабов", апокалипсического конца истории - "гром великий грянет" и т.п.), была первым, понятным во всем, гимном страны" (с. 4).
(Т.е. "всемирное восстание" - идея "христианская", скрупулезно подмечено).
О т. н. "постмодернизме":
"Постмодернизм характеризует развитие литературного процесса, лишенного "единой программы", а фиксирует как бы общность бытия в культуре. Писатели-постмодернисты обращают внимание прежде всего на способ выражения своих мыслей через язык, через своеобразную форму, придавая большое значение условности, смешению в тексте различных стилей... В понятии постмодернизма есть одно безусловное достоинство: не навязывается общность, не предписывается единая программа, поскольку фиксируется лишь общность нашего бытия в культуре. В культуре, где слово разошлось с делом, знак с означаемым, поскольку на протяжении ХХ столетия исчерпали себя те идеологии, та вера, что еще два столетия назад были продиктованы просвещенным Разумом..." (с. 377, 320).
(Авторы не уточняют, какие именно идеологии имеются в виду, но историк мог бы подсказать: "на протяжении XX столетия" потерпели поражение итальянский фашизм, гитлеровский нацизм, японский милитаризм, основанный на традициях синто ("путь богов"), и коммунизм в советской редакции. Тест к единому экзамену: какая из этих идеологий была "продиктована два столетия назад", то есть в XVIII в.? Ответ: никакая).
О Юрии Трифонове:
"Эта гвардия партии, как и Н.И. Бухарин, одобрявшая "хороший" террор 1918 - 1921 гг., затем проиграла борьбу со сталинизмом, с его "плохим", т.е. ее лично коснувшимся террором в 30-е гг. Пессимизм всемирно-исторического проигрыша, ностальгия по переменам, когда и Тухачевский, и Бухарин, и прочие герои гражданской войны, "старики" были в ореоле успеха, жили в "доме на набережной", были в прямом смысле слова "на коне", не ниже официозного Буденного, и породил в Юрии Трифонове презрение ко всем конформистам, не помнящим об "отблесках костра", к их "олукьяниванию": это пессимизм ностальгии, иронии Трифонова..." (с. 365).
(При Сталине мастера вульгарной социологии все-таки лучше владели русским языком...)
О "городской прозе" того же многострадального Трифонова и примкнувших к нему А. Битова и В. Маканина:
"Достаточно активным фоном для этой прозы вечных вопросов возрождения личности, "диагностики" души в теснинах быта стало в эти годы распространение городских романсов В. Высоцкого типа "Диалог у телевизора" или "Милицейский протокол" (1971), А. Галича, авторских песен В. Цоя, А. Башлачева с их явным перемещением личности из социальной среды (коллектива) в среду приятельскую, просто в застольную компанию, часто не случайно, а как бы принципиально "пьющую" (с. 363).
(Интересно было бы знать, каким образом песни 80-х гг. послужили "фоном" для прозы 60-70-х? Трифонов умер в 1981 г., группа В. Цоя "Кино" дебютировала в 1982, Башлачев - в 1984-м. И в каких конкретно произведениях Галича (а также, извините за назойливость, Цоя с Башлачевым) происходит "перемещение личности из социальной среды" в среду, "как бы принципиально "пьющую"? И какую тогда, если не социальную? Природную? В стаю павианов-алкоголиков? Или авторы учебника имеют в виду песню "Право на отдых": "И отправился я в Белые Столбы На братана да на психов посмотреть...")
Вот такой получился учебничек.
Всякий раз, как только наши "реформаторы" и "модернизаторы" выходят в народ, мы слышим сетования на "перегрузки" (см: Отучение). Защитим бедных школьников от "лишней" физики и от геометрии, которая, конечно же, никогда в жизни не пригодится, спасем от "избыточного" Пушкина! А что предложим взамен?
Вот новое, не "лишнее" и не "избыточное" содержание образования, рекомендованное Министерством в 2002 году - в учебнике литературы для 11 класса. "Концептуальная", прости господи, поэзия "Дмитрия Александровича Пригова" (с. 320-321). Именно так, по имени-отчеству, в отличие от какого-нибудь И. А. Ефремова, у которого - одни инициалы. Сборник "Русские цветы зла" в качестве литературы для внеклассного чтения (с. 370). А в роли современного Белинского - В. Бондаренко из газеты "Завтра" (с. 4, 370). Просвещайтесь, детки.
Оставим профессиональным литературоведам сугубо специальные проблемы. Например, является ли роман "Туманность Андромеды" антиутопией (с. 333), а Ю. В. Трифонов - продолжателем бессмертного дела В. В. Розанова (с. 362). Наши претензии - самого общего характера. Например: могут ли написать учебник по русской литературе люди, не владеющие русским языком? Не владеющие настолько, что их высказывания нельзя понять, это бессмысленные наборы не связанных между собою слов.
И кем нужно быть, чтобы книгу, написанную подобным образом, включить в Федеральный перечень?
Но теперь у нас эпоха реформ, экзамены не простые, а "единые", и вопросы на них - не какие в голову взбредет, а в виде тестов, как в Америке. Поэтому свой вопрос мы переформулируем с учетом современных требований.
В чем конкретно проявляется "модернизация" школьного курса литературы?
А - в графомании;
Б - в полит-пропаганде а-ля Союз меча и орала;
В - в специфических ароматах с кухни газеты "Завтра": "нерусский "Интернационал", "инородный" Штокман и т.п.
Выделите правильный вариант. Или все три варианта сразу. И пришлите в редакцию.
