Всемирная деятельность США после 11 сентября 2001 года часто описывается как “новый милитаризм” и “новый империализм”. Однако ни милитаризм, ни империализм не новы для Соединенных Штатов, бывших экспансионистской силой – в масштабе континента, полушария, мира – с момента своего возникновения. Если что и изменилось, так это безапелляционность, с которой все это продвигается, и безграничный, планетарный масштаб штатовских амбиций.

Макс Бут (Max Boot), видная шишка в Совете по международным отношениям (Council on Foreign Relations), утверждает, что “величайшей опасностью”, с которой сталкиваются США в Ираке и во всем мире, является то, что “мы не будем использовать все наши силы из-за боязни слова “империализм”... Со всем тем историческим багажом, что связан со словом “империализм”, для правительства США нет необходимости принимать этот термин. Но мы определенно должны воспринять практику”. Соединенные Штаты, по его словам, должны быть “подготовлены к спокойному восприятию своего имперского правления”. Если Вашингтон и не планирует “постоянного присутствия в Ираке... оно необходимо... Если это вызовет болтовню об американском империализме – ничего страшного”. (“Американский империализм?: Не стоит пугаться ярлыка” USA Today, 6.05.03). О том же пишут и Дипак Лал (Deepak Lal), и Джеймс Колман (James S. Coleman) – профессор, специалист по изучению международного развития в Университете штата Калифорния: “Важнейшей задачей для Pax Americana должна стать разработка путей создания нового порядка на Ближнем Востоке ... Несомненно, многие выдвинут обвинение в том, что подобного рода ломка status quo будет актом империализма и, по большей части, будет вызвана стремлением контролировать ближневосточную нефть. Но, даже не вдаваясь в возражения, империализм – это именно то, что необходимо для восстановления порядка на Ближнем Востоке” (“В защиту империй”).

Подобные взгляды, хотя и исходят от неоконсерваторов, целиком находятся в русле внешней политики США. Действительно, небольшие разногласия среди правящих кругов США по поводу нынешних попыток расширения “американской империи” весьма невелики. Для Иво Далдера (Ivo Daalder) и Джеймса Линдси (James Lindsay) – ведущих специалистов Института Брукинга (Brookings Institution) – “действительная проблема состоит не в том, быть ли империей, а в том, какой именно империей” (New York Times, May 10, 2003). Майкл Игнатьев (Michael Ignatieff), директор по правам человека Центра имени Карра при Школе управления имени Джона Кеннеди в Гарвардском университете (Harvard University’s Carr Center for Human Rights Policy at the John F. Kennedy School of Government), без обиняков констатирует: “Этот новый империализм ... гуманитарный в теории, но имперский на практике; он создает “субсуверенитеты”, в рамках которых государства теоретически независимы, но фактически – нет. Причины, по которым американцы оказались в Афганистане или на Балканах, в конечном счете, заключаются в необходимости сохранения имперского порядка в зонах жизненно важных для Соединенных Штатов. Они находятся там для поддержания порядка, в противовес угрозам варваров”. Будучи “последним военным форпостом Запада” и его последней “оставшейся империей”, Соединенные Штаты ответственны за “имперскую организацию и порядок” по “аналогии с Римом ... Мы должны сейчас пробудиться перед лицом варваров ... Возмездие уже настигло варваров, и в дальнейшем оно будет еще большим.” (“The Challenges of American Imperial Power” Naval War College Review, Spring 2003).

Все это отражает реалии американской имперской мощи. В преамбуле к “Стратегии Национальной Безопасности Соединенных Штатов”, выпущенной осенью 2002 года, президент Буш провозгласил, что после распада Советского Союза осталась “единственная жизнеспособная модель для национального успеха: свобода, демократия и частная инициатива” – конкретно воплощенные к американском капитализме. Любое общество, отвергнувшее развитие по этой модели, обречено на поражение и будет, что подразумевается, провозглашено угрозой для безопасности Соединенных Штатов. Затем следует основная часть документа, содержащая открыто декларируемую цель Вашингтона – стратегическое доминирование на всей планете на неопределенное время. Провозглашаются намерения Соединенных Штатов по развязыванию превентивных войн против наций, угрожающих или в будущем способных угрожать гегемонии США как непосредственно, так и косвенно – в случае возникновения возможной угрозы для американских друзей или союзников по всему земному шару. «Стратегия национальной безопасности» подчеркивает, что превентивные действия должны быть предприняты для того, чтобы никому и никогда в будущем не было позволено конкурировать с Соединенными Штатами в военной сфере. Тринадцатого апреля 2004 года президент Буш провозгласил для Соединенных Штатов необходимость “нападать и оставаться нападающими”, ведя неослабевающую войну против всех тех, кто будет сочтен врагом.

После 11 сентября 2001 года США развязали войны в Афганистане и Ираке, расширили всемирную сеть своих военных баз и взвинтили свои военные расходы до такого уровня, при котором они одни тратят примерно столько, сколько все остальные страны мира вместе взятые. Прославленный во время американского блицкрига в Ираке журналист Грег Истербрук (Greg Easterbrook) провозгласил в «Нью-Йорк Таймс» (27.04.2003), что военная машина США – “сильнейшая из всех когда-либо виденных миром ... сильнее вермахта в 1940, сильнее легионов времен расцвета римской мощи”.

В ответ многочисленные критики с левого фланга выдвинули лозунг: “Выкинем ублюдков прочь!” Правительство США управляется администрацией Буша, разъясняют они, то есть оказалось захваченным неоконсервативными заговорщиками, проталкивающими новую политику милитаризма и империализма. Например, Майкл Манн (Michael Mann), социолог Университета штата Калифорния, утверждает в конце своей работы “Неорганизованная империя” (Incoherent Empire, 2003), что “неоконсервативный петушино-ястребиный (chicken-hawk) переворот ... захватил Белый Дом и министерство обороны” с момента избрания президентом Джорджа Буша. Для Манна окончательное решение – просто “выкинуть милитаристов из администрации”.

Наша позиция основывается на иных выводах. Американский милитаризм и империализм имеют глубокие корни в американской истории и политико-экономической логике капитализма. Даже апологеты американского империализма ныне вынуждены признать, что Соединенные Штаты были империей с момента возникновения. “Соединенные Штаты, – как пишет Бут (Boot) в работе “Американский империализм?”, – были империей как минимум с 1803 года, когда Томас Джефферсон купил Луизиану. На протяжении 19-го века то, что Джефферсон назвал “империей свободы”, расширялось в масштабе континента”. Позже, в ходе испано-американской войны 1898 года, Соединенные Штаты захватили и колонизировали заморские территории. Последовавшая затем кровавая филиппино-американская война обосновывалась как попытка реализации “бремени белого человека”. После Второй мировой войны США и другие крупнейшие империалистические державы формально распустили свои политические империи, но сохранили неформальные экономические империи, подкрепленные угрозой военной интервенции, весьма часто реализовывавшейся на практике. Холодная война отодвинула эту неоколониальную действительность на второй план, но, конечно, не ликвидировала ее целиком.

Становление империи не только не необычно для США, но и не отличается от политики остальных государств. Это закономерный результат всей истории и логики капитализма. С момента зарождения в пятнадцатом и шестнадцатом столетиях капитализм являлся экспансионистской системой во всемирном масштабе, иерархически разделенной на метрополию и сателлиты, центр и периферию. Цель империалистической системы как сейчас, так и в прошлом заключается в открытии периферийных экономик для капиталовложений капиталистических стран центра, тем самым гарантировав как непрерывное снабжение дешевым сырьем, так и выкачивание избыточного продукта из стран периферии в центр мир-системы. Ко всему прочему, “третий мир” воспринимается как источник дешевой рабочей силы, составляющий мировой резерв армии труда. Экономики периферийных стран выстроены скорее для удовлетворения внешнеэкономических потребностей США и других стран капиталистического центра, чем для обеспечения собственных потребностей. Итогом всего этого (с несколькими важными исключениями) стало состояние бесконечной зависимости и долгового закрепощения в беднейших регионах мира.

Коль скоро “новый милитаризм” и “новый империализм”, в конечном счете, не так уж новы, но тесно связаны со всей историей Соединенных Штатов и мирового капитализма, возникает важный вопрос: почему американский империализм так сильно обнажился в последние годы, – настолько сильно, что его неожиданно вновь “открыли” одновременно как апологеты, так и оппоненты? Ведь всего несколько лет тому назад некоторые теоретики глобализации с левацкими корнями, такие как Майкл Хардт и Антонио Негри с их книгой “Империя” (2000), утверждали, что эпоха империализма завершена, что вьетнамская война была последней империалистической войной. Однако именно сейчас империализм открыто принимается властными структурами США в большей степени, чем когда-либо с 1890 года. Подобный скачок может быть понят только с помощью изучения тех исторических изменений, что произошли в последние три десятилетия – после окончания войны во Вьетнаме.

Когда вьетнамская война наконец завершилась в 1975 году, Соединенные Штаты потерпели серьезное поражение потому, что, несмотря на холодную войну, она – война во Вьетнаме – была воспринята как война империалистическая. Поражение совпало с неожиданным замедлением уровня роста как Соединенных Штатов, так и всей капиталистической экономики в начале 70-х годов, что возродило старый страх системной стагнации. Широкий экспорт долларов за границу, связанный с войной и с общим ростом империи, создал огромный рынок “евродолларов”, что, в свою очередь, сыграло центральную роль в решении президента Ричарда Никсона, принятом в августе 1971 года, разорвать связь доллара с золотом, ликвидировав долларовый золотой стандарт. Это показало ослабление экономической гегемонии США. Энергетический кризис, поразивший Соединенные Штаты и остальные ведущие индустриальные державы, когда страны Персидского залива прекратили свой нефтяной экспорт в ответ на поддержку Западом Израиля в войне “Судного Дня” (Yom Kippur War) в 1973 году, обнажил уязвимость США – зависимость от иностранной нефти.

То, что консерваторы назвали “вьетнамским синдромом”, иначе говоря, нежелание населения Америки поддерживать военные интервенции в страны третьего мира, не позволило Соединенным Штатам ответить на кризис приведением в действие своей грандиозной военной машины. Интервенционистская политика США заметно ослабела, что позволило ряду стран быстро выйти из-под контроля империалистов: Эфиопии в 1974, африканских колоний Португалии (Ангола, Мозамбик и Гвинея-Бисау) в 1974-75 годах, Гренады в 1979, Никарагуа в 1979, Ирана в 1979 и Зимбабве в 1980 году.

Наиболее серьезным поражением, пережитым североамериканским империализмом в конце семидесятых годов, была Иранская революция 1979 года, свергнувшая режим шаха, служивший ключевым элементом военного доминирования США в нефтеносном Персидском заливе. С момента зарождения энергетического кризиса Ближний Восток превратился в ключевую проблему всемирной стратегии США. В январе 1980 года президент Джимми Картер выпустил то, что впоследствии было названо доктриной его имени: “Попытка любой внешней силы получить контроль над регионом Персидского залива будет расценена как покушение на жизненные интересы Соединенных Штатов Америки, и подобное покушение будет отражено любыми необходимыми методами, включая военную силу”. Это было озвучено в дополнение к доктрине Монро, провозгласившей претензию США на доминирование над обеими Америками и применявшуюся как общеизвестный “правовой принцип”, с помощью которого узаконивались военные интервенции США по всему полушарию. Таким образом, доктрина Картера показала, что Соединенные Штаты требуют военного доминирования в Персидском заливе, который должен быть включен в Американскую империю “любыми необходимыми методами”. Это утверждение американской военной мощи на Ближнем Востоке сопровождалось развязыванием оплачиваемой ЦРУ войны против советских войск в Афганистане (это была крупнейшая тайная война в истории), к которой, как в священную войну – джихад против советских оккупационных сил, США подключили фундаменталистские исламистские силы, в том числе и Усаму Бин Ладена. Последствия этой войны, равно как и последующей войны в Заливе, непосредственно вылились в террористические атаки 11 сентября 2001 года.

В восьмидесятые, в период правления Рейгана, США вновь проводят агрессивную экспансионистскую политику, возобновляя в рамках холодной войны гонку вооружений, и одновременно ищут пути нейтрализации революций 70-х. Наряду с ведением тайной войны против Советов в Афганистане, США оказывают военную и экономическую помощь режиму Саддама Хусейна в Ираке, поддерживая его в ирано-иракской войне 1980-1988 годов, увеличивая непосредственное военное участие в делах Ближнего Востока. В начале 80-х они безуспешно вторгаются в Ливан (откуда были вынуждены убраться после разрушительного взрыва казарм морской пехоты) и спонсируют тайные операции, разработанные как инструмент свержения недружественных режимов и революционных движений по всей планете. Крупнейшие тайные войны были развязаны против сандинистов в Никарагуа и против революционных сил в Гватемале и Сальвадоре. В 1983 году США вторгаются на крошечный остров Гренада и при преемнике Рейгана президенте Джордже Буше-старшем в декабре 1989 года оккупируют Панаму, реализуя программу возвращения контроля над центральноамериканским регионом.

Но только крушение советского блока в 1989 году открыло эпоху кардинальных изменений для американского империализма. Как писал Эндрю Басевич (Andrew Bacevich) в “Американской Империи” (2002), “так же как победа в 1898 [в испано-американской войне] превратило Карибское море в американское озеро, победа в 1989 [в холодной войне] поставила весь мир под контроль Соединенных Штатов – с этого момента американские интересы стали бесконтрольны”. Неожиданно после ухода Советского Союза с мировой политической сцены (незадолго до своего распада в 1991) открылась возможность полномасштабной военной интервенции США на Ближнем Востоке. Что практически сразу и произошло в виде войны в заливе, развернувшейся весной 1991 года. Хотя Соединенным Штатам было заранее известно о надвигающемся вторжении Ирака в Кувейт, они не очень сильно возражали до того, как вторжение произошло (см. расшифровку переговоров Саддама Хусейна и посла США Глэспи (Glaspie) в New York Times International, 23 сентября 1990). Иракское вторжение дало США повод для полномасштабной войны на Ближнем Востоке. В войне в заливе погибло, по разным подсчетам, от 100 000 до 200 000 иракских солдат, и не менее 15 000 мирных жителей стали прямыми жертвами американо-британских бомбардировок Ирака (Research Unit for Political Economy, Behind the Invasion of Iraq, 2003). Комментируя то, что, по его мнению, стало одним из важнейших достижений этой войны, президент Буш заявил: “Боже! Мы избавились от вьетнамского синдрома”.

Как бы то ни было, но в тот момент Соединенные Штаты не использовали возможности для вторжения в Ирак и его оккупации. Несомненно, на это было несколько причин, включая и то, что поддержка со стороны арабских членов антииракской коалиции была маловероятна, но важнейшей причиной был геополитический перелом, вызванный крушением советского блока. В этот момент Советский Союз находился на грани развала. Неясность относительно будущего СССР и контролировавшегося им геополитического пространства была такова, что Вашингтон не мог позволить себе отвлечь войска, которые потребовались бы для оккупации Ирака. Конец Советского Союза наступил через несколько месяцев.

В оставшуюся часть девяностых США (в президентство демократа Билла Клинтона) были вовлечены в крупные военные операции в Сомали, на Ближнем Востоке, в Карибском регионе и в Восточной Европе. Кульминацией явилась война 1999 года против Югославии в Косово, которую Соединенные Штаты во главе НАТО бомбили 11 недель, а затем ввели сухопутные войска. Официально призванная прекратить “этнические чистки”, война на Балканах была на самом деле предназначена для утверждения американской имперской мощи в границах бывшей советской сферы влияния.

Итак, к концу двадцатого века властная элита в Соединенных Штатах решилась принять политику неприкрытого империализма в масштабе, невиданном с начала века, при этом американская империя стала восприниматься как всемирная. Даже несмотря на появление массового антиглобалистского движения, ставшего очевидным после знаменитого выступления в ноябре 1999 года в Сиэтле, американский истэблишмент в двадцать первом веке продолжал энергичное движение к империализму, способному утвердить неолиберальную глобализацию, основанную на мировой гегемонии США. “Невидимая рука рынка“, как заметил Томас Фридман (Thomas Friedman – лауреат Пулитцеровской премии и ведущий раздела внешней политики в газете “New York Times“), “никогда не будет работать без невидимого кулака – Макдональдс неспособен процветать без Мак-Доннелла – Дугласа – создателя F-15. И невидимый кулак, позволяющий Силиконовой долине спокойно жить в современном мире, называется “американская армия, военно-воздушные силы, военно-морской флот и корпус морской пехоты” (New York Times Magazine, March 28, 1999). Впрочем, этот “тайный кулак” никогда не был слишком тайным и все меньше оставался таковым в последние годы.

На самом деле, сдвиг в сторону открыто милитаристского империализма казался медленным только стороннему наблюдателю. Большую часть девяностых правящий класс США и верхушка структур национальной безопасности спорили на политической кухне о том, что, собственно, делать теперь, когда исчезновение Советского Союза оставило Соединенные Штаты единственной сверхдержавой. Естественно, не было никаких сомнений насчет того, что именно должно стать экономическим базисом всемирной империи, руководимой США. Девяностые годы увидели усиление неолиберальной глобализации: исчезновение барьеров для циркуляции капитала во всемирном масштабе, непосредственно увеличившее мощь богатых стран центра всемирной экономики по отношению к бедным странам периферии. Важнейшим шагом на этом пути было утверждение ВТО, Мирового Банка и Международного Валютного Фонда в качестве организаций, усиливающих монополию капиталистических правил игры. Именно поэтому в большинстве стран мира подняли голову наиболее отвратительные формы эксплуататорской экономики империализма. Но для стран, составляющих центр мировой экономики, неолиберальная глобализация была воспринята как оглушительный успех, даже несмотря на признаки глобальной финансовой нестабильности, продемонстрированные азиатским финансовым кризисом 1997-98 годов.

Тем не менее правящие круги США продолжали обсуждать способы и масштабы, в которых Соединенные Штаты должны применять свое важнейшее преимущество –колоссальную военную мощь – для утверждения американского превосходства в новом “однополярном” мире. И если неолиберализм возник как ответ на экономическую стагнацию, перенося бремя оплаты последствий экономических кризисов на беднейшие страны, то проблема упадка американской экономической гегемонии нуждалась совершенно в другом решении – новом подтверждении американского могущества как военной основы мир-системы.

Сразу же после распада Советского Союза министерство обороны администрации президента Буша начало переосмысление политики национальной безопасности в свете изменившейся ситуации в мире. В марте 1992 года увидел свет документ, известный как “Руководство по оборонному планированию” (Defense Planning Guidance), он был написан под руководством Пола Вулфовица, бывшего заместителем министра в министерстве обороны. Согласно “руководству”, важнейшей целью политики национальной безопасности Соединенных Штатов должно стать “пресечение появления любого потенциального соперника” (New York Times, March 8, 1992). Последовавшие дебаты внутри американского истэблишмента в наименьшей степени касались того, должны ли Соединенные Штаты стремиться к мировому господству; скорее, они касались его формы: нужно ли стремиться к “многосторонней” форме (“шериф и помощники”, как расшифровал его Ричард Хаас) или нужно довольствоваться “односторонним” подходом? Ключевые фигуры того, что впоследствии стало администрацией президента Буша-младшего, подобные Дональду Рамсфелду и Полу Вулфовицу, были в числе организаторов “Проекта Нового Американского Века” (Project for the New American Century), который в ожидании занятия Бушем Белого Дома выпустил по просьбе кандидата в вице-президенты Дика Чейни документ, посвященный внешней политике, под заголовком “Перестройка защиты Америки” (Rebuilding America’s Defenses) (September 2000), подтверждавший единоличную и неприкрыто агрессивную стратегию “Руководства по оборонному планированию” 1992 года. Впоследствии, после 11 сентября 2001 года, этот подход официально стал основой политики США в рамках “Стратегии Национальной Безопасности США” 2002 года. Грохот барабанов войны, сопровождавший вторжение в Ирак, совпал с выходом новой декларации национальной безопасности, явившейся, по сути, провозглашением новой мировой войны.

Как мы уже отмечали, критики обычно связывают эти драматические изменения с простым захватом политических и военных командных центров США группировкой неоконсерваторов (пришедших к власти в ходе сомнительных выборов 2000 года), последние, использовав в качестве повода террористические атаки 11 сентября 2001 года, вызвали и имперскую агрессию в мировом масштабе, и неомилитаризм. Однако, как показывают вышеизложенные аргументы, расширение американской империи к моменту крушения Советского Союза продвинулось очень далеко и, собственно говоря, изначально являлось совместным партийным проектом. При администрации Клинтона США развязали войну на Балканах – составной части бывшей восточно-европейской сферы влияния СССР – и начали процесс создания американских военных баз в Средней Азии, бывшей составной частью самого Советского Союза. Бомбежки Ирака в конце девяностых осуществлялись ежедневно. Поэтому когда Джон Керри – кандидат в президенты от демократической партии на выборах 2004 года – заявил, что он будет продолжать войну в Ираке, равно как и “войну против террора”, с еще большей основательностью и военными ресурсами и что единственным отличием будет степень, с которой США воспримут доктрину единоличного участия в противовес концепции “шериф с подручными”, он всего лишь продолжал придерживаться политики, бывшей основой взгляда на империю со стороны демократов как с начала девяностых, так и всегда в прошлом – практически неприкрытый империализм.

С перспективы, предлагаемой историко-материалистической критикой капитализма, направление движения, взятое американским империализмом после развала СССР, никогда не вызывало сомнений. Капитализм, по своей логике всемирно-экспансионистская система. Противоречие между транснациональными потребностями экономики капитализма и тем фактом, что политически он остается укорененным в конкретном национальном государстве, неразрешимо для всей системы. Тем не менее слабые попытки отдельных государств разрешить это противоречие тоже составляют часть основополагающей логики системы. В современном мире обстоятельства, при которых капиталистическое государство обладает фактической монополией на разрушение, создают непреодолимое искушение для такого государства попытаться добиться полномасштабного господства и превратить себя фактически во всемирное государство, управляющее мировой экономикой. Как отметил марксистский философ Иштван Месарош (István Mészáros) в работе «Социализм или варварство?» (Socialism or Barbarism?, 2001), написанной непосредственно перед занятием Джорджем Бушем президентского поста, “на повестке дня сегодня стоит не просто проблема контроля некоторой части планеты, не важно, насколько большой, – при необходимости терпеть самостоятельные действия противников, но контроль, во всей его полноте, единственной сверхдержавы, со всеми вытекающими последствиями, включая крайние степени авторитаризма или, если потребуется, кровавые военные акции.

Уже сегодня проявляются беспрецедентные опасности нового мирового беспорядка, принимающие характер глобального катаклизма: расползание ядерного оружия, а значит, возрастание вероятности развязывания ядерной войны и экологическая катастрофа в планетарном масштабе. Символами всего этого являются как отказ администрации Буша подписать “Договор о полном прекращении ядерных испытаний” (Comprehensive Test Ban Treaty), ограничивающий разработку ядерного оружия, так и нежелание подписывать “Киотский протокол”, ставший первым шагом на пути контроля глобального потепления. Как писал бывший министр обороны США (в администрациях Кеннеди и Джонсона) Роберт Макнамара в статье, озаглавленной “Апокалипсис грядет” (Apocalypse Soon), в майско-июньском номере “Внешней политики” за 2005 год, “Соединенные Штаты никогда публично не поддерживали политику “неприменения первыми” (ненанесения первого удара): ни вовремя моего семилетнего руководства, ни когда-либо позднее. Мы как были, так и остаемся готовыми применить ядерное оружие решением одного человека в отношении противника, обладающего ядерным оружием или не обладающего таковым, как только мы сочтем, что это в наших интересах“. Государство, обладающее крупнейшим парком обычных вооружений и готовностью использовать его единолично – для увеличения всемирного влияния, одновременно является государством с крупнейшим ядерным арсеналом и готовностью использовать его, как только сочтет удобным, ставит весь мир на грань пропасти. Государство, вносящее наибольший вклад (около четверти мирового объема) в производство выбросов углекислого газа, ведущего к глобальному потеплению, превратилось в серьезнейший фактор, провоцирующий всемирное потепление, как и иные общемировые экологические проблемы, что в свою очередь, при сохранении нынешней тенденции, может привести к гибели цивилизации.

Соединенные Штаты стремятся установить власть над планетой во времена ширящихся мировых кризисов: экономической стагнации, увеличивающейся поляризации между беднейшими и богатейшими странами, ослаблением американской экономической гегемонии, растущей вероятности ядерной войны и ожидаемого экологического краха. Результат – растущая международная нестабильность. В мире появляются силы, подобные Китаю и Европейскому Сообществу, способные в будущем оспорить как региональную, так и всемирную власть США. Революции в странах “третьего мира” далеки от завершения – их новый этап символизирует Боливарианская революция в Венесуэле и ее вождь Уго Чавес. Попытки США усилить имперский контроль за Ближним Востоком с его нефтью натолкнулись на яростное, практически неудержимое сопротивление иракцев, создающее предпосылки для обессиливания империи. Коль скоро США обновляют свой ядерный арсенал и отказываются поддерживать международные соглашения по контролю над подобным оружием, ядерные вооружения продолжаются. Новые государства, подобные Северной Корее, входят (или вскоре ожидаются) в “ядерный клуб”. Террористическое эхо от империалистических войн в третьем мире ныне отчетливо слышно, распространяя с собой страх будущих террористических атак в Нью-Йорке, Лондоне и далее везде, – настолько широкие и всеохватывающие исторические противоречия коренятся в цельном, но неравномерном развитии всемирной капиталистической экономики и стремлении США к мировому господству.

Путь, которым следуют Соединенные Штаты и всемирный капитализм, ныне направлен на всемирное варварство – или нечто худшее. Но важно помнить, что в развитии человеческой истории нет ничего неизбежного. Еще сохраняется иной путь – всемирная борьба за человечное, равноправное, демократическое и жизнеспособное общество. Классическое имя для подобного общества – социализм. Эта возобновленная борьба за мир жизнеспособного человеческого равенства должна начаться с удара по самому уязвимому узлу системы, являющегося одновременно наиболее острой потребностью человечества, – с организации движения всемирного сопротивления против нового – неприкрытого – империализма.

По этой теме читайте также