Марина Тимашева: Не самая приятная особенность российской культуры и, вообще, жизни – разрыв между столицей и, так называемой, периферией. О людях надо судить не по прописке (по национальности, по богатству), а по делам. Надо сохранять единое пространство и справедливость. Именно в этом направлении, как я понимаю, работает издательство «Древлехранилище», выпуская очень красивую, подарочную книгу Александра Лаврентьева «Епифань и Верхний Дон в ХII – ХVII веках». Подробнее – историк Илья Смирнов.
Илья Смирнов: Действительно, разрыв между страной и её столицей не только аморален, но и очень опасен. Что же до Епифани, то к началу ХХI века крепость на южных рубежах стала скромным посёлком городского типа. Тем не менее, ему посвящено превосходное иллюстрированное издание: интересно рассматривать, но и читать можно с пользой и с гордостью за такой посёлок, от жителей которого порою зависел и царский трон.
Александр Владимирович Лаврентьев начинает с предыстории, пытаясь по скудным источникам выйти на след того Епифана, который задолго до постройки крепости увековечил своё имя в верховьях Дона: «Епифанов лес», «Епифанов луг», «Епифаново болото». По мнению автора, это может быть Епифан Давыдович, чашник при дворе великого князя Рязанского. По ходу топонимического расследования мы получаем массу разнообразной информации. О должности «чашник»: «первоначально связанная с отправлением реальных хозяйственных функций, должность чашника со временем стала ступенькой формирующейся иерархии…» (сравните: «стольник» или «конюший»). Об экологии – мы очередной раз убеждаемся, что «традиционное общество» своими примитивными средствами истребляло природную среду, в данном случае леса, так же эффективно, как потомки машинами. О самом раннем казачестве, которое появляется «в летописях только в первой половине ХV века, причём обязательно с характерными прилагательными «ординские», «азовские», указывающими на служебную принадлежность. Первое упоминание о казаках, служивших русским князьям, относится к середине ХV века, и это были «рязанские казаки». К месту боя с царевичем Мустафой они прибыли на лыжах. Здесь же иллюстрация: как выглядели древние лыжники и их инвентарь. Лыжи очень короткие, вместо палок – копьё. Рекорда зимней Олимпиады не поставишь, но к месту назначения по зимнему бездорожью можно поспеть.
Как полагает автор, «изначально Епифань была казацким по составу поселением, состоявшим из слобод и не имевшим острога». Ну, а крепостное строительство связано с именем князя Ивана Фёдоровича Мстиславского, политического деятеля эпохи Ивана Грозного. Епифань стоит в ряду крепостей, призванных защитить Россию с юга от набегов кочевников, прежде всего, от Крымского ханства и его вассалов, для которых регулярный погром, грабёж и угон в рабство соседей-земледельцев был главным источником доходов и образом жизни. Понятно, что в таких условиях объединение русских княжеств самым сильным, способным организовать систему общей обороны, становилось жизненно необходимо. А у Епифани автор книги отмечает ряд уникальных особенностей. Он пишет: «епифанский острог более всего напоминает не обычную пограничную крепость, а личную княжескую резиденцию, своего рода замок феодального суверена». Здесь же мы видим реконструкцию Проездной башни Епифанского острога. Действительно, гордое сооружение очень напоминает западноевропейский феодализм, только выполнено не из камня, а из дубовых брёвен.
Ну, и самая авантюрная, достойная Дюма и Дрюона глава приходится на Смутное время и связана с именами епифанского сотника Истомы Пашкова, воеводы из холопов Ивана Болотникова, боярина из казаков Ивана Заруцкого и их государыни - царицы Марины Юрьевны. Кстати, в книге она почему-то именуется «царицей» в кавычках. Второй раз отмечаю в современной научной литературе о ней такое злоупотребление кавычками, будем считать его опечаткой, потому что Марина Мнишек, при всём критическом отношении к её политической деятельности, была, всё-таки, царица, ничем не хуже других.
А вот чего мне в книге не хватает. То, наверное, того, что в советской историографии было представлено даже сверх меры, но сейчас просто потерялось: социальная подоплека политической истории. Почему именно «украинные города», то есть кто? - наследники «богатырских застав» былинных времён, пограничная стража, защитники страны – сделались опорой повстанческих движений вплоть до самого конца Смуты? «Собрахуся боярские люди и крестьяне, с ними же украинские посадские люди и стрельцы и козаки; и начаша по градам воеводы имати и сажати по темницам, бояр же своих домы разоряху». Почему официальные грамоты об убийстве Лжедмитрия и вступлении на престол Василия Шуйского в Епифани жгли, а послов от Собора, избравшего на царство Михаила Романова, «переграбив», посадили «за крепкие приставы»? И отпустили обратно в Москву живыми, наверное, только потому, что это были свои же «товарищи» казаки. Впрочем, автор в предисловии предупредил, что книга «не претендует на всеохватность», так что, правильнее будет оценивать то, что в ней есть, а не придираться к тому, чего нет.
