Кто из нас в своей жизни не мечтал участвовать в постановке какого-нибудь грандиозного фильма и познакомиться с прославленными кинозвездами? Я, например, в юности часто грезил об этом. Со временем мое страстное увлечение кино стало проходить и прежде всего, конечно, потому, что мне подолгу приходилось жить в безлюдных пустынях, дремучих девственных лесах или на далеких островах Южных морей, где и кинотеатры-то — редкость. Однако, вероятно, полностью с мечтой моей юности я не расстался и, получив в мае 1961 года возможность ее осуществить, к своему удивлению, тотчас же с радостью ухватился за представившийся мне случай. Он явился передо мной в образе маленького человечка с круглым животиком, в забавных длинных шортах. Я и не подозревал о его существовании, пока он не возник совершенно неожиданно в распахнутой настежь двери моей бамбуковой хижины, крытой пальмовыми листьями. Как всегда в это время дня, я сидел и корпел над толстенной рукописью. Своим забавным видом незнакомец напомнил мне бойскаута-переростка. По его бледному, землисто-серому лицу можно было легко догадаться, что он только что прибыл на Таити.

— Хелло, Бенгт! Ты-то мне и нужен! — сказал незнакомец с явным бруклинским акцентом. Я, естественно, поинтересовался в чем дело. Он широко улыбнулся и произнес медленно и торжественно:

— Я из «Метро-Голдвин-Мейер».

Полагая, что за этим должны последовать какие-то пояснения, я молча выжидал. Но мой гость, явно считавший, что этих трех магических слов вполне достаточно, прибавил наконец с раздражением:

— Ты что, не знаешь «Метро-Голдвин-Мейер»? Знаменитую голливудскую фирму? Ну ту, где еще лев рычит?

— И красуется гордый девиз: «Искусство для искусства», — добавил я.

— Вот именно, — подтвердил мой посетитель. Он был явно сообразительным малым.— Тогда тебе, наверно, известно, что мы собираемся ставить здесь, на Таити, новый фильм о бунте на бриге «Баунти» с самим Марлоном Брандо в главной роли.

Пришлось признаться, что я уже кое-что об этом слышал. И в самом деле, на Таити уже много месяцев только и было разговору что об этой постановке. Мне были хорошо известны драматические события, разыгравшиеся в 1787–1789 годах на борту английского военного корабля «Баунти», отправившегося в Южные моря, чтобы похитить с Таити черенки хлебного дерева. Уже много лет я собирал материалы о знаменитом восстании на «Баунти»; рукопись именно этой книги и лежала сейчас передо мной на столе.

— Чтобы сцены на Таити выглядели особенно стильно и эффектно, нам, конечно, нужен этот этно... энто... тьфу! ...энтомолог или как там его? Словом, специалист, знающий всякие там повадки и обычаи этих туземцев, какая у них была одежда, и оружие, и лодки в те давние времена. Что ты скажешь, если мы предложим тебе стать нашим техническим консультантом?

Это звучало заманчиво. Мне представлялся единственный в своем роде случай увидеть собственными глазами, как оживет старый Таити. Ведь в течение ряда лет я был вынужден довольствоваться тем, что воссоздавал прошлое в своей фантазии с помощью музейных экспонатов, пожелтевших рукописей и книг. Я спросил своего бойкого посетителя, оказавшегося директором картины, когда мне следует приступить к работе. Он посмотрел на часы и ответил:

— Да вот хоть прямо сейчас! Но в Голливуд тебе придется лететь не раньше, чем послезавтра.

Не взглянув ни на часы, ни в календарь, ни на кучу незаконченной работы передо мной на письменном столе, я сразу же согласился. Два дня спустя я был в Голливуде, вернее в Лос-Анджелесе. Ведь киностолица — Голливуд — это, как известно, своего рода мифологическое понятие, и точное местонахождение его определить так же трудно, как установить, где находится другое, не менее популярное место — небесный рай. Студии «МГМ» расположены в одном из пригородов исполинского муравейника — Лос-Анджелеса. Этот пригород, названный Калвер-Сити в память известного биржевика-спекулянта, ничем не отличается от остальных городов-спутников Лос-Анджелеса: те же безобразные деревянные виллы, мерцающие неоном аптеки и огромные крытые рынки, похожие на амбары.

У главного входа на «фабрику грез», «МГМ», все мои документы были тщательно проверены двумя дюжими, вооруженными до зубов охранниками в черных мундирах. Впечатление, будто ты попал на тюремный двор, усиливалось при виде длинных шеренг грязно-серых бетонных строений без всяких окон, заполнявших всю территорию за великолепными чугунными воротами главного входа. Кстати, на верхних этажах многих зданий тянулись узенькие прогулочные балконы, точь-в-точь как в знаменитом гангстерском пансионате «Алькатрасе».

Несмотря на все эти меры предосторожности со стороны администрации «МГМ», враг уже проник внутрь, потому что повсюду кишмя кишели ковбои и индейцы, двигавшиеся либо по направлению к одной из бесчисленных студий, либо обратно. Эти студии «МГМ» теперь вынуждена сдавать различным телевизионным компаниям, чтобы как-нибудь свести концы с концами.

Директор кинокомпании принял меня с распростертыми объятиями, как долгожданного сына, тут же отвел мне шикарный кабинет и пообещал известить, как только Марлон, Кэрол и Арон вернутся из Европы, где они, по его словам, изучают форму английских моряков. Что «Марлон» означал Марлона Брандо, а «Кэрол» — режиссера фильма сэра Кэрола Рида, было не так трудно догадаться. Но кто такой Арон? Однако вскоре у одной из платиновых блондинок — бесчисленных секретарш, снующих взад и вперед по коридору, — мне удалось выяснить, что Арон — это «крупный туз» и продюсер нашего фильма.

Шел день за днем, а меня никто не навещал, кроме платиновых блондинок, у которых дела, казалось, было немногим более, чем у меня самого. Чтобы немножко развлечься и заодно определить, сколько потребуется реквизита, я начал изучать наполовину готовый сценарий фильма. Собственно говоря, ему следовало быть готовым уже давным-давно, но можно было легко догадаться, почему его автор не проявлял особой торопливости: согласно обычной голливудской практике, ему выплачивалось вознаграждение за труды — 2 тысячи долларов в неделю.

Едва перелистав сценарий, я без труда установил, что, во-первых, история бунта, изложенная автором сценария, не имеет ничего общего с подлинными событиями; что, во-вторых, изображение Таити и жизни таитян выглядит совершенно нелепо и что, в-третьих, сценарий от начала до конца смертельно скучен.

Я поспешил изложить свое мнение самым добросовестным образом директору фирмы, но тот объяснил, что ему нет никакого дела до сценария, и подозрительно бодро посоветовал мне пройти самому к «хозяину» и сообщить ему свои замечания. Кабинет этой всемогущей личности находился в особом здании, носившем название «Железного легкого», так как все оно было оборудовано установками для кондиционирования воздуха. В этом «Железном легком» находилось более сотни кабинетов, и, поскольку я уже раньше видел еще с полдюжины административных зданий на территории студии, мне невольно пришло в голову, что начальства здесь немного больше, чем следует.

Глава фирмы оказался бесцветным, вялым чинушей. Он представлял разительный контраст со своим легендарным предшественником, экспансивным старичком Луисом Б. Мейером. Бывало, Луис Б. Мейер носился как одержимый по территории студии, ловко хитря и лицемеря, плача, смеясь или ругаясь, — в зависимости от ситуации, — пока не добивался своего. Несомненно, он был лучшим артистом, какого когда-либо имела фирма «Метро-Голдвин-Мейер». Его весьма сдержанный преемник легким движением авторучки отмахнулся от первых же моих слов о том, что в сценарии множество исторических и фактических ошибок, но серьезно забеспокоился, когда я сказал, что, на мой взгляд, сценарий страшно скучен.

— Мы вкладываем в этот фильм двенадцать миллионов долларов и, конечно, хотим, чтобы он не только отличался художественными достоинствами, но и принес нам экономические выгоды, — сказал он решительно. — Я прочту сценарий, что, собственно, не входит в мои обязанности, но на этот раз я сделаю исключение.

Я горячо приветствовал его героическое решение и возвратился к своим платиновым блондинкам, точное число которых мне так и не удалось установить вследствие их ошеломляющего сходства друг с другом.

Затем прошло еще несколько дней без особых происшествий, пока Марлон, Кэрол и Арон — или «трио», как их все здесь называли, — не вернулись наконец из Европы. Марлон Брандо при нашей первой встрече чрезвычайно поразил меня. Те немногие американские кинозвезды, каких мне приходилось встречать, интересовались преимущественно спиртным, деньгами и женщинами (в порядке, указанном выше); они были крикливы, вульгарны и вечно заняты своей собственной персоной. Марлон же Брандо, одетый в плотно облегающую его куртку, какую носят битники, отличался тихими, почти застенчивыми манерами; он сразу же начал расспрашивать меня об экономических и политических условиях жизни на Таити и других островах Южных морей. Однако восстание на «Баунти» его, казалось, почти не занимало. Не прошло и нескольких минут, как Марлон поведал мне, что ему хотелось бы сделать фильм о недавно казненном убийце Кэрайле Чессмане, который не без оснований считался жертвой прогнившей правовой системы.

— Я интересуюсь только теми фильмами, где есть глубокое содержание; такие фильмы дают зрителю нечто большее, чем голое развлечение, — пояснил он, склонив голову набок и погрузившись в тихую задумчивость.

На некоторое время я оставил его в покое, но потом, разумеется, спросил, почему он в таком случае согласился играть главную роль в чисто приключенческом фильме о «Баунти».

— Нужна монета, — со вздохам объяснил он, — я только что просадил массу денег на своей скотоводческой ферме, да и развод мой влетит мне в копеечку. Но развод мне нужен позарез! Запомни, парень: что бы ты ни делал, остерегайся мясных коров в деревне и баб в городе.

Поскольку Марлону, кроме постоянного жалованья, полагалась по контракту еще доля в общих прибылях и на фильме о «Баунти» он должен был заработать по меньшей мере миллион долларов, было вполне естественным, что на некоторое время он спрятал свои принципы в карман.

Что касается сэра Кэрола Рида, импортированного из Англии для постановки этого фильма, то он полностью отвечал тому представлению, какое у меня заранее сложилось о нем. Он был хорошо воспитан, корректен, сдержан и, как все английские джентльмены, носил темный спортивный костюм совершенно немодного покроя. Продюсер фильма Арон был тоже типичной фигурой, но только совсем в ином стиле. Арон оказался необычайно живым, шумным, крикливым субъектом. Он часто работал в одном жилете или шелковой рубашке, а иногда демонстративно клал ноги на свой изящный, красного дерева письменный стол. Мне казалось, что ему просто хочется шокировать сэра Кэрола Рида, так как потребность в отдыхе у этого предельно энергичного человека, кажется, никогда не возникала. Все бесчисленные секретарши Арона (у одной из них была единственная обязанность — каждый час подавать ему чашечку крепкого кофе) восхищались им страшно. Это восхищение, разделяемое всеми остальными служащими фирмы, объяснялось отчасти тем, что Арон специализировался на фильмах о Диком Западе, но больше всего - его былой славой «звезды» регби из прославленной «Американской сборной».

Хотя Арон был огромного роста и силен как бык, он тем не менее держал при себе, по примеру гангстерских боссов, охранника, следовавшего за своим шефом по пятам, как послушная собачонка. Руки охранника были всегда глубоко засунуты в карманы. Иногда он прямо-таки трогательно пытался принести пользу и на другом каком-нибудь поприще, например записывая адреса и телефоны, хотя такая умственная деятельность стоила ему, по всей видимости, огромных усилий.

Я сразу же показал почтенному триумвирату наброски таитянских хижин, каноэ, одежды, оружия и хозяйственных орудий, необходимых, по моему мнению, для фильма. Бросив на них беглый взгляд, Арон нажал сразу же на все кнопки своего настольного телефона, вызвав к себе целую дюжину начальников отделов, и распорядился, чтобы они приступили под моим руководством к изготовлению необходимого реквизита.

— Эй, подождите-ка, не забудьте дублировать все эти штуки, чтобы потом за ними не стало дело, — проревел он им вдогонку, когда они бодрым шагом направились выполнять приказание.

Как говорится, куй железо, пока горячо. И поэтому на следующий же день я со спокойной душой вернулся сюда, имея на руках заказ на полный комплект нескольких каноэ по 12 тысяч долларов за штуку и разных других мелочей. Однако в роскошном кабинете Арона я нашел лишь полуграмотного охранника и поэтому спросил у одной из платиновых секретарш в соседней комнате, не может ли она сказать мне более точно, чем невразумительно бубнящий охранник, где сейчас находится Арон.

— Какой охранник? — воскликнула она, изумленно округлив глаза. — Это вовсе не охранник! Это второй продюсер, и он так же может подписать заказ, как и сам Арон.

«Охранник» действительно все сделал, издав при этом какое-то нечленораздельное хрюканье. С таким компетентным начальством моя работа, конечно, должна была пойти как по маслу! Прежде чем я успел увидеть что-либо из заказанного реквизита, Арон позвонил мне и сказал:

— Мы летим завтра на Таити: Марлон Брандо, Кэрол Рид, ты и я — взглянуть на те места, где будет сниматься наш фильм.

Что там нужно было делать мне, я не мог себе представить. Но, пробыв месяц в Калвер-Сити, я страстно желал вернуться на Таити и поэтому с величайшей радостью подчинился приказанию начальства. Для участия в этой чудесной поездке вдоль Гавайских островов были приглашены еще с полдюжины экспертов различных специальностей. Когда мы прибыли на аэродром, там нас ожидал мой старый приятель в длинных шортах — директор картины, окруженный весьма внушительным штатом.

Немного оправившись после устроенного в нашу честь праздника и крепкого таитянского пунша (смесь рома, лимонного сока и сахарного сиропа), которым нас щедро угощали, мы все, по моему предложению, поехали к бухте Матаваи, на северном побережье Таити, где «Баунти» бросил якорь в 1788 году. По счастливой случайности на этом красивейшем в мире, окаймленном пальмами пляже, раскинувшемся на три километра вдоль моря, еще не возвели ни одной современной постройки. Однако Арон впивал всю эту красоту далеко не с таким энтузиазмом, как ромовый пунш, и чем дольше он смотрел, тем, как это ни странно, становился все более мрачным. В конце концов он сердито воскликнул:

— Но ведь пляж-то черный!

— Такой он и был всегда,— ответил я,— по крайней мере, последние сто миллионов лет. Тут черный лавовый песок из потухших вулканов Таити. А тебе не все ли равно — черный он или белый?

— Лично мне все равно. Но американские кинозрители привыкли, что пляжи во всех фильмах о Южных морях белые, а мы должны давать публике то, что она хочет.

— Ну, во всяком случае, тут уж ты ничем не можешь помочь, — осторожно заметил я.

— Ах вот как! Ты думаешь, я ничего не могу здесь поделать? — обиженно воскликнул Арон.

Он тут же подозвал к себе директора картины и отдал ему распоряжение — узнать, сколько на Таити имеется белого песку и какое количество грузовиков потребуется для его перевозки. Туг Кэрол Рид улучил мгновение, чтобы потребовать для себя паром: он пришел к выводу, что ему будет нужна надежная платформа для кинокамер во время съемок на море. Ближайший паром оказался в Гонолулу, то есть в 2300 морских милях к северу от Таити, но директор картины бойко пообещал дать указание привести его оттуда на буксире. Тем временем Марлон Брандо, которому лавовый песок пришелся явно по вкусу, снял с себя куртку и ботинки и, разлегшись неподалеку от нас, стал декламировать Шекспира. Возможно, правда, что это были стихи его любимого поэта Дайлона Томаса. Узнать было трудно: он бормотал их так невнятно, что только один и наслаждался своей декламацией. Было, однако, совершенно очевидно, что Марлон все-таки чем-то недоволен, и вскоре он сам открыл нам, чем именно. Незадолго до отъезда из Калвер-Сити он предпринял энергичную попытку уговорить руководство фирмы «Метро-Голдвин-Мейер» плюнуть на фильм о «Баунти» и поставить вместо него психологическую драму о Кэрайл Чессмане. К его негодованию, об этом никто не желал слушать.

За те две недели, что мы пробыли на Таити, мы только однажды — в первый и последний раз — осматривали место будущих съемок. По правде говоря, Арона и Марлона я видел потом лишь мельком и то большей частью в компании покачивающих бедрами таитянок, пьяных моряков и потных туристов в каком-нибудь захудалом таитянском баре, превращавшемся ночью в настоящий вертеп. Зато более часто я видел Кэрола Рида. Обычно он с кислой миной сидел в бунгало своего отеля и читал сценарий, делая на полях массу каких-то пометок.

Не только Кэролу Риду, но и президенту фирмы сценарий пришелся, видимо, не по душе. Как только мы, приобретя настоящий загар и множество ценных познаний, вернулись в нашу тюрьму-студию в Калвер-Сити, ко мне пожаловал некий член союза киносценаристов по имени Чейз, радостно оповестивший меня, что ему дано задание написать совершенно новый сценарий. Я вежливо справился, не могу ли я быть ему чем-нибудь полезным.

— Еще как! — обрадовался он и, устроившись поудобнее в кресле, приступил прямо к делу:

— Ну-ка, будь добр, расскажи обо всем.

Я не совсем точно представлял себе, как это понимать «обо всем», и попросил его несколько уточнить свою просьбу.

— Разумеется, обо всем, что случилось на «Баунти» и что это за штука Южные моря и так далее,— удивленно пояснил он.— Для меня, понимаешь, это совсем новая область. До сих пор, как тебе известно, я делал только вестерны.

Это мне не было известно, и я его бесконечно разочаровал, дав ему несколько книг для прочтения, так как после утомительного путешествия на Таити у меня уже не было сил тут же, на месте, выполнить его желание. Чейз объяснил, что у него, собственно, нет времени читать книжки, его очень торопят со сценарием. Но, во всяком случае, он взял их с собой, хоть и не без некоторых колебаний. В дверях Чейз обернулся и опросил:

— Что ты скажешь, если я включу туда сценку с кровожадными каннибалами, преследующими «Баунти»? Или, может быть, вместо этого заставить капитана Блая охотиться за мятежниками?

— Сделай и то и другое, — посоветовал я. — Потом ты можешь заставить туземцев преследовать мятежников, а в конце, разделив бунтовщиков на две группы, заставить их играть друг с другом в прятки.

Предвкушая неограниченные возможности приспособить схему ковбойского боевика к фильму о морской экспедиции, находчивый мистер Чейз с блаженной улыбкой на лице торжественно удалился.

Не успел он скрыться из виду, как зазвонил телефон. Это был главный босс отдела реквизита, таинственным тоном сообщивший, что он может показать мне кое-что интересное на съемочной площадке номер 3. Я впрыгнул в один из бесчисленных лимузинов кинофирмы с шофером за рулем (в их задачу входило развозить персонал по административным зданиям). Площадка номер 3 служила главным образом для съемки сцен на природе. Там, между прочим, можно было увидеть макет городка в духе Дикого Запада, уголок девственного тропического леса и два больших искусственных озера. На одном озере, на фоне декорации (100 метров в длину и 200 метров в высоту), с поразительной достоверностью изображавшей голубой небосвод, снимали гибель Атлантиды. Это были как раз ее последние, самые критические минуты, целый город в миниатюре с греческими храмами в метр высотой уже устрашающе быстро захлестывался штормовыми волнами, поднимавшимися с помощью больших пропеллеров двух авиамоторов. С величайшим трудом избежав опасности застрять между двумя компаниями ковбоев, весело палящих друг в друга, я наконец нашел босса реквизиторского отдела на другом озере, наполовину занятом парусным бригом в натуральную величину и с полной оснасткой. К моему удивлению, босс сидел на верхушке высокой стремянки. Вокруг него стояло человек пять-десять помощников и дюжина операторов с кинокамерой.

— Ты пришел как раз вовремя! — рявкнул босс.— Ну-ка, что ты скажешь об этом?

Он поднял четырехугольный деревянный ящик; в нем находилось какое-то растение в метр высотой, с большими перистыми листьями. Внимательно присмотревшись, я понял, что это было маленькое хлебное дерево — из пластика! Я вежливо осведомился у босса, что он имеет против настоящих хлебных деревьев, и заверил его, что на Таити их сколько угодно.

— Ты забываешь главное,— сказал босс, хитро прищурив один глаз.— Ведь после бунта команда корабля бросает эти хлебные деревья в море. Как ты думаешь, что случится, если бросить горшок с настоящим деревцем? Он утонет, конечно. Чисто визуально это выглядит неважно. Так что вместо этого мы думаем сделать деревянные ящики с растениями из пластика. Только представь себе, какое это эффектное зрелище: несколько сот растений плывет по морю! Вот такие мелкие детали и делают фильм.

Поднявшись с места, он широким жестом бросил ящик с деревом в воду. Тут все присутствующие (я насчитал их 67, но, возможно, кое-кого и пропустил) констатировали, что дерево, как и следовало ожидать, держится на воде. Этот важный опыт был многократно, под разными углами, заснят на пленку, чтобы Арон, излишне не утруждая себя, мог сам в этом убедиться. Наконец, заказав тысячу таких пластиковых растений по 25 долларов за штуку, босс-реквизитор укатил домой.

Все эти солидные приготовления значительно укрепили мою уверенность в том, что все заказы на реквизит, сделанные мной лично, будут выполнены с величайшей тщательностью. В самом лучшем расположении духа я через некоторое время наведался в различные отделы, чтобы посмотреть, насколько подвинулось изготовление реквизита. В отделе конфекциона мне показали нечто вроде римской тоги. Я перестал удивляться, когда узнал, что она сделана по эскизу художника, создававшего костюмы для «Бен Гура». Другой костюм, продемонстрированный мне с не меньшей гордостью, был сделан наподобие юбки Сюзи Вонг с меланезийским орнаментом. В архитектурном отделе я нашел художника, занятого разработкой эскиза очень миленькой свайной хижины; у нее был только один недостаток: хижина была малайская, а не таитянская. В другой мастерской какой-то человек корпел над изображением божка, уже совсем ни на что не похожего. Не было ни одного отдела, где в той или иной степени не «улучшали» бы мои рисунки и модели.

Но чаша моего терпения переполнилась, когда я понял, что за всем этим стоял Арон.

— Понимаешь, самое главное, чтобы фильм хорошо смотрелся, — сказал он доверительно и дал мне такого дружеского тумака в спину, что сердце у меня чуть не выскочило наружу.

— Нельзя забывать, что конкуренция обострилась. Пойми, «Спартак» и «Клеопатра» будут выпущены одновременно с нашим фильмом о «Баунти»!

Я это отлично понял и незамедлительно уволился.

Арон еще больше укрепился в своем мнении, что все европейцы — «психи», когда сразу же всед за мной появился Кэрол Рид и стал жаловаться на какую-то сущую безделицу: в первом отрывке нового сценария, только что изготовленном мистером Чейзом, команда английского брига в морской драме, разыгравшейся двести лет назад, говорит на жаргоне американского Дикого Запада. Я попробовал утешить несколько упавшего духом Арона, сказав, что всех этих, да и других критических замечаний по поводу вольного обращения автора с историческими фактами легко можно избегнуть, сменив название фильма. Почему, например, не назвать его коротко и ясно «Бунт», раз события в сценарии все равно абсолютно не совпадают с действительностью?

Немного позже я заглянул к нему, чтобы попрощаться. Арон сидел с озабоченным видом, сдвинув брови, и листал классический рассказ капитана Блая о его столь богатом приключениями путешествии по Южным морям. Впервые я увидел Арона с книгой в руках.

Я вернулся на Таити, и жизнь моя вошла в свою обычную колею, чему я был очень рад. Покрывшийся бронзовым загаром директор картины, которого я довольно часто встречал теперь повсюду, держал меня в курсе дела, сообщая, чем занимается он и его коллеги на «фабрике грёз» — «Метро-Голдвин-Мейер» — в Калвер-Сити. Несмотря на то, что ему, как это ни странно, еще не удался обещанный трюк с покрытием пляжа в бухте Матаваи белым коралловым песком, он был полон оптимизма и уверенности в себе и нанимал ежедневно десятки помощников и туземных артистов для грядущих съемок. Большинство стариков таитян отказывались сниматься, а некоторые даже заранее втихомолку цинично посмеивались в ожидании заманчивого дарового зрелища, которое им предстоит, когда американская деловитость и пунктуальность придут в серьезное противоречие с беззаботностью и легкомыслием полинезийцев.

Уже вследствие своих маленьких размеров (остров в три раза меньше Готланда и населения там всего 45 тысяч человек) и своего изолированного положения Таити представляет собой отнюдь не идеальное место для съемок кинокартин с таким гигантским размахом. Одна попытка «МГМ» снять в 1935 году на Таити фильм о бунте на бриге «Баунти» (с Кларком Гейблом и незабываемым Чарлзом Лоутоном в главных ролях) уже потерпела сокрушительное поражение и как раз по тем же причинам. Потому что когда катушки с пленкой достигли наконец лабораторий фирмы в Голливуде, качество их оказалось настолько низким, что большинство морских сцен пришлось переснимать на острове Каталина, около калифорнийского побережья, используя мексиканских статистов. Только что построенный аэродром для реактивных самолетов (его создали, хитроумно заполнив одну из лагун вблизи Папеэте) давал теперь, разумеется, возможность высылать катушки с отснятой пленкой для проявления немного быстрее, чем в 1935 году, когда на Таити заходило лишь одно американское судно, и то раз в месяц. Но все же сношения с внешним миром оставляли пока еще желать много лучшего. Между Папеэте и Лос-Анджелесом курсировал только один самолет в неделю, а время полета даже для реактивного самолета составляло более восьми часов, то есть столько же, сколько требовалось, чтобы пересечь Атлантику от Европы до Америки.

И без того повышенный интерес к съемкам со стороны населения острова — таитянских рыбаков и добытчиков копры, китайских торговцев специями и сушильщиков ванили, французских правительственных служащих и деловых людей — еще более возрос, когда с канадской корабельной верфи прибыл иа Таити предмет реквизита номер один — только что построенный парусник «Баунти», стоивший не менее 800 тысяч долларов. Корабль был несколько меньше своего прототипа, однако во всем, что касается корпуса и оснастки, был его точнейшей копией. Но под палубой нового брига находились мощные дизель-моторы, фотолаборатории, каюты с кондиционированным воздухом, электрические плиты и различные другие нововведения для удобства команды, состоявшей из восемнадцати человек, обученных обращению с парусами. Матросы должны были дублировать киноартистов во время съемок морских эпизодов.

Жизнь текла спокойно, без особых происшествий, пока однажды в конце ноября я не столкнулся внезапно со знаменитым трио; Марлон — Арон — Кэрол. Я встретил их в одном из наиболее известных уличных кафе в нашей веселой маленькой столице, где кишмя кишат праздные туристы, глазеющие на туземцев и корабли в гавани. Мой бывший шеф Арон, увидев меня, казалось, необычайно обрадовался, а мне в свою очередь было любопытно узнать о его планах. Прежде всего я поинтересовался, когда он собирается приступить к съемкам.

— На следующей неделе,— сообщил Арон и заказал по два стакана ромового пунша для каждого из нас.

— Но ведь со дня на день может наступить сезон дождей, и тогда в течение всего полугодия солнышка будет маловато,— возразил я.

Кэрол Рид заметно погрустнел, услышав это неприятное известие. Напротив, Марлон Брандо, казалось, совершенно не слушал наш разговор; он был погружен в одно из своих любимых занятий — сосредоточенно рассматривал свой пупок (эту привычку он, по-видимому, приобрел, изучая буддизм в Японии, где исполнял главную роль в фильме «Чайный домик «Августовская луна»). Арон же весело отмахнулся от новой трудности. Он напомнил мне, что «МГМ» производила съемки и в девственных лесах Африки, и в египетских пустынях, и в азиатских степях. Несомненно, высококвалифицированный штат киностудии справится со своей задачей и на этот раз.

— Впрочем, — прибавил он, — наша фирма запаслась на всякий случай страховкой от дождя.

Тем временем прибыли сто пять техников (многие с семьями) и несколько пароходов с грузом; там, между прочим, находились несколько походных кухонь, полтонны бюстгальтеров телесного цвета, Джип и гоночная лодка с совершенным радиооборудованием для Марлона Брандо и колоссальная масса гарантированной, не издающей скрипа пробковой крошки для посыпки места съемок. Не хватало только одного — сценария, и по той простой причине, что обладатель богатой фантазии мистер Чейз вылетел из кинофирмы как раз перед отъездом на Таити. Но не потому, что капитан Блай и бунтовщики в его сценарии по-прежнему говорили на ковбойском жаргоне, а потому, что, к величайшему гневу и разочарованию Марлона Брандо, в фильме не было и намека на какое-либо «озарение». Из чистого любопытства я попытался было заставить Марлона Брандо объяснить мне поподробнее, что он имел в виду под «озарением», и Марлон, как всегда, охотно прочел мне маленькую лекцию, наполненную ссылками на разные психоаналитические, философские псевдонаучные и прочие труды. Но ответом на мой вопрос могло бы послужить лишь следующее, несколько туманное высказывание:

— Посмотри-ка, что происходит теперь в Конго и в других местах Африки. Вот как раз такую параллель мне бы и хотелось провести.

Завербованный в невероятной спешке новый сценарист не успел, конечно, написать ни строчки. Поэтому его сразу же заперли в хижине со строжайшим приказом поторопиться и создать глубокомысленный и одновременно приключенческий фильм.

Все сходились во мнении, что в фильме так или иначе должна быть чувствительная массовая сцена, показывающая, с каким горячим энтузиазмом принимают таитяне (и в особенности таитянки) команду «Баунти», прибывшую на Таити. И вот уже на следующей неделе Арон распорядился собрать всех статистов у залива Матаваи. Берега залива были по-прежнему так же черны, как и в те доисторические времена, когда они впервые появились на свет после извержения вулкана. Арон полагал, что для этой массовой сцены ему потребуется по меньшей мере тысяча статистов и три сотни каноэ. Директор картины мотался по всему острову и обещал 10 долларов в день всем туземцам, которые захотят участвовать в съемках в качестве статистов, и двойной гонорар тем, кто возьмет с собой свое каноэ.

Не столько из-за хорошей платы, сколько из чистого любопытства на берегу собралось три тысячи таитян — мужчин, женщин, детей и стариков. Всех их наняли сразу же, не торгуясь, и, взгромоздившись высоко на площадку операторского крана, Кэрол Рид прохрипел свои наставления через установленные на пальмах громкоговорители.

После множества длинных репетиций каждый наконец точно знал, что ему надлежит делать, и съемка была назначена на следующий день. В эту же ночь пошел дождь. И шел, не прекращаясь, три недели подряд. Это было весьма дорогое начало для страхового общества, так как расходы на киногруппу (включая актерские гонорары) доходили до 23 тысяч долларов в день.

Когда наконец в январе дождь сделал маленькую передышку и можно было опять приступить к съемкам, то Кэрол Рид обнаружил, что он совершенно неверно понял свою задачу. До самого последнего момента он не без основания полагал, что будет ставить фильм, поскольку был нанят как режиссер. Однако несколько дней съемок показали ему, что Марлону Брандо тоже не терпится участвовать в режиссуре и что он имеет на это благословение как со стороны правления киностудии, так и со стороны Арона. Тогда Кэрол счел, что здесь на одного режиссера больше, чем ему хотелось бы; недолго думая, он взял расчет и уехал восвояси. Тем самым вся киносъемка была приведена в состояние коллапса, несмотря на всю ту высокую квалификацию, какую «МГМ» приобрела ранее в девственных лесах Африки, египетских пустынях и азиатских степях. Поскольку, дождь все равно продолжал идти и даже сильнее, чем обычно в период дождей на Таити, то Арон скоро сдался и отдал приказ к всеобщему отступлению в Голливуд. Несколько скомканный отъезд на специально нанятом самолете оказался зато рекордным для Таити по количеству жидкости, лившейся как снаружи, так и внутри самолета. А это тоже что-нибудь да значит.

В течение трех последующих месяцев лишь один великолепный парусник, качавшийся на волнах среди шхун и грузовых судов в гавани Папеэте, напоминал о дорогостоящем фиаско «МГМ». Правда, для меня эта картина была желанным источником вдохновения.Я продолжал свою работу над документальной историей драмы на бриге «Баунти» и не раз, глядя на корабль, летящий на всех парусах вдоль берега, где стоит моя рабочая хижина, я мысленно переносился в романтический XVIII век, когда каждое путешествие по Южным морям представляло собой нечто новое и неизведанное.

Разумеется, «МГМ» тоже извлекла некоторую выгоду из перерыва в съемках. За это время нанятый ею сценарист успел накропать новый сценарий. Но когда в апреле, после окончания сезона дождей, фирма сделала еще одну попытку начать съемки на Таити, Марлон Брандо забраковал и этот сценарий. Таким образом, исходное положение оставалось по-прежнему запутанным и неясным. Дело осложнялось еще и тем, что сам Марлон Брандо знал только то, что ему не нравится, но был начисто лишен позитивных идей о том, как должно развиваться действие.

Капризы Марлона Брандо, напоминавшие ломанье какой-нибудь опереточной дивы, можно было отчасти объяснить сознательной или бессознательной местью правлению студии за отказ создать фильм совсем иного толка. При этом Марлон Брандо все время был совершенно искренен в своем безнадежном стремлении придать мятежу на бриге «Баунти» философский характер, и было просто жалко смотреть, как он каждый раз страдал, получая на просмотр несколько новых листков сценария. Поставить ему в вину можно лишь то, что он вообще не отказался наотрез участвовать в фильме о «Баунти». И, конечно, наилучшим выходом и для него и для правления фирмы было бы осуществление его давнишнего намерения оставить навсегда Голливуд и всерьез играть Гамлета на какой-нибудь театральной сцене.

Между тем несчастному сценаристу, по вполне понятным причинам, приходилось тяжко. Он не успевал за съемками, и Марлон Брандо был вынужден просматривать сценарий, так сказать, перед открытием занавеса — в самый день съемок, — ввиду чего на протяжении нескольких месяцев можно было наблюдать немало интересных сцен. Марлон считал недопустимым, чтобы голодный желудок и, как следствие его, дурное настроение могли воздействовать на его суждение о сценарии. Он взял за правило заказывать себе в походной кухне, всегда находящейся поблизости, достаточно плотный завтрак. Медленно, не торопясь, пережевывая пищу, он внимательно изучал несколько очередных сценарных страничек и всегда неукоснительно точно, с последним глотком кофе, был готов высказать о них свое суждение. Если он одобрял сценарий, то приводились в действие все 150 нетерпеливо ожидавших техников и артистов, а также бесчисленные таитянские статисты, и съемки начинались. Если же он сценарий не одобрял, что случалось один-два раза в неделю, все, конечно, опять разбредались по домам. Другими словами, это означало, что «МГМ» потеряла еще 23 тысячи долларов.

Новый режиссер — Льюис Майлстоун, — противоположность своему предшественнику, за свою долгую жизнь хорошо освоился с американскими методами производства и давным-давно расстался со всеми иллюзиями. Он имел такие же строгие указания от правления фирмы, как и Арон, и давал Марлону Брандо полную волю.

Тревор Хоуард, игравший капитана Блая, уже с самого начала безропотно согласился быть убитым где-то на заднем плане. Зато он все же имел кое-какое удовлетворение и мог отвести душу во время съемок, когда на короткий срок становился начальником Марлона Брандо.

Хотя, разумеется, я уже никоим образом не был ответствен за реквизит, все же я так невыносимо страдал, глядя на жуткие фантастические предметы, украшавшие обычно съемочную площадку, что подолгу не появлялся на съемках. Однако захватывающее зрелище ожившего брига «Баунти» неудержимо притягивало меня и я нет-нет и заглядывал туда в перерыве между съемками. Вскоре я обнаружил, что, к счастью, самые одиозные предметы исчезли из поля зрения. Однако причина тут была отнюдь не в том (как я было вообразил), что руководители съемок поняли наконец всю нелепость и безобразие этих предметов: просто-напросто Марлон Брандо взял их к себе для украшения своей таитянской виллы. Но, к сожалению, во время съемок на море по-прежнему усиленно обыгрывалось большое неуклюжее каноэ, пригодное разве только для прогулок по лагуне. Мореходные качества его сами по себе оставляли желать много лучшего, да к тому же еще и таитянская команда не имела ни малейшего представления, как им маневрировать, так как такие чудовищные суда не строились на Таити со времен их прапрадедушек. И, разумеется, не прошло и месяца, как случилось несчастье, в результате чего один таитянин погиб, а многие были серьезно ранены. Характерно, что никто из таитян-артистов, статистов или рабочих-подсобников вследствие своего мягкого, покладистого характера не выразил ни малейшего негодования своему работодателю по поводу этой нелепой смерти, которой легко можно было избежать.

Но многим таитянам просто надоело убивать время, сидя и бесцельно выжидая чего-то по нескольку часов подряд, а уж если таитянину что-нибудь надоест, то никакая сила в мире не заставит его остаться на месте. Вскоре директор картины, к своему неслыханному изумлению, обнаружил, что даже высокая плата и всякие дополнительные вознаграждения не могут помочь делу. Так неожиданно «МГМ» и Арон лишились своих самых главных вождей и танцовщиц и были вынуждены переснимать заново массу сцен.

Особенно поредели ряды «МГМ» с 14 июля, когда все население Таити обычно начинает праздновать национальный день Франции и с примерным патриотическим подъемом продолжает празднества вплоть до 1 августа. Тут накладные расходы «МГМ» увеличились еще на 5 тысяч долларов в день, причитавшихся по контракту Марлону Брандо ввиду того, что съемочные работы превысили условленное время.

Один солнечный месяц следовал за другим (температура воды и воздуха была не менее 27 градусов). Всем непосвященным могло показаться, что съемки идут полным ходом, так как с каждым самолетом в лаборатории «Метро-Голдвин-Мейер» в Калвер-Сити отправлялись для проявления целые груды коробок с кинопленкой. На самом же деле большинство сцен на этих пленках представляло собой только фон — небо, море и берега, снятые с брига «Баунти», продолжавшего специально для этой цели курсировать вдоль северного побережья Таити. На суше же съемки производились лишь спорадически. Причины были все те же.

Как-то вечером за стаканом таитянского пунша один известный кинорепортер, внимательно следивший за съемками, поставил довольно точный диагноз происходившему. Он сказал мне:

— Если ты сам не успел прийти ни к какому выводу, то я сделаю это за тебя: вся эта неразбериха вызывается тем, что «Метро-Голдвин-Мейер» — это, в сущности, живое ископаемое. Их теперь остается немного, и вот поэтому-то я и торчу здесь. Конечно, фирма продолжает еще выпускать фильмы, как она делала это и в доброе старое время—перед последней мировой войной,— когда еще и в помине не было такого конкурента, как телевидение. Возьми эту систему «звезд», разросшуюся до гигантских масштабов! Некоторые киноартисты — любимцы публики — должны, конечно, оплачиваться лучше. Но зачем, скажи на милость, раздувать популярность какого-нибудь заурядного артиста, превращая его в «звезду», как это делает обычно руководство «МГМ». Всемогущие «звезды» — это роскошь, которую не может теперь позволить себе ни одна киностудия. Многие критикуют Марлона Брандо за его капризы модной опереточной дивы. Но, в сущности, виновата здесь прежде всего вся эта нелепая, устаревшая система «звезд».

Так же допотопны и способы производства «МГМ» и вся их бюрократическая организация. Бьюсь об заклад, что любая европейская кинофирма сделала бы фильм о восстании на «Баунти», не израсходовав и десятой доли того, что приходится выкладывать «МГМ». Члены правления фирмы живут в каком-то устрашающем отрыве от действительности. Они приходят в неописуемый восторг, обнаружив, что еще на несколько сот тысяч долларов превысили первоначальные сметы. Да, именно так: не в отчаяние, а в восторг! Они полагают, что колоссальные расходы — лучшая реклама для фильма, и втайне мечтают побить рекорд «Клеопатры».

Правда, в одном отношении «МГМ» попыталась приспособиться к новым условиям. Как и другие изживающие себя кинофирмы Голливуда, она попробовала создавать красочные спектакли сверхгигантского формата, насыщенные сексом и религией, то есть такие фильмы, каких нельзя увидеть на экранах телевизоров. На всякий случай «МГМ» переделывает и старые киноленты, имевшие когда-то шумный успех у публики в своем прежнем скромном формате, С «Бен Гуром» получилось удачно, хотя он и обошелся в 15 миллионов долларов. Но «Бунт на “Баунти”» стоит уже больше, чем «Бен Гур», а рынок теперь перенасыщен фильмами-суперколоссами. Чтобы фильм окупался, он должен сегодня не только «хорошо смотреться», но и быть хорошим. А этого невозможно достигнуть с помощью методов, которые в ходу у «МГМ». Если на территории «МГМ» в Лос-Анджелесе не найдут в ближайшее время нефть (это новейший способ голливудских киностудий улучшать свое финансовое положение!), то боюсь, что начнется бунт и среди владельцев акций.

Но что могло потом прийти в голову владельцам акций, сейчас нимало не заботило съемочную группу; она по-прежнему веселилась и вообще благоденствовала на Таити. Лучше всех себя чувствовал Марлон Брандо, что объяснялось отнюдь не его привилегированным положением кинозвезды самой первой величины. Скорее наоборот: Таити пришелся ему по вкусу более всех других мест на земном шаре именно потому, что никто здесь не придавал значения его популярности. Около 95 процентов жителей Таити — либо полинезийцы, либо китайцы. Они и понятия не имеют, что за интересное и удивительное существо кинозвезда, и им никогда даже не придет в голову нелепая мысль остановиться и глазеть на «звезду» или выклянчивать у нее автограф. Остальную часть населения составляют французские служащие, деловые люди и плантаторы (большей частью уроженцы этого острова); они лишь немногим более осведомлены о том, что происходит за пределами их острова. Всемирно известный артист, писатель, делец или политик будут чувствовать себя на Таити гораздо спокойнее, чем где бы то ни было на земном шаре, и это многим кажется большим преимуществом. Сам образ жизни на Таити можно обрисовать словом «открытый»: гости принимаются там буквально с распростертыми объятиями.

Другое, не менее приятное открытие Марлон Брандо сделал еще во время своего краткого визита на Таити год назад. Он нашел, что женщины-таитянки выгодно отличаются от бесчисленных женщин других рас, встречавшихся ранее или временно сопровождавших его на жизненном пути. Его привлекало больше всего то, что они никогда не руководствовались расчетом, никогда не пытались как-нибудь использовать его или привязать к себе. Таитянки, как все полинезийцы, живут лишь настоящим мгновением, и, как правило, им первым приедается мужчина, если у него нет других, более привлекательных качеств, чем слава и богатство. Контраст с американками был тем сильнее и нагляднее, что как раз перед отъездом из Лос-Анджелеса Марлон Брандо должен был выложить кругленькую сумму своей жене, не дававшей ему иначе развода, — мексиканской артистке Рите Морена, потребовавшей алиментов для своего ребенка. Если к этому прибавить, что таитянки обычно пребывают в хорошем настроении, день-деньской поют и щебечут, то станет еще более понятно, почему к ним неудержимо влечет таких меланхолических мужчин, как Марлон Брандо. И, наконец, то, что таитянки исключительно красивы, даже в европейском понимании красоты, настолько хорошо известно еще со времен путешественников Кука, Бугенвилля и других, что, пожалуй, не стоит об этом и упоминать. Одним словом, Марлон Брандо чувствовал себя на Таити как дома. Он тут же перенял широко распространенный местный обычай носить цветок за ухом. Цветок этот не просто украшает человека, но имеет и определенное символическое значений. Если мужчина не остановил еще своего выбора на ком-нибудь, то он носит цветок за левым ухом, в противном же случае закладывает его за правое ухо. Кроме того, имеются, конечно, и такие мужчины, которые носят по цветку за обоими ушами...

Была и еще одна причина, почему жизнь на острове пришлась по душе Марлону Брандо. Без всяких помех, в любое время дня и ночи он мог удовлетворять там свое неудержимое желание бить в барабан. С незапамятных времен барабан — самый популярный на Таити инструмент. Разудалых барабанщиков, желающих давать ночные концерты, не привлекают к ответственности за хулиганское поведение. Наоборот, они немедленно окружаются массой других музыкантов и восторженных слушателей. Марлон Брандо обладал и еще одним качеством, высоко ценимым у таитянских любителей музыки, — выносливостью. И вполне возможно, что грядущие поколения таитян будут чтить Марлона Брандо как знаменитого барабанщика-марафонца. Прошел почти целый год, а Марлон Брандо так и не успел решить, что следует сделать, чтобы придать фильму более глубокое содержание и внести в него те серьезные социальные мотивы, какие он с упорством Дон-Кихота пытался отстоять. Но, справедливости ради, надо признать, что Марлон оказывал посильную помощь сценаристу в его стремлении превратить приключенческую повесть о бунте на корабле в нечто совершенно неузнаваемое. Так, например, все эпизоды в фильме, показывающие капитана Блая тираном-садистом, являются чистейшей выдумкой, введенной лишь ради эффектного контраста с благородным характером и поведением Флетчера-Кристиана. Хронология не выдерживает никакой критики, так же как и показ жизни и обычаев туземцев. Да и сам бунт происходил совсем не так, как это изображается в фильме. И так далее до бесконечности.

Несмотря на все это, Марлон Брандо с течением времени становился все более оптимистично настроенным, надеясь наконец осуществить свою заветную мечту. Больше всего он рассчитывал на последнюю часть фильма, где рассказывалось о том, что случилось на заброшенном острове Питкэрне, в юго-восточной части Тихого океана, после того как бунтовщики, уничтожив свой корабль, поселились там навсегда. Раздоры, интриги, пьянство и ревность сразу же раскололи эту маленькую колонию, а затем мятежники и их спутники-таитяне начали убивать друг друга в таком темпе, что через пять-шесть лет на острове осталось лишь двое из пятнадцати человек, прибывших на «Баунти». Здесь, бесспорно, имелись большие возможности присовокупить какой-нибудь нравоучительный конец или, как выражался Марлон Брандо, «проиллюстрировать вечную истину, что человек человеку — волк». Однако, дойдя до этого места в еще неоконченном сценарии, он, к своему разочарованию, обнаружил, что совершил ошибку, согласившись играть роль Флетчера-Кристиана. Вместо этого ему, разумеется, следовало бы заняться образом Александра Смита, последнего уцелевшего и раскаявшегося бунтовщика. Благодаря своему примерному поведению и своим проповедям Смит воспитывал из детей мятежников благочестивых христиан, живущих мирной, чуть ли не мелкобуржуазной жизнью и воспитывающих своих детей в том же духе.

Но Марлон Брандо предчувствовал, что директора кинофирмы, до сих пор ни в чем ему не перечившие, теперь из жалких экономических побуждений наложат свое вето на его замыслы, если он вдруг, ни с того ни с сего, попросит их переделать весь фильм от начала до конца. Так что Марлон Брандо довольствовался тем, что сделал Флетчера-Кристиана чем-то вроде духовного близнеца Александра Смита.

В это время артист, приглашенный на роль Александра Смита, разгуливал по острову в ожидании начала питкэрнской драмы, которая должна была разыграться в живописнейшем поселении, возведенном архитекторами «МГМ» на холме у северного побережья Таити. Разумеется, он денно и нощно принимал деятельное участие в развеселой жизни своих коллег. То ли у него оказалось больше, чем у них, свободного времени, то ли просто-напросто он был менее везучим, но, во всяком случае, его великое множество раз сажали под арест за вождение машины в пьяном виде. В конце концов терпение французских жандармов лопнуло, и его, без всяких дальнейших церемоний, выслали с Таити — как раз в тот момент, когда должны были начаться съемки питкэрнского эпизода!

Впрочем, и Тревора Хоуварда тоже привлекли к ответственности за тот же проступок. Однако в отношении его жандармы оказались более снисходительными, продержав его под арестом одну только ночь, вследствие чего мы лишились такого курьеза в истории кинематографии, как фильм о восстании на «Баунти» без капитана Блая.

Справиться без главного действующего лица в драме на Питкэрне было, разумеется, не так уж легко, но, к счастью, у продюсера и руководителей фирмы оказалось довольно много времени для размышлений о том, как выйти из затруднительного положения. Именно в этот момент опять начался сезон дождей и вся съемочная группа была вынуждена снова отступить на свою укрепленную базу в Калвер-Сити. Марлон Брандо, так же как и все остальные артисты и техники, с радостью согласился бы путешествовать туда и обратно между Америкой и Таити еще в продолжение нескольких лет. Но финансовые магнаты, уже вложившие в производство фильма 18 миллионов долларов, не захотели, видимо, больше раскошеливаться и приказали без дальнейших проволочек закончить фильм в павильонах Калвер-Сити. В результате картину пришлось оборвать как раз в том месте, где начиналась так широко задуманная драма на Питкэрне. Но я искренне обрадовался за Брандо, увидев на премьере, что ему все же удалось кое-как протащить одно из своих «озарений»: в конце фильма Флетчер-Кристиан лежит, растянувшись поперек широкоформатного экрана, и, прощаясь с жизнью, произносит длиннейший монолог в гамлетовском духе, где утверждает, что справедливость в конце концов восторжествовала и что всех будущих капитанов Блаев ждет та же участь, что и подлого командира брига «Баунти». (На самом деле капитан Блай получил чин вице-адмирала и в возрасте шестидесяти четырех лет мирно скончался в своем доме в Лондоне.)

В качестве маленького, но многозначительного постскриптума мне хочется привести следующую заметку, встреченную мной на днях в одной американской газете: «Как сообщает отдел информации кинофирмы «МетроГолдвин-Мейер» в Нью-Йорке, председатель правления этой фирмы, мастер Джозеф Вогел, не был избран вторично на свой пост и даже не вошел в состав нового правления. Акционеры «Метро-Голдвин-Мейер» подвергли его резкой критике, когда он сообщил им, что фирма в настоящее время терпит убытки».

По этой теме читайте также:

«Будни французского коммерческого кино»
Отар Тенейшвили