Книга Александра Зимина «Слово о полку Игореве»

Ещё очень молодым, по академическим меркам, человеком Зимин завоевал авторитет в достаточно замкнутом и строгом сообществе медиевистов. Мог рассчитывать на отличную официальную карьеру. Тем более, что методология его была вполне материалистическая - до сих пор ведь его, как живого, уличают в так называемом «позитивизме» апологеты «феноменологической герменевтики» и прочих новомодных оккультных направлений в историографии. Никаким диссидентом – антисоветчиком он тоже не был. И в той злополучной книге, которую я сейчас держу в руках, сказано прямым текстом, что «только марксистское понимание идеологических явлений… даёт надёжную опору для изучения памятников литературы и общественной мысли», а сам Маркс назван «гениальным». И это не фигуры речи, потому что в системе аргументации автора немаловажное место занимает анализ идейной направленность произведения – «Слова о полку Игореве» - в контексте социальных отношений, характерных для «периода феодальной раздробленности» на Руси. Или для другого, более позднего периода.

В общем, как прозрачно намекали солидные люди доктору исторических наук Зимину, быть бы ему академиком, если бы… Если бы не «Слово о полку Игореве». Захотелось самому разобраться в сомнениях, которые возникали по поводу «Слова» у самых разных людей, от русского классика Льва Толстого до французского слависта Андре Мазона. Результатом стал доклад в Институте Русской литературы и обширное исследование: «торжественно прекрасная песнь о ратных подвигах русских воинов» разобрана буквально по слову, а вывод, к которому склоняется исследователь – перед нами, бесспорно, выдающееся произведение, но не 12-го, а 18-го века, предполагаемый автор – Спасо-Ярославский архимандрит Иоиль. Подчёркиваю: для Зимина это была чисто академическая проблема, в ряду сотен других источниковедческих проблем, по которым приходилось полемизировать с коллегами. Политику в дело о «Слове» внесли другие, причем не со стороны, не из госбезопасности, а из самих же историков, которые воспользовались ситуацией, чтобы засвидетельствовать свой образцовый патриотизм. Вот к так называемому обсуждению гипотезы Зимина Отделением истории Академии Наук в мае 1964 года и было отпечатано на ротапринте его исследование, 660 страниц тиражом то ли 100, то ли 101 (тут источники расходятся) нумерованный экземпляр под расписку. Дальше сошлюсь на воспоминания одного из участников обсуждения – Владимира Борисовича Кобрина, который, кстати, участием этим похоронил и собственную карьеру.

«У входа в зал… стояли крепкие ребята - младшие научные сотрудники из сектора истории советского общества…, и строго проверяли приглашения у входящих. При мне, например, не пустили в зал… археолога и антрополога Михаила Михайловича Герасимова…»

И так далее, желающие могут прочесть на сайте ВИВОС ВОКО .

Конкретно о книге:

«Все розданные экземпляры… подлежали сдаче. Стало известно и для чего: чтобы их уничтожить. И хотя я человек довольно дисциплинированный и законопослушный, я взбунтовался и решил свой экземпляр не отдавать. На самый последний день дискуссии, чтобы не было возможности поддаться слабости, я просто не принес книгу Зимина и лицемерно-смущенно сказал, что забыл положить в портфель. Около года мне время от времени звонили, требовали принести. Я отвечал, что-де обязательно, как-нибудь... Потом звонки прекратились. Так что и эта книга Зимина есть в моей библиотеке. Но я до сих пор с печалью вспоминаю сцены возвращения участниками дискуссии экземпляров исследования. Вот маститый ученый, много сделавший и сегодня делающий для развития науки, занимающий в наши дни очень благородную и прогрессивную гражданскую позицию, с подчеркнутым омерзением вытаскивает из портфеля три ротапринтных томика и, нарочито радуясь, что освобождает свой портфель от этого, отдает их сборщику из команды уничтожения...»

Оказавшись помимо собственной воли в оппозиции, Александр Александрович Зимин продолжал заниматься исторической наукой для себя, друзей и учеников, без оглядки на те учреждения, которые позволяют или не позволяют что-то публиковать. Подчёркиваю – не против них, а просто вне. И оказалось, что он работает для будущего! Через много лет после смерти учёного продолжали выходить его монографии: о боярской аристократии, о феодальной войне 15-го века, о «Русской правде» и оказывались новостями науки, а сам автор, таким образом, оставался полноправным представителем современной исторической мысли.

И вот исследование о «Слове…». Забавно: уже разрешили печатать любую политику, порнографию, что угодно, хоть нацистскую пропаганду, а это сугубо специальное исследование оставалось нецензурным. «И вот она, эта книжка…»

Немножко пройдет, немножко,
Каких-нибудь тридцать лет,
Не в будущем, в этом веке,
Вот она, эта книжка,
Снимает ее мальчишка,
С полки в библиотеке,
А вы говорили: «Бредни!»,
А вот, через тридцать лет…

(Александр Галич)

Не через 30, как в песне Галича, а через 42 года, но лучше поздно, чем никогда. Солидный том в красной обложке под редакцией Валентины Григорьевны Зиминой и Олега Викторовича Творогова, доктора филологических наук, который, кстати, был и остаётся оппонентом Зимина, но оппонентом именно научным. И если у кого-то из слушателей создалось впечатление, что я в своих рецензиях как-то пристрастен к нынешней, постсоветской эпохе, то в данном конкретном вопросе – смотрите, полемика, невозможная в советское время, возможна сегодня, и это несомненный шаг вперед.

Не осмеливаюсь как-то в нее вмешиваться, только одно читательское замечание: у обеих сторон негативная аргументация выглядит убедительнее позитивной. То есть: намного легче посеять сомнение в аутентичности источника, который действительно стоит ну очень уж особняком среди древнерусских текстов, но намного труднее обосновать авторские права гениального конспиратора – стилизатора 18-го века. Похожая ситуация с Шекспиром, Вам, <...> наверное, хорошо знакомая: пока читаешь Илью Михайловича Гилилова, соглашаешься: да, не мог человек со словарным запасом большим, чем у всей английской литературы, не иметь дома книг и не оставить внятного автографа. Всё-таки английские архивы более-менее сохранные. Но, с другой стороны, кто и зачем организовал такую грандиозную мистификацию? И как удалось сохранить её в секрете? Впрочем, наука ведь не претендует на абсолютную истину, и какие-то вопросительные знаки, может быть, так никогда и не разогнутся в восклицательные. Главное – чтобы вокруг них происходили нормальные дискуссии, а не политические митинги с аутодафе.