Введение

С той поры, как много веков назад возник знаменитый принцип "подвергай все сомнению", мыслители до чрезвычайности изощрились в этом занятии; сомнению были подвергнуты решительно все окружающие вещи, процессы, явления, свойства, связи, отношения. Вне сомнения оставалось, как это ни парадоксально, само сомнение и тот инструмент, с помощью которого можно сомневаться,- человеческое ratio, мысль, разум. Теперь пришла пора усомниться и в нем. О каждой исторической эпохе то, в чем она сомневается, говорит не меньше, чем то, что в ее рамках выступает как непререкаемая и абсолютная истина. Да это, собственно, вещи взаимодополняющие: любые сомнения всегда основаны на том, что признается несомненным. Есть, однако, и особый слой, который определяет теневую сторону того же самого процесса - нечто такое, в чем не сомневаются только потому, что не подозревают самой возможности усомниться. Вот эти неосознаваемые предпосылки и есть то, что без всякого сомнения рисует достоверный портрет данного момента истории.

Как человечество подошло к этому пределу? Что повергло его в бездны таких сомнений, что от них отшатнулся бы и сам Декарт, который, как известно, сформулировал принцип сомнения в наиболее резкой форме? Ответить на эти вопросы нельзя никакими словами: на такого рода вопросы отвечает сама история. Нам же остается лишь угадывать (или, в лучшем случае, предсказывать) возможные пути, на которых эти ответы могут быть получены.

Во все времена у человечества было множество "роковых" вопросов: среди них были такие, которые оказывались мнимыми, были такие, которые решались сами собой, были такие, которые вообще не решались, были, наконец, и такие, которые, переходя от эпохи к эпохе, получали всегда разные, а зачастую и противоположные ответы. К их числу относятся и вопросы о смысле бытия и критериях разума. Среди различных ответов на эти /3/ вопросы подчас трудно увидеть логику явного продвижения вперед. Ясно одно: и вопросы и ответы становятся все более бесстрашными.

Вот почему особенно важно сейчас произнести похвалу разуму - без той жестокой самоиронии, которая была свойственна "Похвале глупости" Эразма Роттердамского. Но похвала эта не может быть бездумно оптимистической: слишком многое ставится на карту, слишком явными оказываются те узы, которые в наши дни связывают каждого с каждым, слишком очевидной становится та малость сил, которыми располагает каждый отдельный человек под бременем своей ответственности за то, что происходит в мире.

Давно сказано, что сон разума порождает чудовищ: а что, если чудовищ порождает и сам бодрствующий разум? Парадокс рациональности, заключающийся в том, что чем сознательнее выдвигаются цели, тем шире пропасть между ними и результатами, приобретает ныне экзистенциальное значение для всего человеческого рода. Этот парадокс оказывается за пределами обычной процедуры целеполагания и обусловливает во всех других областях человеческого бытия целую цепь других парадоксов, кажущихся самостоятельными, независимыми, но несоизмеримых по важности с тем, о котором мы говорили. Как же получается, что атомная угроза, демографический взрыв, экологический кризис, поставившие людей перед осознанием единства человеческого рода, общности человеческой судьбы, не побуждают их немедленно сплотиться, а напротив, приводят к разброду в осмыслении разума?

Вот почему в самое последнее время предметом обсуждений и споров на самых различных уровнях стала человеческая рациональность и ее критерии. На Западе, например, специально проблеме рациональности был в конце 70-х - первой половине 80-х годов посвящен целый ряд научных симпозиумов, встреч, конференций. По сути, как тождественные выступали здесь конъюнкции "наука и культура", "наука и рациональность". Ученые озабочены трудностями в достижении консенсуса по поводу вещей, которые, казалось бы, еще сравнительно недавно были очевидны.

Очень велика в этом случае позиция внимательного, но стороннего наблюдателя. Знакомясь с материалами этих конференций по проблеме рациональности, ясно видишь, как различны уровни ее осмысления, как подчас /4/ самым неожиданным образом проявляет себя тенденциозность, а позиция ученого, считающего себя беспристрастным искателем истины, неожиданно оказывается позицией, с которой копья ломаются в попытках отстоять групповые, корпоративные интересы. Сопоставление всех этих материалов дает в руки исследователя многочисленные свидетельства того, как глубоко скрыта в утонченных и, казалось бы, совершенно нейтральных построениях социальная позиция ученого.

Следя за развертыванием теоретических сил, участвующих в разработке проблемы рациональности, можно видеть, сколько сложностей подстерегает здесь и самого добросовестного исследователя. Мы часто пишем и говорим о кризисе позитивистской неоэмпирической доктрины научного знания как об одном из самых крупных теоретических событий в западной философии XX в. Это так. Однако перестройки методологического сознания осуществляются достаточно медленно, и потому концептуальные приемы, лежащие в основе эмпиризма, и до сих пор отождествляются с самой неизменной сутью научного исследования как такового. Отсюда все обилие подходов к рациональному, нацеленных на классификацию проявлений разума - начиная от психологического плана простейшей мыслительной деятельности до анализа мотивов поведения, основанного па сознательных или бессознательных установках. При отсутствии общей идеи, которая могла бы придать целостность подобным построениям, огромная масса фактов упорядочивается по достаточно внешним формальным признакам. Проблематичным остается, однако, даже тот "консенсус в малом и мельчайшем", который, по сути, рассматривается как главная цель исследования.

Вот почему, приступая теперь к исследованию проблемы рационального, мы будем стремиться объединить конкретное многообразие фактов общей идеей, на основе которой можно раскрыть природу и условия осуществления рациональности. А для этого необходимо будет проанализировать хотя бы некоторые этапы формирования проблемы рациональности в современном научном познании. Казалось бы, еще недавно философская мысль радостно открывала для себя новые возможности, стремилась подчинить себе любой материал, поставив в один ряд разнообразные явления действительности и духовной жизни. Но когда осознается необходимость ответственных действий, многообразие релятивистских тенденций отступает /5/ на задний план. Возникает потребность в том, чтобы найти опорные ментальные конструкции, которые позволят не только сохранить ощущение неисчерпаемого богатства реального и мыслимого мира, но и увидеть в нем действительный порядок, обозначить нечто инвариантное, понять общий ритм поиска фундаментального. И, как всегда в таких случаях, возникает необходимость в осмыслении классического идейного наследства, по-новому освещающего события и проблемы сегодняшнего дня.

Современная эпоха характеризуется поистине небывалым значением, которое наука приобретает в жизни человека и общества. Научная и научно-техническая революции не могли не привести к своего рода двойной редукции: с одной стороны, к науке тяготеют и отчасти сводятся все разнообразные формы познания (это относится даже к философии), с другой стороны, сама наука распространяется на области, где господствуют иные принципы, нежели принципы научного познания. При этом, если "классическая" буржуазная философия, провозглашавшая примат разума и рациональности в мире, подразумевала развитие разума по имманентным законам, если в этой философии основные усилия были направлены на отыскание внутренней логики развития рациональности, то нынешняя ситуация характеризуется прямо противоположными взглядами и установками. Теперь во всех проявлениях человеческого бытия разум выступает как в лучшем случае равноправный партнер, без которого, в крайнем случае, можно и обойтись. При этом становится все более очевидным, что научное познание развивается не безотносительно к формам социальной регламентации деятельности ученого и что в этом можно усмотреть проявления некоей новой закономерности развития научного знания (пусть не имманентной, а "внешней").

По сути, между сторонниками той и другой точек зрения (речь идет об экстерналистах и интерналистах) нет подлинного противоречия. Просто внутренняя логика и внешняя логика берутся здесь внеположно друг к другу. Вместе с тем в конкретно-исторической перспективе становится очевидно, что крайние позиции действительно порождены наличием противоречия: так, экстернализм был проявлением мощной реакции на логику имманентного типа, тогда как интернализм всегда абсолютизировал момент относительной независимости научного знания /6/ от самого процесса его получения и его функций в социуме.

Открытие социальной обусловленности всех форм знания в обществе создало предпосылки для решения проблемы рациональности применительно к самой науке и ко всему общественному сознанию во всем многообразии его форм. Рациональное в политике и политической идеологии, праве и правосознании, морали и нравственности, религии и мифологии, искусстве и художественном сознании выступает при этом как проявление систематизированного и в этом смысле теоретизированного знания во всех формах общественного сознания. При этом каждая из этих форм сознания и само научное познание испытывают на себе воздействие общественной практики, которое может быть как прямым, так и опосредованным. Задача монографии - проанализировать хотя бы в самой общей форме те вненаучные факторы, которые воздействуют на научную рациональность, и те рациональные детерминанты, которые определяют сам характер рациональности, ее механизмы и формы, в которых эта рациональность осуществляется. Естественно, что мы начинаем наш анализ с рассмотрения того, как происходит "тематизация" и "проблематизация" рациональности. Историческим судьбам этих процессов в научных и теоретико-познавательных построениях современной буржуазной философии посвящена первая глава работы. Исследование подходов к так называемой "новой" рациональности в современной буржуазной философии подводит нас к мысли о том, что содержанием рациональности как процесса является диалектика рассудка и разума в человеческом познании. Общий теоретико-познавательный смысл этой диалектики, раскрываемый во второй главе, таков: I развитие научного разума всегда осуществляется путем двояко направленного процесса - во-первых, перевода того, что добыто с помощью фантазии, воображения и интуиции, в план точно расчлененного, дискурсивно упорядоченного знания, или, иначе, перевода творческого разума, действующего сообразно с логикой открытия, в рассудочный план, функционирующий по правилам логики обоснования; во-вторых, формирования нового творческого усилия и творческого прорыва к неизвестному на основе фундамента, созданного канонизированными в рассудке схемами возможной мыслительной деятельности.

Специфической чертой конкретно-исторической ситуации, в которой оказалось соотношение рассудочного и /7/ разумного в последнее время, является уход недиалектической мысли в тупиковые для решения проблемы рациональности ситуации, а также появление всякого рода иррационалистических тенденций, связанных с бессилием теоретического разума перед лицом своих собственных проблем. Как именно происходит абсолютизация тех или иных моментов истины, присущих эвристическому охвату разумом всей толщи человеческого опыта,- абсолютизация, приводящая к самым крайним формам современного иррационализма, мы попытаемся показать в третьей главе нашей работы. Есть, наконец, и еще одни аспект, настолько важный для осмысления проблемы рациональности, что его нельзя опустить. После того как развитие физики и других естественных наук сначала породило, а потом поставило под сомнение мысль о всесилии научного знания в решении человеческих проблем, столь же неоправданные надежды были возложены на цикл гуманитарных дисциплин, в которых волей судеб, т. е. силой самой внутренней логики, определяемой практикой научного познания, ведущее место заняла лингвистика, ставшая во главе своего рода лингвистической или лингво-семиотической революции. В четвертой главе будет показано, что языковая проблематика, как гигантское зеркало, отобразила все перипетии, все тонкости взаимоотношений рассудка и разума. Все упования на обретение подлинной разумности стали связываться с "починкой" коммуникационных механизмов в культуре, с шлифовкой кодов и уточнением смысла передаваемых сообщений, что в конечном счете оказалось лишь паллиативом.

Такова цель данной работы. Теперь несколько оговорок относительно ее осуществления. Не следует искать в нашей работе исчерпывающее описание возникновения и становления всех исторических модификаций тех категорий, которые служат для осмысления разума. Наша задача иная: понять в рамках марксистской теоретико-познавательной традиции главную антиномию разума, показать ее динамическую роль в развитии научного и философского познания, осмыслить те новые грани и аспекты проблемы рациональности, которые порождаются именно современной познавательной ситуацией. Логика творческого отражения действительности до сих пор остается прорисованной лишь в общих чертах, так что историческая задача, решение которой возможно лишь общими усилиями теоретиков и методологов, состоит в /8/ том, чтобы удовлетворить, наконец, требование современного этапа в развитии взаимоотношений между научным разумом и человеческим миром - нарисовать конкретную картину того, каким именно образом, по каким каналам, на основе каких механизмов общественная практика воздействует на развитие научного разума. Посильным вкладом в разработку этой проблемы автор считает и предлагаемую работу.

Автор хотел бы считать это исследование "историко-теоретико-познавательным". Его интересовала прежде всего теория истории идей, в которой уравниваются в правах предшествующие и последующие поколения исследователей: важен лишь тот концептуальный шаг, который удалось сделать тому или иному мыслителю в раскрытии интересующей нас проблематики. Поэтому мы считаем себя вправе оперировать и материалом, который дошел до нас из глубины веков, сопоставляя его с современными ходами мысли, проясняющей познавательные сложности в общем проблемном поле.

Если у читателя в результате знакомства с работой появятся новые доводы в защиту той мысли, что человеческая рациональность едина, а различны лишь степени и формы ее воплощения в творениях человека, что главное условие осуществления рациональности в любом акте научного познания - это союз науки с философией и что такой союз возможен лишь на основе единства ценностного и познавательного, мировоззренческого и методологического, реализуемого в концептуальных структурах диалектической рациональной мысли,- автор будет считать свою задачу выполненной.