1.2.1. Многозначность слова «общество»
Начать, на мой взгляд, нужно с понятия «общество». Оно является самым
важным не только для исторической науки, но для всех вообще общественных
наук. Обращаясь к анализу смысла слова «общество», мы сразу же сталкиваемся
с тем, что оно имеет не одно, а множество значений. Иначе говоря,
существует не одно понятие общества, а несколько разных понятий, но
выражаемых одним словом, что очень усложняет дело.
Не буду останавливаться на житейских, обыденных значениях этого слова,
когда о человеке говорят, например, что он попал в дурное общество или
вращается в великосветском обществе. Лишь упомяну об использовании слова
«общество» как в быту, так и в науке для обозначения тех или иных
общественных и прочих организаций: «Общество соединенных славян», «Южное
общество», «Философское общество», «Общество охраны памятников истории и
культуры», «Общество взаимного кредита», общества любителей кошек, собак,
акционерные общества и т.п.
Если оставить все это в стороне, то выяснится, что в философской,
социологической и исторической литературе термин «общество» используется,
по меньшей мере, в пяти, хотя и связанных между собой, но все же разных
смыслах.
1.2.2. Два взгляда на общество: 1) как на простую
совокупность людей и 2) как на целостное образование (организм)
Первое и, пожалуй, самое важное для историка и этнолога значение термина
«общество» — отдельное, конкретное общество, являющееся относительно
самостоятельной единицей исторического развития. Этот смысл слова
«общество» очень часто не отличают от другого его значения — общества
вообще, в котором выражается то общее, что присуще всем конкретным
отдельным обществам, независимо от их типа, индивидуальных особенностей,
времени существования и т.п. А отличать эти два смысла слова «общество»
крайне необходимо для любого обществоведа, историка прежде всего.
Выделение отдельного конкретного общества позволяет поставить вопрос о
том, имеет ли общество самостоятельное существование или его бытие есть
производное от существования составляющих его индивидов. С самого начала
теоретического подхода к исследованию общества в философской и исторической
мысли существовали два основных ответа на этот вопрос.
Один из них заключался в том, что общество представляет собой простую
совокупность, сумму индивидов. Поэтому единственными реальными объектами
социального исследования являются люди. Никаких других не существует. Такую
точку зрения нередко называют социологическим номинализмом.
Подобного рода взгляд нашел свое предельно четкое выражение, например, в
одном из мест работы известного русского историка, историософа и социолога
Николая Ивановича Кареева (1850 — 1931) «Введение в изучение
социологии» (СПб., 1897). Последний писал: «Личность есть единственное
реальное существо, с которым имеет дело социология. Народы или отдельные
классы одного и того же народа суть собирательные единицы, состоящие из
отдельных личностей».[26]
Сходного взгляда придерживался известный немецкий социолог Макс Вебер
(1864 — 1920). Наиболее четко он изложен в работе «Основные
социологические понятия» (русск. перевод: Избранные произведения. М.,
1990). «Для других (например, юридических) познавательных целей или для
целей практических, — писал он, -может быть, напротив, целесообразно
или даже неизбежно рассматривать социальные образования («государство»,
«ассоциацию», «акционерное общество», «учреждение») совершенно так же, как
отдельных индивидов (например, как носителей прав и обязанностей или как
субъектов, совершающих релевантные в правовом отношении действия).
Для понимающей социологии, интерпретирующей поведение людей, эти
образования — просто процессы и связи специфического поведения
отдельных людей, так как только они являют собой понятных для нас носителей
осмысленных действий».[27]
Подобная точка зрения и сейчас имеет много сторонников. Желая сэкономить
время и место, ограничимся одним лишь высказыванием Дарио Антисери и
Лоренцо Инфантино, которым открывается их предисловие к сборнику работ
известного австрийско-американского экономиста Фридриха Августа фон Хайека
(1899— 1992) «Познание, конкуренция и свобода. Антология сочинений»
(русск. перевод: СПб., 1999). «Не существует ни классов, ни общества
как такового, — пишут они, — существуют лишь
индивиды. Социальные науки (социология, экономика, историография,
антропология и т.п.) имеют дело с коллективными понятиями, как государство,
нация, партия, революция, капитализм, общество и т.д. Два крупных
направления мысли отражают коллективистскую традицию интерпретации таких
понятий и индивидуалистскую традицию. Коллективисты (Сен-Симон, Конт,
Гегель, Маркс, неомарксисты, структуралисты) утверждают, что
коллективистским понятиям соответствует некая определенная реальность,
автономная и независимая от людей: общество, партии, классы в качестве
реальных образований лепят индивидов, а ученый обязан искать и описывать
законы развития этих субстанций. Сторонники методологического
индивидуализма (А. Смит, Д. Юм, К. Поппер, Хайек — ближе к нам Р.
Будон) утверждают, что коллективным понятиям не соответствует никакая
специфическая реальность. Классов, обществ, партий, ни даже вооруженных сил
не существует. Есть только индивиды. Только индивиды думают и действуют. В
этом состоит теоретическое ядро методологического индивидуализма».[28]
Для завершения картины добавим к К. Попперу и Ф. Хайеку еще одного
австрийско-американского экономиста — Людвига фон Мизеса (1881
— 1973), который занимался также и философией истории. В работе
«Теория и история. Интерпретация социально-экономической эволюции» (1957;
русск. перевод: М., 2001) он начинает с того, что объявляет вопрос
«является ли общество суммой индивидов или оно больше этого, и тем самым
является сущностью, обладающей независимой реальностью?» не имеющим смысла.
«Общество не является ни суммой индивидов, ни чем-то большим или меньшим.
Здесь арифметические концепции неприменимы».[29]
Но далее он развивает концепцию социологического номинализма. Стремясь
опровергнуть «коллективистическую философию», под которой он подразумевает
социологический реализм, Л. Мизес обвиняет ее в том, что она «отрицает
существование индивидов и действий индивидов».[30]Он утверждает, что, согласно взглядам его оппонентов, «индивид
суть простой фантом, не имеющий реальности, иллюзорный образ, изобретенный
псевдофилософий апологетов капитализма».[31]Большей
глупости сторонникам социологического реализма приписать просто трудно.
Когда в ход идут такие аргументы, это свидетельствует о крайней слабости
защищаемой точки зрения.
Ни названные выше авторы, ни другие сторонники данного взгляда никогда
не могли привести его до конца последовательно. В другом месте той же самой
названной выше книги Н.И. Кареев утверждал: «Общество не есть простая
совокупность личностей, находящихся в психическом и практическим
взаимодействии, но целая система этих взаимодействий, в коей последние
получают известные постоянные формы, известную организацию».[32]Тем самым фактически он переходит на
совершенною иную позицию.
Суть второго ответа на поставленный выше вопрос как раз и заключается в
том, что общество, хотя и состоит из индивидов, но ни в коем случае не
представляет собой их простой совокупности. Оно есть целостное образование,
имеющее свою жизнь, не сводимую к существованию, составляющих его людей,
особый субъект, развивающийся по собственным, только ему присущим законам.
Подобную точку зрения нередко именуют социологическим реализмом.
Такой взгляд в достаточно четкой форме проявился уже в труде Аристотеля
(384 —322 до н.э.) «Политика» (русск. переводы: Соч. в 4-х т. Т. 4.
М., 1983; Аристотель. Политика. Афинская полития. М., 1997 и др. изд.).
«Итак, очевидно, — писал великий мыслитель, — государство
существует по природе и по природе предшествует каждому человеку; поскольку
последний, оказавшийся в изолированном состоянии, не является существом
самодовлеющим, то его отношение к государству такое же, как отношение любой
части к своему целому».[33]
Перед теми исследователями, которые рассматривали общество как единое
целое, несводимое к сумме составляющих его индивидов, с неизбежностью
вставал вопрос об основе его целостности. Многие из них искали истоки этой
целостности в духовной сфере. Делая это, они в то же время не могли не
видеть, что если понимать духовную жизнь общества как психическую, душевную
жизнь составляющих его людей, то это с неизбежностью приведет к переходу на
позиции социологического номинализма. Попытки преодолеть субъективизм в
понимании душевной жизни как основы общества вели некоторых из них к
объективному идеализму и даже к религии.
Примером может послужить сочинение русского религиозного философа Семена
Людвиговича Франка (1877 — 1950) «Духовные основы общества. Введение
в социальную философию» (1930; // Русское зарубежье. Из истории социальной
и правовой мысли. Л., 1991; М., 1992; С.Л. Франк. Духовная жизнь общества.
М., 1992). Утверждая, что «общественная жизнь по самому своему существу
духовна, а не материальна», С.Л. Франк в то же время подвергал критике
«социальный психологизм».[34]Конечный его вывод состоял в
том, что «общественное бытие в целом есть как бы система божеств или
божественных сил, некий пантеон, в котором выражается данная стадия или
форма человеческого отношения к Божеству».[35]
Ясно, что для любого настоящего ученого подобного рода выводы совершенно
неприемлемы. Он с неизбежностью должен искать иное объяснение целостности
общества. Убежденным сторонником социологического реализма был известный
французский социолог Эмиль Дюркгейм (1858 — 1917), автор прежде всего
таких работ, как «О разделении общественного труда» (1893; 1902; послед.
русск. перевод: О разделении общественного труда. Метод социологии. М.,
1991) и «Метод социологии» (1895; 1901). Он настаивал на том, что общество
представляет независимую от индивидов, внеиндивидуальную и
надындивидуальную реальность. Эта особого рода реальность, не сводимая к
другим ее видам, включена в универсальный природный порядок. Социальная
реальность столь же устойчива и основательна, как все другие виды
реальности, и соответственно так же как и они, развивается по определенным
законам.
На естественно возникавший вопрос о природе этой социальной реальности
Э. Дюркгейм прямого ответа не давал. Но так как он с самого начала своей
научной деятельности настаивал на духовном характере всех социальных
явлений (включая экономические), то получалось, что эта реальность была в
сущности духовной. Объяснить, каким образом духовная реальность могла быть
независимой от людей, Э. Дюркгейм оказался не в состоянии. И в результате,
начав с резкой критики психологизма, с подчеркивания внешнего и
принудительного характера социальных фактов, он в последующем все в большей
и большей степени стал склоняться к психологическому их объяснению.
Стремление найти действительно объективную основу общества издавна
толкало мыслителей, придерживавшихся социологического реализма, к поискам
аналогий между обществом и животным организмом, а иногда и к стремлению
уподобить общество биологическому организму. Такие попытки начались еще в
античную эпоху и продолжались в последующее время. Использовали, например,
термин «организм» в применении к обществу французский просветитель Жан-Жак
Руссо в труде «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между
людьми» (1755; русск. перевод: Ж.-Ж. Руссо. Трактаты. М., 1969; Об
общественном договоре. Трактаты. М., 1998), французский материалист Клод
Антуан Гельвеций в работах «Об уме» (1758; русск. перевод: Соч. в 2-х т. Т.
1. М., 1973) и «О человеке» (1769, 1773; русск. перевод: Там же. Т. 2. М.,
1974).
Но достаточно широко термин «организм» в применении к обществу стал
использоваться лишь начиная с 40-х годов XIX в. Одним из первых это сделал
основоположник позитивизма и одновременно родоначальник социологии как
особой опытной науки Огюст Конт (1798 —1857). Последний отнюдь не
отождествлял общество с биологическим организмом. Ему важно было лишь
подчеркнуть, что общество есть целостное образование, особый субъект
эволюции. И чтобы подчеркнуть отличие общества от животного организма он
называл его не просто организмом, а социальным организмом.
Термин «социальный организм» был подхвачен известным английским
философом-позитивистом и социологом Гербертом Спенсером (1820 —
1903). Этому понятию он посвятил статью «Социальный организм» (русск.
перевод: Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские. Минск, 1998)
и постоянно использовал его в своих «Основаниях социологии» (русск.
перевод: СПб., 1898) и других работах. Главным для него было «уподобление
общества живому телу»[36]с
целью обоснования мысли о том, что общество не есть простая совокупность
людей, а нечто целое, несводимое к сумме составляющих его индивидов. «...В
социальном организме, — писал он, — как и в индивидуальном,
является жизнь целого, совершенно отличная от жизней отдельных единиц, хотя
и слагающаяся из этих последних».[37]
В 70-х годах XIX в. появляется своеобразная школа в социологии,
пытающаяся не просто провести аналогию между обществом и биологическим
организмом, но в значительной степени если не полностью отождествить, то,
по крайней мере, уподобить первое второму. Довольно радикальным в этом
отношении был российский социолог Петр Федорович Лилиенфельд (1829 —
1903). Завершая первую часть своей работы «Мысли о социальной науке
будущего» (СПб., 1872; в 1873—1881 гг. вышло расширенное издание этой
работы на немецком языке в 5 томах), он писал: «В ней мы поставили своей
задачей показать, что человеческое общество составляет в сущности такое же
реальное существо, как все прочие организмы природы, и что вся разница
между сими последними и социальными организмами заключается лишь в степени
совершенства».[38]
Несколько менее радикальным был французский социолог Рене Вормс (1869
— 1926). Последний в работе «Организм и общество» (русск. перевод:
Общественный организм. СПб., 1897) утверждал: «Анатомия, физиология и
патология обществ воспроизводят, — в больших размерах и с важными
добавлениями и изменениями, но все же на той же основе — анатомию,
физиологию и патологию организмов. Законы, управляющие членами
общественного тела, отчасти, по крайней мере, сходны с законами,
управляющими клетками организма. Следовательно, все в обществе, элементы и
законы, подобно — не говорим, разумеется, тождественно — тому,
что мы находим в теле отдельного человека».[39]
Самую умеренную позицию среди представителей этой школы занимал
французский социолог Альфреда Фулье (1838— 1912). Вот что читаем мы в
его работе «Современная социальная наука» (1880; русск. перевод: М., 1895)
: «Выше мы видели спор, поднимающийся по поводу этого основного вопроса:
есть ли общество организм? Одни указывают на сходство, другие — на
различия; первые отвечают на вопрос полным утверждением, вторые —
абсолютным отрицанием. Но есть, кажется, средство примирить обе стороны:
это принять в соображение, что сходства оправдывают, как мы уже указали,
название организмов, даваемое обществам, а различия оправдывают
установление особого класса организмов, составляющих новую группу в
естественной истории».[40]
Кроме указанных выше лиц, к данной школе принадлежали немецкий экономист
Альфред Эберхард Шеффле (1831 —1903), написавшего четырехтомный труд
«Строение и жизнь социальных тел» (1875— 1878), и французский ученый
Виктор Альфред Эспипас (1844— 1922) с его известной в то время книгой
«Общества животных» (1875; русск перевод: Социальная жизнь животных. М.,
1882.)
Школа эта получила название органической. Но термин «органическое
направление» иногда употребляется для обозначения всего течения, сторонники
которого рассматривают общество как единое целое образование. И если
органическая школа в первом смысле очень скоро потеряла популярность, то
органическое направление в конце концов восторжествовало в общественной
науке.
В России термин «социальный организм» широко использовал социолог,
историософ и правовед Вениамин Михайлович Хвостов (1868 — 1920). Он
разрабатывал это понятие как в статье «Социальный организм» (Хвостов В.М.
Нравственная личность и общество. М. 1911), так и в работе «Теория
исторического процесса. Очерки по философии и методологии истории» (М.,
1914). «Принимая во внимание, — писал он, — что человеческое
общество ведет свою особую жизнь, подлежащую действию особых законов, и что
в этой деятельности оно создает продукты, создание которых непосильно
отдельным индивидам, мы и делаем вывод, что общество есть не простая сумма
индивидов, но особое целое, а так как это живое целое живет и развивается,
то мы называем его органическим целым».[41]
Одновременно В.М. Хвостов предостерегает против уподобления общества
биологическому организму. «Для пас, — продолжает он, — общество
есть организм только в том смысле, что оно имеет особую жизнь, не
исчерпывающуюся жизнью отдельных его членов и управляемую своими законами,
законами социального развития. Но этот организм совершенно иного порядка,
чем организм биологический».[42]
Термин «социальный организм» использовали в основном социологи, но не
историки. И поэтому говоря о социальном организме, первые имели в виду не
специальное отдельное конкретное общество, а прежде всего общество вообще и
только тем самым конкретные отдельные общества. Но и историки, когда они
пользовались словом «организм» в применении к обществу, тоже подразумевали
под ним не только отдельное общество. Так, известный русский историк Иван
Васильевич Лучицкий (1845 — 1918) во вступительной лекции к курсу
новой истории говорил: «Дело в том, что общество, будь то все человечество
в целом, или отдельная нация, есть организм, организм особого рода».[43]
Но в последующем некоторые ученые стали использовать словосочетание
«социальный организм» для обозначения именно отдельного общества. Это можно
видеть, например, в существенно переработанной и изданной в 1937 г. первой
части первого тома труда известного русского историка, социального философа
и политического деятеля Павла Николаевича Милюкова (1859—1943)
«Очерки по истории русской культуры» (послед. изд.: Т. 1—3. М., 1993
— 1995). Но и для него категория отдельного общества выступает как
понятие не исторической науки, а социологии. Понятие отдельного общества и
связанный с ним взгляд на человечество как на совокупность множества
отдельных обществ он противопоставляет «идее всемирной истории». «Научная
социология, — писал он, — отодвигает на второй план точку
зрения всемирной истории. Она признает естественной единицей научного
наблюдения отдельный социальный (-национальный) организм. Научная
социология не признает отдельные национальные организмы неподвижными
«типами». Она изучает эволюцию каждого отдельного организма и находит в нем
черты сходства с эволюцией других организмов».[44]
Но хотя многие и западные, и русские ученые часто использовали термин
«социальный организм», раскрыть характер связей, лежащих в основе общества,
они не могли: эти отношения явно не были ни духовными, ни биологическими.
Не останавливаясь здесь подробно на взглядах, которые существовали и
существуют по вопросу об основе общества, ибо они подробно рассмотрены в
третьей части работы, отмечу лишь, что подлинный выход из положения
предложил марксизм, окончательно выявивший объективный, материальный
характер экономических отношений (2.4; 3.13).
Наличие в основе общества объективных, экономических отношений делает
его своеобразным материальным образованием. Это образование вполне может
быть названо организмом, но только не биологическим, а социальным, ибо оно
основано не на биологических связях, а на качественно отличных от них
объективных социальных отношениях. Термином «социальный организм» или
близкими к нему иногда пользовались в применении к обществу и
основоположники марксизма, и другие виднейшие представители этого
направления.[45]
В нашей стране после 1917 г. словосочетание «социальный организм»
перестало употребляться. Выступив в 1966 г. с обоснованием необходимости
введения понятия отдельного конкретного общества в качестве важнейшей
категории исторической науки, я предложил для обозначения этого понятия
данный старый термин.[46]После
этого словосочетание «социальный организм» получило распространение и вновь
стало использоваться специалистами в области разных общественных наук, но
далеко не всегда в предложенном мною смысле. Стали писать об этносоциальном
организме, социальном организме родства и т.п. Социальными организмами
стали называть самые различные общественные образования, включая
общественные классы и т.п. Таким образом, в научное обращение вошел термин
«социальный организм», но отнюдь не понятие отдельного конкретного
общества. Именно многообразие значений, которые стали вкладываться в
словосочетание «социальный организм» побудило меня отказаться от него и
предложить для обозначения отдельного конкретного общества новый термин
«социально-исторический (социоисторический) организм».
1.2.3. Первое значение слова «общество» —
социально-исторический (социоисторический) организм
Теперь, когда термин «социально-исторический (социоисторический)
организм» (сокращенно — «социор») введен, необходимо
детальнее ознакомиться с его значением. Социоисторический организм есть
отдельное конкретное общество, которое представляет собой относительно
самостоятельную единицу исторического развития. Каждый
социально-исторический организм локализован во времени и пространстве. Он
занимает определенную территорию. Он обязательно когда-то возник, а многие
родившиеся в свое время социоисторические организмы давно уже исчезли, ушли
с исторической сцены.
Понятие социоисторического организма необходимо для всех общественных
наук, но особенно оно важно для историологии. Именно социально-исторические
организмы являются главными, первичными субъектами истории и одновременно
основными объектами исторического исследования. Историки прежде всего пишут
историю Ассирии, Урарту, Византии, Японии, Англии, Франции, России и
т.п.
Каждый социально-исторический организм составляют люди, подчиненные
одной публичной власти. Границы социально-исторического организма есть
границы публичной власти. В применении к классовому обществу социорные
границы, как правило, совпадают с государственными границами.
Сам термин «государство» имеет два основных смысла. Одно значение
— определенный аппарат власти, аппарат принуждения. Другое, —
достаточно четко отграниченная населенная людьми территория, находящаяся
под властью одной определенной государственной машины. Именно такой смысл
вкладывают в это слово, когда называют число государств в Европе, Азии,
Африке, Америке, вообще в мире и т.п. Термин «государство» именно в этом
втором смысле широко используется в исторической и вообще обществоведческой
литературе для обозначения социально-исторических организмов классового
общества.
Однако государство во втором значении этого слова не всегда совпадает с
социоисторическим организмом. Когда в результате походов Александра
Македонского возникла грандиозная держава, простиравшаяся от вод Нила до
берегов Инда, она отнюдь не представляла собой единого
социально-исторического организма. Это был конгломерат социоисторических
организмов, объединенных лишь наличием общего властителя. Поэтому
совершенно не удивительно, что после смерти Александра его держава сразу же
распалась на несколько самостоятельных государств.
Чтобы объединенные под одной властью социально-исторические организмы
срослись и образовали один социор, нужно время, неодинаковое для организмов
разного типа. Иногда такое срастание вообще не происходит. Так, например,
Британская колониальная империя никогда не представляла собой единого
социоисторического организма. В определенной степени это было связано с
тем, что эта империя не была единым государством. Великобритания продолжала
сохраняться как особое государство со своим собственным особым гражданством
и после образования империи. Последняя представляла собой конгломерат
социоисторических организмов, один из которых был господствующим
(метрополия), а остальные подчиненными (колонии).
То, что колонии были особыми социально-историческими организмами, отнюдь
не означает, что они были особыми государствами. Особым государством в
составе Британской империи была лишь Великобритания. Точно так же обстояло
дело с Испанской, Португальской, Голландской, Французской колониальными
империями. В этом отношении все они отличались от Российской империи,
которая была единым государством и единым социоисторическим организмом.
Несмотря на определенные исключения, в классовом обществе в общем и
целом существовало соответствие между государствами и социоисторическими
организмами. Разделение одного государства на несколько самостоятельных
государств рано или поздно вело к образованию нескольких социоисторических
организмов. Например, на территории Германии после окончания второй мировой
войны возникло два самостоятельных государства — Германская
Демократическая Республика (ГДР) и Федеративная Республика Германия (ФРГ).
Соответственно образовалось и два социоисторических организма, которые при
этом принадлежали двум разным социально-экономическим типам.
Но если государственное, политическое объединение может произойти
быстро, то процесс срастания нескольких ранее самостоятельных
социоисторических организмов может затянуться надолго. В октябре 1990 г.
ГДР прекратила свое существование и вошла в состав ФРГ. Вновь возникло
единое германское государство. Но процесс срастания западногерманского и
восточногерманского социоров полностью не завершился и до сих пор. В
значительной степени он был замедлен их социально-экономической
разнотипностью.
На земле с момента появления людей всегда существовало множество
социально-исторических организмов. В большинстве случаев соседние социоры
были тесно связаны между собой. И это позволяет перейти ко второму значению
термина «общество».
1.2.4. Второе значение слова «общество» — система
социально-исторических организмов
Говоря об обществе, нередко имеют в виду не один социально-исторический
организм, а целую группу, целую пространственно ограниченную систему
социоисторических организмов (социорную систему). Говорят ведь не
только об английском, французском, польском обществах, но и об обществе
Западной Европы, обществе Ближнего Востока и т.п. И такие региональные
системы социоисторических организмов тоже являются объектами изучения
историков. Последние пишут труды не только по истории Египта, Венгрии,
Бельгии, но и по истории Западной Европы, Ближнего Востока, Юго-Восточной
Азии, Латинской Америки и т.п.
Границы классовых социально-исторических организмов являются более или
менее определенными, ибо совпадают с государственными. Иначе обстоит дело с
границами региональных систем социоисторических организмов. Разные историки
проводят их по-разному. Одни включают тот или иной социор в данную
региональную систему, другие, наоборот, исключают. И обычно это никак не
обосновывается. Далеко не одинаково, например, проводятся историками
границы Западной Европы.
Между социоисторическими организмами и их системами не существует
абсолютной, непроходимой грани. Система социоисторических организмов может
превратиться в единый социально-исторический организм, а последний может
распасться на множество самостоятельных социоров. Примеров тому —
масса.
В конце IV тысячелетия до н.э. в междуречье Тигра и Евфрата возникло
множество небольших шумерских городов-государств, каждый из которых был
вполне самостоятельным социально-историческим организмом. Эти
социоисторические организмы, среди которых особо выделялись Ур, Урук, Киш,
Лагаш, Умма, образовывали более или менее целостную систему. В конце III
тыс. до н.э. все Двуречье было объединено под властью Саргона. Возникло
единое государство — Аккадское царство, а вслед за ним единый
социально-исторический организм, охватывавший, по меньшей мере,
значительную часть Месопотамии.
В отличие от Двуречья в долине Нила классовое общество возникло в виде
крупного социоисторического организма — Раннего, а затем Древнего
(Старого) царства Египта. Этот возникший в конце IV тыс. до н.э. крупный
социально-исторический организм в XXIII в. до н.э. распался. Наступил
Первый переходный период. Номы, которые ранее были частями одного
социально-исторического организма, превратились в самостоятельные
социоры.
Таким образом, на территории Египта на месте крупного социоисторического
организма возникла система мелких социоисторических организмов. Между всеми
этими небольшими социорами сохранялись тесные отношения. Все египтяне
по-прежнему говорили на одном языке и имели общую культуру. Все это дает
основания для выделения такого рода системы социально-исторических
организмов в особый тип. Я буду называть такого рода совокупность социоров
гнездовой системой. К числу гнездовых систем социоисторических
организмов относится и описанная выше совокупность шумерских
городов-государств.
Первый переходный период длился в Египте до XXI в. до н.э., когда
гнездовая система социоров превратилась в новый единый
социально-исторический организм -Среднее царство. Во второй половине XVIII
в. до н.э. произошел новый распад общеегипетского социоисторического
организма. Второй переходный период длился до начала XVI в. до н.э., когда
в долине Нила возник третий по счету общеегипетский социально-исторический
организм — Новое царство. В середине XI в. до н.э. и оно
распалось.
Такого рода явления характерны не только для Древнего Востока. В
середине XIV в. н.э. Северо-Восточная Русь и Северо-Западная Русь вместе
взятые представляли собой гнездовую систему социально-исторических
организмов. В нее входили Великое княжество Московское, Великое княжество
Тверское, Великое княжество Нижегородско-Суздальское, Великое княжество
Рязанское, Новгородская и Псковская земли. К концу XV— началу XVI вв.
все они были объединены под властью Москвы. Возникло единое государство и
соответственно единый социально-исторический организм, получивший в
дальнейшем название России.
Приверженцы «цивилизационного подхода» обычно никак не определяют
ключевое для них понятие цивилизации. Но, если присмотреться к тому, в
каком контексте оно ими употребляется, нетрудно заметить, что под
цивилизацией понимается либо -что реже — тот или иной
социально-исторический организм со всей присущей ему культурой («египетская
цивилизация», «китайская цивилизация»), либо — что гораздо чаще
— та или иная региональная система социоисторических организмов,
обладающая, по мнению людей, ее выделивших, общей культурой
(«шумерская цивилизация», «эллинская цивилизация», «античная цивилизация»,
«западная цивилизация» и т.п.). Один из классиков «цивилизационного
подхода» — А. Дж. Тойнби в своем основном труде «Постижение истории»
(русск. сокращ. перевод: Т. 1—7. М., 1991; Т. 8—10, 12. 2000)
прямо ставил знак равенства между понятием цивилизации и понятием общества.
В составленном им перечне цивилизаций значатся шумерское, древнекитайское,
хеттское, западное и еще семнадцать «обществ».
Соотношение общества во втором смысле — системы социоисторических
организмов — и общества в первом смысле — социоисторического
организма — есть соотношение целого и части. Вполне попятно, что
целостность системы социально-исторических организмов может быть весьма
различной. Неодинакова и степень самостоятельности историй составляющих ее
социоисторических организмов.
Выше уже шла речь о Британской и прочих колониальных империях, которые
представляли собой не единые социально-исторические организмы, а
совокупности социоисторических организмов, объединенных властью одного из
них, выступающего в роли метрополии. Господствующий социоисторический
организм был центром, ядром подобного рода объединения. Поэтому его можно
назвать — нуклесоциором (от лат. nucleus— ядро). А
само такого рода объединение представляло собой очень своеобразное
социальное образование, противоречиво сочетающее особенности системы
социоисторических организмов с чертами подлинного социоисторического
организма. Это промежуточное между социором и социорной системой социальное
объединение можно назвать ультрасоциором (от лат. ultra—
далее, более, сверх, за), или державой. Ультрасоциоры (державы)
существовали на протяжении чуть ли не всей истории классового общества.
Степень самостоятельности входящих в державу подчиненных
социоисторических организмов могла быть различной. В одних случаях они
могли сохранять свою собственную государственность. Такого рода подчиненные
социоисторические организмы можно было бы назвать вассальными
социорами, или инфрасоциорами (от лат. infra— под,
ниже). Такими были русские княжества в составе Золотой Орды.
В других случаях подчиненные социоры были полностью лишены своей
собственной государственности. Ими управляли представители господствующего
социоисторического организма метрополии. Это не столько социоры, сколько
гемисоциоры (от греч. геми — полу-). В целом в разных
державах, а иногда даже в одной и той же, можно было наблюдать все степени
зависимости от метрополии, начиная от полной и кончая чисто
номинальной.
Держава могла представлять собой один единый территориальный блок и в
этом смысле являться региональной системой. Но это не было обязательным.
Британские владения были разбросаны по всему земному шару, что не
препятствовало существованию державы.
Территориальное единство не было обязательным условием существования и
обычных систем социоисторических организмов. Не все они были региональными
в точном смысле этого слова. В античную систему входили, например, и
греческие города-государства, разбросанные по берегам Черного моря.
Несколько региональных систем социоисторических организмов могли в свою
очередь образовывать социорную систему более высокого порядка (социорную
сверхсистему). Не исключено существование и еще более широких объединений.
И каждая из социорных систем любого иерархического уровня тоже была
субъектом исторического процесса.
Предельной системой при этом была бы, конечно, такая, которая бы
включала в себя все социально-исторические организмы без исключения. Такая
система существовала не всегда, но совокупность всех не только
существующих, но и существовавших социоисторических организмов тоже всегда
именовалась обществом. Это еще одно, третье по счету, значение слова
«общество».
1.2.5. Третье значение слова «общество» —
человеческое общество в целом
Третье значение термина «общество» — все существовавшие и
существующие социально-исторические организмы вместе взятые. Для передачи
данного смысла этого слова обычно употребляется словосочетание
«человеческое общество в целом.», а иногда и слово «человечество».
Но последнее имеет и несколько других значений. Под «человечеством» могут
понимать всю совокупность людей без учета их принадлежности к тем или
социорам, а иногда и просто биологический вид или род.
Человеческое общество в целом тоже является объектом изучения
исторической науки. Историки пишут работы, посвященные не только историям
отдельных социоисторических организмов и их систем, но и всемирной, или
мировой истории. По отношению к человеческому обществу в целом отдельные
социоисторические организмы и их системы выступают как его части.
1.2.6. Четвертое значение слова «общество» —
общество вообще
Четвертое значение термина «общество» — общество вообще,
безотносительно к каким-либо конкретным формам его существования. Общество
в таком смысле данного слова не является и не может являться объектом
исторического исследования, ибо оно как таковое, как самостоятельное
явление не существует. Это отнюдь не значит, что общество вообще совсем не
имеет бытия. Оно, безусловно, существует в исторической реальности, но
существует не самостоятельно, не само по себе, а лишь как то объективное
общее, что присуще всем без исключения социально-историческим
организмам.
Отношение социоисторического организма и общества вообще есть отношение
отдельного и общего. И как всякое общее, общество вообще реально
существует, но не само по себе, а только в отдельном и через отдельное.
Этим отдельным, в котором существует общество вообще, являются
социально-исторические организмы. Понятие «общество вообще» не является
произвольной мыслительной конструкцией. Оно имеет объективное содержание,
ибо фиксирует объективное общее, присущее всем социо-историческим
организмам без исключения.
1.2.7. Пятое значение слова «общество» — общество
вообще определенного типа (тип общества, или особенное общество)
Социоисторических организмов существовало и существует огромное
количество. Разобраться в этом множестве невозможно без классификации
социоисторических организмов, без их подразделения на классы, типы.
Создавались и создаются самые различные типологии социоисторических
организмов. И для обозначения конкретного типа общества, или, что
то же самое, общества вообще определенного типа также применяется
слово «общество».
Когда под обществом понимается общество вообще определенного типа, то к
слову «общество» добавляют прилагательное, обозначающее его тип. Примерами
могут послужить словосочетания: «первобытное общество», «феодальное
общество», «капиталистическое общество», «традиционное общество»,
«индустриальное общество», «постиндустриальное общество» и т.п. Каждое из
таких словосочетаний обозначает тип общества, выделенный по тому или иному
признаку или по совокупности тех или иных признаков.
Если социально-исторический организм есть отдельное, то общество вообще
определенного типа безусловно есть общее, но такое, которое представляет
собой разновидность более широкого общего, а именно общества вообще. Иначе
говоря, общество вообще определенного типа есть не что иное, как вид, тип
общества, есть особенное общество. Конкретный социально-исторический
организм, общество вообще определенного типа и общество вообще соотносятся
как отдельное, особенное и всеобщее.
Общество вообще определенного типа как таковое, т.е. как особое
самостоятельное явление, не существует. На этом основании некоторые
исследователи утверждают, что феодальное общество вообще, капиталистическое
общество вообще и т. п. представляют собой чистые мыслительные конструкции,
что они существуют только в сознании ученых, но не на грешной земле.[47]
Бесспорно, конечно, что, например, понятие «феодальное общество», как и
любые другие понятия, включая не только научные, но и обыденные («кошка»,
«стол», «дом» и т.п.), имеет бытие только в сознании. Но это понятие
фиксирует то фундаментально общее, что присуще всем феодальным
социоисторическим организмам. И это общее существует не только в мыслях
исследователя, но и вне его сознания. Но если в исторической реальности оно
существует в социально-исторических организмах данного типа как их
существенное тождество, как их глубинная сущность, то в сознании историка
это общее выступает в «чистом» виде, в форме «чистого», идеального
феодального социоисторического организма.
Конечно, этот идеальный феодальный социор является мыслительной
конструкцией, но такой, в которой находит свое выражение фундаментальное
общее, присущее всем реальным феодальным социоисторическим организмам. Это
фундаментальное общее между всеми феодальными социально-историческими
организмами столь же не зависит от сознания исследователя, как не зависят
от его сознания отдельные феодальные социоры, в которых оно
проявляется.
Создание понятия «феодальное общество» представляло собой важный шаг по
пути выявления реального общего между всеми социально-историческими
организмами данного типа, по пути познания их реальной, объективной
сущности. Все сказанное о понятии «феодальное обществе» в той или иной
степени относится и к другим подобного же рода понятиям.
Бывает так, что все социально-исторические организмы определенного типа
образуют одну и только одну региональную систему. В таком случае
обозначение определенного типа общества может совпадать с названием данной
системы социоров. Например, под античным обществом понимают одновременно и
(1) систему античных социально-исторических организмов, сложившуюся в
Средиземноморье в I тыс. до н.э., и (2) общество античного типа вообще.
1.2.8. Понятие социоисторического организма —
одна из самых важных категорий наук об обществе и его истории
Как следует из всего сказанного, первичные субъекты исторического
процесса -это социоисторические организмы, вторичные — их системы,
третичный — человеческое общество в целом, т.е. все существовавшие и
существующие социально-исторические организмы вместе взятые. Таким образом,
понятие социоисторического организма является исходной и одновременно самой
важной категорией исторической и вообще всех общественных наук.
Но, к сожалению, оно пока не вошло в понятийный аппарат ни одной
философско-исторической концепции. В частности оно изначально отсутствовало
в категориальном аппарате исторического материализма.
Правда, в последние десятилетия XX в. некоторые западные марксисты и
близкие к марксизму ученые попытались его ввести в научный обиход. Начало
этому положили Луи Пьер Альтюссер (1918—1990) и Этьен Балибар в книге
«Читая Ка питал» (1964; англ. перевод: 1970; 1977). За ними последовали
Эмманюэль Террей в работах «Морган и современная антропология» и
«Исторический материализм и сегментарные, линиджные общества», объединенных
в книгу под названием «Марксизм и «примитивные» общества» (1969; англ.
перевод: 1972), Самир Амин в монографиях «Накопление в мировом масштабе.
Критика теории недоразвитости» (1970; англ. перевод: 1974) и «Неравное
развитие. Очерк социальных формаций периферийного капитализма» (1973; англ.
перевод: 1976), Хамза Алави в работе «Структура периферийного капитализма»
(1982) и др.
Но почему-то для обозначения отдельного конкретного общества они стали
использовать термины «социальная формация» или даже
«социально-экономическая формация», которые в марксистской науке всегда
применялись в совершенно ином смысле. В историческом материализме
общественно-экономической формацией всегда было принято называть тип
общества, выделенный по признаку его социально-экономической структуры.
1.2.9. Открытие двух основных видов социоисторических
организмов (Б. Нибур, Г. Мейн, Л. Морган)
Именно потому, что понятие социоисторического организма оказывается
одной из самых важных категорий исторической и других общественных наук,
существует настоятельная необходимость в его дальнейшем анализе.
Социально-исторические организмы могут быть подразделены на типы по
разным признакам, носящим содержательный характер: по
социально-экономическому строю (рабовладельческие, феодальные и т.п.
общества), доминирующей сфере экономики (аграрные, индустриальные и
постиндустриальные общества) форме правления (монархии и республики),
политическому режиму (автократические и демократические общества),
господствующей конфессии (христианские, исламские, языческие страны) и
т.п.
Но, кроме деления на подобного рода типы, существует подразделение
социоисторических организмов на два основных вида по признаку, относящемуся
к их форме, а именно, — по способу их внутренней организации. То
обстоятельство, что общества могут быть организованы по-разному, было
подмечено еще в XIX в.
Одним из первых обратил на это внимание немецкий исследователь
античности Бартольд Георг Нибур (1776 — 1831). Ему принадлежит
заслуга в постановке вопроса о природе такого института, каким является
род. В трехтомной «Римской истории» (1811 — 1832) он нарисовал
картину смены общества, основанного на родовом принципе, обществом с
государственной организацией, базирующемся на территориальном делении. И
римляне, по Нибуру, не исключение. Родовое устройство общества сменилось
территориальным и у древних греков.
Английский юрист и историк права Генри Джеймс Самнер Мейн (Мэн)
(1822-1888) в работах «Древнее право: Его связь с древней историей общества
и его отношение к современным идеям» (1861; русск. перевод: СПб., 1873) и
«Лекции по ранней истории институтов» (1875; русск. перевод: Древнейшая
история учреждений. Лекции. СПб., 1876) говорил уже не о тех или иных
конкретных обществах, а об обществах вообще. Он проводил различие между
обществами, основой которых является родство, и обществами, в основе
которых лежит земля, территория.
Эта идея была в дальнейшем разработана великим американским этнологом
Льюисом Генри Морганом (1818 —1881) в его труде «Древнее общество,
или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство
к цивилизации» (1877; русск. перевод: Л., 1933; 1934). Последний достаточно
четко выделил два типа, или, как он выражался, два «плана» общества,
которые совершенно различны по своим основаниям.
«Первый по времени, — писал он, — основан на личности и
чисто личных отношениях и может быть назван обществом (societas). Второй
план основывается на территории и частной собственности и может быть назван
государством (civitas). Политическое общество организовано на
территориальных началах, и его отношение к личности и собственности
определяется территориальными отношениями. В древнем обществе этот
территориальный план был неизвестен. Появление его составляет пограничную
линию между древним и современным обществом».[48] Л.Г. Морган связывал первый тип общества с
первобытностью, второй — с цивилизованным, или классовым,
обществом.
Утверждение, что социоисторические организмы только второго из двух
выделенных типов базируются на территории, вызывал и вызывает возражения.
Первобытные общины, долгое время являвшиеся единственными
социально-историческими организмами, бесспорно, всегда были связаны с
определенной территорией. В эпоху перехода от первобытного общества к
классовому, т.е. в предклассовом обществе, возникли более сложные
социоисторические организмы, состоявшие из нескольких общин. Одну из их
разновидностей принято именовать племенем. Классическим примером последнего
являются описанные Л.Г. Морганом племена ирокезов: сенека, каюга, онондага,
могауки, онейда. Каждое из подобного рода племен тоже имело свою
территорию. Понятия общинной и племенной территории повсеместно
употребляются в этиологической и исторической литературе.
Бесспорно, что все конкретные отдельные общества были связаны с той или
иной территорией. И социально-исторические организмы названных двух типов
различались вовсе не наличием или отсутствием у них территории, а
принципами, лежавшими в основе их организации, что предопределяло разное их
отношение к территории.
1.2.10. Проблема границ социально-исторических
организмов
Общество всегда состоит из людей. Но, как уже указывалось, оно никогда
не является простой их совокупностью. Люди образуют общество постольку,
поскольку они включены в определенную систему отношений, которые принято
именовать общественными. Поэтому общество прежде всего есть
определенная система общественных отношений, в которой живут
люди.
Каждый социально-исторический организм есть отдельное конкретное
общество, т.е. определенным образом ограниченная система отношений,
существующая рядом с другими такими же ограниченными системами. Вполне
понятно, что оно включает в себя ограниченное число людей, которые живут
опять-таки на ограниченной территории. Самой важной является проблема
отграничения людей, составляющих один социоисторический организм, от людей,
входящих в состав других, т.е. проблема социорной границы. Как уже
указывалось, эта граница всегда есть граница публичной власти. Члены одного
социора находятся под главенством одной власти, члены другого — под
эгидой другой.
Возможны два основных способа проведения границы между
социально-историческими организмами.
1.2.11. Геосоциальные организмы (геосоциоры)
Начнем с социоисторических организмов второго, более позднего вида, ибо
они более понятны современному человеку, живущему в социорах именно
подобного рода. Граница такого социально-исторического организма —
это граница, отделяющая территорию, которую он занимает, от территорий, на
которых расположены соседние социоры. Данная граница в большинстве случаев
является одновременно и государственной. Границы государства, как известно,
обычно более или менее четко маркируются. Метками являются природные
объекты (реки, холмы и т.п.) или искусственно созданные для этой цели
предметы (пограничные столбы и т.п.). Все люди, проживающие на территории
данного государства, входят — если оно не представляет собой державу
— в состав данного социально-исторического организма.
Территориальными являются не только внешние границы такого
социоисторического организма, но и границы между частями; на которые он
делится. Все эти части занимают определенные места в пространстве, являются
территориальными единицами. Пространственным является и порядок
расположения этих подразделений. Короче говоря, социоисторические организмы
такого типа пространственно организованы, имеют фиксированную
территориальную структуру, обычно носящую иерархический характер. Так,
например, Российская империя подразделялась на губернии, те — на
уезды, а последние — на волости.
Неотделимость социоисторического организма такого вида от территории,
которую он занимает, находит свое совершенно отчетливое выражение
в том, что его название может быть только территориальным:
Франция, Болгария, Турция и т.п. Такого рода социоисторические организмы я
буду в последующем называть геосоциальными организмами
(геосоциорами). Как уже указывалось, геосоциальные организмы в
исторической и вообще обществоведческой литературе чаще всего именуются
государствами. Другое слово, используемое для обозначения геосоциора,
— «страна».
1.2.12. Значение слова «страна»
Слово «страна» используется для обозначения любого из ныне существующих
геосоциальных организмов. Странами называют не только США, Португалию,
Италию, но и Люксембург, Кувейт, Лесото, Белиз и даже Андорру. Сложнее
обстоит дело с применением этого термина по отношению к прошлому.
Как уже отмечалось, в определенные периоды истории Древнего Египта
области, на которые он подразделялся, а именно номы, были вполне
самостоятельными социо-историческими организмами. Однако историки никогда
не называют их странами. Страной они называют только весь Египет в целом,
даже применительно к тем периодам, когда он был не единым социоисторическим
организмом, а системой геосоциальных организмов.
Никто из историков не называет страной ни Великое княжество Московское,
ни Великое княжество Рязанское даже применительно к XIV в., когда они были
самостоятельными геосоциальными организмами. А для обозначения Северной
(Северо-Восточная + Северо-Западная) Руси в целом слово «страна» нередко
применяется. Та ким образом, слово «страна» обычно не применяется для
обозначения геосоциальных организмов, входящих в состав той или иной
гнездовой их системы. Но сами эти системы в целом нередко именуются
странами.
В целом же в использовании слова «страна» применительно к прошлому носит
во многом условный характер. Ведь оно никогда не подвергалось историками
теоретическому анализу. В употреблении этого слова огромную роль играет
традиция. Если в XIX и XX веках на той или иной территории существовал один
геосоциальных организм, то ее называют страной и в применении к тем эпохам,
когда это пространство была раздроблено между множеством самостоятельных
социально-исторических организмов. Поэтому слово «страна» не может
считаться точным научным термином, что, конечно, не исключает его
использования. В дальнейшем изложении под страной я буду понимать только
геосоциальный организм.
1.2.13. Геосоциальный организм и его
население
Когда мы сталкиваемся с геосоциальным организмом, то особенно бросается
в глаза уже отмеченный выше факт, что хотя общество всегда состоит из
людей, оно никогда не представляет собой простой их совокупности. Общество
прежде всего — особое объективное образование, определенная система
отношений. Когда речь идет о геосоциальном организме, то он есть такая
система общественных отношений, которая намертво спаяна с определенным
участком земной территории и в этом смысле представляет собой определенную
территориальную единицу. Ни сам геосоциальный организм в целом, ни
составные его части в принципе не способны передвигаться с места на место.
Но люди, входящие в состав геосоциора, вполне понятно, могут свободно
перемещаться по всей его территории, а также покидать его пределы.
Результатом является определенное противостояние геосоциального
организма как такового, с одной стороны, и людей, входящих в его состав, с
другой. В этом противопоставлении геосоциальный организм выступает только
как пространственно организованная система общественных отношений, а люди,
входящие в его состав, лишь как простая совокупность индивидов, проживающих
на его территории, т.е. как его население.
Конечно, нет и не может быть страны без населения, но тем не менее
страна и ее население всегда представляют собой два разных явления.
Совокупность людей, входящих в геосоциальный организм, всегда выступает как
нечто качественно отличное от него самого. Одно дело — сам
геосоциальный организм, страна, государство, другое - население
геосоциального организма, страны, государства.
1.2.14. Демосоциальные организмы
(демосоциоры)
Иначе, чем геосоциальные, были организованы социоисторические организмы
первого, более древнего вида. Хотя каждый из них всегда занимал
определенную территорию, однако границы этой территории не были его
собственными границами. Люди, входящие в его состав, были отграничены от
всех остальных иным способом. Каждый такой социоисторический организм
представлял собой своеобразный союз индивидов с четко фиксированным личным
членством.
Существовали правила, которые определяли принадлежность человека именно
к этому, а не иному союзу, именно к этому, а не иному социоисторическому
организму. Тот или иной человек становился членом этого союза обычно в силу
связи, существовавшей между ним и человеком, который к моменту его рождения
уже состоял в данном союзе.
Главным принципом членства в таком социоисторическом организме было
родство, причем не биологическое, а социальное.[49] Если этот
организм был невелик, то, по крайней мере, его ядро всегда состояло из
родственников. В число их можно было попасть не только в силу
происхождения, но и путем адопции (усыновления или удочерения). Другой
способ вхождения в такой социор — вступление в брак с его членом.
Когда социоисторический организм был невелик, существующие правила прямо
определяли принадлежность человека к нему. Крупные социоисторические
организмы были подразделены на части. Иногда существовала многоступенчатая
лестница такого рода подразделений. Число этих единиц и их взаимные
отношения также были в достаточной степени фиксированы. Существующие в
таком обществе правила определяли принадлежность человека к низшей
структурной единице, например, подразделению рода, тем самым к данному роду
и тем самым к племени, в состав которого входил этот род.
Единицы, на которые подразделялся такой крупный социоисторический
организм, могли быть локализованы. Однако пространственные отношения между
ними не составляли структуру социора, частями которого они являлись.
Социоисторический организм такого типа был организован по принципу
формального членства: членства отдельных людей и членства групп. В
результате он выступал просто как определенная организованная совокупность
людей.
Конечно, и в данном случае, как и в случае с любым обществом,
существовало определенное различие между социоисторическим организмом и его
человеческим составом. Оно выражалось хотя бы в том, что не всякое деление
этого состава обязательно было и делением общества. Не общество само по
себе, а лишь его людской состав подразделялся на детей и взрослых, на
мужчин и женщин.
Социоисторический организм, возникнув, мог существовать очень долго.
Особенно это относится к геосоциорам, возраст которых нередко исчислялся
многими веками. Но продолжительность жизни каждого члена общества весьма
ограничена. Поэтому неизбежна постоянная смена членов общества, постоянное
обновление его человеческого состава. Состав общества постоянно обновлялся,
но само оно сохранялось как таковое.
Но в отличие от геосоциального организма, в социоисторическом организме
рассматриваемого типа его человеческий состав не выступал как особое,
противостоящее ему явление, как его население. В применении к
социоисторическому организму данного типа можно говорить о его человеческом
составе, по нельзя — о его населении. Люди не
населяют такой социоисторический организм, они его
составляют.
Это отнюдь не означает, что к периоду доклассового общества термин
«население» вообще не применим. Говорить о населении в применении к этой
эпохе, разумеется, можно, но только о населении не тех или иных
социоисторический организмов, а тех или иных территорий, регионов и
т.п.
Если мы все же попытаемся использовать слово «население» в применении к
социально-историческому организму такого типа, то у нас получится что-то
совсем иное, чем тогда, когда речь идет о геосоциоре. Геосоциальный
организм имеет население, обладает населением. Социоисторический же
организм рассматриваемого типа сам представляет собой не что иное, как
особо организованное, особо структурированное «население», совпадает со
своим собственным «населением». Поэтому такого рода социально-исторические
организмы можно было бы назвать демосоциальными организмами
(демосоциорами). Если геосоциальный организм неотделим от территории,
которую занимает, то демосоциальный — от своего личного состава.
Следствием было совпадение названия такого организма с наименованием
совокупности людей, входивших в его состав, и каждого конкретного человека,
принадлежавшего к нему. В качестве примера можно привести название племен
ирокезов: сенека, каюга, могауки и др. Сенека — наименование ни в
коем случае не территории, а одновременно 1) социоисторического организма,
2) совокупности людей его составляющих и 3) каждого человека,
принадлежащего к нему.
Если неотделимость геосоциального организма от территории, которую он
занимает, обеспечивает относительную самостоятельность его человеческого
состава по отношению к нему самому, то неотделимость демосоциального
организма от его людского состава оборачивается большой степенью его
самостоятельности по отношению к территории, на которой он находится. Это
выражается прежде всего в том, что он может, сохраняя свою идентичность,
покинуть данный участок земли и переместиться на другой. В отличие от
геосоциальных организмов, намертво прикрепленных к территории,
демосоциальные организмы подвижны, мобильны.
Ближайшая аналогия демосоциальных организмов — воинские части.
Каждая из них представляет собой определенный четко зафиксированный
иерархически организованный круг людей. Полк состоит из батальонов,
батальоны — из рот, роты — из взводов, взводы — из
отделений. Когда человек зачисляется в одно из отделений, то тем самым он
входит в состав соответствующего взвода, соответствующей роты,
соответствующего батальона. Батальоны полка могут быть локализованы, но их
пространственное расположение не имеет прямого отношения к структуре части.
В силу такого рода внутренней организации полк может быть переброшен в
другое место, оставаясь при этом той же самой воинской частью.
1.2.15. Еще о различии между демосоциальными и
геосоциальными организмами
Различие между демосоциальными и геосоциальными организмами столь
велико, что одни и те же термины в применении к тем и другим имеют
различное значение.
Величина демосоциального организма определяется числом людей, входящих в
его состав. Чем больше людей насчитывается в его составе, тем он крупнее.
Размеры территории, которую он занимает, не имеют принципиального значения,
хотя, разумеется, более крупный организм, как правило, занимает и большую
территорию. Напротив, величина геосоциального организма всецело
определяется размерами территории, которую он занимает. Чем больше его
территория, тем он крупнее, независимо от численности его населения.
Увеличение демосоциального организма происходит путем возрастания числа
его членов. До поры до времени увеличивающийся демосоциор может
ограничиваться своей первоначальной территорией. Однако рано или поздно ему
становится на ней тесно, и он начинает занимать новые земли, вытесняя с них
другие демосоциоры. Но рост территории, занимаемой демосоциором, не есть
увеличение его самого. Территориальная экспансия того или иного демосоциора
совершенно не обязательно предполагает включение в его состав
демосоциальных организмов, ранее занимавших захваченную им территорию.
Увеличение размеров демосоциального организма может привести к распаду
его на два новых, которые в одних случаях остаются жить по соседству, а в
других — могут оказаться далеко друг от друга. Демосоциальные
организмы были способны не только разделяться, но и сливаться, части одного
могли переходить в состав другого и т.п.
В отличие от демосоциального организма увеличение геосоциального может
идти только путем расширения его территории. Вместе с новой территорией в
его состав входит и ее население. Таким образом, возрастание размеров того
или иного геосоциального организма происходит за счет соседних геосоциоров.
Эти последние или целиком входят в его состав, или от них отрываются
отдельные куски.
Разумеется, несколько геосоциальных организмов могут объединиться и
образовать один — более крупный. Единый геосоциальный организм может
разделиться на несколько самостоятельных. Но это происходит иначе, чем в
случае с демосоциальными организмами. Объединение геосоциальных организмов
предполагает соединений их территорий, распад геосоциора — раздел его
территории между вновь возникшими государствами.
С увеличением размеров геосоциального организма обычно увеличивается и
его население. Но само по себе возрастание числа людей, входящих в
геосоциальный организм, вовсе не означает увеличение его размеров. Если не
растет территория геосоциального, организма, то его размеры не
увеличиваются, как бы ни росло при этом его население. Увеличение
геосоциального организма и рост его населения — разные вещи.
Значение терминов «миграция», «переселение» в применении к
демосоциальным организмам существенно отличается от смысла этих же
терминов, когда они используются по отношению к геосоциальным
организмам.
В первом случае речь идет прежде всего о перемещении с одной территории
на другую самих социоисторических организмов или их союзов и сверхсоюзов.
Именно такой характер носило «Великое переселение пародов», которое
погубило Западную Римскую империю. Это, конечно, не означает, что люди,
живущие в первобытном обществе, могут передвигаться только в составе
социально-исторических организмов. Отдельные люди и их группы вполне могли
переходить из состава одного демосоциора в состав другого. Но это было
явлением второстепенным. А когда выделившаяся из состава того или иного
демосоциора группа людей не присоединялась к другому организму, а начинала
вести самостоятельное существование, она сама становилась новым
демосоциальным организмом.
Во втором случае — речь идет о перемещениях либо отдельных людей
или их групп по территории геосоциального организма, либо об их выселении
за его пределы. При этом движутся, перемещаются люди, а не
социоисторические организмы. Особым случаем является выселение за пределы
одного социально-исторического организма большой группы людей, которые на
новом месте образуют новый геосоциор, относящийся к тому же типу. Примером
может послужить древнегреческая колонизация, в результате которой греческие
полисы возникли и на берегах Черного моря. Сходным образом возникли
британские колонии на восточном побережье Северной Америки, которые в
последующем развитии дали начало США. Все это может быть отнесено к Канаде,
Австралии, Новой Зеландии.
