2.8.1. Вводные замечания
Как мы уже видели, в конце XIX и в исторической, и в этнологической, и в
социологической науках унитарно-стадиальные концепции или отступили на
задний план, или были полностью вытеснены. На смену им пришел либо чистый
эмпиризм, отказ от каких бы то ни было теоретических построений и вообще
сколько-нибудь широких обобщений, что нашло свое выражение в трудах
представителей уже знакомой нам баденской школы неокантианцев (В.
Виндельбанд и Г. Риккерт), либо плюрально-циклический подход к истории. И
так обстояло дело на протяжении почти всей первой половины XX в. Но начиная
с 40-х годов положение начало меняться. Унитарно-стадиальный подход к
истории стал возрождаться и распространяться, захватывая все новые и новые
области общественных наук.
Во многом все это было связано с началом и последующим развертыванием
той революции в развитии производительных сил человеческого общества,
которая получила название научно-технической (НТР). Этот переворот привлек
внимание к развитию производства в целом. И тогда стало совершенно ясным,
что эта революция не является первой. Ей предшествовало еще два крупнейших
перелома в развитии производительных человеческого общества.
Первый из них — переход от собирательства и охоты к земледелию и
скотоводства, от присваивающего хозяйства к производящему. Этот переход был
впервые охарактеризован как революция в труде крупнейшего английского
археолога Вира Гордона Чайльда (1892 — 1957) «Человек создает себя»
(1936). Писал он об этом и в других своих работах: «У истоков европейской
цивилизации» (5thedn., 1950; русск. перевод: М., 1952),
«Древнейший Восток в свете новых раскопок» (4thedn., 1952;
русск. перевод: М., 1956), «Прогресс и археология» (1945: русск. перевод:
М., 1949) и др. Но идея этой, неолитический, как называл ее В.Г. Чайльд,
революции получила широкое распространение лишь после второй мировой войны.
В последующем за этим переворотом закрепилось название аграрной, или
агрикультурной, революции. Термин «агрикультурная революция»
использовал и В.Г. Чайльд, но для обозначения перехода не к земледелию
вообще, а к плужному, полевому земледелию (лат. слово «ager» буквально
означает «поле»).[165]
Вторым переворотом был переход от ручного производства к машинному,
который именуют промышленной (индустриальной) революцией. Данный
термин, по-видимому, впервые был употреблен в работе французского
экономиста Адольфа Бланки «История политической экономии от древности до
наших дней» (1837).[166]Его постоянно использовали основоположники марксизма. Впервые в
их работах он встречается в статье Ф. Энгельса «Положение Англии.
Восемнадцатый век» (1844). В первом томе «Капитала» (1867) К. Марксом был
дан глубокий анализ сущности промышленной революции. Наряду с ними этим
понятием широко пользовались и другие обществоведы. Поэтому вряд ли можно
согласиться с Ф. Броделем, когда он утверждает, что этот термин стал
классическим лишь после публикации прочитанных в 1880—1881 гг.
английским историком и экономистом Арнольдом Тойнби (1852—1883)
«Лекций о промышленной революции» (1886).
Одним из первых, если не первым, к выводу о том, что после Второй
мировой войны в мире начался новый грандиозный переворот в развитии
производительных сил, пришел крупный английский физик и одновременно
известный общественный деятель Джон Десмонд Бернал (1901 — 1971). В
написанной им совместно с философом Морисом Корнфортом (1909—1980) и
опубликованной в 1949 г. книге «Наука для мира и социализма» (русск.
перевод его частей работы: Дж. Д. Бернал. Наука и общество. М., 1953)
ученый называет этот переворот второй промышленной революцией. В следующем
труде «Мир без войны» (1958; русск. перевод: М., 1960) Дж.Д. Бернал наряду
с этим термином применяет словосочетания «новая революция», «научная и
техническая революция», «научно-промышленная революция» и, наконец,
«научно-техническая революция». Последний термин и стал общепринятым.
Выявление названных трех переворотов неопровержимо свидетельствовало о том,
что, по крайней мере, в сфере производства, имело и имеет место
прогрессивное развитие.
Другим фактором, который способствовал возрождению в западной науке
эволюционных идей, было выдвижение после второй мировой войны в число
первоочередных задач общественных наук проблемы будущего стран,
составлявших так называемый «третий мир». Было совершенно ясно, что эти
страны значительно отставали от развитых стран, социально-исторических
организмов, составлявших «первый мир», что им нужно преодолеть это
отставание, а для этого они должны развиваться. Возникла необходимость
детальной разработки понятия развития, причем развития поступательного,
восходящего, т.е. прогресса.
Вместе с возрождением унитарно-стадиальных концепций снова пробудился
интерес к идее общественного прогресса. Появилось множество работ,
посвященных истории этой идеи. Достаточно назвать только книги: Джон Бейли
«Вера в прогресс» (1950); Моррис Гинсберг «Идея прогресса» (1953); А.
Саломон «Тирания прогресса» (1955); Карл Беккер «Прогресс и власть» (1965);
Чарльз ван Дорен «Идея прогресса» (1967); Сидни Поллард «Идея прогресса.
История и общество» (1968); Роберт Нисбет «История идеи прогресса»
(1980).
2.8.2. Возрождение эволюционизма в этнологии
Раньше всего идея поступательного развития возродилась в этнологии. Это
произошло в 40—60-е годы XX в. Некоторые исследователи все это
направление в целом именуют неоэволюционизмом. Другие применяют последний
термин для обозначения лишь некоторых течений внутри этого нового
эволюционизма.
Огромную роль в деле возрождения эволюционистских идей сыграл уже
упоминавшийся выше американский этнолог и культуролог Лесли Олвин Уайт
(1900-1975). Важнейший его труд носит название «Эволюция культуры» (1959).
В созданной им схеме исторического развития в качестве первой стадии
выступает племенное (tribal) общество, базирующееся на собирательстве и
охоте. Агрикультурная революция имела своим следствие превращение этого
общества в цивилизованное (civilsociety). Средства производства перешли в
частную собственность. Выделился правящий класс. Возникли города, а затем и
империи. Первые великие культуры возникли на Ближнем Востоке. Затем
наступил черед вначале Греции, а затем Рима. Античный мир рухнул под
напором варваров. Но крушение империй еще не означало полной потери
культуры. В недрах западноевропейского феодального общества зародились
города, а вместе с ними гильдии, промышленность, купцы, банкиры. Была
изобретена паровая машина и человечество вступило в век пара. Произошла
топливная (fuel) революция. Возникли капитализм и демократия.
Другим видным представителем этого направления был американский этнолог
Джулиан Хейнс Стьюард (1902 — 1972), выступивший с книгой «Теория
культурных изменений. Методология многолинейной эволюции» (1955). Правда,
он говорил о наличии в развитии не одной, а нескольких линий, что однако не
помешало ему выделить такие последовательно сменившиеся формы общества, как
примитивное, агрикультурное и индустриальное.
Элман Роджерс Сервис (1915 — 1996), среди трудов которого
выделяются «Примитивная социальная организация. Эволюционная перспектива»
(1962) и «Возникновение государства и цивилизации. Процесс культурной
эволюции» (1975), в качестве основных стадий развития называет примитивные
и цивилизованные общества. В свою очередь в первой из названных работ в
эволюции примитивного общества он выделил этапы: 1) бродячих групп (bands),
2) племен (tribes) и 3) вождеств (chiefdoms). В более позднем труде он
выделяет эгалитарные примитивные общества, затем вождества, которые он
характеризует как промежуточную форму и, наконец, примитивные государства.
В той же работе среди цивилизованных обществ он выделяет архаичные
цивилизации, которые довольно подробно описывает, и современные (modern)
цивилизованные общества, о которых он не говорит ничего.
Мортон Герберт Фрид в работой «Эволюция политического общества» (1967)
говорит о таких стадия развития, как 1) простые эгалитарные общества, 2)
ранжированные общества, 3) стратифицированные общества и 4) государства,
которые он подразделяет на 4.1) первичные и 4.2) вторичные.
Новые эволюционисты в этнологии распространяли идею поступательного
развития на все человеческое общество. Но практически почти все они
занимались в основном обществом лишь первобытным и предклассовым.
Цивилизованному обществу они уделяли мало внимания, а современного общества
по сути дела почти совсем не касались. Этот недостаток концепций эволюции,
созданных этнологами, попытались преодолеть специалисты в другой области
— социологии.
2.8.3. Эволюционизм в социологии
Идея прогресса в 50 —60 годы проникает и в западную социологию.
Это явление получило название неоэволюционистского возрождения.[167]
Некоторые из социологов берут за основу уже знакомые нам трехчленную
(охотничье-собирательская, скотоводческая, земледельческая стадии) и
четырехчленную (те же три стадии плюс торгово-промышленная) схемы, внося в
них определенные поправки, связанные с развитием знания в этой области.
Для этнологов, археологов, историков первобытности всегда существовала
одна лишь трехчленная схема. И на определенном этапе она стала подвергаться
серьезной критике. В 1896 г. вышел капитальный труд немецкого географа и
зоолога Эдуарда Хана (1856—1928) «Домашние животные и их отношение к
хозяйству человека», в котором был выдвинут ряд новых положений. Автор
пришел к выводу, что первой стадией в развитии человеческого хозяйства была
собирательская, за которой последовало охотничья. И хотя эта идея была
подхвачена и получила довольно широкое распространение, она оказалась
ошибочной. В свете новых данных науки совершенно ясно, что человек с самого
начала был не только собирателем, но и охотником. Иначе обстоит дело с
выводом Э. Хана о том, что на смену собирательству и охоте пришло не
скотоводство (пастушество), а земледелие. Он получил полное
подтверждение.
К настоящему времени наукой достаточно твердо установлено, что особой
скотоводческой стадии в развитии хозяйственной деятельности человека не
существовало. На смену охоте и рыболовству чаще всего приходило комплексное
земледельческо-животноводческое хозяйство, а иногда и чисто
земледельческое. Чистое скотоводческое хозяйство выделилось гораздо позднее
из комплексного земледельческо-животноводческого.
Значительному уточнению подверглись взгляды на земледелие. Были
окончательно выделены две основные стадии в его развитии. Как указывал в
своей «Антропологии» (1881; русск. переводы: СПб., 1882; Пг., М., 1924 и
др.) Э. Тайлор, раннее земледелие характеризуется использованием вначале
копательной палки, а затем мотыги. Переход к следующей стадии связан с
появлением плуга, который тянут животные (волы или лошади). Л.Г. Морган в
«Древнем обществе» (1877) различал огородничество, или хортикультуру (от
лат. hortos— огород, вообще огороженное место) и полевое земледелие,
или полевую агрикультуру (fieldagriculture). Э. Хан говорил о мотыжном и
плужном (пашенном) земледелии.
Наиболее последовательно идея классификации социоисторических организмов
по формам хозяйства проведена в работе современного американского социолога
Герхарда Ленски «Власть и привилегии. Теория социальной стратификации»
(1966) и в его совместной с Джин Ленски книге «Человеческие общества:
Введение в макросоциологию» (1970; 1974; 1978). Г. Ленски и Дж. Ленски
особо подчеркивают, что они следовали сложившейся еще в XVIII в. традиции
классифицировать общества по технологии жизнеобеспечения
(subsistencetechnology).
Первая стадия в их схеме периодизации истории человечества —
общества охотников и собирателей. Из них возникают, с одной стороны,
простые хортикультурные (огороднические) общества, с другой
специализированные рыболовецкие общества. Последние представляют собой
боковую ветвь развития. Магистральная линия эволюции представлена простыми
огородническими обществами, которые затем трансформируются в продвинутые
хортикультурные общества. В обоих типах огороднических обществ земля
обрабатывается при помощи копательных палок и мотыг, но в первых
используются деревянные орудия, а во вторых — появляются орудия из
металла.
Из простых огороднических обществ возникают не только продвинутые
хортикультурные, но также и простые скотоводческие (пастушеские) общества,
которые в последующем с началом использования в качестве транспортного
средства лошадей и верблюдов превращаются в продвинутые пастушеские
общества. Скотоводческие общества, как и рыболовецкие, — боковая
линия развития.
На магистрали человеческой эволюции продвинутые хортикультурные общества
дают начало простым аграрным обществам, а эти последние — продвинутым
аграрным обществам. Во всех аграрных обществах используются плуги и
тягловый скот, но в простых -орудия изготовляются из меди и бронзы, а в
продвинутых — из железа. Параллельно с аграрными обществами могут
существовать отделившиеся от них морские (maritime) общества, главное
занятие в которых — заморская торговля. Но это — боковые линии
развития. Между морскими обществами разных эпох не существовало
преемственной связи. Они каждый раз возникали совершенно самостоятельно из
аграрных обществ.
Из продвинутых аграрных обществ возникают индустриальные общества. Хотя
начало современной технологической (т.е. промышленной) революции относится
к XVIII в., но лишь в XIX в. самая передовая страна — Британия
становится истинным индустриальным обществом. За ней последовали остальные
страны. Кроме названных выше десяти типов общества могут существовать
гибридные общества, которые основаны одновременно на двух или более
базисных способах жизнеобеспечения.
В целом авторы выделяют в развитии человечества четыре главные эры: 1)
охотничье-собирательскую (до 7000 г. до н.э.); 2) хортикультурную (от 7000
г. до 3000 г. до н.э.); 3) аграрную (от 3000 г. до н.э. до 1800 г. н.э.);
4) индустриальную (от 1800 г. до наших дней).
Довольно детальная периодизация истории человечества была разработана
демографом и социологом Отисом Д. Дунканом в работе «Социальная организация
и экосистема» (1964), на основе схемы, ранее предложенной этнографом
Уолтером Голдшмидтом (р. 1913) в книге «Путь человека: Пролог к пониманию
человеческого общества» (1959). В схеме О. Дункана семь типов обществ.
Первый самый ранний -1) бродячие группы (bands) охотников и собирателей. Их
сменяет 2) бродячие охотничье-собирательские племенные (tribal) общества,
за которыми следуют 3) оседлые охотничье-собирательские племенные общества.
Из них возникают 4) хортикультурные деревенские и племенные общества.
Следующая стадия — 5) агрикультурно-государственные общества,
включающие в себя крестьянские деревни и городские общины. Параллельно с
ними и возможно из них возникают 6) кочевые скотоводческие племенные
общества, представляющие боковую линию развития.
Агрикультурно-государственные общества дают начало индустриальным
государственным обществам, в которых доминирует город.
Демограф и социолог Джудит Матрас, принимая в книге «Народонаселение и
общества» (1973) эту схему, добавляет к ней новую и последнюю стадию
— метропольно-мегаполисные общества.
На исходе своей научной деятельности занялся разработкой идеи
поступательного общественного развития крупный американский социолог
Талькотт Парсонс (1902 — 1979). В работе «Общества: Эволюционные и
сравнительные перспективы» (1966) он выделяет в развитии человеческого
общества 1) примитивные общества, которые у него подразделены на 1.1)
простые примитивные, представленные аборигенами Австралии, и 1.2)
продвинутые примитивные, примером которых служат шиллуки Африки, 2)
промежуточные общества, которые подразделяются на 2.1) архаичные общества
(Древний Египет, Древняя Месопотамия) и 2.2) промежуточные империи (Китай,
Индия, исламские империи, Римская империя). Несколько особняком у него
стоят Древний Израиль и Древняя Греция.
Как пишет Т. Парсонс в следующей своей книге «Система современных
обществ» (1971; русск. перевод: М., 1998), «современный тип возник в
единственной эволюционной зоне — на Западе, который, по сути,
представляет собой часть Европы, ставшую наследницей западной половины
Римской империи к северу от Средиземного моря. Следовательно, общество
западного христианского мира послужило отправной точкой, из которой «взяло
начало» то, что мы называем «системой» современных обществ.[168]
Немецкий социолог и философ Юрген Хабермас в работе «К реконструкции
исторического материализма» (1976) выделяет в развитии человечества четыре
стадии: 1) неолитические общества, 2) ранние культуры, 3) развитые культуры
и 4) современные общества.
Известный английский философ, социолог и этнолог Эрнест Геллнер (1925
— 1995) в книге «Нации и национализм» (русск. перевод: М., 1991),
выделил в истории человечества три основные стадии: 1) доаграрную, когда
люди жили охотой и собирательством, 2) аграрную, и 3) индустриальную.
Характеризуя аграрные общества, он подчеркивает, что если не все из них, то
большинство было облачено в государственную форму. Таким образом, говоря об
аграрных обществах, он имеет в виду в основном лишь цивилизованные.[169]
2.8.4. Концепции индустриального общества
Если новые эволюционисты из числа этнологов, говоря о развитии
человеческого общества в целом, практически более или менее детально
рассматривали лишь первобытное и предклассовое общества и в какой-то
степени раннее классовое, то совершенно противоположным был подход
создателей концепций вначале индустриального, а затем постиндустриального
общества. Они тоже говорил об истории человечества в целом, но в центре
внимания создателей концепции индустриального общества было не столько
прошлое, сколько настоящее, в центре же внимания творцов концепции
постиндустриального — не столько даже настоящее, сколько будущее.
Первым концепцию индустриального общества выдвинул французский ученый
Жан Фурастье (1907—1990) в книге «Великая надежда XX века» (1949). В
истории человечества он выделил две основные стадии: период традиционного
общества (от неолита до 1750—1800 гг.) и период индустриального
общества (от 1750—1800 гг. до настоящего времени). Термин
«традиционное общество» был заимствован им у немецкого социолога М. Вебера,
термин «индустриальное общество» — у А. Сен-Симона.
Основное внимание Ж. Фурастье уделяет индустриальному обществу, которое,
по его мнению, кардинально отличается от традиционного. Индустриальное
общество, в отличие от традиционного, — динамично развивающееся,
прогрессирующее общество. Источник его развития — технический
прогресс. И этот прогресс меняет не только производство, но и все общество
в целом. Он обеспечивает не только значительное общее повышение уровня
жизни, но и выравнивание доходов всех слоев общества. В результате в
индустриальном обществе исчезают неимущие классы. Технический прогресс сам
по себе решает все социальные проблемы, что делает не нужным социальную
революцию. Указанная работа Ж. Фурастье дышит оптимизмом.
Но хотя эта и ряд последующих работ Ж. Фурастье нашли читателей, но в
целом идея индустриального общества долгое время не получала широкого
распространения. Она стала пользоваться известностью лишь после появления
работ другого французского мыслителя — Раймона Арона (1905 —
1983), которому, по крайней мере в нашей литературе, нередко приписывается
ее авторство. Свою концепцию индустриального общества он развивал в
лекциях, которые читал в Сорбонне в 1955—1956 гг., а затем в книге
«Восемнадцать лекций об индустриальном обществе» (1962) и ряде последующих
трудов.
Р. Арон, как и Ж. Фурастье, выделял два основных стадиальных типа
человеческого общества: традиционное (аграрное) и индустриальное
(рациональное). Для первого из них характерно доминирование земледелия и
животноводства, натуральное хозяйства, существование сословий, авторитарный
способ правления, для второго — господство промышленного
производства, рынок, равенство граждан перед законом и демократия. Переход
от традиционного общества к индустриальному был огромным прогрессом во всех
отношениях. Как и Ж. Фурастье, Р. Арон придавал огромное значение развитию
техники, которое, по его мнению, должно обеспечить решение всех социальных
проблем. Весь настрой работ Р. Арона данного периода был крайне
оптимистическим.
Следующий шаг был связан с осознанием того, что индустриальное общество
в его капиталистическом варианте даже на самой поздней стадии его развития
раздираемо противоречиями, которое оно не способно разрешить. Оптимизма у
создателей концепций индустриального общества поубавилось. Более того,
некоторые из них впали в пессимизм и вообще усомнились в возможности
социального прогресса, что нашло свое яркое выражение в названии новой
книги Р. Арона «Разочарование в прогрессе: Диалектика современного
общества» (1969).
2.8.5. Возникновение и упадок концепций
постиндустриального общества
Размышляя на проблемами современности, Ж. Фурастье пришел к выводу, что
промышленная экспансия нового времени со всеми ее социальными,
демографическими и психологическими пертурбациями всего лишь
кратковременный период в истории человечества, причем период переходный. За
индустриальным обществом должно последовать общество качественно нового
типа — постиндустриальное. Такое понимание настоящего и будущего
человечества было изложено Ж. Фурастье в книге «Открытое письмо четырем
миллиардам людей» (1970).
К этому времени такого рода идея созрела не только у него, но и у
значительного числа исследователей. Еще в 1959 г. понятие
постиндустриального общества было использовано американским социологом
Даниелем Беллом в лекциях, затем в оставшейся неопубликованной работе
«Постиндустриальное общество: Предположительный взгляд на Соединенные Штаты
в 1885 и последующие годы» (1962) и, наконец, в «Введении» к книге Германа
Кана и Энтони Вейнера «2000 год. Рамки для размышлений о следующих тридцати
трех годах» (1967). Джордж Литгейм в книге «Новая Европа: Сегодня и завтра»
(1963) говорил о «постбуржуазном обществе», Кеннет Боулдинг в работе
«Значение двадцатого столетия: Великий переход» (1964) о
«постцивилизационном обществе», Ральф Дарендорф в статье «Недавние
изменения в классовой структуре современной Европы» (1964) об «обществе
классовых услуг» («theserviceclasssociety»), Г. Кан и Э. Вейнер в книге
«2000 год» (1967) о «постиндустриальном обществе», «пост-масс-консьюмерном
обществе» («thepost-massconsumptionsociety») «обществе изобилия»
(«theaffluentsociety») «отчужденно-изобильном обществе»
(«thealienated-affluentsociety»), «постэкономическом обществе», Виктор Фукс
в работе «Сервисная экономика» (1968) о «сервисной революции», Амитаи
Этциони в труде «Активное общество» (1968) о наступлении постмодерной
эпохи.
В 1969 вышла работа Алена Турена «Постиндустриальное общество». В том же
году, что и названная выше работа Ж. Фурастье, т.е. в 1970, появились книги
Олвина Тоффлера «Футурошок» (русск. перевод: СПб., 1997), Збигнева
Бжезинского «Между двух веков. Роль Америки в технотронную эру» и Пола
Халмоса «Общество личных услуг» («ThePersonalServiceSociety»). В 1971 г.
вышла книги Мюррея Букчина «Анархизм после исчезновения дефицита (scarcity)», в которой отстаивалась идея «пост-дефицитного общества»
(«thepost-scarcitysociety»), и Питера Фердинанда Драккера «Идея
прерывности. Руководство для понимания нашего изменяющегося общества», где
говорилось об «общество знания» («theknowledgesociety»).
Наконец, в 1973 г. увидела свет работа Даниела Белла «Грядущее
постиндустриальное общество» (русск. перевод: М., 1999). Этому автору в
нашей литературе чаще всего и отдается приоритет в создании концепции
постиндустриализма. Затем концепция постиндустриального общества стала
разрабатываться большим числом людей самых различных профессий от
философов, социологов, экономистов до журналистов. Из множества работ можно
упомянуть книги Теодора Роззака «Где кончается страна пустых трат. Политика
и возвышение в постиндустриальном обществе» (1972; 1973), Ивана Иллича
«Орудия для праздности» («ToolsforConviviality») (1973), в которой
пропагандируется идея «праздничного (пиршественного) общества»
(«theconvivialsociety»), Йонеджи Масуды «Информационное общество как
постиндустриальное общество» (1983).
И почти всех поборников концепции постиндустриального общества
подтолкнуло к созданию того или иного ее варианта осознание кризиса того
общества, которое все они именуют индустриальным. «Индустриальное общество,
— пишет, например, А. Турен, — находится в состоянии кризиса...
Вызов брошен всей системе ценностей... Кризис поражает не только институты,
но также наши мотивации и наше социальное поведение. Это действительно
кризис цивилизации в целом, а не дисфункция лишь какой-либо определенной
области социальной организации. Какова природа этого кризиса? Мы движемся
прочь за рамки индустриального общества, но куда?.. Переживаем ли мы период
упадка или же являемся свидетелями конца роста, длившегося несколько
веков?.. Либо мы, возможно, движемся к обществу, отличающемся большей
способностью к самоизменению, чем индустриальное общество, и которое
условно может быть названо постиндустриальным обществом? Нет сомнения, что
угроза упадка существует. Привыкшие быть в достатке, наши общества
пресыщены и раздражительны, озабочены самосохранением и обладанием и,
возможно, скатываются к будущему вырождению подобно Восточной Римской
империи или более поздней Византии».[170]
Взгляды различных поборников концепции постиндустриального общества
значительно отличаются друг от друга. Они даже именуют это общество
по-разному: называют его не только постиндустриальным, но и
супериндустриальным (сверхиндустриальным), технотронным, сервисным,
информационным, программируемым и другими терминами, часть которых была уже
приведена выше.
Но при всех различиях во всех вариантах постиндустриального общества
существует общее. Большинство постиндустриалистов в основу классификации
социально-исторических организмов кладут один и тот же признак. Все они
принимают данное в работе известного английского экономиста Колина Кларка
(1905—1989) «Условия экономического прогресса» (1940; 1947; 1957)
подразделение экономики на три сектора: первичный (сельское хозяйство),
вторичный (обрабатывающая промышленность) и третичный (сфера услуг). Исходя
из этого они выделяют три сменяющих друг друга типа общества: 1) аграрное
(традиционное, доиндустриальное), в котором господствует сельское
хозяйство; 2) индустриальное, в котором ведущая роль переходит к
обрабатывающей промышленности; 3) постиндустриальное (сверхиндустриальное,
технотронное, сервисное и т.п.), в котором на первый план выходит сфера
услуг, а среди услуг ведущее место занимает обработка информации, создание,
распространение и применений знаний, прежде всего научных.
Некоторые постиндустриалисты подразделяют сферу услуг на две сектора:
третичный и четвертичный. К третичному сектору они относят торговлю,
финансовую деятельность и управление, четвертичный в свою очередь делится
ими на две группы: одну, связанную с наукой и вообще исследовательской
деятельностью, и другую, включающую образование, культурные услуги,
здравоохранение, социальное обеспечение и отдых. Переход к
постиндустриальному обществу эти люди связывают прежде всего с развитием
четвертичного сектора.
Однако, принимая в принципе рассмотренные выше критерии, различные
постиндустриалисты расходятся, когда от общих положений переходят к
конкретному рассмотрению проблемы. Не все они (как в прошлом и сторонники
индустриального общества) одинаково решают вопрос о том, когда именно
произошел переход от традиционного общества к индустриальному. Одни (вслед
за А. Сен-Симоном) принимают в качестве грани конец средневековья и начало
нового времени, когда промышленность стала играть ведущую роль в хозяйстве,
другие ведут отсчет от начала промышленной революции.
Нет среди постиндустриалистов единстве и в вопросе о переходе от
индустриального общества к постиндустриального. Одни считают, что этот
переход еще впереди, другие говорят о начале такого перехода, по мнению
третьих, превращение, если не всех, то многих индустриальных обществ в
постиндустриальное уже произошло.
Почти все адепты постиндустриального обществе первоначально полагали,
что переход к нему и связанное с этим развитие техники и технологии решит
все тревожащие их проблемы. В значительной степени их оптимизм поубавился
после появления в 1972 г. знаменитого первого доклада Римскому
клубу[171],
подготовленного под руководством Денниса Медоуза и носившего название
«Пределы роста» (русск. перевод: Медоуз Д. и др. Пределы роста. М., 1988;
1991; сокращ. изложение в книге: Римский клуб. История создания, избранные
доклады и выступления, официальные материалы. М., 1997). В этом докладе
доказывалось, что если современные тенденции роста численности населения,
индустриализации, загрязнения природной среды, производства продовольствия
и расхода невозобновимых ресурсов будут продолжаться, то в течение
следующего столетия человечество придет к катастрофе, к мрачному полунищему
существованию. Все это породило настроения, известные по названием
алармизма (от англ. alarm— тревога).
Индустриалистов в первую очередь интересовало современное им общество,
постиндустриалисты были прежде всего футурологами. И тех и других история,
особенно давняя, интересовала меньше всего. Им было совершенно безразлично,
что земледелие и скотоводство существовали не всегда, что этим формам
хозяйства предшествовало время, когда люди жили охотой и собирательством.
Да и говоря об аграрном обществе, они имели в виду не все вообще общества с
земледелием и скотоводством, а только классовые, цивилизованные.
Первобытность из их построений полностью выпадала.
Объединение под общим названием аграрного или традиционного общества
восточных, античных и феодальных социоисторических организмов и
противопоставление их всех вместе взятых более позднему —
индустриальному обществу, разумеется, имело под собой реальное основание.
Но поступая так, индустриалисты и постиндустриалисты полностью игнорировали
качественные различия между восточным, античным и феодальным обществами,
что для историков было совершенно недопустимо, ибо лишало их возможности
понять особенности развития этих обществ. Естественно поэтому, что
концепция постиндустриального общества совершенно не привлекла внимания
историков — она мало что им давала.
Были попытки доработать концепцию постиндустриального общества с тем,
чтобы она более точно отражала ход исторического процесса. В качестве
примера можно привести работу Йохана Галтунга «О будущей интернациональной
системе» (1969). В ней выделяются четыре сменяющиеся друг друга формы
общества: примитивное, традиционное, модерное и неомодерное. Наряду с
классификацией обществ по господству одной из трех сфер экономики
(сельскохозяйственной, промышленной и сервисной) в схеме И. Галтунга
присутствует и иная, тоже связанная с экономикой. Для примитивного общество
характерна жизнеобеспечивающая экономика, для традиционного —
бартерная, для модерного — денежная, а для неомодерного —
кредитная.
Уже на самых ранних порах наряду с восторженным принятием идеи
постиндустриального общества наметилось и критическое отношение к ней. Оно
выразилось, например, в статье Роберта Хейлбронера «Экономические проблемы
постиндустриального общества» (1973).
Постиндустриалисты, как ранее индустриалисты, вводя понятие
индустриального общества, помимо всего прочего стремились заменить им
понятие капиталистического общества как явно скомпрометированное в глазах
очень многих. Но в отличие от некоторых индустриалистов они практически
признавали, что индустриальное общество по сути есть общество
капиталистическое. Иное дело — общество постиндустриальное. Разные
постиндустриалисты понимали его по-разному, но всегда как общество,
качественно отличное от капиталистического.
Р. Хейлбронер подвергает критике взгляд, согласно которому западное
общество вошло в новую систему социоэкономических отношений, качественно
отличную от прежней, и тем уже перешло на новую стадию исторического
развития, что оно из капиталистического превратилось в
посткапиталистическое. Как показывает он, и сейчас продолжается процесс
концентрации капитала. Нарастает неравенство в распределении общественного
продукта. 10% семей на верху общества получают 30% доходов, а на долю 30%
семей на дне приходится всего 10%. 1—2% семей на верху владеют 1/3
всего общественного богатства. 2/3 всего корпоративного богатства находится
под контролем 0,2% семей.
Не решена ни одна из проблем, которые присущи капитализму. Все основные
структурные особенности и тенденции развития, присущие капитализму,
продолжают существовать и действовать в постиндустриальном обществе.
Специфически «капиталистические» отношение с третьим миром приобрели еще
более тревожный характер, в результате чего проблема «капиталистического
империализма» снова стала центральной. Заключая все сказанное им о
постиндустриальном обществе, Р. Хейлбронер пишет, что «мы должны
рассматривать его как стадию капитализма, а не как шаг за пределы
капитализма».[172]
В 1978 г. появилась книга британского социолога Кришана Кумара
«Пророчество и прогресс. Социология индустриального и постиндустриального
общества», в которой идея постиндустриального общества в целом принималось,
но с множеством оговорок. Автор считал, что нужна иная модель
постиндустриального общества, чем та, которая была создана Д. Беллом и
принята большинством постиндустриалистов, и высказывал свои соображения на
этот счет.
В последующем все в большей степени стало нарастать разочарование в
концепциях постиндустриального общества.
Во многих странах Запада число людей, занятых в сфере услуг, стало
превышать число работников в области производства материальных благ,
получили необычайное распространение информационные технологии, возросло
значение производства и распространения знаний, прежде всего научных и т.п.
Но вопреки всем прогнозам ни университеты не стали основными центрами
общества, ни власть в обществе не перешла в руки ученых. Западное общество
как было капиталистическим, так и осталось им. Власть как находилась, так и
осталась в руках капиталистов.
Даже многие постиндустриалисты пришли к выводу, что в постиндустриальном
обществе не только сохранятся многие противоречия, свойственные
индустриальному обществу, но возникнут новые, может быть еще более сложные.
«Мы должны понять, — писал А. Турен, — что «исчерпанность»
индустриального общества в странах, где оно достигло своего наибольшего
развития, может возвещать трудный, но неизбежный переход к обществу нового
типа, более активному и мобильному, но также более волюнтаристскому и
опасному, чем общество, которое мы оставили позади».[173]
В результате в западной науке начало утверждаться все более и более
скептическое отношение к концепциям постиндустриального общества. Они стали
рассматриваться не как научные построения, а как очередные утопии. Это, в
частности, нашло выражение в названии работы Бориса Френкеля
«Постиндустриальные утописты» (1987), в которой дан обстоятельный обзор и
разбор постиндустриализма.
Уже известный нам К. Кумар в своей новой книге «Возникновение
современного (modern) общества. Аспекты социального и политического
развития Запада» (1988) со всей определенностью пишет, что современное
западное общество как было индустриальным, так и осталось им, а вовсе не
превратилось и даже не начало превращаться в постиндустриальное. Это
индустриальное общество является капиталистическим и никаким другим. Если
это общество и сможет трансформироваться в качественно иное, то это дело
далекого будущего. В целом идею постиндустриального общества К. Кумар
расценивает как утопическую в самой своей основе, столь же утопическую,
какими были в свое время построения А. Сен-Симона и Ш. Фурье.
Вместе с отказом от идеи постиндустриального общества мы наблюдаем у К.
Кумара довольно противоречивое совмещение унитарно-стадиального подхода к
мировой истории с плюрально-циклическим. Если на одних страницах своего
труда он рассматривает зародившееся на северо-западе Европы индустриальное
общество как стадию, пришедшую на смену этапу традиционного общества, то на
других — западное индустриальное общество выступает как одна из 26
цивилизаций. Но в отличии от других цивилизаций западное индустриальное,
капиталистическое общество стало образцом для развития всех других
общества. Все цивилизации обречены на упадок и гибель. Та же участь ожидает
и западное общество, но когда это произойдет, неизвестно.
Когда-то в СССР концепции индустриального и постиндустриального общества
подвергали критике, причем чаще всего не очень умной. Теперь в России
концепции постиндустриального общества многими расцениваются как самое
последнее слово науки и раболепно принимаются. Большинство наших
восторженных их поклонников даже не пытается в них разобраться, тем более
поставить под сомнение. Это особенно наглядно можно видеть на примере
многочисленных статьей и книг экономиста и политического деятеля Гавриила
Харитоновича Попова, свидетельствующих о том, что он не только не
разобрался в концепциях постиндустриального общества, но не имеет никакого
сколько-нибудь реального представления о современном западном обществе. Он,
например, утверждает, что постиндустриальное общество возникло на Западе в
30-х годах XX в. и что оно капиталистическим не является[174].
Не намного лучше обстоит дело и тогда, когда предпринимаются попытки
развить эти концепции, о чем наглядно свидетельствуют работы Владислава
Леонидовича Иноземцева, прежде всего его книга «За пределами экономического
общества» (М., 1998), в которой автор попытался создать свой собственный
вариант концепции постиндустриального общества. Это общество, следуя за Г.
Каном и Э. Вейнером, он именует постэкономическим.
Во вступительной статье В.Л. Иноземцева к составленной им в целом весьма
полезной антологии «Новая постиндустриальная волна на Западе» (М., 1999)
делается попытка доказать, что концепция постиндустриального общества не
только к настоящему времени не пришла в упадок, а наоборот, развивается и
представляет собой и сейчас самую влиятельную социальную метатеорию. В
действительности большинство работ, включенных в антологию, вообще не имеют
или имеют весьма отдаленное отношения к концепции постиндустриализма в
точном смысле слова. Это вынужден признать и составитель. «Заглавие этой
антологии — «Новая постиндустриальная волне на Западе» — не
может не вызвать если не возражений, то по крайней мере некоторого
недоумения. В книге, как сможет убедиться читатель, представлены отрывки из
работ современных американских, английских и французских социологов,
каждого из которых в отдельности обычно не относят к числу приверженцев
постиндустриальной теории в том ее каноническом виде, в каком она
сформулирована в трудах Д. Белла и его сторонников».[175]
А 1998 г. В.Л. Иноземцев проинтервьюировал нескольких крупнейших
американских социологов и экономистов (Питера Фердинанда Драккера, Лестера
Карла Туроу, Джона Кеннета Гэлбрейта, Маршалла Голдмана, Фрэнсиса Фукуяму)
с целью выяснить их отношение к понятию и концепциям постиндустриального
общества.Все опрошенные по существу отнеслись и к этому понятию, и к этим
концепциям отрицательно. Все они считают, что живут в индустриальном
обществе, хотя и изменившемся за последние десятилетия.[176]
М. Голдман, например, совершенно определенно заявил: «Я полагаю, что
употребление термина «пост-» стало неким анахронизмом... Я не думаю, что мы
действительно находимся в постиндустриальной эре. Причиной является то, что
промышленное производство не только остается весьма значимым, но в
определенной степени становится даже более важным, чем когда бы то ни было
ранее, хотя технологические основы его и меняются. Не нужно забывать, что
даже производство программного обеспечения, хотя оно и отличается весьма
существенно от сборки оборудования или автомобилей, остается одной из
отраслей промышленности».[177]
2.8.6. Еще одна современная стадиальная типология
социоисторических организмов: премодерное, модерное и постмодерное
общество
Многие социологи давно уже пользовались понятием современного (modern)
общества, подразумевая под ним в большинстве случаев капиталистическое
общество. Это понятие сейчас все чаще стало использоваться и в нашей
литературе, причем для его обозначения теперь употребляется не только
словосочетание «современное общество», которое никогда не было научным
термином, но и словосочетания «модерное (варианты — модерновое,
модернистское) общество». Под влиянием индустриалистской и
постиндустриалистской концепций все общества, предшествующие
индустриальному стали называться по аналогии со словом «доиндустриальные»
премодерными (домодерными), а под влиянием постиндустриалистской концепции
возникло словосочетание «постмодерные общества». В результате появилась
своеобразная стадиальная типология социоисторических организмов:
премодерные, модерные и пост-модерные общества.
2.8.7. Концепции модернизации
Капиталистические общества давно уже было принято называть европейскими
(хотя при этом имелась в виду обычно Западная Европа и США), западными, а с
некоторых пор было ясно, что в современную эпоху существует множество
обществ, которые относятся к другому типу. Их обычно называли восточными,
традиционными, аграрными. Столь же ясным было, что в традиционных
(премодерных) обществах идет процесс индустриализации, возникновение
«национальных» рынков, усвоения западной культуры и т.п., т.е. происходит
их движение по пути, ведущему к превращению в подобные западному. Этот
процесс обычно называли европеизацией, или вестернизацией. Он был замечен
сравнительно давно, но он не столько изучался, сколько описывался. Примером
может послужить работа Джеймса Харви Робинсона «Испытание для цивилизации:
Очерк развития и всемирной диффузии наших сегодняшних институтов и идей»
(1926).
По-настоящему названный процесс развернулся лишь после Второй мировой
войны, что прежде всего было связано с крушением колониализм и
возникновением в Азии, Африке и Океании множества молодых независимых
государств, находившихся на значительно более низких стадиях общественного
и культурного развития, чем страны Западной Европы и Северной Америки. В
этих условиях необычайно остро встал вопрос о путях их дальнейшего
развития, что предполагало детальное изучение социально-экономической и
политической структуры этих стран. Это, кстати, послужило причиной бурного
развития в 60 —70-е годы научной дисциплины, исследующей, во-первых,
социально-экономические отношения доклассовых обществ, во-вторых, экономику
традиционного крестьянства, которая на Западе получила название
экономической антропологии, а у нас —экономической этнологии.
Протекавший в странах «третьего мира» процесс развития привлек к себе
всеобщее внимание и стал детально разрабатываться учеными самых разных
специальностей (экономистами, социологами, политологами и т.п.).
Именно тогда за ним закрепилось название модернизации.[178]Возникло множество концепций
этого процесса. В разных концепциях модернизация понималась далеко не
одинаково.
Некоторые ученые под модернизацией понимали подтягивание неразвитых
стран до уровня развитых, которое происходило в результате распространения
(диффузии) достижений передовых стран Запада среди отсталых обществ и
усвоения их последними (аккультурации). Для них понятие модернизации было
равнозначно понятиям европеизации, вестернизации. Так, например, трактовал
модернизацию Даниел Лернер в книге «Уход традиционного общества:
Модернизация Среднего Востока» (1958).
Но наряду с такого рода взглядом появилось значительно более широкое
понимание модернизации. Сторонники его считали, что модернизация
первоначально имела место в Западной Европе, а остальные страны, включая
прежде всего государства «третьего» мира, в которых она уже развернулась
или еще только разворачивается, просто-напросто с большим или меньшим
запозданием повторяют путь, уже пройденный западными странами.
Возникло несколько вариантов широкого понимания модернизации. В основе
их различия лежало выделение в качестве главного разных составляющих этого
процесса. Все исследователи обращали внимание на комплексный характер
процесса модернизации. «Мы, — писал американский социолог Нейл
Смелзер, — употребляем термин «модернизация» для характеристики
сложной совокупности перемен, происходящих почти в каждой части общества в
процессе его индустриализации. Модернизация включает постоянные перемены в
экономике, политике, образовании, в сфере традиций и религиозной жизни
общества. Некоторые из этих областей меняются раньше других, но все они в
той или иной степени подвержены изменениям».[179]
Как явствует из данного высказывания, ведущим среди всех названных
процессов Н. Смелзер считал индустриализацию. Такого мнения придерживались
многие исследователи. Поэтому важнейшей задачей науки они считали создания
концепции индустриализации, а тем самым и теории экономического
прогресса.
Самая известная такая концепция была создана американским экономистом
Уолтом Уитменом Ростоу (р. 1916). Она была изложена в его нашумевшей в свое
время книге «Стадии экономического роста. Некоммунистический манифест»
(1960; русск. перевод: Нью-Йорк, 1961). В ней было выделено пять стадий
экономического роста и вместе с тем развития общества.
В качестве первой стадии выступало традиционное общество: общество с
ограниченными производственными возможностями, с преимущественно
сельскохозяйственным производством, т.е. аграрное, иерархической социальной
структурой, властью в руках земельных собственников, доньтонианским уровнем
науки и техники. Вторая стадия — период создания предпосылок для
подъема, или переходное состояние, третья — стадия подъема (взлета),
четвертая — стадия быстрого созревания, пятая -век высокого уровня
массового потребления.
Согласно взглядам У. Ростоу, в принципе все конкретные, отдельные
общества должны в конечном счете пройти все эти стадии. В этом и
заключается процесс модернизации. Впервые этот процесс начался в
Великобритании. Она вступила в стадию подъема в 1783 г., а в стадию
зрелости в 1802 г. За ней последовали Франция -1830-1860 гг., Бельгия -
1833-1860 гг., США - 1843-1860 гг., Германия - 1850-1873 гг., Швеция -
1868-1890 гг, Япония - 1878-1900 гг., Россия - 1890-1914 гг., Канада -
1896-1914 гг. В Аргентине стадия подъема началась в 1935 г., в Турции - в
1937 г., в Индии и Китае - в 1952 г.
Сейчас США, пройдя через стадию зрелости, вступили в стадию массового
потребления. Приблизились к пятой стадии и частично вошли в нее страны
Западной Европы и Япония. СССР, Аргентина и Мексика находятся на стадии
зрелого общества, страны Восточной Европы (прежде всего Югославия и
Польша), Индия, Китай, Бразилия и Венесуэла — на стадии подъема.
Большинство стран Среднего Востока, Юго-Восточной Азии, Африки и Латинской
Америки сейчас переживают переходную стадию. В течение ближайших 60 лет
большинство стран мира достигнет стадии зрелости. Китай и Индия вступят в
нее в 2000-2010 гг.
Нетрудно заметить, что размещая страны по стадиям, У. Ростоу не
принимает во внимания существующие в них системы социально-экономических
отношений. Например, СССР и Аргентина в равной степени относятся к
четвертой стадии. Игнорирует он и ставшее к тому времени привычным
подразделение стран на «первый мир» и «третий мир». Одни страны «третьего
мира» он относит ко второй стадии, другие к третьей, а некоторые —
даже к четвертой. Он обращает внимание на другое деление социоисторических
организмов: 1) страны, в которых отправным пунктом модернизации было
традиционное общество, и 2) страны, в которых такого общества не было
— европейские переселенческие колонии (США, Канада, Австралия, Новая
Зеландия).
По Ростоу, движения вперед от первой стадии к последующим обычно
происходили не вследствие внутреннего развития общества. Главным было
внешнее давление со стороны более развитых обществ. Внешнее вторжение
— в буквальном или переносном смысле — давало толчок к
разложению традиционного общества или ускоряло уже начавшийся ранее
процесс. Наиболее важной и могущественной силой модернизации был
«реактивный национализм», который возникал как протест против вмешательства
в дела данной страны более развитой нации. Так было в Германии и
России.
Так обстояло дело и в колониях европейских государств. Метрополия с
целью укрепления своего господства предпринимала меры, которые с
неизбежностью вели к модернизации. В таком полумодернизированном обществе
возникали различного рода группы и организации, ставившие своей целью
освобождение от чужеземного власти. Добившись независимости страна вступала
на путь модернизации.
Но если модернизация была результатом «увлекающего примера» более
развитых обществ, то чем же тогда был вызван этот процесс в Великобритании,
которая первая пошла по этому пути. В одном месте работы У. Ростоу
объясняет это необычайно редким стечением множества совершенно независимых
друг от друга обстоятельств — статистической случайностью в истории,
которая, раз случившись, уже не могла быть обращена вспять.[180]При этом он забывает, что сам же писал о вступлении всей
Западной Европы в это время в переходный период.
В другом месте У. Ростоу относит Англию к числу стран, в которых
модернизация была национальной реакцией на вторжение или угрозу вторжения
более развитых держав. Англии угрожала могущественная Испания, выступавшая
в союзе с Римской церковью, затем она оказалась в квазиколониальной
зависимости от Голландии, и, наконец, в XVIII в. вступила в борьбу с более
могущественной в то время Францией.[181]
Таким образом, У. Ростоу понимал модернизацию не как только и просто
процесс подтягивания отсталых стран к уровню, достигнутыми передовыми, а
как процесс индустриализации и связанных с нею экономических, политических
и социальных изменений вообще. Страны Запада вступили на путь модернизации
давно и поэтому значительно продвинулись по нему. Теперь по этому пути
предстоит пройти все остальным странам, отставшим от первых.
Концепция У. Ростоу — ярчайший пример линейно-стадиального
понимания исторического развития. И недаром при классификации концепций
модернизации ее нередко объединяли в одну группу с марксистским
ортодоксальным пониманием истории. Действительно между концепций У. Ростоу
и ортодоксальным марксистским взглядом на будущее отсталых стран было много
общего. Официальная марксистская доктрина состояла в том, что отсталые
страны застряли на стадии одной из докапиталистических
общественно-экономических формаций, в большинстве случаев,
—феодальной. И теперь каждой из них предстоит подняться на более
высокую стадию исторического развития. Правда, при этом, в отличие от У.
Ростоу, марксистские ортодоксы допускали, что эти отставшие страны могут
подняться до самой высокой стадии, достигнутой к настоящему времени
человечеством, минуя все промежуточные.
Чуть раньше У. Ростоу и одновременно с ним, примерно, такое же понимание
модернизации развивалось в целом ряде работ, в частности в книге Уильберта
Мура «Экономика и общество» (1955) и коллективной монографии Кларка Керра,
Джона Данлопа, Фридерика Харбисона и Чарльза Майерса «Индустриализм и
индустриальный человек» (1960).
Широкое понимание модернизации вскоре стало господствующим. Но в целом
ряде более поздних работ, в частности, в книгах Шмуэля Ноаха Эйзенстадта
(Эйзештадта) «Модернизация: Протест и изменение» (1966) и Сирила Блэка
«Динамика модернизации: Сравнительное исследование истории» (1966), центр
тяжести был перенесен с индустриализации на становление капиталистических
социально-экономических отношений. В результате модернизация стала по
существу трактоваться как процесс генезиса капитализма.
Так как капитализм возник в Западной Европе, то мнению Ш. Эйзенстадта,
именно там нужно искать истоки модернизация. Она началась там в
XVI—XVII вв., в Англии, например, при Тюдорах, в Голландии при
Вильгельме Молчаливом. В отличие от У. Ростоу, придававшего огромное
значение внешнему толчку, Ш. Эйзенштадт считал, что в Западной Европе, в
отличие от других регионов мира, «первый исторический процесс модернизации
развивался главным образом через трансформацию и действие различных
внутренних сил и лишь в крайне незначительной степени под влиянием внешних
событий».[182]
Исходя из этого, III. Эйзенстадт давал свое определение модернизации.
«Исторически модернизация, — писал он, — есть процесс
изменений, ведущих к тем типам социальных, экономических и политических
систем, которые сложились в Западной Европе и Северной Америке в период
между XVII и XIX веками и распространились на все страны и
континенты».[183]Ш. Эйзенстадт придавал модернизации
огромное значение. «Модернизация и стремление к модерности (modernity)
— подчеркивал он, — вероятно наиболее сверхнаправляющая и
наиболее всепроникающая черта современной мировой сцены.»[184]
Таких же взглядов придерживался и С. Блэк, который характеризовал
модернизацию как «величайшую революционную трансформацию человечества»
равную по значению двум другим великим революционным переворотам:
возникновению человека и переходу от примитивных обществ к
цивилизованным».[185]
Если У. Ростоу рассматривал общества, которые было отправными пунктами
модернизации (традиционные, или феодальные, общества) как сравнительно
одинаковые, то Ш. Эйзенстадт выделял несколько разных форм таких обществ:
феодальное или абсолютистское государство с развитыми городскими центрами в
Западной Европе; авторитарное государство и менее урбанизированное общество
в Восточной Европе; олигархически-завоевательные общества в Латинской
Америке; централизованное феодальное общество в Японии; имперская система в
Китае.[186]
В последующем идея разнообразия премодерных обществ получила довольно
широкое признания. В какой-то степени с этим связано возникновение
концепции конвергенции (К. Керр, С.П. Хантингтон, Д. Голдроп), суть которой
состояла в том, что каковы бы ни были исходные формы премодерного общества
процесс модернизации неизбежно ведет к единству. «Модернизация, —
писал С. Хантингтон, — это процесс, ведущий к однородности. Если
традиционные общества невероятно разнообразны и объединяет их только
отсутствие современных черт, то модерные общества обладают одинаковым
набором основных качеств.
Модернизацияпорождаеттенденциюксходствуобществ».[187]Но концепция конвергенции в основном использовалась не столько в
отношении стран третьего мира, сколько для характеристики будущего развития
стран первого (западного) и второго («социалистического») миров.
В 50 — 60 годы в господствующих теориях модернизация чаще всего
определялась как процесс, которые в свое время имел место и в Западной
Европе. Но так как он там давно завершился, то практически все их авторы,
обращаясь к современности, имели в виду в основном страны «третьего мира»,
а нередко также и социоисторические организмы «второго мира», не исключая и
СССР. В результате широкое понимания модернизации сосуществовало с узким.
Чтобы различить эти два значения, процессы, протекающие странах,
отстававших от Запада, нередко стали называть запаздывающей или догоняющей
модернизацией. Этот термины получили в последние десять лет широкое
распространение и в нашей литературе.
В одних концепциях модернизации, или движения от традиционного общества
к модерному, трактовалась как процесс объективный. В других концепциях
модернизация рассматривалась прежде всего в качестве особого рода политики,
проводимой верхами премодерных обществ. Лидеры или элита неразвитых стран,
обеспокоенные их отсталостью, выбрав в качестве образца ту или иную
развитую страну (или несколько) вырабатывают планы движения в избранном
направлении и прилагают усилия с тем, чтобы добиться реализации намеченной
цели. Эти лидеры или элита — главная сила, обеспечивающая
модернизацию. Преобразования начинаются «сверху». Желая заручиться
поддержкой снизу, лидеры организуют пропагандистские компании, объясняя
массам огромные выгоды модернизации.
Широкое понимание модернизации было теоретический основой самых радужных
прогнозов развития стран «третьего» мира. Так как в отставших
(«развивающихся») странах идут абсолютно те же самые процессы, что
происходили когда-то на Западе, то и результаты будет абсолютно такими же.
Как считалось в 50 —60-е годы, все страны «третьего» мира в ближайшем
времени догонят по основным показателям страны Запада. Они станут
индустриальными государствами с высоким уровнем развития производства,
науки, образования, культуры. Все они покончат с нищетой и обеспечат своим
гражданам достойный уровень жизни. В них воцарится демократия, будут
соблюдаться все права человека.
Однако вскоре все эти прогнозы и порожденные ими надежды стали рушиться.
Экономический рост в отсталых странах шел крайне низкими темпами, а со
временем во многих из них стал все больше замедляться. И даже там, где этот
рост был значительным, он не только не вел к уменьшению нищеты населения, а
наоборот, сопровождался ее возрастанием. Продолжал резко возрастать разрыв
в уровне экономического развития между передовыми и отсталыми странами.
Отсталость не только не сокращалась, но, наоборот, увеличивалась.
Появилась масса работ, в которых в которых давалась картина ужасающего
положения большинства стран «третьего мира». Одной из них был трехтомный
труд шведского экономиста Гуниара Карла Мюрдаля (1898 — 1987) «Драма
Азии» (1968; русск. сокращ. перевод: Современные проблемы «третьего мира».
М., 1972) с подзаголовком «Исследование о бедности наций». Тем самым он
противопоставил и свой труд, и реальное положение изучаемых им стран
классическому труду А. Смита «Исследование о природе и причинах богатства
наций», написанному на материалах экономики Западной Европы, прежде всего
Англии.
В результате линейно-стадиальные концепции модернизации с середины 60-х
годов начали подвергаться самой резкой критике и в 70-е годы сошли со
сцены. Начали отказываться от них и былые их горячие приверженцы. В этом
отношении примечательно название опубликованной в 1970 г. статьи уже
известного нам Ш. Эйзенстадта — «Крах модернизации». А статья
американского экономиста Иммануэля Валлерстайна (Уоллерстайна),
занимавшегося проблемами Африки, называлась еще хлеще —
«Модернизация: Requiescatinpace» (1976).[188]
Концепции, в которых упор делался на внутрисоциорные, межстадиальные,
«вертикальные», не проливали света на ситуацию, сложившуюся в мире. Поэтому
стал неизбежным перенос внимания на межсоциорные, синхронные,
«горизонтальные» связи. Возникли и получили распространение концепции,
которые, в которых эти связи стали специально разрабатываться. К числу их
прежде всего относятся концепции зависимости (или зависимого развития) и
т.н. мир-системный подход.
