О том, как изменилась после парижских погромов европейская политика по отношению к молодежным движениям, мы говорим с Александром Тарасовым, содиректором Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс»:

— Как вам кажется, вот произошли эти так называемые погромы, волнения. При том сразу было понятно, что речь не идет только о эмигрантах, в силу того, что исламистами в Европе в основном является не первое поколение, не второе, а третье, то есть люди, у которых дедушки приехали из Марокко и Алжира. Прошло много времени, как сейчас строится в Европе работа с этими организациями? Как изменился европейский подход?

— Насколько я знаю, нет никакой единой всеевропейской молодежной политики. За исключением политики в области образования, пресловутого «Болонского процесса», такой общей политики нет. Может быть, когда примут единую европейскую конституцию, произойдет дальнейшая интеграция, и важнейшие законы будут приниматься на европейском уровне, может быть, тогда появится единая европейская молодежная политика. Но сейчас ее нет. Что касается событий во Франции, то это яркий пример того, к чему приводит неолиберальная доктрина.

Правое неолиберальное правительство дважды спровоцировало своих граждан на ответные массовые выступления. Первый раз это были студенческие выступления против «контракта первого найма», а второй раз это были молодежные выступления в предместьях, в кварталах дешевого жилья. Наши крайне правые — а сейчас их взгляды практически совпадают с официозом — сознательно ксенофобизировали эти события, пытались выставить их как якобы «конфликт цивилизаций», бунт «неевропейского населения» против «европейских ценностей», несли какую-то ксенофобскую ахинею про «исламскую опасность». Совсем не случайно у нас в тот момент главным «специалистом» по событиям на телевидении была Чудинова, христианская фундаменталистка, представитель крайне правого крыла католической церкви — лефевристов, автор известного романа «Мечеть Парижской богоматери». По-хорошему, наши исламские организации должны были на нее в суд подать за ее «Мечеть», роман откровенно ксенофобский, а его, как известно, номинировали на литературные премии. Это показывает, до какой степени у нас контролируется властью сфера СМИ, в первую очередь — телевидение, как резко сужена зона независимых средств массовой информации. Потому что если почитать французские СМИ, то обнаружится, что сами французы вовсе не так однозначно и однобоко оценивали эти события. И уж ерунду об исламистах никто там не городил, кроме откровенных психов. Более того, во французской прессе опубликованы свидетельства, показывавшие, что — во всяком случае в ряде мест — эти были спровоцированные действия. Люди описывали, например, как к ним в квартал приехали какие-то накачанные ребята, белые, на хороших машинах, ни с того ни с сего набросились на игравших в баскетбол местных подростков — арабов и негров, отмутузили их и уехали. Причем не только ни за что ни про что, но еще и тогда, когда никакие беспорядки не начались — за несколько дней за них. Во Франции широко распространена точка зрения, согласно которой все это была провокация и стоит за ней Николя Саркози, который таким образом надеялся запугать обывателя и стать на волне поднятых эмоций президентом. И обратите внимание: он стал президентом.

Какой к черту «исламский фактор»? Молодые арабы, живущие в предместьях — французские граждане в третьем-четвертом поколении, они совершенно нерелигиозны! Обрядов не соблюдают, намаз не творят, от вина не воздерживаются и невинность до брака не блюдут. Более того: когда стали публиковать отчеты об осужденных за массовые беспорядки, стало сразу ясно, что там были не только выходцы из исламских стран. Было много имен и фамилий на языках банту, вьетнамских имен, испанских или португальских. Человек по фамилии Перейра — это либо португалец, либо испанец, либо латиноамериканец, либо выходец из бывших португальских колоний в Африке. А он был в числе самых первых осужденных.

И кроме того, в прессе, в частности, в колонках писем и в форумах «Либерасьон», «Монд», и в блогах люди описывали одну и ту же ситуацию: рядом два одинаковых квартала в предместьях, с одинаковым населением. В одном есть беспорядки, а в другом, точно таком же — через дорогу — нет. Почему? Потому что в одних кварталах еще уцелели молодежные центры, молодежные клубы — пусть примитивные, дешевые, муниципальные — а в других неолиберальные власти их уже закрыли. Неолибералы же везде ликвидируют проявления «социального государства», они же везде разрушают общественные структуры, заменяя их чисто рыночными. И беспорядки произошли только в тех кварталах, где муниципальные молодежные клубы и центры были ликвидированы. Что такое HLM, кварталы дешевого жилья? Это — кварталы бедняков, где люди живут в маленьких переполненных квартирках, и естественно, что подростки рвутся из домов на улицу — и там, где им уже оказалось совершенно нечем заняться, где ничем не лучше, чем дома (или даже хуже — за счет подростковой преступности, наркотиков и т.п.) — там и были беспорядки. А там, где у подростков были эти клубы, центры и подобные муниципальные структуры, там молодежь была счастлива, что может куда-то пойти, чем-то заняться, что кому-то нужна. То есть это были не религиозные, национальные, а социальные волнения.

— Но спустя более чем год, хотя бы во Франции, какой-то ответ был придуман?

— По результатам беспорядков возникло некоторое число организаций, объединивших молодежь из «неблагополучных» кварталов. Эти организации вступили в контакт с традиционными политическими силами, их и левые, и правые, и центристы пытаются окучивать. Это с одной стороны. А с другой стороны, развивается и обратный процесс: усилили полицию, дали ей большие полномочия, создали подставные поддерживающие правых организации из благополучных выходцев из стран Магриба. Ведь не все же арабы или мусульмане оказались на дне общества. Вот этих людей целенаправленно вылавливали, уговаривали возглавить вот такую-то и такую-то организацию, искали какие-то известные имена — певцов, спортсменов. И эти люди стали представительствовать якобы от лица арабской, исламской общин. То есть был произведен раскол этих общин: одни говорят, что никакие проблемы не решены, нами по-прежнему не занимаются, полиция к нам стала относиться гораздо хуже. То есть если до волнений расистские проявления у французской полиции были, но эпизодически, какое-то раздражение присутствовало — потому что тот, кто находится внизу общества, он более криминализован, это само собой, — то сейчас эти расистские проявления стали носить систематический характер. И в то же время появились «витринные арабы», которые публично говорят: у нас все хорошо, правительство повернулось к нам лицом, да здравствует Саркози!

Обратите внимание: за пятнадцать лет до Франции похожие события, и тоже связанные с неолиберальными реформами, имели место в Германии. Там происходили массовые уличные столкновения — из-за того, что неолиберальное правительство захотело наконец-то «разобраться» со сквотами, то есть сквоттеров выселить. Но эта задача оказалась неолиберальному правительству не по силам: где-то, где сквоттеров было мало, их выбили, здания удалось продать, снести, построить что-то дорогое, модное, приносящее деньги. А где-то, как, скажем, в Гамбурге или Берлине, сквоттеров оказалось так много, что это вылилось в уличные бои и баррикады.

Просто у нас об этом тогда не писали — мы были заняты своими внутренними проблемами, и вообще общая установка СМИ была такой: на Западе все хорошо, Запад — пример, зачем же про него гадости рассказывать? В результате в ФРГ там, где властям смогли дать отпор, где оказалось очень много людей, дерущихся с полицией, тысячи, — там, посчитав общий ущерб, решили: дешевле оставить сквоттеров в покое. А совсем недавно то же самое произошло в Дании. Это тоже результат неолиберальной политики. А вот в Испании социалистическое правительство делает обратные вещи.

— Да, там вроде бы быстро замяли январскую историю с побоищем между местной молодежью и латиносами в пригородах Мадрида, не дав повод для ксенофобии.

— Потому что официальная доктрина правящей социалистической партии — это автономизация и муниципализация молодежных проблем. Это записано в партийных документах, это невозможно обойти. То есть все, что можно отдать муниципалитетам в решении молодежных проблем — отдается муниципалитетам. Это значит, что муниципалитеты вынуждены спрашивать: а что вам надо, ребята? То есть не сверху что-то решили, что нужны, например, спортзалы, а саму молодежь спрашивают. И автономизация — это значит, что поощряется создание и рост самостоятельных молодежных групп — по интересам: музыкальных, фольклорных, спортивных, каких угодно. Пожалуйста, только создавайте. Потому что испанские социалисты сегодня считают, что чем больше будет создано таких низовых молодежных структур, по большей части неполитических, тем меньше молодежь будет подвергаться воздействию правой политической пропаганды, в том числе ксенофобской, в том числе исламистской. Как раз французские специалисты по исламу больше всего боятся того, что эта молодежь из HLM-ов, охваченных беспорядками, молодежь совершенно неисламизированная, попав в тюрьму, там обратится в радикальный ислам. Там они встретятся с сидящими исламистами, а те — люди фанатичные, знают, ради чего борются, умеют вести пропаганду. И после того, как такая молодежь из тюрьмы выйдет, это будут уже исламисты. Вот это будет проблема.

— Провокационный вопрос. Существует точка зрения, мне ее например, высказывал Владимир Буковский, известный противник Евросоюза, что левые нагнали эмигрантов в Европу, чтобы создать себе электоральную базу, при этом они плохо понимают проблему. А дальше, это уже слова не Буковского, а правых, которые говорят — посмотрите, правые создают экспертные центры по исламизму, они пытаются изучить и разобраться в проблеме, а левые в качестве ответа на 11 сентября смогли предложить только конспирологические теории — что Америка использует бин Ладена и т.п.

— Во-первых, европейские «левые» – это такие сомнительные левые, что только в сегодняшней чудовищно поправевшей неолиберальной Европе они считаются левыми. Потому что ни один нормальный человек лейбористов и Тони Блэра левыми не признает. Самое главное у левых — это экономическая политика. Если человек говорит «да» приватизации, и «нет» национализации, он не левый по определению. То, что он называется «лейбористом», это недоразумение. Это просто партия так еще называется. Но дело даже не в этом. Подход абсолютно неверен: никто никого в Европу принудительно не гнал. Европа сама захватила полмира, превратив его в свои колониальные владения. Ее туда никто не звал, ни англичан, ни французов, ни испанцев — никто их в станы нынешнего «третьего мира» не звал. Между прочим, из одной Индии, по английским подсчетам, вывезено столько, что если бы Индия потребовала всё вернуть, а также возместить ущерб за всех убитых, в том числе искусственно организованным англичанами голодом, то вся Великобритания осталась бы без штанов. Им пришлось бы все продать до последней нитки.

Иммигрантов в Европу никто специально не нагонял. Их туда пригласили в качестве дешевой рабочей силы, в основном на такую работу, какой европейцы не хотели заниматься. А также они попадали в Европу потому, что происходили из стран Британского, Французского сообщества, то есть существовал облегченный въезд. Если бы в Европе не было работы для иммигрантов, никакие иммигранты туда бы не попали. Никогда. Если европейцы хотят, чтобы у них сохранялись такие рабочие места, на которых они не желают платить достойную зарплату, значит, европейцы сами к себе зазывают тех, кто готов эту работу за такие деньги выполнять. Потому что дома у этих людей работы нет вообще, а условия существования гораздо хуже. Но опять-таки, если ту же Индию столетиями не развивать, а только грабить, то там ничего и не будет. Те же англичане согласились, чтобы в Индии развивались железные дороги, местная промышленность производила рельсы, только во время Первой мировой войны. А до этого рельсы делали в Англии и везли в Индию, не считаясь ни с какими транспортными расходами. Зачем? А чтобы не развивать индийскую промышленность, чтобы привязать колонию к себе.

— Хорошо, а почему тогда среди исследовательских центров, которые занимаются проблемой терроризма, практически нет левых?

— Во-первых, я не доверяю многим из имеющихся центров. Я считаю, что их продукция — пропагандистская и к науке имеет очень слабое отношение. Во-вторых, какие левые центры по проблемам терроризма? Чтобы проводить такие исследования, нужно иметь доступ к секретной, исходящей из спецслужб информации, силовую защиту, соответствующую «крышу», структуру, ресурсы. Это — заповедник ультраправых, левых в эти структуры не пускали и не пускают. Лишь совсем недавно, после краха Советского Союза, наконец было признано, что существовала система Stay Behind в Западной Европе, включая — что поразительно — нейтральные страны, которая прямо предполагала, что если к власти придут левые, то ультраправые организации получают оружие, складированное тайно НАТО, и начинают партизанскую борьбу с левыми. Легальные левые, то есть, рассматривались как враги, против них специально была заготовлена «пятая колонна». Когда в 70-е во Франции пришли к власти социалисты в блоке с коммунистами, то по недоразумению — если я правильно помню, это было в Нанте — коммунисты получили доступ к информации спецслужб — к досье. И они обнаружили, что в отличие от представителей правых партий, на каждого члена компартии было заведено подробнейшее досье. И там рассказывалось о нем вообще всё: что он любит, чего боится, его предпочтения, страхи, какое кино смотрит, какую музыку слушает, вся его личная жизнь и проч. Разразился страшный скандал. Но каковы были последствия скандала? Наказали спецслужбы за антиконституционный сбор информации? Ничего подобного. Просто сделали так, чтобы коммунисты никогда больше не получили доступ к такой информации.

— Ну хорошо, но в Евросоюзе сейчас достаточно много левых...

— Это не левые. Это псевдолевые, это по сути либералы. Левые — это Чавес, Фидель Кастро, латиноамериканские партизаны. А люди, которые выступают за неолиберальный проект, только пользуются при этом социальной риторикой, не могут быть левыми.

— В любом случае, это огромная бюрократическая структура, но в которой почему-то не нашлось места для структур, которые были ли заняты изучением проблемы борьбы с терроризмом.

— Андрей, обратите внимание, как много говорят об исламской опасности, и как мало говорят о фашистской опасности. Как будто она куда-то исчезла. Только если кого-то убьют, или как в Голландии, начнут мечети поджигать, то «вдруг» обнаруживается, что все это никуда не делось. Если ты приезжаешь в Берлин и видишь, что число надписей «Наци — вон!» и число свастик на стенах приблизительно совпадает, ты понимаешь, что должно быть много людей, которые эти свастики рисуют. Если начать действительно бороться с терроризмом — и пустить в эту сферу левых, я уверен, что пострадают очень многие официальные лица: из числа представителей силовых структур, спецслужб, из правых кругов. Окажется, что они-то и есть террористы.

Что делать, например, с консерваторами? Вот сейчас задним числом стало известно, что Маргарет Тэтчер прибегала к услугам неофашистов для борьбы с шахтерами, что загадочные «неизвестные люди», про которых писали, что это те же шахтеры, но «сталинисты», боровшиеся за власть внутри шахтерского движения и избивавшие профсоюзных лидеров, оказались специально нанятыми фашистами. Они своими действиями должны были дискредитировать левых руководителей шахтерских профсоюзов. Эти люди были наняты именно консерваторами. Логика подсказывает: надо проводить расследование. Тем более, что у власти находятся не консерваторы, а лейбористы — якобы «левые». Но никакого расследования не проводится. Именно потому, что британские лейбористы — не левые.

Нормальный левый не мог поддержать войну в Ираке — по определению. А Блэр — самый горячий сторонник этой войны. Там нет левых. Европа стала очень консервативной, очень серьезно сдвинувшейся вправо. Именно по экономическим причинам.

Это как с Францией. В свое время Ле Пен собрал большое количество голосов тех, кто раньше голосовал за левых и «зеленых». Почему? Как ни странно, из-за успешной пропаганды левых и «зеленых». Потому что те методично говорили своей аудитории: Франция долгое время грабила колонии, занималась неэквивалентным обменом со странами «третьего мира» и то, что у нас относительно хорошо живут достаточно широкие слои населения, на самом деле обеспечивается тем, что в черной Африке основная масса населения живет чудовищно плохо. Они это говорили, говорили — люди выучили. Потом люди обнаружили, что в их страну все больше приезжает выходцев из этой черной Африки. А им уже объяснили, что пирога на всех не хватает. Левые им объяснили: вот смотрите, эти рассказы о том, что при капитализме можно всех обеспечить по американским стандартам, — это ложь. Вы просто не видите нищеты, которая на другом полюсе капитализма. Кусков пирога гораздо меньше, чем тех, для кого его делят. И тут избиратели левых и «зеленых» увидели воочию часть этих обделенных людей, которые теперь доехали наконец до Франции. И подумали: ой, если их будет больше, нам достанется меньше. Оказалось, что этот электорат, который голосовал за левых и «зеленых», на самом деле был настроен совершенно обывательски. Они ведь как полагали — если у кого-то что-то отберут, то у крупного капитала. Крупному капиталу достается очень много, а нам — несчастные несколько процентов. А тут, когда приехали еще более бедные и стало очевидно, что придется подвинуться, этот избиратель осознал: весь пирог переехал во Францию! Раньше они думали: надо нажать на богатых, чтобы они поделились и с нами тоже, — а теперь возник страх: отнимать будут уже и у нас! То есть этот «левый» электорат был настроен вполне буржуазно, только голосовал за левых потому, что те обещали заставить богатых поделиться. А когда оказалось, что самим надо делиться с еще более бедными, выяснилось, что эти «левые» избиратели — обычные жлобы. Вот это и есть истинное лицо среднего европейца.